Тепловой удар

Тепловой удар

Когда-то известный своей мудростью Уинстон Черчилль изрек гениальную фразу: "Своим здоровьем я обязан спорту, так как я никогда в жизни им не занимался". Как известно, он дожил до 91 года, несмотря на свое пристрастие к кубинским сигарам и армянскому коньяку.

Я тоже никогда в жизни не занимался спортом, даже не делал утреннюю физзарядку, но не могу сказать, что был хилым и неразвитым физически.

Когда Владимир Григорьевич Дронский, преподаватель физкультуры в нашей ташкентской школе №50, увидел, как я, ученик четвертого класса, быстро взбираюсь по канату и по стальной трубе, пользуясь только руками, без использования ног, он очень удивился. Но для этого были свои основания, а именно - детство в военные годы. Высокая степень бедности, в какой-то степени, имела и свои плюсы. Мы. пацаны того тяжелого времени, вынуждены были ходить в одних трусах и босиком с марта до ноября. В эти же месяцы мы купались в "лягушатнике", кольцевом искусственном водоеме в парке имени Тельмана, и в Саларе. Много бегали, участвуя в детских играх, прыгали, лазали по деревьям, по заборам, по крышам домов, одним словом, сама жизнь была тогда нашей физкультурой и нашим спортом. На протяжении всех своих детских лет, начиная с весны и вплоть до начала зимних холодов, я не носил головные уборы. Никогда в своей жизни не носил темные очки. В результате почти постоянного пребывания в жаркие месяцы под  солнечными лучами, у нас, пацанов, по несколько раз в год облазила кожа на плечах и на спине. Но я не помню ни одного случая теплового (солнечного) удара, имевшего место у меня или у кого либо из моих сверстников в те годы. Так что этот тяжкий период времени я считаю годами весьма суровой естественной закалки организма.

Моя мама, сибирячка, родившаяся в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ), не любила летнюю жару, зато обожала дождливую погоду. Как только начинался дождь, она надевала плащ и выходила из дома для того, чтобы погулять под дождем. Я совершенно не разделял с ней такой любви к осадкам. Даже во время самой сильной июльской и августовской жары, я говорил, что для меня самое любимое время года - лето с синим небом и ярким солнцем. Температуру воздуха до 40 градусов по Цельсию я переносил абсолютно спокойно.   

Где-то в конце сороковых годов в Ташкенте, в середине лета, случались периоды весьма сильной жары в ночное время. Наша семья переселялась тогда спать на пол, причем при этом все мы заворачивались в мокрые простыни, которые, время от времени приходилось вновь увлажнять, так как без такой процедуры было совершенно невозможно уснуть.

В этой связи мне на ум пришла занятная история. В 1949 году актриса Мария Миронова, участница знаменитого семейного эстрадного тандема "Мария Миронова и Александр Менакер", а также мама не менее известного актера Андрея Миронова, спела непритязательную, но очень милую "Песенку о метро" (имеется в открытом доступе на YouTube) композитора Аркадия Островского, в которой были такие слова: "...летом там прохладно, зимой - тепло!". Я не случайно упомянул об этом факте, так как небольшая квартира, в которой тогда проживала наша семья, являлась частью большого одноэтажного жилого дома, построенного до Октябрьской революции из необожженного кирпича-сырца (adobe). Толщина стен составляла около одного метра, поэтому обычно летом в ней, как и в метро, было прохладно, а зимой - тепло. Но, по совершенно непонятным для меня причинам, в описываемые мной годы, когда в Ташкенте в летние месяцы, в ночное время, воцарялась сильная жара, эти толстенные стены почти стопроцентно теряли свои теплоизолирующие свойства. Однако, до тепловых ударов дело, все-таки, не доходило.

Были у меня и другие тяжелые периоды времени, связанные с чрезвычайно сильной жарой. Это имело место в Кушке, где я летом 1960 года проходил двухмесячные военные лагерные сборы после окончания института. Тогда температура воздуха в тени достигала 47 градусов по Цельсию. Но и в этой самой южной точке Советского Союза у меня не было тепловых ударов.

Были неприятные периоды времени в летние месяцы в Москве, где я часто бывал в командировках. Тогда я чувствовал себя не в своей тарелке даже при относительно невысоких температурах воздуха (от 25 до 32 градусов по Цельсию), но это было связано с очень высокой степенью влажности воздуха, и дело, опять-таки, не доходило до тепловых ударов. 

Дважды в своей жизни (в 1998 и 2000 годах) я побывал по приглашениям в жаркие месяцы в Израиле. Климат в этой стране показался мне весьма тяжелым в связи с сильной влажностью воздуха и очень высоким уровнем солнечной радиации. Но и там у меня не было никаких эксцессов, связанных с жарой.

Но однажды такой тепловой удар меня, все-таки, настиг (стоит вспомнить поговорку "Never say never" - "Никогда не говори никогда"). В 80-е годы я нередко бывал в командировках в городе Иваново. Прямых авиарейсов из Ташкента в Иваново и обратно не было, поэтому приходилось летать в Москву, а оттуда ехать в Иваново на поезде.Точно так же пролегал и обратный путь в Ташкент. Обычно трудностей с авиабилетами на рейсы из Москвы в Ташкент не было, Но в очередной раз произошел, как говорится, "облом": билеты на все ближайшие рейсы в Ташкент были распроданы. С огромным трудом удалось добыть билет на самолет "Ту-154", летевший в Чимкент. (120 км от Ташкента).

Я приехал на поезде в Москву, прибыл в Центральный аэровокзал, находившийся недалеко от столичного стадиона "Динамо", зарегистрировал свой авиабилет, сдал багаж, и стал дожидаться объявления о посадке в автобус, который должен был доставить пассажиров нашего рейса прямо к трапу самолета. Но началось что-то странное. Каждый час громкоговорители аэровокзала объявляли о задержке вылета нашего рейса и призывали пассажиров никуда не отлучаться. Должен сказать, несмотря на то, что описываемые мной события происходили в июле месяце, погода была скверной и невероятно холодной. У меня был легкий плащ, но он не спасал от холода. В кресле аэровокзала пришлось просидеть семнадцать часов, и только после этого окончательно замерзших пассажиров чимкентского рейса пригласили в автобус. 

Он доставил нас, как и было обещано, непосредственно к трапу нашего самолета. Из-за сильного опоздания с вылетом, нас срочно рассадили по местам, и мы взлетели. У всех теплилась надежда, что в самолете мы отогреемся. Но не тут-то было! В салоне нашего авиалайнера было еще холоднее, чем в здании Центрального аэровокзала. Все четыре часа полета у пассажиров, буквально, зуб на зуб не попадал от невыносимого холода. Наконец, объявили о предстоящей посадке. Мы привели наши кресла в вертикальное положение и пристегнули ремни. Затем услышали новое объявление: температура в городе Чимкенте составляет 41 градус по Цельсию. Нашему ликованию не было предела: наконец-то отогреемся!

Но оказалось, что для нас это была настоящая катастрофа. Когда я вышел из двери самолета и ступил на трап, у меня появилось ощущение, что меня мгновенно, целиком и полностью, засунули в металлургическую печь. И такое ощущение было у всех пассажиров нашего рейса. Мы прямо на трапе начали судорожно раздеваться чуть-ли не догола. Я почувствовал себя настолько плохо, что вцепился в поручень трапа, так как боялся потерять сознание и упасть вниз. Обслуга аэропорта не могла понять, что со всеми нами происходит. Когда сообразили, в чем дело, стали нам помогать придти в себя, и поддерживать нас, пока мы не доковыляли до здания аэровокзала.

Мне понадобилось около двух часов, чтобы окончательно придти в себя, взять такси и поехать на междугородний автовокзал, чтобы оттуда выехать в Ташкент. Таким образом. я на своей шкуре испытал, что собой представляет тепловой удар. Мало того, у меня до сих пор имеется ощущение, что я еще счастливо отделался!

Борис Пономарев