Браха из Пальмаха

                Браха из ПАЛЬМАХа

        В год 70-летия создания нашего государства много пишут и говорят о том, как новая страна с первого дня своего существования отбивалась от напавших на неё арабских армий, как по ходу истории разгромила коварных соседей в 1967 и в 1973 гг., как быстро развивалась и принимала потоки новых репатриантов. Это приятно и волнительно, и читать, и слушать. Но что было здесь, на Святой земле, до мая 1948 года? Почему ООН вдруг приняла решение о необходимости провозглашения еврейского государства в Палестине? Большинству русскоязычных репатриантов, приехавших в новую страну и окунувшихся в местную многозаботную и стремительную жизнь, было недосуг интересоваться этим периодом истории.
        А ведь такому эпохальному событию, как создание Израиля, предшествовали десятилетия энергичной, зачастую даже смертельной, борьбы подпольных еврейских боевых организаций против британской военной администрации. Многие ли знают, пусть немного даже, о деятельности Хаганы, ЭЦЕЛя, ПАЛЬМАХа, ЛЕХИ?

         Хотя совсем не это является темой данной публикации, можно очень коротко описать исторические события 20-х, 30-х и 40-х годов, ставшие предвестниками создания государства Израиль. Итак, 2 ноября 1917 г. английская газета "Гардиан" среди прочих новостей опубликовала сообщение, в котором говорилось, что министр иностранных дел Артур Бальфур через лорда Ротшильда направил письмо Сионистской федерации Великобритании. В данном послании прямо отмечалось, что  "правительство Великобритании с одобрением рассмотрело вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для достижения этой цели". Текст этот получил название  "Декларация Бальфура" и был принят за основу Лигой Наций в 1922  году при утверждении мандата Великобритании на управление Палестиной. Этот документ был признан действующим и в 1945 г. при образовании ООН.
 
      В действительности, англичане проводили совсем иную политику на подмандатной территории. Об этом свидетельствует появление в 1939 г. так называемой  "Белой книги", представлявшей собой отчёт министра колоний(!) Великобритании М. Макдональда британскому парламенту. Основные  положения  "Книги" сводились к утверждению, что Палестина не может принадлежать только одному народу, и поэтому тут должно быть создано двунациональное государство. Одновременно вводились жёсткие ограничения на въезд еврейских (только!) иммигрантов. В ближайшие 5 лет предполагалось впустить лишь 75 тысяч евреев. Квота могла быть увеличена только при согласии арабской общины. Почти на всей территории (95%) запрещалась продажа земли евреям под предлогом большого роста арабского населения. Фактически Великобритания отказывалась выполнять свои обязательства, вытекающие из "Декларации Бальфура" и мандата Лиги Наций. Это решение приняло "демократическое" британское правительство в год разгула фашизма и массового бегства евреев из Европы. Менахем Бегин в книге "Восстание" детально описывает политику Англии, закрывшей путь к спасению для тысяч и тысяч евреев и, практически, обрёкшей их на гибель. Привыкшая иметь колонии по всему миру, Британская империя стремилась, чтобы евреев было немного, чтобы они враждовали с арабами, чтобы и те и другие нуждались в защите со стороны английских штыков. Это оправдало бы их постоянное присутствие в Восточном Средиземноморье. В период между двумя мировыми войнами британская администрация подстрекала арабов к нападениям на еврейские поселения. Когда же Гитлер пришёл к власти и поток иммигрантов-беженцев резко вырос – были спровоцированы арабские волнения, чтобы запугать евреев, желающих приехать в Палестину. По американскому образцу планировалось, что евреи могут иметь тут какое-то влияние, но не власть.
        Реальным воплощением  этой людоедской политики стал отказ британских властей принять в декабре 1941 года более чем 700 евреев-беженцев из полыхающей Европы, прибывших на корабле  "Струма". Судно вынуждено было вернуться в Чёрное море, где затонуло по неизвестной причине. Все пассажиры погибли. А ведь в последующие годы  было ещё немало подобных кораблей, пусть даже не со столь значительными жертвами.

      Хотя предлагаемая история также связана с кораблём, хотелось бы, прежде всего, напомнить о героизме совсем юных еврейских парней и девушек из упомянутых подпольных организаций. Через два года после описываемых событий все они вольются в Армию Обороны Израиля и примут самое активное участие в Войне за Независимость. Тысячи из них погибнут в тяжёлых боях за свою юную страну и останутся навсегда молодыми в памяти нашего народа. Но тогда, в середине сороковых годов, они были радостными и задумчивыми, хохочущими и серьёзными, осторожными и отчаяными. Все довольствовались настоящим и искренне верили в прекрасное, хотя и нелёгкое, будущее.

       Если бывают счастливые моменты в жизни, то день окончания школы, безусловно, один из них. Доселе неизведанное чувство абсолютной свободы. Так хочется забыть слово "надо" и делать всё, что взбредёт в голову. Июнь 1944 года – вот оно необычное, воздушно-парящее состояние, особенно, когда тебе и 18 ещё нет. Браха идёт по Тель-Авиву с ощущением, что ежесекундно может улететь и взмыть над серыми коробками домов, пронестись над молодыми деревьями вдоль улиц, а потом очутиться над морем. Вот где будет простор. Не надо только снижаться к редким бурунам небольших волн, а держаться в вышине, откуда виден весь город, подступающие к нему апельсиновые рощи и даже старый Яффо. Главное – повернуться спиной к солнцу, чтобы не ослепляло, а заливало своей яркостью всё вокруг, чтобы радужные блики в водах слабого прибоя никогда не исчезали.
            Совсем недавно о высадке англо-американских войск на севере Франции прокричали заголовки газет и пророкотало радио. Значит скоро придёт конец всему человекоподобному зверью на её родине. Все воспоминания из не такого уж далёкого раннего детства, как в волшебной сказке, опять станут реальностью. Германия перестанет быть кричащей, барабанящей, убивающей. Люди будут добрыми и улыбчивыми, как в её дошкольные годы.
         Это было прекрасное время, когда вся семья жила вместе: отец, мама и старшая сестра. Все любили свой дом и, конечно же, свою страну. Отец служил офицером-артиллеристом в немецкой армии в Первую мировую войну и храбро воевал за Германию. Даже её назвал Барбарой в честь одноимённой святой, считающейся покровительницей артиллеристов. В 1933-м всё изменилось. Сумашедшие фанатики оказались вершителями судьб людей. Евреев объявили недочеловеками, и за короткий срок нацистская пропаганда вбила это в мозги немцев. К счастью, мать быстро поняла ситуацию, немедленно отправив сестру в Штаты к родственникам. Сама же с Барбарой в 1935-м перебралась в Лондон, а оттуда через четыре года они прибыли в Эрец Исраэль. Глава семьи всё верил, что народ поймёт ужас происходящего и отберёт власть у ненормальных. События "Хрустальной ночи" в 1938-м погасили последний проблеск надежды и он, выживший в кошмаре минувшей войны, наложил на себя руки.

           Всё прошлое уже сильно затушевалось в детской памяти Брахи, и сейчас она больше думает о величии надвигающихся событий на новой родине. Сегодня все экзамены остались позади. Закончился страх забыть прочитанное, а значит не будет слабости в коленях, сухости во рту и стука пульса в висках в день экзамена. Плотный лист бумаги, свидетельствующий об окончании школы, способен превратиться в сказочную птицу и унести тебя куда пожелаешь.
      Даже трудно вообразить что можно пожелать себе, ведь после войны все люди будут жить в невиданном доселе царстве  свободы и справедливости. А ещё Браха мечтает о любви. Так хочется влюбиться, чтобы полночи, уткнувшись в подушку, думать только о Нём, а утром, едва умывшись, выбежать на улицу и тут же встретить Его. Не просто встретить, а увидеть, как Он ждёт тебя. Пойти рядом и не слушать, что Он говорит, а просто идти и смотреть на Него.

       Новая жизнь надвигалась стремительно. В последнем классе  гимназии возникло желание изучать медицину и стать хорошим врачом. Может заговорил голос предков – ведь дед был врачом, а бабушка медсестрой. В Германии во все времена врач был очень уважаемым человеком. Но что останется от бывшей родины после войны? Так что путь один – в Америку. От такого вывода холодок пробежал по спине. Тут мама, друзья и всё такое уже привычное, а там и обживаться, и учиться надо одновременно. А может не стоит так далеко? Вот подруга Ада решила учиться в Иерусалиме. Ну чем плох Еврейский университет? К тому же здесь серьёзные события назревают. Англичанам давно пора убираться отсюда. Не захотят – заставим. Многие одноклассники уже вступили в ПАЛЬМАХ. Мы, молодые, рассуждает Браха, должны строить свою страну, а не жить под протекторатом, как папуасы. Сейчас будет решаться судьба страны и будущее народа, а я уеду. Через несколько лет вернусь врачом и сяду в белом халате в чистом кабинете. В дверь постучат, скажу:
         -Заходите, пожалуйста.-
           Кто зайдёт? Израненный в боях парень из моего класса или девушка с обожжённым лицом и застуженными лёгкими? Как я им в глаза посмотрю?

             Уже через месяц Браха с несколькими друзьями прибыла в тренировочный лагерь  ПАЛЬМАХа(боевая еврейская организация) в кибуце Кирьят-Анавим. Ничего сверхъестественного в занятиях не было. Ещё со школы она знала, что тело должно быть  тренированным и мускулистым, а не слабым и жирным. Но тут поняла главное – надо уметь терпеть. Терпеть всё: боль в мышцах и сухожилиях во время длительных переходов и долгого бега, нехватку воздуха при быстром подъёме в гору, головную боль на солнцепёке, жажду, когда до воды ещё несколько часов пути. А ещё открытием были азы военной подготовки. Как забросать себя ветками и замереть на полчаса при преследовании британским патрулём, как мгновенно откатываться в сторону при перестрелке, как задержать дыхание при выстреле и удержать цель на мушке.  Никто из новобранцев не любил работать на кухне. Это ведь не дома помыть пару тарелок. Несколько огромных грязных кастрюль и полмешка ещё непочищенной картошки совсем не способствуют романтическому настрою, в котором хочется пребывать. Хитрая Браха и тут придумала себе облегчение. Подходила к объёмной кастрюле или горе тарелок и сразу загадывала, что, как только закончит мытьё, в столовую войдёт Джони.
        Почему она выделила именно его из множества парней, было ей самой непонятно. Видимо, внутренний настрой "влюбиться" сработал в тот момент, когда их взгляды встретились.  Стала воображать себя рядом с ним так, как дети рядом с Санта Клаусом или с Волшебной Феей. Кстати ей скоро 18. Может он узнает как-нибудь об этом. Принесёт подарок, неважно какой, положит осторожно, обнимет сзади за плечи и начнёт шептать на ухо что-то смешное. Но грязная кастрюля становилась чистой, вымытые тарелки поблёскивали в слабых лучах осеннего солнца, а Джони не заходил. Потом выяснялось, что в этот день его вообще не было в лагере. Куда он исчезал с товарищами и оружием таким  "малявкам", как Браха знать не полагалось. Имя у него какое-то странное, на английский манер, хотя приехал с родителями из России.  Она сама сменила немецкое Барбара на еврейское Браха. Иногда он приходил на занятия их группы по физподготовке, но не вмешивался, смотрел со стороны, а она уж старалась изо всех сил, не сводя глаз с парня, но тщетно. Увидев, что после тренировки Джони весело беседует с инструкторшей, юная воздыхательница сказала себе:
          -Я же курсант, а он из командиров. Такая взаимная симпатия не поощряется в лагере. Значит надо выбиваться хотя бы в те же инструкторы, и тогда будет больше шансов, что он обратит внимание на меня.
 
           К счастью, судьбе было угодно свести их раньше, чем Браха окончательно измотала себя на занятиях и в работе. В один, вроде бы самый обычный день, она вышла вечером из барака и присела на камень, чтобы хоть пять минут  спокойно подышать после суматошного дня. Вдруг сзади раздалось:
              - И о чём думает красивая девушка перед сном? – в двух шагах объект её грёз не спеша опускался на соседний камень, держа в руках сухую сосновую веточку. Хорошо, что сумерки уже полновластно поглотили и небо, и землю, надёжно скрыв Брахины щёки, в миг вспыхнувшие румянцем. Но уже в следующее мгновение её натренированное самообладание сработало и она чётко произнесла:
               - О тебе. - И совсем неробкий парень, побывавший в серьёзных переделках, стушевался и молча смотрел, не зная, как ответить. Однако, уже перехватившая инициативу, юная курсистка спокойно опутывала опытного бойца невидимыми чарами:
                - Почему у тебя английское имя? Мы же боремся против них.
             Он спохватился и неторопливо пояснил:
                - Это не имя, а прозвище. Меня зовут Гидон, но мальчишки, ещё в школе "Кадури", стали называть "Джони". Сейчас многие из них в ПАЛЬМАХе и продолжают так ко мне обращаться. Гидон я только дома.
                Дальше всё было как в многократно описанных любовных сценах. Сидя рядом, Джони обнял Браху правой рукой , совсем чуть-чуть прижал к себе и осторожно поцеловал в дрожащие губы. Она резко вскочила, но юноша не поднялся, а взял её пальцы и поднёс к своим устам. Девушка легко высвободила маленькую кисть, обвила его шею руками, прикоснулась своими пухловатыми губками  к его сухим губам и убежала в барак. Через несколько дней они опять сидели рядом, но уже не возле барака на холодных камнях, а на окраине кибуца на невысоком штабеле старых досок. Джони гладил её руки и целовал их, опять целовал и опять гладил.
              - Это руки пианистки, а не бойца", - тихо, но уверенно сказал он.
              - Я и есть пианистка в прошлом, – ещё тише произнесла Браха, - играла в детстве в Германии, многим даже нравилось.

                В день восемнадцатилетия девушка уже не думала о подарке от Джони. Ей нужен был он сам. А ещё она думала о том, как бы узнать, когда у него день рождения и приготовить подарок-сюрприз. Приехав в лагерь после ханукальных каникул, обнаружила, что комната пуста – подружки ещё не вернулись в прохладный барак из тёплых домашних обителей. Быстро стемнело за окном,  Браха стянула покрывало с кровати и застыла. На простыне красовалась большая буква "бет", выложенная из сосновых шишек. Точно такую же букву, первую в её имени, составлял Джони, когда они сидели на досках. Значит помнит, значит думает о ней. Где же он сам? Спрашивать в лагере было бесполезно. Во-первых, мало кто мог знать о его местонахождении, во-вторых, тот кто знает -  не скажет даже родителям. В лучшем случае, какой-нибудь командир, из жалости к её печальным глазам, буркнет:
             - На задании,- и даст понять, что разговор окончен.

          Тем временем курс в Кирьят-Анавим закончился и Браха поехала на неделю в отпуск в Тель-Авив к матери. Её прямо распирало поделиться с кем-нибудь из близких о первых встречах со своей симпатией, поэтому визит подруги Ады, в первый же день после возвращения, был как нельзя кстати. Отхлёбывая остывший чай, недавняя курсистка поведала всё в деталях, разумеется, взяв сначала у подруги все возможные клятвы о неразглашении услышанного. По завершении эмоционального рассказа она вдруг сникла и, глядя на Аду влажными глазами, спросила:
               - Ну и что дальше? Где он? Что с ним? 
         Подруга погладила её по коротко стриженным волосам:
              - Появится скоро. Увидишь.
        В конце недели все собрались на импровизированный девичник с подругами по лагерю. Девушки недоумевали и засыпали безответными вопросами друг друга:
                - Что с нами дальше? Зачем так тяжело тренировались?
             Ведь все знали, что после курса их парни как бы испарились, и было ясно: их взяли на задания. Браха разделяла эти возмущения и сама страдала от невостребованности, ведь очень хотелось тоже сделать что-то. Последовавшее через несколько дней предложение ей, как успешной выпускнице, пройти ещё двухмесячный курс командиров отделений, было весьма кстати. Это решало, хотя и временно, сразу несколько проблем. Можно, наконец, оправдаться перед собой почему не берут на задания, и не надо будет заглядывать в глаза командирам с просьбой поручить хоть что-то. Ну, а потом, после такой подготовки, у тех же командиров уже не будет отговорок и выход на серьёзное дело обеспечен. Ну и главное, она будет находиться не в Тель-Авиве, а в лагере в Кирьят-Анавиме, куда Джони приедет при первой же возможности. Значит их встреча гарантирована.

         Прошло несколько дней. Как обычно, Браха, с присущим ещё со школы рвением, полностью влилась в учёбу и тренировки, впитывая боевой опыт командиров. Как-то после обеда, возвращаясь из столовой, она заметила, что, стоящие в стороне курсанты, шепчутся о чём-то  с явно взолноваными лицами. Увидев её, один из смуглых парней отделился от группы и догнал девушку.
                - Привет, - сказал он, глотая слюну и глядя чуть поверх головы.
                - Привет,- ответила Браха, теряясь в догадках о причине его приближения, ведь они были едва знакомы.
                - Ты, вроде, знаешь Джони?- как-то неуверенно спросил он.
                - Вроде знаю, - сказала, а мысль о том, что парень недавно видел его сама завертелась в голове. Смуглый вдохнул и осторожно произнёс:
                - Их схватили в Тель – Авиве, - и торопливо добавил, - подробностей не знаю, ребята приехали и сказали.
            Браха оттолкнула его и, не владея собой, побежала в домик, где жили командиры курсов. Застала лишь одного из них. Он, хотя и знал чуть больше, но тоже со слов других. По всему выходило, что подробности не так уж важны – всё предельно ясно.

              Джони с ещё шестью бойцами шли по городу на какое-то относительно безопасное задание.  Естественно, под плащами было спрятано оружие. Спокойно, ведь не в первый раз, проходили мимо британского патруля,  разговаривая и смеясь. Внезапно раздалась громкая команда офицера, и полицейские, направив на ребят винтовки, приказали поднять руки. Двое англичан подошли вплотную, один рванул плащ ближайшего бойца, и сталь карабина блеснула даже при неярком зимнем солнце. Вся патрульная группа тут же вскинула оружие, взяв на мушку каждого из бойцов. Так, не опуская стволов и предупредив, что стреляют при малейшем движении, их довели до ближайшего полицейского участка. Уже там, также под прицелом, отобрали карабины и пистолеты, одели наручники и отправили в тюрьму в Иерусалим. Прибывшим на следующий день родственникам офицер тюремной службы коротко пояснил:
                - Парни задержаны с оружием. Будет проведено расследование. Суд состоится через две недели в середине марта.

          Браха, несмотря на шок от случившегося, не могла понять, почему ребята дали себя арестовать. Ведь и двух секунд хватило бы, чтобы выхватить оружие. Мог ли кто-то из них погибнуть? Да, мог. Но могли и все скрыться. Знали ведь, что за ношение оружия полагается несколько лет тюрьмы. Большинство ребят были ей незнакомы. Но Джони? Он мог всё. Уверена в этом.
         Суд длился не более получаса. Мнение обвинителя однозначно: вооружённая группа, готовившая нападение по предварительному сговору. Нанятый опытный адвокат ссылался на недоказанность преступных намерений, на молодость подзащитных, на псевдоромантику героизма на фоне военных событий в Европе. Однако британская администрация прекрасно знала для чего нужно молодым еврейским парням оружие. Приговор состоял из нескольских предложений и заканчивался короткой, как выстрел, фразой " семь лет тюремного заключения".
          Браха застыла. Тело не подчинялось мыслям, невидимая тяжесть давила в ушах и на затылок, слёзы текли к уголкам губ, а она их не вытирала. Это не срок – это вечность. Всё самое светлое и желанное должно было произойти в эти годы. Как много надежд ждало своей минуты в её открытой душе – любовь, семья, своя страна, учёба. Как представить себе всё это без Джони? Через полчаса она чуть отошла. Увидела его родителей и поняла: им намного тяжелее. Вместе с другими курсантами вернулась в Кирьят-Анавим, обстановка там была весьма грустная. Как будто закончился незримый источник энергии и все действия выполняются по инерции. Все негромкие разговоры сводились  к взаимному подбадриванию и утешению. Особенно угнетало, что семь обстрелянных ребят схвачены не в бою, а при рутинной проверке.

       Через несколько недель Браха поехала вместе с родителями Джони на первое свидание. Это было ужасно. Англичане устроили форменное издевательство: и политических узников, и обычных уголовников одной безликой толпой вывели на бетонную площадку во внутреннем нижнем дворе тюрьмы. Не менее двух сотен родствеников стояло у проволочного забора наверху, и все что-то кричали. Девушка десятки раз обшарила глазами заключённых, но Джони не увидела. Отошла и передала записку через охрану. Сдерживая дрожь в руке, писала: " Уверена, что ты видел меня, чувствовала. Жаль не смогла передать тебе свой взгляд. Очень мало были вместе, не задумываясь о возможной разлуке. Буду держать себя в руках и навещать твоих родителей. Это единственное, что я могу для тебя сделать".
               Прошёл очередной Песах и пришёл Великий День. Такой долгожданный, часто казавшийся недосягаемым, выстраданный миллионами людей День Победы. Нет войны. Нет фашизма. Закончился ад для древней нации. Вместе с новой Европой возникнет и новая страна на древней земле предков.
                Пальмаховцы ликовали со всем еврейским народом в Эрец Исраэль. Однако руководство боевых отрядов понимало – активные действия необходимо продолжать в двух, связанных между собой, направлениях: покончить с  английским властвованием и принять как можно больше еврейских беженцев. У Британии уже нет оправдания, что все действия королевства направлены на разгром фашизма и ему недосуг заниматься устройством маленького, пусть даже библейского, клочка земли где-то на востоке. Уже сейчас, в эти дни, тысячи и тысячи евреев, уцелевших в смертельном смерче войны, влачат нищенское существование в разорённой Европе и хотят обрести свой дом, свою страну. Об этом много говорили командиры на курсе и Браха всей душой желала принять самое активное участие в создании новой жизни в новом государстве. Она понимала, что евреям не нужна Европа. У них есть своя древняя земля. Пусть пока ещё небольшой и не очень обжитый её клочок, но это святая земля.

         Родители Джони уже привыкли к Брахе. Горе хоть немного притуплялось, когда они видели, как красивая девушка приезжала из Тель-Авива, чтобы передать письмо их единственному сыну. В одно из свиданий он передал отдельное письмо для неё. Руки Брахи дрожали, пока она разворачивала лист бумаги. Что он? Как он? Тюрьма меняет и ломает даже более зрелых людей. Однако письмо её обрадовало и окрылило. В послании  не было  намёка на отчаяние, которое зачастую неизбежно в тюремных стенах. Он писал об уверенности в себе, о том, как мир по-другому воспринимается из камеры, когда изо дня в день видишь в окне один и тот же кусочек неба. Ещё писал, что много думает приведёт ли путь террора к уходу Британии из Эрец Исраэль и созданию еврейского государства.
            - Понимаю, наши действия ведут только к взаимному озлоблению. Но что остаётся делать? Английская администрация ничего не предлагает. Сколько можно окапываться в своей земле в окружении арабских банд? А есть ли вообще какой-то абсолютно правильный путь  в борьбе за свою страну?  -  размышлял Джони и делился с Брахой этими мыслями.
            Она очень понимала его, но ответ не мог появиться в её маленькой головке, которая ещё недавно была заполнена исключительно математическими формулами и грамматическими правилами. Да, она уже командир отделения. И что дальше? Опять приказано сидеть тихо и ждать. Пока она работает в кибуце Мишмар А-Шарон на всяких подсобных работах. Как и полгода назад, парни-однокурсники уже участвовали в боевых операциях, о которых девушки узнавали лишь случайно. К ней вернулось такое противное чувство ненужности и неопределённости.

              Тем временем, в направлении Эрец Исраэль(Палестины) продолжают плыть корабли с евреями, чудом уцелевшими в огне только что погасшего европейского пожара. Боевые организации принимают суда без близкого подхода к берегу, перевозя измученных пассажиров на шлюпках и укрывая их, на первое время, от британских властей. Для успеха таких действий проводятся операции прикрытия и отвлечения. Вот тут, наконец, Брахе как командиру отделения поручили подготовить группу девушек для участия в подобных действиях. Как изголодавшийся зверь бросилась она на эту работу. Но после первых встреч с "боевыми подругами" разочарование накатилось на рвующуюся вперёд душу. Не увидела она среди них таких усердных идеалисток, какой была сама: вроде бы и стараются на занятиях, но как-то не по-настоящему, предпочитают стрелять глазами вокруг, а не из винтовки на стрельбище. Взгляды чаще останавливаются на симпатичных парнях, чем на учебных стендах. Браха не даёт им спуску. Только её группа после утреннего бега возвращается в грязно-потном состоянии, да и после стрельб все трут, покрасневшие от напряжения глаза.
           Неумолимо уходит в прошлое великий 1945 год, один из важнейших в истории человечества. Уничтожено звероподобное чудовище, принявшее облик фашизма и пожиравшее всё созданное цивилизацией в предыдущие века. Европа усиленно залечивает раны страшной бойни.
 
               Брахе уже 19 лет. Группа готова к участию в отвлекающих операциях. Не все девушки выдержали.
                - Но нам много и не надо, - рассуждала Браха, - нужны только  те, кто не струсит и  не запаникует.
              Как командир отделения она будет служить до лета 1946-го. Успеет ли поучаствовать в чём-то серьёзном?
              Джони пишет о первой победе в тюрьме – добились отделения от уголовников. Далось это нелегко, ведь пришлось устроить нешуточную драку. Его оптимизм придаёт силы. К тому же, подруга Ада встретила родителей их одноклассника, который  сидит вместе с Джони, и те поведали, что есть надежда на уменьшение срока до пяти лет. Надежда, надежда и ещё раз надежда. Только Браха хотела быть с любимым мужчиной, а не с надеждой. Её молодое тело излучало чувственную энергию, лучи которой не хотели растворяться в мировом пространстве, а искали конкретную цель. Но цели не было и чувственность уходила в никуда. Подруги намекали, мол писать письма в тюрьму это правильно, но другие парни не растворились в воздухе, а реально существуют рядом. Браха отшучивалась:
                - Да, существуют. Только не на моём пути.
               В нечастые минуты покоя она прикрывала глаза и предавалась одной неосуществимой фантазии: ей разрешили личное свидание с Джони, они сидят друг против друга за столом, его руки в её руках, он не сводит с неё глаз, а она с него. Это ничего, что у двери стоит надзиратель, ведь оба погружены в общее блаженство. Но ей не позволят даже такой малой толики счастья – ведь фактически Браха для заключённого Джони никто.

       В один из январских дней 1946-го года её уже включили в группу по отвлечению морской полиции при высадке нелегальных эмигрантов из Европы. И опять воодушевление сменилось разочарованием – операцию отменили. Затем на очередное задание – взрыв полицейского участка в Гиват-Ольге – опять ушли только парни. На этот раз всё пошло у них не так. Самодельная мина сработала до того, как успели предупредить британцев о взрыве. Были раненые с обеих сторон. Вечером того же дня в палатке у Брахи разгорелся отчаяный спор, доходящий до криков. Многие считали, что не надо бояться жертв со стороны англичан, ведь это война за независимость своей родины. Браха резко возражала:
                - Да, мы борцы за своё государство, но не убийцы. Мы хотим взорвать склад с боеприпасами, поджечь казарму или полицеский участок, но у нас нет цели отнять жизнь у молодого британца только за то, что носит военную форму. Он призван на службу и дома его ждут родители, братья, подруга.
             Совсем молодой парень, бежавший с родителями из уже фашистской Германии лет десять назад, с издёвкой сказал:
                - Может перед атакой стоит угостить военный патруль горячим кофе? - и все засмеялись.
             Браха же не улыбнулась, а серьёзно ответила:
                - Есть борьба, но есть и мораль человеческая. На нашей прежней родине мораль отменили, и это привело к катастрофе мирового масштаба.
             Уже после спора, миролюбиво угощая девушку домашним печеньем, этот юноша поведал, что скоро отправляется на эту самую прежнюю родину. В ответ на удивлёние Брахи рассказал о решении руководства ПАЛЬМАХа принять предложение Санты Йосефталя, одного из командиров, и послать в Германию и Австрию молодых бойцов, выходцев из этих стран, для поиска уцелевших евреев и переправке через лагеря беженцев в Эрец Исраэль.
                - Ну вот, даже такому молодому серьёзное дело нашлось, - вздыхала девушка, возвращаясь в палатку, и опять изматывала себя тренировками и занятиями, опять вечером падала на кровать, засыпая почти мгновенно.
 
           Через несколько дней в лагерь сообщили о большой беде. При тщательно спланированной, но достаточно рискованной атаке на полицейский участок Шарона в Тель-Авиве погибли сразу четверо бойцов ПАЛЬМАХа. Сегодня в этом районе улицы Карлебах и Менахем Бегин соединены недлинной улицей, которая так и называется – улица Четырёх – рехов Арбаа, в память о павших  воинах, чьи имена написаны на табличке рядом с этим названием: Амирам Блинков, Шрага Ар, Аарон Едидья, Арье Кесельман.
Из разных стран и в разное время прибыли парни на эту землю, но судьба у них оказалась одна, ибо посвятили себя борьбе за настоящую Родину.
               Гибель товарищей стала поистинне последней каплей в бурлящей чаше брахиного терпения. Вместе со своей подругой Кармелой, прошедшей такую же подготовку в военных лагерях  ПАЛЬМАХа, влетели они в палатку командира роты Дани Маса.
 
               Справка. Дани Мас родился в 1923 году в Берлине. Приехал ребёнком с родителями из Германии в 1933 году. Учился в гимназии "Рехавия" в Иерусалиме. С 1941 года – боец ПАЛЬМАХа, командир группы, роты. В начале 1948 года в звании майора становится заместителем командира батальона. В январе того же года бойцы под его началом пытались прорваться в осаждённый арабами Гуш-Эцион. В неравном бою Дани, как и большинство пальмаховцев, погиб. Впоследствии, в войне за Независимость, операция по освобождению городов Лод и Рамле была названа его именем – "Мивца Дани". Родной брат Йонатан Мас (1922-2003), – ведущий инженер-ракетчик концерна "Рафаэль", лауреат Госпремии Израиля, один из создателей израильского спутника.

        Девушки не спрашивали, не выясняли, не обвиняли никого, а в резкой форме требовали включить их в состав боевой группы ближайшей же операции. Не привыкший к таким женским атакам, Дани сделал шаг назад, поднял руки и поспешил уверить разгорячённых "амазонок", что он лично не возражает, но тут же добавил:
                - Однако мне необходимо разрешение Игаля Алона. Как раз завтра он тут будет, и мы, уверяю вас, всё решим.

                Справка. Игаль Алон (Пайкович) (1918 – 1980). Родился в мошаве Кфар-Тавор в семье выходцев из Белоруссии. Учился в сельхозшколе "Кадури". В 1936 году вступил в отряды Хаганы. В 1941 стал одним из основателей ПАЛЬМАХа. С 1943-го - заместитель командира, а с 1945-го – командир этой организации. В 1948 году получил звание генерал-майора ЦАХАЛа. С 1955-го – депутат Кнессета. В 1974-1977 годах – министр иностранных дел Израиля.
 
               На следующий день подруги так торопливо шли к палатке командира, что, стоящий у её входа Игаль, невольно обратил на внимание на приближающуюся парочку. Выслушав пояснения Дани по поводу двух запыхавшихся девиц, он улыбнулся и дал согласие, напомнив об опасности и строгой дисциплине при боевых действиях. В эти минуты Браха сожалела только о том, что не может рассказать Джони о предстоящих событиях.
             Уже через два дня пришло сообщение из Тель-Авива о встрече всех участников планируемой акции. Браха собралась за десять минут и к вечеру уже была в этом приморском городе, ставшим родным за последние годы. Дома была только бабушка. Мама уехала в Иерусалим на концерт симфонической музыки, как и планировала.  Девушка даже обрадовалась – не будет вопросов, на которые ей не хотелось бы отвечать.
             На инструктаже присутствовало несколько десятков бойцов, что явственно указывало на размах операции. Руководство всеми действиями осуществлял Иегошуа Гоберман.

            Справка. Иегошуа Гоберман родился в 1903 году в с. Калинковичи (Белоруссия). В юности был участником еврейского молодёжного движения "Хашомер Хацаир" и помогал взрослым защищаться от погромщиков. В 1924 году арестован за участие в сионистском движении и сослан в Сибирь на три года. Его отец попросил Екатерину Пешкову (первую жену Горького) о помощи и через год Иегошуа был освобождён. Почти сразу же он уехал в Палестину. Жил в кибуце Эйн-Харод, работал в каменоломне. В1931 году, когда начались арабские погромы, призвался в Хагану и прошёл боевой путь до командира её тельавивского отделения. В конце 1947 года выехал в Иерусалим для помощи в организации обороны города, но попал в засаду около Латруна и погиб в бою.
 
                У девушки невольно поднялся подбородок и расправились плечи, когда услышала о своём назначении командиром группы. Это, безусловно, был результат её стараний и полной самоотдачи на занятиях в учебных лагерях ПАЛЬМАХа. Место действия находилось недалеко от Шароны, где был полицейский участок и где, совсем недавно, при его штурме погибла четвёрка бойцов. Сразу же после окончания сбора Браха, взяв под руку одного из парней, коротко объяснила, что требуется сделать немедленно. А требовалось, как учили на курсе, под видом гуляющей парочки, несколько раз обойти и тщательно осмотреть участок завтрашней засады. Она сама, как командир, должна была знать пути подхода и отхода, предположить откуда могут появиться британские патрули. Вцепившись в руку молодого спутника и заглядывая ему в глаза, как полагается истинной влюблённой, Браха вдруг почувствовала, что совсем по-другому ощущает столько раз перехоженые улицы своего города. От каждого дома исходила какая-то невидимая опасность, за каждым углом что-то мерещилось. Внутреннее чувство было одновременно и тревожное, и ностальгическое. Сколько раз она проходила тут, прогуливаясь по городу, подставляя зимой лицо скупому солнцу, а летом непременно поднимала обнажённые руки, желая ощутить хоть какое-то дуновение со стороны моря.
             После третьего обхода улицы Браха заметила нежилой одноэтажный дом с  балконом, расположенным чуть выше уровня земли и  ограждённым полутораметровой тонкой бетонной стенкой. Само строение не выходило прямо на дорогу, а стояло чуть в глубине. Место  было не очень заметно, но все подходы со стороны Шароны хорошо просматривались.
                - Вот тут и будет наша засада, - решила девушка, - а в случае неудачи можно легко скрыться между близко стоящими друг от друга домами.
                Бросив последний взгляд на улицу подумала:
                - Как тихо сейчас, а ведь не исключено, что завтра эта идилия взорвётся трескотнёй выстрелов. Нет, мы не будем первыми стрелять в солдат. Сначала обязательно в воздух. Может они испугаются и убегут, тогда мы выиграем самое ценное для операции – время. Не надо никого убивать, ведь наши ребята хотят до смешного мало – позволить людям, после неимоверных страданий, обрести своё место на такой огромной планете. Да и надо этим людям всего ничего: не голодать, иметь крышу над головой, пусть даже зачастую в брезентовой палатке, и не бояться, что кто-то может внезапно прийти и отнять у них жизнь.

                Под вечер забежала к Аде, взяла свитер на случай вечернего похолодания. Когда шла, решила ничего не говорить о предстоящем. Однако потом подумала, что не совсем честно скрывать такое долгожданное событие от лучшей подруги. Посидев пару минут, произнесла, стараясь скрыть волнение:
                - Выхожу со своей группой на задание. Мне, наконец, доверили.
                Девушки обнялись молча, прижавшись на секунду друг к другу. Домой Браха шла по полутёмным улицам Тель-Авива и чувствовала, как с каждым шагом походка становится уверенее и энергичнее.

        Справка. Ада Ронен (1926 – 2015), родилась в Польше. Связная ПАЛЬМАХа с 1944 года. Сопровождала вооружённые колонны в блокированный арабами Иерусалим.  Служила радисткой и шифровальщицей в армии до 1950 года. В гражданской жизни работала инструктором по спорту.

         Вечером следующего дня, едва стемнело, вся группа собралась на улице Марморек. Неизвестность и неопределнность мешала полностью сосредоточиться на предстоящих действиях. Приказано было ждать. Начало операции – только по сигналу. А когда будет этот сигнал, не знал никто. Всё зависело от времени подхода корабля поближе к берегу и начала пересадки беженцев в приготовленные лодки. Именно в такой момент береговые патрули могут заметить действия боевых групп и вызвать помощь из городских полицейских участков. Один из таких участков - "Шарона" и находился всего-то в полукилометре от места засады Брахи с её бойцами. Тягостно и тревожно тянется ожидание, а в темноте -  особенно. Занять себя нечем. Запрещено громко разговаривать, чтобы не привлекать внимание прохожих. Редкие уличные фонари  совсем плохо освещают место сбора, и только свет из незашторенных окон окружающих домов не позволяет темноте полностью поглотить кучку молодых людей, переминающихся с ноги на ногу. Браха единственная девушка в группе, она же и командир, стоит в двух шагах от парней, постоянно обводя взглядом дома вдоль улицы и перекрёсток в её начале.
        Самый нетерпеливый молодой рыжий парень, приехавший сюда на велосипеде, наверное ещё и школу не закончил. Совсем мальчишка, лет 16 – 17. Она вспомнила его имя, которое называли на инструктаже, - Ахиезер Гольдин. Подошёл опытный боец Меир Хефец и посоветовал расходиться на несколько минут, потом сходиться, оставляя постоянно одного кого-то на месте. Браха согласилась. Посмотрела на крыши домов, где сидело несколько наблюдателей. В их поле зрения постоянно была водонапорная башня на улице Мазе. Вспышка прожектора, установленного на ней, должна была означать начало операции.

      Справка. Ахиезер Гольдин – родился в 1929 году в Эрец-Исраель. Кличка – Загави, служил в 4-й роте Пальмаха.
    
       Только около 10 часов вечера, погасив фару и закрыв лицо большими очками, к группе подъехал мотоциклист. Подозвав Браху, коротко бросил:
                - Операция начнётся примерно через час. Следите за сигналом,- и исчез в темноте.
               Ближе к 11 часам, когда прохожие почти исчезли с улиц и в большинстве окон погас свет, командир распорядилась занять позицию на заранее выбранном балконе. Оставаясь на пустынной улице, бойцы рисковали привлечь внимание любого прохожего, жителя соседнего дома или случайного патруля. К тому же, где-то вдали, время от времени, слышались выстрелы. Бесшумно перевалившись через узкую бетонную стенку, парни замерли по углам балкона. Браха как командир и самая маленькая ростом примостилась в центре, ежеминутно выглядывая на улицу. Рядом был высокий нескладный Овед Рабинович, чересчур спокойный Меир, рыжый Ахиезер и говорливый Игаль Прокет.

              Справка. Овед Рабинович родился в 1925 году в Хайфе. Призван в ПАЛЬМАХ в 1942 году, служил в роте "далет", затем в батальоне Голани. Кличка – Абдалла. Захвачен британцами в бою и приговорён к четырём годам тюрьмы. Освобождён через два года в мае 1948 после создания государства Израиль. Демобилизован в 1949 году. Призывался из запаса и воевал в Шестидневную войну и войну Судного дня. Работал механиком в "Солель боне" до выхода на пенсию в 1986 году.

                Тем временем стрельба учащалась, то приближаясь, то удаляясь. Напряжение возрастало, хотя внешне каждый старался казаться спокойным. Сигнала всё не было. Очередной раз, чуть высунув голову над стенкой, Браха увидела как кто-то приближается к их балкону. В почти полной темноте не было видно ни лица, ни одежды, только силуэт. Решила, что это очередной связной ищет их и хотела уже окликнуть его, как разглядела вытянутую вперёд руку с пистолетом. Приподнявшийся в эту секунду Меир, при коротком блике луны, опознал английского солдата и мгновенно вскинул свой пистолет. Британец и пальмаховец выстрелили одновременно, почти не целясь. Из темноты показался контур полицейской бронемашины и короткая очередь полоснула по стенке балкона, вырывая из неё остроугольные куски бетона. Браха выхватила свой пистолет и несколько раз выстрелила в направлении машины. Тут же вспомнила про пулемёт, стоявший у ног Оведа и, подняв его, полоснула несколькими очередями по той же бронемашине, надеясь отогнать патруль и дать возможность всей группе исчезнуть в темноте за домами. Но в ответ опять застрекотал британский пулемёт, заставивший всех бойцов упасть на бетонный пол. Через несколько секунд всё смолкло, парни подняли головы, только Браха не двигалась. Тронув её за плечо, Овед почуствовал кровь на своей ладони. Стало ясно, что девушка серьёзно ранена и надо спасать её жизнь. Он встал во весь рост и поднял руки сдаваясь, одновременно приказав остальным скрыться. Меир и Игаль также бесшумно, как и час назад, перевалились через уже полуразбитую пулями стенку балкона и исчезли в темноте. Юный Гольдин, подняв на руки, теряющую сознание Браху, уходить отказался.

        Несколько солдат с опаской приблизились к бойцам. Появившийся из темноты сержант, приказал пальмаховцам влезть внутрь бронемашины. Овед сел на металлический пол, придерживая девушку за талию и подставив своё плечо под её голову. Глаза Брахи были закрыты. Она не стонала, но вся рубашка покраснела от крови. Парни были уверены, что прежде всего её отвезут в ближайшую больницу, а потом уже будут заниматься ими. Но  почему-то всех троих повезли через весь город в полицейский участок в Яффо. Только там разобрались в ситуации, отправив Оведа и Ахиезера на допрос, а Браху, наконец-то, в больницу. Однако после ранения прошло уже немало времени и девушка скончалась в больнице в два часа ночи от большой потери крови.

         Британские власти запретили присутствие множества людей на похоронах, состоявшихся на тельавивском кладбище "Нахлат-Ицхак". Над свежей могилой стояли только мать, бабушка, несколько подруг матери и раввин. За оградой кладбища, несмотря на запрет, толпились сотни молодых людей, а запах цветов в их руках заполонил все соседние улицы. В гимназии и в приморских кварталах многие знали невысокую зеленоглазую девушку со стриженными каштановыми волосами. Браха стала первой девушкой-бойцом, погибшей  в борьбе с английскими властями на территории Эрец Исраэль.

              Как же дальше  происходило развитие операции после такой трагической стычки? К сожалению прожектор на ул. Мазе так и не зажёгся. Корабль " Орд Вингейт", на борту которого было 248 еврейских  беженцев из разрушенной Европы, британские патрульные катера обнаружили в открытом море ещё до того как судно приблизилось к берегу. Вызванные буксиры доставили его в порт Хайфы, а оттуда всех беженцев отвезли в закрытый лагерь в Атлите. Конечно же, всего этого на тельавивском побережье не знали и операцию не отменяли до глубокой ночи.
                По всему городу были слышны короткие перестрелки бойцов Хаганы и ПАЛЬМАХа с английскими солдатами. В одной из таких стычек Кармела, подруга Брахи по всем тренировочным лагерям, попала под огонь. Ей удалось скрыться в ближайшей апельсиновой плантации и в темноте добраться до квартиры-убежища в Гиватайме. Дождавшись утра, она побежала на автостанцию, чтобы уехать в кибуц и  избежать многочисленных патрулей, прочёсывавших город. Вместе с ней в автобус вошли две девушки, знакомые по пальмаховским сборам. Молча сели рядом и одна чуть слышно сказала:
                - Наша Браха погибла.

             Справка. Кармела  Каса родилась в 1927 году в Зихрон-Якове. В ПАЛЬМАХе с 1943-го, командир отделения. Участвовала во многих боевых операциях. Капитан ЦАХАЛа. В 1970-2000 годах возглавляла совет израильского отделения ВИЦО(международная женская организация).

               В иерусалимской тюрьме Джони недоумевал. Впервые его подруга не пришла на свидание в разрешённый день.
                - Может случилось что-то? – спрашивал он себя, меряя шагами тускло-серые камни тюремного двора.
               Но тут же успокаивался, понимая, что причин может быть множество, от участия в какой-то акции до болезни её самой или плохого самочуствия матери. Сегодня он работал на кухне, и для начала надо было разгрузить тележку с коробками продуктов. Руки, изнывавшие от недостатка привычных физических тренировок, быстро перебросили всё привезённое на длинный стол. Ещё через минуту Джони, вскрыв коробки, сосредоточено опустошал их, отделяя овощи от бумажных свёртков с крупами. На дне одной из коробок лежала наполовину оборванная газета с позавчерашней датой.
                - Ну, сейчас сразу узнаем, что там на воле. Всё ж лучше, чем слышать новости на свидании раз в две недели, - обрадовался парень.
                Взгляд непроизвольно остановился на небольшой заметке  в рубрике "Проишествия". В сообщении говорилось, что накануне поздним вечером жители домов по улице Марморек слышали выстрелы и отрывистые крики. Некоторые также видели как окровавленную девушку держали британские полицейские.Уже  утром выяснилось, что раненая скончалась ночью в больнице. Корреспондент газеты быстро установил, что это была девятнадцатилетняя Браха Фульд, недавняя выпускница гимназии "Бялик", прибывшая в Эрец-Исраель семь лет назад и проживавшая с матерью в Тель-Авиве на улице Пинскер. Джони ещё раз вчитался в каждое слово, словно не поняв до конца смысла этих нескольких предложений. Потом замер. Мозг не давал никаких команд телу, только отстукивал пульсирующими ударами:
                - Браха. Моя Браха. Как? Неправда. Не может быть.    
                Инстинктивно вернулся в камеру и почти на час превратился в неподвижно сидящую на полу сгорбленную фигуру с влажными глазами. По иронии судьбы в этот же вечер пришла почта, и ему передали её письмо. Руки дрожали, не слушались, и конверт несколько раз падал на бетонный пол. Наконец он открыл и развернул небольшой листок. Браха писала, что очень ждёт встречи, но не может приехать из-за неожиданной важной работы. Естественно, зная к чему она стремилась, Джони сразу понял, о какой работе идёт речь. Боль от потери боевых друзей была ему знакома, хотя к этому нельзя привыкнуть. Сейчас же всё по-другому. Погиб не только юный отважный боец, погибла любовь, уже успевшая найти особое место в его душе.

            Справка. Гидеон Пели ("Джони") родился в 1923 году в Иерусалиме. Через полгода семья переехала в кибуц Кирьят- Анавим. Учился в сельхозшколе "Кадури" в Кфар-Тавор. После её окончания вступил в ПАЛЬМАХ. В феврале 1945 года арестован британцами и осуждён на 7 лет. Находился в тюрьмах Иерусалима и Акко. Освобождён по амнистии в июне 1947 года. В марте 1948 года участвовал в подготовке к операции "Нахшон" по освобождению Иерусалима от арабской блокады и погиб в бою с арабской бандой в ходе разведывательного рейда.

             В октябре того же, 1946 года, из Италии к берегам Эрец Исраэль отплыл очередной корабль с еврейскими беженцами. На судне находилось более 800 человек, а на борту большими буквами было написано "Браха Фульд". Девушка, мечтавшая о жизни в своей стране, продолжала незримую борьбу за создание этой страны. Корабль пришвартовался в порту Хайфы и его пассажиры, после пребывания во временном лагере на Кипре, ступили на Святую землю, влившись в свой народ.
      В конце 40-х годов жители безымянного переулка, расположенного рядом с местом ранения Брахи, решили дать ему её имя и обратились в муниципалитет Тель-Авива. В сентябре 1950 года  было принято решение, и улочка получила имя этой героической девушки. На углу улиц Марморек и Ибн-Гвироль установили памятный столб об операции "Ночь Вингейта". Впоследствии его заменили на большую мемориальную доску, что и  по сей день находится на углу улиц Ибн-Гвироль и Браха Фульд. Её именем названы также улицы в городах Рамле и Кирьят-Оно. В последнем поселились беженцы из Европы, часть из которых прибыла к нашим берегам на корабле её имени.
         В заключение небольшого повествования о юной героине необходимо отметить, что всё изложенное основано на доступной информации в Интернете и существующей литературе по данной теме. Особенно ценным и полным источником является книга писательницы и историка Сари Галь, которая так и называется "Браха Фульд"(на иврите). Написана она в 90-х годах на основе многочисленных архивных материалов, встреч с подругами Брахи и другими бывшими бойцами-подпольщиками, которых, к сожалению,  уже нет среди нас.