cogito ergo sum

С чего-то нужно начинать — я выбрал выход в свет, хотя мог и дальше смаковать своё отсутствие, изучая подполье потерянных форм.

С тех пор, как панна Когито ушла, слова мои полностью утратили вес. Я растерял интересы — от книг до любимых цветов — все сущности расползлись в один белый шум; движенье мысли подсказывает, что они наверняка были, раз меня тревожит единообразье шума, и я верю движенью, ведь выбрал sum.

Верю заочно: моё положение таково, что я не отличил бы логику от лакрицы и себя от озёрного бриза. «Общество», «штопор», «арендная плата», «панна Когито» — разные сочетанья звуков, рябь на белошумной глади — но что-то ведёт меня, как в белом танце, по одним в угоду другим.

Я любил всё, что любит панна Когито. Я говорю о ней в настоящем времени, хотя не объясню вам его отличие от прошедшего, в котором говорю о себе. Я говорю о ней, ибо всё начинается с принципа: «Когито есть — значит есть и я».

Должно быть, ей нравилась красивая речь — не знаю, что это, но надо полагать, так бы она назвала оболочку мысли. Я не задумываюсь — вернее будет сказать, что мысль думает меня.

Я утратил знанья, но всё ещё чувствую дыханье весны. Дыханье весны. Как это? Дышу ли я, как дышит весна? Дышит ли она, как я? Если да, то кто из нас подражатель? Если нет, то кто из нас — бездыханн?

Я чувствую, что панна Когито есть — не будь её, я бы и чувства не знал. Её трансцендентное, неискоренимое присутствие удерживает меня меж бездной подполья и слепотой света, и мысль моя — вечный двигатель для бесплодных эстетств. В ней нет и не будет полезного действия; будь оно, я бы давно выяснил —

почему панна Когито ушла?

У меня были мечты и социальный статус, тревоги и палитра несовершенств — остались неявное движенье, копилка в пустоте и обещанья реальности, целиком уместившейся в панне Когито. Мысль колеблется синусоидой, осциллирует волной, не касаясь ни sum, ни nihil — я парализован, подвешен и, наверное, нежив для общества.

Чья она?

Стоит отметить, движенье мысли избегает слова «мёртв» — наверное, в мире значений и смыслов его не любят упоминать вслух. Полагаю, оно описывает моё состояние, когда меня прибивает к берегу принципа nihil. «Когито нет — значит, нет меня». В нём мир отсутствует как прежде (я условно называю «миром» пустое пространство вокруг себя), однако исчезаю и я, как его наблюдатель.

Возможно, в мире фактов и чисел я посчитаюсь «вернувшимся в строй», но это не более чем игра теней и рефлексы.

Панны Когито нет — значит, исчезнет всё прочее. Включая меня. Наверное, я должен быть благодарен за движенье мысли, что пишет мной сей текст, но прежний я отнёсся бы к нему как к праздной беседе иностранцев или урчанию голубей — с любопытством свободной минутки. Отчего secundus — второй, следующий — в шесть десятков раз меньше, чем minutus — маленький, мелкий? Прояснить некому — подобные расслоенья смыслов откроются в любом ответе, ответе на ответ...

Я не узнаю, чьи это мысли. Мои? Панны Когито? Книг, что прошили нас насквозь? Дежурного интерна, родных на приёме — выходит, я в коме? С чего-то нужно начинать — и начинается всегда наощупь.

Когда-то череда выкидышей мысли и безответных вопрошайств приведёт меня к третьему пути — философскому покушению на панну Когито. Разотождествлению её и мира, её и меня. Тогда я выберусь за пределы спекулятивной осцилляции, и принцип зазвучит так:

«Панны Когито нет — значит, есть я».

Надеюсь, он застанет меня не за секунду до оскорбительной смерти в канаве.

А пока...

Cogito ergo nihil.