О радиолюбительстве и о знакомстве с Гутей Рудзянс

О радиолюбительстве и о знакомстве с Гутей Рудзянским

Хочу рассказать здесь о моем увлечении радиолюбительством, которое сыграло в моей жизни колоссальную роль, повлияло на выбор моей профессии, военной специальности, на мою точность и пунктуальность и многое другое, а также о моменте моего знакомства с Гутей Рудзянским, так как оно, по моему мнению, относится к числу не случайных событий.

Начну издалека, чтобы постараться как-то высветить эту неслучайность. Во время войны у папы забрали на хранение имевшийся у него приемник СИ-235. Когда война закончилась, приемник вернули, но уже в сильно раскулаченном состоянии. Папа был очень огорчен, однако, надеялся, что ему удастся найти кого-нибудь, кто сможет его реанимировать. Годы шли, но приемник так и стоял поломанным. В 1949 году мне, одиннадцатилетнему ученику четвертого класса, пришла в голову мысль вернуть этому приемнику жизнь. Папа, скрепя сердце, дал на это свое согласие. После того как я распаял весь приемник на мелкие детали, папа понял, что его надеждам не суждено сбыться.

Но я накупил много книжек по радиолюбительству и, примерно через год, создал на его шасси, в его корпусе, с его силовым трансформатором и динамиком совершенно новый приемник прямого усиления, который ловил станции в средневолновом и длинноволновом диапазонах. Папа сиял от счастья, причем не только потому, что приемник был восстановлен, но и потому, что это сделал его двенадцатилетний сын. Спустя несколько месяцев я переделал приемник прямого усиления в супергетеродин, который работал и на коротких волнах, причем начиная с 11-метрового диапазона, что позволяло слушать не только свободные от глушения передачи Би-Би-Си, Голоса Америки и Свободной Европы (эти станции глушились в диапазонах 25 метров и выше, в соответствии со стандартами на выпускаемые в СССР приемники), но и огромное количество радиостанций, передававших великолепную, преимущественно джазовую и околоджазовую, музыку.

Это и послужило началом моего сильного увлечения музыкой такого рода. К моменту моего поступления на Энергофак САзПИ (Среднеазиатского политехнического института в Ташкенте) я уже был в весьма большой степени нахватанным музыкальным фанатом.

В конце сентября 1955 года всех студентов послали на сбор хлопка. Нас ставили в грядки, каждый быстро собирал свой первый канар (большой джутовый мешок) и ложился на него, чтобы поспать пару часов. Буквально в первый же день, лежа на канаре, я услышал джазовую мелодию, которую насвистывал кто-то, лежавший на своем канаре где-то неподалеку от меня. Я подключился, насвистывая в унисон эту мелодию.  Мелодия прервалась, и началась другая, тоже хорошо известная мне. Я вновь ее поддержал. Снова прервалась, и началась третья, опять поддержанная мной. Тут свистевший поднялся, подошел ко мне, протянул руку и назвал себя: "Гутя".

Так началось наше знакомство, перешедшее потом в дружбу на всю жизнь, так как я ощущал в Гуте свое второе "Я".  И вот тут я попробую прояснить цепочку неслучайных случайностей. Папин приемник, мое радиолюбительство, джазовая музыка из эфира, поступление на Энергофак и, самое главное, соседняя грядка на хлопке со свистом. Ведь на первом курсе нашего факультета было 300 студентов, причем мы с Гутей учились в разных группах с разными специальностями, возможности для нашей стыковки и близкого знакомства не было почти никакой.  Причем, нужно отметить, когда я впервые пришел домой к Гуте, его мама Софья Михайловна бросилась ко мне, обняла и сказала: "Боря, какими судьбами?". Оказывается, она работала с моим папой в Наркомпросе (Народном комиссариате просвещения) и хорошо меня помнила, так как я частенько приходил к папе. Она относилась ко мне, а потом и к моей жене Ане, как к родным людям. Мы с Аней всегда отвечали ей тем же.

Борис Пономарев