Вовкин батя

                Маргарита Лола

Вовкин батя

(Документальный рассказ)

«Я  всегда восхищался своим отцом. За глаза звал батей, в глаза интеллигентно – папой.  Он  был лучше всех,  самый сильный, самый красивый, самый умный. Носил  военную  одежду: сапоги, гимнастерку, брюки-галифе, кожаную тужурку и кожаную фуражку. Голову он брил «под Котовского», имел  револьвер, и  ездил на могучем жеребце Абреке. В совхозе его все слушались, он работал директором. Лучше его был только Сталин.
Батя стоял за рабоче-крестьянскую советскую власть, верил в победу социализма и во всем следовал указаниям любимого вождя. Если кто-нибудь осмеливался как-то не так отозваться о Сталине или советской власти, батя брал такого «за грудки», поднимал над головой и отбрасывал в сторону. Слова при этом были не нужны.  Свой револьвер он держал дома в укромном месте. Я это место знал, иногда доставал оружие,  показывал своим приятелям. Однажды оно выстрелило. Выстрел услышали. Батя, разобравшись, что к чему, сдал револьвер в милицию. Мне было восемь лет».
– Так рассказывал мой муж, - Владимир Михайлович Лола об отце, а потом случилось это.
1937 год. Вовке 10 лет. Отца - директора совхоза Михаила Ивановича Лолу пришли арестовать серьезные, молчаливые, исполненные чувства долга, люди. Что-то сказали, Вовка не запомнил. Отец спокойно встал и пошел. Вовка понял – происходит то, что не должно происходить, то, чего не может быть. Отца забирают! Лучшего в мире отца, лучше которого только Сталин, уводят навсегда. Вовка рванулся, вцепился, повис на широкой груди. Трое оторвали, отшвырнули. Он долго кричал, бился в припадке бессильного горя. Никто его не успокаивал, матери у Вовки не было,  умерла в 1929 году. Мачехе Клавдии Захаровне молодой, красивой - не до Вовки.
Утром, как всегда, встал, оделся, повязал красный галстук, пошел в школу. В школе все стало не так, как  раньше. Никто не крикнул ему: «Вовка!», не стукнул по спине, не подставил подножку.
На большой перемене к нему подошла пионервожатая Аня и повела в учительскую. Там она стала говорить слова, которые Вовка не мог понять, как ни старался. Она говорила долго и под конец спросила:
- Ты все понял?
- Да, - сказал Вовка.
- После уроков будет сбор пионерской дружины в спортзале. – Опять спросила.- Ты все понял?
И он опять ответил:
- Да.
- Ну, вот и хорошо, - сказала Аня.
Когда все построились, Вовку поставили лицом ко всем. Аня сказала речь о том, что враг народа, изменник Родины Лола, который пролез на должность директора совхоза, разоблачен и посажен в тюрьму, и вот его сын – пионер Вова Лола отрекается от него. Тогда Вовка сказал:
- Нет!
Стало тихо, потом шумно. Потом Аня развязала и сняла с Вовкиной шеи пионерский галстук. Вытерла о свою юбку руки, на которые накапало из Вовкиных глаз, пока она развязывала узел. Из всеобщего любимца, дисциплинированного и активного пионера за эту торжественную церемонию, он превратился в дикого, неистового, злобного звереныша. На всю жизнь остались у Вовки чуть заметное заикание и кривоватая ухмылка.
Он не перестал быть патриотом любимой Родины, не перестал любить товарища Сталина, но если кто-то посмотрел на него «не так» или просто посмотрел, он кидался в драку, бил что есть силы. Его стали бояться, звали «бешеный», старались не смотреть на него и обходили стороной. Иногда он нападал на ребят старше и сильнее, тогда его избивали. Следы побоев носил на себе долго, некоторые остались на всю жизнь.
Мачеха собрала вещи и уехала к своему отцу. Вовка остался на улице. Иногда ему давали поесть в совхозной столовой, но нельзя было этого делать. «Лолыного щенка не смейте подкармливать» - так сказал какой-то зам.
Вовка написал письмо бабушке в станицу Старо-Джерелиевскую – родину отца: «Папку арестовали, расстреляют, как врага народа. Меня исключили из пионеров. Клавка уехала. Есть мне нечего». Ответа он не получил. Бабушка скончалась в одночасье, как только ей, неграмотной, прочитали это письмо.
Вовка шел в станицу Старо-Джерелиевскую все лето. Несколько раз его ловили, забирали в детдом. Он убегал и снова шел. Голодал. Ел то, что находил в полях и на огородах. Иногда воровал в открытых хатах. Однажды попался. Мужик – хозяин хаты избил до полусмерти - казаки ненавидели воров.
В станицу он пришел к началу учебного года. Бабушки не было, остались братья отца – его дяди со своими семьями. Вовка жил то у одного, то у другого. Жены братьев не жаловали племянника – у самих полно детей. Дядья тоже косились на него, считая  виновником смерти их матери.
Вовкиного отца Михаила Ивановича Лолу, члена коммунистической партии с 1919 года, активного борца за революцию, приговорили к расстрелу. Он подал кассационную жалобу. Дело  пересмотрели… - и снова, во второй раз, приговорили к расстрелу. Опять подал кассационную жалобу. Потом одумался кто-то. Оправдали! Сняли судимость, выплатили зарплату за месяцы, проведенные в тюрьме. Когда освобождали, Михаил Иванович не мог стоять.  Сказалась изощренная пытка круглосуточным стоянием на ногах, когда следователи менялись, а он стоял. От него требовали признания в том, чего не было, чего не совершал: «Признайся, и ты пойдешь спать». А он стоял и стоял – могучий казак и не признавался. Если бы он сказал: «Да», его бы расстреляли. Когда он уже не мог стоять, то лежал в камере. Потом пришло освобождение:
- Свободен, иди.
Идти он не мог. Конвоиры вынесли за ворота. Там  и лежал на земле пока не нашел его, случайно проезжавший, рабочий совхоза. Узнал:
- Да це ж - Мыхайло Иваныч!
Погрузил в телегу, привез в совхоз. Жена Клавдия Захаровна нашлась сразу, а сына Вовки нет.
Когда нашелся, переехал к отцу. К этому времени он научился ненавидеть и возненавидел свою мачеху. Она отвечала  взаимностью – тоже ненавидела.
В начале войны отца назначили директором Спиртосовхозкомбината на Урале. Там Вовка окончил восемь классов и дожил до пятнадцати  лет. Шел 1943 год, и он решил, что пора ему идти воевать с фашистами. Записался добровольцем, подправив метрику. Но на фронт, куда стремился, его не послали. Во-первых, он был тощим маленьким подростком, во-вторых, имел образование 8 классов – редкость среди новобранцев. С таким образованием ему была прямая дорога в школу летчиков. Так он попал в школу военно-морской авиации, которая располагалась глубоко в тылу на Урале. Шел третий год войны. Заводы, фабрики, колхозные поля лишились мужской силы. На железнодорожной станции простаивали эшелоны, требующие погрузки или разгрузки. Грузчиков нет, зато школа летчиков под боком. Однажды, после напряженной ответственной работы по погрузке, ребятам-курсантам выдали по пол-литра разведенного спирта. А куда его деть? Кто куда-то слил, кто выпил, кто выплеснул. Вовка выпил – не пропадать же добру. Пустой желудок обожгло, земля ушла из-под ног. Упал в придорожную канаву. Под утро вмерз в лед. Очнулся в госпитале с воспалением легких и среднего уха. Первая же медкомиссия забраковала – к летной службе негодный. Послали учиться в авиационное военно-морское радиотехническое училище.
Нежданно-негаданно Вовка оказался среди незнакомого доныне, сказочного мира радиосвязи. Беспроводная связь при помощи невидимых радиоволн, распространяющихся в пространстве, - это граничило с чудом. Ему открылось, что он будет обеспечивать радиосвязью сражающиеся истребители, летящие на задание бомбардировщики. Обеспечивать радиосвязью самолеты между собой и самолеты с землей. И все это благодаря хитросплетению проводов, сопротивлений, конденсаторов, дросселей. Все это в отдельности было ничто – груда деталей, а собранные, соединенные между собой по определенной схеме превращалось в чудо техники – радиостанции - приемники и передатчики. Вовка с головой окунулся в эту науку, сознавая свое важное предназначение в этом деле, и деле разгрома фашистов. Но случилось непредвиденное. Он подрался. Глупо, ненужно. Он избил своего командира взвода, не выдержав, как он считал, несправедливых придирок, хоть и звучал в ушах приказ, предупреждающий курсантов о том, что за нарушение дисциплины они будут отчислены из училища и направлены в штрафные части.
Шел 1945 год. Советские войска победили  немецких фашистов. Война в Европе закончилась. Но в Азии, на Дальнем Востоке японская военная машина продолжала осуществлять свои захватнические планы. Штрафника Владимира Лолу послали воевать с японцами. Красивую военно-морскую форму пришлось сменить на пехотную второго срока хлопчатобумажную форму с позорными обмотками. Вместо автомата вручили винтовку со штыком и с одной обоймой патронов. Приказ – освободить от японцев один из островов Курильской гряды. Штрафники с задачей справились, нехватка патронов восполнялась штыком и злобой. Таким же способом штрафбат очистил от японцев бухту на материке. Вовка был ранен осколками гранаты, и остатки своего штрафбатовского срока провел в госпитале. Когда все зажило, вернулся в училище. Надо было догонять ушедших вперед товарищей, скидки на шестимесячное пребывание в штрафном батальоне не полагалось. Штудируя конспекты товарищей, днями и ночами, сумел подготовиться к сдаче выпускных экзаменов. Вовка все сдал на отлично, и отправился служить   на Дальний Восток. Теперь уже в военно-морской форме с лычками старшего сержанта и свидетельством  механика по радио.
На Дальнем Востоке было неспокойно. После взрыва американских атомных бомб Япония капитулировала, но усилилось американское присутствие. Летали их самолеты в опасной близости наших границ. Полк морской авиации, в котором служил старший сержант – связист Владимир Лола, постоянно находился в состоянии боевой готовности.
Владимир Лола к этому времени из щуплого подростка превратился в крепкого восемнадцатилетнего парня. Рост 180 сантиметров, оброс крепкими мускулами, умел лихо рапортовать: «Гвардии старший сержант Лола прибыл в Ваше распоряжение».
«Лола – это что же за фамилия такая?» - спрашивали командиры, усмехаясь. В станице, где родился его отец, половина жителей – казаков носила эту фамилию, а откуда она пошла, никто не знал.
Командование полка возлагало большие надежды на дипломированного связиста – радиотехника с необычной фамилией. С радиосвязью самолетов были большие сложности. Базирующиеся на аэродроме самолеты МиГи и Яки начальных серий не были оснащены радиосвязью, так их выпускали с заводов. Только на отдельных самолетах стояли радиостанции заводской монтировки. Механики прилагали много усилий по установке радиоаппаратуры, но приемники и передатчики отечественного производства плохо работали. Мешали помехи создаваемые системой зажигания мотора и другими механизмами сложной самолетной конструкции. Имелся еще один источник помех –  шуршание, заглушающее голосовые сообщения. Оказалось, что шуршание  это наводят ларингофоны, трущиеся о небритые подбородки летчиков. Бриться перед полетом  считалось дурной приметой. Приводилось много примеров о том, как летчик побрился перед полетом и разбился, погиб. Ничто не помогало бороться с этим предрассудком. Летчики отправлялись в полет небритыми, ларингофоны шуршали, помехи мешали радиосвязи.
Несовершенство отечественной аппаратуры не давало возможности летчикам поддерживать радиосвязь. Управляя самолетом, летчик-истребитель  не мог одновременно настраивать приемник и передатчик.
Владимир Лола с первых шагов своей службы в авиационном полку был озадачен той разницей, что существовала между наукой, усвоенной в училище, и истинным положением дела с радиосвязью. Но это никого не интересовало, самолетам нужна связь с землей и между собой. И он взялся за дело. Ремонтировал и настраивал радиотехнику, устанавливал ее на самолеты. Придумал фиксировать ручки настройки приборов, чтобы летчику во время полета не нужно было отвлекаться от управления самолетом.
После войны появился источник поступления трофейной аппаратуры. С подбитых японских самолетов снимали радиопередатчики и радиоприемники, и устанавливали на наши самолеты. Это была замечательная техника, но она требовала наладки, иногда ремонта. Владимир Лола без устали работал над обеспечением самолетов радиосвязью. Сознавая значение связиста, он отдавал должное и летчикам. Это для них он работает дни и ночи, налаживая связь самолетов с землей и между собой. Командование требует, и сам он заинтересован в том, чтобы связь была бесперебойной. К седьмому году службы из него получился классный связист. Когда пришел приказ Главнокомандующего о демобилизации военнослужащих 1927 года рождения, демобилизовался, несмотря на настойчивое предложение командира  остаться на офицерской должности радиотехника полка.
В 1950 году Владимир Лола поехал по Великой сибирской магистрали навстречу гражданской судьбе. За спиной семь лет армейской службы в руках – специальность механика по радио и приличный стаж работы военным связистом. Среди бумаг - три свидетельства о награждении медалями и рекомендация в члены партии. Он не пропадет на «гражданке», хоть и не знает, с какого бока приступит к новой неизведанной жизни. В свои 23 года ему незнакома эта жизнь. До того он жил, повинуясь армейским  уставам и приказам командиров. Теперь он может делать то, что сам захочет. Странно, необычно. Он приехал к своему отцу в город Пермь. У отца семья: жена – Вовкина мачеха и семилетняя дочка – Вовкина сестренка Надюшка. Отец работает директором сельскохозяйственного института. Сразу пресек попытки сына пойти работать по своей военной специальности, настоял, чтобы тот поступил в подведомственный ему институт на факультет механизации и электрификации.
Спустя много лет Владимир Лола вернулся к своей военной специальности, пошел работать на радиозавод микроприбор. Работал на разных должностях. Пригодилась учеба в радио-авиационном училище, долголетняя служба связистом. Закалка военного связиста на всю жизнь научила трудиться по-военному добросовестно. К концу жизни накопилось девять правительственных наград – медалей. Зарубцевались шрамы ранений телесных и душевных, полученные в бою и в жизненных передрягах. На всю жизнь остался  в памяти день 1937 года, когда красивая девушка – пионервожатая Аня сняла с него пионерский галстук.
В 2008 году Владимир Михайлович Лола ушел из жизни в возрасте 81 год. На его могиле стоит памятник из темного гранита от Министерства обороны РФ.
Его отец Лола Михаил Иванович умер в 1986 году, на девяностом году жизни в городе Вильнюс. После его смерти остались записки – воспоминания о жизни, которые его сын Владимир Михайлович бережно собрал, перепечатал на машинке. Получилось около пятидесяти страниц машинописного текста,  они хранятся в нашем домашнем архиве.  Сам Михаил Иванович писал о себе, что рассказывать он умеет, а писать художественные произведения у него не получается. Можно сказать, что воспоминания его написаны «шершавым языком плаката», зато с точным хронологическим освещением событий и при безукоризненной грамотности. Рассказчик  же он был, действительно, очень интересный и артистичный с чувством юмора. И рассказать ему было о чем, к тому же и рассмешить. Он мог развеселить любую компанию,  знал кучу анекдотов, в том числе про Сталина. Не боялся рассказывать их, отчего его жена Клавдия Захаровна приходила в ужас, пыталась остановить рассказчика: «Мишик, я тебя умоляю…»
Родился Михаил Иванович за три года до начала ХХ века на Кубани в бедной казацкой  семье. Дело было в степи, вся семья работала на уборке урожая.  Роды приняла бабушка Явдоха, известная в станице своим повивальным искусством. Она, подложив Псалтырь, перерубила топором пуповину. Так полагалось. Книга, в данном случае Псалтырь, других книг в семье не было, означала ученость, топор – силу. Уборка к тому времени еще не кончилась, но мать с ребенком отпустили домой, и она понесла своего первенца в станицу по осенней дороге, за несколько километров. Несмотря на такие суровые условия родовспоможения, а, может быть, благодаря им, Мишка рос здоровым и крепким. Более того, две его бабушки, одна  со стороны отца, другая  со стороны матери, к семи годам усмотрели в нем «искру Божию» - незаурядные умственные способности и постановили: «Мишку треба виддаты до школы». Когда ему было об этом объявлено, он ужасно испугался, знал, что в школе учитель дерет учеников за ухо и  ставит в угол на колени, подсыпав кукурузы или соли. Ужас был так велик, что Мишка зашелся в плаче, стал умолять бабушек не отдавать его в школу, обещал пасти телят и исполнять всякую работу. Но решение было окончательным и бесповоротным. Две бабки в этой казацкой семье были главными, отец Мишки Иван Терентьевич нес военную казацкую службу вдали от дома. Дед Терентий был тихим,  богобоязненным. Занимался больше бахчей, где  выращивал дыни и арбузы. Знал секрет их сохранения до самого Рождества. Еще он занимался пасекой, а в оставшееся свободное время читал по слогам Псалтырь. Все многочисленные работы  по хозяйству, он переложил  на свою жену и сватью Явдоху – двух казачек, крепких умом и телом. Казацкие жены, часто остававшиеся одни на хозяйстве, когда их мужья несли царскую службу, привыкли  надеяться только на себя. Так и Мишкину судьбу решили две бабушки. Мать – Клавдия Анисимовна, занятая малыми детьми, не смела вмешиваться в решение матери и свекрови, а, возможно, была и согласна с ними.
Итак, положив в узелок три десятка яиц и приодев внука  понарядней, бабушка Явдоха повела семилетнего Михаила в школу. Учитель Василий Иванович, он же заведующий единственной в станице школы, и учитель трех классов принял подношение  в виде  яиц  и нового ученика в виде  семилетнего казачонка. Учитель спросил: «Учиться хочешь?», и Мишка, чувствуя на себе многозначительный взгляд бабушки Явдохи, солгал: «Хочу». На этом  процедура приема закончилась.  Учитель сказал: «Ну, ступай в школу» и Миша робко вошел на школьный двор. Тут-то  и произошло настоящее посвящение в ученики. Новенького окружили и давай со смехом кто во что горазд, кто за волосы дернет, кто за ухо, а самый большой еще и пинка дал. Тут уж казак не стерпел, размахнулся и «дал в рыло». Пошла кровь носом, мальчишка с ревом - к учителю. Без лишних разбирательств Мишка был взят за ухо и поставлен в угол, на колени. В углу он простоял целый урок. Стоял и радовался, что учитель не подсыпал на пол ни кукурузы, ни соли.
Так как занятия в школе уже шли, и ученики уже что-то усвоили из школьной науки, а новый ученик  ничего не знал и не умел, то учитель, опять – таки взяв его за ухо, подвел к первой парте. Тут он  его и посадил в разряде «лентяев». Далее сидели «средние», а на задних партах – хорошие ученики. Такая была принята иерархия в этой школе. Мише выдали букварь, а тетрадки, чернильницу, ручку и перо он должен был купить сам в лавке.
Как говорилось,  школа состояла  из трех отделений, а учитель Василий Иванович Лисицын – один. Несмотря на это, учебный процесс был хорошо  организован, дисциплина  строго соблюдалась, и  ученики осваивали основы грамоты.
Михаил Иванович  так это описывал: «Методика занятий была чрезвычайно своеобразной. Ее в скорости я испытал на себе. Василий Иванович садился за парту рядом с тобой, брал за ухо и карандашом в раскрытом букваре показывал на слова, которые ты должен прочитать. Если читал неправильно, то он дергал очень больно за ухо. Потом посылал к доске и диктовал задачу или пример, которые ты должен решить.  Если было не  решено или решено не правильно, он снова брал за ухо или за волосы и возвращал тебя за  парту. За неправильно  написанное слово или кляксу Василий Иванович очень больно бил линейкой по руке. Через неделю ухо у меня ныло непрерывно. К нему даже было больно притронуться. Я ничего не соображал ни в чтении, ни в счете. Дома мои уроки проверить было некому. Дед был почти неграмотный, он даже толком не умел читать, хотя, когда молился Богу, то клал перед собой раскрытый Псалтырь. Бабки и мать были совершенно  неграмотные, а отец, окончивший два отделения у того же Василия Ивановича, был на военной службе».
В конце  концов Василий Иванович перестал обращать внимание на Михаила Лолу, окончательно записав его в «лентяи», оставив сидеть на первой парте, предоставленному самому себе. Так Миша сидел месяц или два, довольный тем, что его оставили в покое. Ухо перестало болеть, а он к своему удивлению стал уметь складывать буквы в слова и понимать,  как решать задачки и примеры.
И вот  в один прекрасный день Василий Иванович задал устную задачу всему классу и спросил, кто может ее решить. Никто не поднял руки. А Миша понял, как решить задачу и поднял руку. Учитель удивился и рассмеялся: «Ну-ну, давай!»  Бывший  «лентяй» правильно объяснил решение задачи, был проэкзаменован в решении примеров и в чтении. Без лишних слов учитель перевел его в число первых учеников, на заднюю парту. С тех пор первым учеником Миша оставался всегда. Каждое из трех отделений оканчивал с похвальным листом и получал в подарок книгу.
Ко времени окончания Михаилом школы из трех отделений в станице было открыто двухклассное училище с пятью отделениями в прекрасно отстроенном здании. Казаки сознавали пользу от образования и  делали все, что возможно для своих детей. Образованные казаки со временем получали военные чины, становились офицерами. Дослужившись до высоких чинов, могли получить дворянский титул.
Двуклассное училище Михаил Лола окончил с похвальным листом и   получил свидетельство, в котором против каждого предмета  стояла отличная оценка.
Михаил Иванович  писал: «Надо сказать, что это было  неплохое училище. Окончившие его были всесторонне грамотными людьми. Знали основы наук, произведения классиков литературы. Я, например, мог написать самый замысловатый диктант без единой ошибки». На это Михаил Иванович обратил внимание в связи с наличием в русской грамматике тех лет букв «и» с точкой, твердого знака в конце слов и «ять», что составляло большие трудности для грамотного письма.
Следующим этапом в получении образования для Михаила должно стать «Высшее начальное училище».  Такие училища были переходной ступенью между начальным и средним образованием. Для того чтобы поступить в него надо было серьезно подготовиться. Но в августе 1914 началась первая  мировая  война и отец,  поразмыслив,  сказал, было: «Теперь не до учебы, брось об этом думать». Но сам он к тому времени отслужил военную службу, а Мише служить  еще рано.  Война, в смысле  участия в ней, не затронула ни отца, ни сына. Отцу было уже много лет, а Михаилу – мало. И вопрос о продолжении образования был снова поднят.
За учебу любимого внука горой стояла бабушка, мать отца. Она продолжала главенствовать в семье. Отец очень уважал свою мать, в ее присутствии не смел даже курить. Если он сидел и курил, то увидев идущую к нему мать, тотчас же тушил самокрутку. При поддержке бабушки и отца Михаил всерьез взялся за подготовку к поступлению в ВНУ.
К этому времени были в разгаре полевые работы, семья жила в степи, в курене. Работы продолжались  до захода солнца и начинались с рассвета. Чтобы подготовиться к экзаменам, Михаил был вынужден ежедневно ходить пешком в станицу, где занимался при свете керосиновой лампы. К рассвету он должен  быть снова в степи. Подремать можно было только в послеобеденные часы.
Сосед по куреню  посоветовал выбить стремление к учености, всыпать плетей. «Ты пойми, Иван, - глубокомысленно изрекал, - он выучиться, тебя же дураком будет называть». Отец был дальновиднее и умнее соседа, отвечал: «Кто его знает, что будет дальше. Жизнь идет вперед и неграмотному человеку живется все хуже и хуже».
В записках Михаила Ивановича интересен рассказ об устройстве жизни дореволюционной станицы.
Главное богатство Кубанского казачества – тучные черноземы. Владение землей – общинное. Пай земли выделялся каждому казаку достигшему семнадцати лет и составлял 7-10 десятин. В станице Староджерелиевской для вновь наделяемого пая существовал запас земли свыше 20 тысяч десятин. Этот запас обычно сдавался в аренду какому-либо крупному хлеботорговцу. Ежегодно хлеботорговец Малышев приезжал для заключения договора со станичным обществом, интересы которого представлял атаман.
Станичный атаман – это  важная персона. Он носил офицерские погоны и получал жалование 100 рублей в месяц. По тем временам в условиях станицы это была большая сумма. Для сравнения можно сказать, что высоко- квалифицированный  рабочий в те годы зарабатывал 30 рублей. Атаман избирался на три года на общем собрании станицы, мог переизбраться на новый срок. Избирался он обычно из казаков имеющих звания младшего командного состава (приказного, вахмистра). Некоторые станицы высказывали пожелания иметь у себя в качестве атамана офицера. В таких случаях посылалась делегация в город, чаще всего в Екатеринодар, чтобы пригласить подходящего кандидата. За  время своего пребывания у власти каждый атаман что-либо строил: новое здание правления, церковь, школу, кирпичные тротуары и т.д., заодно во дворе атаманской усадьбы вырастали кирпичный дом, сараи, конюшни и прочие здания.
Хлеботорговец Малышев для заключения договора об аренде земли приезжал к атаману домой, отмечали встречу хорошей выпивкой, а затем делался обмер земли и подписывался договор. Чернозем сдавался в аренду по 10 рублей за десятину. Замер земли делался следующим образом. Малышев садился в свой автомобиль марки Форд и ехал в сторону арендуемого участка. За ним на тачанке ехали атаман, его помощник  и писаря. По приезде на место один из писарей перевязывал обод колеса тачанки носовым платком и кучер погонял лошадей  вдоль поля, сначала в длину,  затем в ширину, а писаря считали количество оборотов колеса. Обмеряли окружность колеса и множили на число  оборотов. Так узнавали длину и ширину в саженях. Затем  перемножали эти величины и получали площадь арендуемой земли в десятинах.
Как ни дешево отдавали в аренду землю казаки, имели они в год 200  тысяч  рублей, которыми распоряжалось станичное правление во главе с атаманом. Имелись и другие статьи дохода. Отсюда деньги на строительство и прочие нужды. Как в станичной кассе, так и на расчетном счете в банке, деньги всегда были.
Казаки были полувоенным сословием. При атамане, в станичной управе строго соблюдался ритуал несения службы. Каждое утро за атаманом, даже если он жил совсем недалеко от места службы, посылалась тачанка, запряженная лучшими лошадьми. Атаман подъезжал на лихой тачанке, навстречу выбегал дежурный казак  и,  взяв под козырек, рапортовал о событиях, произошедших за ночь. Выслушав  доклад, атаман шел в «присутствие». Так назывался кабинет атамана потому, что там присутствовал портрет Его Императорского Величества Николая второго во весь  рост. Полагалась занавеска со шнурком, которая закрывала или открывала портрет по мере надобности. Когда портрет открыт, атаман обязан  вести себя благопристойно, не сквернословить, не повышать голоса. Если приспичит выругаться,  надо закрыть занавеску, потянув за шнурок.
Однажды, закрыв портрет занавеской, атаман «беседовал» с  посетительницей–казачкой.  Потеряв терпение, она поднесла ему под нос кукиш. Оскорбленный атаман обратился в станичный суд, который   присудил казачке уплатить штраф три рубля. Станичное предание гласит, что придя в присутствие после суда, женщина положила перед атаманом два раза по три рубля и преподнесла еще один кукиш, уже заранее оплаченный.
Несмотря  на некоторый демократизм в отношениях казаков с атаманской властью, военная дисциплина и субординация соблюдались. Каждый знал о своей воинской обязанности служить  царю-батюшке за то, что он своей милостью дает казаку землю и не требует с него налогов. Но и казак должен быть готовым в любую минуту отправиться в поход, куда прикажут, на своем строевом коне под  седлом и со всем снаряжением. Только винтовку с патронами получит казенную.
Приближался срок  идти  в военную службу Михаилу Лоле. Для бедной казацкой семьи это катастрофа. Купить строевую лошадь и обмундирование значило пустить семью по миру. У казака  Ивана Терентьевича Лолы было восемь детей, исключая Михаила – все малолетние. Выход был один – учеба с последующей службой на штатской должности.
Отец положил давать Михаилу ежемесячно десять рублей и велел идти учиться: «Если тебя не  примут в училище, то тебя, безусловно, определят в кавалерию. Тогда мне придется покупать тебе коня и обмундирование, я разорюсь, и вся наша семья пойдет по миру с сумой, мы станем нищие». После таких слов Михаил твердо решил приложить все силы для  поступления в училище. За неделю до экзамена  он отправился в станицу Славянскую, где находилось ВНУ (Высшее начальное училище).
Пройдя 25 километров, загорелый и запыленный, Михаил имел такой вид, что швейцар не пустил его в училище. Пришлось настаивать, позвали инспектора, который с удивлением спросил, что  угодно посетителю. «Я хочу учиться». Инспектор, взяв Михаила за руку, привел в  учительскую и, не удержавшись от юмора, представил его: «Вот смотрите, Ломоносов пришел». Интеллигентные педагоги мужчины и женщины отнеслись благосклонно к молодому казаку, и он был допущен к вступительным экзаменам, которые и сдал на одни пятерки.
Дома обрадованный отец  купил Мише форму, как у гимназистов: костюм, ботинки, фуражку с кокардой, пояс с бляхой, на которой стояли буквы ВНУ. Теперь не стыдно было пройтись по станице. Услышал отзыв: «Неладно  скроен, но крепко сшит». Дело в том, что Миша в свои семнадцать лет имел могучую фигуру, как у Ильи Муромца и  обладал соответствующей силой.
С началом занятий в училище Михаил чувствовал себя не в своей тарелке и вел себя тихо. В развлечениях учеников участия не принимал. Главным был парень с четвертого курса по фамилии Невидимый. Он обладал большой физической силой и позволял себе довольно  жестокие шутки. Например, подсаживался на скамейке к кому-нибудь и обнимал  за шею так, что парень падал на землю под смех и аплодисменты зрителей. Этот номер он решил проделать и с Михаилом, но соревнование окончилось в пользу последнего. С тех пор слава Невидимого померкла, а Михаил получил прозвище «крепыш»  и авторитет первого силача. Для разминки во время перемен, он брал за пояса маленьких братьев Водорезовых и подымал над головой одного правой, другого левой рукой. Это был его коронный номер, и на этом демонстрация силы заканчивалась. Михаил был не злой парень и своей силой не злоупотреблял. К учебе он относился очень серьезно, получал только отличные оценки. Естественно был любимцем педагогов и инспектора Н.И.Мелехова.
Николай Иванович Мелехов был инспектором высшего начального училища, преподавал геометрию и был руководителем группы, в которой учился Михаил Лола. В  воспоминаниях Михаил Иванович не раз писал о своих педагогах,  помнил всех по именам, сохранил к ним чувство благодарности.  О Николае  Ивановиче Мелехове – интересный рассказ. Как руководитель группы Николай Иванович часто приходил к ученикам, садился на стул, складывал на большом животе руки и вертя большими пальцами туда и обратно учил жизни. Однажды он объявил: «Разумеется, вы невоспитанны, плохо себя ведете, делаете много чего недозволенного. Мы должны создать в училище общество по выработке хороших манер. Назовем его «Общество учтивости». Ты, Лола, будешь делать доклад о том, зачем нам нужно такое общество». Он поручил преподавательнице математики Т.М.Александровой помочь составить молодому станичнику доклад о хороших манерах. Михаил прочитал свой первый в жизни доклад в присутствии всех педагогов, а потом долго хранил его в своих бумагах. Наверное, это был хороший доклад, и он оказал благоприятное действие на  слушателей. Во всяком случае, сам докладчик на всю жизнь усвоил хорошие манеры в обращении с окружающими. «Общество учтивости» просуществовало вплоть до Великой Октябрьской Революции, а потом было  свергнуто вместе со старым режимом, как пережиток прошлого.
По прошествии многих лет, будучи директором Кубанского педагогического института, Михаил Иванович Лола встретил на улице безработного Николая Ивановича Мелехова и помог ему устроиться на работу.
Михаил Лола мечтал стать учителем, для этого, после окончания ВНУ он должен был пройти годичные педагогические курсы, чтобы получить звание учителя. Но не тут-то было. Вернувшись в станицу, попал в поле зрения военного писаря, который сказал: «Трэба в армию йты, а то будэш дуже вчёный».
Надо было срочно принимать меры, чтобы избежать мобилизации, и Михаил отправился в Екатеринодар с намерением поступить на почтово-телеграфные курсы. Занятия на курсах уже шли, но настойчивость и пятерочные аттестаты помогли,  и Михаил был принят. Через неделю он получил отсрочку призыва в армию до окончания курсов. Обрадованный отец  приехал в Екатеринодар, привез десять рублей. Миша в очередной раз спас семью от расходов на казацкую экипировку, то есть от разорения.
Но главной целью Михаила было сдать экзамен на звание учителя начальных училищ. За время прохождения курсов он подготовился и сдал экстерном этот экзамен в Майкопской учительской семинарии с хорошими оценками. Почтово-телеграфные курсы он тоже окончил, хоть и со средними результами, так как отвлекался на подготовку экзамена на звание учителя.
Подав прошение, Михаил Лола  получил назначение на должность учителя начальной школы села Царский дар (ныне село Великовечное, Белореченского района). Шел 1916-ый год. Учителю Михаилу Ивановичу Лоле было без двух месцев 20 лет. Он  еще не знал, что в этом селе родился и жил Василий Евдокимович Дровяников – необыкновенный человек, пламенный революционер, талантливый командир и журналист, а с 1926 по 1941 годы  солист – бас Большого театра. Об этом человеке другой выдающийся человек тоже уроженец села  Великовечное Николай Григорьевич Швец напишет книгу «Кубанский самородок». Но все это будет позже, а сейчас идет последний предреволюционный год.
Годы учебы и начала педагогической деятельности Михаила Лолы совпали с предреволюционным периодом. Страна бурлила. Она была беременна революцией. Михаил слышал все более смелые высказывания против царя, Бога, богачей. Сначала это были сетования бедняков на свою долю, потом он стал читать труды о теории революции. К 1917 году, в свои  двадцать лет Михаил был убежденным марксистом, в 1919 году  вступил в коммунистическую партию большевиков.
Занятия в школе села Царский дар шли своим чередом. Кроме Лолы был еще один  педагог М.Я.Акимов. Закон божий преподавал местный священник Отец Михаил. Вскоре он предложил молодым педагогам: «Знаете   что, ребята, преподавайте Закон божий в своих группах сами, а мое жалованье  делите между собой». И они стали получать жалование Отца Михаила, особенно не утруждая себя преподаванием Священной истории. Однажды они за это поплатились. Приехал Благочинный проверить, как идет преподавание его предмета и повелел пригласить Отца Михаила. Посланный за ним сторож – украинец Хома, он же звонарь в церкви, вернулся с секретным сообщением, что «Отец Мыхайло гуляють у господина Волоха и вже дуже пьяни. Колы я им сказав, що  приихав Благочинный и трэбуе  вас до сэбэ, так воны сказалы – плював я на Благочинного, – и не хотят  йты». Пришлось сочинить экспромт, что отец Михаил уехал в село Алексеевское на соборование богатой женщины и приедет только  завтра.
Тогда Благочинный потребовал проводить его в классы и проэкзаменовал учеников. Как и следовало ожидать, знания были менее чем посредственные. Записав в журнал свои впечатления весьма не лестные для школы и тем более для отца Михаила, Благочинный уехал.
Хотя Михаил к тому времени был атеистом, он считал, что священник должен показывать пример благонравия и уж, конечно, быть верующим. Отец Михаил явно не соответствовал этим канонам. Он любил гульнуть с казаками, не чурался простого люда, мог позволить себе смелые речи не в пользу Бога, играл в преферанс с местной интеллигенцией. Молодой педагог с юношеской прямотой призвал к ответу Отца Михаила: «Вы же обманываете людей!». На это священник ответил молодому правдолюбцу: «Ну не верю. Но ведь кто-то должен обвенчать вступающих в брак, окрестить и зарегистрировать новорожденного, отпеть новопреставленного. Я народные обычаи соблюдаю, а верю, не верю – пусть это никого не касается!». Как оказалось,  Отец Михаил в прошлом – студент Томского университета, пошел в священники, чтобы избежать воинской повинности. Верующие любили Отца Михаила «своего в доску», а другого священника Отца Иоанна, глубоко верующего, недолюбливали. Когда пришла ведомственная телеграмма  об отречении от престола царя Николая второго, Отец Михаил во время службы по просьбе начальника почты зачитал с амвона ее содержание присутствующим в храме. На это Отец Иоанн обратился с призывом: «Православные христиане, давайте просить царя-батюшку возвратиться на престол и не покидать нас». На что Отец Михаил изрек: «Если отрекся, то нечего и просить». В конце концов Отец Иоанн пожаловался Архирею на Отца Михаила и последний был вынужден сменить место службы – ушел во флот священником на военный корабль. Но предварительно успел обвенчать атеиста Михаила Лолу с жительницей села казачкой Дровяниковой Дарьей Петровной студенткой музыкального училища. В 1921 году у них уже было два сына Анатолий и Борис, которых, возможно, окрестили в местной церкви, пока она не закрылась.
Молодые педагоги  Акимов и Лола продолжали учить ребят села Царский дар читать и писать, а на дворе уже прошумел двумя революциями семнадцатый год.
Двадцатилетний казацкий сын и сам казак Михаил Лола, достаточно образованный, пытается разобраться в борьбе многочисленных политических партий и становится убежденным марксистом.  Село Царский дар населено в основном пролетариатом, к тому же с фронтов мировой войны приходят, хлебнувшие окопного лиха, борцы за свободу рабочих и крестьян. Среди них Василий Дровяников – двоюродный брат жены Михаила Лолы, член большевистской партии с 17-го года, пламенный революционер.
Фронтовики приносили с собой большевистские убеждения. Изгнали из села старосту волостного правления и выбрали Василия Дровяникова председателем Революционного комитета, который про изгнанного старосту сказал: «И он ушед плача и посыпая пеплом главу». Революционеры не жалели о старом режиме  и с энтузиазмом строили новую жизнь. В начале 20-го года в  селе Царский дар организовалась партийная ячейка, секретарем избрали Михаила Лолу, тогда уже он был преподавателем высшего начального училища. Другой  преподаватель и  инспектор училища  Джугели был избран председателем ячейки. Шла борьба за умы. Часто проходили митинги на площади перед Ревкомом. Голос Дровяникова, прирожденного агитатора и оратора раздавался на все  село. Неудивительно. Это был будущий солист Большого театра -  бас. Свой редкостный голос пока он употреблял на  становление Советской власти на Северном Кавказе. Во время войны с войсками  Деникина Дровяников командовал партизанскими отрядами, на захваченной белыми территории работал в подполье. В эти годы  они не расставались с Михаилом Лолой и в  последующем поддерживали связь. Впоследствии судьба развела  их по разным фронтам борьбы за Советскую власть, но оба они до конца жизни оставались по одну сторону баррикады.

О Василии Евдокимовиче Дровяникове, оставившем заметный след  в судьбе Кубанского казака Лолы Михаила, наш изумленный рассказ. Он составлен из воспоминаний Лолы Михаила Ивановича, его сына Лолы Воадимира Михайловича, земляков Дровяникова: Николая Григорьевича Швеца, Гавриила Никитовича Подопригоры и кратких сообщений в периодической печати.
Дровяников родился в 1890 году в  селе Царский дар, ныне село Великовечное, в бедной многодетной казацкой семье. Казаченок был голосистый, и настоятель храма попытался залучить его в церковный хор. Но семье была нужна  подмога, и родители отдали сына в пастухи. Хоть и трудным, трудовым были детство и юность, но церковно  приходская школа была успешно окончена. Даже бедные казаки отдавали должное  учености, образованию и в селах и казацких станицах были начальные церковно приходские училища, в которых учились дети как состоятельных так и не очень состоятельных родителей.  Казаки в большинстве своем были грамотными. Грамотным  пошел в армию и Василий Дровяников. Служил, набирался жизненной мудрости, вместе с военной наукой постигал науку о классовом неравенстве. В 1914 году попал в окопы первой мировой войны, воевал исправно, заслужил полный бант Георгиевских крестов. Одновременно пришел к убеждению,  что народу нужен мир, крестьянам – земля, власть должна принадлежать рабочим, крестьянам и солдатам. Он это твердо усвоил сам и мог рассказать другим. Могучий бас Василия Дровяникова гремел на солдатских митингах,  призывал к «братанию» с немецкими солдатами, провозглашая лозунг: «Долой войну!». В 1917 году Дровяников вступил в РКП(б) и был избран в солдатский комитет.
После свержения Царя прибыл в  родное село устанавливать  власть большевиков на Северном Кавказе. В первые годы советской власти Дровяников работал на разных должностях, там, где требовались ум, энергия, сила воли, убежденность в правоте идей большевизма: председатель ревкома, зам. пред окружного исполкома, член политбюро Чрезвычайной комиссии. Создает газеты «Красный Сочи», «Вольная Кубань» и редактирует их. Выдвигается на ответственную работу в орготдел ЦК РКП(б). Работу в Москве совмещает с учебой в музтехникуме, общественной работой и журналистикой.
Певческий талант, голос необыкновенной красоты и силы не остались незамеченными.      
В 1925 году, по настоянию друзей, Дровяников прослушивается в Краснодарской консерватории. Профессор И.В.Монтиконе-Майне выдает свидетельство: «Товарищ Дровянников24
 обладает обширным голосом (басом) с колоссальным диапозоном. Так: внизу, начиная от контр-до и вверху – фа-диез включительно, что составляет 18 полных нот и является исключительной редкостью среди вокалистов мира». Эти строки сохраняются юными следопытами в музее школы №14 имени В.Е.Дровяникова села Великовечное Белореченского района Краснодарского края.
Дровяникова  приняли в студию Большого театра, назначили персональную стипендию и направили на стажировку в Италию. Вот что об этом писал Николай Григорьевич Швец: «Дровяников был направлен в знаменитую Миланскую консерваторию; характеристику-рекомендацию подписал А.В.Луначарский.
Два года  певец учился в прославленной консерватории имени Джузеппе Верди, шлифуя природное дарование, обретая мастерство. Европейская музыкальная общественность сравнивала Дровяникова с такими светилами, как Шаляпин, Баттистини, Титта Руффо…» А.М.Горький, услышав редчайший голос, был поражен его мощью и красотой. Алексей Максимович  назначил от себя стипендию Дровяникову, следил за его успехами, встречался с ним в Италии.  Во время стажировки Дровяников активно гастролировал по Западной Европе. Дал 34 концерта. Его слушали и ему рукоплескали Рим, Неаполь, Венеция, Милан, Палермо, Турин, Париж, Берлин. В 1929 году состоялся  концерт Шаляпина и Дровяникова в  Париже. Газета «Известия» 16 мая 1929 года писала: «Дровяников явно превзошел Шаляпина. Шаляпин исполнил 11 арий при умеренных аплодисментах, Дровяников – 23 арии при бурных овациях». Одна из газет писала, что Дровяников поставил рекорд непрерывного пения, исполнив в течение двух с половиной часов 23 арии. Американские меценаты предлагали певцу месячный тур за 25 тысяч долларов. Дровяников отказался. После учебы в Миланской консерватории он твердо решил вернуться на родину, чтобы своим талантом служить трудовому народу.
Дровяников был солистом Большого театра с  1926 по 1941 год. Много ездил по стране с оперным репертуаром и с исполнением революционных баллад. Сам сочинил балладу «Тяжелые годы», песню Нивушка, которые исполнялись в концертах и на сцене Большого театра. Когда началась война с фашистами, свое место видел только на фронте. Неизлечимая болезнь, поселившаяся в могучем теле,  о которой Дровяников не знал, победила пламенного борца. Он умер от рака в 1941 году.
В календаре знаменательных дат по Краснодарскому краю на 2010 год записано: «120 лет со дня рождения В.Е Дровяникова  (1890-1941) оперного певца артиста Большого театра СССР.  Детство провел в селе Царский дар (ныне село Великовечное Белореченского района). Активный участник Гражданской войны. С 1926 г. Работал в составе оперной труппы Большого театра СССР».
Вот список публикаций о выдающемся певце, опубликованный в интернете:



ДРОВЯНИКОВ Василий Евдокимович (1890—1941)
Певец (бас). Учился в муз. техникуме (кл. Г. Гандольфи) и два года у Е. Чернышевой. Стажировался в Италии (1928—29). Солист Большого т-ра (1925—41).Бас-самородок //
Крас. газета. 1923. 13 декабря.Бас В. Дровяников // Заря Востока. Тбилиси. 1927. 31 июля.
К приезду В. Е. Дровяникова // Коммуна. Самара. 1927. 25 августа.
Рабочий — солист Большого театра В. Е. Дровяников // Веч. Москва. 1927. 11 августа.
Сын батрака — солист Большого театра Дровяников едет в Италию // Комс. правда. 1 21 июля.
Выступление В. Дровяникова в Италии // Известия. 1928. 8 июля.
Донецкий М. Наш самородок // Молот. Ростов/Дон. 1928. 18 февраля.
Баранчиков П. Голос беспредельных возможностей // Известия. 1929. 14 июня.
Правда Севера. Вологда. 1929. 7 июня.
В Москву вернулся... // Жизнь искусства. 1929. № 25. С. 14.
Дровяников и Шаляпин // Заря Востока. Тбилиси. 1929. 12 июля.
Концерт В. Дровяникова // Молот. Ростов/Дон. 1929. 17 сентября. [В. Х-н.]
На концерте Дровяникова // Рабочая Москва. 1929. 10 июля.
Нездоровая реклама: После концерта Дровяникова // Правда. 1929. 11 июля.
С нездоровой рекламой пора кончать // Рабочая Москва. 1929. 17 июля. [Б.]
Артист ГАБТа Дровяников на нашем заводе // Догнать и перегнать. Орг. Авто-з-да им. Сталина. 1936. 21 июня. [Е. Г.]
Концерт В. Дровяникова // Коммуна. Воронеж. 1936. 8 октября. [Арт.]
В. Е. Дровяников: К 15-летию работы в Большом теат-ре // Сов. артист. 1940. 25 октября. [Группа товарищей.]
Солист ГАБТа В. Дровяников в Сталинабаде // Ком. Таджикистана. Душанбе. 1940. 11 августа.
Калишевский В. Жизнь и голос — как из легенды // Сов. культура. 1983. 27 декабря.
Швец Н. "Он пел у вас..." // Ком. Таджикистана. Душанбе. 1983. 30 ноября.
Швец Н. Талант истинно народный // Сов. Кубань. Краснодар. 1983. 22 сентября.
Сенкевич О., Подопригора Г. Звездою яркою // Черномор. здравница. Сочи. 1984. 21 сентября.
Швец Н. "Донести всю красоту русской песни" // Огонек. 1984. №21. С. 22.
Подопригора  Г. «Поиск продолжается» // Огонек. 1984. №21. С. 22.
Швец Н. Он пел в Тамбове // Тамб. правда. 1984. 21 января.
Швец Н. Помнят ли саратовцы? // Коммунист. Саратов. 1984. 6 января.
Панкратов Н. Он пел в Большом... // Труд. 1985.9 ноября.Подопригора Г.
Уникальная фотография // Соц. Осетия. Орджоникидзе. 1985. 8 марта.

Швец Н.Г. «Кубанский самородок».

По названиям  публикаций  можно составить некоторое представление  о творческом пути  замечательного артиста. Но как давно это было, и все труднее составлять достоверное  жизнеописание выдающегося певца, солиста Большого театра  баса Дровяникова, и не всегда ему отдается должное. Вот, к примеру, повествование о Дровяникове Бориса Андреевича Леонова - доктора филологических наук, профессора в книге «История советской литературы».
1972 год.   Начало работы  Леонова заместителем главного редактора журнала «Молодая гвардия». Далее цитируется: «…я услышал стук в дверь. Затем дверь открылась, и на пороге появился высокий седой человек. Густым басом представился:
- Бывший красный партизан, певец Дровяников.
- Очень приятно! Чем могу быть полезен?
- Хочу опубликовать у вас в журнале  воспоминания о Шаляпине.
Сердце у меня так и ёкнуло: «Вот повезло!» Но стараясь не выдать радости, спросил:
- А вы с ним встречались, вместе где-то жили или общались какое-то время?
- Да, был у него в Париже.
- В каком же году? -   спросил я, уже проверяя достоверность «воспоминаний».
- В тридцать шестом.
Шаляпин был еще жив, но не очень здоров. Через два года его не стало.
- И что же? – обратился я к Дровяникову.
- Пришел  к нему.  Но слуга сказал, что  Федор Иванович принимают ванну и просил меня подождать. Больше часа сидел я в прихожей. Потом из ванной вышел Шаляпин. В халате, полотенцем перевязана голова. Подошел ко мне и спросил: «Поешь?» Я ответил, что пою. «Ну и пой!» - сказал Шаляпин и ушел к себе.
- Ну, а потом-то вы встречались с Федором Ивановичем?
- Да нет, - ответил Дровяников . – Не довелось. Ну, как, пойдут мои воспоминания?
- Видите ли, - осторожно начал я. – Это скорее не воспоминания, а всего лишь курьезный, забавный случай. Воспоминания предполагают хорошее знание человека или же мимолетные встречи с ним, но такие, в которых  интересный и известный человек открывается неожиданными сторонами  своего характера или своего таланта.
- Ясно, - спокойно подытожил Дровяников. – Тогда, может, я выступлю у вас? Аудитория-то у вас кака?
- Да в основном все с высшим образованием.
- Ну тогда для начала «О скалы грозные», а там, как пойдет, - гремел голос Дровяникова.
- Видите ли, - опять начал я извинительно, - вряд ли у нас состоится встреча. Дело в том, что многие наши сотрудники находятся в командировках, и собрать коллектив не удастся.
- Ну что ж. Тогда извиняйте.
Дровяников встал, поклонился и  вышел из кабинета…
Через некоторое время у меня зазвенел телефон. По голосу узнал заместителя главного редактора журнала «Сельская молодежь» Станислава Романовского:
- Аудитория-то у вас кака?...»
Я слышала от своего свекра Михаила Ивановича Лолы об этой истории (визите Дровяникова к Шаляпину), рассказанной дома, значит, все это правда. Только не приходил Дровяников к заместителю редактора «Молодой гвардии» Леонову в 1972 году. Он умер в 1941-м. Должно быть, Борис Андреевич Леонов так же, как и я, от кого-то слышал эту  невыдуманную  историю. Она показалась ему занятной, и он, подработав ее, поместил  в свою книгу в качестве «прикола», с собой в главной роли.  Зря профессор Леонов издевается над малороссийским акцентом Дровяникова. Он, скорее всего, был довольно  грамотным человеком. Как я писала выше, основал две газеты на  Кубани:  «Красный Сочи» и «Вольная Кубань». И  был их редактором. Занимался журналистикой в Москве. Кроме того будучи оперным певцом солистом, он, безусловно не мог не знать наизусть тексты оперного репертуара, написанные литературным русским языком. А акцент говора Кубанских  станиц в его обыденной речи, возможно, присутствовал  и иногда давал о себе знать.
А вдруг под видом Дровяникова к Леонову приходил другой человек? Назвался его именем. Но зачем? Его же могли легко разоблачить, попросив спеть. А вдруг он и петь умеет? Бас-то наличествует…. Борис Андреевич Леонов загадал нелегкую загадку. Как же ее разгадать? Но оставим это на потом. Может быть, автор «Истории советской литературы» прочитает эти строки и все объяснит.
В 1940 году режиссер Таджикской киностудии Камиль Ярматов приступил к съемкам фильма «Дочь Памира» с Дровяниковым в главной роли Абдуло. Съемки проходили в горах, было снято несколько эпизодов, но фильм остался незавершенным. Может быть, где-то хранятся отснятые кадры…
Нам же пора продолжать рассказ о Михаиле Ивановиче Лоле – «Бате», как значится в заглавии.
Расставшись с Дровяниковым, Михаил Иванович с головой  окунулся в работу и борьбу. Или, может быть, правильнее сказать в работу-борьбу. Работу по построению нового социалистического государства и борьбу с остатками царского режима. Пережил гибель отца в 20-м году. Изрубили  шашками  на пороге своей хаты. Кто? Не иначе казаки  атамана Рябоконя.  Тогда же изрубили  на куски отца самого Василия Рябоконя  красные милиционеры.   За что? Кто виноват? Так и сошлись в смертельной схватке казаки. Красные и белые, которые  всю жизнь работали  на  одной земле, воевали  против одного противника. А тут разделились на красных и белых. Кто Рябоконя бандитом крестит, кто народным мстителем называет. И нет выхода. Вплоть до 23-го года вели борьбу  против Рябоконя  красные отряды, среди них казак Михаил Лола. Победили. Поймали раненого в обе руки батьку Рябоконя, привезли в Екатеринодар . Рябоконь  никого не выдал, служить в Красной Армии отказался. Расстреляли.
Не сразу, но успокаивались, остывали горячие головы. Жить-то надо и стали жить. Но дел понаделали. Хозяйство порушено. Земля – знаменитый Кубанский чернозем в запустении. Куда-то делись образованные люди, а они нужны. Оглянулись вокруг себя большевики. Как быть, где взять образованных людей.
Михаил Иванович Лола достаточно образованный. Работает на разных советских и партийных  должностях в Царском даре, в станице Джерелиевской, в Славянске, Темрюке, снова в Славянске. Руководит, организует. На своем жизненном пути встречается с А.И.Микояном, Н.К.Крупской, А.В.Луначарским, А.С.Бубновым, М.Н.Покровским, Р.С.Землячкой, Н.И.Вавиловым, А.С.Новиковым-Прибоем и другими видными деятелями партии и страны. В воспоминаниях Михаила Ивановича  рассказ о 14- съезде партии, в котором он участвует: «Я оказался в одном ряду с Подвойским и Демьяном Бедным. Поздоровался с ними, они ответили. Слышу рассказ Демьяна Бедного о встрече с Зиновьевым: «Иду я, а на крыльце Гриша сидит и говорит мне: «Здравствуйте бывший пролетарский поэт», а я ему: «Какой же я бывший. Я пока не переменился». Потом Демьян Бедный куда-то отлучился. У себя на стуле, чтобы не заняли место, он оставил листок бумаги, на котором написал «Демьян Середняков».
После доклада Сталина председательствующий объявил, что поскольку в президиум поступило заявление за подписью  45 делегатов требующих содоклада Зиновьева, слово предоставляется товарищу Зиновьеву. На это Демьян Бедный в полголоса заявил, что надо надевать черные очки и действительно достал и одел очка, которые носят в солнечные дни. На это Подвойский сдержанно усмехнулся, а я подумал,
что предстоит нечто необычное.
Зиновьев говорил горячо и красиво. Когда закончил, началась дискуссия…»
Далее Михаил Иванович описывает выступление оппозиции на съезде, ее поражение, упоминает о пассивной позиции Троцкого. Я опускаю эту часть воспоминаний  своего свекра, так как он описывает всем  известное историческое событие.
С 1926 года Михаил Иванович по заданию партии работает по подготовке образованных кадров для молодой  республики на должности заведующего рабфаком в городе Краснодар. Сам он за период 1926-1928 годы экстерном оканчивает педагогический институт.
Партия ставит задачу привлечь в ВУЗы страны рабочих и крестьян.  Задача для заведующего рабфаком не из легких. Из рабочих, крестьян, батраков, в лучшем случае  окончивших начальную школу,  надо сделать специалистов со средним или высшим образованием. Но сначала надо найти желающих учиться. От рабфака на село посылают уполномоченных комсомольцев, молодых коммунистов с заданием собрать желающих учиться. Молодым людям, которые батрачат  у богатых хозяев, предлагают стипендию, превышающую их батрацкий заработок. Уполномоченные наделали переполоха в селах и станицах. Многие родители не хотели отпускать детей – семнадцати - двадцатилетних  помощников в хозяйстве. Раздавались женские вопли: «Ой, лышенько, на кого ты нас спокидаешь!» Но агитация приносила свои плоды, нашлось много желающих учиться.
Однако на рабфак пришла в основном малограмотная масса рабочих и крестьян. Студенты не понимали, что им преподают. Особенно большие трудности были с математикой. Группа студентов пришла к Михаилу Ивановичу с претензией: «Этот профессор пишет на доске разные формулы, в которых мы ничего не понимаем. Ты, директор, скажи ему, чтобы он преподавал эту науку понятно». Директор внял этой просьбе и назначил дополнительные часы для преподавания основ математики. Студентам сказал, чтобы они приложили усилия в овладении основами этой науки и поднялись до уровня ее преподавания в ВУЗе. Скидки на трудности в связи со слабой начальной подготовкой не сделал. Но зато сделал вывод о том, что надо принимать меры по доведению полуграмотных людей до способности учиться на рабфаке, а  потом уже и в ВУЗе.
Так при рабфаке, по инициативе директора, были организованы курсы батраков. Эти курсы открывали возможность получить среднее или высшее образование для полуграмотной молодежи.
Среди бывших рабфаковцев впоследствии сформировалось  много выдающихся специалистов, руководителей народного хозяйства, педагогов.
Вот один из примеров  описанных Михаилом Ивановичем в его воспоминаниях. Очерк называется «Михаил Кархин». Далее цитируется. «Однажды, после приемных экзаменов мне позвонила моя учительница русского языка и литературы М.Ф.Виноградова, у которой я учился в средней школе. Всех своих учителей от начальной школы и до вуза я помнил, и относился к ним с большим уважением. Мария Федоровна просила меня принять на рабфак  Михаила Кархина, который провалился на приемных экзаменах. Она утверждала, что это произошло случайно, что он способный и трудолюбивый. Я не смог отказать своей старой учительнице и, скрепя сердце, приказал принять Кархина. И не ошибся. Начав с троек на первом курсе, на третьем - он учился на одни пятерки. После рабфака  окончил ВУЗ. Когда я случайно встретил его на перроне в Ростове-на-Дону, он работал главным инженером крупного мясокомбината».
Известность и популярность Краснодарского рабфака росла. Однажды в сопровождении нескольких военных к Михаилу Ивановичу пришел герой гражданской войны Епифан Иович Ковтюх с просьбой принять на рабфак его племянницу. И хотя прием  закончился, и приемная комиссия уже не работала, Михаил Иванович  распорядился принять девушку. С Ковтюхом  они были из соседних станиц и много раз встречались ранее и после. Уже вышла из печати книга Серафимовича «Железный поток», в которой Ковтюх описан под фамилией Кожух. В одну из встреч с Епифаном Иовичем возникла идея поставить памятник Таманской армии на берегу Кубани, что и было сделано. У Михаила Ивановича сохранился альбом снимков поэтапного строительства памятника от закладки фундамента до полного возведения и открытия.
Епифан Иович Ковтюх – герой гражданской войны, видный военный деятель, всеми уважаемый полководец Красной Армии расстрелян в 1938 году. Посмертно реабилитирован.  Памятником ему – замечательная, вызывающая мороз по коже, книга «Железный поток» и не утихающее, справедливое возмущение людей. Как мог Сталин разрешить, допустить, приказать убить такого человека…
Преподавательский состав Кубанского рабфака был представлен педагогами дореволюционной школы, имеющими, как правило, высшее образование, некоторые имели ученые степени, математику преподавал профессор. Неудивительно, что на директора, имеющего всего лишь «высшее начальное» образование, косились. Но Михаил Иванович Лола был членом партии с 1919  года, ставленником  партии, с большим опытом партийной работы  и с этим приходилось считаться. Тем не менее, Михаил Иванович, чувствуя себя обязанным соответствовать должности руководителя педагогическим   коллективом,  поступает в 1926 году в педагогический институт и в 1928 году оканчивает его. Итак, он имеет высшее  образование, у него трое сыновей: Анатолий, Борис, в 1927 году родился третий сын Владимир. Жена Дарья Петровна Дровянникова окончила музыкальное училище.
Одновременно с исполнением обязанностей директора педагогического института, Михаил Иванович часто по заданию Краснодарского Окружкома ездит по деревням на различные кампании: хлебозаготовки, коллективизация и др. Однажды, это было в 1929 году, его отозвали из такой командировки на «чистку партии». Вот уж чего не ожидал преданный боец за дело Ленина-Сталина, член большевистской партии с 1919 года, что «чистить» будут его.
Мероприятия, названные «чистка рядов партии» были развернуты по инициативе первого секретаря ЦК партии Ленина по примеру Якобинцев. У них это предшествовало аресту и казни. «Революция пожирала своих детей» - так сказал перед казнью Дантон – выдающийся деятель Французской революции.
Сталин стал достойным продолжателем дела Ленина. При нем «чистка рядов партии» приобрела новый зловещий окрас. «Вычищенные» получили новое название – «враги народа» и в большинстве своем подвергались аресту и казни.
Михаил Иванович предстал перед комиссией по «чистке» при большом скоплении народа в зале. Мероприятие проходило вечером, чтобы привлечь побольше народа. Всяк мог зайти и принять участие в обсуждении, задать вопросы. На руках у комиссии была пачка заявлений, в основном анонимных, о том, что Михаил Лола из казацкого сословия, что он был депутатом Рады и офицером, что он выучился на учителя при царском режиме и преподавал Закон Божий в церковно-приходской школе, а брат его жены Василий Дровяников в настоящее время живет за границей и выступает с концертами перед буржуазией. Михаил Иванович приготовился к объяснениям по всем пунктам предъявленных ему обвинений, но тут в зале поднялся человек и громогласно объявил: «Я Влас Ткаченко из одной станицы с проверяемым, член партии. Я знаю Лолу, он член партии с 1919 года. В гражданскую войну – подпольщик и красный партизан. Занимал посты секретаря горкома и райкома, был делегатом Х1У съезда ВКП(б), членом Обкома и Крайкома. Он преодолел контрреволюционное воззрение казацкой станицы и стал на свою коммунистическую точку зрения. Я думаю, что такого коммуниста надо оставить в партии, чтобы он и дальше обеспечивал марксистко-ленинскую позицию!» Все! Такие слова, да еще произнесенные громким, уверенным голосом убедят кого угодно. Все присутствующие проголосовали за коммуниста Лолу Михаила Ивановича: «Оставить в партии, чтобы он продолжал марксистко-ленинскую позицию!»
В 1929 году семью постигла беда. Младший сын заболел страшной болезнью – менингитом. Двоюродный брат Дарьи Петровны Василий Дровяников в это время был на стажировке в Италии, это спасло маленького Вовку. Дровяников, узнав о болезни племянника,  проконсультировался у заграничных врачей, прислал редкое лекарство. Дарья Петровна, спасая сына, заболела сама. 21-го января 1930 года ее не стало.
Из депрессии, вызванной смертью жены, Михаила Ивановича выводит новая работа, по рекомендации Н.К.Крупской он становится директором педагогического института. Одновременно с педагогической деятельностью занимается научной работой. В 1932 году семья переезжает в Ростов-на-Дону. Михаил Иванович становится доцентом пединститута и одновременно зав. сектором КрайОНО.
В 1933году судьба делает крутой поворот. Партия направляет свои усилия на подъем сельского хозяйства. Михаил Иванович Лола в числе первых мобилизуется на работу в деревню. Как тогда говорили: «на слом кулацкого саботажа».
Однако вместо бедной глухой деревни, как ожидал, попадает в необычное  для Российских мест  имение под названием «Хуторок». Под этим уменьшительным, ласковым названием оказывается огромное, комплексное  предприятие, сочетающее в себе  культурное, высокопродуктивное сельское хозяйство на площади 20 тысяч десятин, и, перерабатывающую сельхозпродукты,    хорошо организованную, промышленность. Михаил Иванович, как житель Кубани, конечно, слышал о хозяйстве «Хуторок», но вблизи  видел его впервые. С удивлением изучает историю имения. Описывает ее в своих воспоминаниях. К его приезду  «Хуторок» уже был переименован в «Индустриальный, учебно-опытный промышленный совхоз-комбинат №1 имени И.В.Сталина». Михаил Иванович по рекомендации Армавирского горкома  партии  избирается  секретарем  парторганизации  этого предприятия.
Возникло хозяйство «Хуторок» в  80-х годах 19-го века. Обрусевший немец барон, русский дворянин Рудольф Васильевич Штейнгель купил и взял в аренду около десяти тысяч десятин кубанского чернозема около Новокубанска в Армавирском районе. На этих  землях  он развернул небывалое  многоотраслевое хозяйство с полеводством, животноводством, огромным винокуренным заводом.  Название своему  имению дал «Хуторок», вернее сохранил то название, что носило казацкое поселение. Барон был талантливым  инженером-путейцем. Он строил железные дороги в разных губерниях России. В 1870 году последовало высочайшее повеление построить железнодорожную линию от Ростова до Владикавказа. Концессию на строительство получил барон Рудольф Васильевич Штейнгель. Занятый строительством дороги, барон одновременно изучил и оценил кубанские просторные степи,  покрытые саженым слоем чернозема.  Будучи  вдумчивым наблюдателем, безошибочно определил благодатное место для своего имения, о котором мечтал.
С 1881 года  Рудольф Штейнгель  на  берегу реки Кубань, на приобретенных землях разворачивает   небывалое  хозяйство. Михаил Иванович слушает рассказы служащих, работавших еще при старом хозяине, о баснословных урожаях, высокопродуктивном  животноводстве, перерабатывающей сельхозпродукты промышленности. Он не знает верить или не верить в то, что это все организовал и создал один человек. В 1897 году имение   «Хуторок» по наследству досталось одному из четырех сыновей Рудольфа Васильевича – Владимиру Рудольфовичу.
К началу 20-го века в имении «Хуторок» пахотных земель было около 20 тысяч десятин. На этом пространстве работало пять отделений, соединенных с  центральной усадьбой шоссейными дорогами и телефонной связью. Получаемая сельхоз продукция перерабатывалась здесь же. Для этого имелись элеватор, мельницы, скотобойни, спиртовый завод, маслозавод, завод по производству виноградных вин, галетная фабрика,  множество вспомогательных предприятий и мастерских. В большом количестве была закуплена всевозможная техника. Центральная усадьба освещалась электричеством. Рабочим и служащим предоставлялись жилые помещения, работали школа и больница. Для наблюдения за погодой имелась метеорологическая станция. Заводы  спиртовый и винодельческий были оснащены лабораториями. Имелась библиотека технической литературы.  Железнодорожная ветка соединяла хозяйство с Владикавказской железной дорогой.
О хозяйстве «Хуторок» стало известно за пределами Кубанской области и даже за пределами России. В 1890 году барон Владимир Штейнгель получил приглашение на Всемирную выставку в Париже. Представленным на выставке экспонатам были присуждены медали и дипломы, а за хозяйство в целом Владимир Рудольфович получил Большую Золотую медаль Всемирной выставки. В дальнейшем хозяйство не раз участвовало в различных выставках, всегда с неизменным успехом.
Одновременно с развитием хозяйства  в «Хуторке» образовался рабочий класс. Согласно ученья К.Маркса, он стал революционным, и в 1905 году потребовал от владельца имения справедливо делиться с ним прибавочной стоимостью. Барон, считающий «каждую копейку» (вернее каждый миллион), не мог удовлетворить требования революционных рабочих и примкнувших к ним крестьян. Последовали забастовки, демонстрации и революционные шествия, которые  на своем пути рушили, что могли, ломали машины. Барон нес большые убытки. Для усмирения прибыли казаки, разогнали революционных трудящихся, восстановили порядок. Так вкратце, описывал Михаил Иванович Лола, те далекие  события, о которых знал со слов старых рабочих и служащих и кое-что из газет и архивных документов.
За время работы в 1933-35 годах в «Индустриальном, учебно-опытном промышленном совхоз-комбинате №1 имени товарищаСталина» (в прошлом «Хуторок») секретарем парткома и заместителем директора, Михаил Иванович, изучая историю хозяйства, постепенно пересмотрел свои взгляды на методы социалистического строительства. Но вслух он об этом никому не говорил, был в некотором смятении: как он, коммунист с 1919 года, мог проникнуться уважением и восторгом к капиталисту, дворянину, барону. Но правда есть правда и шила в мешке не утаишь. Тягаться с бароном не смог бы ни один из известных строителей социализма. Миллионные  доходы от хозяйства бароном Штейнгелем превращались в кирпич и бетон всевозможных сооружений на территории имения. Это были корпуса заводов, фабрик, мастерских, административных зданий, жилых построек, школа, больница, животноводческие помещения. В большом количестве закупается высокопородистый скот, всевозможные машины и оборудование. Барон на свои деньги построил в Екатеринодаре водопровод  и административное здание-дворец.
В 1917 году Владимира Рудольфовича арестовали. Хозяйство конфисковали и взяли под защиту Республики. Все, что уцелело в огне  революции, было переписано,  сосчитано и поступило на службу трудовому народу. По просьбе служащих имения барон Штейнгель был освобожден из-под ареста и выехал за границу. Легенда гласит, что он стал работать швейцаром в Париже. Умный барон допустил ошибку – не догадался положить хотя бы один миллион из своих доходов в заграничный банк, себе на старость.
В советские времена все составляющие имения Хуторок части: отделения, фабрики, фермы, заводы работали. Все крутилось по инерции заданной могучим умом и твердой, умелой рукой. Хозяйство продолжало давать доход,  удивлять, служить примером реально воплощенной в жизнь мечты.  Сюда приезжали за опытом работники сельского хозяйства, руководители правительства: Н.К.Крупская, А.И.Макоян. Долгое время был прикомандирован начальник отдела совхозов комиссариата земледелия В.В.Степанов. Посетил Хуторок руководитель Венгерской революции Бела Кун (в 1937 году расстрелян, после смерти Сталина реабилитирован!)
Михаил Иванович Лола в 1935 году был назначен директором Индустриального совхоз-комбината №2. На эту должность он пришел с большим опытом партийной и хозяйственной работы  и с идеями навеянными в результате изучения деятельности Владимира Рудольфовича Штейнгеля. Обладая смелостью и решительностью, здравым умом и многими знаниями, Михаил Лола пытается использовать этот свой багаж на развитие вверенного ему хозяйства. Но  не тут-то было. Малейшее отклонение от «линии партии» не допускалось и каралось. Наступил 1937 год, и произошли события, о которых написано во вступлении к нашему повествованию. Какие-то силы помогли Михаилу Ивановичу спастись из-под машины репрессий. Может быть, это был А.И.Микоян, с которым они лично были знакомы, и взаимно уважали друг друга...
В начале войны Михаила Ивановича назначают директором опять же «индустриального» Спирто-совхоз комбината  в Пермской области (тогда Молотовской), в поселке Тюш.
В первые же дни работы новый директор стал перед ужасающим фактом: на улице шел, в этом году необычно ранний, снег, а картофель на нескольких тысячах гектар не убран. Как быть? Уходит под снег одна из статей дохода совхоза - сырье для спиртового завода. Директор принимает беспрецедентное решение:  назначает плату копальщикам  в одну треть от выкопанного картофеля. Через несколько дней весь совхозный картофель лежал  в подвалах спиртового завода и рабочих совхоза.
В соседних совхозах и колхозах почти весь урожай картофеля ушел под снег и погиб. Надо сказать, что решение о повышенной оплате за уборку картофеля из-под снега Михаилу Ивановичу подсказал старый рабочий совхоза, а потом эта  треть урожая была по сходной цене приобретена у рабочих для переработки на спирт. Совхоз, вопреки ожиданию, с хорошими показателями закончил  год. Директор получил орден Красного Знамени, вместо, грозящего за самоуправство, выговора. Таким же успешным был сороковой год.
А потом 41-ый, 42-ой, 43-ий годы – страшное лихолетие войны, голод, напряжение всех сил и через силу. «Рвали жилы», оставшиеся в тылу женщины и старики, и даже школьники. Но спиртзавод работал, вырастало для него сырье на полях  - зерно и картофель, заготавливались дрова на лесосеках для заводских котлов, вырабатывался спирт для нужд оборонной промышленности. Директор получил второй Орден Красного Знамени, а рабочие совхоза личную благодарность товарища Сталина.
В 1943 году Михаила Ивановича переводят на работу заместителем председателя облисполкома Пермской области (тогда – Молотовской). И надо же такому случиться, что в первый же год работы повторилась история с уборкой картофеля. Опять выпал ранний снег на картофельные поля. Руководящих работников Обкома партии и Облисполкома посылают на помощь колхозам и совхозам для организации уборки картофеля. Михаилу Ивановичу достается несколько хозяйств и он, применив свой опыт, организует уборку с оплатой в одну треть за выкопанный картофель. Как по волшебству,  за несколько предзимних дней, две трети урожая картофеля оказались в хранилищах хозяйств и заготовительных организаций, но одна треть – в подвалах рабочих, колхозников и служащих. Вот за эту треть и досталось Михаилу Ивановичу. Тут было и расточительство и прожектерство, недостойные коммуниста; неверие в патриотизм советских людей. «Товарищ Лола пошел легким путем, отдав треть урожая, когда идет война…» И так далее. «Уволить, исключить из партии!». Но вмешались высшие силы и спросили: «А как в других хозяйствах?». В других хозяйствах картофель ушел под снег и погиб.
Шла война. В 1944 году уже чувствовалось приближение ее конца, приближение Победы. Но война продолжалась. Гибли люди - беспощадно убивали друг друга. Убивали, убивали, убивали. Все четыре брата Михаила Лолы: Федор, Лазарь, Николай, Василий и мужья его сестер  погибли. Погиб старший сын Михаила Ивановича Анатолий, освобождая от немцев Литву. Погибли и все мои (автора этой книги) дяди: три брата отца  и два брата матери….Первым из братьев Михаила Ивановича пал Федор Иванович Лола – полковник, 35 лет, осталась больная жена с крошечными дочками Майей и Светой. Все остальные – солдаты или младшие командиры, все молодые 20-36 лет. Почти у всех остались дети, а некоторые и не успели жениться. Дети Василия Ивановича - Тая и Володя…
Но люди уже думали о будущем. Взамен погибших, убитых на войне надо готовить новые кадры. Михаил Иванович назначается директором сельскохозяйственного института в Перми (тогда Молотов). Но не до науки.  Мала стипендия, мал хлебный паек. В институте учится всего сто с небольшим студентов. Вспомнились рабфаковские времена, когда трудно было набрать студентов. Михаил Иванович прилагает большие усилия для расширения и развития Пермского сельскохозяйственного института. Открываются новые кафедры и факультеты. Сам он является заведующим кафедрой политэкономии, одновременно готовит кандидатов наук по этой специальности. В 1948 году сам защищает кандидатскую диссертацию. К пятидесятому году в институте учится более тысячи студентов.
В 1951 году грянул гром. Директора Пермского сельскохозяйственного института призвали к ответу за зажим критики и самокритики. Была такая статья в уставе партии. Собрали общеинститутское партийное собрание. Коммунисты терзали коммуниста.
Сын Михаила Ивановича – молодой кандидат в члены партии, мой будущий муж Лола Владимир Михайлович присутствовал на этом собрании. С возмущением потом рассказывал, сколько неправды было вылито на голову его отца. Я, к сожалению, не знаю, как там все происходило, только Михаил Иванович вдруг оказался в городе Вильнюс, на должности заведующего кафедрой политэкономии в государственном университете. Ему было предложено несколько мест работы по его специальности – преподавателя политэкономии – выбрал Литву  – место гибели сына Анатолия. Сразу же по приезду в Вильнюс получил шестикомнатную квартиру в новом «Доме ученых», построенном по приказу Сталина, по проекту итальянского архитектора Джовани Рипо.
Коммунистическое руководство Литовской ССР встретило Михаила Ивановича с большим почтением. Он оказался единственным кандидатом наук по Марксисто-Ленинской теории, и на него был большой спрос.
Одновременно с заведыванием кафедрой он стал преподавать в высшей школе при ЦК компартии Литвы. Повторилась история рабфака 20-х, 30-х годов. В высшую школу направлялись, в основном, участники войны, не успевшие получить образования: секретари райкомов, председатели исполкомов, их заместители, инструктора райкомов партии, секретари парткомов крупных предприятий и т.д. Это были, опаленные войной, энергичные ребята, литовцы и русские готовые положить силы на строительство социализма в своей республике - любимый контингент Михаила Ивановича, напоминающий его молодые годы. С удовольствием  рассказывал о них: энергичный секретарь парткома завода, весь в орденах и медалях отвечал на слабую тройку. Михаилу Ивановичу хотелось вытянуть симпатичного парня на четверку, и он задал наводящий вопрос. Кого из крупных финансистов он знает в Америке. Студент призадумался, вспомнил; обрадовано, напористо рубанул: «Рокфёл!»  Тут же в зачетке появилась нежданная четверка. Михаил Иванович долго потом вспоминал это «Рокфёл», посмеивался, рассказывал в семейном кругу.
В середине пятидесятых что-то произошло с национальной  политикой партии. В союзных республиках стало отдаваться предпочтение местным  кадрам. Михаил Иванович крутил головой и произносил такую фразу: «Что-то Лаврентий Павлович не то затевает». В Вильнюсском университете менялись руководители факультетов и кафедр. Вместо русских выбирали специалистов – литовцев. Михаил Иванович из русских зав. кафедрами остался в одиночестве. Да и то, какой он русский? По паспорту – украинец, по фамилии неизвестно какой он национальности – Лола. По внешности – мало похож на русского. Студенты распустили слух, что он грек. Так или иначе, Михаил Иванович Лола продолжал свою научно-педагогическую и общественную деятельность в Литовской ССР. В 1964 году защитил  докторскую диссертацию. Ему присвоено почетное звание заслуженного деятеля науки Литовской ССР. Он пользовался авторитетом и  симпатией. Мало кто догадывался, что за импозантной наружностью, изысканными манерами, энциклопедическими познаниями профессора, искусством лектора скрывается пламенный революционер, боец революционного отряда по борьбе с белоказаками и  деникинцами, казак Кубанской станицы – Михайло Лола. Что не угас в его сердце огонь борьбы за справедливость, за рабоче-крестьянскую власть, за равенство и братство всех народов.
Михаил Иванович осознал, что все за что боролся, постепенно куда-то уходит. Никакого равенства. Образовалась «элита» - партийная правящая верхушка, которая сама себя обеспечивает хорошей зарплатой, квартирами, дефицитными товарами. И хотя сам он жил не бедно, революционная совесть не давала покоя. Возмущал националистический уклон политики в союзных республиках. Еще раньше политическим взглядам преподавателя политэкономии был нанесен удар разоблачением и осуждением партией «культа Сталина». Сталина он почитал как классика марксизма-ленинизма, его труды благоговейно цитировал в своих лекциях и своих работах.
Сталин – отец народов, любимый вождь, гений, гениальный продолжатель дела Ленина, гениальный руководитель страны. «За Родину! За Сталина!» - с этими словами, «широко ворот распахнув», подставляло свою грудь под пули немцев самое лучшее, самое дорогое поколение советского народа. И вот он Сталин – палач, убийца своего народа, циничный садист, кровавый молох. Как это могло произойти, как люди огромной страны могли ему поклоняться, любить, верить. Как дружно рыдали над его гробом, как давили насмерть друг друга, чтобы в последний раз взглянуть на любимого вождя.
Необъяснимое историческое явление, достойное времен инквизиции  или времен языческого поклонения и жертвоприношения идолам.
Крадется мысль, что, может быть, какие-то злые неведомые силы посадили Сталина-Джугашвили в качестве идола для поклонения, для устрашения.  Может быть, от его имени издавались приказы: арестовать, расстрелять, а сам он тут ни при чем? Есть некоторые, что так и считают….
Не знаю я, как пережил Михаил Иванович поворот своей партии в отношении ее единоличного руководителя. Мы не встречались с ним в последние годы его жизни. Знаю только, что он всегда соблюдал партийную дисциплину, всегда был согласен с политикой партии, сам участвовал в выработке ее программ, был убежденным ленинцем. Вместе с тем он не был фанатиком. Трезвый ум, обширные познания, огромный опыт общественно-политической и хозяйственной работы позволяли ему видеть ошибки, противоречия, явные несообразия со здравым смыслом в нашей жизни. Он обладал достаточной смелостью давать правильные, беспощадные оценки, выступал с  критикой, в результате заслужил некоторое неудовольствие «власть предержащих». Но все это в прошлом и все переменилось. Надеюсь, что мое небольшое произведение поможет сохранить в памяти людей образ незаурядного гражданина России, кубанского казака, профессора Михаила Ивановича Лола.