Экзистенциалы Фёдора Конюхова 3-4

Агон 3.
Что есть Кто?

В своих путешествиях Федор Конюхов познаёт себя, глубины своего внутреннего мира, но одновременно с самопознанием он обнаруживает, что познаёт и высшее, божественное начало мира. Поначалу можно предположить, что это познание имеет сугубо умозрительный, философический характер, при котором понятие Бога отождествляется понятием рационально найденной истины.
          28 декабря 1990 года. Караана.
… Налетает шквал со снегом... В каюте болтает, за столом не усидишь. Только лежать и думать бесконечные думы.
     Здесь я нуждаюсь только в Боге и божьей помощи больше, чем кто-либо. Моя жизнь зависит только от Него.
       Хочется познать истину. Кто же он, Бог? Но этот вопрос никто не разрешал и не познавал до конца жизни в своем теле.
    
Все птицы. Все крылаты.24 октября 1998 года. Атлантический океан.
В небе чужие звезды и непривычно опрокинутый  лунный серп. В своих кругосветных плаваниях я ищу Истину.

Однако по мере углубления в тексты дневниковых записей, мы находим выходящее за пределы сугубо рационального способа постижение божественного начала. К Истине Федор Конюхов относится, в первую очередь, не рационалистично. Истина для него не следствие спекулятивной «игры в бисер». Так же он не ищет в лишениях самоцель или спортивный интерес. Через рационально-эмпирические поиск Истины и преодоление трудностей своего пути он стремится выйти к явлениям духовного порядка. Именно от метаморфозы физического преодоления трудности в духовный подвиг путешественник получает истинное удовлетворение.
«Меня не интересуют просто физические усилия, необходимые на пути к полюсу… Я получаю удовольствие, когда ко мне приходят духовные силы»
 Истина для Конюхова – это в первую очередь духовный феномен. Следовательно, в лице путешественника мы обнаруживаем стяжателя духовных тайн.

1 мая 1999 года. Южная Атлантика.
Подхожу к Экватору.
Сегодня утром перед тем, как взойти солнцу, из-за линии океана, на восточной стороне, вышел в небо зеленый луч. Он очень трогает меня своей таинственностью.
Такие восходы я люблю наблюдать. Они стимулируют появление новых идей и сообщают тому, кто смотрит на них, добавочную энергию. Они распространяют свои чары, обладающие, как известно, бесценной энергией. Зеленый луч, сколько бы я его не наблюдал, постоянно воздействует на меня магическими свойствами. Я понимаю, что если позволю себе отдаться этому зрительному возбуждению, то сойду с ума. И я ухожу в каюту, которая защищает меня, и ставлю на газовую плиту воду для кофе. Я глубоко убежден, что в закрытой каюте с кружкой горячего кофе, я отыскал средство как сохранить рассудок, и переборки яхты, которые защищают меня, не позволяют зеленому лучу проникнуть сюда, а значит и в меня.
Здесь, в одиноком океане, ты чувствуешь, что соприкасаешься с Богом, даже когда ты не заслуживаешь Его милости.
Данное внерациональное соприкосновение с Божественной Истиной является предпосылкой к религиозности. У Федора Конюхова развито религиозное чувство и, как он пишет, появилось оно в самом раннем возрасте. Но путешественник видит в нём подвижность. Первоначально оно облечено в формы церковности. Церковность составляет основу направленности религиозного чувства Федора Конюхова. Конюхов – православный христианин и большинство образов его религиозности укладываются в православный канон.
1 января 1991 года. Караана.
   …Смотрю по карте тот район, в котором нас с “Карааной” сильно прихватил шторм. И вспоминаю каждый час, каждое мое движение. Осталось четко и ясно в памяти, как я ползком добирался до носа и там ставил или убирал паруса. Как яхта кренилась на борт и, казалось, что она больше не встанет на ровный киль.
     “Караану” сбрасывало с гребня волны, и, бедная, она летела вниз метров 20, а я ничем не мог ей помочь. Мне осталось молится Богу и просить Его о помиловании. В такие минуты я обращался к святым Николаю Чудотворцу и святому Пантелеймону, чтобы они за меня просили Бога помочь нам выжить с “Карааной”.
     С иконой Николая Чудотворца я ходил к полюсу. И сейчас она у меня здесь, в каюте на переборке. Святой Николай родился во второй половине третьего века, в городе Патары, области Ликии в Малой Азии.
Здесь и в других отрывках мы будем встречать имена христианских (и в частности православных) святых, подвижников, отцов церкви. Иногда путешественник в своих дневниковых записях целыми абзацами цитирует Священное писание. Например, в записи от 10 февраля 1991 года
перечислены все заповеди, сказанные Христом в Нагорной проповеди. Но далее мы видим, что религиозность Федора Конюхова не ограничивается только лишь каноном. Она выходит за пределы догматического богословия и в ситуации одиночного плавания обрастает характеристиками индивидуального сверхчувственного созерцания. Мистического созерцания Божьего Лика.
10 июля 1993 года. Индийский океан. Кругосветное плавание на яхте “Формоза”
 Как хорошо идти под парусами в кругосветном плавании. Яхта тихо покачивает тебя, лежащего на палубе под открытым ночным небом. Звезды висят так низко, что если протянуть руку вверх, то можно до них дотронуться.
В такие минуты все располагает к покою. Здесь, в тропиках, ты не слышишь никаких новостей о суетной жизни людей. Не читаешь газет, наполненных сенсационными сообщениями. Ты не участвуешь в политических демонстрациях и понятия не имеешь о поднятии или падении курса рубля по отношению к доллару. Тебе не надо думать об одежде и пропитании. Все, что есть на яхте – неизменно будет до конца плавания. На утро чай с сухарями, на ужин сухари с чаем.
Океан заменяет мне Храм Божий. И только в плавании, далеко от людей, я могу созерцать лик Господа Бога.

Кругосветное плавание на яхте “Формоза”15 апреля 1993 года.
У меня мурашки побежали по коже. Я увидел прямо по носу яхты "Формоза" созвездие Южного креста. Наш курс 180 градусов прямо на юг. По корме Большая Медведица и низко над горизонтом Полярная звезда. Как тут не заплакать! Слезы текут сами и трудно их остановить.
Три раза я был на Северном полюсе. Когда шел к нему, знал, что над моей головой висит и дает мне энергию, чтобы я дошел до полюса, Полярная звезда. А на яхте "Караана", когда огибал мыс Горн, над ее мачтой качался Южный крест.
Я счастлив в этой земной жизни. Я получил от Господа Бога многое. Чем мне Его отблагодарить, сколько надо молиться?
Гляжу на Южный крест, и как будто вижу тайную власть его надо мною. И я склонил колени, как Авраам перед Ангелами. Мистический трепет, который я испытал впервые – когда впервые увидел Южный крест.
…Что до меня, то я отдался на волю Владыке Святому и Истинному – времени и пространству.

И именно ситуациям своих одиночных экспедиций путешественник обязан присутствию в его жизни этих таинственных и крайне редких для обычных людей состояний.

Гребец в океане. 7 ноября 2002 года. Атлантический океан.
Приближался полдень. Мне кажется, что я в тюрьме. В тюрьме на тебя давят стены и решетки, а здесь в одиночестве океан превратился в зеркало.  Куда бы я ни глянул, везде и повсюду нахожу собственное отражение. Но с тюрьмы можно сбежать, а от одиночества и самого себя – нет. Вот в чем ужас, я стал нетерпеливый и раздражительный.
Океан напоминает мне о моем ничтожестве, и о ничтожестве всего рода людского. Но только в одиночном плавании можно узреть лик Господа.

«Узрение Божьего Лика» со времен патристики сочетается с уничижением собственного Я человека. Не уничтожив в себе гордыни, своеначалия, своеволия нельзя продвинуться на пути познания-созерцания Бога. И здесь мы подходим к важному для нашего исследования вопросу о механизмах этого уничижения. Как, каким образом получается то, что я – человек – начинаю чувствовать своё предельное бессилие, свою немощь и безграничную малость? Великую малость перед Богом, дающую право на созерцание Его величия.

11 декабря 2000 года. Южная Атлантика.
Религиозное чувство родилось в моей душе очень рано, но почувствовать Господа Бога я смог только в одиночных экспедициях… Я открыл в себе, что есть Вселенский творец – Господь Бог. Чтобы его узреть, мне потребовалось много ночей не спать на дрейфующем льду, висеть на веревках над пропастью в несколько тысяч метров в Гималаях, замерзать и терять сознание от беспощадного холода Антарктиды, переживать и выходить из жестоких штормов в Океане.
Я с детства этого хотел и искал пути к Нему, только не знал, как и какие будут тропы вести к Нему, к Создателю. Моя бедная мама чувствовала это, и однажды она с тоской в сердце сказала: «Я боюсь, что ты будешь очень одинок».

15 ноября 2002 года
Атлантический океан.
… Я испытываю некоторое удовольствие от нескончаемой борьбы с океаном, от своей ежедневной работы веслами. Но нельзя сказать, что это есть чистое самоистязание. Я не удивляюсь, что найду в этом плавании путь к Всевышнему.

В запасниках мировой культуры хранится множество свидетельств о неповторимых, своеобразных путях к Богу и способах, практиках достижения стадии высокого созерцания. В начале XX века один из родоначальников прагматизма Уильям Джеймс попытался описать сверхчувственный опыт подвижников христианства и дать некоторые характеристики механизмам его обретения. В 1910 году уже в русском переводе выходит его фундаментальный труд «Многообразие религиозного опыта», где собрано множество примеров явлений божественных субстанций людям.
«Были такие святые, которые с особенной силой поддерживали в себе отрицательные элементы религиозного чувства – унижение, физические лишения, мысль о страданиях и смерти, так как в душе усиливалась радость в той же мере, в какой увеличивались их тяжкие физические страдания» . В современном же, по мнению ученого, мире по отношению к человеческому страданию, и в частности, к физической боли произошёл «странный нравственный переворот», а именно – люди перестали встречать физическую боль «со спокойным сердцем». В конце XIX века и уж тем более в начале XXI людей всё более и более ужасают картины истязаний людей. Это относится как к истязанию других, так и к самоистязанию. Однако для средневекового менталитета самоистязание было вполне знакомым и не вызывающим ужаса явлением. Истязание плоти во имя Бога – умерщвление преходящего, дабы познать Непреходящее высоко ценилось в церковных практиках богопознания. Порою неоднозначным в этическом плане выглядел факт суровых наказаний послушников в церковных кругах, но человек, бичующий или изнуряющий свою собственную плоть, дабы познать Божественную Истину не вызывал у окружающих недоумения и страха, а напротив, являлся зачастую примером для подражания. В качестве яркой иллюстрации У.Джеймс приводит в пример чудовищный для современников опыт немецкого аскета, мистика XIV века Сюзо, написавшего автобиографию в третьем лице. Вот некоторые отрывки из этой биографии:
«В молодости он обладал темпераментом                полным огня и жизни; когда этот темперамент начал давать себя чувствовать, он был очень опечален этим и стал придумывать различные способы, как бы при-вести свое тело в покорность духу. Он носил долгое время власяницу и железные вериги, пока, наконец, из-под них не показалась кровь, и он был вынужден снять их. Он втайне ото всех заказал себе особого рода нижнюю одежду, с внутренней стороны которой были на¬шиты кожаные ремни; в эти ремни было вделано около полутораста медных гвоздей, отточенных и заостренных, причем острия их всегда были обращены к телу. По его указаниям одежда эта была сделана очень узкой и застегивалась спереди, чтобы ее можно было туже затянуть, причем острые гвозди впивались в тело. Приспособление это охватывало его живот до пояса, и он не расставался с ним даже на ночь. Иногда летом, когда было очень жарко и он, весь истомленный ходьбой лежал в этих узах, изнемогая от усталости и мучимый насекомыми, — он громко кричал, давая волю накопившимся страданиям, и извивался по полу, как червь, пронзенный острой иглой. Ему часто казалось, будто он лежит в муравейнике, — так сильны были мучения, причиняемые ему насекомыми (вшами); последние всегда поднимали возню, когда ему хотелось спать или когда он был уже погружен в сон. Иногда он взывал к Всемогущему Богу от полноты своего сердца: «Милостивый Боже, что за ужасные мучения я терплю! Когда человека убивают разбойники или разрывают на части дикие звери, жизнь, по крайней мере, скоро улетает от него, я же медленно умираю здесь от жестоких насекомых и все-таки не могу умереть». Как бы ни были длинны зимние ночи, и как бы ни были знойны летние дни, — он ни разу не оставлял изнурительных упражнений. Наоборот, он выдумал еще новое истязание — две ременных петли, в которые он вкладывал свои руки и затем прикреплял их к шее, завязывая узлы так туго, что если бы в его келье случился пожар, он не смог бы высвободиться из этих петель.
Так он поступал до тех пор, пока его руки не начали дрожать от непрерывного напряжения; тогда он придумал новую пытку — кожаные перчатки, которые были снабжены, по его указанию, остроконечными медными гвоздиками. Он надевал эти перчатки обыкновенно на ночь, чтобы, при всякой своей попытке во время сна сбросить с себя власяницу или освободиться от грызущих его насекомых, острые гвозди впива¬лись бы в его тело. По большей части так и случалось. Если он пытался во сне хоть немного облегчить руками свои страдания, острые шипы вонзались в его грудь и вырывали клочья мяса, а потом на ранах образовы¬вались нагноения. Когда, по прошествии многих недель, язвы заживали он опять раздирал себе тело и наносил свежие раны.
Так истязал он свое тело в продолжение шестнадцати лет. К концу этого времени, когда кровь в его жилах охладела и огонь темперамента погас, ему было на Троицын день видение: посланник небес явился к нему и сказал, что Бог больше не требует от него умерщвления плоти. После этого он прекратил самоистязания и бросил все свои приспособления в реку».
Дальше Сюзо рассказывает, как он сделал крест и вбил в него, остриями вверх, тридцать игл и гвоздей, желая испытать муки распятого Господа. Он каждый день носил этот крест на своей обнаженной спине. Подобные шокирующие факты самоистязаний Сюзо, равно как и других подвижников христианской веры, можно было бы множить и множить. Однако для нас важно понять факт того, что
претерпевание физических страданий в традиционных обществах не считалось чем-то из ряда вон выходящим, поскольку имело четко осознанный мотив – стяжание Божественной Истины. Возвращаясь к русскому путешественнику, мы, так же как и он сам, не склонны видеть в его путешествиях попытку целенаправленно довести себя до предельного аскетического самобичевания. Стиль жизни человека в современном демократическом обществе основан на гуманных (человеколюбивых) ценностях. И любое посягательство на это человеколюбие не понимается (и даже отвергается) людьми XXI века. Для современного человека постиндустриальной эпохи священный «страх и трепет» перед Божеством вообще становится рудиментом. Да и Федор Конюхов не ставит перед собою цель вступать в конфликт со «слишком человеческим» - с гуманизмом своей эпохи. Для окружающего его общества он в первую очередь путешественник. Но путешественник не обычный. А извлекающий из своих путешествий особые глубинные смыслы – познания человеческой души и богопознания. А потому путешественник сталкивается в своих странствиях с тягчайшими испытаниями, сравнимыми по силе воздействия на тело и душу с самоистязаниями, которые изобретали для себя средневековые монахи-аскеты.

Гребец в океане. 21 октября 2002 года. Атлантический океан.
Вот уже пять дней, как я в одиночном плавании.
Я что-то еле слышно мурлычу себе под нос. И без устали подымая и опуская весла в воду.
От соли и пота кожа так раздражена, что вот-вот воспалится. С тех пор, как я получил солнечный удар и потерял сознание, я все время чувствую слабость и головную боль.
Я целых два дня боролся с недугом. Первый день меня мучил сильный жар, почти тридцать девять, и неукротимая рвота. Но на второй день температура упала, стал возвращаться аппетит. Голова раскалывалась, видимо не столько от солнечного удара, сколько от напряженной длительной работы под прямыми лучами солнца. В общем, ничего серьезного. Может быть, поэтому я быстро поправляюсь.
На третий день боль в голове почти прошла…
И все же до конца я так и не выздоровел. Надо больше грести ночью, чем днем.  Ночью нет солнца, и мне не грозит получить еще один солнечный удар.
Ночью работать, а днем спать?
Как не старался я заснуть днем, ничего не получалось. В каюте духота, нервы слишком напряжены, и я не могу сомкнуть глаз.
Днем я спал плохо, и поэтому мне приходилось засыпать ночью. И, что хуже всего, я все время хочу спать.
Я чувствую себя ненужным здесь в океане и часто впадаю в мазохистское одиночество…

Прошел 189 миль.
Я гребу с усердием, даже с чрезвычайным усердием. От звуков, издаваемых от уключин и этих ритмичных гребков весел, меня начинает клонить ко сну.
Давно уже хочется почитать книгу. Никак этого нельзя устроить. Нет времени. Только гребля и гребля как на римских галерах.
Не спи… Спать нельзя.
Я налег на весла и протяжно застонал.
…Изнемогаю от безнадежного одиночества.
Все, кто живы, я знаю, боятся одиночества. Они заранее напуганы предстоящей разлукой.
Даже после того, как я вытащил весла на палубу лодки, плечи у меня не расправились и мне не хочется ничего делать. Тяжесть моих весел такая же, как тяжесть краеугольного камня храма...

И подобные испытания оказываются наделены необычной силой. Как и в далекие времена средневековья они имеют способность пробуждать в человеке переживания сакрального характера. Несмотря на то, что современный путешественник открыто не стремится в новом гуманистическом формате жизни к этим ужасающим потрясениям своей человеческой природы, они, однако, самопроизвольно раз от раза появляются в его экспедициях. Каким же образом мы можем в смысловых полях современности обозначить данные феноменальные состояния человеческих духа, души и тела? Ведь редукция к средневековым категориям самоистязания для нас не считается приемлемой. Каков тот язык, на котором мы можем говорить об этом уникальном и сложном опыте путешествий Федора Конюхова?… И здесь мы входим в область философских исканий XX века, а именно в смысловую ткань философии экзистенциализма.


Агон 4.
Немецкая версия
 
Один из родоначальников немецкого экзистенциализма Карл Ясперс в своём фундаментальном труде «Философия» (1932г. – первое издание в Берлине, 1948г. – второе издание), посвященном обоснованию нового для середины XXI века направлению в философии, создаёт учение о «пограничных ситуациях».
Ясперс приходит в философию из научной психиатрии. В своих ранних работах он обнаруживает интерес к патографии (психопатологическому анализу эволюции) некоторых выдающихся личностей (Ван-Гога, Ницше, Сведенборга и др.). Если посмотреть на эти психологические поиски с философской точки зрения, то можно резюмировать следующее: любая рационалистически выстроенная картина мира того или иного философа есть не что иное, как иносказательная интеллектуальная интерпретация его скрытых душевных стремлений. Само же истинное положение дел (само Бытие) в этих условиях оказывается «зашифрованным» и предполагает обязательное истолкование. Задача современной Ясперсу философии – вскрыть это истинное положение вещей и прийти в итоге к суждению, что в основании абсолютно всех ипостасей сознательной деятельности людей лежит неосознаваемое творчество «экзистенции» (существования особого плана, человеческой сущности, внеположенной предметному миру). Каким же образом человеку можно узреть эту свою первоосновную сущность – экзистенцию? Каким образом человек может расшифровать истинный (экзистенциальный) смысл своей жизни, истинный смысл бытия? – Так рождается новая в философии категория – «пограничные ситуации».
В своей «Философии» Ясперс высказывает мысль о том, что исконный смысл и пафос своего индивидуального существования раскрываются человеку лишь в моменты кардинальнейших, жизнесоразмерных потрясений. Человек постоянно живёт в определенных ситуациях, постоянно переживает в своей душе определённые обстоятельства, но иногда они предельно эмоционально сопрягаются с крайними потрясениями. Тогда человек осознаёт роль случая в своей жизни, понимает, насколько его жизнь не принадлежит ему самому и перестаёт её считать лишь своей собственностью. Это и есть «пограничная ситуация случая». Как пишет философ-экзистенциалист, «даже смерть сама по себе, смерть как объективный факт эмпирического Здесь-бытия ещё не есть пограничная ситуация», ибо человеку важно не столько само событие, сколько осознание возможности этого события. Важен факт ощущения хрупкости, конечности существования человека. Именно в эти моменты, по Ясперсу, осуществляется «крушение шифра» – человек изымает из системы собственного мировосприятия балласт повседневных тревог, а также совокупность всех умственных (научных и ненаучных) представлений о действительности. Здесь и происходит «озарение экзистенции» – для человека актуализируется мир его интимного, сущностного начала. И более того – вслед за прояснением своей личностной сущности в «пограничной ситуации» человек может соприкоснуться и с миром сверхъестественным – трансцендентным.
Философия у Ясперса принципиально не может быть чистой наукой, ограниченной рамками жестко задаваемых предмета и метода. Философия лишь показывает нам, что истинное бытие существует. Центральный же раздел любой философии – метафизика – сводится к отысканию человеком смысла этого бытия.
Ясперс упорядочивает бытие в трёхтактной схеме, каждый такт которой – это и определённая ступень возрастающего в своей духовности философствования.
1. «Бытие-в-мире», предметное бытие, «Здесь-бытие» (калька с немецкого «дазайн» – наличное существование) – вещный уровень бытия. Философствование, сопряжённое с ним, есть «ориентация-в-мире». Здесь актуализируется поверхностный слой познавания человека: рассматривается его жизнь в эмпирически и рационально фиксируемом мире.
2. В условиях «пограничных ситуаций», безмотивной неудовлетворённости наличным существованием может проявиться («озариться», «высветлиться») «экзистенция». И здесь первая трудность (которую впоследствии мы обнаружим на материалах дневниковых записей Фёдора Конюхова) – философствование об «экзистенции» не объективируемо по сути своей. Это философствование как бы волей-неволей принуждено воплощаться в словах, но ориентировано, в действительности, на то, что скрыто за словами.
3. И самый высший уровень, которым Сущее встречает человека – это трансценденция. Трансценденция – это нечто лежащее за краем человеческого существования и земного мира. Она придаёт последним высшую смысл и ценность. Природа, мифология, поэзия, философия – всё это «шифры» трансценденции, через которые она «себя сказывает». Философствование о ней носит неприкрыто тайный характер – мышление о трансценденции становится сверх-природным (мета-физичным). Следовательно, метафизика – это тайнопись. Причем, по Ясперсу, не может быть ни знаков, ни обозначений трансценденции. Ибо знак доступен непосредственно, а трансценденция – нет; трансценденция же запредельна. Поэтому на трансценденцию могут направлять лишь намёки, указания, то есть шифры, которые при этом к обозначаемому ими однозначно не привязаны.
Путь к трансценденции есть для каждого, но в обязательном порядке он неповторим и уникален. Прорваться к ней можно через обретение себя, смысла своего предназначения – через экзистирование. Причём, по Ясперсу, вскрытие своего «шифра», обретение своего самобытного Я экзистирующим человеком неизбежно приводит и к свободному толкованию-прочтению (интерпретации) другого и других через «расколдование» их «шифров». Но можно ли удостовериться в правильности своего экзистирования, можно ли удостовериться в том, что избранная мною версия толкования «шифра» транценденции истинна? И здесь однозначного ответа философ не даёт. Из его рассуждений мы понимаем лишь то, что трансценденция может быть обозначаема как Бог, о котором допустимо знать лишь то, что Он есть. Постижение Его таинств уже не входит в сферу собственно мышления. Критерием встречи с Ним (а равно и критерием истинности своей интерпретации) выступает как ни странно момент «онемения» или «молчания». Ясперс пишет: «Интерпретация находит свою границу там, где кончается язык. Она совершается в молчании. Но эта граница сама существует только благодаря языку. В процессе языкового сообщения молчание становится своеобразным способом сказать о чем-то. Это молчание … – молчание перед трансценденцией, исполненное на границе того, что может быть сказано». «Немота», «молчание», «невыразимость в слове» – единственно доступные человеку выражения чувства, обозначаемого словосочетанием «Бог есть». Мыслить же трансценденцию возможно, по Ясперсу, лишь «вмысливая» её в сферу предметного.
Итак, «пограничная ситуация» – это ситуация на грани смерти, но не сама смерть; ситуация, в которой мы сталкиваемся с ней лицом к лицу, но не умираем. В такие моменты человек предельно открыт Бытию, предельно свободен от каких бы то ни было условностей повседневной жизни и спекулятивных оправдательных обосновывающих наличную жизнь уловок разума. Сор тления обыденной жизни слетает с личности, и она предстаёт в пограничной ситуации такой, какая она есть на самом деле. И здесь высветляется сущность личности, её истинность – экзистенция. Но поскольку личность человеческая, её душа, рождена не из самой себя, то вслед за высветлением экзистенции в «пограничной ситуации» может проявиться для неё и Бытие высшего плана – трансценденция (Бог).
Прыжок в «пограничную ситуацию» свободен от каких бы то ни было стереотипных представлений о мире, бытующих в обществе. Более того, он не зависим от догматических суждений эпохи, от сословной принадлежности того, кто его осуществляет, от его этических предпочтений. Он осуществляется спонтанно, без предварительного плана. Правильнее было бы сказать, что «пограничная ситуация» настигает человека, а не человек стремится к ней. А потому мы не в праве говорить, пугая гуманное общество, об увлеченности «пограничными ситуациями», о сознательном провоцировании их. Хотя многие люди, познавшие острый привкус жизни нередко бессознательно ищут повторения тех ни с чем не сравнимых «адреналиновых» ощущений, рискуя при этом показаться в глазах современников странными, и даже не совсем вменяемыми людьми.

7 декабря 2000 года Южная Атлантика
Нет участи незавиднее, чем участь мореплавателя-одиночки. «В глазах людей он подобен чудаку», и, верно, так оно и есть.
6 мая 1990 года
… По неведомым мне причинам я родился не для лёгкой жизни, а для наслаждения ею через преодоление трудностей. Искру в меня заронило Азовское море, моя деревня Троицкое. Уже с семи лет жизнь моя потекла по необычному руслу…
12 ноября 2003 года. Подготовка яхты. Франция, Ла-Сиота.
… Должно быть, я сумасшедший, если по своей воле опять собираюсь пройти через весь этот ужас. Но именно такую жизнь я и люблю  - настоящую, когда в ночь стоишь за штурвалом в ревущем океане, за кормой догоняют громадные горы воды. Только там радость жизни переполняет меня. А на берегу ты не видишь рассветов из-за высоких домов и копоти от миллионов машин.
… За свою жизнь я понял, что радость жизни определяется действием, попыткой, усилием, а  не успехом.
… Я знаю точно, что жизнь слишком большая ценность, чтобы употреблять ее на одно лишь зарабатывание денег. Похоже единственный способ быть счастливым – это делать то, что тебе назначено судьбой.

 Сама по себе категория «пограничных ситуаций» появляется в XX веке, в светской демифологизированной и десакрализованной культуре середины . Экзистенциализм Ясперса появляется как реакция на тотальное распространение позитивистского и неопозитивистского мировоззрения. Между тем известно, что религиозная духовность в прошлом простиралась далеко за пределы храма и средневековый ненаучный человек в любом проявлении жизни стремился увидеть скрытый за покрывалом повседневности божественный смысл. Средневековый символизм означал то, что Божественное начало могло проявиться не только в строго обозначенном месте и времени (ритуальная служба). Священная одержимость в современном обществе относятся также вызывает к себе крайне настороженное отношение и ее считают чуть ли не маргинальным явлением, неверно отождествляя порой с религиозным фанатизмом...
Но говорит ли это о тотальном отсутствии священного трепета перед трансценденцией в современном техногенном мире? Об отсутствии попыток найти Высшее Божественное начало в живой жизни? Данный трепет сегодня не принимает форму средневековой аскетической одержимости, легализованной средневековым менталитетом. Но, тем не менее, он может искать себе другие выходы и находить их в безотчетных стремлениях сакрализовать жизнь человеческую через то, что принято сегодняшним укладом жизни. Какой канал к Высокому Бытию открывается современному человеку сегодня? Человеку, стерилизованному научным мышлением и настроенного против якобы «мракобесного» и «наивного» средневекового символизма. Сегодня не принято себя истязать, самозабвенно вещать о Божественном мире на манер «отцов церкви». Сегодня не принято даже писать романтических «утопий» о Голубом цветке. Сегодня в обществе свобода суждений, основанных на рациональной логике и повсеместное отстаивание прав гуманизма и утилитарной полезности мира вещей в Здесь-бытии…
В унисон разработке философской категории «пограничных ситуаций» К.Ясперса звучат высказывания другого известного мыслителя XX века – основателя логотерапии Виктора Франкла: «Именно в тех случаях, когда человек сталкивается с невыносимой и неизбежной ситуацией, когда он имеет дело с судьбой, которую невозможно изменить, например, с неизлечимой болезнью, стихийным бедствием или утратой близкого, ему дается шанс осуществить высшую ценность, постичь глубочайший смысл, смысл страдания. Ибо самое важное – это наше отношение к страданию, отношение, благодаря которому мы принимаем это страдание, берем его на себя» .
В ходе своей клинической практики известный психолог сталкивается со случаями забвения у некоторых современных людей желания искать ответы на смысложизненные вопросы. Он фиксирует симптомы своеобразного метафизического заболевания, которое называет экзистенциальной фрустрацией. «Человеческое стремление к смыслу жизни вполне может быть фрустрировано, и в таком случае логотерапия говорит об "экзистенциальной фрустрации". Термин "экзистенциальный" мы будем использовать в трех значениях: для обозначения 1) переживаемого существования как такового, т.е. специфически человеческого способа бытия; 2) смысла существования; и 3) личного стремления к выявлению смысла в своем существовании, т.е. воли к смыслу. Экзистенциальная фрустрация может привести к неврозу» .
Таким образом, вполне допустимо, что категория «пограничных ситуаций» в какой-то мере отражает для современного стиля мышления изначально присущую человеку черту «выслушать и другую сторону» Бытия. «Пограничные ситуации» в современном мире – это один из тех каналов, по которым человек может выйти за рамки наличного бытия-в-мире (Здесь-бытия). Канал, по которому ему могут открыться высшее измерение жизни, а также трансцендентное. Через них современный человек может истинно познать самого себя, тайны Божественного мира.

17 января 1999 года. Индийский океан.
 В океане отчетливее ощущается бесконечность мироздания, обостряется чувство одиночества, затерянности индивида. И все это помогает осознанию себя в этом мире...

11 марта 1991 года. Караана. Атлантика.
… Здесь, в одиночестве, вера и Бог не являются итогом суммы  догматических формул, но скорее являются неотъемлемой частью жизни.
     Увы, по моей духовной немощи я не могу сказать, что вера и Бог стали содержанием всей моей жизни. Но они являются реальной, существенной ее частью.
     В трудные минуты, когда мне кажется, что все мои физические силы истощены, когда дух мой находится в предельном напряжении, я чувствую помощь Бога и нахожу в себе новые силы. В такие трудные минуты приходит помощь, находящаяся не в физических законах земного шара.  Сверхъестественная помощь в трудный момент приходит.
     До этого плавания, хотя я и считал себя верующим, к стыду своему я должен признаться, я не читал молитвы. То ли из-за лени, то ли из-за духовной немощи. Здесь, в океане, и дня не проходит без молитвы, без размышлений о Боге. Я выписал основные молитвы на путевую штурманскую карту, теперь  они всегда передо мной. И я могу читать их в любое время.
    
Следует также заметить, что «пограничным ситуациям» применительно к моментам, связанным с риском для жизни присуща, некоторая культурная двойственность, выбрасывающая её порою в маргинальность. Двойственность эта связана, в первую очередь, с тем, что «пограничные ситуации» в ряде случаев могут ассоциироваться с «играми со смертью». Как мы уже сказали, «пограничная ситуация» сама настигает человека и разумно контролировать её появление невозможно. Видеть же в ней самоцель своего действия было бы для любого нормального человека непростительным грехом. Поэтому в здоровом теле любой культуры мы никогда не найдём профессии «пограничника» в чистом виде. Однако многие виды человеческой деятельности просто обречены на появление в их биографиях их адептов «пограничных ситуаций», когда последние сознательно идут на риск. Именно здесь экзистенциальное вскрытие высших смыслов бытия в «пограничных ситуациях» начинает обрастать свойственной всему земному амбивалентностью: оправданность – неоправданность риска, стяжание божественного света в преодолении суровых испытаний на своём пути или же напрасное искушение Бога.
И от подобных глубоко личностных размышлений не застрахован ни один представитель опасной профессии.

2 сентября 1993 года.
Если подсчитать, сколько критических моментов на грани жизни и смерти было у меня... Это не поддается арифметике. Они остаются глубокими рубцами на моем теле, в сердце и в душе. Я часто задаю себе вопрос, не искушаю ли я Господа Бога, не слишком ли далеко я захожу в поисках приключений?
Как бы я не добивался безопасности моих экспедиций, надеясь на Господа Бога и на свой жизненный опыт, но с каждым разом я сознательно иду на увеличение степени риска, чтобы глубже познать собственные возможности.