Воспоминание о прошлом. Книга 1. Главное событие

Александр Табачник
НЕЗАБЫВАЕМОЕ   ПРОШЛОЕ
(воспоминания и размышления)

. Иркутск
   2005-2020г.г. 
;
УДК 821.161.1
ББК 84(2=Рус)7
Т 12
Автор выражает благодарность
Фёдору Гарлузе
за техническую помощь в работе на компьютере.

Табачник А.Д.
Т 12   Незабываемое прошлое
(воспоминания и размышления)

Книга 1. Главное событие
Иркутск: Типография ЧП Ярцевой И.А.
2005 г. – с  336…©   Табачник А.Д., 2005

Победе над фашистской Германией,

участникам Великой Отечественной войны

1941-1945 г.г. и труженикам тыла,

памяти жертв

нацистского террора и сталинщины,

памяти безвинно расстрелянных

моих родителей и родственников

я посвящаю эту книгу.

КНИГА  ПЕРВАЯ

ГЛАВНОЕ   СОБЫТИЕ

г. Иркутск  – 2005-2020 г.г.
;
 
ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие – 9
Глава 1. Откуда я – 12
Глава 2. Ущербное детство – 15
НАЧАЛО БОЛЬШОГО ТЕРРОРА – 15   
СИРОТСТВО – 17
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ К ТЕТЕ – 24
Глава 3. Сталин и сталинщина – 31
НЕОБХОДИМОЕ ПОЯСНЕНИЕ – 31
 ИТАК, О СТАЛИНЕ И СТАЛИНЩИНЕ – 33
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВОЖДЯ – 36
 ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ВОЖДЯ – 40
ВОЕННЫЙ СТРАТЕГ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИГРОК? – 45 ВЕЛИКИЙ ЭКОНОМИСТ ИЛИ
 ВОЕННЫЙ ХОЗЯЙСТВЕННИК? – 54
 ГЛАВНЫЕ ОШИБКИ И ПРЕСТУПЛЕНИЯ СТАЛИНА – 57
КТО И В ЧЁМ ВИНОВАТ? – 61
МОИ ЛИЧНЫЕ ВЫВОДЫ – 69
Глава 4. Война и оккупация, Холокост – 71
НАЧАЛО ВОЙНЫ – 71
ПОПЫТКА ЭВАКУАЦИИ – 75
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ВРАГОМ – 82
НАЧАЛО ХОЛОКОСТА – 87
БАЛТСКОЕ ГЕТТО;
НЕМЕЦКО-РУМЫНСКАЯ ОККУПАЦИЯ – 89
РУМЫНСКИЕ ОККУПАНТЫ – 102 
ИТАЛЬЯНСКИЕ ОККУПАНТЫ – 110 
ВЛАСОВЦЫ – 114 
ПОД КОЛПАКОМ ПОЛИЦИИ – 115 
МЫ ЖИЛИ И НАДЕЯЛИСЬ – 120 
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ОККУПАЦИИ – 125 
ОСВОБОЖДЕНИЕ – 133 
О ХОЛОКОСТЕ И АНТИСЕМИТИЗМЕ – 135 
ПОСЛЕ ОККУПАЦИИ – 146
Глава 5. Главное событие – Победа – 152
ТОРЖЕСТВО   СПРАВЕДЛИВОСТИ – 152
ЦЕНА   ПОБЕДЫ – 155
Глава 6. Какой он – фашизм – 160
ИТАЛЬЯНСКИЙ ФАШИЗМ – 161 
НЕМЕЦКИЙ ФАШИЗМ (НАЦИЗМ) – 165 
«ВЕЧНЫЙ ФАШИЗМ» – 167 
ОБЫКНОВЕННЫЙ ФАШИЗМ – 168
Глава 7. Эти нескучные школьные годы – 172
НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ – 172
УРА! Я – КОМСОМОЛЕЦ! – 176
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ – 178
ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ И УЧИТЕЛЯ – 182
ПОКУШЕНИЕ НА КОЛХОЗНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ – 189
БУДНИ, БУДНИ…– 193 
ЛОЖКА ДЁГТЯ. ПРОЩАЙ, ШКОЛА! -197
Глава 8. У самого синего моря – 201
ПОХОЖДЕНИЯ МЕДАЛИСТА – 201
АХ, ЭТА ОДЕССА! – 219
 МОЙ ИНСТИТУТ – 222
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ – 224
НЕБОЛЬШОЕ ЗАМЕЧАНИЕ – 230
ОДЕССКИЕ «ПРИКОЛЫ» – 231
ЯЙЦА, ПИВО, ВИНОГРАД – 239
БРЮКИ КЛЁШ – 242
СПОРТ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ – 244
 А ВЕДЬ БЫЛА ЕЩЁ И УЧЁБА – 252
ПОДРУЧНЫЙ ПАРТИИ – 264
НАЧАЛО ВОЕННОЙ «КАРЬЕРЫ» – 271
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ. СМЕРТЬ ВОЖДЯ – 277
ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ПРАКТИКА – 279
СТРАНА НА ПОДЪЁМЕ – 285
ОДЕССКАЯ КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА – 293

ПОСЛЕСЛОВИЕ – 302

ПРИЛОЖЕНИЯ (очерки) –315

ФОТОМАТЕРИАЛЫ(в книжном изданиии)






Предисловие

В нынешнее непростое время очень многие деятели культуры, военные, политики, общественные деятели берутся за перо, чтобы на промежуточном или заключительном отрезке своей жизни подвести некоторые итоги, осмыслить пережитое, проанализировать настоящее и заглянуть в будущее.
   Ничего предосудительного в этом не вижу, так как для старшего поколения россиян прошедший XX век оказался трудным временем, тяжёлым испытанием воли, совести, физических, интеллектуальных и духовных сил.
   Немалую роль в таком активном стремлении к самовыражению сыграли изменение общественного строя нашей страны, демократизация общества и смягчение идеологического климата, получение возможности реализовать своё право на свободу слова.
   Мне представляется, что каждый человек, проживший содержательную и интересную жизнь, наполненную борьбой, яркими впечатлениями и переживаниями, успехами и неудачами, встречами с замечательными людьми, и умеющий критически мыслить, чётко и ясно излагать свои мысли, имеет моральное право на попытку литературной обработки своего жизненного материала, на публичное выражение своего мировоззрения.
   И вовсе не так важно, кем был и есть такой человек по своему общественному положению и профессии – учёный ли, журналист, политик  или простой, рядовой человек, в недалёком прошлом презрительно наречённый «обывателем».
   Хотя автор - инженер по образованию, проектировщик, но он себя скромно относит к племени «обывателей» и не находит в этом ничего зазорного.
   Современный обыватель – это и есть в нашем российском обществе самый распространённый тип человека, который не витает в облаках, не выпячивается, не претендует на власть и богатство, а стремится жить мирно, с достатком, растить детей, строить дома и заводы, выращивать плоды и злаки, писать стихи, лечить людей и делать множество других добрых дел себе и людям на пользу, «проживая, как правило, на одном месте» (см. словарь В.Даля).
   Смею утверждать, что сейчас и у обывателя есть общественный кругозор – точка зрения и даже мировоззрение на события давно минувших дней и на нашу сложную, неоднозначную и порой довольно жестокую российскую и мировую действительность.
   Правда, не все могут их чётко выразить и дать этим событиям свою окончательную оценку. Но огромное большинство народа уже избавилось от иллюзий эпохи коммунистического тоталитаризма, проникается пониманием того, что только свободный человек в рамках правового гражданского общества может получить равные возможности для своего развития и выбора своей судьбы.
   К сожалению, ожидавшаяся российская демократия на деле оказалась уродцем и не оправдала надежд большинства россиян…  Но на этом ведь жизнь не кончатся!
…Время бежит неумолимо, оно вечно. А жизнь человеческая, как правильно поётся в песне, - « это миг между прошлым и будущим».
   У времени есть свои пики, свои вершины. С этих вершин можно обозреть и то, что было в прошлом, и то, что происходит вокруг, а также попытаться вглядеться в туманную даль будущего. Хватило бы только зоркости взгляда и умения осмыслить увиденное, добросовестно преподнести его читателю…
   Возможно, моя скромная жизнь и не достойна была бы книжной публикации, если бы не оказалась на ухабистой дороге Истории и не попала под «красное колесо» сталинских репрессий и «коричневую чуму» гитлеровского фашизма.
   Оба эти страшные исторические явления принесли человечеству колоссальные жертвы и разрушения, на много лет изуродовали судьбы стран и народов, что отразилось на жизни ряда поколений.
   И по сей день сознание множества людей ещё остаётся отравленным духом тоталитаризма, рабской тоской по «сильной руке», по вождю-кумиру, который   приведет нас в райские кущи, в светлое будущее…
…Именно поэтому мне пришлось уделить в своей книге так много места   таким одиозным фигурам, как Сталин и Гитлер – двум крупнейшим политическим злодеям ХХ века, - чудовищам в человеческом обличье.
…Настоящую книгу я замыслил не только как воспоминания о лично прожитой   жизни, о превратностях и ударах своей судьбы, но и постарался рассказать, как эта судьба переплелась с Судьбой   своей страны и всего нашего народа. Воспоминания о прошлом и пережитом перемежаются с попытками осмыслить наиболее значимые события сталинской эпохи.
   В ХХ веке произошло много важнейших событий в нашей стране и мире. Однако на первом месте по значимости в Истории, в судьбах большинства народов мира, по моему мнению, стоит Победа - великая победа Советского Союза и его союзников над германским фашизмом и японским милитаризмом во второй мировой войне.
   Эта победа досталась нам исключительно высокой ценой – жизнями миллионов советских людей, разрухой экономики, муками и страданиями народа. Однако этой ценой наша страна была спасена от порабощения со стороны немецкого фашизма, от полного уничтожения её суверенитета и целостности государства, от ликвидации целого ряда народов.
   Поэтому для меня и большинства моих соотечественников Победа навсегда останется главным событием нашей жизни.
   Книга эта адресована моим родным и близким людям, приятелям и знакомым, а также всем согражданам, которым небезразлично прошлое, настоящее и будущее нашей страны.
…Приложения и фотоматериалы приведены в конце книги.
 
Глава 1. ОТКУДА Я

Родился я 4 декабря 1931 года в семье советских служащих в городе Балта Одесской области. В определённой степени, считаю себя одесситом, так как 5 лет жил  и учился в этом бесподобном городе, впитал в себя его дух и проникся специфическим, неистребимым уже, восприятием  людей и событий сквозь призму одесского юмора. Именно поэтому мне близко творчество Михаила Жванецкого и Романа Карцева, Леонида Утёсова и Эдуарда Багрицкого.
   Кстати, о моём родном городе Багрицкий когда-то очень мило написал в своей поэме «Дума про Опанаса»:
Балта - городок приличный,
Городок - что надо!
Нет нигде румяней вишни,
Слаще винограда…
Балта в своё время была, видимо, незаурядным местом, если сумела привлечь к себе внимание таких знаменитых людей, побывавших в ней, как: Амвросий (Василий Гудко) – священномученик, Багрицкий Э.Г., Блюхер В.К., Давыдов Д.В., Дерибас Х., Елена - королева Румынии, Железняк Максим, Калинин М.И., Карпов Анатолий, Катаев В.П., Котляревский И.П., Котовский Г.И., Коцюбинский М.М., Кутузов М.И., Николай II Романов, Пушкин А.С., Суворов А.В., Толстой Л.Н., Якир И.Э. и многие, многие другие… (Сведения почерпнуты из интернетовского сайта: «Город Балта»).
   Балта дала миру космонавта Шонина Г.С., а также ряд известных писателей, журналистов, художников, историков, поэтов, учёных, политиков, одного кинорежиссера и одного композитора… Мне лестно побывать хотя бы на бумаге в такой представительной компании…
   Однако семейная хроника толковала, что в действительности я родился в Тирасполе, где жили и трудились до роковых 1937 и 1938 годов мои незабвенные родители, о чём я ещё буду не раз упоминать…. Несколько слов о своей фамилии.
   Фамилия Табачник - не очень распространённая, хотя и не редкая.
   В одном из словарей фамилий я нашёл едва ли десяток таких фамилий людей, родившихся и проживавших, в основном, на Украине и в Молдавии. Украинский вариант этой фамилии – Тютюнник (от слова «тютюн», то есть табак…), что наводит на мысль о профессиональных корнях её происхождения. Забегая вперед, скажу, что у одного из моих друзей юности и соседа по дому фамилия была Горошник (от слова «горох» …). Видимо, наши с Гришей Горошником предки специализировались на производстве или торговле соответствующими товарами. Правда, товар его предков был куда полезнее, чем товар моих прародителей… Но что поделаешь - спасибо хоть за то, что не торговали алкоголем, а то моя   фамилия могла бы вдруг оказаться «Алкашник»...
   В России подобие моей фамилии приобрело русифицированный вариант – Табачников. Табачниковых в России оказалось довольно много, из чего не следует делать поспешный вывод об отдалённости или близости наших родственных связей. Скорее всего (это моё предположение), окончание фамилии должно было переориентировать отделы кадров и «первые отделы» госучреждений и предприятий на благожелательное отношение к пресловутому пятому пункту анкетных данных, а также на более спокойную реакцию начальников и чиновников всех мастей. К сожалению, довольно избитая притча-анекдот о том, как еврей менял фамилию (Цукерман – Сахарович – Сахаровский – Сахаров) не так далека от истины… Но, Боже упаси, - кого-то упрекать в этом: ведь таким образом люди старались выжить в тоталитарном обществе, где фамилия порой играла судьбоносную роль…
Вернёмся, однако, к моим воспоминаниям.
   Воспоминания детства… Они   настолько отрывочны, что невольно задаёшься вопросом: или взрослая память слаба и «не тянет» их из забвения прошлого, или детство было серым и непамятным. У некоторых литераторов - мемуаристов нередко очень здорово получается: воспоминания детства расписаны, как по нотам, во всех подробностях и чуть ли не по часам. Видимо, с детства готовились к мемуарам… К сожалению, у меня так не получается.
…Жили мы недалеко от Днестра в большом (так мне казалось) многоэтажном благоустроенном доме, в немаленькой по тем временам двухкомнатной квартире. По Днестру тогда проходила граница СССР и Румынии, и Тирасполь был, следовательно, пограничным городом.
   К 1937 году наша семья насчитывала шесть человек: бабушка Катя (Гитл), отец Давид, мать Ривва, я с годовалой сестрёнкой Светой и родная мамина сестра - наша всеобщая любимица, хохотунья и добрячка тётя Минна, которая была старше меня всего на четырнадцать лет.
   Формально «президентом» семьи считался отец, но фактической правительницей, насколько мне помнится, была бабушка. Она была и шеф-поваром, и судьёй в семейных коллизиях, и главным воспитателем, и многим, многим другим…
   Отец работал главным бухгалтером в Молдавторге, мать - там же, секретарём-машинисткой. В семье был определённый достаток (по тем временам) и не помню, чтоб меня и сестрёнку в чём-то сильно ограничивали.
   Не знаю, в каком направлении меня воспитывали тогда родители, но отчетливо помню эпизод, когда в день моего рождения (четырехлетия) я «насмерть» стоял на пороге нашей квартиры и придирчиво осматривал гостей, задавая им одинаковый вопрос: принесли ли подарок…
   Как это ни странно, такие ранние замашки не перешли позже в жажду «вещизма» или эгоцентризма, но это, видимо, потому, что 1937 год круто переменил и нашу семейную жизнь, и жизнь всей страны.
 
Глава 2.  УЩЕРБНОЕ ДЕТСТВО

НАЧАЛО БОЛЬШОГО   ТЕРРОРА

В страну пришёл Большой Террор. Пишу это с заглавных букв, потому что такое явление воспринималось тогда многими, а в особенности детским воображением, напуганным нагрянувшим сиротством, - как пришествие Чудища из сказки «Аленький цветочек».
   1 декабря 1934 года врезалось в память на всю жизнь непонятным поначалу, но страшным сообщением по радио: «Враги народа убили товарища Кирова»…
   Мне было всего три года без трёх дней, и я представления не имел о том, кто такой товарищ Киров, и кто такие «враги народа». Но по реакции взрослых понимал, что произошло что-то необычайно ужасное.
   У нас в большой комнате (одновременно – гостиной и спальни родителей) на видном месте стоял солидный и довольно редкий по тем временам радиоприемник ВЭФ (рижский), который меня очаровывал загадочным зелёным огоньком. Как мне казалось, этот огонёк был источником приятных мелодий и множества голосов внешнего, ещё мало понятного, мира.
   Оттуда, из этого мира, и пришло сообщение об убийстве Сергея Мироновича Кирова.
   Напомню читателям молодого поколения, что Киров был пламенным трибуном революции, верным соратником тогда уже великого Сталина (так об этом многие годы писала советская пресса). В начале 30-х годов он возглавлял ленинградскую парторганизацию ВКП(б), много ездил по стране, был талантливым организатором промышленности, пропагандистом ленинских идей, принципиальным сторонником социализма и очень популярной политической фигурой.
   Как выяснилось многие годы спустя, Сталин планомерно, одного за другим, устранял из своего окружения не только своих политических оппонентов – Троцкого, Бухарина, Каменева, Зиновьева и других, но и потенциально опасных, на его взгляд, верных ему соратников. Исторические документы говорят о том, что с Кировым Сталин был в тёплых, дружеских, отношениях, и вроде не видел в нём политического конкурента. До сих пор это загадочное убийство не раскрыто, а существующая версия, что убийца Николаев был подослан политическими противниками Сталина, пока не опровергнута…
   Но для Сталина это убийство стало политическим подарком, козырем, который он умело использовал для развертывания массовых репрессий в стране и создания тоталитарного государства. Была объявлена официальная война «врагам народа», убившим товарища Кирова…
   Не встречал нигде в литературе и прессе каких- либо указаний на историческую аналогию: использование Сталиным убийства Кирова в 1934г. подобно использованию Гитлером поджога в 1933 году германского рейхстага, послужившего сигналом к разгулу немецкого фашизма. Но, видимо, Сталин и Гитлер многому старались научиться друг у друга, и у них это успешно получалось…
…Однако тогда, в далёком 1937 году, рядовые граждане, да и многие советские руководители, ещё толком не понимали истинной сущности нарождающейся сталинщины и совершенно искренне и гневно восприняли вылазку мнимых врагов народа как подлый удар по социалистическому строю.
   Организованная Сталиным и его подручными: Вышинским, Ягодой, Ежовым, Берией и другими кампания политического террора, продолжавшаяся почти до смерти Сталина в 1953 году, то есть почти 20 лет(!) вылилась в организацию по всей стране концентрационных лагерей – целого архипелага ГУЛАГ, так точно и страшно описанного в своей книге Александром Солженицыным.
   Катастрофа происшедшего состояла не только в том, что безвинно пострадали сотни тысяч семей и миллионы граждан, но и в том, что в стране воцарилась гнусная атмосфера доносительства, беззакония, лицемерия и лжи, культа личности «вождя и учителя всех народов» (выражение советской прессы). Этим культом прикрывались все злодеяния кремлёвского режима против своего собственного народа.
…Вот и в нашу семью в конце рокового тридцать седьмого пришло горе - «взяли» отца. Так тогда говорили: не арестовали, а взяли.
   Взяли очень просто: поздно ночью раздался громкий, требовательный стук в дверь.
   В квартиру вошли трое мужчин. Помню лишь, что один из них был то ли в солдатской, то ли в офицерской шинели. Старший из них потребовал, чтоб отец немедленно оделся. Вся семья была, конечно, разбужена. Мы, дети, не понимали - что к чему и были перепуганы. Отец молча оделся, обнял на прощанье маму и нас и ушёл в небытие… Так творился советский «суд» – «самый справедливый суд в мире», как в остроумном отчаянном выкрике выразился Трус – один из героев гайдаевского кинофильма…
   Началась новая жизнь, кончилось нормальное детство.

СИРОТСТВО

Недалеко от нашей квартиры жила родная сестра матери – тётя Белла. Это была очень красивая, фотогеничная женщина. По нынешним меркам она сегодня запросто была бы востребована как фотомодель   (кстати, в будущем почти так и случилось, но об этом - попозже). Её муж - Низгурецкий Михаил Робертович был профессиональным музыкантом – скрипачом, закончил знаменитое одесское музыкальное училище Столярского. Дядя Миша был замечательно остроумным, начитанным и образованным человеком, истинным одесситом. Обожая острое словцо и обладая к тому же изрядной долей сарказма и критического отношения к жизни, дядя Миша вместе с тем был очень душевным человеком, сыгравшим в нашей жизни - моей и сестёр Светланы (родной) и Марины (двоюродной) – решающую роль.
…В то смутное и ужасное время, когда взяли моего отца, почти одновременно забрали и отца моей двоюродной сестры   Марины, тоже дядю Мишу, мужа второй по возрасту дочери моей бабушки- тёти Сарры.
   Я извиняюсь, что только сейчас вернулся к своей бабушке, но уж таков жанр данного повествования, в котором приходится то и дело забегать вперед или возвращаться назад…
   Бабушка Катя (по-еврейски и ласково-Гителе) родилась, кажется, в 1873 году и имела сильную женскую генетическую основу: пять её детей оказались дочерьми и только один - сыном.
   Перечисляю их в порядке появления на свет божий: Ривва (мать моя и Светы), Сарра (мать Марины), Белла (детей не было), Полина (мать Марата) и Минна (мать Марка). Каким по счёту был сын Володя, – не помню. Его дочь – Евдокия (Дуся)
   Так вот, будучи женщинами с сильным характером, все бабушкины дочери достойно проявили себя в последующей жизни.
   Моя мать и тётя Сарра после ареста своих мужей энергично занялись поиском правды - вначале в Тирасполе, а затем и в Москве.
   Эти старания кончились их арестами. Таким образом, я и мои сестры Светлана и Марина в одночасье оказались круглыми сиротами.
   У тёти Беллы с дядей Мишей не было своих детей, и они взвалили на себя огромный груз забот, взяв к себе на иждивение трёх осиротевших племянников и нашу бабушку.
…Чтобы понятней были дальнейшие события нашей семейной жизни, снова придётся сделать небольшое отступление и вернуться к предшествующим эпизодам.
   Дом, в котором мы жили, был населен многими номенклатурными работниками. Эта категория партийных и государственных служащих была теми приводными ремнями, которые связывали советскую власть и партийное руководство с широкими народными массами…
   Над нашей семьей жил весьма важный чин – прокурор (то ли городского, то ли районного масштаба). О нём мать и бабушка говорили на пониженных тонах, почти шёпотом… Самого прокурора я, конечно, не помню, но его сыночка, довольно крупного, не по годам, отпрыска семи-восьми лет я запомнил надолго.
   Дело в том, что в большом нашем дворе мы с прокурорским сыном и другими сверстниками часто играли в песочнице, качались на качелях, ссорились и мирились. Но почти во всех эпизодах этот самый злополучный «номенклатурный ребёнок» пытался верховодить. К этому его, видимо, стимулировали   физические кондиции и какая-то природная агрессивность, что ли, а быть может - прокурорский климат в его семье…Часто он носил с собой увесистую палку, которую пускал в ход в критических ситуациях.
   Не помню,   из-за чего, но как-то мне очень больно досталось от него по голове этой самой палкой. В пылу отчаяния и мести, то есть, выражаясь юридическим языком, в состоянии аффекта, я ничем иным не сумел ответить, как нанести коварный ответный удар: захватил в обе ладони две горсти песка и бросил их в лицо террориста…Ослепив его таким образом, я поспешил удалиться с поля сражения под восторженные крики ребят и совершенно дикие вопли пострадавшего обидчика.
   Ах, если бы я мог знать заранее, к каким последствиям я подтолкнул ход последующих событий!..
   Не прошло и часа, как раздался громкий стук в дверь нашей квартиры, и в неё ворвалась разъяренная мать пострадавшего - «бедного ребенка». Детали этой разборки не помню, но заключительный аккорд прокурорши прозвучал однозначно: «Это вам (то есть нашей семье…) так просто не пройдёт!»
   Действительно, так просто не прошло. Сейчас трудно сказать, этот ли эпизод послужил детонатором доноса на отца и его последующего ареста или это оказалось стечением обстоятельств. Но хочу заметить, что в обстановке всеобщего страха и опасения, в удушливой атмосфере подозрительности и доносительства всякие неосторожные, опрометчивые поступки и высказывания людей и даже их малолетних детей могли послужить поводом для расправы - из-за низменных побуждений: зависти, злобы, жажды мести или наживы, верноподданичества, стремления к карьере…
   Развязка нашей семейной трагедии оказалась такой: отец и мать были репрессированы по статье 58 Уголовного Кодекса - за измену Родине, т.е. как «враги народа». Никто из нашей семьи не знал, какое наказание им было назначено.
   Тогда на эти вопросы не отвечали официально, да и спрашивать об этом все боялись: во-первых, из-за опасения «попасть на крючок» за излишнее любопытство, а во-вторых, из-за боязни получить обескураживающий и обрубающий все надежды ответ: р а с с т р е л…
   Большинство пострадавших родственников почему-то было уверено, что высокое начальство «разберётся», что справедливость восторжествует, что «великий Сталин» сумеет отличить действительных врагов народа от мнимых. Многие верили, что арест продлится недолго, и даже скептики уверяли, что максимальное наказание будет не более 10 (…) лет лагерей (почти всем пострадавшим родственникам на их запросы отвечали: 10 лет без права переписки…).
   Но мало кто тогда знал, что враг народа № 1 – Иосиф Сталин - сознательно обрёк ни в чем не повинных своих соотечественников, сотни тысяч мужчин и женщин, на расстрелы без суда и следствия   - только по лживым и подлым доносам многих тысяч других соотечественников – для запугивания несогласных и просто вольно мыслящих  граждан.
   Ведь так называемый «суд» творился особыми «тройками» - быстро, беспощадно, без даже какого-нибудь элементарного разбирательства.
   Так происходило растление огромного народа, который гордо и лицемерно властями   именовался: «великий советский народ»…
   Когда в 1956 году, после разоблачения   Никитой Хрущёвым культа личности Сталина, я обратился к тогдашнему Председателю Президиума Верховного Совета СССР Клименту Ворошилову по вопросу реабилитации моих родителей, я в установленном порядке – через Генпрокуратуру и «компетентные органы», уже в Иркутске, получил соответствующие справки об их посмертной реабилитации.
   Но что характерно было для советской бюрократической машины - даже тогда, в период начавшейся политической оттепели, представитель «компетентных органов» (кажется, майор КГБ), с прискорбным выражением лица, выдавая мне лично в здании управления на улице Литвинова эти справки, выразил фальшивое сочувствие, а на вопрос о кончине родителей лицемерно ответил, что они умерли в лагерях от болезней…
   Немало лет я пребывал в этом заблуждении, пока не получил официальные свидетельства о смерти, где было указано, когда и как мои родители погибли. Они были расстреляны по приговору уже упомянутой пресловутой «тройки». Это были местные и региональные карательные органы сталинского режима, осуществлявшие на практике государственный террор - без всякого следствия и суда.
…За каждого из расстрелянных родителей я получил после их реабилитации по…100 рублей компенсации (это была их двухмесячная зарплата). Такова тогда была цена загубленных государством жизней своих граждан! (Кстати замечу, что и сейчас эта цена с учётом инфляции не намного возросла…).
   Я долгое время не мог привыкнуть к своему сиротству. Мне всё казалось, что вот-вот появятся, как в сказке, мои родители, и жизнь войдёт в привычную колею…

…Как бы то ни было, но в 1938 году я и мои сёстры оказались круглыми сиротами и были взяты на воспитание моими ближайшими родственниками - уже упомянутыми дядей Мишей и тётей Беллой.
   Дядя в то время работал в тираспольском кинотеатре тапёром и исполнял для немых кинофильмов соответствующие музыкальные аккомпанементы на рояле. Попутно, так сказать, он давал уроки музыки на скрипке, большим знатоком и мастером которой являлся долгие годы своей жизни.
   После ареста родителей нашу семью, уж не знаю по какому праву, лишили квартиры, и мы: дядя, тетя, бабушка, я и две сестры вынуждены были жить в «отдельной» полуподвальной неблагоустроенной комнате длиной около шести и шириной около двух метров. Эта «кишка», как мы её называли, была и спальней, и кухней, и «гостиной». Впрочем, гостей в ней, как мне помнится, почти не бывало, так как общаться в то время с «троцкистами» нельзя было: ненароком загремишь тоже под 58 статью Уголовного кодекса.
   С той поры кличка «троцкист» накрепко приклеилась ко мне и сопровождала меня долгие годы – в школе и даже в институте.
   Нетрудно представить себе, как это меня оскорбляло и обижало, тем более что я долгое время был октябрёнком, пионером и комсомольцем, и откровенно, от всей души, верил партии и правительству, идеалам социализма и искренне, как отца родного, любил и уважал Сталина – так меня воспитала школа, и это тогда казалось естественным…
   В «кишке» долгими осенними и зимними вечерами мы с сёстрами читали книжки. Собственно, читал я, а они, малолетки (одной было 3, а другой 2 года), меня внимательно слушали.
   Читать меня научила (примерно в пятилетнем возрасте) моя тётя Минна, ещё в благополучное время. Самыми любимыми были сказки великого Шарля Перро: «Синяя борода», «Кот в сапогах» и другие.
   Великолепно оформленная, большого формата, с замечательными гравюрами, книга этих сказок зачитана была буквально до дыр.
   Я был очень впечатлительным мальчиком (к сожалению, эта черта осталась и до сей поры…). В сказке о коте в сапогах моё воображение поражало немыслимое и загадочное превращение обыкновенной, как мне казалось, кошки - в мышь или во льва…
   Но самой страшной и манящей была сказка о Синей Бороде. Маленькая сестрёнка Света в определённом месте повествования, когда жена Синей Бороды–героиня сказки - ожидает страшной казни от своего жестокого мужа и просит свою сестру Анну подняться на башню замка и посмотреть, не скачут ли ей на помощь её братья, заливалась слезами, прося:- «Ну, быстрее же, скачите, спасайте её от Синей Бороды!..» На всю жизнь запомнились эти драматические минуты ожидания казни и слова отчаяния и надежды: «Сестра моя Анна, ты ничего не видишь?!» и ответы Анны: «Я вижу только, как солнце сияет и трава зеленеет!»   И снова отчаянное: «Сестра моя Анна, ты ничего не видишь?!»
   И, наконец, вздох облегчения: «Я вижу облако пыли и скачущих всадников!» Ура! Наша героиня спасена!..
   С той поры уже минуло свыше шести десятка лет, но при редких встречах с сестрой Светой я восклицаю: «Сестра моя Анна!..».
   Кроме детских книжек, у меня было ещё одно хобби: игра на скрипке…Игрой это, конечно, нельзя было назвать ни по каким меркам. Это было жалкое пиликанье.Дядя Миша всеми силами старался меня втянуть в свой волшебный мир музыки и привить мне любовь к скрипке, навыки владения ею. Для этого он ввёл даже особую систему поощрения: за полученную хорошую оценку я допускался посмотреть фильм в кинотеатре, что для меня было настоящим праздником. Но, увы! - все его старания были напрасны. «Да, - вздыхал он,- тебе медведь на ухо наступил!..» Я трогал своё ухо, убеждался, что оно не повреждено и ещё долго недоумевал, откуда взялся этот медведь…
…Точных подробностей нашего выселения из квартиры не помню, но в памяти осталась из всего имущества семьи огромная никелированная двуспальная кровать (отца и матери), которая в разобранном виде чудом сохранилась и стояла в кладовке в ожидании своей будущей судьбы. Поместить её в «кишке» не было никакой возможности.
Эта кровать была примечательна ещё и тем, что кроме сплошного никеля имела оригинальную конструкцию и инкрустацию. Все стойки и стержни-палочки были не круглые, а квадратные, а панцирная сетка до того была тугая, что я на ней в отсутствии родителей и под нескрываемым одобрением бабушки совершал акробатические этюды, как циркачи на батуде…
… Положение дяди Миши было весьма незавидным: на шее, как говорится, было пятеро иждивенцев: жена, тёща, две племянницы и довольно трудноватый в воспитании племянник, то есть я…
   Заработок дяди, видимо, был не ахти какой. Кроме того, жить вшестером в кишкообразной полуподвальной комнате было очень тяжело.
   В 1940 году семья Низгурецких переехала в Кишинёв, а оттуда, незадолго до войны, навсегда переселилась в уральский город Серов, где дядя Миша работал сперва крупным администратором на металлургическом заводе, а затем с тётей Беллой основали замечательный дом культуры металлургов, в котором они во всеём блеске раскрыли свои артистические таланты.

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ   К   ТЁТЕ

 Решение проблемы явилось в лице моей двоюродной бабушки (родной сестры бабы Кати) – Винер Евы Борисовны, которую я называл тётей.
   Эта маленькая замечательная женщина приехала из Балты в Тирасполь, чтобы взять меня на воспитание, то есть практически усыновить. Как мне она потом много раз рассказывала, дядя Миша её предупреждал, что я «трудный ребёнок» и попорчу теёте Еве  немало нервов. Но она была не замужем, детей не имела, и самое главное – была чрезвычайно сердобольна, очень любила моих родителей, не могла пройти мимо постигшего нас горя.
   Тётя Ева имела среднее медицинское образование, была сестрой-акушеркой высокого уровня, с огромным опытом и авторитетом. Кроме того, она успешно справлялась с медицинской техникой и к моменту моего переезда из Тирасполя работала в электросветолечебнице города Балта, где в кабинете физиотерапии обслуживала чуть ли не полгорода. (Напомню любопытным, что до Великой Отечественной войны этот приличный городок разросся до солидных размеров с численностью населения около 30 тысяч человек).
   Детали моего переселения не помню. Это было примерно во второй половине 1938 года, после ареста моей матери. Запомнил только, что в качестве «приданого» за мною последовала уже упомянутая выше никелированная кровать…
   Главная улица в Балте называлась тогда именем Сталина, как и тысячи улиц нашей необъятной страны. Улица эта простиралась параллельно реке Кодыма через весь город, тянулась несколько километров и прямо вела: на восток -  к селу Бондзары, на запад – к селу Мироны. Строго говоря, за пределами города это уже была не улица, а дорога районного значения, но мы, ребята, рассматривали эту невероятно прямую, почти без изгибов, дорогу как продолжение главной городской улицы. Другой главной улицей была перпендикулярная Сталинской - улица Ленина. Как это ни странно, но в таком соотношении – геометрическом и иерархическом - позже, после разоблачения культа личности Сталина, мне представлялись роли этих двух вождей мирового пролетариата… Ленин ещё долго в нашем затуманенном сознании воспринимался как истинный борец за социализм и счастье народное, а Сталин его как бы отодвинул на задний план и пошёл своим коварным и порочным путём, приведшим наш народ к неисчислимым бедствиям и невиданным в истории жертвам.
   Ещё нескоро мы откажемся от своих заблуждений типа: ах, если бы Ленин был жив, не было тогда ошибок и жертв, как при Сталине!.. При этом игнорируется тот факт, что Ленин, Троцкий, Сталин и их соратники-большевики – это политики одной генерации, убеждённые, идейные сторонники насильственных революционных преобразований в обществе.. Кроме того, это были люди непомерных амбиций. Каждый из них претендовал только на первую роль в политике, и ради личной власти и поставленной цели мог пойти на любые народные жертвы.

…Но вернёмся в довоенную Балту.
   Улицы центральной части города и основные магистрали были вымощены гранитным булыжником, а часть тротуаров заасфальтирована. Не это ли - свидетельство высокого городского статуса Балты, входившей в состав Одесской области?
   Не помню насчёт театра, но кинотеатр точно был в городе - сам многократно ходил в него за 10 копеек…
   Кроме этого, в городе был стадион, а также огромный и великолепный православный собор, расположенный в левобережной части города, на самом высоком холме, откуда открывалась панорама всего города, раскинувшегося в долине Кодымы - меж двух продольных холмов.
   Мне и сейчас этот собор видится как выдающееся по тем временам культовое сооружение, внушавшее смешанное чувство таинственности и почтения, восхищения и некоторой боязни, куда вход еврейскому мальчику не то, что бы возбранялся, а не рекомендовался (со стороны, конечно, еврейских родственников).
…Квартира тёти была однокомнатная, с кухней, полублагоустроенная, с водопроводом и канализацией, но без центрального отопления и горячей воды. Тепло и горячую воду обеспечивала дровяная печь. Жилье наше располагалось на первом этаже, в многоквартирном доме, населённом семьями работников местного органа НКВД.   Как и когда моя тётя получила квартиру в доме на улице Ленина и поселилась среди престижных и многим внушающих страх обитателей этого дома – не знаю.Сейчас можно только строить догадки, но стоит ли? А тогда такой вопрос не мог возникнуть в голове у малолетнего мальчишки.
   Двор нашего дома был не очень обширный и к тому же неустроенный, если не считать деревянного «многоочкового» всесезонного туалета, разделенного по традиционной советской символике на два отсека: «Ж» и «М»…  Но в таких условиях тогда жило большинство населения Советского Союза. (Кстати будет заметить, что и сейчас, две трети века спустя, миллионы наших граждан – россиян всё ещё не обеспечены современным благоустроенным жилищем!).
   Тётя Ева, моя вторая мама, была очень сердобольной, заботливой женщиной.
Так получилось, что Бог дал ей твёрдый, принципиальный характер, добрую душу, беспримерную честность, но обделил ростом, фигурой, в общем, тем, что называется внешностью. И личная жизнь её сложилась нестандартно - она осталась «старой девой». Возможно, это обстоятельство – инстинктивная тяга к материнству - и подвигла её к такому подвигу: взять меня на воспитание? А может, чувство родственного долга оказалось решающим? Как бы то ни было, но во многом благодаря моей строгой, но справедливой и любящей тётушке я стал тем, кем я есть,   и об этом я не жалею.
   Наши отношения с тётей Евой не были безоблачными и нередко перерастали в ссоры, в которых на 99% она была права (в этом я убеждался, правда, не вовремя, а много лет спустя…). Но об этом – по ходу дальнейшего повествования.
… Период моей жизни с конца 1938 до лета 1941 года не богат интересными событиями, достойными подробного описания.
1 сентября 1939 года стал школьником, а чуть попозже – октябрёнком…До начала Великой Отечественной успел закончить 2 класса начальной школы.
Со сверстниками были хорошие отношения (пока не знали, что я – «троцкист»). Любимыми детскими играми той поры были игры в Чапаева и в пограничников (Карацупу) - это в тёплую пору года. А зимой играли в снежки, катались с горок на санках и на «заднем месте», на коньках. Правда, на них я так и не выучился хорошо кататься -  из-за полученной травмы (упал на спину и сильно ушибся, в результате чего потерял к конькам интерес…).
   Кормила меня тётушка отменно, и здоровье было хорошее. В ежедневное меню входили масло сливочное, молоко, куриные супы, яйца, салаты, фрукты, кисели. Все продукты были хорошего качества, отличались свежестью. Кур, например, тётя покупала только живых, на рынке, а потом отдавала резнику (шойхету) на убой, обваривала кипятком оперение, выщипывала его и после этого пускала в пищевую обработку. Иногда убой и общипывание кур поручались мне, но эти занятия всегда были мне   не по душе, и я выражал бурный протест…
   Зарплата тётина была, если мне не изменяет память – 30 рублей в месяц. Негусто, конечно. Масло сливочное, помнится, стоило тогда на рынке 8 рублей за фунт (его продавали овальными четырехсотграммовыми кусками, украшенными сверху продавленными незамысловатыми орнаментами).
   Масло было густое, желтое, ароматное, очень вкусное.
Я ел всё с огромным аппетитом, не обращая внимания на то, что тётя при этом чаще скромно ела супчик, кашку, пила чай с сухарями и сахаром вприкуску или молоко…
   Молоко тётя Ева очень любила, с самого детства. Часто, вспоминая своё детство в многодетной семье, она рассказывала, что молочница ежедневно приносила им ведро молока, и за день пятеро детей и двое взрослых его благополучно осушали…Говорила при этом, что только благодаря цельному коровьему молоку она за всю свою жизнь ни разу ничем не болела… Но вскоре я стал замечать её невинные уловки при наших трапезах. Когда ели, например, селёдку, разрезанную на дольки, тетя обычно себе брала голову, объясняя это (на мои недоуменные взгляды) своим пристрастием к селедочным головам…
   Роста тётя Ева была маленького, сложения – плотного. Была чрезвычайно опрятна и чистоплотна, даже брезглива. Её неизменным вопросом ко мне перед едой был такой: - «Шурик, ты мыл руки?»… Я привык к этому на всю оставшуюся жизнь и нередко сейчас досаждаю пришедшим ко мне в гости друзьям таким вопросом…
   Были у тёти при  откармливании меня свои «бзики», то есть по-современному – комплексы. Двум продуктам она отдавала особое предпочтение: манной каше и куриным яйцам. Это попозже я понял причину такого кулинарного хобби тёти Евы: указанные продукты были питательны, вкусны и доступны в цене при её маленькой зарплате…  Но регулярная «яйцеманная» диета мне быстро надоедала, и вскорости я возненавидел куриные яйца, смотреть на них было тошно…Помню хорошо, как примерно летом 1940 года очень рассердил тётю своим неосторожным обращением с яйцами. Они стояли в большой суповой тарелке на подоконнике открытого настеж окна. Меня кто-то из приятелей окликнул со двора, и я перегнулся через подоконник, задев эту злополучную тарелку. Она, конечно, опрокинулась наружу, и полтора десятка яиц посыпались на голову ничего не понявшего и оторопевшего моего приятеля… Тётя, конечно, расценила такой поступок как явный протест и демарш, и я был наказан за это (не помню, как…). На этом куриная эпопея не закончилась; ещё не раз мне пришлось иметь дело с этим замечательным продуктом, требующим деликатного с ним обращения. Но всему своё время – об этом расскажу позже.
…Из воспоминаний предвоенной поры запомнилось несколько занимательных эпизодов, характерных для подростков тех лет. Помню, как меня, нового соседа по двору, мальчишки «купили» на одном трюке. Они пригласили меня присоединиться к живой цепи из нескольких человечков, взявшихся за руки. При этом я был последним, крайним, а первый из них - самый опытный и коварный (тоже крайний) - хватался свободной рукой за водосточную трубу дома, которая, видимо, соприкасалась где-то с оголенным электрическим проводом… Тотчас происходило короткое замыкание и весьма чувствительный удар тока, приводивший меня от неожиданности и боли в небольшой шок, а моих новых приятелей - в неописуемый восторг. Самым удивительным всё же для меня было то, что они от такого фокуса ничуть не страдали…
   Другим хобби моих новых дворовых приятелей было – дразнить собак…Их во дворе жило несколько. Но так как собаки мальчишек хорошо знали, то они очень снисходительно и дружелюбно огрызались на разные дразнилки. Я же, как новичок, вызывал у них явную настороженность и недоверие.
   И вот однажды, хорошо помню, я чем-то разозлил большую соседскую овчарку, которая была на привязи и весьма агрессивно выражала ко мне свои эмоции. Она всё время кидалась на меня, но верёвка ее останавливала, заставляла вставать на задние лапы, высовывать раскалённый язык и брызгать слюной. Меня же это забавляло, и я, пользуясь отсутствием хозяев собаки и кажущейся безопасностью своего выгодного стратегического положения, с упоением продолжал дразнить овчарку…
   И тут последовала жестокая, но справедливая развязка этой драмы: верёвка под натиском собачьей злобы оборвалась, и овчарка жадно набросилась на меня.
   Я был сильно искусан, кричал и звал о помощи; кто-то отогнал собаку, позвонил моей тёте на работу - в поликлинику; теётя прибежала довольно скоро (благо до дома было метров четыреста). Перепуганная досмерти, она меня дотащила до больницы, где меня осмотрел врач, обработал раны, а потом тётя мне начала ставить уколы сыворотки от бешенства.
   Эти уколы почему-то тогда ставились в живот, были страшно болезненными, я их боялся больше, чем собак. Пришлось каждый день терпеть такие пытки, а всего уколов, не поверите, было, аж сорок штук!.. Весь мой живот покрылся твердыми бугристыми образованиями, которые жутко чесались…
   Как это ни странно, но с тех пор я не боюсь собак! Конечно, собака собаке рознь…Но главное, что я понял – нельзя собак злить. И нельзя показывать, что их боишься. И смело смотреть им в глаза. И стараться говорить с ними мягким, ласковым голосом. И не убегать от них. И …просто любить собак!..
…Довоенная школьная учеба почему-то не сохранилась в памяти. Два класса успел закончить на все пять – с похвальными грамотами. Это было в 1939-1940 и 1940–1941 учебных годах.
Глава 3. СТАЛИН И СТАЛИНЩИНА

НЕОБХОДИМОЕ   ПОЯСНЕНИЕ

Без такой главы я никак не мог обойтись в данной книге.
   Во-первых, мне самому необходимо было привести в порядок накопившиеся размышления о роли этой личности в моей судьбе и судьбах миллионов людей, ставших жертвами преступной политики и разразившейся второй мировой войны.
   Во-вторых, многочисленная литература и пресса буквально кишит прямо противоположными оценками деятельности Сталина и Гитлера, особенно первого из них, который даже объявляется вторым Христом-спасителем нашего отечества и мировой цивилизации (по А.Проханову).
   К «копанию» сталинской темы меня также подтолкнули очерки коммуниста (ныне покойного) Льва Балаяна, опубликованные в Интернете его сыном. В этих опусах автор чрезвычайно усердно полностью   отбеливал и возвеличивал Сталина, обвиняя всех его противников – писателей и исследователей, в злостной и преднамереной клевете на великого вождя. Он приписывал буквально все наши достижения и победы Сталину.
   Иосиф Виссарионович, дескать, не рвался к власти, его, как самого любимого ученика, верного ленинца, выдвинул сам Ленин. Сталин якобы был великим стратегом и полководцем…
Сталин был исключительно коллегиальным правителем… Сталин любил свой народ и отечески о нём заботился… Сталин ничего не знал о закулисных происках ОГПУ-НКВД  (Ягоды, Ежова, Берии и др.)… А о деле «врачей-убийц» он, дескать, узнал только из газеты «Правда» и т.д., и т.п.
   Мол, всю напраслину на Сталина возвели на него его враги, подсиживавшие его – Н.С.Хрущёв и его наймиты…
   И что примечательно, что ни одного очерка автор не посвятил массовому террору Сталина против его верных соратников по партии, большевиков-революционеров, массовым репрессиям против простых, ни в чём не повинных советских граждан. Более того, автор постарался «заклеймить позором» участников Великой отечественной войны – уважаемых народом писателей Астафьева и Солженицына за их … «предательства и клеветнические измышления» о войне, о сталинских лагерях… Не было такого – и всё тут!
Да, диву даёшься, читая такую «документально» оформленную писанину…
…А Гитлера то там, то тут неофашисты всех мастей периодически стараются возвести на пьедестал как великого «санитара человечества» … Некоторые авторы договорились (дописались…) до того, что утверждают, противореча самим себе: данные о геноциде евреев…придумали сами евреи(!), а у Гитлера и его фашистской клики, дескать, не было преднамеренных планов сооружения фабрик смерти и поголовного уничтожения евреев…
   Ну, разве можно равнодушно это слышать и читать об этом?!
   Мой гражданский долг – изложить свою позицию и дать политическую оценку этим зловещим персонажам Истории – Сталину и Гитлеру, основываясь на лично пережитом опыте и моём понимании исторических событий того времени, на многочисленных материалах, включая и рассекреченые документы архивов разных стран.
   Разумеется, мое субъективное мнение ни в коей мере не является попыткой исторического исследования сталинщины и фашизма. Таковых исследований уже накопилось немало.
   О Cталине написали Л.Троцкий, А.Орлов, Д.Волкогонов, Э.Радзинский и   многие, многие другие авторы.  К сожалению, с этими трудами мне довелось познакомиться лишь на стадии окончания моей книги
   Очень уж давно, я читал о Сталине немало мемуаров наших военачальников – маршалов Жукова, Штеменко, Баграмяна, адмирала Кузнецова, и др., а также воспоминаний и интервью отечественных государственных деятелей, переписку Сталина с Рузвельтом и Черчиллем и т.д.
   Не желая подлаживаться под чужие, хотя и авторитетные, мнения многих авторов, я решил не корректировать авторский, текст, а изложить суть принципиально важных высказываний историков и политиков о Сталине в приложении 9.
   Конечно, за долгие годы после смерти вождя накопилось огромное количество ранее скрываемой информации о нём, которая, естественно, не могла быть мною не замеченной.
   Она была сперва недоверчиво, а позже аналитически переработана и уже в «отстоявшемся» виде приобрела в моём сознании форму твёрдого убеждения. …
   Открыто сознаюсь, что являюсь дилетантом, забредшим в историко-политические джунгли сталинской эпохи, надеясь не заблудиться в них и самостоятельно найти выход. Как это получилось – судить читателям.

ИТАК, О СТАЛИНЕ И СТАЛИНЩИНЕ…

Но сперва небольшое отступление.
   Слово «сталинщина» пока отсутствует в русских энциклопедических словарях, хотя «Обратный словарь русского языка» содержит немало аналогов: разинщина, пугачёвщина, колчаковщина, петлюровщина, махновщина, хлестаковщина, маниловщина и т. д.
   Все эти слова и большинство слов такого рода (с окончанием «- щина») имеют, на мой взгляд, два смысловых оттенка: один – уничижительный, подчёркивающий негативную оценку явления, другой подчёркивает его временный, преходящий характер, привязанный к конкретной исторической личности или литературному персонажу.
   В данной книге я употребляю слово «сталинщина», которое, на мой взгляд, лингвистически наиболее близко к сути этого политического явления. (Впервые этот термин ввёл в обиход враг Сталина – Лев Троцкий, а я ведь, как вы, наверное, помните, - «матёрый троцкист» …).
…Вторая мировая война, обернувшаяся для нашей страны Великой Отечественной, принесла человечеству огромные жертвы и колоссальные разрушения.
   Особенно пострадал Советский Союз. В результате большой и грязной политической игры, затеянной Гитлером и поддержаной Сталиным, континентальная Европа оказалась растерзанной фашистами; большая часть европейской территории СССР была оккупирована Германией, миллионы мирных советских граждан и воинов погибли и были заключены в концентрационные лагеря.
   Об этой войне историками, писателями и военными мемуаристами написаны горы литературы. Имеется множество документов, свидельствующих о политической и экономической подоплёках этой войны, о зверствах и невиданном в истории человечества геноциде со стороны немецкого фашизма (нацизма) – в первую очередь против еврейского населения, а также против славян, цыган и других народов, которых гитлеровцы считали «низшими расами».
   Имеется, естественно, и множество различных взглядов на причины наших поражений и тяжёлых потерь на первом этапе войны.
   Историки и писатели просталинской ориентации, возвеличивавшие Сталина и ещё поклоняющиеся этому вождю, главной причиной наших военных неудач считали мифическую внезапность нападения Германии на Советский Союз, якобы нехватку у нас времени на подготовку к достойному отпору мощной германской военной машине и т. д., и т.п.
  В своих мемуарах я не ставлю целью доказать абсурдность таких утверждений.
Во-первых, многими серьёзными исследователями, писателями, документалистами это уже доказано.
Во-вторых, я не являюсь специалистом по историческому или военному анализу и не могу на должном уровне внести что-то особенно новое в осмысливание событий тех давно минувших лет.
Однако я волею Судьбы   оказался в фашистской оккупации, в еврейском гетто, и перенёс ужасы   и страдания, насилия оккупантов над совершенно беззащитным, мирным советским населением, остаюсь живым свидетелем геноцида со стороны немецких и румынских солдат и офицеров, который они творили на захваченных территориях.
   И как пострадавшему лицу, жертве этого геноцида, мне далеко не безразличны не только исторические дифирамбы Сталину как освободителю нашего народа от немецко-фашистского ига, но и непоколебимые убеждения тысяч и тысяч бывших ветеранов Великой Отечественной войны и многих других нынешних сограждан: что именно благодаря Сталину мы победили фашизм в той войне…
   Это глубочайшее и трагическое заблуждение многих моих соотечественников - неумение и нежелание критическим взглядом   посмотреть назад, осмыслить свою личную жизнь и жизнь страны в те суровые и страшные годы, когда Сталин и его чудовищная политическая машина смогли нас всех, за малым исключением, вовлечь в своё чрево, которое А.Е.Солженицын метко окрестил «красным колесом».
   Многие ветераны ВОВ, с которыми мне приходилось беседовать и спорить на эту тему, принципиально не согласны с утверждением, что Сталин виноват в неподготовленности Советского Союза к достойному отпору гитлеровцам.
   Они игнорируют документированные факты массового сталинского террора по отношению к своему народу, к простым гражданам, к армейским кадрам, в создании бесчеловечного Гулага.
   Такие люди, к глубокому сожалению, не могут переступить психологический барьер, за которым открывается простая истина: не благодаря Сталину мы победили германский фашизм, а благодаря генетическому свойству русского народа к выживанию и борьбе в самых сложных, экстремальных, исторических условиях и беспримерной в Истории солидарности всех народов Советского Союза!
   Мы победили в той страшной войне благодаря массовому героизму и самопожертвованию солдат, офицеров, героическому труду населения в тылу. Немалую роль в Победе также сыграли русские просторы и «генерал мороз», сковавший под Москвой танковые армии вермахта, а также весьма значительная военно-техническая и материальная помощь наших союзников, открытие второго фронта.
   Сталину и его приспешникам удалось в течение полутора десятка лет после Ленина внедрить в массовое сознание народа ассоциированное понятие: Родина и Сталин – это одно и то же…
   И очень непросто и обидно (сам по себе знаю!) признаться самому себе, что ты был заколдован этим именем, что стал фанатиком политической системы, а выражаясь современным языком – обыкновенным «зомби» …

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ   ПОРТРЕТ ВОЖДЯ

…Обратимся же к личности Сталина как человека, пришедшего в революцию и политику из самых низов общества, из бедной грузинской   семьи.
   С точки зрения классической психоаналитики З.Фрейда, Сталин в детстве и молодости был ущербной личностью, задавленной отцовским пьянством и деспотизмом, склоками и драками между родителями, закомплексованный к тому же перенесённой оспой, оставившей на его лице неизгладимый след, а также повреждённой издевательскими побоями отца и плохо слушающейся левой рукой, которую он в течение всей жизни умело маскировал.
    К этому ещё можно прибавить довольно односторонний уровень образования, полученный в юности (духовная семинария).
   При таких исходных данных и непомерном тщеславии, мстительности, заложенных в нём, видимо, на генном уровне и усугубленных обстоятельствами тяжёлого детства, не удивительно, что в Сталине развивались такие черты, как черствость души, властолюбие и жестокость, предопредилившие его характер будущего тирана.
   Помните сказку о Снежной королеве, которая заморозила сердце юного Кая, героя сказки? Это замороженное сердце не знало любви и жалости к людям, но когда оно волею автора сказки оттаяло от проснувшейся в Кае любви, это сердце вновь затрепетало и вернуло юношу к людям…
   Со Сталиным произошла, на мой взгляд, более страшная и непоправимая трагедия личности: он родился без любви и не нашёл её в жизни.
   Сталин родился с отравленным сердцем, и жизненные обстоятельства не только не смягчали это сердце, но, наоборот, ещё больше его ожесточали. Сталин всю жизнь, до самой смерти своей, был духовно - совершенно одинок, и единственным и настоящим его утешением в жизни была Большая Мечта: мировая социалистическая держава, во главе которой стоял бы он, Сталин - абсолютный ее монарх…
   Возможно (опять-таки по Фрейду?) Сталин унаследовал от отца и прадеда грубый и недоброжелательный характер.
   Имеются многочисленные свидетельства того, что Сталин был ещё в молодости большим циником. В его душе, покрытой непроницаемым панцирем для окружающих людей, даже близких по крови и семейным узам, не говоря уже о подчинённых соратниках, не было места для жалости и любви.
   Если и шевелилось что-то подобное, то он этого почти никогда не проявлял, ибо считал это за слабость характера – такова была его скрытная натура.
   Я полагаю, что в сущности, в глубине своей тёмной души, он был несчастным человеком, и все его незаурядные способности и энергия были направлены на самоутверждение над массами, над другими вождями, над всем миром.
   Конечно, как и у всякого живого человека, у Сталина были душевные порывы тепла, особенно к своим детям и второй жене – Надежде Аллилуевой, а возможно даже и к приближённым соратникам во время застолий, когда он чувствовал, что ему не угрожает от них никая опасность…
   Но ведь даже таким извергам рода человеческого, как Гитлеру и его омерзительной и жестокой клике – Геббельсу, Гиммлеру, Герингу, Розенбергу и другим была свойственна типичная немецкая сентиментальность в своём семейном кругу…   
   Нельзя не отметить, что Сталин обладал великолепной памятью и начитанностью, исключительной целеустремленностью и волей, природной хитростью и восточным (византийским!) коварством, прекрасно разбирался в психологии людей, был наблюдательным, с сильно развитой интуицией и чувством опасности, которые редко ему изменяли. И всё это он умело скрывал от окружающих, когда шёл к олимпу власти.
   Эти черты характера, а также многочисленные царские ссылки помогли Сталину путём самообразования и самовоспитания стать в последствии довольно образованным и эрудированным партийным, государственным и военным деятелем.
…У Сталина с его выдающимся учителем Лениным была общая идея и страстное стремление к насильственному, революционному, преобразованию общества на основе марксистских представлений о справедливости, а также непоколебимая уверенность в том, что «цель всегда оправдывает средства для её достижения» (принцип, провозглашенный Игнатием Лойолой – основателем ордена иезуитов).
    В этом Ленин и Сталин стояли в одном ряду с кровавыми якобинцами Маратом и Робеспьером.
   Но если Ленин был фанатиком революции, то Сталин был революционным прагматиком, преследовавшим свои личные, властолюбивые цели.
   При всем различии социального происхождения, образования и темпераментов Ленина и Сталина, у них было одно ценное политическое качество: харизматичность личности, то есть врождённое умение быть лидером, вождём масс, воздействовать сильнейшим образом на сознание людей, подчиняя их своей воле.
   Но если у Ленина это проявлялось через ораторское мастерство и силу логики мышления, сочетавшихся с ярким, зажигательным темпераментом, то у Сталина это качество выражалось в какой-то загадочной, почти гипнотической силе цепкого и пронизывающего («рентгеновского» …) взгляда восточного владыки, в необыкновенном психологическом чутье на скрытые человеческие слабости и недостатки, а также в чрезвычайном умении их использовать.
   По общему признанию ряда деятелей, общавшихся со Сталиным, пронизывающий взгляд вождя мало кто мог выдержать. Сталин отличался необычайной проницательностью и умением продумывать свои действия на много ходов вперёд, когда это касалось конкретной тактической задачи в политической борьбе или государственном строительстве.Однако концептуального, стратегического, мышления ему нехватало.
   Психология личности Сталина была бы неполной, если не отметить такие его характернейшие черты-близнецы как злопамятность и мстительность. Можно привести множество примеров, как этот тиран терпеливо дожидался своего часа, чтобы жестоко и с наслаждением, через много лет ожидания, расправиться со своими жертвами.
   Наиболее ярким примером является его расправа с соратником Ленина и своим верным сподвижником, творцом «сталинской» конституции 1936 года, Николаем Бухариным, которому Сталин не мог простить его огромного интеллектуального превосходства и устроил показательную затяжную казнь, заставив унижаться и клеветать на самого себя…
   Читая письма заключённого Бухарина к Сталину, буквально содрогаешься от того, до какой степени унижения можно довести человека изощрёнными пытками …
…И, наконец, нельзя обойти молчанием такую характерную черту Сталина, как лицемерие. Он, как мифологический двуликий Янус, умело, мастерски, вводил в нужное ему заблуждение и своих соратников, и своих противников, и миллионы советских граждан.
   Последним штрихом к психологическому портрету Сталина, на мой взгляд, является утверждение, которое я полностью разделяю: у Сталина отсутствовал, как и у Гитлера, главнейший духовный стержень личности, который определяет уровень его человечности: с о в е с т ь, то есть мерило добра и зла.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ   ПОРТРЕТ ВОЖДЯ

Если судить о Сталине как о политике по его фактическим делам, то главной и очевидной его целью вырисовывается создание абсолютной монархии, одетой в социалистический наряд. Конечно, главою этой монархии должен был быть Сталин, и он им стал.
   К этой цели он шёл много лет, тщательно обдумывая свои коварные шаги и умело скрывая свои замыслы. Уже в годы предсмертной болезни Ленина Сталин проявил себя как выдающийся политический игрок и мастер политических провокаций.
   Как и всякий амбициозный, талантливый и нечистоплотный игрок, он не брезгал никакими средствами для достижения выигрыша.
   Великого своего учителя он бесчестными методами, пользуясь его болезнью, фактически отстранил от власти.
   Затем начал и успешно завершил политическую игру против своих временных союзников по революции и одновременно – политических конкурентов (Троцкого, Зиновьева, Каменева). Вдохновлённый этими выигрышами, он развернул грандиозную смертельную игру против потенциально опасных для себя или несогласных с его политикой, но ещё верных ему соратников и военачальников, которые вскоре стали его жертвами (Бухарин, Тухачевский, Блюхер, Якир, Уборевич и многие, многие другие).
   В эту «игру» вскоре был вовлечён по существу весь советский народ, а название у этой «игры» было такое: «враги народа».
   Предметом такой «игры» стали судьбы миллионов граждан советской страны и других стран, судьбы многих народов.
При этом у Сталина не было целевой доктрины и программы массового истребления соотечественников по каким-либо национальным, социальным или религиозным признакам.
   В этом аспекте его не надо представлять, как некоего монстра, одержимого маниакальной идеей расовой чистки, каким был, например, Гитлер.
   Массовый государственный террор, организованный Сталиным, не был самоцелью Сталина, а «лишь» средством устрашения всего населения, рабского и абсолютного подчинения людей его стальной политической воле, устранения руками этого послушного советского народа идеологических противников и всех инакомыслящих, якобы мешающих ему построить социалистическое государство.
   Кроме того, создание огромного резерва рабской рабочей силы из более выносливых и мало-мальски крепких репрессированных мужчин позволяло большевистской верхушке без особых затрат и проблем решать насущные экономические проблемы. Таким образом возводились гидроэлектростанции, строились каналы, мощные заводы, золотые рудники, множество военных объектов. Знаменитый комбинат «Норильскникель» и сам город Норильск были построены на костях и крови заключённых. Примеров можно приводить множество.
   В сталинской конструкции государства и общества люди были лишь послушным расходным материалом, а сам вождь был Великим Конструктором, Творцом Истории.
   Добившись выигрыша для себя в этих зловещих играх, получив абсолютную власть, Сталин уверился в своём мастерстве и непогрешимости как политика и на волне народной поддержки и эйфории достиг многих успехов в социалистическом строительстве.
   Он прекрасно понимал, что на одной пропаганде и насилии далеко не уедешь. Опираясь на энтузиазм масс, заигрывая с народом и обласкивая его в тех или иных сферах, улучшая в городах его социально-экономические условия жизни (коммуналки - вместо бараков, бесплатное образование и медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение, периодическое снижение цен на продукты и предметы ширпотреба, особенно на …майонез.), он вместе с тем применял жестокие принудительные меры на строительстве множества важнейших народно-хозяйственных объектов, не брезгая трудом десятков и сотен тысяч политических заключенных и ссыльных, работавших в каторжных условиях.
   А чего стоил фактически бесправный, крепостной труд крестьянина в колхозной деревне, когда ему начислялись мизерные трудодни, с подворья взимался беспощадный оброк в виде молока, яиц, шкур домашнего скота, мяса и других продуктов животноводства.
   К тому же крестьянин жил по существу в черте оседлости, так как не имел гражданского паспорта (взамен него была справка сельсовета и свидетельство о рождении) и не мог добровольно покинуть места своей работы и жительства…
   Параллельно, в условиях массового доносительства и истерии в борьбе с «врагами народа» шло массовое же «перевоспитание» инакомыслящих и вообще невинных людей, попавших в сталинскую «мясорубку» … Большинству из них были уготовлены расстрелы и лагеря.
   Да, это была классическая политическая игра всех тиранов прошлого – политика «кнута и пряника». Но игра эта была исполнена поистине «великим виртуозом» политических интриг, равному которому нет в Истории.
   В результате такой политической игры, на волне несомненных успехов индустриального строительства, поддержки со стороны мирового социалистического движения и предательского поведения запуганной и одновременно приласканной Сталиным советской интеллигенции (безмерно восхвалявшей «гениального вождя» – включая дифирамбы Маяковского и Горького!..), в стране сформировался такой политический феномен, как культ личности Сталина.
   При этом тиран создал вокруг себя тройное кольцо окружения:
1) реорганизованную и массовую партию большевиков (после «чистки» её рядов в 1934 году, когда большинство ХV11 съезда ВКП(б), «ленинская гвардия», было расстреляно);
2) многочисленный класс советской бюрократии, номенклатуру, которая верой и правдой служила и служит до сих пор не народу, а власти;
3) знаменитое ОГПУ, преобразованное в дальнейшем в НКВД, МГБ, КГБ, ФСБ…
Прямо-таки: Властелин колец!
Эти три категории колец власти были обеспечены, особенно на уровне руководителей среднего и высшего звеньев, существенными материальными и нематериальными льготами и преимуществами перед простым советским людом.
   Сегодняшние апологеты большевизма: Ампилов, Зюганов, Нина Андреева и другие известные и неизвестные коммунисты нашей поры при всем желании не смогут отрицать наличия «закрытых распределителей» для вышеуказанных категорий лиц, льготных пенсий, судебной неприкасаемости при условии пребывания в рядах партии (члены партии не подлежали судебной ответственности; если их за явные или предполагаемые преступления приходилось привлекать к суду, то сначала их исключали из партии, а в случае невиновности, в редких случаях, не восстанавливали без их личной просьбы…).
   Невозможно   опровергнуть широко известных «телефонного права», «блата», (который «выше наркома» …) и десятков других так называемых «издержек строительства социализма» в одной, отдельно взятой стране…
   Членство в партии и ритуал приёма в нее обставлялись как великий, переломный момент в жизни гражданина, ибо партия коммунистов при Сталине превратилась в некий масонский орден, непогрешимый и несокрушимый, как сам её вождь.
   Вспомните, уважаемые читатели, как начинались в газетах некрологи о смерти того или иного гражданина-коммуниста: «…С прискорбием сообщаем, что на…(таком-то) году жизни скончался член КПСС с…(такого-то) года …» и далее уже остальные, «второстепенные» данные – о его фамилии, имени, профессии, трудовом вкладе и т. д.
   Широко известный лозунг: «народ и партия – едины» был насквозь лицемерен, так как партия многое скрывала от народа. Да и единство в партии тоже было относительным: деятельность ЦК ВКП(б) и ЦК КПСС, а особенно Политбюро, ещё долгие годы отделялась завесой секретности от рядовых членов партии.
   Если к этому прибавить грандиозную пропагандистскую машину, вколачивавшую в наши податливые мозги нужную Сталину веру в его отеческую заботу о народе и гениальность, а также свирепый репрессивный аппарат, послуживший своими методами пыток и концлагерей наглядным пособием для гитлеровского режима с его гестапо и концлагерями, то чётко и ясно вырисовыается страшная картина почти полного бесправия простого советского человека, якобы строителя нового, коммунистического общества…
   Нельзя не сказать несколько слов о Сталине как «верном ленинце», «крупнейшем теоретике» марксизма-ленинизма. Не говоря уже о принципиальных расхождениях по ряду партийных и государственных проблем, необходимо подчеркнуть, что Сталин отошёл от Ленина и ленинизма уже в начале двадцатых годов, когда здоровье его учителя резко пошатнулось и перед будущим владыкой одной шестой части суши замаячила неограниченная власть. (Между прочим, скрупулёзным исследователям отношений между Лениным и Сталиным стали доступными письма Ленина из Швейцарии Сталину в Петроград, где незадолго до Октябрьской революции вождь возмущался несогласованными правками его статей, в которых Сталин, исполнявший обязанности главного редактора газеты «Правда», самовольно вносил свои поправк!..).
   Приняв от Ленина эстафетную палочку в виде «диктатуры пролетариата», – главного революционного марксистского орудия перехода от капитализма к социализму, когда каждая кухарка (по Ленину) должна уметь управлять государством, Сталин – до мозга костей политический прагматик, чуждый ленинской революционной романтике, - постарался быстро избавиться от ленинской большевистской гвардии, преданной идеям социализма. Эта гвардия ему уже была не нужна, мешала идти к другой, намеченной им цели.
   Сталину не нужна была диктатура пролетариата, он стремился к личной диктатуре, опирающейся не на кухарок, а на железную организацию в виде большевистской партии и карающих органов – ОГПУ, НКВД и их дочерних отпрысков – МГБ, КГБ, на мощную пропагандистскую машину, зомбировавшую людей в духе культа личности вождя, на широчайшую сеть доносчиков («стукачей») и палачей во главе с Генеральным прокурором Вышинским и верными опричниками: Ягодой, Ежовым и Берией, постоянно выискивавшими «вредителей и диверсантов».
   Да, Сталину удалось построить так называемый «социализм», почти что «коммунизм», но …в пределах Кремля и своего ближнего круга, где даже не надо было пользоваться деньгами.
   Некое подобие социализма было и в региональных партийных и советских правящих элитах. Наместники Сталина и сменивших его советских правителей (Хрущёва, Брежнева, Андропова, Горбачёва) – республиканские секретари, секретари обкомов ВКП (б)- КПСС были удельными князьями в республиках, краях и областях и организовали, каждый в своем «ближнем кругу»,  - «маленький социализм»…
   Мнимыми были достоинства Сталина и как учёного-теоретика, социального философа. Все его так называемые «теоретические труды», которыми нас пичкали в школьные и студенческие годы, оказались профанацией (это относится и к экономическим проблемам, и к национальным вопросам).

ВОЕННЫЙ СТРАТЕГ
      или 
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИГРОК?

И тут я допускаю совершенно органичный для данного места книги вопрос, на который до сих пор нет внятного и убедительного ответа – ни от историков, ни от политиков и военных, тем более от большинства наших граждан, которым небезразлична судьба Отечества.
   Как мог такой великий (?) вождь народа, государственный деятель и политик, генералиссимус(!) так бездарно и безответственно прозевать «внезапное» нападение Германии на СССР?
   Ведь много агентов Кремля, обосновавшихся в самой Германии и на территории еёсоюзников (Зорге, Абель, другие), а также пресса западных стран буквально засыпали Сталина и его ближайшее окружение, Генеральный штаб Красной Армии достоверной информацией об интенсивной подготовке Германии к войне с СССР, о форсировании производства воооружений, о мобилизации немецкого вермахта и создании многомиллионной армии, о формировании мощных авиационных и танковых (наступательных!) соединений, о строительстве базовых аэродромов невдалеке от границ с СССР, о накоплении огромных армейских запасов продовольствия и стратегического топлива для механизированных войсковых частей и, наконец, о концентрации немецких армий на границе с нашей страной.
   О какой же «внезапности нападения» могла идти речь? «Внезапность» такого нападения фашистов пришлось придумывать Сталину уже «на ходу», когда наша армия разваливалась под ударами вермахта, и слабо вооружённые воинские части, под руководством малограмотных командиров («шибко грамотные» уже сидели в лагерях), в массовом порядке окружались и пленялись врагом.
   Так называемая «внезапность нападения» была придумана Сталиным и его соратниками в оправдание своей внешнеполитической слепоты, стратегической бездарности и преступной халатности.
   В условиях культа личности Сталина и наличия «железного занавеса» такой лицемерный политический приём оказался успешным не только в то время, но и срабатывает во многих умах и до настоящего времени…
   В такой сверхсложной сфере деятельности, как внешняя политика и военная стратегия, наш бывший Генералиссимус и Главнокомандующий не проявил себя ни как гениальный стратег, ни как великий полководец.
   Затеяв опасную игру с Гитлером, достойным противником и тоже политическим игроком такого же примерно масштаба и стиля, Сталин, как ему казалось, выбрал правильную военно-стратегическую линию в своей внешней политике.
   Заключенный в 1939 году с Германией пакт о ненападении, объявленный нашему народу как гарант мира на нашей западной границе, содержал тайный протокол о насильственном разделе Польши и присоединении к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии, а также прибалтийских суверенных государств – Латвии, Литвы и Эстонии, а также Бессарабии. Это закулисное действо было представлено как свободное изъявление воли присоединённых народов.
   Взамен Гитлер получил возможность спокойно готовиться к походу на восток, наращивать свою военную мощь и к тому же широким потоком получать от нашей страны нужные ему для войны продовольствие и стратегические материалы.
   По моему мнению, не только Чемберлен и Даладье подтолкнули Гитлера ко второй мировой войне, но и сталинская близорукая стратегия разогрела у Гитлера аппетит к агрессии, так как фюрер ясно видел самоослабление Сталина, истребившего значительную часть командного состава Красной Армии.
   А чем объяснить, как не стратегической близорукостью или преступной трусостью Сталина, тот факт, что до самого кануна нападения Германии на СССР, до 22 июня 1941года, наша страна продолжала отправлять фашистам железнодорожные составы с продовольствием и стратегическим сырьем?! (Щедро откармливала своего врага!). Ну-ка, зюгановы, ампиловы, макашовы и иже с ними – ответьте вразумительно на этот вопрос!..
Но главной и решающей, по существу преступной, ошибкой Сталина и его военных  «стратегов» в предвоенный период стала заскорузлая так называемая «наступательно-маневренная доктрина», разработанная в своё время Михаилом Фрунзе и оправдавшая себя в ходе гражданской войны.Наши «стратеги» сами готовились к нападению на фашистскую Германию, что доказано конкретными документами и фактическими скоплениями советских воинских частей у новой границы с Германией, приведенными в книге Суворова-Резуна «Ледокол»,  и досих пор никем конкретно не оспорено…Эта наступательная доктрина основывалась на твёрдой сталинской «теории» о мировой революции и стремлении сделать «красной» по крайней мере всю Европу, о чём Сталин самоуверенно докладывал на одном из секретных заседаний политбюро ЦК ВКП(б)в 1940 году.
Именно по этой причине готовиться к обороне и тратить для этого время, ресурсы и силы считалось политически нецелесообразным, и ставка делалась на наше количественное превосходство в танках и самолётах.Конечно же, Гитлер был отлично осведомлён обо всём этом, и выиграл первый период войны массированным опережающим наступлением со всеми трагическими для нас последствиями…
 А ведь линию обороны – от Балтики до Черноморья - можно было укрепить ещё в 1940 году- вместо позорной войны с Финляндией.Для успешной обороны помимо материальных ресурсов, живой силы и достаточно современного для той поры вооружения (огневой техники, противотанковых заграждений и т.д.) у нас был змечательный устав РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии, 1936 года), где подробнейшим образом излагалась вся тактика ведения оборонительных действий.

  … Здесь Сталин как политик и военный стратег вчистую проиграл Гитлеру первый этап войны. А первым шагом к этому проигрышу был пакт Молотова-Риббентропа, скрепивший «дружбу» между фашистами и коммунистами…
Говоря проще, Сталин заигрался. (В картёжной игре «очко» это называется «перебором»).
   Если бы Сталин использовал полученный от Гитлера аванс времени - 1939, 1940 и часть 1941 года для укрепления нашей западной границы, перевооружения армии, форсированного обучения военных кадров (вместо продолжавшейся «чистки командного состава» и отправки многих тысяч командиров в Гулаг), если бы он не затеял авантюрную и бездарную войну с Финляндией, где было угроблено, по ряду документальных данных, около 200 тысяч наших бойцов и командиров, то наверняка первые месяцы Великой Отечественной войны не оказались бы для германской армии относительно лёгкой прогулкой по нашей территории, не было бы захвачено свыше трёх с половиной миллионов наших военнопленых и огромных жертв со стороны гражданского населения…
   Вместо форсированного укрепления оборонной мощи страны: замены старого вооружения новым, накопления боеприпасов и стратегического сырья, подготовки мощных оборонительных сооружений на границе с Германией, радикальной профессиональной переподготовки младшего и среднего звеньев командного состава Красной Армии, Сталин действовал в прямо противоположном направлении.
… Военные специалисты наверняка посчитают меня малокомпетентным в военных вопросах, но смею напомнить, что нас в институте, на военной кафедре, обучали основам ведения тактического боя. При этом подчёркивалось, что одним из решающих факторов успеха являлась огневая мощь. Посмотрим же, какой огневой мощью в сравнении с германской армией обладала Красная Армия.
1/. Красноармейцы встретили войну с «трёхлинейкой» - винтовкой образца 1894 года, конструкции Мосина (несколько модернизированной в 1930 году). С этой винтовкой большинство из них прошло всю Великую Отечественную войну.
А германская армия была, в основном ,вооружена автоматами.
2/. Наиболее мобильным видом наших войск к началу ВОВ была кавалерия. Артиллерия пользовалась конной тягой. (Между прочим, в одном из моих очерков о ветеранах ВОВ командир роты связи рассказал, как его подразделение с 1942 г. до дня Победы прошло свой боевой путь от Кавказа до Будапешта на двадцати телегах с конной тягой, форсировав десятки рек, включая Днепр и Днестр!..).
А на вооружении вермахта были высокомеханизированные подвижные воинские части и соединения – с мотопехотой на мотоциклах и автомашинах, транспортировавших к тому же -  и пушки…
3/. Наша армия  была оснащена слабо бронированными и далеко несовершенными, многочисленными танками и танкетками.
А на вооружении фашистов уже были многие сотни мощных современных танков и самоходных орудий…

4/. Кроме того, немцы намного превосходили нас численностью авиации с гораздо более высокими тактико- техническими показателями.

Неужели кто-то возьмётся   доказывать, что за несколько довоенных лет нельзя было заменить в армии винтовки на автоматы?..
   Вооружённые автоматическим стрелковым оружием, наши солдаты, попадавшие тысячами в окружение в первые месяцы войны, могли бы с достоинством обороняться и наносить врагу ощутимый урон.
   И тогда их боевой дух был бы намного выше, чем с винтовками Мосина!
   Или же это было такой «мелочью», что о ней   «великому стратегу» было недосуг подумать, и об этом не стоит сейчас говорить?..
   Нельзя обойти молчанием и такой важнейший компонент военно-стратегической подготовки к отпору вражеской агрессии, как организационная структура Красной Армии и морально-политическая подготовленность личного состава.
   Не доверяя, видимо, командному составу и насаждая в армии те же методы политического сыска, что и среди гражданского населения, стремясь к пресловутой «благонадёжности» армейских кадров, Сталин и его подручные укрепили в армии институт так называемых политруков (военных комиссаров), которые денно и нощно контролировали военачальников, некомпетентно вмешивались в их работу, подрывая важнейший военный принцип – принцип единоначалия.
   Этот институт. был создан ещё Троцким на заре гражданской войны, когда надо было следить за благонадёжностью привлеченных в Красную Армию царских офицеров.
   Но зачем было через 20 лет социалистического строительства применять этот метод политического сыска для своей (родной!..) рабоче-крестьянской армии?..
   Другим «новшеством» было создание штрафных батальонов – этих передвижных концентрационых лагерей смерти, куда ретивые комиссары сгоняли всех «неблагонадёжных», превращавшихся, как правило, в «пушечное мясо».
  Сегодня можно уверенно утверждать, что большинство политруков, как цепные псы, путались между командирами, внося недоверие к единоначалию и недовольство среди рядового состава (сказывалось наследие гражданской войны…). Высшим образцом такой военно-политической деятельности для политруков был, конечно, «любимчик» Сталина Лев Мехлис, своевольно и жестоко вмешивавшийся в армейское руководство на всех фронтах ВОВ и удостоенный не только высоких наград, но и захоронения своего праха в Кремлёвской стене…
…О недоверии Сталина к своему народу свидетельствует и создание так называемых «заградительных отрядов» из военнослужащих НКВД, которые за спинами обороняющихся красноармейцев и ополченцев должны были пулемётным огнем препятствовать возможному их отступлению перед противником…
   А уже по ходу войны, когда обнаружилась наша полная неподготовленность к ней, когда Красной Армии нехватало бойцов и командиров, Сталин пренебрёг таким огромным резервом мужской силы, как население великого архипелага Гулаг…
   Из ставших уже широко известными рассекреченных материалов архивов явствует, что в течение всей Великой Отечественной войны в лагерях и тюрьмах сидело около 3.5 миллиона заключенных (из них политических – свыше 80 %).
   Их охраняло по всей стране и поддерживало порядок около 1,2 миллиона военнослужащих внутренних войск, которые в большинстве своем, не сделав на войне ни одного выстрела, получили впоследствии статус участников ВОВ…
    И тут я позволю себе пофантазировать…
…Если бы Сталин обладал великодушием или просто имел нормальную человеческую психику, не закомплексованную «врагоманией», он бы амнистировал политических заключенных, извинился бы перед ними, и отправил бы их защищать Отечество – вместо того, чтобы изнурять их на лесосеках и гноить в бараках…
   А значительную часть контингента внутренних войск за ненадобностью – тоже отправил бы на фронт. Но Сталин не умел прощать, он умел только мстить и карать. И везде ему мерещились враги…
   (Фантазии, фантазии…)
   Интересно мнение наших злейших врагов – Гитлера и Геббельса - о стратегических способностях советского генералитета и Сталина.
В книге «Й.Геббельс. Последние записки» (под редакцией А.А. Галкина, Смоленск, 1993) верный пёс фюрера – Геббельс, его второе «я», в своих дневниковых записях накануне краха Германии писал: «Фюрер прав, говоря, что Сталин имеет целый ряд выдающихся военачальников, но ни одного гениального стратега; ибо если бы он имел его, то советский удар наносился бы, например, не по барановскому плацдарму, а в Венгрии. Если бы нас лишили венгерской и австрийской нефти, то мы оказались бы вообще неспособными к контрнаступлению, которое мы планируем на востоке».
   При всём лицемерии и лживости геббельсовской пропаганды, разглагольствованиях о войне, в этой цитате имеется зерно истины, которое, на мой взгляд, состоит в следующем.
   У Сталина в распоряжении, действительно, было немало выдающихся полководцев и военных стратегов, прославленных маршалов (Жуков, Рокоссовский, Конев, Василевский, Малиновский).
   Они прекрасно владели военным искусством, имели богатый боевой опыт, стратегическое мышление. Но никому из них Сталин не отдавал явного предпочтения (разве что Жукову - в форсмажорных, критических, ситуациях), опасаясь их чрезмерной, на его взгляд, популярности и славы, которая могла бы затмить его славу – как Главнокомандующего.
   Иными словами, будучи невоенным человеком и не разбираясь в тонкостях военного искусства, Сталин просто-напросто испытывал элементарные чувства зависти и ревности к талантам и успехам этих военачальников. Он маневрировал между своими полководцами, периодически отдавая предпочтение то одному, то другому из них.
   На втором, победоносном, этапе войны это нашло своё яркое выражение в незаслуженном и обидном для Жукова отстранении его от руководства сталинградской операцией, одним из основных разработчиков которой которой он являлся, и вся слава от которой должна была достаться вождю…
   Главный, победоносный, удар и разгром армии Паулюса был при этом поручен не Жукову, а Рокоссовскому, который, впрочем, блестяще с этим справился.
   Можно привести ещё один яркий пример, подтверждающий наличие у Сталина опасений того, что чрезмерная слава одного из его полководцев может, не дай бог, затмить его собственную славу…
   Привожу выдержку из биографического очерка - «Рокоссовский Константин Константинович» (Сборник «Солдаты ХХ века,2000, Международный Объединенный Биографический центр):
«Ставка приказала приступить к подготовке новой наступательной операции. В середине ноября в один из вечеров раздался звонок ВЧ.
У телефона снова был Сталин.
- Товарищ Рокоссовский, вы назначаетесь командующим Вторым Белорусским фронтом.
Услышанное было так неожиданно, что Рокоссовский оторопел. Что произошло? Почему уже на последнем этапе войны, когда все помыслы и желания устремлены к Берлину, ему дают такое назначение?
Сказал откровенно, без дипломатии:
- За что такая немилость, товарищ Сталин? Почему с главного направления меня переводят на второстепенный участок?
Вопрос был прямой. Затянувшаяся пауза свидетельствовала, что Сталин не мог или не хотел на него отвечать с такой же откровенностью.
Рокоссовский ждал. Рука, сжимавшая телефонную трубку, побелела от напряжения. После продолжительного молчания, словно не услышав вопроса Рокоссовского, Сталин сказал:
- Командующим Первым Белорусским фронтом назначается Жуков. Как вы смотрите на это?
Что он мог ответить Верховному? Жуков - талантливейший полководец, ему по плечу любой пост в Советских Вооруженных Силах, по плечу любая боевая задача. Он - в том нет сомнения - приведёт советские войска в Берлин.
Но это всё знает и сам Сталин.
Сказал просто:
- Достойная кандидатура.
--Берлин будете брать втроем: Жуков, вы и Конев. - Подумав, добавил:
- Разрешаю взять на новое место всех, кого найдёте нужным».
   Было бы наивным полагать, что Сталин руководствовался при этом чувством справедливости к кому-то из перечисленных маршалов.
   Скорее всего, он хотел славу взятия Берлина разделить на них троих, а значит – присвоить себе.
   По воспоминаниям адмирала Кузнецова, а также другим материалам биографического и мемуарного характера, Сталин довольно предвзято и несправедливо относился и к выдающемуся   маршалу Рокосовскому, и к самому Кузнецову, и к ряду других крупных военачальников.
   Кроме того, не в обычае Сталина (да и Жукова тоже…) было считать, сколько солдатских жизней будет стоить та или иная стратегическая операция.
   Победа над врагом – любой ценой! Таков был его принципиальный подход. Имея практически неичерпаемый резерв воинской силы, значительно превосходящий вермахт, у Сталина не было особой необходимости прикидывать возможные потери живой силы Красной Армии в той или иной стратегической операции. Этот тезис подтверждается и войной 1940 года с Финляндией.
   При таком отношении к своим военным соратникам и своим согражданам-воинам не могло быть и речи о гениальном стратегическом планировании всей военной кампании, (а не отдельных, хотя и крупных, военных операций).
   Правда, по ходу войны, в окружении выдающихся полководцев, Сталин многому научился и стал современным военачальником.
   У читателя может возникнуть резонный вопрос: за что же Сталину присвоили высшее воинское звание в государстве – звание Генералиссимуса? Ответ лежит на поверхности и находит подтверждение в подшивках старых газет (см. центальную прессу за 1945 год): это высочайшее звание ему было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР по настойчивым просьбам и требованиям …трудящихся Советского Союза, которые забросали своими письмами «всесоюзного старосту» Калинина. Сталин и пальцем не пошевелил для этого! Вот как он умел управлять народом!
…Мне приходилось слышать немало недоумённых, но вполне резонных вопросов относительно военно-стратегических способностей Сталина и Гитлера, не имевших ни капельки военного образования…Оба  вождя пробились на вершины власти и управления не только гражданского общества своих стран, но и успешного командования всеми вооружёнными силами.Впрочем, военному искусству нигде не обучался ни Александр Македонский,ни Марк Антоний, ни Чингизхан, ни Тамерлан, ни Наполеон…
Дело в том, на мой взгляд, что все они пользовались интуитивно, по наитию, а также изучая опыт своих предшественников, одинаковыми системами управления огромными массами вооружённых людей.
В основе этих систем был принцип коллективизма и умение сосредоточить внимание, интерес и целеустремлённость народных масс на единой идее - завоевание жизненного пространства, распространение своего образа жизни, обогащения чужими ресурсами живой силы и природы, насильственного распространения своей религии и идеологии. Немалую роль при этом всегда имело создание культа личности, основанное на непомерных амбициях вождя и жажды власти и величия.
В такой трактовке успешности военного вождизма оба тирана – Сталин и Гитлер были почти равными партнёрами, достигшими огромных результатов.
Секрет успехов Сталина и Гитлера прост: оба обладали незаурядной харизмой – таким качеством характера и интеллекта, который обеспечил им непререкаемый авторитет широких народных масс, понимание поставленной цели и вера в её достижение, а следовательно – и единодушие…Конечно, это единодушие было относительным –и количественно, и качественно, так как к нему примешивались и почитание, и страх…
     Сталин был по темпераменту – флегматик и своей невозмутимостью   и показной скромностью внушил своим соратникам и большинству советского народа уверенность в его мудрости…, добившись этого через сильнейшую пропаганду СМИ и авторитетных деятелей культуры –литераторов, художников, конорежиссёров и актёров…
     Гитлер был по темпераменту - типичный холерик, одарённый незаурядным ораторским мастерством и способностью самовозбуждения, передаваемого слушателям и очевидцам почти что гипнотическим воздействием.Естественно, что почти в такой же мере он пользовался мощными средствами агитации и пропаганды…
Каждый из них создал путём насилия своё тоталитарное государство, и в этом аспекте, пожалуй, прав историк Марк Солонин, который сталинскую победу над гитлеризмом образно обозвал «победой Колыми над Освенцимом» …
  (Конечно, такая оценка Победы - односторонняя и весьма саркастичная…В других моих книгах– «Победители зла», 2005 года издания и ныне редактируемой - «Слагаемые Великой Победы» я постарался детально изложить свой анализ причин победоносного исхода Великой Отечественной войны…).
Неопровержимые исторические факты и результаты деятельности Сталина и Гитлера утверждают меня и многих объективных историков и публицистов в том, что оба этих выдающихся государственных деятеля по существу были уникальными в своём роде политическими авантюристами.И если доказывать этот тезис относительно Гитлера – нет необходимости, то относительно Сталина попробуем разобраться…


 
ВЕЛИКИЙ ЭКОНОМИСТ
или
ВОЕННЫЙ ХОЗЯЙСТВЕННИК?

Уверившись в своих силах и сумев лучше своих политических соперников разобраться в социально-экономической и политической обстановке, возникшей в стране после гражданской войны и смерти Ленина, Сталин почувствовал вкус власти и обрёл почти осязаемую цель – создать своё, сталинское, тоталитарное государство и стать народным кумиром. Этой цели он успешно достиг.
   Сталин отлично понимал, что одной пропагадистской шумихой о преимуществах социализма - не создать мощного государства и не удержать в повиновении народ, особенно во враждебном к большевизму окружении империалистических стран.
   Поэтому он с большой энергией, злой волей и умением направил ещё не угасший революционный пыл масс на создание в стране мощной индустрии, на определённое повышение жизненного уровня народа, особенно городского населения.
   Возглавляя при Ленине оргбюро ЦК ВКП(б), Сталин приобрёл большой опыт партийного и государственного строительства. Там он понял силу и значение чиновничьей власти (бюрократии) в создании тоталитарного государства и командной социалистической экономики, родоначальником которой он, без сомнения, является…
   За исторически короткий срок - три довоенных пятилетки – с привлечением многих зарубежных специалистов было построено по всей стране множество промышленных предприятий, созданы мощные энергетико-промышленные базы на Украине, на Урале, в Сибири, Москве и Ленинграде, на Дальнем Востоке.
Днепрогэс, Запорожсталь, Уралмаш, Магнитка, Запсиб, Донбасс и Кузбасс, ЧТЗ и СТЗ (Челябинский и Сталинградский тракторные заводы), Запсиб, ЗИС и многие другие промышленные гиганты стали основой резкого подъёма экономики страны.
   Нельзя отрицать большие способности Сталина в организации и создании такой промышленной мощи. Но большинство промышленных объектов было построено или подневольным трудом заключенных или на энтузиазме запуганных большевистским террором и полунищих строителей и рабочих, не имевших другого выхода – или трудиться, не покладая рук, или попасть в списки саботажников и вредителей…
…А ещё было и другое: насильственное раскулачивание деревни, начатое при Ленине, жесточайшее преследование и уничтожение крепких крестьянских хозяйств – основы товарного производства сельскохозяйственной продукции, принудительная коллективизация и, как следствие, - страшный голод в ряде регионов (на Украине, в Поволжье и др.).
   Вся эта революционная перестройка на долгие годы отбросила деревню, да и всю страну, в положение полунищенского существования, постоянного продовольственного дефицита.
   Вечно убыточные, колхозы и совхозы страны из последних сил пополняли закрома Родины, отказывая себе во всём жизненно необходимом.
   А Родина им выделяла жалкие крохи на поддержание посевных кампаний, на бесконечный ремонт изношенной донельзя сельскохозяйственной техники.
   Разрушен был деревенский уклад жизни, таивший в себе огромный потенциал для формирования русского фермерства, основанного на частной собственности.
   Сталин и его режим мало что сделали для благоустройства русской деревни, инфраструктура которой и до сих пор, особенно в «глубинке», отстает от городского уровня на многие десятилетия.
   Конечно, были и крепкие коллективные хозяйства, так называемые «маяки производства», образцово-показательные колхозы и совхозы («потёмкинские деревни»), которые щедро финансировались государством и пропагандировались на весь мир в качестве примера, подтверждающего преимущества социалистического строя. Но ведь от этого народ сытнее не жил…
   Кому в деревне неплохо жилось – это сельской знати: председателям сельсоветов, партсекретарям и председателям колхозов, директорам совхозов, главным бухгалтерам. Они были опорой советской власти в деревне, их нельзя было материально обделять.
   Но и спрос с них был жесточайший. Их тоже   наказывали, и нередко несправедливо: исключали из партии, снимали с должностей, ссылали в лагеря и на поселение в отдалённые районы за малейшее неповиновение или невыполнение планов.
   Командная экономика, созданная Сталиным, действовала по всей стране, а государственная бюрократическая машина работала чётко и беспощадно.
   В своей брошюре «Экономические проблемы социализма» Сталин объявил основным законом социализма «непрерывный рост благосостояния советского народа».
   Однако, этот «закон-лозунг» все годы сталинского и постсталинского правления грубо не соблюдался и противоречил другому объявленному экономическому «закону» – «о превалирующем развитии средств производства (группы А) перед производством предметов потребления (группы Б)».
   Гипертрофированное развитие тяжёлой промышленности с милитаризованным уклоном в послевоенное время, когда развернулась холодная война, нанесла тяжёлые раны государственному бюджету, обескровила лёгкую и пищевую промышленность, сельское хозяйство.
…Советским людям пришлось надолго свыкнуться с понятием «дефицит». В нашей социалистической стране всегда чего-то нехватало: то хлеба, то масла, то мяса, то жилья, то трусов, то носков, то бритвенных лезвий, то телефонов…
   Огромные и непосильные военные расходы, гонка вооружений, в которую мы позволили себя втянуть «проклятым империалистам», тяжким бременем и на долгие годы легли на плечи народа.
   Но сталинская твердолобая и бескомпромиссная политика, ориентированная попрежнему на экспорт социалистической революции, полностью исключала мирный диалог с внешними врагами социализма. О конвергенции с капитализмом не могло быть и речи!..
   (Уже в постсталинское время такая конфронтация чуть было не привела в 1962 году к третьей, ядерной, мировой войне).
   Впоследствии оказалось, что с капитализмом можно вполне, и довольно выгодно, сотрудничать, что железный занавес можно поднять и т.д.  Но стальной Сталин это отвергал, так как он не обладал экономическим мышлением, а был военным хозяйственником, правда, - очень крупным и талантливым.
И всё-таки объективности ради нельзя не отметить выдающиеся организационные способности Сталина-хозяйственника. Да, в его жестоком хозяйстве господствовал кнут и пряник, но всё же был строгий порядок.Этот зловещий менеджер был настолько проницателен в подборе кадров, что у него есть чему поучиться… (Кстати, кажется, ему принадлежит крылатое выражение: «кадры решают всё!» И во время великой индустриализации, и во время войны, и в послевоенное время вождь безошибочно назначал на ответственнейшие посты талантливых, высоко профессиональных, волевых и целеустремлённых специалистов, добивавшихся замечательных результатов.Всех их –не перечесть, но достаточно упомянуть такие имена, как Косыгин, Ломако, Славский, Завенягин,А.С.Лихачёв, Ванников,Курчатов, Королёв и многие другие, а также наш замечательный генералитет: Жуков, Рокоссовский, Конев,Малиновский, Баграмян, Ватутин и др.
    …С таким же умением наш великий тиран подбирал для своего террора мастеров-палачей: Ягоду, Ежова, Берию, Вышинского… (Прах которого, между прочим, до сих пор «заслуженно» покоится в Кремлёвской стене…).

   ГЛАВНЫЕ   ОШИБКИ
и ПРЕСТУПЛЕНИЯ СТАЛИНА

Крупные политики, вожди народов и государств, как и все смертные, могут допускать и допускают в своей государственной деятельности отдельные ошибки.
   Эти ошибки могут быть тактическими и стратегическими. Тактические ошибки приводят к зигзагообразному (вместо поступательного) развитию общества и не играют, как правило, судьбоносной роли.
   Такие ошибки общество вправе простить и даже забыть.
Стратегические же ошибки, принципиальные, приводят, как правило, к катастрофическим последствиям для общества и государства: крупным потрясениям, которые круто меняют судьбы миллионов людей, приносят множество неоправданных жертв и отбрасывают общество и государство на более низкую ступень развития, в корне меняя качество жизни большинства людей.
   Такие ошибки уже нельзя прощать и тем более - забывать, так как они исторически объективно превращаются в преступления против народа или даже против человечества.
Именно три, как минимум, таких   тяжких преступления совершил Сталин:
Первое: он создал тоталитарное государство, основанное на репрессиях и терроре против собственного народа, настоящий геноцид, основательно подорвав его генофонд, и отрезал на долгие десятилетия СССР и постсоветские страны от европейской цивилизации. Он физически уничтожил всех своих соратников по революции, командные кадры армии и обескровил страну в преддверии тяжёлых исторических испытаний. Личное участие Сталина и его соратников в массовых казнях советских людей доказано документально.
Сталин в современной истории явился родоначальником государственного терроризма.
Второе: он затеял грязную геополитическую игру с Гитлером, отъявленным расистом и агрессором, и в этой опасной игре проморгал нападение Германии на Советский Союз, чем вызвал тяжёлое поражение Красной Армии на первом этапе войны и огромные людские потери. Он отдал на растерзание фашистским оккупантам население Украины, Белоруссии и значительной территории европейской части России, что привело к колоссальным жертвам среди мирного населения.
Третье: он проводил преступную национальную политику, перетасовав, как колоду карт, национальное устройство, сложившийся быт и национальные традиции многих народов, применяя при этом насильственные методы. Он разделил единую Осетию на две части, выселил из Крыма все «малые народы», депортировал из родных мест чеченцев, ингушей, калмыков и др., создал карабахскую проблему, по сговору с Гитлером насильственно разделил Польшу и присоединил к СССР прибалтийские республики, готовил, но не успел осуществить массовое выселение на север евреев.
   На европейском континенте Сталин, уже в послевоенное время, также пытался перекроить политическую карту, заставить народы Восточной Европы жить по-советски…
   Да, многое не успел совершить Сталин! Но то, что он успел сделать, нам ещё долго придется расхлёбывать…
   Я прочел немало статей о войне просталинских авторов и высказываний в мемуарах выдающихся советских военачальников о нашем Генералиссимусе.
   В большинстве случаев они возвеличивают Сталина как мудрого политика и государственного деятеля, большого знатока военного дела и выдающегося стратега, строгого, но справедливого хозяина страны, по-человечески относящегося к людям, стоящим на разных ступенях общественной лестницы.
   Таких людей я могу понять в одном: они при Сталине не пострадали, а наоборот: добились очень многого и на общественном поприще, и в личной жизни. Как же им хаять и критиковать своего повелителя, благодаря которому они состоялись как крупные и даже выдающиеся деятели, многие из которых вошли в Историю?!
   Ругать посмертно   вождя, рядом с которым ты находился долгие и трудные годы или самозабвенно трудился и шёл в бой с именем этого вождя на устах – это значит ругать и унижать самого себя!..
   Эти люди по-своему во многом правы, не предавая вождя и после его смерти. Они не пострадали во время сталинских репрессий (кстати, советских людей, не пострадавших от сталинщины, в десятки раз больше, чем пострадавших).
   Но… вот загвоздка: почти никто из них честно и откровенно не признаёт и даже не касается вопроса массовых сталинских политических репрессий против миллионов ни в чём не повинных советских граждан, игнорируют их или увиливают от признания существования жесточайчей в мировой истории государственной репрессивной машины, угробившей миллионы жизней, искалечившей судьбы многих сотен тысяч семей и ряда народов, опутавшей людей мерзким, животным страхом за свою жизнь.
   Да, репрессировано было не большинство народа, а меньшинство. Так что же - «меньшинство подчиняется большинству?», «кто не с нами – тот против нас?», «если враг (даже вымышленный!) не сдаётся – его уничтожают?», «лес рубят – щепки летят?» – такой набор обычных отговорок сталинистов является их «убедительными» и «справедливыми» доводами и «смягчающими обтоятельствами» сталинских репрессий???
   Многие из защитников Сталина, мысля, как им кажется, масштабно, историческими категориями, даже договариваются до того, что так как история человечества обильно полита кровью, то в больших деяниях нельзя обойтись малой кровью.
   Зюганов, например, договорился даже до того, что, опровергая многомиллионные жертвы сталинщины, заявил по телевизору всей стране, что число этих жертв сильно преувеличено, в действительности же их было якобы всего (!)около 850 тысяч человек…
   Оказывается, главное в этом вопросе (по Зюганову) - не жизни безвинных людей, а правильность счёта жертв, то есть бухгалтерия репрессий… Вот и приехали, товарищ главный коммунист страны!
   Вообще, для сталинистов характерным является увлечение «исторической бухгалтерией», для них единичный человек с его гражданскими правами ничего не стоит – так, букашка.
   Ну, разве можно осуждать Сталина за гибель 850 тысяч человек, если Ельцин с Гайдаром и Чубайсом за 10 лет рыночных реформ загубили аж 10 или 15 миллионов российских граждан?!.
(Кстати, для вышеупомянутой компании реформаторов мы – рядовые граждане России – тоже оказались букашками… Разве может какой-то микро-человек в сознании Гайдара и Чубайса сравниваться с макро - экономикой?!).
   Я категорически осуждаю как сталинистов, так и «младореформаторов», ввергших постсоветскую Россию в пучину скоропалительных и авантюрных социально-экономических потрясений!
   Но что поделаешь! – наш народ ещё не научился мыслить, жить и работать, не впадая в крайности… А политические лидеры его всегда подталкивают к крайностям - ведь жизнь у них скоротечна, а войти в Историю им так хочется…

КТО   И   В ЧЁМ ВИНОВАТ?

Надо прямо признать, что сваливать всю вину на одного Сталина – это примитивно. Безусловно, на нём лежит огромная доля ответственности за все общественные потрясения, которые пережила наша страна в ХХ веке.
   Но ведь Сталин действовал не в вакууме. Ему помогало в его деятельности множество людей – соратников, опричников, одурманенных поклонников, а также простодушных и дисциплированных исполнителей его воли. По существу, весь народ был охвачен коллективным безумием, участвуя прямо или косвенно в сталинских «чистках».
   Немало было и деполитизированных людей, безразличных к творимому в стране беззаконию и репрессиям (по принципу: «моя хата с краю – я ничего не знаю» …). Да и многие жертвы террора вынуждены были под пытками оговаривать себя и своих близких, друзей-товарищей, тем самым поощряя карателей на новые злодеяния.
   В том то и состояла трагедия советского народа, что незаметно для себя самого, он оказался опутан узами всепроникающего страха – за себя, свою семью, своих родственников…
   Это всё странным образом перемешалось в сознании людей с преданностью, любовью и уважением к коварному тирану, который сумел почти у каждого отобрать его личность, вживить в сознание каждого советского человека свою, сталинскую, абсолютную правоту – везде и во всём.
   Сталин сумел, как и Гитлер, заменить личностное сознание людей – коллективным.
Мало того, он сумел свою злую и беспощадную волю делегировать коллективу. И уже всё общество оказалось опутано круговой порукой…И уже не только тиран ответственнен за все совершенные злодеяния, но и весь покорившийся народ замешан в его преступлениях…Да, непросто разобраться в роли народных масс и личности в Истории!..
   Сложнейшая научно-историческая и социологическая проблема! Решать её можно и нужно, но профессионально и честно.
   Обозначенная проблема по существу сводится к определению ответственности всех исторических субъектов и влиянию объективных обстоятельств. Применительно к сталинской эпохе, необходимо квалифицировать действия всех субъектов по принципу их подпадания под политическую, моральную, материальную или уголовную ответственность.

Политическая ответственность.

К сожалению, я не встречал чёткого определения, - что же собой представляет политическая ответственность. Видимо, это понятие – нравственной категории, и в разных странах и общественных формациях толкуется и понимается по-разному.
   Например, если современный западный политик или экономический деятель допускает крупную политическую или иную ошибку, имеющую широкий общественный резонанс, он тут же, по собственной воле или давлению его партии и избирателей, уходит в отставку.
   Это характерно для западных деятелей всех уровней – от муниципального до высшего.
   В России же свой, «особый» подход к этой теме.
Часто ли мы слышали об отставках или отзывах народных избранников из бывших верховных и местных советов, из современной Государственной Думы или региональных законодательных собраний? А о добровольных отставках министров и премьеров?
   Самое большее, на что способны наши доморощенные политики – это объявить о своей ответственности, но не более того (как это сделал 9 февраля 2005 года премьер-министр Фрадков на заседании Госдумы по поводу реформы о монетизации льгот).
   Я уже не говорю о ряде безответственных и провокационных выступлений депутатов Госдумы по вопросам внешней и внутренней политики, в которых они договариваются до обещаний «пересажать всю интеллигенцию», загнать всех демократов в лагеря, помыть сапоги в Индийском океане, утвердить законопроект об уголовной ответственности за…недоносительство (на врагов народа?..) и т.д.
   Не было и нет у нас политической культуры. Да и откуда ей быть, когда в сталинские времена так ставить вопрос было просто немыслимо.
   Но по сегодняшним международным меркам, с учётом требований Всеобщей декларации прав человека Организации Объединенных Наций, да и по нашей российской Конституции (и даже Сталинской Конституции 1936 года), мы можем адресно сформулировать политическую ответственность наших руководителей в годы сталинского правления.
   Кроме самого вождя, персональную политическую ответственность за совершенные ошибки и преступления против народа должны были понести и его ближайшие соратники: Молотов, Каганович, Микоян, Маленков, Булганин, Хрущёв, Ворошилов, Калинин и другие. Но этого не произошло.
   Сталин был политически наказан только спустя три года после своей смерти -  разоблачением культа личности на ХХ11 съезде партии и переносом его тела из ленинкого мавзолея в могилу у кремлёвской стены. Остальные его соратники, замешанные в сталинских преступлениях, «отыгрались» на «агенте международного империализма», «враге народа» Берии.
   Берия, действительно, уже без кавычек, был врагом народа, получил по заслугам, но не открытым политическим судом, а быстротечной расстрельной расправой, большим мастером которой он сам был.
   Остальные же «фигуранты» повели ожесточённую борьбу за власть, в результате которой победил Хрущёв, отправивший вскоре большинство из конкурентов на пенсию или политическую ссылку.
   Замечу при этом, что Хрущёву «хватило ума» не осудить их за совершённые совместно с вождём деяния, так как он сам был в них густо замешан, и ему нельзя было саморазоблачаться.
   Таким образом, политическое осуждение коснулось только Сталина. Остальное партийное и государственное руководство страны и   ЦК КПСС – ядро политической системы, осталось вне зоны ответственности, ушло в политическую тень.
   Так было удобно соратникам вождя, стремившимся на долгие годы продлить тоталитарный режим, подвергнув его лишь текущему ремонту…
Думаю, что историкам и политологам в интересах истины и справедливости есть над чем поработать. Им следует дать объективную политическую оценку деятельности не только самого   Сталина, но и конкретных его соратников, а также КПСС в целом.
   На основании их компетентного заключения, соответству-
ющие высшие государственные органы страны (возможно, пленум Верховного Суда, Генеральная Прокуратура или Федеральное Собрание) должны вынести решение: под какую ответственность – политическую, моральную или уголовную – подпадают действия Сталина и его сподвижников в период проведения ими массовых репрессий.

Моральная ответственность.

Моральная ответственность гораздо шире политической ответственности, и в определённой мере включает в себя первую.
Кроме правящей верхушки страны и КПСС, моральная ответственность за разгул сталинщины лежит также на всех нас, современниках той эпохи, на совершеннолетних и сознательных гражданах страны.
   Это мы, большинство из нас, восхваляли Сталина, ходили на митинги и демонстрации, вывешивали его портреты, буквально молились на своего кумира. К сожалению, и до сих пор многие молятся на него…
   Конечно, подавляющему большинству людей под воздействием мощной пропагандистской машины и стоящими за её спиной репрессивными органами непросто было разобраться в той политической обстановке, проявить гражданское мужество и не поддаться всеобщему одурманиванию.
   Сейчас трудно и болезненно судить их за это. Тем более что все мы заплатили за это ценой огромных жертв, страданий и лишений. И всё же я наберусь смелости заявить: наш народ оказался не готов к отпору сталинщине - ни морально (своим менталитетом), ни организационно (из-за отсутствия демократических традиций и институтов).
Следует также учесть, что существование жестоких лагерей Гулага тщательно скрывалось от большинства населения. Даже «шушукаться» об этом нигде нельзя было.
   И люди, непосредственно не пострадавшие от репрессий, воспринимали весь этот ужас как нечто инопланетное, их не касающееся.
   Большинство простых людей не чувствовало опасности, жили незамысловато, довольствовуясьсь малым, добросовестно работали, пели песни, рожали и воспитывали детей.
(Кстати, много песен сталинской эпохи, особенно военной поры, были глубоко лиричны и вместе с тем патриотичны, берут за сердце и в наше время…).
   Но я убеждён, что то же большинство боялось заглянуть себе в душу и спросить себя- всё ли ладно вокруг, живём ли мы по совести или только делаем вид…
   Страна безропотно отпускала на убой, в этот «политический мясокомбинат», своих сыновей и дочерей. Во имя чего и кого? Во имя этого маленького, злобного и всесильного, обожествленного ею человека…Не человека, а Дьявола в человеческом обличье…
   Наша историческая вина и беда состоит в том, что мы, народ, не можем, в кои века, противостоять силе своих правителей и в кульминационные моменты Истории проявляем поразительное легковерие, пассивную покорность, несопротивление злу, ведущему нас к самоунижению и самоуничтожению.
Автор этой книги по истечению многих десятилетий ощущает свою личную вину за слепое повиновение культу личности Сталина, по воле которого он и его родственники стали сиротами, а их родители как «враги народа» были уничтожены без суда и следствия…Более того: мне стыдно за мои искренние тогда комсомольские слёзы, пролитые в институте на ритуальном посту в день смерти тирана - 5 марта 1953 года…
 …  Так уж сложилась наша тысячелетняя история, – со времён князя Владимира: Россия всегда побеждала внешних врагов, но оказывалась бессильной перед своими собственными проблемами, перед самой собой.
…Великий исторический парадокс!
   Однако ещё есть возможность нам всем, живым современникам той эпохи, переосмыслить наше незабываемое прошлое и спросить себя: честно ли каждый из нас прожил ту часть своей жизни, не угодничал ли перед властью, не предавал ли товарищей и друзей, не лицемерил ли, не становился ли послушным орудием сталинского режима против своих соочественников…
   Пусть каждый из нас пропустит через свою совесть эту запоздалую, но всем нам так необходимую моральную ответственность!

Материальная ответственность

Как уже выше отмечено, от массовых сталинских политических репрессий пострадали миллионы людей и семей нашей страны.
   Все впоследствии реабилитированные лица получили соответствующий статус и минимальные льготы за нанесённый им моральный ущерб от государства.
   Я уже писал, что в далёкие шестидесятые годы, после посмертной реабилитации моих родителей, я получил за их смерть денежную компенсацию в размере 100 рублей за каждого родителя.
  Вот такой ценой расплатилось со мной и множеством наших граждан государство, осуществлявшее в течение многих лет государственный террор.
   Хотя всем известен правовой принцип: закон не имеет обратной силы, однако применительно к терроризму почти во всех странах этот принцип не действует и не имеет срока давности.
   В порядке компенсации последствий террористических действий в отношении граждан, большинство цивилизованных государств выплачивает в установленных размерах достаточно ощутимые денежные выплаты.
   И хотя жизнь человеческая, по большому счёту, бесценна, всё же эти выплаты оказывают существенную материальную поддержку непосредственно пострадавшим лицам и семьям погибших.
   До настоящего времени Российская Федерация, будучи правоприемницей СССР, не признала факт массовых политических сталинских репрессий в качестве политики государственного терроризма в отношении своих граждан.
   Это обстоятельство свидетельствует о том, что наши современные политики и государственные деятели на практике ещё не отреклись от сталинских идеологем, не чувствуют общественный нерв той части населения, которая стала жертвами сталинщины.
   А разве при таком отношении со стороны государства может быть достигнуто доверие к власти и согласие в обществе?
   Думается, что настало время разобраться в этой непростой проблеме. Для этого необходимо в закон Российской Федерации о борьбе с терроризмом внести существенную поправку.
   Во-первых, в статью об определении – что такое терроризм – следует включить государственный терроризм, дав этому понятию надлежащую официальную трактовку. 
   Во-вторых, все проявления государственного терроризма, как особо опасного для всего общества явления, должны быть запрещены основным законом – Конституцией России.
   И, наконец, федеральным законом должен быть установлен чёткий и ясный порядок материальной компенсации гражданам, пострадавшим от всех видов терроризма, включая государственный терроризм и международный терроризм.
 
Уголовная ответственность

Этот вид ответственности должен быть применён к лицам, непосредственно организовывавшим внесудебные расправы над неповинными людьми, а также участвовавшим в пытках, казнях и истязаниях заключённых при условии наличия свидетелей и соответствующих архивных документов, в том числе и до сих пор не рассекреченных. Если существует такое юридическое понятие, как посмертная реабилитация, то логично и правомерно ввести в правовую практику противоположное понятие   - посмертное осуждение.
   На Руси издревле было принято считать, что «мёртвые сраму не имути». Смерть как бы ставит точку и списывает все грехи и преступления. Дальше, предполагалось, должен действовать Суд Божий…Но это – по церковным канонам.
   А вот «светский» Нюренбергский процесс над гитлерловскими военными преступниками был справедливым и образцовым прецедентом в международной судебной практике, опровергающим замшелые представления о милосердии к злодеям вселенского масштаба.
   К преступлениям геноцида и преступникам такого рода - ни к живым, ни к мёртвым,- не может быть ни милости, ни снисхождения, ни срока давности. Живые должны быть осуждены по закону, а над мёртвыми тиранами и палачами должен вечно висеть позор бесчестия. Этого требуют невинные и безмолвные их жертвы…
   Думается, что этим вопросом - в отношение сталинских злодеев и самого вождя - должны заняться Генеральная Прокуратура и Верховный Суд Российской Федерации, а долг широкой российской общественности – принять активное участие в его обсуждении.
Только мы сами сможем и обязаны здравомысляще разобраться с нашим прошлым, сохранив из него всё доброе, положительное и отбросив недоброе, злое.
 
МОИ ЛИЧНЫЕ ВЫВОДЫ
А.
1/.Сталин, несомненно, является личностью вселенского масштаба – под стать трагедийным героям Шекспира
2/. Его главная личная трагедия состоит в том, что добившись триумфа над всеми своими врагами, снискав поклонение большинства своего народа, признание мирового сообщества, он сам был глубоко чужд к народу, не испытывал к нему ни уважения, ни жалости, ни любви.
3/.Всё, что он сделал плохого, да и хорошего, было средством для достижения его единственной цели –безраздельной, абсолютной, власти над своим народом, а возможно – и миром.
4/ Сталин ранее вошёл в Историю как Триумфатор, но ценою таких тяжких и неоправданных жертв и страданий народа, что его нельзя ни оправдать, ни простить.
5/. Огромная трагедия советского народа, связанного Историей с судьбой Сталина, состоит в том, что этот народ, то есть мы- старшее поколение, попали в рабство к тирану и до сих пор ещё этого в полной мере не осознали.
6/. Относительно имевшихся предложений об увековечении памяти о Сталине установкой ему памятника в Москве, на Поклонной горе, – в ознаменование 60-летия Победы, - я считаю: как «великий» военачальник и «творец» Победы Сталин не заслужил такой чести.
    Этот великий тиран всех времён и народов, действительно, должен быть увековечен в памяти нашего народа, но не восхваляющим монументом, а путём сооружения в Москве специального мемориального комплекса для жертв сталинщины, где этому зловещему герою следует отвести центральное место в окружении его жертв, проклинающих своего мучителя.

Б.
К сожалению, много моих соотечественников, - как на большевистской, так и на демократической стороне, отождествляют достижения советского периода с именем Сталина.
   Постараюсь доказать неверность такой позиции и ради исторической правды отмечу следующее.
   За годы советской власти несколькими поколениями нашего народа была построена мощная экономика, создана огромная научно-техническая база, достигнуты были большие высоты в науке и культуре, выросло благосостояние советского человека.
   Вряд ли кто может оспорить, что в указанный период осуществлено гигантское по масштабам жилищное строительство, и подавляющее число наших граждан получило бесплатно отдельное, благоустроенное жилище.
   При советской власти государство обеспечивало добротное и бесплатное образование, а при получении высшего образования платило стипендии.
   При советской власти населению оказывалось, пускай не ахти какое, но всё же повсеместное и бесплатное медицинское обслуживание, курортно-санаторное лечение, выдавались бесплатные путёвки в пионерские лагеря и туристические поездки.
(Вышеперечисленные и другие льготы были опредёленной компенсацией со стороны государства за неадекватную заработную плату…).
   В советское время мы первыми, и надолго, вышли в космос, стали осваивать космические технологии, освоили атомную энергетику, Северный морской путь.
   В советское время не было массовой безработицы, массовой нищеты, массовой наркомании и проституции.
…Махровая советская бюрократия, связанная определёнными партийными узами, в советские времена ещё не достигла того уровня жадности и наглости, как в настоящее время…
   И все эти достижения являются плодом самоотверженного труда десятков миллионов наших граждан, всего нашего народа – пускай и одураченного Сталиным…
   Народ, даже заблуждающийся, всегда является главным и решающим субъектом исторического развития. Народ без диктатора может жить, а диктатор без народа – никоим образом! Народ является творцом материальных и духовных ценностей страны – независимо от того, кто и как им правит.
   Поэтому, осуждая правящий сталинский режим, нельзя механически и неблагодарно забывать социально-экономические достижения своей страны. (Как говорится в известной поговорке: «нельзя вместе с водой выплескивать ребёнка…»).
   На базе ранее созданого сегодня зиждется наша экономика. На этой базе дикий сегодняшний капитализм жиреет, обделяя беднейшие слои населения и старшее поколение.
   Всё, что было ранее создано народом, а также природные ресурсы страны, должны обеспечивать народу-творцу достойную, обеспеченную жизнь, но не в ущерб другим его правам - на саму жизнь, на свободу совести, свободу слова и   передвижения, свободу информации и образования.
   Эти права и свободы может обеспечить только подлинно демократическое   государство -  общественный строй, лучше которого ещё ничего не придумало человечество.
 
 Глава 4. ВОЙНА И ОККУПАЦИЯ,ХОЛОКОСТ

НАЧАЛО   ВОЙНЫ

А теперь вернёмся к событиям Великой Отечественной войны, в водоворот которых я был втянут в 1941 году.
Они развивались следующим образом.
   Мы, уже кое-что соображавшие пацаны 9-10- летнего возраста, помним трепещущий от волнения голос диктора Левитана, возвестившего о вероломном нападении Германии на Советский Союз утром 22 июня 1941 года.
   Вокруг чёрной «тарелки» репродуктора, висевшей высоко на столбе в центре городе Балта, на улице имени Сталина, собирались толпы горожан, задравших головы и напряжённо вслушивавшихся в каждое слово диктора. Хорошо помню какое-то страшное чувство тревоги, которое заползало в детскую душу, смутное предчувствие чего-то непоправимого, необратимого. Это было видно и по лицам многих взрослых людей, особенно женщин.
   Мужчины держались бодрее, а некоторые даже громко выкрикивали, что, мол, вот увидите -  набьём немчуре морду!..
   Довоенная бравада Советской власти, средств массовой информации, многих военных руководителей, шапкозакидательские настроения среди большинства населения страны были так сильны, что почти ни у кого в первые дни начала войны не было сомнений в скорейшей и лёгкой нашей победе.
   Советская пропагандистская машина вовсю преувеличивала нашу военную мощь и тщательно скрывала военно-промышленную мощь фашистской Германии.
   Широко восхвалялась бронетанковая мощь нашей Красной Армии. Запомнились такие строки из известной песни:

Броня крепка и танки наши быстры,
И наши люди мужеством полны.
В строю стоят советские танкисты –
Своей великой Родины сыны.
И такие:
Если завтра война, если завтра в поход,
Если тёмная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ,
На защиту страны своей станет.

   К сожалению, на первом этапе войны наши танки не могли оказать серьезного сопротивления ни артиллерии, ни танкам противника и начисто уступали последним по тактико-техническим параметрам. Да и дислоцировались они не в направлениях главных прорывов вермахта.
   Относительно того, что весь советский народ встал на защиту своей страны – это тоже «на воде вилами писано», так как буквально в первые дни и недели войны огромная часть Украины и Беларуссии оказалась под пятой Гитлера, и значительная часть населения была лишена возможности защищать свою страну на оккупированной территории.
   К тому же в результате колоссального превосходства над нашими войсками в военной технике и живой силе на направлениях вторжения, немцам удалось внести на первых порах хаос в наши отступающие войсковые соединения, раздробить их на множество отдельных группировок и мелких, неорганизованно обороняющихся групп, захватить в плен сотни тысяч бойцов и офицеров, заключить их в концлагеря, лишив их таким образом возможности защищать Родину.
…  Моя тётя Ева первые дни войны держалась бодро и стойко. Говорила, что зря немцы на нас напали – это им так просто не сойдёт. Говорила мне: - «Шурик, война – войной, а ты не забудь поменять книжки в библиотеке» …
   Отчётливо помню тот день (не удержалась в голове дата – то ли 20-го июля, то ли раньше или позже, но уж точно могу сказать, что это было воскресенье), когда я пошёл в городскую библиотеку сдавать «Приключения барона Мюнхаузена».
   К этому времени немцы и румыны уже перешли в наступление по широкому фронту – от Чёрного до Балтийского моря, и успели захватить большие территории нашей страны. Эйфория первых дней войны уже рассеялась, взрослые были в замешательстве и растерянности: никто не понимал, почему немцам удалось так быстро подмять нашу Красную Армию, про которую было спето так много славных песен… Беспокойство взрослых передавалось и детям.
…Я бодро добрался до библиотеки, сдал книгу, получил другую и отправился домой. Было, хорошо помню, безоблачное голубое небо, свежий утренний ветерок внушал хорошее настроение. Поравнялся с маленьким деревянным домом, в котором проживал мой приятель, одноклассник; остановился у окна, где он за столом уплетал за обе щеки кашу. Мы с ним обменялись приветствиями, и я зашагал дальше. Вдруг стал нарастать какой-то странный, до этого не знакомый мне шум. В небе появились немецкие самолеты. Они сбрасывали бомбы, от взрывов которых сотрясалась земля. От страха я побежал вовсю – вперёд, домой, успел пробежать несколько десятков метров по улице, как что-то меня подтолкнуло в спину, и я упал навзничь, выпустив из рук библиотечные книги…
   Оказалось, что за спиной разорвалась авиационная бомба. Когда звук самолетов почти что смолк, и пыль от взрыва стала рассеиваться, я вскочил, обалдевший и потерявший ориентацию, огляделся. В метрах 70-80 позади ещё клубилась пыль из образовавшейся воронки, а дома, в котором мой приятель за минуту до этого ел кашу, уже не было… Я оцепенел от ужаса, и эта трагическая картина запечатлелась у меня в памяти на всю жизнь.
…Но инстинкт гнал меня вперед – к  спасительному, как мне казалось, дому, к моей второй матери, к тёте Еве.
   Я бежал уже по нашей улице имени Ленина, где мы проживали, и меня страшила и удивляла небывалая в такое время дня пустота – улица и дворы обезлюдели. Снова появился самолётный шум, он нарастал с большой силой.
   Я прижался к стене какого-то дома, ожидая бомбового взрыва, но вместо этого услышал пулеметную дробь – это пули цокали по железным крышам домов: немцы на бреющем полете поливали город смертоносным свинцом.
   Ещё одна картина запечатлелась в памяти: пока я пережидал налёта и обстрела, по тротуару шёл босой мужчина, по всей видимости, – под приличным хмельком, он сильно покачивался, совершенно безбоязненно пел какую-то песню и грозился в небо кулаком (наверное, материл фашистов); а на плече у него висели перевязанные шнурками чёрные ботинки…
   Когда немецкие самолеты, наконец, улетели, я добрался до нашего дома, но двор и дом были пустынны. Страх снова стал заползать в меня. Я был совершенно одинок и беспомощен, не знал, что дальше делать, куда податься.
   Вдруг меня осенило: ведь тётя Ева что-то говорила несколько дней назад о бомбоубежище! Ура! - выход найден. Я сразу вспомнил, что через дорогу от нас была   больница, возглавляемая знаменитым в ту пору врачом – Гамарником.
   Он знал мою тётю и говорил ей, что если вдруг немцы будут бомбить Балту (во что большинство людей тогда не верило!), то можно будет укрыться от бомбёжки в большом больничном подземном леднике, где хранился заготовленный зимой с реки Кодыма колотый лёд – для нужд больницы и города.
   Я вмиг перебежал во двор больницы, отыскал ледник, дверь которого была приоткрыта. Заскочил в помещение и сквозь сумеречный свет множества коптящих свечей едва разглядел несколько десятков (а может – и больше?) незнакомых людей.
   Вдруг из темноты появилась моя тётя Ева, бросилась ко мне с возгласом: - « Шурик, мой мальчик, ты жив!..» И зарыдала…
…Вот таким мне запомнилось начало Великой Отечественной войны.

ПОПЫТКА   ЭВАКУАЦИИ

В отношении эвакуации советских граждан в глубокий тыл под давлением стремительно наступающих немецких армий существует немало различных версий. Официальная версия, которая преподносилась средствами массовой информации, а также в литературе и в кино, состояла в том, что эта эвакуация была заблаговременно продумана, спланирована и организована в сроки, диктуемые реально сложившейся военной обстановкой. Эта версия, на мой взгляд, подтверждается лишь в незначительной степени.
   Что касается промышленных предприятий и объектов оборонного значения, то, действительно, правительством и главным командованием, инженерами, рабочими и военными были предприняты энергичные, зачастую героические, усилия по эвакуации и перебазированию в глубокий тыл промышленного оборудования, станков и технической документации.
   Это всё помогло в определённой мере наладить уже в конце первого этапа войны производство вооружения и боеприпасов и организовать в дальнейшем упорное сопротивление войскам вермахта.
   Многие промышленные объекты при этом пришлось взорвать – дабы они не достались врагу (как, например, Днепрогэс).
   Однако, что касается эвакуации значительной части гражданского населения, - так называемых обывателей, простого люда, не связанного с партийными и государственными органами и не востребованного в той обстановке для нужд оборонной промышленности, то он оказался брошенным на произвол судьбы (спасайся – кто может!..). В этом выразилась вся сущность сталинского отношения к советским людям: они рассматривались «отцом народов» лишь как строительный материал в Истории…Большую роль сыграли также паника и неразбериха в наших тылах.
   Некоторые авторы - историки и публицисты - утверждали, тем не менее, что советская власть даже в той тяжелейшей обстановке не забывала о еврейской диаспоре, которой со стороны кровожадного Гитлера угрожало поголовное истребление; и что в отношении евреев принимались особые меры по их срочной эвакуации. Вот что по этому поводу писал А.И.Солженицын в своей книге «Двести лет вместе»(М., 2002г.):
«…после заключения пакта с Германией в СССР замалчивалась гитлеровская политика по отношению к евреям, и, когда разразилась война, подавляющая часть советского населения не знала о той смертельной опасности, какую несёт евреям немецкое вторжение».
Солженицын отмечает и другие политические ньюансы, относящиеся к евреям в условиях войны и геноцида со стороны Гитлера. Но для нас, евреев, имеет существенное значение именно этот факт: Сталин сознательно, в угоду своей преступной политической игре с Гитлером, утаивал от советского народа подлинное, звериное, обличье фюрера, так как сам по сути своей был подобен этому фюреру…
   По мере продвижения немецко-румынских войск по советской территории и их приближения к Балте, которая была расположена в 7 километрах от одноимённой железнодорожной станции  на пути Одесса – Харьков, напряжение среди городского населения нарастало. Бродили панические слухи о якобы высадившемся немецком десанте в районе города Котовск (узловая железнодорожная станция в 25 километрах от Балты), о якобы проникших в город немецких шпионах, которыми кишит город… Родители даже предупреждали своих детей о необходимости повышенной бдительности: чуть что – предупреждать милицию о подозрительных лицах.
   Запомнился даже такой случай: мы, группа ребят, однажды в августе месяце, обратили внимание на странного вида молодого мужчину в темно-синем комбинезоне и светлой тенниске, который энергично умывался на улице, у водоразборной колонки. Поскольку мы были довольно ушлыми и шустрыми ребятами, к тому же настроенными на бдительность, то быстро сообразили, что этот чужак и есть первый немецкий шпион, подлежащий немедленному задержанию…Нас было около 10 мальчишек в возрасте 10-12 лет; мы плотно окружили незнакомца и с возгласами: - «Поймали шпиона!» - облепили его, мокрого и ошарашенного, вцепились в него мертвой хваткой и повели вверх по нашей Ленинской улице не куда-нибудь, а прямо в отделение НКВД, соседствовавшее с моим домом. Нашу шумную группу на всём пути следования сопровождала внушительная толпа людей, любопытных, которая нарастала по мере приближения к «офису» чекистов.
   Интерес и подозрение к задержанному подогревались тем, что он на все вопросы отвечал каким-то нечленораздельным мычанием, - то ли изображал немого, то ли был им на самом деле.   Всё кончилось вызовом дежурного офицера, которому мы передали «с рук на руки» возможного шпиона, а также громко объявленной нам благодарностью…
… Память человеческая, особенно детская, фрагментарна и избирательна, сохраняет наиболее яркие и впечатляющие эпизоды жизни. Возможно, учёные-психологи когда-нибудь и раскроют секреты и механизмы запоминания мозгом получаемой человеком извне информации. Но в практической ситуации каждый из нас многократно убеждался в том, что по истечении некоторого времени многое из пережитого, слышанного, виденного стирается из памяти – за   невостребованностью, ненадобностью. То ли оно отправляется на некоторый период в «корзину», как это делается в современных компьютерах, то ли исчезает навсегда… Вот и моя память – так же. Помнится мне только «самое-самое», которое извлекается из корзины памяти.
…Настал момент массовой эвакуации и бегства населения из Балты. Я вам не скажу «за всю Балту», но о своём дворе помню до сих пор. Уже ранним утром на улице, возле нашего дома, стояла «полуторка» – небольшой советский грузовичок – основная транспортная единица нашей довоенной эпохи. Кузов, оборудованный скамейками, едва вмещал 15-20 человек. Из разговоров с тётей, а также из знакомства с некоторыми предстоящими беженцами я понял, что в машину усаживаются семьи и родственники энкаведевского начальства, проживавшего в нашем небольшом коммунальном доме. Моя тётя имела у них большой авторитет как человек и медсестра, готовая в любое время суток оказать медицинскую помощь.
   Вещей с собой никто не брал: и без того в кузове было тесно, да и немец уже подступал к городу, были слышны разрывы снарядов и стрельба на окраине.
   Нам с тётей были «забронированы» два места в кузове и мы уже приготовились было, с помощью протянутых нам рук, туда влезть, но… произошло нечто роковое. Вдруг тётя вспомнила, что она в доме что-то забыла. Умоляющим голосом попросила:
- «Подождите меня чуть-чуть?! Я сейчас, быстро вернусь!»
Из кузова закричали:
- «Вы куда, Ева Борисовна? Ведь танки немецкие уже в городе! Что вы в доме забыли?!» …
Тётя сильно занервничала, растерялась:
 - «Я ведь забыла взять подушку! Как мы будем спать без неё?!»
Раздались возмущенные голоса:
 - «Вы что - рехнулись? Мы будем из-за подушки рисковать жизнью?!»
Тётя заупрямилась:
- «Не хотите ждать - поезжайте! Пойдём домой, Шурик!»
Она взяла меня за руку и потащила во двор. Ей кричали, чтоб одумалась, иначе мы оба пропадём… Но тётя Ева была гордым и принципиальным человеком, а чувство опасности и самосохранения в этот момент было подавлено обидой на всех и на вся…
   Наш сосед-чекист (начальник) махнул с досады рукой, сел в кабину рядом с  шофёром и машина рванула вперёд, резво набирая скорость – туда, на север, чтобы догнать общий поток беженцев, устремившийся подальше от страшной фашистской чумы.
   Наскоро собрав несколько вещичек в узелок, в том числе запихав в него злополучную подушку и немного съестного, мы вышли из дома и побрели туда же, на север.
   Выйдя за город, на пыльную полевую дорогу, увидели множество бредущих людей – в основном, женщин, стариков и детей, - с узелками, мешками, рюкзаками; некоторые на тележках везли какой-то мелкий скарб. Мы присоединились к этим несчастным людям и вместе с ними устремились вперёд, к неведомому и страшному будущему… Пока шли несколько часов, солнце уже было в зените, сильно припекало, нам сильно хотелось пить, как и всем, но никто не останавливался, так как боялся отстать и быть настигнутыми немцами.
   По дороге нас обгоняли грузовички-полуторки и телеги, набитые беженцами. Никто из них не останавливался, и никто из бредущих людей не решался напрашиваться в пассажиры, ибо видно было, что всё переполнено.
   Дорога из-за сильной жары и большого движения транспорта превратилась в пыльный шлях, от пыли не было спасения. По обеим сторонам шляха простирались огромные золотистые поля пшеницы. Пшеница была невиданного роста – не ниже меня, 10-летнего пацана. Все говорили, сожалея и охая, что созрел рекордный урожай, который достанется немцу…
   Хорошо запомнился такой эпизод: солнце уже начало склоняться к закату, когда нас догнала небольшая группа – два пограничника с собакой-овчаркой.
   Мы с тётей поотстали от основной массы людей, и когда пограничники поравнялись с нами, мы увидели у них на боках фляжки. Нам страшно захотелось пить… Тётя Ева попросила дать несколько глотков воды ребенку, то есть мне.
   Один из них тотчас снял фляжку и подал её мне. Я успел сделать несколько глотков, как вдруг послышался нарастающий шум самолётов. Пограничники и мы тотчас оглянулись назад. С западной стороны неба прямо на нас на бреющем полете надвигались немецкие «мессершмидты». Один из пограничников громко закричал идущим впереди:
- «Бегите в пшеницу! Всем ложиться!»
Мы с тётей мигом кинулись в пшеницу и упали наземь.
А самолеты уже открыли пулемётный огонь по беженцам.
   Оба пограничника тоже залегли в пшенице. Сорвав со спины винтовки, они открыли по самолётам огонь одиночными выстрелами… Они лежали на спине, и я хорошо видел их полные отчаяния и злости лица. Овчарка лежала рядом и нервно била хвостом по земле. Солдаты громко матерились – от своей беспомощности и досады. А самолёты раз за разом, возвращаясь к месту расстрела беженцев, всё поливали их пулеметным огнём. Когда налёты закончились и самолёты улетели, мы поднялись и вышли на дорогу. Людей стало значительно меньше, но не знаю – от того ли, что многие погибли, или ещё не вышли на дорогу.
   Мы пошли дальше, стараясь не отставать от пограничников. И тут, помню, тётя Ева спросила их, что же такое творится, почему армия отступает и не может нас защитить… Они молчали, не глядели нам в глаза, и видно было, как чувство горечи и вины словно пригибает их к земле. А нам от такого их молчания становилось ещё страшней и безнадёжней…
… Три дня мы с тётей брели по разным дорогам, оторвавшись от пограничников и других беженцев, окончательно потеряв силы, отупев от страха, голода и жажды. Видимо, где-то мы всё-таки подкреплялись и немного спали. Сильный голод утоляли, пережевывая колосья пшеницы и сглатывая образовавшуюся во рту жижу…
   На третью ночь мы оказались на каком- то большом косогоре, покрытом густой и высокой травой. На небе светила яркая полная луна, и мы заметили множество лежащих на земле коров, а вдали, на коне, разъезжал пастух. Видимо, это было пастбище.
    Мы обрадовались такой встрече и направились к пастуху. Это был мальчишка примерно моих лет, может быть, немного постарше. Он спешился и стал расспрашивать, кто мы и как здесь оказались. Узнав, что мы бежим от немцев и что мы евреи, что мы давно ничего в рот не брали и умираем от голода и жажды, паренёк тотчас расстелил на траве какую-то тряпицу, развязал узелок с едой и выложил это перед нами. Сказал, чтоб кушали, а сам взял ведёрко, поднял ближайшую корову и стал ее доить.
   Наверное, в тот момент не было на земле счастливее человека, чем я…Человеческая доброта и непосредственное, открытое, детское отношение к нам русского пастуха-паренька, вкусный, свежий деревенский хлеб и парное молоко сделали своё дело: наевшись, мы тотчас уснули, прямо на земле.
   Уже начало светать, когда пастух разбудил нас. Сказал, что мы сильно отклонились от главной дороги, что немцы уже обогнали нас и деревня ими занята, а его мамка наказала ему – пока коров в деревню не пригонять, а то их всех немцы отымут и забьют на мясо. Объяснил нам, что папка его – на фронте, а они с мамкой живут на окраине села вдвоем, и что мы до рассвета успеем пройти полтора километра до вон того леска, где начинается деревня и стоит их дом.
   Добавил, что мамка у него – хорошая, добрая, укроет нас от немца, если скажем, что сын послал…
   К большому моему сожалению, имя нашего спасителя утрачено из моей памяти…
… Мы с тётей скоро добрались до указанной нам деревянной избёнки-мазанки и осторожно постучали три раза в окошко, как нам советовал пастушок, наш ангел-хранитель. Женщина средних лет впустила нас в дом и разместила на русской печке, где мы мгновенно уснули.
   В полдень она нас разбудила, пригласила пообедать. (Поставила, помнится, на стол сковородку с большой яичницей и глиняный кувшинчик (кринку) с молоком). Пока мы ели, она участливо глядела на нас, спрашивала тётю: куда мы дальше собираемся идти и что будем делать, - ведь уже кругом орудуют немцы…Откуда ж нам было знать, – как быть дальше?.. Пока кушали, услышали шум моторов, машин. Хозяйка встрепенулась, забеспокоилась.
   Спросила меня, пионер ли я. Получив утвердительный ответ, схватила за руку, сказав тёте Еве, что меня надо спрятать от немцев в огороде, а то они могут меня расстрелять…

ПЕРВАЯ   ВСТРЕЧА  С  ВРАГОМ

…Как сейчас, помню эту первую встречу с грозным врагом, с немецкими оккупантами.
   Я лежал в огороде, под огромными лопухами, и слышал зловещий грохот и скрежет немецких танков, шум мотоциклов и машин, движущихся по дороге через деревню туда – на восток, завоевывать «великой Германии» жизненное пространство. Мне было очень страшно, но и жутко любопытно: кто они – наши злейшие враги, такие могучие и пока непобедимые.
   Любопытство взяло свое: я подполз к краю огорода и залёг под прикрытием лопухов в глубокой придорожной канаве. Оттуда, высунув немного голову, я увидел фантастическую для меня картину движения немецкой бронетехники.
   Танки, машины с прицепными артиллерийскими орудиями, мотоциклы, огромные грузовики, обтянутые тентом…
В грузовиках сидели солдаты и громко пели на чужом языке какие-то бравурные песни. Изредка на огромных конях-тяжеловесах (мы, пацаны, их называли битюгами) важно дефилировали, как на параде, немецкие полевые жандармы – в стальных касках на голове и с большими бляхами на груди; двигались они строем, по двое в шеренге, весело о чём-то переговариваясь. На их толстых, откормленных мордах читалось самодовольство и уверенность.
   Да, от такого зрелища можно было приуныть!..
…Когда колонна немецких войск прошла, я долго ещё лежал на спине, глядя в безоблачное голубое небо. О чём думал тогда – конечно же, не вспомнить.
   В голове ещё стоял шум машин, в детскую душу снова заполз липкий страх, сердцу становилось тесно в груди…
   Уже разгорелся день, солнце начало припекать, я устал от лежания и неопределенности, как вдруг раздался голос хозяйки – она звала меня в избу.
   Войдя в дом, я оцепенел от увиденного мною. Тётя моя сидела скромно и испуганно в углу на стуле в большой комнате, а у обеденного стола, посередине, сидели два немецких солдата и уплетали из сковороды огромную яичницу. При этом они переговаривались, поглядывая то на меня, застывшего на пороге, то на тётю и громко над чем-то смеялись.
   Наевшись до отвала, один из немцев спросил тётю Еву:
- «Юден? (евреи?)»
Тётя утвердительно кивнула головой. (И без этого вопроса, по её лицу, была видна её национальная принадлежность…).
Потом лицо его сделалось злобным, и он закричал:
- «Ферфлюхтен юден! Герайн! (паршивые евреи - вон отсюда!)». Мы покорно вышли из дома, даже не захватив свой скромный узелок с мелкими вещичками.
   Далее нас ждали новые злоключения.
Постучавшись в окна и двери нескольких домов в деревне и попросившись на ночлег, мы получали неизменный отказ. Людей можно было понять, и мы на них не обижались: за укрывательство евреев они могли быть расстреляны.
   Но отказ одной тётки и её отношение к нам были роковыми. И я это хорошо запомнил. Выйдя на порог и взглянув на нас, она громко заорала:
- « Ну, шо, жiдочкi – добiгались? Теперь нiмцi вам покажуть кузькiну мать! (укр.)»
Я не знал тогда, кто такая «кузькина мать», но понял, что ничего хорошего с нами не будет. Так и вышло.
   Послонявшись пару часов по селу, мы, уже под вечер, забрались на окраине деревни в какой-то густой кустарник (подальше от недобрых глаз!) и легли на траву. Видимо, предельное нервное напряжение и физическая усталость сломили нас, и мы сразу уснули.
 Проснулись мы от громких голосов и женского крика упомянутой украинки:
- «Ось вони! (вот они!)».
В глаза нам ударил яркий свет мощного фонаря и ослепил. Два дюжих солдата в незнакомой, бежевого цвета форме (румыны или венгры) вытащили нас из кустов.
Рядом стояла и довольно улыбалась та самая антисемитка, которая нам угрожала немецкой расправой. Солдаты ей что-то грубое сказали и оттолкнули, – чтоб шла прочь. Затем, выхватив нож-тесак из ножен, один из них ловко разрезал у тёти сверху вниз платье и лиф, обнаружив тряпичный свёрток, в котором она припрятала «на всякий случай» свои скромные драгоценности. Это были две золотые серьги, золотые часы с золотой цепочкой, кулон и браслет, доставшиеся ей от своей бабушки…
   Забрав всё это, солдаты велели нам идти вперед. Мы решили, что нас ведут на расстрел, и тётя Ева громко запричитала: пусть её расстреляют, а меня, ребёнка, пощадят. Вряд ли они что-то поняли из её причитаний, но ударом ботинка один из них заставил тётю замолчать.
   Нас куда-то вели, была глубокая, кошмарная ночь и полная неизвестность, Казалось , что всё это – страшный сон. Наконец, мы пришли к какому-то большому деревенскому дому. Там нас встретил военный, по-видимому, офицер, и на незнакомом, отличном от немецкого, языке, заговорил с солдатами, отдав им какую-то команду.
   Нас подвели к пристрою дома, отомкнули и открыли дверь, впихнули в тёмное помещение и закрыли.
   Глиняный пол был покрыт тонким слоем соломы. Видимо, это был тот предел милосердия, на который были способны оккупанты… Мы сразу повалились на пол. Казалось, что попали в ад…Вдруг из угла комнатёнки, нашей камеры заключения, послышался глубокий вздох и стон.
   Тётя тихо спросила:
- «Кто здесь?» – Мужской голос ответил:
-«Меня звать Иван, а вы кто?»
-«Мы еврейские беженцы, попались в руки немцам, не успели эвакуироваться из Балты…».
 Иван долго молчал, а потом сказал, что мы попали не к немцам, а мадьярам (венграм), и что нам немножко повезло, так как немцы с нами не возились бы так. О себе сказал, что он простой мужик, колхозник, долго не решался эвакуироваться, так как был инвалидом; думал, что фашисты его не тронут и дадут жить. Но, гады, не поверили ему…
- «Переводчик сказал, что  « вы, русские, любите придуриваться, и ты вовсе не инвалид, а оставленный коммунистами партизан».
В течение ночи Ивана несколько раз выводили на допрос, били и истязали.
   Тётя Ева, атеистка по убеждению, выросшая в нерелигиозной семье, глядя на эти мучения «партизана», вдруг, к моему удивлению, стала на колени и обратилась полушёпотом к Богу:
- «Господи, избавь Ивана от мучений, дай ему и нам жизнь, избавь нас от проклятых фашистов» …и так далее.
   Иван, то впадая в забытье  и умолкая, то приходя в сознание, хриплым голосом спорил с тётей, настаивая, что Бога нет, что всё это – выдумки попов, что напрасны все эти молитвы, что Сталин всё равно победит Гитлера, что не на тех немцы напоролись, что их бил ещё Александр Невский… и так далее.
   Из его прерывистого разговора тётя, видимо, пришла к выводу, что Иван – не простой колхозник. Уж больно грамотно он с тётей спорил, когда она начала проклинать Сталина, и упомянула, что из-за него, тирана и бандита, многие тысячи таких, как её племянник, то есть я, стали круглыми сиротами; что из-за него немцы так далеко зашли в нашу страну…
   Я впервые слышал спор на такую тему и удивлялся смелости и откровенности тёти, так как ещё до войны приметил, что она при всяком упоминании имени великого вождя вздрагивала, её глаза прищуривались от скрываемой ненависти и боязни выдать свои чувства.

…Перед самым утром в ту бессонную, страшную ночь наш сокамерник Иван попросил тётю приблизиться к нему и на ухо ей что-то нашептал. Уже позже, через несколько лет, после нашего освобождения, тётя вспомнила эти слова:
- «Я рядовой колхозник, не партизан, но я – коммунист и умру коммунистом!». Он назвал тёте свою фамилию и просил, если мы выживем, передать советской власти, что он до конца был ей предан…
   Тётя за давностью лет, за заботами и послевоенными невзгодами, забыла всё услышанное, вспомнила лишь содержание разговора, а фамилия из памяти выветрилась. Так советская власть, видимо, и не узнала имя своего патриота…
   А Ивана на рассвете выволокли из камеры и расстреляли, (мы слышали автоматную очередь). Фашисты тогда патронов не жалели…
   Вот такая печальная история…

Утром того же дня нас вывели из камеры, и мы подумали, что расстреляют. Было страшно, не хотелось умирать… Вышли во двор и вдруг увидели построенных в две длинные шеренги измождённых, измученных людей – женщин, стариков, детей. Одни из них стояли, другие едва держались на ногах и их поддерживали соседи. Всего, наверное, было около сотни человек, и, на вид, все принадлежали к иудейскому племени…
   Уважаемый читатель, ты себе не представляешь, какое мы испытали облегчение! Вот уж поистине верна поговорка: горе делится на многих, а счастье на многих умножается…

НАЧАЛО  ХОЛОКОСТА

…Как нас вернули в родной город – Балту, откровенно говоря, не могу вспомнить. Видимо, доставили на каком-то транспорте, ибо пешком, истощённым и немощным, вряд ли нам это было по силам.
   Мы с тётей оказались в городе и на несколько дней были оставлены в своей бывшей квартире. Из каких соображений оккупанты это сделали – трудно догадаться. Можно только предположить, что для беженцев, видимо, ещё не была подготовлена площадь для лагерной концентрации.
   Помню, что квартиры, покинутые нашими бывшими соседями, были заняты немецкими солдатами, а в нашу квартиру, вместе с нами, были поселены ещё несколько семей евреев. Мы с тётей спали на уже упомянутой выше никелированной кровати с панцирной сеткой, а остальные беженцы располагались на полу, вповалку… Было ужасно душно, есть было нечего, никто не знал, что делать, у кого просить помощи. Была полная неопределенность и всё тот же заползающий в душу смертельный страх…
   Мы все чего-то ждали и боялись высовываться во двор, хотя терпеть жажду и позывы к туалету, который находился во дворе, уже не было мочи…От голода, помнится, кишки в животе поприлипали друг к другу…
   Однажды днём я попробовал выскользнуть из квартиры и побежал в туалет. Видимо, вид у меня был такой замученный и затравленный, что немецкие солдаты, сидевшие на соседнем деревянном крыльце, громко захохотали мне вслед. Возвращаться   назад было ещё страшней. Но что было делать?..
   Немцы оживлённо разговаривали между собой, смеялись и аппетитно, со смаком, уплетали варёных куриц. У каждого из двух или трёх солдат было по курице. Они пожирали их, а косточки бросали перед собой, на землю. Я робко приблизился и поднял одну из них…Немцы громко захохотали и стали мне подбрасывать косточки, я их старался поймать и тут же пытался обгладывать, чем привел их в полный восторг…
   Потом, собрав с земли куриные остатки, побежал в дом – поделиться с тётей и новыми соседями-беженцами - дармовыми «деликатесами»…
   Вскоре после этого к нам пришёл полицай (именно так мы называли русских и украинских полицейских, взявшихся рьяно служить немецко-румынским оккупантам). Это был наречённый позже кличкой «Белые туфли» жестокий предатель, которого мы все боялись и ненавидели.
   Он собрал из нашей и других усадьб всех евреев, построил их в большую колонну и объявил, что приказом немецкого коменданта нас велено переселить в лагерь на другом берегу реки, в южной части города. Мы покорно последовали за ним, надеясь избавиться от неопределённости и, наконец, хоть как-то обустроиться.
   Каково же было наше разочарование и возникшее предчувствие беды, когда всех нас привели к огромному пустырю на окраине города, огороженному колючей проволокой. На площади около одного гектара уже скопилось множество людей – женщин, стариков, детей. Это были согнанные отовсюду евреи – беженцы из разных мест и балтские евреи. Слышался многоголосый шум, гам, крики женщин и плач детей…
   Нас ввели в этот «содом и гоморру» и закрыли за нами ворота. Помню, как мы с тётей с трудом отыскали на земле свободное местечко и приземлились.
   Осмотревшись, увидели, что почти все люди, как и мы, были без каких-либо вещей, без пищи и воды. Плотность расположения людей была такая, что буквально повернуться некуда…К тому же нещадно палило солнце. Людям некуда было сходить по нужде, и они испражнялись под себя. Вокруг стояло жуткое зловоние…
   Мне кажется, и это нетрудно представить и подсчитать, что нас там скопилось несколько тысяч человек. В таких мучениях, под стоны и вопли женщин и детей, прошёл остаток дня. Наступила ночь, принесшая небольшое облегчение своей прохладой и надеждой на какую-то определённость, надеждой на избавление от этого ужаса и физических страданий.
   Хорошо помню тёмное южное небо над нами, со множеством звёзд, и горячую мольбу моей тётушки-атеистки, взывающей к Богу:
- «Господи, возьми мою жизнь, но не дай погибнуть моему Шурику!..».
   Утро открыло страшную картину: многие не выдержали дневного перегрева на солнце, жажды, голода и болезней и скончались. Их трупы были всюду видны, они лежали и рядом с нами… Трупный запах и страшная вонь под горячим солнцем быстро распространялись и вызывали рвоту, но пустые желудки людей ничего не могли извергнуть…Эта кошмарная пытка, казалось, никогда не закончится…

БАЛТСКОЕ   ГЕТТО:

НЕМЕЦКО-РУМЫНСКАЯ ОККУПАЦИЯ

   Часть дальнейших событий теряется в глубинах моей памяти, а может быть - и вовсе ею не была зафиксирована…
   Помню, что нас, уцелевших людей, оккупационные власти расселили на отдельной территории в южной части города, огороженной колючей проволокой. Это новое место нашего жительства и было еврейским гетто.
   Большинство людей в нём жило в  деревянных домиках- мазанках, по двое-трое семей в одном жилище. Специфика гетто была в том, что наряду с евреями в  новообразованном немцами еврейском концентрационном лагере жило немало русских и украинцев, оставшихся в своих или «прихваченных» домах и проявивших, видимо, определённую лояльность к оккупантам. Это обстоятельство, а также и другие, о которых я ещё расскажу, в какой-то мере облегчило в дальнейшем наше убогое и жалкое существование.
   Само гетто было расчленено надвое, естественным образом - большой улицей, вымощенной булыжником (сейчас называется, кажется, Кузнечная). Улица эта тянулась до рынка (базара), а затем переходила в семикилометровую дорогу до железнодорожной станции Балта, стоящую на пути Одесса- Харьков.
   Я не помню деталей нашего вселения в новое, геттовское, жилище. Мы с тётей оказались вместе с другой парой – бабушкой и внучкой – в одной крохотной комнатёнке с  размерами примерно два с половиной на два с половиной метра.
   Когда эта пара появилась у нас в комнате (а нас поселили чуть раньше их), мы с тётей Евой ахнули: они оказались нашими довольно близкими родственниками. Розиночка была мне троюродной сестрой, а её бабушка Роза приходилась тёте Еве  невесткой, то есть женой её родного брата. Конечно, на первых порах родственные связи как-то смягчали наше жалкое и страшное существование…
   Дело в том, что обе бабушки знали многое друг о друге и своей родне. Тётя Ева знала, что обе ее племянницы, (дочери Розы) ушли на фронт в первые дни войны, а бабушка Роза знала о сталинских репрессиях в нашей большой родне.Это их сближало, было, о чём поговорить.Но жить в такой тесноте, да ещё при отсутствии средств к существованию, да ещё под гнётом фашистских оккупантов, да ещё с двумя малыми детьми - это было для них, видимо, жесточайшей пыткой, которой их подвергла судьба…
   Мы располагались вчетвером на двух лежанках из досок, покрытых каким-то тряпьем,- две бабушки со своими внучатами: я - с тётей Евой, а Розиночка – с бабушкой Розой.
…Описывать подробно наши с тётей страдания не хочется.
Приведу лишь наиболее запомнившиеся эпизоды из жизни Балтского гетто, а также мои обобщения и некоторые свидетельства очевидцев и жертв фашистской оккупации, без которых картина жизни и страданий евреев в гетто будет неполной.

 Домик, в котором жили мы с упомянутыми родственниками и ещё одной семьёй (разместившейся в соседних двух комнатах), находился почти на входе в гетто. Поэтому нам чаще многих других доставалось во время облав, проводившихся сперва немецкими, а позже – румынскими комендантскими патрулями. Обычно это происходило ночью. Тогда раздавался   громкий стук в дверь карабинных или автоматных прикладов, и грубые, оскорбительные крики солдат требовали немедленно открыть дверь.
   Мы, конечно, незамедлительно выполняли эти приказы, каждый раз со страхом думая, что нас пришли расстреливать. Но всякий раз эту угрозу проносило мимо. Однако привыкнуть к этому было невозможно. Потом поняли, что такой режим заключения был составной частью системы нацистского террора на оккупированной территории.
…Зима 1941 –1942 была очень холодной, страшной и жестокой.Теётя Ева через еврейскую общину устроилась работать медсестрой в еврейскую инфекционную больницу, расположенную на окраине гетто. Я сам до сих пор смутно вспоминаю, что собой представляла, на какие средства существовала и почему не была уничтожена немцами и румынами эта больница. Впрочем, также непонятным было допущенное оккупантами существование еврейской религиозной общины.
   По моим догадкам и высказываниям тёти, больница существовала на скудные средства, выделяемые правлением общины.А община собирала средства от богатых и состоятельных евреев, сумевших, видимо, подкупить румынские власти и убедить их в необходимости создания инфекционной еврейской больницы, которая должна была оградить население и оккупантов от возможной эпидемии заразных болезней. Тот факт, что немцы панически боялись инфекций, особенно сыпного тифа, я могу засвидельствовать лично на одном из эпизодов оккупационной жизни, о чём расскажу позднее.
   (Как части богатых и состоятельных евреев, попавших в гетто, удалось сохранить свои сбережения на «чёрный день» и уберечь их от конфискации и грабежей оккупантов – для меня остаётся загадкой…).
…Ослабленные голодом, холодом, антисанитарными условиями проживания и психологическим давлением фашистов, люди легко подхватывали любую инфекцию, и было очень мало шансов на их выздоровление, так как лекарств практически не было, больница по существу была не лекарней, а изолятором, из которого каждый день вывозились на захоронение тела умерших.
   Вот и настала где-то под новый, 1942-й, год наша очередь заболеть. Я, бабушка Роза и Розиночка заболели брюшным тифом.
   Тётя Ева, как я уже отмечал, была, слава Богу, неуязвима, но она днём работала в больнице и боялась потерять работу – единственный источник нашего существования. А ухаживать за нами тремя прибегала урывками; ночами же делала всё, что в её силах – дабы облегчить нашу участь.
   Единственным лекарством, как мне помнится, был красный стрептоцид, который ей удавалось доставать в больнице и давать нам.
   О размещении нас в больнице тётя и слышать не хотела, по многим причинам: во-первых, она боялась, что там мы можем подхватить сыпной тиф, который каждый день снимал свой «урожай», во-вторых, она боялась, что её заподозрят в повышенном внимании к больным родственникам, ( а тётя была очень щепетильным человеком!); в-третьих, она боялась, что пустая комнатёнка, убогое наше жилище, в нашем отсутствии может быть кем-то занята и мы будем выброшены на улицу…
   Как бы там ни было, но тётя сражалась с Судьбой за нашу жизнь.Сражение было не на равных…
   Первой скончалась Розиночка, потом – её бабушка Роза. Я долго «висел на волоске», но чудом выкарабкался, остался жив.
   Но вскоре, в середине зимы, «подцепил» новую болячку – у меня загноились глаза. Они превратились в два огромных нарыва, доставлявших мне страшные, мучительные боли, которые не отпускали ни днём, ни ночью. Температура была критической, я почти на месяц лишился зрения. Выручил, кажется, тот самый красный стрептоцид, который тётя прикладывала мне на глаза, а также чайные примочки.
…Первый «судный день» для евреев Балтского гетто, если мне не изменяет память, наступил в конце января 1942 года.
   В этот день немцы, которым, видимо, надоело возиться с иудеями, устроили им чудовищную по цинизму и жестокости массовую казнь.
   Из каждого третьего дома, по какому-то нацистскому принципу, выгонялись на улицу все жильцы – от мала до велика.Не разрешалось никому одевать на себя верхнюю одежду – даже матерям с маленькими детьми на руках. А на улице стоял небывалый для наших мест мороз – около двадцати пяти градусов.
   Я не помню, из какого укрытия, но воочию наблюдал эту страшную картину: немецкие солдаты грубо, с руганью, выстраивали сотни несчастных людей в длинную колонну - по несколько человек в шеренге (вот он – немецкий порядок!..)
   Колонна эта растянулась по улице на несколько сотен метров, по обеим сторонам её свирепствовал конвой – немецкие автоматчики с овчарками.
   Каждого пытавшегося выйти из колонны тотчас загоняли на место ударами ног, автоматов или собаками. Стоял несмолкаемый шум – плач и вопли несчастных людей, лай овчарок, резкие выкрики конвоиров…
   Затем, после нескольких выстрелов в воздух, шум на время затих, и немецкий офицер через переводчика объявил, что ввиду перенаселённости гетто немецкие власти решили переселить часть евреев в более просторные дома, на окраине Балты. Это, сказал он, займёт совсем мало времени, надо поторопиться и прекратить крики и плач.
   Люди дрожали от холода и страха, но немного приумолкли. Видимо, какая-то искорка надежды поддерживала их угасающие силы…
   А потом колонна тронулась в путь и вышла за пределы гетто.
…Уже после освобождения Балты от оккупантов друг моего двоюродного деда - часовщик Арон рассказывал нам о дальнейшей судьбе этих несчастных узников гетто.
   Всю колонну узников погнали в деревню Перелёты, что в нескольких километрах от Балты.Уже на первых сотнях метров этого страшного шествия десятки женщин и детей падали от бессилия и обморожения.Их подбирала специаль-ная зондеркоманда и бросала, как дрова, в кузовы грузовиков.
   До Перелёт дошло около половины людей.В Перелётах их ждала расстрельная команда и огромный, заранее выкопанный ров.
Арон, человек огромного роста и немалой силы (несмотря на то, что часовых дел мастер!), вместе с несколькими десятками мужчин- евреев (копщиков рва) уже стояли наготове с лопатами, дожидаясь трагического финала…Затем люди были выстроены у края рва и расстреляны автоматными очередями. Арон с другими невольными могильщиками засыпали ров землей.
…Такие циничные, вероломные и жестокие казни евреев были характерны для фашистского рейха и осуществлялись с немецкой скрупулёзной организованностью на всей оккупированной территории. Варьировались только масштабы массовых казней и методы уничтожения людей – то ли в газовых камерах, то ли банальными расстрелами из автоматов, то ли каторжными работами и т. д.
…Общая картина существования Балтского гетто, его структура, если можно так выразиться, источники существования людей – всё это, конечно, невозможно было тогда осмыслить моему подростковому сознанию. А затем долгие годы я гнал из памяти эти страшные воспоминания, но они, как наваждение, раз от разу являлись ко мне во сне...
…Автор книги «Транснистрия: сошествие в ад» Леонид Петрович Сушон, бывший малолетний узник гетто, собравший обширный материал о страданиях и жертвах евреев на оккупированных территориях, приводит следующие документально подтвержденные факты.
«Осенью 1941 года евреи, населявшие юг Украины и Молдавии, начали сошествие в ад. Румынское и немецкое командование, опиравшееся на местных полицаев, приступило к планомерному уничтожению наших земляков.
Известно, сколько евреев погибло на земле Транснистрии - искусственного геополитического образования, созданного оккупантами между Днестром и Бугом. Более 300 тысяч. По сравнению с этим мартирологом список уцелевших, выживших благодаря Божьему помыслу, пославшему мученикам своих ангелов - Праведников - украинцев, русских, молдаван, рисковавших для спасения обреченных собственной жизнью, невелик. Чуть более трех тысяч».
   Имена их приведены в этой книге известным одесским учёным-историком, профессором С.Я.Боровым. Им был собран обширный материал об еврейских гетто на Украине и о событиях того времени на оккупационных территориях, обобщенный затем в его очерке, который как бы стал своеобразным памятником еврейской Катастрофы.
«Чтобы получить представление о масштабах всей Катастрофы здесь, на юге Украины, следует представить себе для начала размеры этого края - между Днестром и Бугом. В самом деле, какие именно из населенных пунктов входили тогда в ведение администрации, учрежденной в августе?
Взглянем на карту новообразованной Транснистрии. От ее центра - Одессы - граница тянется в южную сторону и от Овидиополя устремляется вдоль Днестровского лимана к молдавскому пункту Граданицы, минуя другие экзотичные и малоизвестные местности вроде Слободзеи или Григориополя и  оставив позади незаслуженно оказавшийся в глуши главный первоначальный центр - Тирасполь, а дальше уходит через другие населенные пункты довоенной Молдавской Автономной республики - Дубоссары и Рыбницу. Там же обрывается земля Одесщины с Ананьевом, Котовском и Балтой, с Любашевкой и ст. Слободка, а выше начинается территория Винниччины - от границы с украинской Кодымой до Могилев-Подольского и Жмеринки и севернее украинского села Саврань. Она же простирается через Бершадь и Ольгополь, Чечельник и Песчанку, Крыжополь, Комаргород и Тульчин до Шаргорода, Копайгорода и Мурафы, до Бара с Печорой - небольшого городка, не обозначенного на энциклопедической карте, но ставшего одним из символов зверского уничтожения евреев всей округи.
   В пределах этих городов, городков и местечек, сел и маленьких деревень и разыгрались страшные события летом 1941 года - еще в ту пору, как уже говорилось, когда Одесса продолжала бороться, не пуская врага на свои улицы и площади, не отдавая проспекты, скверы и базары в руки висельников и не превращая окрестности в места массовых сжиганий и захоронений.».
И далее (из воспоминаний Л.П. Сушона):
«Мне доводилось упоминать об отдельных фактах вражеского вторжения в ту пору на первоначально захваченную территорию, еще не успевшую даже получить чужое наименование «Транснистрия». Рыбница и Ольгополь, кое-какие другие населенные пункты - это были лишь разрозненные примеры того, как туда врывались враги, пусть даже с «песнями и улыбками», как они после снятия портретов советских вождей устанавливали свою власть в лице местных подонков и как принимались «решать еврейский вопрос» - от первых расстрелов в наскоро вырытых рвах и вплоть до загона всех оставшихся евреев в отдельные кварталы, воссоздавая тем самым структуру средневекового гетто.
   Но массовое уничтожение людей в специально отведенных для этого местах - вроде Богдановки, куда сразу стали загонять часть евреев из Одессы после мытарств у Дальника, - было впереди. А именно это начали оккупанты с наступлением осени, когда и Одесса попала в их руки, - иными словами, когда замкнулись границы Транснистрии не только между Днестром и Бугом, а и с юга - у морского берега, раньше упорно оборонявшегося советскими войсками до их ухода 16 октября из Одессы.
   Тогда начался период существования Транснистрии в ее завершенном, сложившемся географическом и политическом виде. Или, вернее, в форме резервации для евреев, подлежащих уничтожению, - как местных, так и пригнанных из Бессарабии и Буковины.
   Что же здесь конкретно происходило, если говорить о ходе этой Катастрофы не только в Одессе? Каков был Холокост по всей Транснистрии?
   Судя по книге И. Арада «Холокост», здесь до войны проживало приблизительно 300 тысяч евреев, из которых больше половины приходилось на одну Одессу. Из них не успели эвакуироваться с частями Красной армии 185 тысяч (в том числе половину этого количества составили одесситы), а с сентября-октября к ним добавились оставшиеся в живых бессарабские и буковинские евреи - общим числом почти до 120 тысяч, хотя 20 тысяч из них погибли по дороге - от холода и голода, при переправах через Днестр.
   Таким образом на территории Транснистрии оказалось всего около 300 тысяч евреев. И ясно, какие огромные масштабы должна была принять акция по их уничтожению - как мгновенному, так и путем медленной гибели.
   О проведении такой операции Ицхак Арад пишет:
«Большинство акций по уничтожению проводилось частями СС, состоявшими частично из местных немецких добровольцев (фольксдойче), живших в районах Транснистрии. Вместе с немцами в акциях по уничтожению участвовали румынская жандармерия и местная украинская полиция».
   Он также приводит цифры погибших в отдельных лагерях уничтожения на протяжении конца 1941 года и первой половины 1942 года, но мы подробно коснемся этой жуткой статистики в последующем - при подробном рассказе о каждом из мест уничтожения. Ограничимся лишь его замечаниями о том, что судьба местных евреев в конце концов была разделена и евреями из Бессарабии и Буковины, хотя последние поначалу и пользовались некоторыми преимуществами: «Тысячи погибали от голода, болезней, холода, тяжелых каторжных работ и издевательств в Транснистрии».
   Не касаясь пока того, что было с одесскими евреями, уцелевшими от расправ в городе и под Дальником и попавшими впоследствии в лагеря Березовского района, рассмотрим по возможности то, что происходило с жителями остальной части Транснистрии в ту пору - осенью 1941 года.
   Тогда это румынское губернаторство было разделено на ряд уездов - Балтский, Голтский, Березовский, Очаковский и др. (всего 13) - с соответствующими центрами (в том числе Овидиополем, Тирасполем, Дубоссарами с Рыбницей, Ямполем, Тульчином и Могилевом-Подольским). Уезды, или по-румынски «жудецы», делились, в свою очередь, на волости во главе с «претором», как правило, военным чиновником, а волости - на сельские «коммуны», которыми управляли «примари». Как видно, власти не просто перенесли на эту территорию свою административную систему - из собственно Румынского королевства, а и успели основательно устроиться - в расчете на долгое, если не «вечное» господство.
   Наиболее задействованным оккупантами по расправам с евреями оказался Балтский уезд. Придя на нашу землю и распоряжаясь на ней, как у себя дома, враги устраивали здесь геноцид, не оставляя еврейского следа в местах, где евреи селились еще много веков назад...
О ТОМ, ЧТО БЫЛО В БАЛТЕ И ВОКРУГ НЕЕ (выделено авт.) - в мелких и крупных населенных пунктах в ненастную осеннюю пору с дождями и ранними морозами, а затем и с выпавшим обильным снегом, поведали немногие из оставшихся в живых.
   Это люди, то и дело приходившие в Ассоциацию жертв еврейских гетто и фашистских концлагерей или приславшие в нее свои письменные материалы - от кратких заявлений о принятии в члены этой Ассоциации до пространных воспоминаний, отпечатанных на машинке или записанных нетвердой рукой - явно от недомогания или волнения.
   Вот что, например, рассказывают бывшие жители Балты, оставшиеся в этом городе к приходу оккупантов. Соня Ароновна Табачник вспоминала, что «когда пришли немцы... всем евреям был дан приказ поселиться на ул. Кузнечной». Эта улица - Кузнечная, а по-новому ул. Ткаченко - упоминается и в других воспоминаниях (Л. С. Рымаря, И. Н. Кошина, Я. С. Кравцова и др.) как одна из тех (вроде ул. Уварова, Синявской и др.), которыми было ограничено пребывание в пределах города еврейского населения Балты.
   Легко себе представить, в каких условиях скученности и антисанитарии пришлось селиться согнанным отовсюду людям. «Селились в одной комнате по 3-4 человека, - вспоминает та же С. А. Табачник. - Нам удалось поставить одну кровать, и на этой кровати спали, ели и стирали. Мы стали болеть тифом, но все равно спали рядом. Мучила чесотка, дедушка умер». За пределами такой квартиры тоже было тяжело: «Дальше этой улицы, где мы жили, ходить никуда не разрешалось. Нам поменяли деньги на марки по 60 руб. за 1 марку, и надо было успеть поменять в течение двух дней, чтобы потом не отдать по 100 руб. за 1 марку...»
   Конечно же, люди как-то приспосабливались к этим нелюдским условиям: «Хозяин дома, в котором нас поселили, был токарем по дереву (точил спицы для колес подвод и менял у крестьян на продукты), и я с братом помогали ему в работе в меру сил и возможности, и таким образом мы зарабатывали себе на какое-то пропитание» (Л. С. Рымарь).
   Но было и хуже. По словам Ильи Наумовича Кошина: «Переселение в гетто происходило в безжалостной форме. Собственный дом и все нажитое в нем пришлось бросить, а из необходимых вещей, которые мы пытались взять с собой, самое лучшее румыны и немцы забирали себе. Все еврейское население, начиная с 14 лет, было мобилизовано на самые тяжелые, грязные работы, за которые практически ничего не платили. Я был мобилизован немцами на тяжелую физическую, недетскую работу, где подвергался зверским издевательствам. Кто только меня ни бил: били немцы, били румыны, били местные полицейские и даже итальянцы, стоявшие в Балте...»
   Характерно, что такой образ жизни там, в Балте, был официально закреплен, даже как бы торжественно освящен самым высоким авторитетом оккупантов. По словам того же И. Н. Кошина, «удостоверение, выданное всем евреям, было подписано самим губернатором Транснистрии профессором Алексяну. В нем было написано примерно следующее: «Ф. И. О. ______________ является евреем, проживающим в гетто. Если же он окажется вне гетто без уважительных причин, то будет рассматриваться как шпион и расстрелян по законам военного времени». Не говоря уже о том, добавляет он, что «все евреи обязаны были носить на груди и на спине две шестиконечные звезды...»
   А Яков Семенович Кравцов начинает свои воспоминания об оккупантах в Балте с того, как они ворвались в подвал, где находились прятавшиеся от бомбежки и обстрелов люди, и «приказали всем русским выйти из подвала, а евреям, в том числе и нашей семье, остаться на местах, грозя бросить гранату». После перехода там власти от этих ворвавшихся немцев к румынским военным и было создано гетто, как он уточняет, располагавшееся «на четырех улицах». При этом выясняется, что расселением занималась «еврейская община». Тогда такой признак «цивилизованного» подхода к пресловутому «решению еврейского вопроса», чего не было впоследствии, повторяю, даже в Одессе - центре Транснистрии, казалось бы, поначалу мог как-то обнадеживать людей. Но, продолжает Я. С. Кравцов, «в ноябре 1941 года нас выслали в лагерь в село Балонивка». И вот как проходил такой этап:
   «В связи с тем, что моему брату было в то время 4 года, нашей семье было определено место на подводе, где мы разместили свои рюкзаки. Ехали мы ночь и день, ибо впереди люди шли пешком под охраной солдат, а в пути тех, кто больше не мог двигаться, расстреливали». «На месте же их разместили в недостроенном свинарнике с открытыми окнами, и в этом помещении лежали на соломе больные тифом. Каждый день выносили мертвецов и хоронили их в заранее раскопанных траншеях».
   Нужно ли удивляться, что семья после недельного пребывания в таких условиях не выдержала и ночью сбежала - правда, в другое гетто? Но и там самого Кравцова нашла болезнь - тот же тиф, и только через две недели мать вызволила его из инфекционной больницы и на повозке отвезла назад - в Балту. «По дороге ночью сломалось в этой подводе колесо, и мне пришлось спрыгнуть с нее при температуре 41 градус, упав носом на мерзлую землю, и лишь после ремонта колеса мы снова двинулись дальше...»
   Каково было в Балтском гетто, где пришлось оставаться с семьей до марта 1944 года, когда пришли советские войска, вспоминает находившаяся там Х. Г. Шихман: «В лагере-гетто... нас мучили, издевались над нами, морили голодом и холодом, заставляли носить тяжелые камни. Приходилось есть траву, кору деревьев, кожуру от картошки...»
   В той обстановке мало помогало и то средство спасения от всего ужаса, о котором рассказывает С. А. Хенкина (Варварецкая): «Мне запомнилась страшная картина: грязь и слякоть на дороге, по которой мы шли из Балты в Липецкое, а по обочинам лежали трупы женщин, детей и стариков. Ощущение безысходности не покидало, но страха у меня еще не было. Вдруг мы услышали выстрелы - навстречу нам бежала женщина и кричала, чтобы мы не шли через лесок, так как там немцы расправляются с евреями. Мы обошли лесок стороной и пришли в Липецкое, где жил, по словам наших бывших соседей, священник Константин Волошанский, с которым они договорились о моем крещении. Дома у этого священника меня и крестили, но я приняла этот обряд за игру, считая все чистым притворством. И все же не вернулись в Балту, а пошли в Котовск, который уже назывался Бирзулой. Несмотря на спасительный документ о крещении, мы продолжали жить в страхе и волнении. Мы с мамой не выходили из дому, не открывали никому двери...»
   Разумеется, такое существование долго продолжаться не могло, и далее Сабина (она же Софья) Хенкина-Варварецкая поведала целую одиссею своих дальнейших мытарств после того, что оккупанты однажды увели из дому ее мать, а на следующий день полицаи пришли за ней. «Из дому я взяла только флакончик с розовой сулемой, которую мама принесла из лаборатории для себя и для меня и просила меня выпить, если надо мной будут издеваться». К счастью, применить сулему ей не пришлось, но 12-летнюю девочку сперва заперли вместе с другими в подвале, потом увели на вокзал, где встретившиеся немцы в ярости потребовали, чтобы румыны расстреляли приведенных евреев, но те все же не послушались и привезли в Балту, где поселили их в гетто. «Мы жили у старика Левита. Это был очень добрый человек. Так как он был связан с пекарней, то иногда помогал нам с продуктами. Нам не разрешали выходить из комнаты - за нас боялись, чтобы над нами не поиздевались. Очень страшно было по ночам, когда слышались крики и топот, а утром обсуждались - правда, без детей - подробности всяких ужасов». И тут еще одна подробность, которую иначе не назвать, как весьма любопытной и скандальной: «Часто в дом приходили еврейские полицейские, которых я очень боялась. Они собирали деньги, какую-то дань, кому-то за что-то платили. Но детей в это не посвящали...» Являлось ли это продолжением деятельности местной еврейской общины – «юденрата»? И насколько тут было помощи евреям, находившимся в гетто, а не наоборот?! Более того, Хенкина-Варварецкая признает дальше: «Я помню, что над всеми довлел страх ликвидации гетто. Об этом шептались очень часто...»
   Видно, тамошние условия все же были более сносными, чем нечто другое для евреев? Да, таким был страх после сталинградского поражения немцев: пока были румыны, им платили, и можно было как-то существовать. С приходом же в Балту немцев все знали, что может случиться страшное.
   О такой же разнице между отношением румын и немцев к евреям в позднюю пору - при отступлении оккупантов - вспоминают и некоторые другие, хоть и из другой местности (вплоть до того, что даже бежали из районов, занятых германскими войсками, - так называемого «райхскомиссариата Украины», - в Транснистрию, пока здесь еще находились румынские власти... Что называется, истина всегда конкретна: оказывается, даже злополучная провинция королевской Румынии иногда казалась спасительной).
   Но тем не менее, как пишет в своих воспоминаниях Татьяна Владимировна Немировская, «гетто навсегда осталось в сердце страшным воспоминанием и предостережением для всех, чтобы нигде никогда ни с одним ребенком не случилось такое...» Что же именно такое потрясло ее: тогда маленькой девочке не просто виделись во сне от постоянных «спазм голода» заманчивые продукты (хлеб, яблоки...), а и «кирпичная дорожка и крытая автомашина со свастикой, которая приехала за мной».
   Другой тогдашний малолетка - Александр Борисович Певзнер, переживший и свой этап, и гетто с расстрелами по ночам, и свинарник, откуда он со сверстниками не раз бежал, - был даже доволен, когда «в гетто была образована еврейская община. По утрам приходили разные хозяева - военные и даже помещики, которые подбирали людей на работу, так что за целый день каторжного труда был 1 килограмм хлеба...» Он так и пишет: «Это считалось счастьем. Ведь основным продуктом питания была кукурузная мука, из которой готовили мамалыгу или жондру!»
   Но, оказывается, иногда не помогала и еврейская община - так это вышло у Гени Моисеевны Хаимской (Лейдерман): несмотря на то, что в такой общине был ее дядя, 70-летний работник по регистрации новоприбывших, ее - после долгих попыток избежать тяжелых работ и поддержки добрых соседей - взяли каратели вместе с разоблаченным партизаном из евреев (Фройка Шимшанович) и вели на расстрел, пока не помешал один из соседей - портной, обшивавший местное начальство...
   Поистине, смерть так или иначе витала над головами несчастных узников гетто там, в Балте - центре Транснистрии». (*Литеpатуpная запись Владимиpа ГРИДИНА ).
   Я подробно привёл выдержки из воспоминаний моих товарищей по несчастью, так как они позволяют с наибольшей полнотой воспроизвести картину ужасной жизни евреев в Балтском гетто.
   Многое из того, что приведено в воспоминаниях Леонида Петровича Сушона, происходило на моих глазах, я могу это засвидетельствовать как участник и жертва этих событий.
   За давностью лет, конечно, значительная часть эпизодов насилия выветрилась из памяти. Но общая картина задавленности, беспросветной нищеты и болезней, непрерывного страха и террора в гетто осталась в голове и душе тяжким, кошмарным воспоминанием.
…В продолжение рассказа о жизни в Балтском гетто хочется привести ещё несколько эпизодов, а также обозначить своё отношение к оккупантам и местному, нееврейскому, населению города, в окружении которого мы существовали.

РУМЫНСКИЕ ОККУПАНТЫ

После описанных событий зимой 1942 года и основательной «чистки» гетто жизнь, если это можно было так назвать, вошла в новое русло. Хотел было сказать – спокойное, но язык, как говорится, не повернулся. Дело в том, что власть в Балте, похоже, перешла от немцев к румынской администации. Массовые казни на время прекратились, но, тем не менее, террор со стороны оккупантов продолжался в различных формах.
   Как я уже отмечал, дом, в котором мы с тётей жили, подвергался частым облавам оккупантов, и привыкнуть к этому было невозможно. Соседка, считавшаяся хозяйкой дома, открывала дверь и на ломаном румынском языке отвечала, что она работает в румынской префектуре, показывала какой-то документ. Солдаты после этого осматривали помещения, забирали кое-что из приглянувшихся вещей и уходили. Заглядывали и в нашу комнатёнку, но ничего интересного, естественно, не обнаруживали. Однако до самого утра уже невозможно было уснуть, сердце бешено колотилось – от рефлексивного страха: ведь мы каждый раз ожидали расстрела или пыток.
   В одну из таких кошмарных ночей в доме напротив произошла трагедия. Там среди нескольких еврейских семей проживал врач с женой и дочерью – подростком. Девочка была старше меня на два-три года, очень красивая, с огненно-рыжими пышными волосами и развитыми формами.
   Мы были с ней приятелями, хотя виделись очень редко, так как на улицу её родители не выпускали и во время облав прятали в погреб. Отец девочки, не местный, из бессарабских евреев, бескорыстно оказывал больным врачебную помощь. Во время моих болезней он также оказывался вовремя у моей постели, от чего я до сих пор ему бесконечно благодарен и помню его доброе, участливое лицо с неизменным пенсне на носу…
…В ту страшную ночь румынский патруль из четырех человек (обычно они ходили по двое) ворвался в комнату семьи врача, и на глазах родителей четверо бандитов изнасиловали его дочь. Крики несчастных родителей   разбудили нас с тётей, и мы долго не могли уснуть и не понимали, что же происходит в доме напротив. Выходить же интересоваться – было опасно. Я тогда сильно чем-то болел, и мы ждали утреннего прихода соседа-врача.
   Утром врач не пришёл, и тётя сходила узнать, в чём дело. Она быстро вернулась и сказала, что врач заболел, после чего заторопилась в свою инфекционную больницу. Не было доктора и последующие несколько дней…
   Позже (наверное, через неделю), уже на улице, я узнал от ребят-сверстников о произошедшей трагедии. Бедная девочка, потрясенная зверским насилием оккупантов, на следующую ночь, когда её родители спали, повесилась…
…Ещё мне навсегда запомнилось чуть ли не роковое посещение с моим другом Изей Гойхманом балтского рынка (базара).
   Необходимо отметить немалую роль этого базара в нашей тяжкой еврейской судьбине.
   Дело в том, что в первые месяцы оккупации немецкие военные власти ввели суровые правила поведения для иудеев, строжайше запретив им выходить за обозначенные пределы гетто. За нарушение этого запрета грозили расстрелом. Об
этом неустанно всем евреям напоминали русские и украин- ские полицаи, состоявшие на службе у оккупантов. Особенно рьяно следил за этим полицай, за которым укрепилась кличка   «Белые туфли» (фамилию этого подонка не запомнил). Он всегда был щегольски одет, особенно в летнее время, и при себе носил очень хлёсткую нагайку (о судьбе этого предателя я расскажу в соответствующем месте своего повествования). Кроме того, немцы с первых дней оккупации потребовали, чтоб каждый еврей и еврейка, включая детей, носили на груди и спине жёлтые нашивки – «магндавид» ( шестиконечную звезду Давида – символ принадлежности к иудейскому племени…).
   Конечно, предусмотрительные немцы знали, что с такими опознавательными знаками евреи вряд ли посмеют самоубийственно высовываться за пределы гетто. В первые же месяцы оккупации такое мероприятие привело к почти полной изоляции евреев от остального населения, голоду и инфекциям. Ели буквально всё, что попадёт под руку – и пищевые отходы, добываемые со дворов неевреев, проживавших на территории гетто, лепешки из отрубей с сеченой соломой или опилками и другую пакость… Инфекционные болезни косили людей. Я даже никак не могу вспомнить, как и где мы мылись…
   Хлеб для нас был настоящим деликатесом, особенно зимой. Сахара и в помине не было, пользовались только сахарином. Чаем считался крутой кипяток. Выручала, конечно, кукурузная мука, из которой варили мамалыгу. У молдаван и румын это была национальная еда, и нам за наши жалкие гроши удавалось её покупать.
   О мясе у меня сохранилось единственное воспоминание: кажется, в 1943 году, зимой, медперсоналу еврейской больницы выдали по килограмму какого-то тёмно-красного на вид мяса; тётушка моя его мелко нарубила секачом, смешала его с чем-то вяжущим и в виде котлет поместила на большую сковороду, наказав мне следить за плитой. Вскоре котлеты стали буквально на глазах разбухать, теснить друг друга из сковороды, издавая при этом аппетитный, но какой-то резкий и специфический запах; я позвал тётю, которая перепугалась увиденным и решила немедленно выбросить эти котлеты, так как была очень брезглива и всегда опасалась всяческой заразы. Но правильно говорят, что «голод - не тётка»… Я запротестовал и приватизировал эти котлеты, съев с аппетитом две или три штуки, после чего еще пару дней доедал остальные… Как выяснилось позже, мясо было то ли конское, то ли ослиное, то ли мулиное…
…С переходом власти к румынской администрации как-то само собой получилось, что упомянутые «знаки отличия» исчезли с одежд евреев, и это было некоторым, я бы даже сказал – ощутимым, облегчением для нашего существования.
   Нам, шустрым и вездесущим пацанам, удавалось часто проникать на запретную территорию, налаживать, как сейчас, выражаются, «деловые контакты» с русскими, украинцами, а то и приворовывать на базаре продукты у приезжих крестьян, если это удавалось…
   В один из летних дней 1942 года мы с Изей окольными путями пробрались на базар в поисках удачи. Конечно, это мероприятие было очень рискованной авантюрой, так как нас, даже без звёздных нашивок, можно было без особого труда опознать как иудеев – по нашим изможденным лицам и еврейским носам…
   Был «базарный день», то есть установленный день торговли, когда рынок переполнялся торговым людом и покупателями, множеством телег из окрестных сёл. Везли и продавали за деньги (немецкие марки и румынские леи) всё, что продавалось и покупалось – овощи, фрукты, молочные продукты, хлеб, арбузы, кукурузу, зерно, подержанные вещи и всякую прочую дребедень. Широко применялся товарообмен – вещи на вещи или вещи на продукты, а также наоборот (по-нынешнему – «бартер»). Инстинкт выживания нееврейской части населения на оккупированной территории заставлял заниматься посильным сельскохозяйственным производством и мелким ремеслом – иначе нельзя было выжить.
   На всякий случай, у нас с моим другом были припасены за пазухами, в рубашках, папиросы и зажигалки, которые мы сами изготавливали и ими торговали.
   Мы затёрлись в густую толпу, отыскивая телеги, где сидели небдительные тётки, охранявшие добро, в то время как мужики отпускали товар и не могли обращать на нас внимания. Обычно таких тёток было мало, и нам иногда всё же удавалось кое-что умыкнуть с телег – маленький арбузик, кочан кукурузы, а иногда даже -  буханку хлеба…
   Но в тот день мне не повезло. Я напоролся на опытную охранницу, которая делала вид, что потеряла бдительность, и с кажущейся беспечностью лузгала семечки, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я уже не помню, на какой её товар нацелился, но как только я приблизился к телеге, эта тетка заорала визгливым голосом на весь базар:
- «Караул! Жиды грабят! Ловите воришку!».
Я понял, что почти попался в мышеловку. Мгновенно нырнув в толпу, я лихорадочно пробивал себе дорогу, стараясь вырваться на свободное пространство.
И мне это удалось. Оставив позади прилавки и телеги, я уже почти добежал до калитки в заборе рынка, за ней была свобода… Сзади ещё раздавались крики:
- «Ловите жидёнка!»
Я уже был в проёме калитки, как вдруг лицом к лицу столкнулся с могучим стариком – обладателем огромной седой бороды и цепких рук.
Он мигом сориентировался и заключил меня в свои крепкие объятия. Я оказался пойманным, правда, не с поличным, но у меня за пазухой был товар, нельзя было доказать, мой он или сворованный…
   Старик тащил меня, отчаянно вырывающегося, обратно, в гущу базара. Вокруг раздавались возмущённые крики – то ли в мою защиту, то ли в осуждение…
   Мне было не до них. Я заметил приближающихся к нам патрульных румынских жандармов. Их было несколько человек, а может «всего» двое (у страха глаза велики…). Старик бросил меня оземь, и жандармы принялись меня, лежачего, бить своими коваными ботинками. Я извивался от боли и страха, а они меня всё били и били…Толпа зевак окружала нас плотным кольцом, но их реакции я не мог ощущать – мне не до этого было…
   Я, видимо, потерял сознание и лежал уже недвижно… Когда очнулся, весь в пыли и собственной моче, вокруг меня народ уже разошелся. Как добрался домой – уже не помню, но долго  болел и тётя меня едва выходила. А Изя, мой партнёр, был более удачен: вовремя выскочил из базара, избежав экзекуции!..

В связи с темой жестокости и произвола румынских оккупантов вспоминается такое неординарное событие, как визит в Балту румынского диктатора Иона Антонеску.
   Амбициозный саттелит Гитлера, повелитель состряпаной им «Великой Транснистрии», приехал в Балту в сопровождении огромного военного эскорта, на шикарном легковом автомобиле-кабриолете (с открытым верхом). Случилось это летом 1942 года.
   Сквозь щели сооружённого временного забора (дабы, видимо, еврейские взгляды не осквернили лик диктатора?) мы, мальчишки гетто, наблюдали за церемонией встречи румынского диктатора на улице Кузнечной.
   Помнится, как он вышел из машины, при полном военном мундире, с аксельбантами на кителе, с золочёными погонами, в фуражке с необыкновенно высокой тульей. Взяв под козырёк, он шагнул к делегации, которая его встречала.
   Воглавлял её какой-то церковный иерарх в пышной рясе, который протягивал к Антонеску руки с хлебом-солью на белом вышитом полотенце…За иерархом стояла кавалькада местных то ли богатеев, то ли гражданских чиновников – представителей власти и «общественности».
   Многие наивные еврейские люди в гетто, когда разнёсся слух о приезде Антонеску в Балту, надеялись и даже верили, что его визит положит конец произволу и насилию, творимому румынскими оккупантами. Но, как это оказалось на деле, они глубоко заблуждались. Гуманизация отношения властей к узникам гетто не входила в планы диктатора…

Можно привести немало примеров жестого обращения румынских оккупантов с евреями гетто. Я процитирую в подтверждение этого отрывок из статьи Петра Ефимова, опубликованный в «Вестнике» ЕАР №6(239) за 2000г., где рассказывается история семьи Аркадия Шухата:
«Бытует миф, нередко повторяющийся: румыны, дескать, более лояльно относились к евреям. Не знаю, кто первым пустил эту «утку». Мне довелось беседовать со многими из тех, кто пережил Холокост, особенно в нашем районе, который назывался Транснистрией. Разумеется, среди румынских солдат и офицеров были совестливые люди, которые тяготились своим положением оккупантов. В целом же они мало чем отличались от немцев, а иногда, стараясь им всячески угодить, проявляли особую жестокость. Напомню, что бессарабские евреи первыми почувствовали на себе «новый порядок». В угоду Гитлеру Антонеску ввел у себя те же законы, что были в Германии. Аркадий Шухат вспоминает, что в Балтском гетто висел приказ такого содержания: «Я, Ион Антонеску, предупреждаю: каждый жид, обнаруженный вне гетто, будет рассматриваться, как партизан и дезертир и расстрелян на месте». Руководителя румынской полиции в Балте Парапана называли не иначе, как мясником. А румынский капрал Гаврила удостоился «чести» попасть в «Черную книгу» И.Эренбурга и В.Гроссмана (Иерусалим, 1980 г.) Он хвастался тем, что «замучит триста человек, после чего сможет перейти на другую работу». Таких свидетельств множество».
   Трудно оспаривать приведенные факты, но всё же для объективности хочу высказать своё личное мнение по данному, весьма «щекотливому», вопросу.
   Когда заходит речь о том, кто из бандитов является более безнравственным, подлым, - тот, кто, ограбив свою жертву, убивает её тут же, или тот, который после ограбления издевается над ней, избивает и насилует, калечит, но «великодушно» дарует жизнь, то у нормальных (разумных и добропорядочных) людей не может быть альтернативы: оба бандита считаются подонками, к которым неприменимы нравственные критерии. С этой позиции   и немецкие, и румынские оккупанты, и их подлые приспешники в лице полицаев могут быть поставлены в один ряд военных преступников, к которым надо применять критерии уголовного права. Речь, следовательно, идёт не о степени подлости а о тяжести совершенного преступления.
   Так вот, в целом, румыны и немцы как оккупанты просто отличались друг от друга менталитетами.
   Немецкие оккупанты были принципиальными, идейными врагами евреев и уничтожали их из расистских убеждений, вне зависимости от того, можно или нет извлечь для себя лично из этого пользу (я называю это зоологическим антисемитизмом).
   Румынские оккупанты в этой жестокой трагедии террора играли вспомогательную роль нахлебников – шакалов и гиен, довольствующихся мародёрством, грабежами и насилием, а также не брезговали другими видами террора – пытками и расстрелами, когда это им было выгодно или необходимо было продемонстрировать перед немцами свою союзническую верность.
… Как бы то ни было, но я убеждён (и это выглядит           парадоксально): румыны предоставили евреям балтского гетто определенные шансы на выживание, которые к концу оккупации, когда немцы организовали массовые расстрелы, оказались сведёнными почти что к нулю…
 
ИТАЛЬЯНСКИЕ ОККУПАНТЫ

Не могу несколько слов сказать и об итальянском военном контингенте, который некоторое время располагался в северной части города, вблизи реки Кодыма. Казармы итальянцев примыкали к улице им. Сталина – главной улице города – и находились вне пределов еврейского гетто. Но слухи о необыкновенных оккупантах уже ползли по городу. Говорили, что итальянцы не хотят воевать на стороне Гитлера, что они не убивают и не насильничают, что терпимо относятся к евреям. Эти разговоры не могли нас с Изей Гойхманом, моим ближайшим другом, оставить равнодушными. Видимо, наш озорной характер и подростковый возраст, требовавшие какой-то разрядки накопившейся энергии, сыграли свою роль. Немалую роль играл и голод, сопровождавший нас весь период оккупации. А между тем, ходили непроверенные слухи, что итальянцы очень вкусно и сытно питаются и даже охотно прикармливают местных жителей…
   Как бы то ни было, но мы с другом предприняли «партизанский» рейд, отчаянную вылазку «по тылам противника» и проникли на территорию итальянского гарнизона. (Для таких вылазок, которых мы совершили немало, имелись хорошо нам знакомые пригородные тропы, дворы и лазы, позволявшие мальчишкам незаметно, как нам казалось, покидать гетто и в него возвращаться).
   Нам сразу повезло, так как у итальянцев был обеденный перерыв, и они группами, по несколько человек, сидели во дворе, под открытым небом, на деревянных чурбаках вокруг полевых кухонь, аппетитно уплетая из плоских алюминиевых котелков свой обеденный рацион. Было лето 1943 года, в войне уже наступил перелом в нашу пользу, и это, видимо, не могло не отразиться на умонастроениях итальянских солдат…
   Нас заметили и поманили руками, приглашая подойти поближе. Мы подошли и остановились, как вкопанные, около одной из полевых кухонь. Аромат, исходивший из котла, был настолько завораживающий, что мы сразу от него опьянели, обалдели, остолбенели, в общем, впали в какой-то наркотический транс…  Наш измождённый, голодный вид и шоковое состояние, видимо, не могли оставить солдат равнодушными.  Нас усадили около кухни, наложили каждому по полному котелку макарон с мясом и принялись разглядывать, как мы жадно поглощали эту божественную, никогда не пробованную еду.
   Надо вам сказать, дорогие читатели, что впервые за всё время пребывания в гетто мы себя чувствовали по-настоящему счастливыми!..
   Итальянцы участливо наблюдали за нашей трапезой, а один из них поднялся, подошел ко мне и, наклонившись, погладил по голове, проговорив что-то на своём языке.
Из сказанного я мог только понять два слова: « Гитлер – капут!»
   Все это было так неожиданно, так нас поразило и тронуло, что врезалось в память на всю оставшуюся жизнь. Я и сейчас, когда пишу эти строки, не в силах сдержать подкатившего волнения и слёз…
   Да, как порой мало надо человеку для счастья – котелок макарон и несколько участливых, тёплых слов…
Как же я после того случая могу относиться к итальянцам?!
…О том, как итальянцы воевали в России, написано немало. Конечно, среди них, особенно среди офицерского состава, были отпетые подонки, матёрые фашисты, которые охотно помогали гитлеровцам.   Но основная масса итальянских солдат неохотно, из под палки, шла на эту неправедную войну и воевала против Советского Союза без энтузиазма. Видимо, не зря немецкое командование воздерживалось от посылки итальянских войсковых частей на решающие участки боевых действий против Советской Армии…
…Приведенные мною, как очевидцем событий, личные наблюдения детства, а также различные документальные, литературные и исторические источники убеждают меня в том, что итальянцы, несмотря на свою вовлечённость в войну против Советского Союза, не были тотально захвачены фашистским угаром, не проводили массовых репрессий  на оккупированных территориях по отношению к мирному населению, охотно и досрочно выбыли из той кровопролитной и захватнической войны, расправившись со своим фашистским диктатором - Муссолини.
   В заключение «итальянской темы» хочу добавить, что после свержения   Муссолини Гитлер, как известно, распорядился вообще снять итальянцев со всего театра военных действий – как совершенно ненадёжного и даже опасного союзника Германии. Мы, евреи гетто, были свидетелями депортации из Балты итальянского гарнизона. Хорошо помню, как мы, мальчишки, пренебрегая опасностью, проникли на улицу, по которой двигалась огромная колонна итальянских солдат. Все они были разоружены, без ремней на шинелях, на головах были летние воинские пилотки. Шли они нестройными рядами, не в ногу. Через двадцать-тридцать метров, по обеим сторонам колонны, их сопровождали вооруженные конвоиры – из итальянцев же. В руках у них были винтовки с приткнутыми плоскими штыками, а на рукаве шинели у каждого была трехцветная повязка – знак конвоира. Мы уже откуда-то знали, что эти конвоиры – фашисты, преданные немцам. Да это и очевидно было по их поведению, по властным окрикам и угрожающим движениям в нашу мальчишескую сторону.
   Вся колонна больше походила на колонну военнопленных, чем на воинское подразделение. Да так оно и было по существу дела.
…Не могу удержаться от небольшого хвастовства. Хотя я никогда не был особым смельчаком (но и трусом тоже не был), но при виде отступающего врага, а итальянцы всё же ассоциировались тогда с оккупантами, во мне поднялось какое-то злорадное торжество, мстительное чувство – от понурого вида вчерашних завоевателей, думавших, видимо, что им предстоит лёгкая прогулка по нашей стране…
   Не помню сейчас, что именно обидное я выкрикнул одному из конвоиров, небольшого роста солдатику, с чёрными (под фюрера…) усиками, но он мгновенно отвлёкся от своих прямых обязанностей, обернулся ко мне и передернул затвор винтовки. Я стремительно рванулся в сторону и побежал по улице, ведущей в гетто. Пробежав метров пятьдесят, я оглянулся и увидел, что мой преследователь уже догоняет меня. До моего дома оставалось совсем немного; мне казалось почему-то, что именно там можно спастись.
Я успел обогнуть дом, открыть дверь и юркнуть не в свою каморку, а в хозяйскую комнату, где стоял платяной шкаф.
   Не  долго думая, я забился в этот шкаф, за женскую одежду, а на выглядывающие внизу ноги набросал какое-то тряпье.Затаив дыхание, вслушивался – не вошёл ли вслед за мной преследователь. Сердце бешено колотилось, я думал, что этот его звук раздаётся по всей комнате и боялся, что он меня выдаст… Мысленно изготовился к возможному обнаружению меня…Прежде всего, думал, надо двумя руками схватиться за винтовку – тогда он не сможет в меня выстрелить или заколоть штыком…
   Через несколько секунд, показавшихся мне вечностью, послышался скрип открывающейся двери и звук солдатских шагов. В этот момент из соседней комнатёнки, где жила престарелая мать нашей хозяйки, вышла эта самая бабушка, вскрикнула от неожиданности и страха и о чём-то громко запричитала. Она, видимо, не слышала и не видела, как я запрятался. Солдат её о чем-то спросил, а она механически, уже по отработанной привычке, всё повторяла:
- «Нихт партизанен, нихт партизанен!..»
Я затаил дыхание и весь напрягся. Солдат приблизился к платяному шкафу, распахнул дверцы, но из-за моего тощего телосложения не обнаружил ничего подозрительного и пошёл дальше по комнатам – искать меня...
…Успокоился я лишь тогда, когда за ним затворилась дверь, и он ушел догонять свой конвой…

ВЛАСОВЦЫ

...Ещё один слой оккупантов непродолжительное время покрывал многострадальную Балту – это подраздеделения так называемой Добровольческой Освободительной Армии, или попросту - власовцев.
   В нашем тогдашнем положении они воспринимались ещё пострашнее немецких фашистов. Слава богу, что они ненадолго останавливались в нашем городе, а то позаботились бы уничтожить всех до одного евреев, - так люто они их ненавидели. С этими головорезами мне пришлось встретиться дважды в весьма критических ситуациях. Об одной из них я расскажу сейчас.
Это случилось тем же летом или осенью 1943 года.
Через Балту проходил отряд власовцев. Шли они всё по той же улице Кузнечной, что вела за город – в направлении железнодорожной станции. Повидимому, это была какая-то передислокация воинских частей.
   Конечно, мы, мальчишки, были тут, как тут… Ситуация получилась почти такая же, как с итальянцами.
   Все власовцы были экипированы и вооружены, как немецкие солдаты и офицеры; во всяком случае, разница, если и была, то малозаметная.
   По гетто прошёл слух, что в Балту входят власовцы и все очень встревожились, наслышавшись об их жестокости.
   В тот день, как и во многие другие дни, когда тётя дежурила в больнице, я был вольной птицей и вместе с несколькими сверстниками побежал поглазеть на страшных власовцев…
   Мы стояли на тротуаре, прижавшись к деревьям и подглядывали за добровольными вооруженными предателями Родины, которые, в отличие от немцев, шагали довольно нестройными рядами, а у многих рукава солдатских гимнастёрок были закатаны по локоть. Кто-то из наших пацанов вдруг выкрикнул:
- «Предатели!»
Это вызвало небольшое замешательство среди группы власовцев, услышавших оскорбительный для них возглас, и несколько солдат выскочили ловить нас. Мы кинулись в ближайший переулок, и большинство власовцев отстало от нас, но один из них, особенно, видимо, злой и настырный продолжал преследование. Справа от нас показался двор с длинным многокомнатным бараком, где жили десятки еврейских семей. Мы забежали в этот двор, и несколько беглецов затерялись среди дворовых построек – сараев и туалетов. Меня же угораздило забежать в коридор барака и спрятаться сразу же за открытой вовнутрь входной дверью. Легко себе представить, что я испытал, когда услышал шаги преследователя и увидел из-за края двери, как он направился по коридору и стал одну за другой открывать двери комнат, проверяя, нет ли там беглецов… Первым побуждением было: выскочить из-за двери во двор и бежать вовсю без оглядки. Но я увидел в руке власовца клинок (плоский штык от карабина), и инстинкт заставил меня остаться на месте. С бешено бьюшимся от страха и бега сердцем я стоял за дверью, надеясь, что и в этот раз пронесёт,   и мой новый палач по возвращении из барака меня не заметит… Пронесло!
    Второй раз – и тоже почти роковым образом – я столкнулся с власовцами в последние дни оккупации, но об этом расскажу несколько позже.
…Таких экстремальных ситуаций мы, пацаны гетто, сами себе создавали немало, но, видимо, накопившаяся ненависть к оккупантам и непреходящий страх – за сегодняшний, завтрашний день, за кажущееся беспросветным будущее, - всё это толкало к отчаянным поступкам. А кроме того, естественное мальчишеское озорство и безрассудство тоже играли свою роль во всех этих опасных приключениях.

ПОД КОЛПАКОМ ПОЛИЦИИ

И, наконец, я хочу высказаться о полицаях – русских и украинских, находившихся на службе оккупантов, а также об еврейских полицаях, несших службу «по поддержанию порядка» в самом гетто и бывших одновременно его узниками.
   Возглавлял полицию города некто Николай Парапан – румынский офицер, отличавшийся, как ему и надлежало в его положении, весьма крутым и жестоким нравом. Мы его меж собой звали попроще – Коля Парапан.
   Это был мужчина средних лет, плотного сложения, рыжий. Любил ходить в штатской одежде, жил почему-то на территории гетто – метрах в ста от нашего жилища, в большом одноэтажном каменном доме, огороженном штакетником. Мне даже иногда кажется, что я и сейчас его опознал бы и смог составить словесный портрет…
   Привозила домой и отвозила его на работу легковая машина, но часто он прохаживался и пешком, и все избегали с ним встречи.
   У Парапана, все это знали, жена была русская, довольно красивая женщина, и ей прилично досталось от наших правоохранительных органов после освобождения Балты Красной Армией, но об этом – несколько позднее…
   В вышеприведенном отрывке воспоминаний Аркадия Шухата сказано, что Парапан имел среди евреев кличку «мясник» -  за его патологическую тягу к применению пыток при допросах. Колю Парапана боялись, как огня – и евреи, и невреи. Попасть в полицию, к нему в лапы – это, как минимум, - стать калекой.
   У него в услужении имелся целый штат русско-украинских, молдаванских и румынских полицаев, поддерживающих в городе «новый немецкий порядок».
   Среди «отечественных» полицаев особо выделялся, как я уже отмечал, один очень ловкий, наблюдательный и старательный тип, которого мы прозвали «Белые туфли». Он для нас, пронырливых мальчишек, незаконно проникавших на внегеттовскую территорию, представлял наибольшую опасность.
   Дело в том, что многие из нас промышляли торговлей папиросами и зажигалами, зарабатывая небольшие, но так нужные нам для жизни денежки… Полуфабрикаты для этой цели мы получали от русских (украинских) заказчиков – частников, проживавших в центральной части города, вне гетто. Посещать эту территорию евреям категорически запрещалось – под угрозой смертной казни.
   Как нам это удавалось, честно сознаюсь: конкретно не помню! Ведь на трёх мостах через речку Кодыма круглосуточно стояли вооруженные румынские часовые…Но мы находили какие-то ходы, пользовались пересменами часовых, исхитрялись другими мальчишескими приемами…
   От «заказчиков» товара мы получали гильзы ружейных патронов и зубчатые колесики, а также кремень. Из этого материала в домашних условиях мы мастерили классные, безотказные бензиновые зажигалки. Где брали бензин – сейчас уже не помню. Из картоно-бумажных папиросных цилиндриков мы делали папиросы, набивая их полученным табаком и расфасовывая их в готовые пачки. Продавали зажигалки и папиросы «в разнос» на улицах гетто и даже за его пределами: на базаре, в оживленных местах. Вырученные деньги сдавали «заказчику», который нам оставлял определённый процент. Таков был механизм этой самодеятельности.
«Товар» мы старались прятать по карманам и за пазуху – между рубашкой и телом, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
   Всё шло удачно, но, как говорится, до поры и времени. Множество раз мы избегали встреч с полицаями – из-за отработанной «технологии» получения материала у «заказчика». Обычно в его частную лавочку заходил один из нас (я или мой напарник Изя), а другой стоял «на шухере» (на стрёме…)
При возникновении опасности сторож подавал условный сигнал, и мы быстро «сматывались».
   Но однажды, осенью 1943 года, мы нарушили эту технологию. Не учуяв опасности, предварительно вроде бы осмотревшись и не обнаружив ничего подозрительного, мы с Изей вошли в лавку «заказчика». Загрузившись материалом, вышли на улицу. И тут, как гром среди ясного дня, на нас напал полицай «Белые туфли». Его длинные, цепкие руки намертво схватили нас обоих за шиворот курток, а продолговатое лошадиное лицо осклабилось в зловещей улыбке…
   Здание полиции находилось поблизости – через улицу перейти. Мы молча, покорно, не сопротивляясь, еле переставляя ноги от полученного нервного шока, волочились за «Белыми туфлями». Хорошо помню, что он нас завёл через двор полиции в какое-то помещение на первом этаже и на время оставил под охраной румынского солдата, вооружённого винтовкой.
   Когда мы шли через двор, то невольно обратили внимание на огромное количество, буквально сотни или тысячи, маленьких (наверное, размерами 3х4 или 5х6 см.) фотокарточек различных людей, устилавших землю и раздуваемых ветром. Похоже, что это был уже ненужный мусор – всё то, что осталось от расстрелянных и замученных людей…
   Положение наше было критическим: надеяться на снисхождение – глупо, ждать расправы – страшно. Мы шёпотом, украдкой от охранника, перебросились между собой парой слов, и решение созрело мгновенно.
   Воспользовавшись тем, что он прислонил винтовку к стене и принялся закуривать папиросу, мы бросились к выходу, распахнули дверь и стремительно, изо всех сил, выбежали во двор, а оттуда – на улицу, помчались вперёд, вперёд, к спасительному мосту через Кодыму, где нас ждало «родное» гетто…
   Оглянувшись, метров через двести спринтерского бега, мы, к своему удивлению и счастью, не обнаружили за собой погони. Это было странно, или, как говорил на корабельном митинге герой кинофильма «Оптимистическая трагедия» матрос- анархист Алексей в исполнении Вячеслава Тихонова): - Это не факт, это было на самом деле!..».
Провидение, видимо, хранило нас с Изей…

В самодеятельной папиросно-зажигалочной артели были свои законы и правила, которые подлежали соблюдению.Одним из них было обязательное умение курить папиросы…
 Нам с Изей пришлось осваивать это распространённое и  порочное человеческое хобби. Изя справился довольно легко с этим делом, а мне оно долго не давалось. Никак не мог научиться по-настоящему затягиваться папиросным дымом… Для проверки старшими подельщиками уровня освоения нами, младшими пацанами, процесса курения давалось нелёгкое задание: надо было «затянуться» и быстро проговорить, задерживая дым в лёгких: - «Пошла баба на базар и купила самовар…», после чего можно было выпустить дым…
 При этом различалось несколько уровней «мастерства»:
начальный – хоть как-то, пускай с кашлем, выпустить дым через рот; второй уровень – выпустить дым через нос, третий – выпустить дым ртом, причудливыми колечками, с впечатляющими паузами… Почти два года мучительных тренировок и насмешек товарищей внушили мне стойкое отвращение к курению, чему я и обязан своим нынешним статусом некурящего мужчины…
…Не могу не сказать несколько слов о так называемой «еврейской полиции», учрежденной оккупантами на территории гетто.
   В то время, когда я был подростком, я, конечно же, не мог объять своим умишком всех тонкостей структуры и механизма власти на оккупированной территории и даже в гетто.
   Со слов тёти я знал, что якобы для поддержания порядка в гетто была учреждена служба еврейской полиции. Это было, кажется, с лета 1942 года. (Возможно, в сроках я ошибаюсь). Еврейские полицаи носили на рукаве белую повязку – знак отличия и принадлежности хоть к какой, но к власти…
   Старший брат одного из моих приятелей-сверстников был таким полицаем. Удивительное дело: хотя я не помню его имени и лица, но запомнил пиджак из чёрного вельвета с  белой полицейской повязкой на рукаве… Он часто слонялся по улицам гетто, был молчалив и не проявлял видимых признаков вверенной ему власти. Да и непонятно было, что это за власть была. Кроме него, было ещё несколько таких полицаев, проживавших в гетто наряду с другими евреями и имевших тоже статус узников.
   Возможно, они снабжали румынскую полицию информацией о благонадёжности узников гетто? Может быть, доводили до сведения еврейского населения приказы и постановления властей? Оплачивался ли их труд? Имели ли они какие-то гарантии сохранения жизни от оккупационных властей?
На все эти и подобные вопросы сейчас уже, пожалуй, и не ответишь (разве что после тщательного исследования в государственных архивах).
   Как бы то ни было, но мы с тётей и другие выжившие узники не имели после освобождения никаких к ним обид и претензий. Это, однако, не помешало советским властям после изгнания из Балты оккупантов привлечь еврейских полицаев к уголовной ответственности как пособников оккупантов.
     Правда, в отличие от настоящих предателей, добровольно сотрудничавших с немцами и румынами (русско-украинских полицаев, приговорённых трибуналами к расстрелу и длительному тюремному заключению) еврейским полицаям было уготовано более «льготное» наказание – штрафной батальон…
    Помнится, как брат моего приятеля, благополучно повоевав год и дойдя почти до Берлина, вернулся в Балту настоящим героем – с орденом боевого красного знамени на груди, который демонстративно носил на той же вельветовой куртке, где раньше была белая нарукавная повязка еврейского полицая…

МЫ   ЖИЛИ  И  НАДЕЯЛИСЬ…

Балтское гетто извивалось, стонало, корчилось под игом жестокого врага, но изо всех сил боролось за своё выживание. Вот ещеё одно свидетельство моего незнакомого коллеги по несчастью – Рудольфа Гакштейна, бывшего узника Балтского гетто:
«Несмотря на все трудности и лишения, люди в гетто не теряли человеческого облика. Помогали друг другу, часто собирались, пели песни, сочиняли частушки, влюблялись и даже рожали... Это был особый вид сопротивления. Отчаянный. Дерзкий. Вызывающий».
…Невзирая на информационную блокаду оккупантов, строжайше запретивших любое распространение несанкционированной информации, мы все, затаив дыхание, передавали из уст в уста вести с военных фронтов, которые все-таки просачивались в гетто.
   Помню, как все мы сильно приуныли, когда зимой 1941 года немцы громогласно оповещали, что стоят у стен Москвы, и наша столица вот-вот будет сдана на милость победителя. Мы-то хорошо знали, что никакой милости от нацистов не будет. А когда выяснилось, уже весной 1942 года, что немцев от Москвы отбросили, искорка надежды появилась в глазах у многих…
   Потом снова приуныли – когда немцы почти взяли Сталинград. Ходили упорные слухи, что с взятием Сталинграда Советскому Союзу придёт конец.
   Этот конец был бы и для нас всех концом. Не хотелось верить в это…
   У кого-то в городе или даже в гетто был радиоприемник, видимо, на батарейках. И все по утрам шушукались и спрашивали друг друга про новости из Сталинграда. Наконец, примерно в марте или апреле 1943 года, разнеслась весть о разгроме немцев под Сталинградом. Радость заполнила наши сердца. Как-то легче стало дышать, и огонёк надежды снова воспылал в наших отчаявшихся душах…
   Перелом в ходе войны начал ощущаться и в поведении оккупантов. Они стали нервознее и опаснее, особенно полицаи. Им нельзя было попадаться на глаза. Видимо, предчувствие грядущего возмездия и страх за свою шкуру невольно прорывались в их действиях. Да и мы как-то осмелели; уже не было того унылого, давящего страха, который не покидал нас в предыдущие годы оккупации.
   Ходили слухи о партизанах, которые вот-вот должны нам помочь. Но в эти слухи мало кто верил, так как вокруг Балты был холмистый, легко просматриваемый лесостепной ландшафт, в котором практически невозможно было укрыться от оккупационных войск. Кроме того, даже наивные люди и мы, малолетки, понимали, что нападение партизан на местный гарнизон, если бы оно даже состоялось, неминуемо привело бы к гибели от рук карателей всего населения гетто, которому некуда было бы после этого деваться – ведь не могли же партизаны «прихватить» с собой при отступлении несколько тысяч человек…
   Оставалось только надеяться на приход Красной Армии, которая летом 1943 года нанесла новый сокрушительный удар немецким армиям на орлово-курской дуге. После этой победы мы в гетто стали буквально по дням отсчитывать оставшееся до нашего освобождения время.
   Но до него ещё было очень далеко – долгих восемь месяцев…
А жизнь мальчишеcкая в гетто тем временем продолжалась по каким-то своим биологическим часам и неведомым законам.
   Как я уже отмечал, в летне-осеннее время мы, подростки, занимались добычей пропитания, – всеми доступными нам способами. Поэтому не было времени на то, чтобы, скажем, искупаться в речке или почитать книжку (одну на сотню человек - засаленную и затрёпанную). Да и запрещено было евреям появляться на берегах реки Кодыма. В зимнее же время основным нашим занятием была добыча топлива (дров) для отопления жилища и приготовления пищи.
   Большинство жилых строений на территории гетто представляли собой так называемые хаты-мазанки, в которых обязательным было наличие огромных руских печей.
   Русская печь - это замечательное изобретение многострадального и изворотливого народа, который «одним махом - всех убивахом»: и очаг для обогрева дома, и устройство для приготовления пищи, и постель-лежанка для стариков и детей, и даже… родильное отделение.
   Печь была главной архитектурно-строительной компонентой хат-мазанок. Во многих деревенских хатах Украины и Молдавии из-за бедности и отсутствия необходимых строительных материалов полы были земляными (глиняными), а крыши крылись соломой.
   В городах и местечках полы в хатах уже, как правило, делались деревянными, а крыши – из досок с покрытием толью или многослойной дранкой, или же с обивкой жестью. Стены же хат в большинстве случаев состояли из деревянного каркаса, в толстых дубовых стойках которого выдалбливались пазы, а в них вставлялись – один на другой – примерно метровой длины дубовые же бруски. Эти бруски затем штукатурились с обеих сторон стен смесью соломы или кизяка (коровьего помета) с полужидкой глиной. Пишу об этом столь подробно и «профессионально» потому, что за многие месяцы оккупационных зим пришлось немало разобрать таких хат и стен, чтобы извлечь из них ценнейшее топливо – дубовые бруски. Конечно, мы не брезговали и другими горючими материалами – досками, фанерой, дранкой и т. д. Разборка строений производилась, как правило, в сумерках или ночью: тогда было больше шансов не попасться на глаза полицаям. Разбирались, конечно, уже нежилые хаты, жильцы которых переселились в мир иной…
   На улицах гетто и во дворах ночью царила темень, так как электричество отсутствовало. В домах мы пользовались свечами и керосиновыми лампами (где добывали керосин – не помню). На «керосинках» готовили еду, так как случайно заготовленных дров для её приготовления нехватало. Добытые большим трудом дровишки тратились, в основном, на подтопку жилых помещений.
   А когда наступала настоящая зима и Кодыма сковывалась льдом, мы, пацаны – и еврейские, и русские, и украинские – выходили на лед и садились на самодельные санки, оборудованные коньками – в качестве полозьев. На санки клали кусок ватного одеяла, закрепляли его, - чтоб удобнее было сидеть на икрах ног. В руки брались стальные или деревянные пики (с гвоздями на концах), и начинались увлекательные ледовые гонки на санках. Кульминацией этих гонок, настоящим цирковым представлением, было «перепрыгивание» на санках узкой, в тридцать – сорок сантиметров шириной – проталины во льду, где лед еще не замёрз (с осени на зиму) или уже растаял (с зимы на весну) и где было быстрое течение.
   Изюминка и секрет трюка состояли в том, чтобы выбрать время, когда ширина маленькой длинной полыньи была не более полуметра, чтобы лёд на её краях гнулся, но не ломался и чтобы набрать большую скорость разгона перед прыжком. Для этой цели мы туго привязывали к санкам икры ног накидной веревкой, не позволявшей отрываться от санок во время «смертельного» номера…
   Глубина реки в этом месте была достаточно опасной, и можно было с большой вероятностью уйти под лед, если не было нужной сноровки. Такое иногда случалось, но в нашем детском интернациональном коллективе хорошо срабатывала «служба спасения», и, по моей памяти, трагических случаев вроде не было. Зато трагикомические случаи были. Один из них приключился однажды и со мной…
   Как-то перед очередным заездом я разминался в стороне от мальчишеской компании на своих саночках и не заметил большой проруби. Вода почему-то заполняла прорубь до верхней кромки льда и даже вблизи  эту прорубь, покрытую тонкой ледяной коркой, нельзя было заметить.
   Наехав на эту ловушку, я мигом провалился и оказался в ледяной воде. Привязанные к ногам санки с коньками тянули на дно, но инстинктивно и мгновенно растопыренные в стороны руки зацепились за кромку льда проруби и мешали погружению…
   Пацаны быстро увидели меня в таком бедственном положении и пришли на помощь, вытащили из проруби вместе с санками.
…Тут я позволю себе сделать небольшое, но, наверное, простительное отступление. Мы с моим лучшим другом Изей Гойхманом, тоже саночником, были частыми участниками описанного выше ледяного «шоу». Оба работали по «высшему разряду», были рисковыми ребятами, чем завоевали большой авторитет среди своих коллег-неевреев.
Поэтому между всеми нами установились прекрасные товарищеские («наднациональные») отношения. Не помню случая, чтобы в этой компании кто-то обозвал нас «жидом» или иначе как-то обидел. Наверное, а это так и есть, - антисемитизм и другие виды ксенофобии не возникают «просто так», как сорняки в огороде. Их «культивируют», выращивают заинтересованые в этом люди или те, кто по недоумию, из-за низкой образованности, природной или приобрётенной озлобленности «отводят душу» на инородцах, не сумев в самих себе разобраться и обустроить своё бытие.
…Но в нашем сплоченном детско-подростковом коллективе, к счастью моему, царил ещё дух взаимопомощи.
   Часть ребят быстро наломала огромную кучу камыша и разожгла приличный костер. Другие, вместе с Изей, стащили с меня мокрую одежду и нарядили, во что попало: кто-то дал свою рубашку, кто-то – телогрейку и штаны… Меня хорошенько растёрли снегом и потащили к костру, где я окончательно стал приходить в себя. Помнится, что у кого-то для меня нашлась и корка хлеба…Одежда моя уже сушилась над огнем.  Единственное, что мне мешало – это мокрые ботинки, которые никак нельзя было быстро высушить, их пришлось одеть прямо «на босу ногу». А ещё я очень боялся гнева и разноса моей тётушки. Она -то уж сразу обнаружит мокрые ботинки, и тут такое начнётся!.. Однако быстро стынущие ноги всё-таки заставили меня поторопиться домой, и я досрочно выбыл из ледяного шоу…

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ОККУПАЦИИ

Под мощными ударами Красной Армии немецкие и румынские войска, оказывая ожесточенное сопротивление, откатывались всё дальше на запад. Линия фронта неуклонно приближалась к нашим краям, и все балтяне скоро это на себе почувствовали.
   Все чаще в небе гудели эскадрильи немецких самолётов, летевших на север и восток – бомбить передний край наших наступающих войск. Мы, уже повзрослевшие подростки, каждый раз считали и пересчитывали эти самолеты: сколько летело туда и сколько возвращалось. Это была, конечно, наивная бухгалтерия, но мы находили в ней какую-то отраду, когда по нашему счёту немцы возвращались ощипанными и «сальдо-бульдо» оказывалось в нашу пользу…
   В январе-феврале 1944 года наши войска почти вплотную приблизились к Балте. Румынский гарнизон был выведён из города по причине, видимо, низких боевых качеств этих доблестных вояк, которые могли успешно справляться только с мирным населением. Румын сменили немцы и власовцы. Это были серьёзные и жестокие воины, дравшиеся упорно и не знавшие пощады.
   Я не знаток военно-стратегической обстановки того времени, сложившейся на южном фронте и, в частности, в районе Балта – Котовск – Овидиополь, но по всей видимости, по той ожесточённости, по накалу сражений, которые шли в нашей округе, можно было представить себе и сложность боевой обстановки, и опасность, нависшую над еврейским гетто.
   На горизонте, в северовосточной части неба, уже полыхали зарницы от пожаров; клубы дыма и пыли от разрывов бомб и снарядов порой были видны невооружённым глазом. Моё острое зрение схватывало даже идущие вдали, на расстоянии одного-двух километров, воздушные бои между нашими и немецкими самолётами…
   Немцы упорствовали, стянули в город крупную артиллерию, самоходные орудия и танки. Один из них, проезжая по довольно уже ветхому деревянному мосту через Кодыму, главному мосту города, вдруг, на радость нам, завалился на бок и застрял на обломках моста на долгие годы. (Даже уже после войны мы часто лазили в него через   навсегда открытые люки, исследуя его внутренности. Не было тогда ещё такой техники, чтобы танк этот поднять и вытащить или распилить на части. И мы, пацаны, в порядке запоздалой мести оккупантам, весь этот танк обкакали -  изнутри и снаружи: знай, мол, фриц, с кем ты войну затеял!..).

…На окраине гетто ухала немецкая артиллерия. Особенный гром раздавался при залпах шестиствольного миномета, которого немцы почему-то   называли «Ванюша».
   Мы с Изей однажды, из неистребимого любопытства, решили увидеть это чудо немецкой военной техники. Пробравшись какими-то задними дворами к берегу реки, мы через пролом в заборе увидели интересное зрелище.
   У стены каменного двухэтажного дома, во дворе, стояло несколько крупных артиллерийских орудий на гусеничном ходу («самоходок») и знаменитый «Ванюша». Вокруг  что-то делали немецкие солдаты, суетилось десятка полтора наших мальчишек и ходил, покрикивая, с нагайкой в руке немецкий офицер.
   Мы настолько увлеклись наблюдением, что прозевали заход к нам сзади немецкого солдата. Он схватил нас за шиворот и поволок к офицеру.
   Когда мы приблизились, то увидели, чем заняты наши сверстники-мальчишки. Под контролем офицера они очищали от замерзшей грязи гусеницы самоходок.
   Надсмотрщик был строг и неумолим: он ходил от одного паренька к другому, подгонял: - «Шнеллер, шнеллер!», часто пускал в ход нагайку. Досталось и нам с Изей: огрев нас парой ударов, он велел подключиться к работе.
   Ребята были из знакомых нам. Они с явной радостью восприняли увеличение численности их трудового коллектива…
   Грязь превратилась в крепкие, окаменевшие комья, отделялась от гусениц с огромным трудом: ведь у нас не было никаких инструментов, если не считать собственных пальцев, которые мы ободрали до крови уже через несколько   минут работы. Положение было почти безвыходное, но не для нас с Изей…
   Мы ведь уже имели богатый опыт побегов из подобных ситуаций.
   Выбрав подходящий момент, мы дружно рванули к знакомой дыре в заборе и побежали вдоль него в   гору, по узкой и скользкой, подтаявшей,тропе – в направлении к гетто. Но оказалось, что в этом заборе была ещЁ одна дыра, и через неё тот же немец, который поймал нас, уже пролез в неё и  перегородил нам путь. Мы заметались, как куры в курятнике при виде одичавшего кота или хорька…
   К счастью, фриц поскользнулся и упал на спину, чем мы мгновенно воспользовались. Пока он поднимался, мы были уже недосягаемы.
   Не переводя дух, забежали в наш дом и залезли на чердак, затащив туда приставную лестницу. Долго сидели там, отдыхиваясь и …принюхиваясь. Оказалось, что оба мы не такие уж смельчаки: за время бегства успели наложить в штаны…

Уже наступил март месяц, по-весеннему сверкало солнце, но зима ещё не отступила. Наши войска вышибали немцев из главной, северной части города, где был административно-культурный центр и   располагались раньше общественные и государственные учреждения, предприятия, магазины, каменные жилые здания и другие жизненно важные для города сооружения и постройки.
   Много позже мы узнали, что упорное сопротивление немцев было вызвано необходимостью удержания железнодорожной станции Балта, находившейся от города в семи километрах и расположенной на стратегически важной магистрали: Одесса – Харьков.
...Немецкая артиллерия и авиация днём и ночью обстреливала и бомбила северную часть Балты, и с нашей стороны видны были взрывы и пожары на другой стороне города.
   В один из мартовских дней к еврейской больнице подъехала легковая машина и вышедший из неё солдат-власовец, несмотря на вывеску на входе (на русском и немецком языках): «Внимание – тиф!»), вошёл в помещение и требовательно спросил:
- «Где тут акушерка Ева Винер!?»
Тётя Ева, вся перепуганная, спросила, зачем она ему нужна. Солдат ответил, что его начальник приказал её привезти немедленно - принимать роды его жены.
   Тётя сказала, что весь необходимый инструмент находится у неё дома, а без него она не сможет принять роды.Тётя, конечно, схитрила. Весь незамысловатый её инструмент был в больнице, но она не хотела меня оставлять одного дома, так как не знала, когда её отпустят и вернётся ли домой вообще. Когда приехали к нашему дому, тётя зашла в комнату, застав там, к счастью, меня и наскоро рассказала, зачем приехала во власовской машине. Я быстро оделся, и мы вышли на улицу.
   Тётя сказала солдату, что я – её сын, и что она возьмёт меня с собой. Солдат категорически отверг это предложение, грубо оттолкнул меня и велел возвратиться в дом. Тогда тётя рассердилась, даже разгневалась, и выпалила ему смело в лицо:
- «Если его не возьмёте, я не поеду! Можете расстрелять нас обоих! А жена вашего начальника пусть сдохнет от родов!» – так и сказала, от безвыходности и отчаяния. Власовец немного поколебался, но видимо, очень торопился и согласился меня забрать с тётей.
   Через несколько минут мы приехали к власовскому начальнику. Он со своей дворнёй размещался в большом деревянном доме на окраине города, почти рядом с гетто. Тётя Ева прошла к роженице и стала готовиться к родам.
   Она велела вскипятить воду и попросила мужа – офицера высокого чина - чтоб сильно не шумели в большой комнате, где под его руководством за круглым столом сидела пьяная компания   из младших офицеров. Меня тоже посадили за этот стол, уставленный разными закусками и большой бутылью с самогоном.
   Хозяин также пригласил тётю отобедать. Нам очень не нравилась эта шумная и опасная компания, но перед изобилием еды мы не могли устоять…
   Хозяин, посмеиваясь, сказал, что нам с тётей вряд ли удастся ещё когда-нибудь так вкусно поесть. Мы поняли этот намёк буквально и оцепенели… Но он нас «успокоил», мрачно пошутив: - «Ева Борисовна, если родится сын, вам крепко повезёт – останетесь в живых…».
   Может быть, это была пьяная шутка? Как знать – ведь в каждой шутке доля правды…
   Уже наступил вечер, но жена начальника-власовца всё ещё стонала, а результата не было. Тётя Ева сидела с роженицей, а я вынужден был терпеть эту ненавистную мне компанию жестоких предателей, забившись в угол комнаты – на стоявшее там кресло.
   Вдруг из маленькой спаленки раздался громкий женский стон, а спустя пару минут я и притихшее офицерье услышали по-мужски   уверенный, даже чуть басовитый,  детский крик новорожденного. Да, так кричать мог только мальчик, - я это сразу понял (ведь как- никак, а я был племянником профессиональной акушерки!..). Папа новорожденного метнулся в спальню и минут через десять под громогласное «Ура!» внёс новорожденного сына. Весёлое застолье возобновилось с новой силой. Огромная бутыль с самогоном вновь пошла по рукам, и папаша-хозяин велел налить мне в алюминиевую кружку горячительного напитка. До этого я спиртного, конечно, никогда в своей жизни не пробовал, но знал, что это такое…
   Тётя Ева громко запротестовала, стала просить, чтоб пощадили, не спаивали ребёнка. Но стол требовал:
-«Пусть жидёнок выпьет до дна!»
Злить хозяина и пьяных власовцев было опасно, и я робко поднёс ко рту противно пахнущую белесоватую жидкость… Кто-то закричал:
- «За здоровье новорожденного защитника Отечества!»
Все закричали «Ура!» и выпили, я – тоже. Самогон влился в меня огненной струёй, перехватил дыхание, и я сильно закашлялся, - под одобрительный хохот пьяных мужиков. Тетя забрала ребёнка и ушла в соседнюю комнату, а меня разобрало так, что до сих пор помню, как бешено крутился потолок, стол с пьяными рожами, как стоял сигаретный дым – коромыслом, как все громко смеялись, пели какие- то песни и даже завели патефон…
   Потом, под утро, пришла какая-то женщина, и, как рассказывала мне тётя Ева, она проинструктировала эту женщину об уходе за ребёнком. Сперва хозяин- барин не хотел тётю отпускать, но ей как-то удалось его уговорить, и нас отвезли  домой, в гетто.
   Утром разнеслись по гетто два слуха: хороший и плохой. Первый: наши войска овладели центральной частью города и вот-вот должны нас освободить. Второй слух вызвал страх и ужас: немецкая зондер-команда начала методичные массовые расстрелы из автоматов оставшегося в гетто еврейского населения.
  Тётя Ева меня мигом схватила за руку, и мы с ней бегом отправились в её еврейскую больницу. Это было интуитивное и правильное решение, в чём мы потом убедились.
   Весь последующий день слышались автоматные очереди – это немцы косили налево и направо сотни несчастных людей. Вся больница была забита и больными, и беженцами – псевдо-больными, укрывшимися в ней от немецких пуль.Лежали по двое на одной кровати и даже под кроватями, закрывшись свисающими с них одеялами. Под одну из таких кроватей меня и засунула моя тетушка. В этом ненадёжном укрытии было темно, страшно, воняло нечистотами…
   А сама тётя бегала с другими сёстрами по палатам и призывала к спокойствию, инструктировала больных и здоровых: - «Помните: вы все больны сыпным тифом! Они не посмеют вас тронуть!»
   Под вечер все стихло, и мы начали было успокаиваться, как вдруг услышали громкую немецкую речь. На пороге нашей палаты появился здоровенный фриц в солдатской шинели, со стальной каской на голове и автоматом на груди.
   Мне было видно из под кровати, как он обводил взглядом палату, видимо, раздумывая, стоит ли на нас тратить патроны…Тётя Ева стояла рядом и беспрестанно повторяла ему, показывая на больных:
- «Тиф! Тиф!, Тиф!»
Я уже говорил, что немцы очень боялись тифа; все рассчитывали на это и с трепетом ожидали развязки этой драматической ситуации…
… После некоторых колебаний немец что-то сказал, повернулся и вышел. Все облегчённо вздохнули, но ещё долго и тихо лежали на своих местах, боясь возвращения палачей…
   Мы не могли вот так, сразу, прийти в себя и поверить, что смерть прошла стороной. Этот день   невозможно забыть – 28 марта 1944 года…
Ночь была тревожной, но тихой. Раздавались лишь далёкие одиночные выстрелы.
   29 марта 1944 года наши войска полностью очистили Балту от фашистской нечисти. Этот день является днём освобождения всех балтян от немецких оккупантов.
…Мы с тётей шли из больницы домой, ужасаясь увиденным: почти все улицы были завалены трупами убитых евреев. Одни лежали на земле, другие скорчились в разных позах. Много убитых было в домах.
   На соседней с нашим домом улочке жил мой приятель – рыжий Мотеле, пригнанный в Балтское гетто из Румынии. Он очень плохо говорил по-русски, и мы с ним изъяснялись на смешанном языке: русский плюс идиш.
   Эта улочка, по которой мы шли домой, тоже изобиловала трупами расстрелянных евреев. Преодолевая страх и ужас, я зашёл во двор, где жил Мотеле. Двери дома были распахнуты настеж, никого внутри не было. Гонимый каким-то непостижимым чувством, которое не могу объяснить до сих пор, я оглядел весь двор, осмотрел сараи и   направился к деревянному туалету на краю двора. Туалет был без крыши, небольшой высоты. Потянул ручку двери, но она оказалась запертой изнутри. Мне пришлось что-то подставить под ноги, чтобы заглянуть вовнутрь туалета. Я был потрясён увиденным: мой несчастный Мотеле сидел на толчаке, опираясь спиной на заднюю стенку туалета, его глаза были закрыты, а веснущатое лицо было спокойным, словно он спал. Да, он спал, но это был вечный сон, так как на лбу у него виднелось красное пятно от немецкой пули. Остаётся только догадываться, как настиг моего приятеля и расправился с ним немецкий палач…
…Мы шли с тётей по улице к своему дому.
Оставшиеся в живых встречные жители сокрушенно качали головой, сообщая нам, что эти злодеяния ё совершила зондер-команда всего из… четырёх человек!..

ОСВОБОЖДЕНИЕ

А жизнь вновь продолжалась! Уцелевшее от расстрелов и бомбёжек население города постепенно, осторожно, выбиралось из укрытий, полной грудью вдыхая воздух свободы, приходя в себя от тридцати одного месяца (около 920 дней!)  фашистской оккупации.
   Мы с радостью встречали бойцов и офицеров Красной Армии на улицах и дворах, обнимали и целовали их. Многие женщины и дети открыто рыдали – от пережитого горя и радости освобождения. К сожалению, уцелевших мужчин, даже стариков, среди евреев почти не было…
   30- го марта 1944 года у главного моста через Кодыму закипела работа: сапёры и население взялись за восстановление этого взорванного немцами моста. Остальные два моста тоже были повреждены, и по ним могла пройти только пехота, но не с тяжёлой артиллерией и бронетехникой.
Мы, пацаны, конечно же, были тут как тут…
   Мост был деревянный и довольно изношенный. Плотники и саперы меняли опоры, настил, перила. Правда, упомянутый завалившийся немецкий танк торчал, как бельмо на глазу, но пока с ним ничего поделать не могли; из-за этого мост пришлось немного расширять.
   Всеми восстановительными работами руководил сапёрный капитан – высокий, красивый офицер в шинели, с полевой сумкой в руках и биноклем на шее.
   Я почему-то «прилепился» к нему и выпрашивал у него хоть какое-то поручение. Нам всем так хотелось помочь своей армии!
   Солнце уже было почти в зените, когда мой чуткий слух уловил гул авиационных моторов. Чуть позже и капитан, да и многие другие, услышали этот гул и увидели в небе, на большой высоте, приближающихся к нам с северо-западной стороны   девять немецких бомбардировщиков. Я к этому времени прекрасно разбирался в типах немецких самолётов, обладал большой остротой зрения, поэтому без труда увидел жеёлтые концы крыльев, на которых наносились обычно фашистские опознавательные знаки – чёрные кресты. Кроме того, немецкие пикирующие бомбардировщики типа «Фокке-Вульф» отличались характерным прерывистым гудением своих моторов. Я тут же сказал капитану, что это немцы. Он вскинул бинокль и сразу же засвистел в свисток, подал громкую команду – всем бежать в укрытия. Сапёры и плотники, весь народ, работавший на мосту, а также зеваки вроде меня побежали в разные стороны.
   Я оставался рядом с капитаном на небольшом пригорке, вблизи которого было вырыто несколько окопов – остатки левобережных укреплений наших войск. Я стоял, как завороженный, и глядел в небо на уже отделившийся от  остальных крайний бомбардировщик, заходивший в пике. Послышался противный вой бомбовых стабилизаторов, а затем и взрывы бомб. Капитан меня резко толкнул к ближайшему окопу, в котором я успел укрыться. Меня тотчас накрыло взрывной волной, и я «отключился».
   Не помню, сколько времени продолжалась бомбежка, но когда я очнулся и вылез из полузасыпанного землёй окопа, то увидел страшную картину.
   Повсюду валялись тела убитых и раненых людей, а на месте, где стоял капитан, зияла большая воронка…
   Много людей, не успевших укрыться, погибло на строительстве моста, а сам мост был ещё больше разрушен.
Мой капитан исчез, словно испарился… От прямого попадания бомбы не нашли даже останков его тела. Этот первоначально счастливый день нашего освобождения от оккупации омрачился таким трагическим происшествием!..
   Долго ещё я с горечью вспоминал моего спасителя-капитана, жизнь которого так неожиданно оборвалась на балтской земле…
   Этот эпизод был последним актом военной драмы в Балте, свидетелем и участником которой мне довелось быть…
   Война покатилась дальше, на запад, и мы уже следили за её ходом по сводкам Совинформбюро, передаваемым по радио и печатавшимся в газетах.

Если коротко подытожить нашу жизнь под пятой оккупантов, то можно сказать следующее.
В добавление к голоду, холоду и болезням, над нами, узниками гетто, постоянно висела угроза смерти и страх от напряжённого ожидания гибели; сознание было подавлено нашей абсолютной незащищённостью и бесправием, полным отсутствием возможности к сопротивлению жестокому и ненавистному врагу.

О ХОЛОКОСТЕ И АНТИСЕМИТИЗМЕ

Подводя итоги самому тяжёлому и мрачному в моей жизни периоду – пребыванию в еврейском гетто на оккупированной фашистами советской территории, не могу обойти молчанием неоднозначное отношение нашего государства, различных социальных групп и организаций, а также отдельных граждан к этому конкретному факту моей жизни и вообще ко всей великой трагедии еврейского народа, вошедшей в мировую историю под именем ХОЛОКОСТ (в первоначальном и буквальном смысле означавшим массовое уничтожение человеком живых существ). В еврейской историографии и во многих других официальных документах это ужасное злодеяние фашистов фигурирует еще и под названием КАТАСТРОФА.
   Понимаю, что эта тема заслуживает отдельного исторического исследования, и немало серьёзных историков, социологов и писателей посвятили ей свои труды.
    Понимаю также, что мне – непрофессионалу - не по силам (тем более в данных мемуарах) раскрыть её во всей полноте и значимости. Однако несколькими яркими примерами я попытаюсь показать, как ещё, к огромному моему сожалению, наше современное общество, его сознание, расколото на несколько групп, по-разному относящихся к этой болезненной для евреев теме.
   К первой группе я отношу тех, которые поражены неизлечимым недугом антисемитизма (и ксенофобии) – государственного и бытового, проявлявшихся в различных формах ещё в дореволюционное время, а также в советский и в постсоветский периоды.
   Официальные лица и органы власти, а также отдельные граждане, социальные и этнические слои населения не проявляли к оставшимся в живых евреям после Великой Отечественной войны особого сочувствия. С одной стороны, это объясняется вполне понятным фактом всеобщего горя, нсчастья, постигшего страну – без различия национальной принадлежности её граждан. С другой стороны, советское государство неофициально, но твёрдо и неуклонно, начиная с послевоенных лет, проводило политику ограничения евреев в правах на целом ряде участков так называемого «социалистического строительства». Это была политика государственного антисемитизма.
   Объективности ради, надо отметить, что до Великой Отечественной войны явного бытового и государственного антисемитизма в СССР не ощущалось. А.И.Солженицын в уже упомянутой мною книге «Двести лет вместе» указывает на то, что в довоенный период евреи в СССР занимали много важнейших государственных и партийных постов, в том числе и в органах ГПУ и НКВД, не говоря уже о широчайшем участии евреев в научной и культурной жизни страны, а также в строительстве и промышленном производстве.
   Так что же случилось после войны, после победы над ненавистным фашизмом, который был злейшим врагом евреев?
   К сожалению, историками-исследователями этот вопрос мало освещён. Мне, по крайней мере, не удалось найти научную литературу, где бы не только отмечался факт вспышки в СССР антисемитизма после войны, но и анализировались причины этого позорного явления.
   Считается, что антиеврейская кампания начала набирать обороты после посещения в 1948 году Голдой Мейер нашей столицы (она была послом новообразованного государства Израиль в СССР).
   Этот исторический визит всколыхнул еврейскую диаспору СССР до основания, так как пробудил еврейское самосознание, интерес евреев к своей истории и культуре, этническим корням, был толчком к пониманию своей немалой роли как в минувшей, так и в будущей Истории.
   Евреи потянулись к своей исторической родине, чему в значительной мере способствовало международное сионистское движение, объявившее по всему миру призыв: «Евреи всех стран – объединяйтесь!», приезжайте в Израиль – строить свою, новую еврейскую страну.
   Однако массовая еврейская эмиграция из Советского Союза противоречила политическим и экономическим интересам СССР.
   Во-первых, она оголила бы значительные участки экономики страны, в том числе и важнейние направления военно-технических и фундаментальных научных разработок, где евреи играли много ведущих ролей.
   Во-вторых, такой массовый выезд специалистов за пределы «железного занавеса» таил в себе опасность экспорта во враждебное империалистическое окружение многих военных и политических секретов, включая относящиеся к разработке атомного оружия, а также связанных с тоталитаризмом сталинского режима.
   В-третьих, к 1948 году, когда   обнаружилась прозападная ориентация Израиля и Сталин убедился в просчёте своего замысла – создать в лице Израиля на Ближнем Востоке опорную геополитическую и военно-стратегическую базу для СССР, массовая эмиграция евреев в этих условиях уже противоречила внешнеполитическим интересам Советского Союза.
   Таким образом, объективные политические обстоятельства подталкивали Сталина (и без того питавшего недобрые чувства к евреям ещё с юношеских лет, в своём родном селении Гори), к антиеврейской кампании.
   Кроме того, по моему мнению, он просто «рассердился» на евреев за то, что несмотря на его инициативу по созданию независимого еврейского государства и его вроде бы благожелательное отношение к евреям они отплатили вождю «чёрной неблагодарностью» и переметнулись на Запад…
    В этой связи интересной и верной представляется мысль Рольфа Хоххута, высказанная им в предисловии к «Дневниковым записям» Геббельса (Зальцбург, 1977г.): «Мстительность, вызванная отвергнутой любовью, постоянно являлась сильнейшим и отвратительнейшим побудительным мотивом, которым объясняются всяческие истории и сама история и которому соответствует качество «истории».
Сталин и его окружение дали выход мстительному чувству и развернули против евреев истерическую антисемитскую кампанию, принесшую евреям много послевоенных бед и страданий, а советскому государству – позор на весь мир и множество совершенно ненужных хлопот.
    Давно известно, что всякая кровавая революция и война – от гражданской до Великой Отечественной, от Великой Отечественной – до чеченской (тоже гражданской) калечит не только тела, но и души, психику людей. Она является рассадником ненависти, ксенофобии, причиной падения нравственности в обществе.
   В этом аспекте ВОВ исторически объективно внесла свой негативный вклад в советское общество, особенно на освобождённых от оккупантов территориях Украины и Белоруссии, где и до войны католическое население было недоброжелательно настроено против «жидiв та москалей», идентифицируя их всех как   большевиков .
   Гитлеровская тлетворная пропаганда расовой ненависти в течение нескольких лет исподволь сеяла рознь между народами СССР, акцентируя якобы «паразитическую роль евреев как нароста на теле здоровой цивилизации» (цитирую Геббельса дословно).
    Всё это не могло не сказаться на национальных отношениях в нашей стране в послевоенный период, что я и большинство евреев вскоре и почувствовали на себе.
    Я ниже расскажу, как я пытался поступить после войны в престижный московский вуз после окончания средней школы, и какую роль при этом сыграли знаменитый «пятый пункт» моей анкеты и пребывание на оккупированной территории.
    Но и без этого примера общеизвестно из множества документальных и иных источников, что Партия и Правительство организовали в стране тотальный прессинг к евреям там, где они претендовали на занятие ключевых или сколько-нибудь важных командных должностей в науке, культуре, медицине, промышленности, других сферах народного хозяйства, особенно в интеллектуальных секторах деятельности. Такое отношение государства не могло не отразиться и на общественной атмосфере в стране. Злорадствующие антисемиты при всяком удобном случае давали себя знать открыто враждебными высказываниями в адрес евреев - типа: «Мало вас немцы перебили в войну!..».
    Не забуду, как летом 1950 года один такой молодчик на углу старого Арбата и Садового кольца, у гастронома, орал во весь голос, что надо довести до конца начатое Гитлером дело истребления евреев… Когда я обратился к стоявшему невдалеке милиционеру с просьбой унять злобствующего антисемита, он мне ответил: - «Не видите – он же пьян, что с него возьмешь!..» (Клянусь читателям в подлинности этого факта!)
   Не говоря уже об общеизвестных антисионистских и антисемитских кампаниях, проводившихся в стране в послевоенные годы Сталиным и его кликой большевиков-ленинцев (дело «врачей-убийц», дело «безродных космополитов»), такое отношение к евреям, в наибольшей степени пострадавшим от гитлеровского фашизма, было довольно распространённым в послевоенные годы.
   Конечно, у меня и всех, не отравленных ядом ксенофобии, граждан России эта категория людей и их отношение к евреям и Холокосту вызывает неприятие и даже отвращение.

   Ко второй группе я бы отнёс тех людей, которые почти безразлично относятся к Холокосту, не выделяя его как нечто особое в ряду трагедий второй мировой войны (война есть война!..). Как правило, это люди, испытавшие на себе всю тяжесть войны непосредственно в военных действиях, на фронтах, а также вдали от войны, в тылу, самоотверженно трудившиеся для Победы и познавшие крайнюю нужду, голод, холод, изнурительное физическое напряжение, утрату в войне родных и близких… Такое отношение этих людей не вызывает во мне осуждения, так как они прошли через тяжёлые страдания, физические испытания, рисковали здоровьем, жизнью и в конце концов их героические действия оказались решающими в победе над гитлеризмом.
Вместе с тем, считаю, что этим людям выпало счастье - с оружием в руках или у станка, в шахтёрском забое, на хлебных полях, в госпиталях, конструкторских бюро и т.д. защищать страну от врага. В то же время, как я уже отмечал, узники фашизма вдобавок ко всем своим лишениям и мукам были лишены возможности бороться с жестоким и безжалостным врагом, так как в подавляющем своём большинстве они состояли из женщин, детей и стариков, не способных в условиях террора к реальному сопротивлению.

   К третьей группе   относятся те, которых не затронула вторая мировая война и которые имеют о ней отдалённое и не всегда объективное представление. Это люди молодого и среднего поколения, родившиеся либо незадолго до войны, либо во  время её, или после войны. Их восприятие такого явления, как Холокост, и отношение к нему сложились уже под влиянием предыдущих поколений, а также в зависимости от воздействия информационных потоков и соответствующих идеологических установок той среды, в которой они выросли и воспитывались.
   Среди пестроты мнений представителей этой группы находятся вполне грамотные, здравомыслящие и непредубеждённые люди, рассуждающие об узниках гетто примерно так: «Вот я, например, пережил войну маленьким мальчиком (с 6 до 10 лет от роду), жил с одинокой матерью в Сибири, голодал, спал в нетопленой избе, где под утро стены были покрыты куржаком; мать вкалывала на работе по 14-16 часов в сутки - лишь бы выходить меня и самой выжить. А ты находился в гетто, в теплом краю, на Украине, где палку воткнёшь – она расти начинает, и вряд ли так голодал и холодал, как мы… Да и было то тебе не намного больше моего: 10-13 лет; что ты мог запомнить из твоих так называемых «ужасов гетто»?.. Чем твоё существование было тяжелее нашего? Почему к вам, бывшим малолетним узникам, такое снисхождение, льготы и даже специальные гранты материальной помощи выплачиваются?».
    По правде говоря, такие суждения вроде неглупых людей, просвещённых и даже с научной степенью (…) являются во стократ обиднее, чем провокационные заявления матёрых фашистов… Если постараться вникнуть в психологию подобных личностей и тех, кто не генетически приобрел антигуманные чувства, а в силу сложившихся жизненных обстоятельств (ломка жизненного уклада в постсоветское время, неприспособленность к рыночным отношениям, неустроенность личной жизни, обида на власть и на всех и вся), то на таких людей вроде бы и грешно обижаться…
   Но обида на несправедливое их отношение к прошлому и нежелание подняться выше своей личной неустроенности, проникнуться сочувствием к прошлым несчастьям своих уже престарелых сограждан не даёт нам покоя, - бывшим узникам фашистских концлагерей…

   К четвертой группе я отношу крайних радикалов – воинствующих экстремистов всех мастей (от национал-большевиков до явных нацистов то ли русского, то ли французского, то ли австрогерманского, то ли прибалтийского «розливов», оспаривающих масштабы трагедии Холокоста и ставящих под сомнение предумышленность геноцида евреев со стороны гитлеровской верхушки, а также оспаривающих справедливость Нюренбергского судебного процесса. Вряд ли, думаю, на этих апологетов фашизма стоит зря тратить бумагу…
…Вот я написал эту предыдущую фразу, и моя совесть запротестовала. Решив сперва не ввязываться в сложную правоведческую дискуссию о том, был ли Нюренбергский процесс судебным процессом или акцией возмездия стран - победительниц над поверженной фашистской Германией, я снова перечитал полученные через Интернет материалы полемики по данному вопросу и решил всё-таки вернуться к этой болезненной теме, поскольку она по сути является составной и принципиальной частью характеристики немецкого фашизма (нацизма), принесшего человечеству колоссальные жертвы и разрушения (см. ниже).
Cперва приведу выдержку из книги Марка Вебера:
«Марк Вебер.
Нюренбергский процесс и холокост
The Institute of Historical RevisionismThe Journal of Historical Review
(Институт Исторического Ревизионизма, США. Журнал Исторического Обозрения, США)
Доказывают ли суды о «военных преступлениях» теорию истребления? Истребление отрицалось. Еврейский историк Самуэль Грингауз (Samuel Gringauz), который сам был интернирован в гетто Каунаса (Литва) во время войны, критиковал то, что он называл «гипер-исторической» природой большинства «свидетельских показаний» оставшихся в живых еврейских заключенных.
Он писал, что «большинство воспоминаний и отчётов полны абсурдного многословия, графоманиакальных преувеличений, драматических эффектов, самовыпячивания без всякой меры, дилетантского философствования, претенциозного лиризма, непроверенных слухов, предубеждений, верноподданнической апологетики и нападков.» (/61/ Шмуль Краковский (Shmuel Krakowski). Директор архивов израильского правительственного холокостовского центра «Яд Вашем» (Yad Vashem) подтвердил в 1986 году, что из 20000 зарегистрированных «показаний» «уцелевших» евреев, свыше 10000 – «ненадёжны». Многие из уцелевших, желая «быть частью истории», вероятно, слишком увлеклись и дали необузданную волю своему воображению, сказал Краковский. «Многие из них никогда не были в тех местах, где, по их утверждениям, они были очевидцами жестокостей. Другие же основывались на информации из вторых рук, переданной им друзьями или незнакомыми людьми». Он подтвердил, что многие из показаний, хранящихся в досье в «Яд Вашем», оказались в последствии неточными, а даты и местонахождения не выдерживали экспертной проверки историков. /62/ Мы знаем, что свидетели на главном Нюренбергском процессе давали ложные показания».
…В музее Катастрофы в Иерусалиме, где мне довелось побывать, документально и безаппеляционно представлены доказательства фашистских злодеяний германских нацистов и их сателлитов по отношению к еврейской нации во время второй мировой войны. Эти доказательства собраны и во многих других музеях мира, в частности, - ужасающие свидетельства зверств фашистов в Освенциме, фашистской фабрике смерти, превращённой после войны в мемориал жертв нацизма, – вечное напоминание людям о той страшной пропасти, куда может ввергнуть человечество оголтелый фашизм…
   Совершенно очевидно, что г-н Вебер представляет не такую уж многочисленную, но весьма ядовитую и опасную четвёртую группу людей – воинствующих зоологических антисемитов, расистов нацистского розлива, сохранивших генетическую и ностальгическую тягу к величию и превосходству арийской расы. Эти апологеты гитлеризма с пеной у рта «доказывают», что в политической и военной деятельности гитлеровского руководства и военного командования, а также всей национал-социалистской партии Германии не было преднамеренности, умысла и плановой организованности в создании концлагерей, гетто и массовом уничтожении миллионов евреев и других «низших рас», в использовании в широчайших масштабах рабского труда военнопленных и узников фашизма и т. д.
   Может быть, господа веберы станут утверждать, что и книга Адольфа Гитлера «Мein Kampf»(«Моя борьба») – чуть ли не пацифистский документ, свидетельство гуманности фюрера, его стремления «оздоровить» человечество господством арийской расы?..
   По мере удаления в глубь времен трагических событий второй мировой войны, резкого сокращения (попросту – вымирания…) очевидцев этих событий, всё чаще возобновляются попытки интерпретации фашистского гитлеровского террора в совершенно ином ракурсе: дескать, это миф, придуманный евреями и псевдо-демократами. (Мол, а был ли такой ХОЛОКОСТ вообще?..). Господа веберы договорились даже до того, что, мол, мировое еврейство разыгрывает спектакль под таким названием, придавая этому сомнительному явлению вселенское значение, обозначая его КАТАСТРОФОЙ.
   У нас в России тоже периодически объявляются такие веберы, которые под вымышленными именами, называя себя евреями (!), стараются изобразить Холокост   как некую театрализованную сионистскую задумку…
…Как известно, с фанатиками и инсинуаторами (злостными клеветниками) никакие факты не могут справиться. От неопровержимых фактов их злоба и ненависть только усиливаются. Ни кадры немецкой кинохроники и фото-документы офицеров вермахта той военной поры, ни последующие и до сих пор существующие и обозреваемые миллионами туристов со всего света свидетельства массовых зверств фашистов в концлагерях (гигантские склады человеческих волос, сохранившиеся кремационные печи и газовые камеры Освенцима, захоронения Бабьего Яра и т. д., и т. д., тысячи других доказательств лютого террора фашистских оккупантов на захваченных территориях) не смогут переубедить апологетов Гитлера и его сподвижников. А надо ли их переубеждать? Ведь известно, что горбатого может исправить только могила…
… Но беда в том, что господа веберы сеют вокруг себя в умах неосведомленной молодёжи ядовитые семена сомнения в бесчеловечности фашизма, высаживают в общественном сознании ростки ксенофобии, расизма, экстремизма, подготавливая общество к принятию тоталитарных режимов, отвергающих общечеловеческие ценности, демократические свободы и гражданское мироустройство.
…Что касается процитированных Вебером мнений Ш.Краковского, директора архива центра «Яд ва Шем», и историка С. Грингауза, то, не будучи знакомым с оригиналами их высказываний 1986 года, трудно и сомнительно вступать с ними в полемику. Одно могу сказать: если и были такие утверждения, то либо господину Грингаузу в каунасском гетто немцами был предоставлен особый статус (неизвестно – за какие заслуги перед рейхом), либо Каунасское гетто было организовано немцами как образцово-показательный гуманитарный концлагерь, демонстрирующий всему миру добродетельную сущность немецкого фашизма…
   Те факты моей биографии времён Балтского гетто, которые я привёл в данных воспоминаниях, я могу подтвердить под любой клятвой и на любом детекторе лжи!
   Думаю, что и тысячи людей моего возраста, ещё не ушедшие в мир иной и чудом пережившие все ужасы террора в еврейских гетто времён второй мировой войны, могут так же подтвердить все перенесённые ими страдания. (Неполные данные о фашистских концлагерях смерти см.в приложении 4).
…Теперь несколько слов о доводах г-на Вебера, обвиняющих страны-победительницы (СССР, США, Великобританию и Францию) в предвзятости Нюренбергского суда. Этот господин применил довольно избитый приём, используя известное риторическое выражение: «А судьи кто?!», указывая при этом на то, что у перечисленных Великих Держав тоже, дескать, «рыльце в пушку»: бомбардировки британской авиацией мирных (!..) городов Германии во время войны, нападение СССР на Финляндию, война США во Вьетнаме, вторжение СССР в Венгрию и т. д….
   Рассматривая Нюренбергский процесс в рафинированном правовом аспекте, Вебер находит в нЁм множество юридических нарушений международных и национальных уголовно-процессуальных норм, что якобы даёт основание ставить под сомнение виновность подсудимых – Гитлера и его клики (Геринг, Геббельс, Гесс, Розенберг, Кейтель и др.), а также справедливость вынесенного им приговора. Вебер договорился даже до того, что соратник Гитлера по партии, наци № 2 – Гесс не только не заслуживает пожизненного заключения, а должен быть провозглашен чуть ли   ни международным героем, так как, рискуя жизнью, перелетел Ла-Манш и пытался от имени фюрера заключить мир с Великобританией и таким образом, дескать, предотвратить вторую мировую войну…
   Вот как фашистам неймётся – перелицевать историю шиворот-навыворот!
…Здесь уместно вспомнить, как Сталин, политический близнец Гитлера, отнесся к массовому уничтожению фюрером евреев в концлагерях смерти.
   При подписании акта капитуляции Германией можно было вместе с контрибуциями востребовать от неё и конкретных компенсаций за Холокост и другие зверства, за геноцид фашистов на нашей территории, в том числе и геноцид сотен тысяч советских военнопленных.
   Невероятно подумать, что Сталин забыл об этом. Он умышленно игнорировал эту тему, так как, во-первых, был антисемитом ещё с детства и юности, а во-вторых, всех без исключения советских военнопленных, включая своего сына Якова, считал изменниками Родины.
   После войны эта тема «наглухо» замалчивалась всеми средствами массовой информации.  И это не удивительно: ведь сталинские лагеря были не  намного «гуманнее» гитлеровских. Всенародно открывать эту тему было опасно. Так и передал великий вождь эту эстафету замалчивания своим политическим наследникам…

ПОСЛЕ   ОККУПАЦИИ

Однако, я сильно отвлёкся от своего жизнеописания и снова к нему возвращаюсь.
…Жизнь в Балте в послеоккупационный период налаживалась с большим трудом. Много общественно значимых зданий и сооружений было повреждено и разрушено  немецкими бомбёжками и артиллерийскими обстрелами. Ещё много послевоенных лет в центре города стояли руины от общественных зданий. Рабочих рук нехватало. Не было продовольствия, топлива.
    В первые недели после оккупации мною владело странное чувство душевной невесомости. Не мог я сразу привыкнуть к ночной тишине. Не слышались выстрелы, взрывы бомб и снарядов. Никто не стучал прикладами в дверь. Свободно можно было ходить по всему городу, не опасаясь оккупантов и полицаев. Голова буквально шла кругом: не сон ли это?.. Я даже часто   старался ущипнуть себя – правда ли всё это…Видимо, такое происходило со многими, особенно с детьми. Детская психика трудно перестраивается от экстремальных условий к нормальным и наоборот…
    По городу бродило много одиноких детей и подростков в поисках еды и предметов домашнего обихода. Озверевшие оккупанты (предположительно – немецкие зондеркоманды) при отступлении разбросали на всей территории города много детских игрушек, а также наручных часов. Эти предметы валялись открыто, но были скрытно заминированы. Несчастные ребята, конечно, этого не знали, и немало их подорвалось и погибло на минах, а многие стали калеками.
   Я тоже с приятелями активно шастал по городу, выискивая нужные или просто интересные вещи. Особенное внимание привлекали оставленные немцами боеприпасы и потерянное оружие. Однажды мы в какой-то школе наткнулись на склад метательных мин. От кого-то мы уже знали, что если осторожно вывинтить из них стабилизаторы, то изнутри можно извлечь порох, обладающий «забавными» свойствами. Так мы и делали: добывали минный порох – такие длинные, примерно в 20 сантиметров, макароно-подобные стержни. Их мы поджигали с одного конца и быстро бросали на землю. Суть последующего зрелища состояла в том, что эти «макароны», продолжая гореть, бешено скакали, как живые, то подпрыгивая, то опускаясь на землю.  Нас это очень забавляло…
   А однажды мне очень «повезло»: я нашел боевой пистолет, немецкого производства. Некоторое время бережно хранил его в укромном месте, но после комендантского обращения к населению о сдаче найденного оружия – добровольно сдал его властям…
   Управление городской жизнью, если мне память не изменяет, осуществлялось вначале военной комендатурой. Спустя некоторое время вернулась Советская власть.
 Потом начали возвращаться домой демобилизованные инвалиды войны.
   По городу пошли слухи, что в нём орудует шайка воров и грабителей.  Но милиция была малочисленна, и некому было заняться борьбой с организованной преступностью. За это дело взялись бывшие воины-инвалиды. Каким образом они ловили бандитов и воров, я не знаю. Но неоднократно был свидетелем открытых (конечно, без суда и следствия…) физических расправ, прямо в центре города, над пойманными преступниками.
   В первые же дни после освобождения моя тётя отправилась на нашу бывшую квартиру. Дом остался цел и невредим, но был уже полностью заселён незнакомыми людьми. Тётя сходила в отделение милиции – выяснить, как вернуться в своё бывшее жилье и какова судьба бывших соседей по дому.
   Ничего утешительного ей не сообщили, так как документов на право проживания у нас не было, как и остальных документов, изъятых фашистами. О бывших соседях, которые эвакуировались и в случае возвращения из эвакуации могли   дать свидетельские показания о нашем проживании на данном месте, ничего определённого нам не сказали. Гораздо позже выяснилось, что ни один из них не вернулся в Балту, и их судьба была выражена известной формулой: «пропали без вести» …
   Из эвакуации в Балту вернулись родной брат тёти Евы дядя Руввин Винер и его жена Фаина.
   Мы переехали в его добротный каменный дом и поселились в отдельной небольшой комнате с одним окном, обращённым к  маленькому проходному дворику.
   Сам дядя Руввин с женой жили в большой смежной комнате - о двух окнах, с печью, которая обогревала и нашу комнату. В доме, на кухне, ещё была огромная русская печь, а рядом с кухней находились ванная с водогрейной колонкой и туалет. Правда, водопровод долгие годы бездействовал, и мы пользовались так называемым «ватерклозетом», то есть наружной уборной, а мыться ходили в общественную баню.
   Помимо жилых помещений, дяде принадлежал в этом же доме ещё большой зал – парикмахерская размером 6х6 метров, выходящая окнами на главную улицу и занимавшая полдома.
   Дядя работал в ней старшим парикмахером и ещё взимал с государства   арендную плату, так как парикмахерская была муниципальным (горкомхозовским) предприятием.
   Под одной общей крышей с дядиным домом было аналогичное жилище его друга молодости – Горошника, который когда-то занимался торговлей. Различались эти два сросшиеся общей кирпичной стеной дома лишь тем, что вместо парикмахерской там, за стеной, был магазин – тоже 6х6 метров.
   Дом был построен ещё до революции, а как удалось его сохранить в частной собственности в бурные и строгие годы советской власти – это удивительный феномен, который я не могу объяснить до сих пор…
   Ходили слухи, что дяде Руввину и его соседу в своё время крепко помог герой гражданской войны – легендарный Григорий Котовский, у которого дядя фактически был личным парикмахером. (Помните знаменитую глянцево-бритую голову комбрига? – это работа моего дяди…).
   Котовский азартно рубился с врагами революции, а на «уик-энды» часто посещал Балту, брил у дяди голову и распивал с ним чаи за большим красивым самоваром, с которым дядя не расставался и в  эвакуации и за которым нам с тётей Евой тоже посчастливилось чаёвничать…
   От квартплаты мы были дядей освобождены, но, кажется, вносили деньги на дрова, которые тогда, сразу после войны, были недёшевы.
   Тётя Ева сразу же после изгнания оккупантов восстановилась на работе в поликлинике – старшей медсестрой в физиокабинете, а также делала массажи пациентам.
   В 1944 году школы полгода не работали - из-за войны и оккупации. Многих учителей и учеников разбросало по всему свету – то в эвакуацию, то в мир иной… Не было и учебников, школьных пособий. Мы, дети и подростки, не были пристроены и слонялись без дела. Много было нищих и беспризорных. Пока еще гремела война, всем было не до нас.
…Запомнился на всю оставшуюся жизнь такой яркий эпизод. Был апрель месяц, но по утрам ещё морозило, а снег ещё не сошел. От кого-то мы узнали, что военные власти поймали одного из балтских полицаев. Пронесся слух, что пойманный – это наш лютый враг - «Белые туфли».
   Большая толпа взрослых и подростков быстро собралась на одном из пустырей, в бывшем скверике, где должно было состояться исполнение приговора военного трибунала.
Я стоял, конечно, в первом ряду зрителей… Мой жгучий интерес был вызван не только любопытством, но жаждой зрелища справедливого возмездия за все наши страдания.
   В образовавшемся круге, среди большой толпы людей, стояла свежесрубленная, из деревянного кругляка, виселица. Под ней стояла табуретка.  Вскоре появился полицай, в сопровождении одного офицера и двух автоматчиков.
Я сразу заметил, что это – не «наш», вообще незнакомый нам тип. Руки у него были заведены назад и связаны. На голове -  шапка-ушанка, одет он был в белый полушубок, а обут в валенки-катанки, в общем, экипирован по-зимнему, что надо…
   Офицер откуда-то вытащил большую картонку с крупной надписью: «Смерть предателю!» и повесил ее на грудь полицаю. Двое солдат подтолкнули его и поставили на табуретку, а офицер стал зачитывать приговор военного трибунала. Полицай угрюмо молчал, народ тоже безмолвствовал, не слышалось ни криков, ни каких-либо возгласов. Затем приговорённому на шею накинули петлю, поправили ему шапку на голове и выбили из под ног табуретку. Казнь состоялась.
У повешенного остался часовой – один из автоматчиков.
   А мы ещё долго не расходились –под впечатлением впервые в жизни увиденной законной публичной казни, испытывая при этом какое-то смешанное чувство удовлетворенной мести, и … даже стыдно об этом говорить… жалости к незнакомому нам человеку, хотя и обозначенному как предатель. Вот такие в жизни бывают коллизии…
   Тело повешенного покачивалось на виселице два или три дня – на всеобщее обозрение и назидание. За это время наш бойкий народец, вечно нуждающийся, раздел покойника почти донага: сняли шапку, валенки, всю одежду, кроме исподнего белья - рубахи и кальсон…
   С тех пор образ предателя у меня всегда ассоциируется с казнью через повешение… Не очень приятно, но зато полезно!
 
Глава 5. ГЛАВНОЕ СОБЫТИЕ - ПОБЕДА!

ТОРЖЕСТВО   СПРАВЕДЛИВОСТИ

В 1945 году мы, балтяне, уже помаленьку пришли в себя после оккупации. Жизнь постепенно налаживалась. Заработали уличные водопроводные колонки, в киосках появились газеты и журналы, по карточкам стали давать продукты и американские посылки: галеты, шоколад, свиную тушёнку. Жить становилось лучше и веселей… Все с нетерпением ждали Победы.
   И вот, наконец, настал. этот желанный и выстраданный день, торжество справедливости -  9 мая 1945 года!
   В городе было всеобщее ликование, незнакомые люди обнимались и целовались друг с другом; а через несколько дней состоялся парад войск местного гарнизона. Перед собравшимся народом проехали пушки на конной тяге, прошли строем несколько рот пехотинцев. Мы все искренне, восторженно, кричали им «Ура!», подносили полевые цветы.
   В заключение, уже вечером, из нескольких артиллерийских орудий было сделано положенное количество залпов (салют) и почти целый час небо озарялось фейерверком ручных ракет…
   Ещё один праздничный сюрприз гражданам города приподнесла наша милиция: в середине лета нам по местному радио объявили, что ею пойманы укрывавшиеся в разных местах района и Украины бывшие полицаи, что скоро они предстанут перед народным судом. Вот уж нас охватило радостное возбуждение!
   Все с нетерпением ждали того дня, когда их поведут из тюремного изолятора в здание суда. Пошёл слух, что задержаны жена начальника полиции – «мадам Парапан», как её звали во время оккупации, а также полицай «Белые туфли».
   Толпы народа заполнили тротуары главной улицы, по которой несколько вооруженных милиционеров вели около двух или трёх десятков бывших подручных гитлеровских оккупантов. У всех руки были заведены назад, за спину, и связаны веревками. Вид у них был потрёпаный и напуганый.
   Мы с пацанами сразу узнали нашего старого «приятеля» Он забился в глубину нестройных рядов своих коллег-предателей, серая кепка была низко надвинута на лоб, а знаменитые белые туфли уже давно, видимо, от грязи стали тоже серыми…
 Сперва народ с любопытством глядел на это шествие. Мы же, подростки, шли рядом и выкрикивали всяческие ругательства и оскорбления в адрес полицаев.
   Затем, когда шествие приблизилось к стоящей на проезжей части группе демобилизованных воинов и инвалидов, началось самое интересное… Один из них – одноногий, на костылях, - вплотную приблизился к полицаям и с поразительной быстротой и ловкостью ударил костылем, через головы милиционеров, кого-то из полицаев, оставшись каким-то чудом стоять на одной ноге. Это было таким неожиданным и вдохновляющим, что мгновенно толпа рванулась с места и зажала в тесное кольцо милиционеров и их подопечных…
   Началась настоящая потасовка. Люди пришли в ярость, пытались вытащить на себя полицаев, били их палками и камнями. Мы же с ребятами старались угодить камнями и комьями земли в нашего давнего обидчика – «Белые туфли»…
   Нам это хорошо удавалось, хотя милиция нас энергично отталкивала. Однако силы были неравные и толпа, похоже, уже добивалась своего, то есть самосуда.
   Тогда милиционеры вынуждены были предупредить, что применят оружие и через несколько минут выхватили из кобур свои револьверы. Это сразу остудило толпу. Остановившееся было, шествие возобновилось. Полицаев, хотя и потрёпанных, благополучно довели до здания суда. Люди долго стояли у этого здания, надеясь участвовать в суде в качестве свидетелей или пострадавших, но суд почему-то проходил в закрытом режиме. (Возможно, это явилось следствием вышеописанной попытки уличной расправы с преступниками).
   Не помню, какие приговоры были им вынесены. Говорили, что «Белые туфли» и другие его особо рьяные коллеги получили расстрел, другие получили длительные сроки тюремного заключения. А «мадам Парапан», в связи с её болезнью, пока не была осуждена, О её дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
…Великая Победа избавила все человечество от угрозы коричневой чумы – от фашизма, но главная заслуга в этом – не Сталина, а советского народа - миллионов наших воинов, рабочих, крестьян, учёных, инженеров, простых тружеников тыла.
   Об этом я написал в следующем стихотворении, опубликованном в 2004году:

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Мы вспоминаем День Победы
И помним окончание войны,
Мы вспоминаем наши горести и беды,
Страдания истерзанной страны.

Из глубины суровой той поры
Ещё доносится вой бомб и запах дыма,
И ужас и стенанья детворы,
И тень зловещая маячит Освенцима.

Не стих ещё в мозгу вагонов гулкий стук,
Когда зимой, весной, и осенью, и   летом
Свозили нас по много тысяч штук
На каторги фашистские и в гетто.

Хотел нас Гитлер вероломно погубить,
А Сталин… наш отец, стратег великий, гений,
Задумав грозного врага перехитрить,
Лишь вверг народ в пучину бед, лишений.

И этот обескровленный народ -
Солдат и генерал, крестьянин, и рабочий,
Учёный, инженер и просто счётовод, -
Голодные, не спавшие ни днём, ни ночью-

Сумели ход войны переломить
И постоять за Родину стеною,
Спасти Россию и её восстановить -
Хоть и трагичною, огромною ценою…

Давно минули годы той войны,
Но мы их постоянно вспоминаем…
Спасибо всем защитникам страны -
Живым и мёртвым! Мы их прославляем!

В моей жизни и жизни моего поколения победа над фашистской Германией - это самое Главное Событие!

ЦЕНА   ПОБЕДЫ

Рискну повториться, но необходимо сделать важный комментарий, касающийся тяжкой платы за нашу победу.
 В военные и первые послевоенные годы объективная оценка причин трагических событий времён Великой Отечественной войны была попросту невозможна (по политическим причинам). В последующие годы многие военные специалисты, историки, публицисты, мемуаристы с разных позиций оценивали эти события.
   Оценки эти условно можно разделить на две принципиально разные группы и версии.
Первая:
Советский Союз объективно не успевал, как следует, подготовиться к предстоящей войне. В короткие исторические сроки – от окончания первой мировой и гражданской войн (1918- 1922г.г.) до 1940 года страна проделала колоссальную работу по восстановлению и подъёму своей экономики и жизненного уровня населения, по существу заново создала мощную промышленную индустрию, коллективное сельское хозяйство, новую, современную армию, крепкую партийно-государственную структуру управления.
   Однако к началу второй мировой войны страна не смогла наростить свой военный потенциал до такого уровня, чтобы надёжно отстоять свои рубежи и дать отпор могучей германской военной машине.
Вторая: Советский Союз объективно успевал подготовиться к войне с Германией, но недальновидная политика и ошибки Сталина свели на нет эту подготовку, ослабили вооруженные силы страны и не позволили достойно противостоять гитлеровскому вермахту.
   Вторая группа объяснений причин, в свою очередь, может быть подразделена надвое:
1/Сталин и его ближайшее окружение предвидели, уже начиная с 1933 года, то есть с момента прихода к власти Гитлера, его политические амбиции и стремления к военной экспансии на Запад и на Восток, но недооценили военный потенциал Германии и переоценили наши экономические и военно-технические возможности;    
2/Сталин и его окружение не верили или не хотели верить в нападение Германии на Советский Союз и думали, что ценой дипломатического торга и внешнеполитических интриг удастся умиротворить Гитлера и заглушить его восточно-европейский аппетит…

   Конечно, с вершин сегодняшнего времени, когда рассекречены многочисленные дипломатические и военные документы, в том числе и пресловутый пакт Молотова – Риббентропа со зловещим секретным протоколом , когда стало подробно известно о гитлеровском плане нападения на СССР («Барбароса»),  легче судить о той сложной и опасной предвоенной политической обстановке, которая сложилась к 1941 году.
   Но нельзя не учесть, что и в настоящее время миллионы граждан России и в странах СНГ голосуют ещё за коммунистов и не избавились от тоски по Сталину и его режиму, продолжают «отца народов» чуть ли не боготворить…
   Поэтому вопросы о роли Сталина в нападении Гитлера на нашу страну и в трагических последствиях этой агрессии, а также в конечной победе над гитлеровским фашизмом, по-прежнему являются очень актуальными.
   Наверное, каждая из приведённых выше групп версий имеет под собой определённое  основание, и все причины, изложенные в них, - с разной степенью вероятности, могли оказать влияние на события той поры.
Мне же представляется наиболее вероятной такая версия:
   Сталин, при всей его проницательности и хитрости, подозрительности и лицемерии, был недостаточно мудрым политиком, очень не любил свой народ, рассматривал его только в качестве строительного материала для истории или фигур на шахматной доске. Себя же считал «пупом земли», способным в политической игре переиграть кого угодно, подлинным вершителем судеб десятков, а то и сотен миллионов людей и целых народов.
   Такая ментальная самонадеянность Сталина подтверждается и его жестокими расправами над бывшими соратниками по партии (ленинской гвардией), и насильственной коллективизацией сельского хозяйства, и закрепощением крестьянства, и массовой «чисткой» комсостава Красной Армии и партийных рядов, и установлением тоталитарного режима репрессий и концлагерей для собственного народа.
   Человек на вершине власти с таким менталитетом, ослеплённый собственным величием, невольно соблазнился опасной политической игрой с другим диктатором и деспотом - политическим авантюристом Гитлером. Будучи уверенным в своём личном превосходстве над ним и имея за своей спиной (а точнее – под собой!..) огромную страну с покорённым и любящим советским народом, готовым на любые жертвы, Сталин не сомневался в победе…
   Сталин был уверен, что переиграет Гитлера, а цена в этой игре его вовсе не смущала (мы за ценой не постоим!..).
   Так и получилось: мы победили гитлеровское чудовище, выдержали суровое испытание временем, но огромной, трагической ценой.

С той поры прошло уже много десятилетий, но никакими словами не передать те чувства радости и торжества, которые каждый раз охватывают меня, когда я смотрю кадры кинохроники, запечатлевшие наши победы под Сталинградом, на курской дуге, а также взятие Берлина. Какой-то комочек, сгусток сложных чувств, коварно подкрадывается к горлу и невольно выдавливает и слёзы счастья, и святые слёзы от пережитых унижений, страданий и невзгод, слёзы облегчения от окончания страшной войны,- словно она завершилась не 75 лет назад, а вчера или сегодня…
   В этих слезах, которых я не стесняюсь, - и горечь страшных потерь, которые понёс наш народ, и горечь непростительных ошибок руководства страны во главе со Сталиным…
   Не перестану до конца своей жизни утверждать, что главной составляющей нашей Победы были массовый героизм и самоотверженность советских воинов и тружеников тыла в сочетании с полководческим искусством и железной волей талантливейших полководцев: Жукова, Рокоссовского, Конева, Чуйкова, Ватутина, Баграмяна и других видных военачальников. Нам очень повезло, что в критические моменты войны на решающих направлениях борьбы оказывались Георгий Константинович Жуков и Костантин Константинович Рокоссовский - два наших замечательных маршала, которые находили и осуществляли единственно правильные решения для разгрома врага.
   Конечно, немалую роль в Победе сыграли и русские просторы, и значительный промышленный потенциал Урала и Сибири, и русская зима, и помощь союзников, но без той главной составляющей невозможно было разгромить мощнейшую гитлеровскую военную машину.
… И вот о чём в связи с этим всё чаще думается мне.
Хотя годы той Великой Войны отодвигаются всё дальше вглубь Истории, но мы, нынешний народ России и других стран СНГ, не имеем морального права забывать своих великих предков и миллионы жизней, отданных за наше настоящее и будущее, за нашу независимость и свободу.
   Можно и нужно грамотно, профессионально, критиковать жестокий и несправедливый сталинский режим, но нельзя, как говорится, с водой выплёскивать и ребенка…
   Государство, общественные организации, семья, школа – все должны с юных лет воспитывать в подрастающих поколениях не псевдо-, а настоящее, подлинное чувство патриотизма, любви к Родине, к своёму народу, к своей Истории, к своей культуре. При этом не захлебываться в пустых славословиях вождям, партиям, не трубить беспрестанно о величии России и её превосходстве над другими в той или иной сфере человеческой деятельности.
   Патриотизм надо воспитывать конкретными делами – не только на памяти героев прошлого, но и целенаправленной работой на всех уровнях по созданию в стране нормального психологического климата, ликвидации безработицы и бедности, коррупции и беззакония, массовых общественных пороков, созданию гражданского, демократического, процветающего общества, которым бы гордились все россияне – как гордятся своими странами, например, большинство японцев, американцев, англичан, шведов, датчан, и многие, многие другие зарубежные граждане, построившие своими руками достойную жизнь.
   Души жертв Великой Отечественной Войны - оттуда, из мира иного, куда они ушли ради нашего мира, спокойствия и счастья, - взирают на нас с надеждой: не зря ли они за нас страдали и умирали, сумеем ли мы избежать новых общественных катастроф и наладить нормальную жизнь, достойную Gomo Sapiens – Человека Разумного.
 
Глава 6.КАКОЙ ОН-ФАШИЗМ

   У читателя может возникнуть резонный вопрос: почему автора так магнетично тянет к такой неблагодарной теме? Не хватит ли вышеизложенного?..
   Разве из моего рассказа о фашистской оккупации и тысяч подобных свидетельств, множества фото- и кинодокументов не ясно, – что собой представляет фашизм?
   Ведь, кажется, мы это уже «проехали», фашизм давно повержен, в Европе давно воцарился демократический порядок, тоталитарные режимы – один за другим – уходят с политической сцены…
   К сожалению, фашизм как аномальное социальное явление подобен неизлечимой болезни людей – раку, ишемической болезни сердца, чуме, сибирской язве или другим пакостям, от которых нам в обозримом будущем вряд ли удастся полностью избавиться.
   Тем не менее, очень хочется, чтобы молодое и среднее поколения наших россиян получили стойкий иммунитет против любых проявлений фашизма–это одно из непременных условий возрождения России в качестве демократического, социально-экономически благополучного и процветающего государства.
Общество, которое стремится стать демократическим, должно научиться вовремя распознавать фашизм!
   Конечно, в книге данного (смешанного) жанра и формата невозможно всесторонне охватить феномен такого явления, как фашизм (и, если честно признаться, у автора для этой цели нет соответствующих знаний). Поэтому ограничусь кратким изложением классического определения – что такое фашизм, а также мнениями некоторых специалистов и моими соображениями по данному вопросу.
   Советская энциклопедия: ФАШИЗМ (итал. ascismo, от fascia – пучок, связка, объединение) – «политическое течение… - открыто террористическая диктатура реакционных сил монополистического капитала. Важнейшие черты Ф. – использование крайних форм насилия…, воинствующий антикоммунизм, шовинизм, расизм, широкое использование государственно-монополистических методов регулирования экономики, политическая демагогия…»

ИТАЛЬЯНСКИЙ   ФАШИЗМ

Меня в последние годы долго занимал вопрос: почему Муссолини не истреблял в Италии евреев, как это делал Гитлер по всей Европе. (По ряду источников, в период господства дуче в Италии проживало около 30 тысяч евреев, которые не подверглись массовому уничтожению).
С появлением у меня персонального компьютера появилась возможность получить ответ на этот и многие другие вопросы.
Дело оказалось в том, что фашистские доктрины дуче и фюрера несколько отличались друг от друга идеологической направленностью.
   Если Гитлер провозгласил расовую идею: «Deuchen uber alles!» (немцы превыше всех!) и на этой основе гитлеровский фашизм приобрел экстремистскую, крайне жестокую и агрессивную форму, получившую название «нацизм» и выразившуюся в поголовном истреблении не только своих идеологических противников, но и всех «неполноценных» народов (евреев, цыган, славян и др.), то Муссолини, подверженный в молодости влиянию социалистических идей, несмотря на свой убеждённый национализм, был довольно терпим к еврейской нации.
   Более того, его двадцатилетняя дружба с весьма яркой личностью – Маргаритой Сарфатти, еврейкой, видной общественной деятельницей того времени, социалисткой по убеждениям, преданной любовницей дуче и его мудрой наставницей по жизни, также сыграла определённую роль в его отношении к итальянским евреям.
   Не менее важным фактором в этом вопросе оказались общественная роль и социальное место, которое занимали в 20-30-е годы ХХ века в Италии евреи и немногочисленная еврейская община, инкорпорированная в фашистский союз для её же безопасности…
   Обо всём этом довольно интересно и даже интригующе рассказано в очерке Евгения Манина (Филадельфия) – «Другая женщина дуче». Выдержки из этого очерка приведены мною в приложении 2.
   Что касается вовлечённости еврейской диаспоры Италии в союз с итальянскими фашистами, то у кого повернётся язык их осуждать за вынужденное решение перед такой альтернативой: либо схитрить и выгадать время, либо прямиком отправиться в Освенцим… Немецкий же фашизм (нацизм) не оставлял евреям Советского Союза и Европы никакого выбора – только полное уничтожение…
   Итальянский журналист и историк Умберто Эко, исследуя сущность фашизма на исторических фактах его возникновения и развития в Италии в 20-х и 30-х годах ХХ века и германского фашизма перед второй мировой войной, отмечает существенные, на его взгляд, отличия между этими двумя подвидами реакционных политических течений.
   Коротко об этом можно сказать так: итальянский фашизм, как и некоторые фашистские режимы европейских стран (Франко в Испании, Салазара в Португалии, фашизм в Венгрии и Хорватии, в Греции) был стихийным, менее организованным, с расплывчатыми политическими целями и с какой-то, правда,незначительной, долей толерантности (терпимости) к оппозиционным силам. Указанный автор отмечает:
 «Итальянский фашизм (Муссолини) складывался из культа харизматического вождя, из корпоративности, из утопической идеи о судьбоностности Рима, из империалистической воли к завоеванию новых земель, из насадного национализма, из выстраивания страны в колонну по два, одевания всех в черные рубашки, из отрицания парламентской демократии, из антисемитизма. (как видим, он поставлен на последнее место- прим.моё).
Итальянский фашизм, безусловно, представлял собой диктаторский режим, но он не был вполне тоталитарен, и не благодаря какой-то особой своей мягкости, а из-за недостаточности философской базы. В противоположность общепринятому представлению, у итальянского фашизма не имелось собственной философии.
   Итальянский фашизм не был монолитной идеологией, а был коллажем из разносортных политических и философских идей, муравейником противоречий.  Ну, можно ли себе представить тоталитарный режим, в котором сосуществуют монархия и революция, Королевская гвардия и персональная милиция Муссолини, в котором Церковь занимает главенствующее положение, но школа расцерковлена и построена на пропаганде насилия, где уживаются абсолютный контроль государства со свободным рынком?
   Итальянский фашизм, бесспорно, был первой правой диктатурой, овладевшей целой европейской страной, и последующие аналогичные движения поэтому видели для себя общий архетип в муссолиниевском режиме. Итальянский фашизм первым из всех разработал военное священнодействие, создал фольклор и установил моду на одежду, причем с гораздо большим успехом за границей, чем любые Бенеттоны, Армани и Версаче.
   Только следом за итальянским фашизмом - в тридцатые годы - фашистские движения появились в Англии (Мосли), Литве, Эстонии, Латвии, Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии, Греции, Югославии, Испании, Португалии, Норвегии и даже в Южной Америке и, разумеется, в Германии. И именно итальянский фашизм создал у многих либеральных европейских лидеров убеждение, будто эта власть проводит любопытные социальные реформы и способна составить умеренно-революционную альтернативу коммунистической угрозе».
Хочу добавить к этому, что на первом этапе своего политического восхождения на олимп власти Муссолини, действительно, руководствовался благородной идеей социальной справедливости.
   Он сделал тогда много добрых дел для Италии, практически ликвидировав безработицу, организовав огромную работу по благоустройству дорог и городов, стимулируя как частное, так и государственное промышленное развитие.
   Но он не выдержал испытания «медными трубами». Завоевав большую и заслуженную популярность в массах, дуче возомнил себя чуть ли ни отпрыском древнеримских цезарей и решил реанимировать хотя бы в урезанном виде империю предков.
   Для этого он военизировал страну, выстроил её в строгие шеренги, организовал показательное завоевание Абиссинии, стал примером для подражания радикальным режимам Европы.
   Режим Муссолини оказался заразительным для амбициозного харизматика Гитлера, который на первых порах многому учился у дуче, заимствовав у него фашистский ритуал и символику, а также технологию и приёмы воздействия на массовое сознание общества.
   Но затем, уже ближе к концу тридцатых годов, Гитлер обогнал Муссолини - как более радикальный и экстремистский фашистский лидер, претендующий не только на региональное, но и мировое господство…
   Да и «теоретически» фюрер превзошёл своего учителя, вооружив фашизм расовой теорией, не останавливающейся перед уничтожением «малоценных» народов.
   Из способного ученика Гитлер превратился в строгого и требовательного фашистского учителя, за которым в адскую бездну последовали и Муссолини, и Антонеску, и некоторые другие лидеры европейских стран. (Правда, перед гитлеровской военной авантюрой устояли Франко и Салазар) …
   Наращивая военную мощь и демонстрируя всей Европе свою силу, фюрер уверенно захватил лидерство среди фашистов и уже требовал от дуче активной поддержки Германии в её военных авантюрах. Муссолини, хотя и был решительным («крутым») человеком и политиком, но отличался импульсивностью и порывистостью. Да и годы брали своё...
   И вот он уже подчиняется воле Гитлера, заключает с ним и Японией агрессивный пакт «Рим-Берлин-Токио», разворачивает в Италии по требованию фюрера массовые репрессии против евреев, ужесточает преследования против инакомыслящих.
 Кто-то, вероятно, помнит знаменитый кинофильм полувековой давности - «Рим-открытый город», в котором показаны зверства, чинимые итальянскими и немецкими фашистами к подозреваемым в сопротивлении.
    Правда, Муссолини так и не решился на поголовное истребление итальянских евреев, ограничившись лишь их массовой депортацией из страны (12 тысяч человек, включая и свою бывшую любовницу   Сарфатти).
    Итальянский народ не стал дожидаться формального суда над Муссолини, и сам с ним расправился, тем самым зафиксировав в истории своё отношение к фашизму.

НЕМЕЦКИЙ   ФАШИЗМ (НАЦИЗМ)

Вот что говорит Умберто Эко в своём докладе о немецком фашизме:
«Дело в том, что «Майн Кампф» - манифест цельной политической программы. Немецкий фашизм (нацизм) включал в себя расовую и арийскую теории, чёткое представление об entartete Kunst - коррумпированном искусстве, философию державности и культ сверхчеловека. Он имел чёткую анти-христианскую и нео-языческую окраску. Так же точно сталинский диамат был чётко материалистичен и атеистичен. Режимы, подчиняющие все личностные проявления государству и государственной идеологии, мы зовём тоталитарными; немецкий фашизм и сталинизм - оба тоталитарные режимы».
Автор этого доклада видит главное различие между итальянским и немецким фашизмом в степени его «зрелости». Можно даже утверждать, как это следует из его рассуждений, что немецкий фашизм, с его расовой теорией в качестве базовой идеологии и практикой геноцида «неполноценных наций» при полном господстве одной-единственной высшей арийской расы, является высшей фазой развития фашизма.
   Вот эту «высшую фазу» фашизма и пришлось испытать на себе нашей стране, понесшей колоссальные жертвы и варварские разрушения. Да и сам немецкий народ потерпел крупнейшую в своей истории национальную катастрофу…

…Лет 10 назад мне довелось держать в руках (в букинистическом магазине) упомянутую выше книгу Гитлера.
…Помню, как во мне боролись два чувства: любопытство и отвращение. Последнее победило.
   Зачем мне было читать книгу вселенского маньяка, тратить на неё время и гнев свой, если я на себе проверил его «теорию арийской расы» ?..
   Я и сейчас об этом не жалею, хотя нередко в Интернете встречаю острые дискуссии как по этой книге, так и о личности «бесноватого фюрера».
   Многие авторы сходятся на том, что Гитлер был не таким уж бесноватым и маниакальным, с неуравновешенной психикой, как его привыкли изображать в течение десятилетий наша и мировая пресса, кино и телевидение.
   Фюрер обладал такой же, если не большей, чем у Сталина, харизмой, был расчётлив, проницателен, владел огромной и зажигательной внутренней энергией, которую умело генерировал в массовое сознание.
   В отличие от Сталина, он был очень красноречив, любил общаться с народом, и вообще он к своему народу вроде не питал кровожадных чувств, как наш великий вождь…
   Впрочем, фюрер был великим артистом и умело мог разыгрывать перед немецким народом сцены любви к нему.
   Гораздо большую значимость имеют слова  и дела Гитлера касающиеся общепринятых норм морали, нравственности.
Именно ему принадлежит высказывание о том, что «совесть – это химера», фантастический вымысел интеллигентов, неприемлемый для реальных политиков. Это мировоззрение Гитлера очень близко совпадало   с моралью Сталина.
   Конечно, Гитлер люто, зоологически, ненавидел евреев и большевиков (для него они слились в одно, ассоциированное, понятие). Гитлер также ненавидел демократию и демократов, христианство и христиан, признавая право на жизненное пространство только для богоизбранных «арийцев».
   Известно также, что   Гитлер – точь в точь, как Сталин (оба – несостоявшиеся   интеллигенты), терпеть не мог интеллигенцию, презирал её и втайне…завидовал ей... Впрочем, он, как и наш горец, умело использовал учёных и инженеров в своих далеко идущих целях. (Не правда ли, как это всё напоминает нам кое-кого из наших высокопоставленных политиков?..).
…Не было бы беды, если бы фюрер ограничился этой нелюбовью и теоретическими пассажами. Но беда для народов Европы настала тогда, когда он от слов перешёл к делу.
   Оказалось, что Гитлер был недооценён – и не только Сталиным, но и другими крупными политиками мира. Однако, когда все спохватились, уже было поздно. Почти над всей Европой властвовала фашистская свастика.
   Всё то, о чём сейчас пишу, - уже избитая истина, повторение пройденного. Но повторение – мать учения.
…А учиться многим политикам – ой, как неохота!..
Нередко и у нас, и за рубежом, политики и даже государственные деятели втайне и явно мечтают то о новом Гитлере, то о новом Сталине…
   На подобную харизматическую фигуру кое-кто возлагает надежды в установлении твёрдого порядка, построении «вертикали власти», очищении от «этих инородцев» и т.д.
…Первым опасным признаком фашизма как такового, и особенно нацизма (любого «розлива»), является активное распространение «доминантного национализма», то есть идеологии превосходства одной, «главной», «титульной», нации над остальными…
   Вторым опасным признаком является тотализация общества, причёсывание его под одну гребёнку, выстраивание его в шеренгу, под общую команду…
   Третьим признаком является монополизация государством всех ключевых отраслей экономики в интересах правящей верхушки…
Когда эти признаки становятся явью – считайте, что нацизм у вас на пороге!..

«ВЕЧНЫЙ   ФАШИЗМ»

Умберто Эко также считает, что фашизм, как и многие другие радикально-экстремистские движения, практически неистребим и ввёл для пущей убедительности термин «вечный фашизм» (или «Ур-фашизм»).
Суть его рассуждений, если коротко, состоит в следующем.
Ур-фашизм рождается из индивидуальной или социальной разочарованности.
   В основе ур-фашизма лежит также глубокая антипатия к инородцам, то есть национализм, ксенофобия (кругом-враги, замышляющие заговоры!..).
   Наиболее опасными врагами представляются, конечно, евреи и демократы…
   С врагами должно быть только одно - полное их уничтожение…
   Жизнь есть вечная борьба, в которой не может быть никому пощады…
   Ур-фашизм густо замешан на расизме.
   В глазах ур-фашизма индивидуум прав личности не имеет, а народ бытует, как театральный монолит.
   Ур-фашизм не переносит «прогнивших парламентских демократий».
«Ур-фашизм исповедует популистский элитаризм. Рядовые граждане составляют собой наилучший народ на свете. Партия составляется из наилучших рядовых граждан. Рядовой гражданин может (либо обязан) сделаться членом партии.
…Всякий раз, когда политик ставит под вопрос легитимность парламента, поскольку тот якобы уже не отражает «суждение народа», явственно унюхивается запашок Вечного Фашизма» (Умберто Эко).
Подробнее - см. приложение 3.
   Умберто Эко в своём докладе с некоторым сомнением ставит вроде бы риторический, но на самом деле весьма принципиальный и интересный вопрос: а была ли вторая мировая война борьбой с фашизмом? Или это была борьба великих держав за геополитическое влияние и территориальный передел мира, как это было во время первой мировой войны? Скорее всего, это было и то, и другое…


ОБЫКНОВЕННЫЙ   ФАШИЗМ

Было бы странным и непонятным, если бы я в своей книге обошёл молчанием обыкновенный русский фашизм, который нарождается буквально у нас на глазах.
   Эта серьезная и острая тема часто муссируется в средствах массовой информации - в связи с нередкими вылазками наших доморощенных политических и хулиганствующих молодчиков красного или коричневого окраса против различных «инородцев».
   Мне кажется, что сейчас еще не поздно разобраться в этой теме, и я попытаюсь, в меру своего обывательского кругозора, поделиться с читателями моими соображениями.
… К сожалению, в нашей стране, которая внесла решающий вклад в победу над германским фашизмом, ростки фашистской заразы прорастают то здесь, то там…
   И это при том, что, по моему мнению, русскому народу как нации совершенно не свойственен этнический шовинизм как таковой.
   Многовековая история его сосуществования на одной огромной территории совместно с  десятками других народов это подтверждает.
   Конечно, существование великодержавного русского шовинизма невозможно отрицать. Но я стою на том, что это явление – чисто политического характера, оно инициировалось в разные эпохи политическими элитами России с целью достижения своих узкокорыстных экономических и политических интересов (по принципу: «разделяй – и властвуй!).
   Вспомним, что советская партийно-государственная бюрократия настойчиво пропагандировала среди населения идею «старшего брата» в дружной семье советских народов…
   На практике это выражалось в том, что в каждой союзной и автономной республике второй секретарь КПСС был русским, то есть своеобразным политруком, комиссаром…
   Такой «патронаж» был ничем иным, как отголоском дореволюционного великодержавного русского шовинизма.
   Этот шовинизм при определённых социально-экономи-ческих и политических условиях является плодотворной средой для культивирования фашизма.
   Под прикрытием лицемерных, демагогических, призывов с экранов телевизоров, в прессе и даже в Государственной Думе, «ура-патриоты» беспрестанно вдалбливают населению страны мысль о «бедном и обиженном русском народе», которого, дескать, совсем зажали в тиски «эти инородцы».
   В качестве причин всех российских бед они представляют, конечно, происки внешних и внутренних «врагов России», «мировые заговоры» – американские, еврейские, исламские…
…Казалось, что после победы над гитлеровской Германией фашизм как таковой повержен навсегда. Никто тогда не мог представить себе, что он, как птица Феникс, может восстать из пепла, и где? – в России!.. Парадокс Истории? Вряд ли.
   Дело в том, что «вечный фашизм», по Умберто Эко, - подобен раковой опухоли, оставляющей даже после хирургической операции свои следы – дремлющие до поры-до времени метастазы. Они при определенных условиях возрождают в самых неожиданных местах новые фашистские опухоли или создают подобные им уродливые новообразования.
   В новой России благодаря и по причине произошедшей, как я её называю, «наждачной революции» (а по определению Станислава Говорухина – «криминальной революции»), возник новый социально-экономический уклад -  «дикий капитализм», со всеми его известными пороками: «прихватизацией» государственной собственности, монополизмом крупнейших финансово-промышленных компаний, массовой безработицей и нищетой населения, социальной незащищенностью старшего поколения, падением нравственности и ростом социальной напряженности.
   С другой стороны, провозглашенная политической элитой эра демократии, когда, по выражению Ельцина, свободы получат столько, сколько смогут её проглотить, превратилась, чуть ли не в анархию и охлократию.
   Расцвели,особенно в «лихих девяностых»,  войны компроматов, пиар-компании, бандитские разборки, вседозволенность и пренебрежение законом, создавшие благоприятные условия для выдвижения политических авантюристов всех мастей, возникновению экстремистских настроений и созданию питательной среды для терроризма.
   Таким образом и состоялся «супружеский брак», в котором грубый и жадный, необузданный муж – «дикий капитализм» сочетался с молодой, недозревшей, невоспитанной и уже распущенной девицей – «демократией» …
   От такого «брака» мог получиться при родах только натуральный брак…
   А что же государство российское? Какую роль оно при этом сыграло?
   Именно в нём, в этом «родильном доме», состоялось рождение социального урода - строя, которому трудно подобрать название - то ли великая держава, то ли развивающаяся страна, то ли капиталистическая, то ли социалистическая, то ли прозападной, то ли византийской ориентации, то ли федеративной, то ли унитарной структуры…
   А кто же был повивальной бабкой этого нового строя? Конечно же, – наша российская бюрократия, поспешно и успешно перебравшаяся из насиженных советских кресел в новые офисы и апартаменты…
   Сейчас наша страна находится в глубоком, затяжном, системном политическом кризисе, выход из которого даже не предвидится в обозримом будущем…
   Он выражается во всеобщей социальной распущенности (вот она – псевдо-свобода!), лже-законии («закон-что дышло: как повернёшь –туда и вышло»), наглой и всепроникающей коррупции, всё ещё высокой преступности, незащищённости прав человека.
   Он состоит в безответственности всех ветвей власти перед народом, в бессовестной социальной демагогии, и чёткой стратегии для построения социального государства, в беззастенчивой авторитарности политического режима, выразившегося в хирургическом перекраивании основного закона страны –Конституции.
   Я с полной ответственностью заявляю, что если и случится в России (не дай Бог!) социальная катастрофа, то главным её виновником будет коррумпированная российская бюрократия, которая давно отдалилась от народа и действует в своих корыстных интересах совместно с олигархическим капиталом под, казалось бы, надёжной защитой национальной гвардии…
   Именно сейчас российской политической элите предстоит сделать исторический выбор: либо продолжать дрейф на мёртвой зыби так и не состоявшихся разумных социально-экономических реформ, рискуя оказаться в объятиях фашизма или большевизма, либо, победив коррупцию, вывести корабль российской государственности в открытое море европейской и мировой цивилизации…
(Более детальное рассмотрение вопросов интересующийся читатель найдет в приложениях 6 и 7).

Глава 7. ЭТИ НЕСКУЧНЫЕ ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

НОВЫЕ   ИСПЫТАНИЯ

1 сентября 1944 года, при невероятных бытовых и организационных трудностях, местным властям и героическому учительскому составу Балтской русской средней школы № 3 удалось начать новый учебный год.
   Всё предшествующее лето я навёрстывал пропущенную в условиях гетто учёбу. Тёте Еве и многим родителям школьников, оказавшихся в моём положении, удалось нанять частных учителей для освоения в течение летних месяцев годовых учебных программ. С разрешения районного отдела народного образования, мы могли сдать экстерном экзамены за пройденный летом курс учебы и, таким образом, наверстать один год пропущенных школьных занятий.
   Учёба давалась очень тяжело. За годы оккупации мы, отставшие школьники, забыли многое из предыдущих классов. Я до войны успел закончить два класса начальной школы с отличными оценками и похвальными грамотами. Не забыл, конечно, таблицу умножения, хорошо читал и писал, был усидчив и старателен.
   Благодаря этому и терпению учителей, мне удалось успешно сдать экзамены за третий класс и перепрыгнуть в четвёртый.
   У нас были прекрасные учителя, о которых расскажу далее, по ходу повествования. А первой из них вспоминается учительница…пения.
   Не знаю, кто и зачем придумал для начальных классов обязательные уроки пения… Видимо, из благих побуждений?..
   Но для некоторых из нас, учеников четвёртого «А» класса, уроки пения были хуже гестаповских пыток… Дело в том, что я и мои ближайшие друзья – уже не раз упомянутый Изя Гойхман, а также Лёва Шойхет, совершенно   не имели музыкального слуха и, главное, голосовые связки до такой степени были враждебны пению, что никак не поддавались тренировке и обучению…
   А учебная программа никому не давала скидок. Учительница пения была неумолима и упорно добивалась от нас хотя бы посредственных отметок. Музыкальные экзекуции выглядели следующим образом.
   В качестве задания на дом каждому ученику выдавался текст песни, который надо было выучить наизусть к следующему уроку, то есть через неделю.
   На очередном уроке учительница вызывала несколько человек – по журналу - и проверяла задания на дом. Затем она садилась за пианино, играла мелодию песни и предлагала каждому из вызванных спеть эту песню под её аккомпанемент.
   Песни были, как правило, популярные, мелодичные, легко запоминались. Девочки и некоторые мальчики расправлялись с ними, как с семечками…
   Но для меня и моих двух друзей эти славные песни были камнем преткновения. Текст песни осваивался без проблем, даже мелодия запоминалась, однако исполнить это в полный голос, перед всем улыбающимся классом, было выше наших сил. Голоса постоянно срывались, некоторые высокие ноты мы вовсе не могли взять и «давали петуха», закашливались и т.д…
   А тем временем класс с затаённым дыханием ждал «выступлений» нашего злополучного трио… Дело в том, что с некоторых пор учительница пения, дабы сократить время экзекуции, стала нашу троицу вызывать не поодиночке, а втроём. Согласитесь, что это немного облегчало наше положение, так как коллективная ответственность всегда приятнее индивидуальной…
   И мы стали к этому постепенно приспосабливаться, подстраивать друг другу подленькие штучки… После первых музыкальных аккордов, когда учительница произносила «раз-два», вместо дружного, синхронного начала пения, вдруг у кого-то из нас троих происходил «фальстарт», то есть вырывался вперёд один голос… Это двое из нас, предварительно сговорившись, просто открывали рты, не произнося ни звука, а несчастный третий, под хохот класса, вырывался вперёд…Наш же палач, дождавшись, пока класс успокоится, как ни в чём не бывало, заставляла повторить всё с начала…
   Чаще всего всем троим за такие исполнения ставилась «двойка», но иногда уязвлённое наше самолюбие совершало подвиг, и мы все дружно получали «трояки».
…Зима 1944-1945 г.г. для школы была тяжёлым испытанием. Котельная не работала из-за отсутствия топлива, в классах стояла минусовая температура, чернила в чернильницах замерзали, а мы их отогревали своим дыханием. Сами же сидели за партами в верхней одежде, но зябли, а ноги застывали.
… Летом 1945 года я и ряд моих сверстников повторили «фокус» 1944 года, пройдя за два месяца курс учёбы пятого класса, и уже 1 сентября 1945 года я начал учиться в шестом классе. Учился на «хорошо» и «отлично». Однако пробелы в моём образовании, получившиеся из-за летнего сжатия программы пятого класса, дали себя знать: я плохо изучил ботанику, не пристрастился к изучению жизни растений и, к сожалению, до сих пор барахтаюсь в этом разделе естествознания…
…Первые послевоенные годы, особенно 1947 год, почти для всех балтян, да и жителей большинства областей Украины, оказались новым испытанием на живучесть.
В том году разразилась страшная засуха. Почти всю весну и половину лета не было дождей, солнце палило нещадно, а температура в тени доходила в отдельные дни до 45 градусов по Цельсию. Помню, как на главной улице города под прямыми солнечными лучами асфальт с тротуаров в некоторых местах, словно вулканическая лава, сползал в кюветы…
   Неурожай зерновых на полях был катастрофическим. Хлеб и другие продукты получали по карточкам, и их недоставало для нормального питания. Ели, что попало. Как и в войну, делали лепешки из отрубей с добавлением «макухи», то есть отходов после отжима подсолнечных семечек, а также древесных опилок и молотой соломы, жевали разную траву, а картофель варили и ели без ошкуривания.
   Вместо сахара, как и при оккупации, служил сахарин. Потеря продуктовых карточек была настоящим горем. Нас, юношей 15-17 летнего возраста, военкомат перевел в разряд так называемых «допризывников» и направил в колхозы для уборки скудного урожая. Помню, как выглядело житное поле: островки низкой ржи чередовались с плешинами выжженой земли. Мы косили рожь серпами – под самый корень, а девушки-школьницы вязали снопы. Потом мы вместе с учителями ходили собирать колоски, а колхозные бригадиры проверяли, как убрано поле – не оставлено ли чего на нем…
   В то памятное лето я загорел на полевых работах до такой степени, что мог вполне сойти за африканца. Но спина все-таки перебрала солнечных лучей сверх допустимого и вся покрылась большими волдырями. Врач поставил диагноз – перегрев организма, солнечный удар. Несколько дней я лежал на груди, температура тела доходила до 40 градусов. Тётя Ева меня еле выходила…
   Цены на базаре были страшенные.При тётиной зарплате в 300 рублей, большая 2-килограммовая буханка ржаного хлеба стоила 150 рублей!.. Малоимущие, к которым и мы относились, всё, что было дома мало-мальски ценного, меняли на хлеб.
   Ещё в 1945 году из побеждённой Германии в Балту вернулись мои две двоюродные тёти – урождённые Винер (Сарра, переделавшая имя на Зою, и Фаина).
   Они демобилизовались, обе в чине капитана. Обе служили в медсанбатах, увешаны были орденами и медалями. Зоя была незамужем, Фаня была замужней. (Это её мать Роза и дочь Розиночка жили вместе с нами в гетто и умерли от тифа…).
   Тётя Фаина привезла мне в подарок фотоаппарат - зеркальную камеру «Кодак» - это чудо фототехники того времени. Я долго ждал подходящей поры, когда этот аппарат можно было пустить в ход, так как трудно было достать фотоматериалы и фото-принадлежности. Но, наконец, это мне удалось, и я успел сделать в начале лета 1947 года несколько фотографий моих друзей, а они запечатлели меня, шестнадцатилетнего, на турнике, а также с двухпудовой гирей в руке (снимки сохранились до сих пор…). Я был, пожалуй, единственным среди моих сверстсников в школе – счастливым обладателем такой импортной техники.
   И вот такую замечательную вещь пришлось на базаре выменять за…одну буханку хлеба!.. Вот как голодно было тогда!
Но, слава Богу, и это испытание мы выдержали. Жизнь продолжалась!

УРА!  Я - КОМСОМОЛЕЦ!

Совершенно случайно мне в руки попал очень интересный документ с грифом Министерства обороны Союза ССР: «Личное дело ст. лейтенанта Табачника Александра Давидовича».
   Этому документу в 2004 году исполнилось ровно 50 лет. Начато было личное дело военной кафедрой института, в котором я учился с 1950 по 1955 год, а закончено и закрыто  за ненадобностью, по достижению мною пенсионного возраста.
   В этом деле 27 листов, которые бесстрастно зафиксировали многие важные даты моей биографии, в том числе и дату вступления в комсомол.
Произошло это 18 ноября 1947 года.
   В актовом зале нашей средней школы состоялось комсомольское собрание, на котором рассматривалось моё заявление с просьбой «…принять меня в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодёжи». Сейчас на такое событие можно взирать с усмешкой, но тогда это было знаменательным явлением в жизни большинства молодых советских людей.
   Собрание было бурным. Присутствовало на нём, кажется, человек 80 – 100. Мне пришлось рассказать, как это было положено, свою биографию, обозначить своё отношение к репрессированию моих родителей, честно и правдиво признаться в своём образе жизни на «временно оккупированной немецко-румынскими войсками советской территории» …
   Чем подробнее и честнее я рассказывал, тем больше возникало вопросов и сомнений в моей искренности. Были даже такие вопросы: «Не пособничал ли ты оккупантам?». Хорошо ещё, что у меня хватило ума не рассказать о родах, которые моя тётя принимала у жены власовского офицера!..
   Самыми трудными всё же были вопросы об отношении к репрессиям родителей. Это были очень болезненные вопросы. Отмежеваться от родителей публично не позволяла совесть. Да и приставшая ко мне в школе, от недоброжелателей, кличка «троцкист», очень обидная, не позволяла этого сделать. На эту кличку я всегда бурно реагировал и давал обидчику сдачу. Правда, и мне при этом нередко доставалось…
    Я считал, что мои родители ни в чём не виноваты, об этом мне твердили с детства все мои родственники, особенно тётя Ева, «втихоря» поносившая Сталина («… изверг он!»). Но и советской власти и партии я свято верил – эту верноподданость нам вдалбливали днём и ночью, в школе и на улице, в книгах и газетах, по радио и на митингах. Такая раздвоенность много лет разъедала мою душу, да и не только мою. Я не мог, сперва своим детским, а позднее -  юношеским  умом, проникнуть в эту тайну жестокости и лицемерия власти, отнявшей у сотен тысяч детей их ни в чём неповинных родителей…
   Поэтому на собрании я честно отвечал, что родителей своих врагами народа не считаю, а их арест – это недоразумение, в котором наша Партия и Советская власть рано или поздно разберутся. (Я оказался прав: они действительно разобрались, реабилитировали их, но слишком поздно – после их казни…).
   Такой ответ многим комсомольцам очень не понравился, и закипели страсти.
   Я сидел в зале, взволнованный, и ждал своей участи – голосования.
   Значительным большинством голосов меня приняли в комсомол! Но противники такого решения не унимались и подали протест в райком комсомола. Через несколько дней меня вызвали в райком и экзамен на благонадёжность был продолжен. Хорошо, что большинство членов бюро райкома оказалось здравомыслящими людьми, которые меня внимательно слушали, знали о моём примерном поведении на уборке урожая, выслушали также мнение директора школы и учителей.
    Наконец, я стал комсомольцем!

ПЕРВАЯ   ЛЮБОВЬ

Вернусь ненадолго в пионерские годы…
Пионером я успел стать ещё до Великой Отечественной войны, когда закончил два класса начальной школы.
В конце лета 1946 года, после окончания 6-го класса средней школы, нас, группу школьников, направили в пионерский лагерь, располагавшийся в южной окрестности Балты. Место не отличалось особой живописностью, но вокруг были сады, чистый воздух, добрые воспитатели и пионервожатые, нас обеспечили хорошим питанием, в лагере царила атмосфера весёлого и непринуждённого времяпровождения. Короче говоря, это был замечательный послевоенный   юношеский отдых.
   Жили мы в больших комнатах («палатах»), по 20- 30 человек, спали на кроватях с панцирными сетками   и ватными матрацами.
Девушки жили в девичьих палатах, а мальчики – в своих, отдельных, «хоромах». Не помню, чем развлекались девочки-девушки, но мы, юнцы-сорванцы, увлекались двумя видами: борьбой подушками после команды «отбой!» и утренней побудкой «засонь», то есть тех, кто спал и не слышал команды пионерского горна («подъём!»). Делалось это широко известным способом: между пальцев ног спящего осторожно просовывался кусок бумаги и поджигался. Когда огонёк подбирался к пальцам, спящий мгновенно просыпался, вскакивал или вскрикивал, как ошалелый, а мы, довольные, хохотали…    Пионервожатые нас за это не ругали, так как принимали, видимо, такие штучки за воспитательный приём…
   Но самым главным увлечением, дотоле незнакомым, волнующим кровь и воображение, были знакомства и ухаживания за девочками, на наших глазах превращающихся в девушек…
   Именно там, в пионерском лагере, ко мне пришла первая любовь, причём надолго и всерьез.
   Тема любви настолько распространена в литературе, икусстве, быту, как и тема войны, политики, власти. Эта тема неисчерпаема и вечна, как сама любовь…
   В своих воспоминаниях мне не удастся обойти все эти темы. Да и цели такой я себе не ставил. Слишком уж большое место в нашей жизни они занимают.
   Однако касательно любви и некоторых аспектов любовных отношений между мужчиной и женщиной у меня есть определённая – твердая и принципиальная –  позиция, которую считаю целесообразной изложить читателю. Это поможет ему понять мою сдержанность и скромность, когда речь пойдеёт о близких мне женщинах, и даст оправдание скупости моего рассказа.
   Я считаю, что мир любви, мир интимных отношений между мужчиной и женщиной, - это особая территория, вход на которую посторонним должен быть запрещён. Это – своего рода заповедник…
   Есть немало особей обоего пола, особенно мужчин, которых хлебом не корми – только дай им возможность порассказать о своих любовных похождениях и интрижках. Некоторые из них таким образом хотят  как бы самоутвердиться, другие расцвечивают свои амурные похождения для развлечения, для третьих - это своего рода болезненные или, наоборот, сладкие воспоминания о днях далёкой молодости, публичное воспроизведение которых бередит душу, как давно не игранная и забытая, но дорогая сердцу пластинка и т. д.
   Некоторые же литераторы на своих любовных приключениях и интимных отношениях   строят себе карьеру, пренебрегая и своей репутацией, и элементарным человеческим достоинством своих бывших партнёров по любви и сексу.
   Именно так поступил известный ныне как политический экстремист Э.Лимонов, опубликовав после возвращения из США в Россию свою скандальную книгу: «Это я – Эдичка».
   С трудом, преодолевая отвращение, я еле-еле дочитал её до конца, любопытствуя: до какой степени мерзости может дойти человек, живо описывая во всех подробностях, с садо-мазохистским наслаждением, свои половые извращения, включая и гомосексуальные «подвиги»…
   Любовь, и даже сильное любовное увлечение, по большому счёту - это дар божий, это счастливый случай, который выпадает на долю далеко не каждого и который надо беречь в душе и не расплескивать налево и направо…
   Что же касается любовных интрижек, случайных минутных соитий, свойственных грешным людям, то они вряд ли достойны литературных воспоминаний их авторов и, тем более, внимания читающей публики. Отсюда следует важный (по крайней мере, для меня) вывод: не надо ворошить любовное прошлое, нужно беречь его в тайниках своей души, не выставляя на показ, а всё мелкое, преходящее, - с лёгкостью предавать забвению…
   В самом же, так сказать, процессе любви, я сторонник обязательной взаимности, ненасилия, уважения партнёра, понимания, искренности и доброты. Хотя понимаю, что страсть туманит разум и далеко не всегда с нею удаётся справиться…
   Конечно, есть большие и талантливые люди, большие страсти и большие книги этих людей, которые мы воспринимаем с захватывающим интересом.
   К таким книгам я отношу замечательную книгу-исповедь Рокуэлла Кента – «Это я, господи!». Пять раз женился по любви этот выдающийся художник (какое, однако, было у него большое и любвеобильное сердце!), но никак нельзя его упрекнуть в распущенности, развращённости, пренебрежительном отношении к женщинам.
…Не странны ли зигзаги авторской мысли: от воспоминаний пионерской поры до пространных и, наверное, не бесспорных рассуждений о любви?.. Но я же предупреждал, что тема любви – это вечная и неоднозначная тема…

В пионерском лагере я влюбился в девчонку- одноклассницу, назову ее «В». А дело было так.
В часы вольно-отпущенности, то есть когда пионерам разрешено было использовать свободное время по своему усмотрению (но не покидая пределы пионерлагеря), мы часто собирались в кружок и устраивали различные импровизированные игры в зале или на свежем воздухе – в зависимости от погоды.
   Однажды мальчишки-юноши устроили перед девчонками-девушками показательный турнир - вольную борьбу на выбывание побежденных. Это было что-то похожее на сражение оленей за верховенство над самками… (Только рогов у нас тогда ещё не было…).
   Вдруг после очередного сражения «В» вошла в круг и вызвала победителя на поединок. Паренёк был ошарашен, смущён и не понял – то ли это розыгрыш, то ли это дерзкий и серьёзный вызов. Но зрители уже были заинтригованы, публика «жаждала крови», и поединок начался…
   Сперва казалось, что поединок будет неравным: ведь мы-то, мужички, всё-таки сильнее и ловчее женщин… Однако представительница прекрасного пола ничуть не уступала своему противнику. Броски и захваты с каждой стороны следовали один за другим, но никто не оказывался на лопатках. Наконец, юноше удалось поставить девушке подножку, и она оказалась поверженной. Наверное, это был не джентльменский приём борьбы, но правила тогда не оговаривались…
   Побеждённая, вся разгоряченная борьбой, лежала на лопатках, её черные, как смоль, волосы были спутаны и раскиданы, карие глаза сверкали от досады и отчаяния, а на щеках катились настоящие женские слезы – слёзы бессилия перед грубой, превосходящей силой мужчины… Это была первая и последняя в моей жизни физическая победа над женским полом…
   Вероятно, вы уже догадались, что этим победителем был я?..
   Так началась наша длительная дружба с «В», переросшая через несколько лет в первую любовь. Хотя я был по природе своей однолюбом, но юношеская плоть то и дело отвлекала меня, чего греха таить, и на других девчонок моего возраста. Правда, это всё далеко не заходило…
У нас в классе, ближе к окончанию школы, было несколько парочек, которые то влюблялись, то расходились, то ссорились, то мирились…

ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ   и  УЧИТЕЛЯ

Начиная с 1947 года и вплоть до окончания школы в 1950 году, я учился на «отлично», получая похвальные грамоты. Отношения у меня с товарищами по классу и с учителями были ровные, хорошие. По-прежнему моим лучшим другом, с которым мы прошли «огонь и воду» военного лихолетья, был Изя Гойхман – умница, чрезвычайно общительный, весёлый и влюбчивый человек, с высоким, сократовским лбом и мягкими, чёрными, вьющимися волосами, которые всегда, словно нимб, возвышались у него над головой…(Сейчас, к моменту редакции этой книги, Изя, то есть Исаак Мойсеевич – уже убелённый сединой профессор, доктор экономических наук, его сын –также профессор, д.э.н., а внук – пока что – скромный кандидат экономических наук, доцент…).
   Изя умел смело и ловко, даже красиво, ухаживать за девушками, чем вызывал во мне, неумейке, острую зависть…
   Забыл с самого начала сказать читателю, что звали меня с детства неполным и ласкательным именем – Шурик. Так звали меня родители, так звала меня всю жизнь моя незабвенная тётушка Ева, так звали меня в школе одноклассники и учителя. Это было приятно и привычно, как-то располагало меня к людям и людей ко мне…
   Но в классе был один человек, Боря Зюлковский, который меня почему-то люто ненавидел и старался этого не скрывать, а наоборот – постоянно провоцировал какие-то конфликты. Очень часто он «за глаза» и очно обзывал меня «троцкистом», получая от меня взамен  адекватный ответ, а иногда мы схватывались с ним врукопашную, и приходилось держать отчёт перед директором школы.
   Боря был жутким завистником и претендовал на лидерство в классе (начиная с 8-го и по 10-й классы), но из-за своей грубости и недоброжелательности не пользовался авторитетом ни у девушек, ни у юношей. Будучи крупного телосложения, он казался старше своих лет, но особой силой не обладал и уступал мне и другим ребятам на турнике, в поднятии гирь и радиаторов отопления, которыми мы пользовались в школьном дворе в качестве тяжёло-атлетического инвентаря. Правда, «дыхалка» у Бори была лошадиная, и он всегда побеждал в беге на средние и длинные дистанции.
   Со многими одноклассниками, а также учениками чуть младше и старше меня сложились прекрасные, дружеские отношения. Это совершенно не означает, что мы между собой не ссорились. Ссорились, да ещё как! Конечно, до рукоприкладства дело не доходило. Впрочем, вспоминается невольно, однажды мы со своим соседом-другом Гришей Горошником затеяли пробный боксёрский поединок у нас в доме, на кухне. Где раздобыли боксерские перчатки – уже забыл, но экипированы мы были тогда почти профессионально…Дома в это время никого не было…
   Гриша был моложе меня на целый год(!), и я вызвал его на поединок, полностью уверенный в своей победе, - тем более, что физически был гораздо сильнее его.
   Мы заблаговременно убрали из просторной кухни всю мешавшую утварь и посуду, и бой начался. Через несколько минут я получил нокаутирующий удар от Гриши, растянулся на полу и …отключился. Очнулся, когда надо мной стояла гришина мама, которую он успел сбегать и позвать (они жили за общей стеной наших домов, под общей крышей). Мама эта была красивой и строгой женщиной. Она дала мне что-то понюхать, и я очнулся. Тут же мама влепила Грише пару пощечин и попросила, чтобы я ничего об этом проишествии не говорил своей тёте Еве, так как боялась испортить с ней отношения. Видимо, позднее Грише от мамы досталось ещё похлеще, так как на следующий день он перестал со мной разговаривать…
   Тогда-то и возник совершенно оригинальный способ общения поссорившихся сторон. Обычно обидчик, а в данном случае это был Гриша, первым вступал на путь примирения. Он тогда ко мне пришел (на следующий день) и поинтересовался, как я себя чувствую. Я уже отошёл от нанесённого мне апперкота и полученной обиды, но «держал марку» и молчал. Тогда Гриша, или по некоей интуиции или вычитав из Фенимора Купера специфическую форму обращения между индейцами, повторил вопрос, обращаясь ко мне в третьем лице: - «Как ОН себя чувствует?».
 Почувствовав такое ко мне почтение, но не желая ещё примирения, я сдержанно ответил:
 - «Мы же с НИМ так не договаривались – бить по лицу в полную силу…».
 На что он в таком же духе и в такой же форме продолжал диалог….
   Так у нас вошла в практику эта своеобразная форма общения (в третьем лице) – уже не ссора, но еще не примирение… Мы даже могли вместе куда-то идти и общаться таким полу-примирительным образом. (Вот бы некоторым политическим лидерам и их странам взять на вооружение подобные дипломатические приемы! Может быть, меньше было бы взрывов и трагедий?..).
   Уже после окончания школы и учась в институтах, приезжая на каникулы в Балту, мы с радостью встречались, «вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они» …
   Вот эти имена, которые мне дороги до сих пор: Юра Кузьменко, Гриша Горошник, Изя Трейгерман, Абраша Шрайман, Вова Богач, Фима Вейцман, Фима Беккер, Лёва Шойхет, Дусик, (фамилию, к сожалению, забыл), и конечно же, мой постоянный друг детства и юности – Исаак Мойсеевич Гойхман.
   Почти со всеми из них после окончания мною института мы навсегда расстались, а вот с Юрой Кузьменко, который работал инженером на Запорожском авиа-моторном заводе, мы несколько раз, в разные годы, встречались в Иркутске, где он бывал в командировках на авиационном заводе.
   Не могу обойти молчанием два интересных и причудливых эпизода, которые случились в нашей с Юрой жизни. Одно время у нашей троицы (Юра, который был старше классом, я и Вова Богач, мой одноклассник) сложились общие интересы, и мы по одной актуальной теме – вопросу о целесообразности и смыслу женитьбы (!..) – составили наивный и, тем не менее, интересный «документ»: договор о максимально возможном воздержании от женитьбы…
   Договаривающимися сторонами были Юра и я, а Вова играл роль свидетеля, своеобразного нотариуса, заверявшего договор.По этому полу-серьёзному,полу-шутливому «договору»  нарушитель его обязывался за свой счёт организовать свадебное путешествие по стране со своей женой и  непременным участием в нём на бесплатных «харчах» выигравшей стороны со своей подругой или любым другом … (Этот уникальный «документ» я сохранил до сих пор!..).
   Проигравшим оказался я, так как первым опутался узами Гименея… Но рассчитываться пришлось, волею судьбы, не оговоренным способом, а совсем по другому: так получилось, что моя первая любовь – «В», с которой мы после многих лет дружбы в школе и в институтские годы расстались, стала супругой Юры…
(Правда, после того, как я уже женился на другой…).
 Вот какие выкрутасы бывают в жизни!..
   Вспоминаются и ещё два, но уже совсем курьёзных, случая из нашей юношеской жизни.
   Так как мы были заядлыми любителями париться в бане, то часто ходили туда компаниями – по 3-4 человека, нещадно хлестали друг друга вениками, делали друг другу массаж. Но один из нас, «икс», избегал таких коллективных посещений, и для нас это было долгое время большой загадкой. Однажды мы подкараулили этого индивидуалиста и обнаружили, наконец, в чём дело.
   Оказалось, что «икс» вместо привычных и вошедших уже в норму за миллионы лет двух мужских яиц имеет только одно яйцо… Этот поразительный факт мутации, о котором мы, как говорится, «слухом не слыхивали», привел нас всех в полное замешательство. Сам «икс», конечно, был очень смущён этим  его «разоблачением», но держался достойно и сдержанно. А мы дали друг другу и ему слово не разглашать его тайну.
   Потом это всё забылось, стало как-то неактуальным… Но через несколько лет, когда мы уже стали взрослыми и встречались в Балте во время институтских каникул,   наш «икс» преподнёс новую сенсацию: он, оказывается, женился раньше всех нас, и жена преподнесла ему сразу двух близнецов… Вот тут уж нечего было скрывать, и «икс» стал настоящим героем года!..
Под влиянием этого воспоминания в моей голове родился такой анекдот в стихотворной форме:

   ЕВНУХИ
Два евнуха лежат в одной палате.
Их оскопили, больно…
Младший кривит рот…
А старший его грустно утешает:
Ты, паря, слышь – не дрейфь! До До До Досвадьбы заживёт!..

   Как знать, медицинская наука и генная инженерия сейчас зашли так далеко, что не удивительно будет, если в обозримом будущем человечество обойдется не только без мужских яиц, но и без самих мужчин…(Рекомендую всем читателям этой книги посмотреть замечательный польский кинофильм-«Новые амазонки»)…

…Хорошие, тёплые воспоминания у меня остались о наших учителях.
   Директором нашей школы был Николай Иванович Михайлов, фронтовик, орденоносец. Мы все его очень уважали. Он преподавал историю, увлекался шахматами. А так как многие из нас в школе были заядлыми шахматистами, то Николай Иванович поощрял проведение шахматных турниров. Неизменным чемпионом школы в течение ряда лет был сын балтского адвоката Фима Вейцман.
   Я был его постоянным соперником, но оказывался всегда вторым или третьим.
   Нередко директор школы после уроков оставлял меня и просил с ним сыиграть пару партий в шахматы. Играл он примерно в мою силу. Но меня смущала на первых порах игра с начальством. Я не мог решить для себя вопрос: играть ли изо всех сил – на победу, или же немного поддаться… Ведь мой противник – сам директор школы… Потом игра так завлекала, что мы оба забывали о времени, а однажды заигрались до двенадцати ночи, и нам обоим потом крепко попало – мне от тёти, ему - от жены…
   Самой любимой нашей учительницей в старших классах была Виктория Мойсеевна Оберштейн (Витя Мойсеевна, как мы её звали) – физичка. Она была чрезвычайно остроумна, физику преподавала весело, с образными примерами из обыденной жизни, знала массу поговорок и пословиц, умела приструнить любого нарушителя дисциплины. Она также была весьма эрудирована и очень помогла многим из нас наверстать пропущенные годы учебы летом 1944 и летом 1945 годов.
   Прекрасной учительницей немецкого языка – с шестого (или седьмого?) класса - была у нас Аренштам (к сожалению, имя и отчество вспомнить я не смог). Благодаря ей, а также многомесячному пребыванию в оккупации, я довольно сносно к десятому классу освоил немецкий язык, умел даже писать письма на нём своей родной тётушке Доре Табачник, которая жила в Житомире и до войны была преподавательницей немецкого.
   На уроках этого языка иногда происходили забавные эпизоды. Аренштам практиковала выполнение нами изложений на немецком языке с последующим чтением вслух написанного и анализом ошибок. Однажды мы писали изложение на тему сказки братьев Грим «Бременские музыканты». Одна из учениц (Жанна) написала такую фразу об осле, которого эти музыканты приняли в свой коллектив: «Дер езель (то есть осёл – прим. моё) ист стари унд слаби…» - немецко-русский компот… Все хохотали до упаду. Та же Жанна на одном из уроков истории произнесла фразу, начинавшуюся словами:
   «Одна великая французская философа сказала…». Позже, из-за своей малограмотности и неуспеваемости, ей пришлось оставить нашу школу…
   А в шестом классе, помнится мне, нас, уже переросших детский возраст пацанов, очаровала своей красотой математичка-грузинка… Ах, какая это была привлекательная женщина! Глядя на её прекрасное лицо и увеличивающийся месяц за месяцем беременный живот, который она с гордостью демонстрировала всей школе, мы буквально стонали от ревности к какому-то генацвали – обладателю этой божественной женщины…
Наверное, уже тогда многие из нас получили значительные бреши в своём математическом образовании…

     ПОКУШЕНИЕ НА  КОЛХОЗНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ

Лето 1948 года памятно мне тем, что нас, мало-мальски крепких пареньков из старших классов, военкомат мобилизовал на заготовку дров. В том возрасте (от 16 до неполных 18 лет) мы имели статус допризывников и уже состояли на воинском учёте. Не помню точно, для кого и чего мы заготавливали эти дрова – то ли для котельной нашей школы, то ли для нужд города. Впрочем, это и неважно.
   Нам велели собрать еду на один день, тёплые вещи и одеяла, посадили нас в крытые кузова военных машин и увезли за несколько десятков километров от Балты в довольно обширную и  густую дубовую рощу. Был август месяц, и под деревьями уже валялось много желудей. Это нас несколько приободрило, так как в голове зафиксировалось: с голоду не пропадём!..
   Дубы стояли довольно приличные: по 25 – 30 сантиметров в диаметре. Командовал нами наш школьный преподаватель – физрук. По его команде мы разбили небольшой палаточный городок (палатки были выданы военкоматом).
   Затем плотно поели из своих домашних «сухих пайков» и принялись за работу. Она состояла в том, чтобы валить великовозрастные деревья двуручными пилами, обрубать сучья и ветки, а стволы распиливать на полуметровые чурки.
   Сперва мы бойко взялись за дело, и работа спорилась. Но уже через час-другой силы стали иссякать, работа замедлилась. Дуб давал себя знать: пилы затупились, и все наши усилия были малоэффективны. Пришлось прекратить работу. Наш начальник объявил перерыв, а сам поехал в город за напильниками. На следующий день мы все, около 50 человек, занимались точкой и правкой пил и топоров, после чего возобновили основную прерванную работу.
   Не будет преувеличением, если скажу, что это была каторжная работа. Мало того, что почти все мы были непривычными к тяжёлому физическому труду. Надо ещё учесть наше скудное питание и несформировавшиеся мужские мускулы…
   В общем, день за днём, почти полмесяца мы вкалывали, как «карлы». Утром вылазили из своих палаток в этот ненавистный нам дубовый лес, который продолжал нам сопротивляться, тупил и ломал зубья пил, словно мстил нам за непрошенное вторжение…
   Кормили нас вроде неплохо. В большом котле готовилось одно блюдо – каша, изредка – макароны. Всё это сдобривалось мясной тушенкой, следы которой можно было определить только на вкус, так как её было явно недостаточно для покрытия наших израсходованных калорий. Но ограничений в объёме еды не было - ели, как говорится, «от пуза»…
   Такая однообразная «диета» через несколько дней нам всем осточертела, и мы потихоньку стали искать «подножный корм». Вскоре «разведка» донесла, что невдалеке есть кукурузное поле с уже почти созревшими кукурузными початками. С наступлением сумерек мы стали совершать вылазки на это поле и пополнять наш скудный рацион этими початками. При этом была выбрана хитроумная тактика отрыва початков: от каждого стебля отрывалось не более одного початка – для того, чтобы не привлечь к нашим набегам внимания колхозных сторожей…
   Варёные кукурузные початки некоторое время подкрепляли наше питание. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Та же «разведка» донесла, что у близлежащего села, в полу-километре от нашей «лесозаготовительной компании», находится арбузная бахча, и что арбузы уже почти поспели…
   Немедленно был послан передовой отряд для добычи арбузов. Несколько человек, включая, конечно, меня и моего кореша Изю Гойхмана, с рюкзаками отправились на незаконный, но такой соблазнительный промысел арбузов…
   Бахча была большая – несколько гектаров земли. Вдалеке, метрах в трёхстах, виднелся домик сторожа. Мы выждали примерно полчаса; не обнаружив ничего подозрительного, рассредоточились по бахче и принялись за дело…
   Работали на четвереньках, предполагая, что таким образом будет больше шансов остаться незамеченными. Сперва всё шло вроде неплохо. Арбузы были небольшие (таков был сорт), но времени на проверку зрелости не было и приходилось их срезать наугад.
   Конечно, сперва мы сами их распробовали и наелись, как говорится, до отвала. Затем стали набивать арбузами свои рюкзаки. Вдруг кто-то из наших закричал:
- «Шухер!»
 Все стремительно бросились бежать в разные стороны.
   Мы с Изей, забыв про рюкзаки, тоже рванулись в лес, но перед нами возник мужичок с двухстволкой и угрожающе взведя курки, заорал:
- «Руки вверх, ворюги!».
   Мы вынуждены были подчиниться. Затем он приказал повернуться к нему спинами и, страшно матерясь и угрожая нам, подвёл нас к брошенным рюкзакам. Велев одеть на спину рюкзаки с арбузами, сторож вывёл нас на край бахчи и погнал нас по дороге, в деревню.
   Шли мы до деревни недолго, настроение было поганое. Чувствовали, что крепко влипли. Да ещё эти рюкзаки!.. Во-первых, с ними невозможно было убежать - они нас отягощали, а во- вторых, мы сами на себе несли вещественные доказательства совершённого преступления!..
   Минут этак через двадцать наша маленькая процессия вошла в деревню. По мере нашего движения к дому сельсовета число сопровождающих увеличивалось, как снежный ком.
   Сторож поносил нас бранными словами, разжигая в сельчанах враждебное настроение. Когда пришли к сельсовету, нас уже окружала солидная толпа – человек в пятьдесят. На шум и крики из избы вышел крепкий бородатый мужик средних лет (видимо, председатель), прикрикнул на народ, чтоб не шумели, и велел сторожу доложить обстановку…
   После стандартных вопросов к нам: кто, мол, такие и откуда, председатель громогласно спросил:
- «Ну, что, земляки, делать будем с воришками нашего добра?».
Раздались возгласы:
- «Выпороть бы их как следует!»
- «Вызвать милицию и отдать под суд!»
- «Пускай дядя Михай им солью в задницу всыпит пару зарядов!».
От такого «меню» у нас с Изей мурашки по коже побежали…
   Но председатель быстро принял решение и, распустив толпу, завёл нас в дом. Мы скинули на пол рюкзаки, но не решались присесть; а ноги от усталости и потрясения уже подгибались…
   Председатель записал на какой-то бумажке, с наших слов, необходимые данные о нас и нашей школе, после чего начал звонить по телефону. В это время в дом вошёл наш лесоповальный начальник – физрук школы. Он отозвал председателя в сторону, и они о чём-то пошептались.
   После этого председатель сказал:
- «Мы вас временно отпускаем, но так дело не оставим! Будете наказаны по закону!».
   У крыльца нас ждал физруковский грузовик, на котором мы быстро добрались до нашего лесного палаточного лагеря. Не давая нам опомниться, физрук тотчас устроил допрос, выпытывая у нас, кто ещё был с нами на бахче. Мы молчали, как настоящие молодогвардейцы…
   Тогда он отдал команду на общее построение трудового отряда – в одну шеренгу.
   Произнеся перед строем пламенную речь о вреде воровства, о недостойном нашем поведении, позорящем школу, он потребовал выйти из строя тех, кто вместе с нами орудовал на бахче. Воцарилось напряжённое молчание, никто даже не шелохнулся. Физрук снова повторил приказание.
И тогда вся шеренга дружно, как в известном кинофильме, шагнула вперед. Мы с Изей с гордостью наблюдали за этой героической сценой…
   Закончилась эта неприятная история тем, что после заготовительно-дровяной эпопеи всех наших родителей вызвали в школу, сделали приличную «накачку» (они её потом перенесли на нас), а наш добрый директор школы и районный военный комиссар написали районному прокурору почтеннейшее прошение о нашем помиловании – как самоотверженных тружеников полей и лесов, отличников учёбы и прочая, и прочая…
   Вот так и пронесло! А ведь могли и «загреметь» по известной статье – за хищение социалистической собственности!.. В те времена осуждали даже за кражу колосков с убранных полей…

БУДНИ, БУДНИ…

В 1949 году, к концу лета, когда приближался последний отрезок школьного обучения - десятый класс, мы, школьная молодёжь, были уже малость откормленные, а у меня даже появился, ближе ко дню рождения, шикарный по тем временам костюм из сукна песочного цвета, вызывавший зависть сверстников. (Из-за этого я его редко одевал).
Дело в том, что отрез этого сукна привезла из Германии  и подарила нам уже упомянутая тётя Фаина – племянница тёти Евы. Несколько лет он, пронафталиненный, пролежал в чемодане, так как не было денег на пошив костюма. А тут вдруг знакомый тётин портной согласился за полцены пошить на меня костюм-тройку: с пиджаком, жилеткой и брюками…
   Пока костюм ждал своего использования, я с друзьями всё свободное от учёбы время гонял в футбол, волейбол, состязался в поднятии гирь.
   В промежутках между этими приятными занятиями приходилось заниматься рутинными хозяйственными делами, которые мне поручала тётя: колкой дров, приносить из уличной колонки почти ежедневно ведро-другое воды, резать кур, изредка прибираться в нашей комнате, покупать продукты в магазине или на базаре, выносить из дома мусор и помои.
Перечисленные обязанности могут создать у читателя превратное представление о моих трудовых достоинствах в житейском быту… (Мол, он был чуть ли ни тимуровцем!..) Как бы не так!
   Меня всё это совершенно не прельщало, тяготило, и я при всяком удобном случае «тянул резину», стараясь отсрочить исполнение моих прямых обязанностей…
   Особенно противно мне было застилать свою постель. Тётя очень строго и требовательно относилась к чистоте и порядку в комнате, настаивала на аккуратном застилании постели. Но так как она уходила на работу к 8 часам утра, а я вставал гораздо позднее (старшеклассники учились всегда во второй смене), умывался, делал во дворике нашем зарядку, съедал приготовленный тётей завтрак, то после таких «тяжёлых» процедур на аккуратное застилание постели уже не хватало ни желания, ни сил…
   Но главные хозяйственные разногласия у нас с тётей были по «водяному» вопросу. Дело в том, что городской водопровод часто работал с перебоями, и надо было поймать момент, когда колонка выдаёт воду. К тому же нередко предстояло помаяться в большой очереди за водой.
А тут как раз меня звали играть в футбол, или я читал книгу «на самом интересном месте», как всегда заявлял тёте в таких случаях…
   Возникала конфликтная ситуация, в которой, конечно, всегда побеждала тётя, но после этого всегда оставался в душе неприятный осадок: осуждал я себя за лень, а её – за чрезмерную, как мне казалось, требовательность…
   Дрова колоть, правда, я любил и справлялся с этим неплохо. А вот кур резать очень не любил, но приходилось. Дело в том, что тогда холодильников ещё не было в широком бытовом пользовании, и население покупало на базаре птицу живьём. А иногда покупали цыплят и выращивали дома, во дворах, до убойной кондиции.
   Для убоя цыплят евреи, особенно религиозные или просто пожилые люди, несли птицу к резнику (шойхету). Только он, как считалось, гарантировал кошерность сырья для приготовления пищи из курицы…
   Однако резнику надо было платить, а мы с тётей были очень бедны. К тому же тётя не была религиозным человеком, хотя вела почти пуританский образ жизни, посвятив себя служению родне и высокопрофессиональному, с полной отдачей, лечению больных людей.
   Короче говоря, тётя поручала мне заниматься резнёй кур, а я это делал с неохотой и неумело. Сегодня даже стыдно описывать это моё «ремесло», поэтому подробности его я опускаю…
…В наше время не приходится резать кур, большинству из нас не надо ходить к водоразборным колонкам, но прибирать в квартире, застилать постель, выносить мусор приходится регулярно, а это для меня, скажу прямо, по-прежнему обременительно, хотя вовсе не трудно. Просто срабатывают вредные привычки детства и юности…
   Прежде, чем приступить к описанию ответственнейшей поры школьного периода – выпускным экзаменам, хочу ещё рассказать о паре эпизодов из моей нескучной жизни.
   В августе месяце обычно начинался сбор винограда в колхозах нашего района, и мы нередко подрабатывали на винодельнях (то ли колхозных, то ли райпотребсоюзных…), меся в огромных деревянных чанах босыми ногами чёрный виноград. Не помню, сколько нам, школьникам, платили за это, но такая работа нас привлекала. Мы закатывали штанины выше колен, залезали в чан диаметром около трех или четырех метров и давай топтать наваленный туда виноград до тех пор, пока на поверхности не появлялась густая белая пена. После этого чан накрывался чем-то и оставлялся на определённое время для брожения сусла. Мы умывали ноги, и с нами рассчитывались.
…Большой интерес в первые послевоенные годы вызывала наша советская пресса.
   Газеты и журналы распродавались моментально, а газету «Советский спорт» в киоске покупали в Балте только по блату или в момент её доставки из почты. При этом люди могли и час, и два ждать у киоска доставки газет. Собиралась большая толпа, без какой-либо очереди, а затем штурмом пробивались к окошку киоскерши…
   В такой обстановке мелкие воришки, а их после войны было - уйма, могли без особого риска очищать карманы и сумки беспечных граждан.
   Мне однажды в такой ситуации случилось попасть в пренеприятную историю.
   Будучи в гуще толпы и пробираясь к окошку киоска, я почувствовал сзади чье-то неприятное дыхание и давление на спину, но не придал этому значения – ведь все давили друг на друга… Через мгновение сзади просунулась рука, но не ко мне в карман, а в карман мужика, стоявшего впереди меня, тоже вплотную. Мужик почувствовал это и сразу дернулся, пытаясь обернуться ко мне лицом, схватить меня за руку. Но в тесноте это ему не удалось, и он принялся громко кричать, что у него только что украли деньги из кармана.
   На толпу это подействовало, и вокруг нас люди начали расступаться. Мужик всё-таки изловчился и схватил меня за полу куртки. Затем обшарил свои карманы, выматерился и стал меня трясти, как грушу… Я вначале опешил, а затем стал протестовать, но кто-то крикнул, что меня надо обыскать.
   Полезли в карман моей куртки и вытащили оттуда  … кошелёк с деньгами… Я был буквально в шоке и онемел от неожиданности и нелепости происшедшего. Пострадавший, подстрекаемый толпой, жаждал расправы со мной, но тут подоспела подмога.
   Случайно мимо проходила наша учительница-физичка Витя Мойсеевна. Увидев меня в  гуще событий, она энергично пробилась сквозь толпу и возмущённо стала меня защищать. Она энергично жестикулировала и говорила, что знает меня с детства, что я у неё – лучший ученик, что я неспособен на такое и т. д.
   Затем подошёл милиционер, и она снова стала настойчиво повторять ему свою речь в мою защиту. Некоторые в толпе меня давно знали и тоже выражали сомнение в моей виновности.
   Кто-то сбегал ко мне домой, и вскоре прибежала моя тётя. Разбирательство возобновилось с новой силой. Моя тётя была чуть ли не в истерике.
   Но милиционер попался очень опытный и наблюдательный. Взяв меня за руку, и приговаривая: - «Разберёмся, разберёмся, не волнуйтесь, граждане!», он медленно, неспеша, в сопровождении моей тёти и пострадавшего мужика, стал отходить в сторону от киоска, а затем быстро отпустил мою руку и молниеносно схватил за воротник одного парня, стоявшего в сторонке.
   Им оказался известный в городе, уже не раз сидевший, карманный воришка. Тот не ожидал такого поворота дела и даже не сопротивлялся.
- «Твоих рук дело, сознайся!?» - спросил блюститель порядка. А вор спокойно ответил:
- «Кошелёк-то не у меня, а у него!».
- «А ты откуда это знаешь?»
- «А люди говорят!» и т.д.
   Короче говоря, справедливость восторжествовала, и меня отпустили без последствий. А могло ведь быть по-другому, гораздо хуже…

ЛОЖКА ДЁГТЯ. ПРОЩАЙ, ШКОЛА!

Наконец-то я добрался в своём длинном повествовании до выпускных школьных экзаменов. Они состоялись в мае-июне 1950 года.
   Наш десятый класс Балтской средней школы № 3 был девятым по счёту выпуском этой школы.  Если исключить   1942, 1943 и 1944-й годы войны, когда школа не работала, то получается, что первый выпуск учеников во взрослый мир состоялся в 1937 году, а впервые школа открыла свои двери в 1927 году.
   (Точными данными в настоящее время я не располагаю, но вероятность моей ошибки мала).
   Как я уже отмечал, наш десятый класс изобиловал способными и успевающими учениками. На медали претендовало около десяти человек - из общей численности двадцать восемь. В числе этих претендентов был и я.
   Мы с Изей усиленно готовились к экзаменам, особенно налегая на русский язык, считавшийся самым трудным и опасным предметом для претендентов на медали. Мы провели друг с другом в течение нескольких месяцев десятки тренировок в написании диктантов со сложными текстами. Прекрасным «тренажёром» для нас стала книга В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», изобиловавшая громоздкими сложно-подчинёнными предложениями, незнакомыми словами и философскими терминами, замысловатыми знаками препинания. Другим подспорьем в этом деле служил «Капитал» Карла Маркса…
   Все три последних школьных класса я и несколько других моих коллег по учёбе были «круглыми», как говорится, отличниками и рассчитывали на золотые медали. Самым ответственным и трудным экзаменом считалось написание русского сочинения. В те времена предоставлялся выбор: либо какая-то конкретная литературная тема по русской классике, либо сочинение на вольную тему.
   Но и вольная тема всё-таки обозначалась. Если мне память не изменяет, я выбрал вольно-патриотическую тему типа «Широка страна моя родная» …
   Писали сочинения тогда на пронумерованных тетрадках, обозначенных фамилиями учеников-авторов.
   Времени нам давалось вполне достаточно (то ли 4, то ли 6 часов), и мы бойко взялись за дело.
   За давностью лет, я не помню, что накатал в этом сочинении, но тогда был удовлетворён его содержанием, так как в нём было много пафоса, ещё не остывшего чувства удовлетворения от победы над фашистской Германией. Конечно же, сочинение было проникнуто верой в светлое будущее и пламенной любовью к великому вождю и учителю Иосифу Виссарионовичу Сталину, горячей благодарностью ему за наше счастливое детство…
   Да, мы свято верили в «отца народов» – так нас воспитали школа, пионерия и комсомол. Об этом сегодня можно спорить, сожалеть или этим гордиться. Но нельзя это считать постыдным, хаять налево и направо и вычеркивать из жизни как бесцельно прожитые годы, вырывая из контекста той конкретной исторической обстановки…
 Пропустив это прошлое сквозь призму последующего разоблачения культа личности и дальнейшей нашей истории, переработав его в нашем сознании, мы трезво, без угара современной псевдо-демократии и фанатизма ультралевых движений должны осмыслить этот период истории и извлечь из наших собственных ошибок необходимые и полезные уроки…
   Конечно, участие в той или иной мере в несправедливых гонениях и расправах сталинистов с невинными советскими людьми, и даже фанатичная поддержка тоталитарного режима накладывает на всех нас адекватную историческую ответственность.
   Но нельзя забывать, что мы тогда были молоды, впереди нас ждала дальнейшая учёба и работа, в душе была мечта о новой жизни, вера в светлое будущее, мы были настоящими патриотами своей страны…К сожалению, мы во многом ошибались и за это расплатились многими жертвами…

…Но вернёмся к выпускным экзаменам.
После их окончания семь реальных претендентов, и среди них я, получили   отличные оценки и были представлены к медалям различного достоинства – золотым и серебряным (25 % численности класса!). Я получил по всем предметам «5» и с учётом отличных оценок за последние три класса был представлен на золотую медаль – вместе с ещё двумя одноклассниками (Шрайманом и Холявко). Окончательное решение по таким вопросам принимал Одесский областной отдел народного образования.
   Через несколько дней напряжённого ожидания мы получили ответ: пять выпускников получили серебряные, а два – золотые медали. Вместо ожидаемой золотой я получил (кстати в компании с моим другом Изей Гойхманом) – серебряную медаль. Для меня это был крепкий удар по самолюбию. Я не мог понять, в чём причина. Ведь школьная экзаменационная комиссия утвердила мне все оценки как отличные… Долго я выяснял, в чём дело, пока мне не объяснили, что по сочинению область мне снизила оценку и переправила «5» на «4».
   Через несколько месяцев, когда я уже учился в институте, в Одессе, я не поленился посетить областной отдел народного образования и попросил показать мне моё сочинение, уже сданное в архив. После долгих проволочек мне его всё-таки показали.
   На одной из страниц красным карандашом суровый цензор подчеркнул часть моей фразы в сочинении (привожу дословно): «Великий Сталин сидел в Кремле …» и поставил при этом жирный знак вопроса.
   И несмотря на дальнейший вполне патриотический текст о том, как великий вождь любит свой народ, заботится о нём и т. д. и т. п., на последней странице, где стояли две отличные оценки (за содержание и грамотность), первая пятёрка, за содержание, была исправлена на четвёрку…
    Мне всё стало ясно: я допустил политический ляпсус!
(Не мог великий вождь с и д е т ь!..). Хорошо ещё, что этим отделался, ведь могло быть значительно хуже… Конечно, медаль есть медаль, но эта бочка с мёдом всё же была подпорчена ложкой дёгтя…
     Вот такие были времена…

Глава 8. У САМОГО СИНЕГО МОРЯ

ПОХОЖДЕНИЯ МЕДАЛИСТА

Наконец-то получен аттестат зрелости! Тётя Ева счастлива, что смогла меня довести до финишной черты школьной учёбы, а я тоже доволен: впереди - новая жизнь!
   Во время летних каникул 1950 года мы с Изей Гойхманом в патриотическом порыве, да ещё вдохновлённые полученными медалями, решили вступить в ряды Коммунистической партии. Написали заявления, собрали рекомендации и пошли в райком партии. Беседовали с нами поодиночке, но содержание этих бесед было примерно одним.
Вопрос:
- «Зачем вступаешь в партию?».
Ответ:
- «Я же указал в заявлении – бороться в первых рядах за построение коммунизма…».
 Вопрос:
- «Чем занимался на оккупированной врагом территории?».
Ответ:
- «Находился в еврейском гетто, в концлагере».
Вопрос:
- «На какие средства там жил?».
Ответ:
- «Перебивались случайными заработками родителей и своими, торговали папиросами, зажигалками, питались, чем попало…».
- «Значит, работали на оккупантов?..».
Молчание…
- «Ну, а вы, Табачник, как дошли до жизни такой, что ваши родители стали врагами народа?»
Молчание…
- «Вот что, ребята: вы ещё не доросли до партии, не созрели!»…
Пришлось довольствоваться членством в комсомоле… 

Моей давней мечтой было конструирование самолётов. Возможно, на это повлияла война, в течение которой я нагляделся досыта на разные типы немецких и наших военных самолетов: и на «Мессершмидты», и на «Юнкерсы», и на «Фокке-Вульфы», и на «Лавочкины»… А был ещё такой загадочный самолёт, который у нас, пацанов военного времени, назывался «Рама». Это был двухвостовой военно-разведывательный немецкий аэроплан, который летал довольно высоко, словно зависал над местностью, и выслеживал наши советские войсковые позиции.
   Потянуло меня в МАИ – Московский авиационный институт, один из самых престижных втузов страны.
   Урок, полученный в райкоме партии, не пошёл мне впрок. Я всё еще находился в плену романтических советских иллюзий. Воспринимал советскую власть, как мать родную…Разговоры об антисемитизме и даже отдельные его проявления мне казались пережитком прошлого, нетипичным явлением…
   Приехав в Москву и временно «зацепившись» за квартиру одной старушки, дальней родственницы тёти Евы, (в Волхонском переулке), я бойко направился в МАИ с моими документами, в числе которых была также моя автобиография. Показав секретарю приёмной комиссии свой аттестат, паспорт и прочее, я попросил бланк анкеты для её заполнения. Она внимательно всё прочитала и подняла на меня переполненные изумлением глаза:
- «С такой биографией вы осмелились поступать в наш институт?!».
   Я, откровенно говоря, вначале растерялся. Стоял, как болван, не зная, что говорить и что делать. А она уже про меня забыла и громко произнесла: - «Следующий!», обращаясь к очереди   абитуриентов…
   Я всё-таки проявил настойчивость и тихо ее спросил:
- «Вы можете толком объяснить мне, в чём дело?».
 Она почти шёпотом мне говорит:
 - «Мой вам совет – не теряйте драгоценное время! Попробуйте в другой вуз, а сюда вас ни за что не возьмут!».
   Обескураженный таким приёмом, я потоптался с часок в вестибюле, где стоял шум и гам от снующих, как муравьи, абитуриентов. Подошёл к одной из групп и услышал, что … «принимают только медалистов в Институт стали и сплавов».
   Я присоединился к этим оптимистам, и уже через некоторое время подавал документы в Институт стали.
   Всё шло вроде хорошо, и у одного за другим у медалистов принимали и оформляли документы. Когда же до меня дошла очередь, вдруг возникла неожиданная загвоздка. Просмотрев мои бумаги, секретарь спросила:
- «Вам с общежитием или без?»
Я немножко замялся, но тут же выдохнул:
- «Конечно, с общежитием!». Она быстро вернула мне бумаги и с подчёркнутым удовлетворением произнесла:
- «Ну, тогда подавайте в другой вуз! Мы общежитием медалистов не обеспечиваем!».
- «А без общежития?», спросил я. Она одарила меня уничтожающим взглядом и прошипела:
 - «Не мешайте мне работать!».
   Я понял, что и здесь сработала моя автобиография, украшенная пресловутым пятым пунктом анкеты. Описывая этот эпизод, я вспомнил любимый полуанекдот-полубыль, который любил рассказывать Тимофей Антонович Иванец, мой бывший коллега и старший товарищ по работе в Иркутском филиале института ВАМИ, остроумнейший человек и колоритная личность:
«Пришёл человек в советское ателье по пошиву верхней одежды и спросил:
-Вы можете мне пошить пальто?
-А вам как пошить – на ватине или поролоне?
-Лучше на поролоне!
-А поролона у нас нет!
-Ну, тогда на ватине.
-А ватина у нас тоже нет!».
…Конечно, сейчас, по истечении более полувека, можно легко шутить над канувшими в Лету даже печальными эпизодами нашей жизни, но в то грозное время было не до шуток…
Возник вопрос: как быть, что делать? Я был подавлен таким недружественным приёмом любимой столицы моей Родины. Но постепенно во мне закипало возмущение и гнев на явную бюрократическую волокиту и пренебрежение ко мне как человеку и гражданину. В сознание стала просачиваться ядовитая мысль: «Видимо, разговоры об антисемитизме и ограничительных мерах против нашей братии не лишены основания…».
   На следующий день решение созрело. Я пошёл на прием к Министру высшего образования РСФСР.
   Высидев несколько часов в приёмной и заявив секретарю, что не уйду, пока министр меня не примет, я вошел в просторный кабинет, где в кресле восседал «сам» – человек средних лет, с располагающей внешностью, уже седеющий, в очках, поверх которых он поглядел на меня с некоторым любопытством. Пригласил сесть и подождать пару минут.
   Когда он освободился, спросил – по какому вопросу я так упорно настаивал на встрече с ним. Я кратко рассказал суть дела и спросил, в чём причина моих мытарств – ведь я закончил школу с медалью, и для меня вроде не должно быть преград при поступлении в вуз…
   Он слегка улыбнулся, попросил показать ему мои документы. Ознакомившись с ними, он пытливо посмотрел мне в глаза и задал в упор вопрос:
- «Вы хотите стать хорошим инженером?». Я ответил утвердительно. Тогда он поднял трубку телефона, набрал номер и с повелительной ноткой в голосе, обращаясь на «ты» сказал кому-то:
- «К тебе завтра приедет паренёк один, медалист. Примешь его и устроишь на мехфак с общежитием».
Меня спросил:
- «Надеюсь, вы не откажетесь поступить в Тульский военно-механический институт? Оттуда вышли многие наши знаменитости – конструкторы оружия и военной техники…».
 Я тут же согласился, а назавтра уже был в Туле.
   Там меня принял сам ректор, дал команду всё оформить, и через  час я уже лежал на своей койке в институтском общежитии…
   Всё произошло стремительно, как в сказке. На следующий день, осмотрев институт, доску почётных выпускников, среди которых были и генералы, а также побродив по городу и осмотрев его, я уверился в том, что попал в приличное заведение…
   С хорошим настроением уехал в Москву, а оттуда на поезде Москва- Харьков – Одесса добрался до своей Балты.

По возвращению в  Москву из Тулы, в течение последующих двух недель, я погрузился в плановое изучение города, посещение театров, музеев, спортивных состязаний и … метрополитена.
   Первым номером в этой программе, конечно, стало московское метро, которое поразило моё воображение великолепием и чистотой своих станций, идеальным порядком. Это метро и сейчас во многом является гордостью отечественной инженерной мысли и архитектуры.
   Я объездил буквально все станции центральной части города, тщательно осматривая полюбившиеся мне интерьеры, скульптуры, мозаичные картины.
   Посетил замечательную Третьяковскую галлерею и открытый в 1949 году, к 70-летию И.В.Сталина, музей подарков вождю всех народов, который расположился тогда в здании нынешнего музея изобразительных икусств им. А.С.Пушкина.
   Побывал на нескольких театральных спектаклях в Большом и Малом театрах, в театре Советской Армии, в Московской оперетте. В то интересное для меня время цены на билеты, даже с рук, были вполне по карману абитуриенту скромного достатка…
   Очень интересуясь спортивными соревнованиями, я успел посмотреть тогда на главном стадионе Москвы («Динамо») несколько центральных футбольных поединков с участием знаменитых тогда футбольных команд – ЦДКА, «Динамо», «Торпедо». До сих пор, более полувека спустя, не могу забыть феерический матч Динамо-Торпедо, в котором играли легендарные футболисты: Акимов (вратарь Торпедо), Хомич (вратарь Динамо), Бесков, Карцев, Соловьев, Блинков, Трофимов, Савдунин.
Я тогда (и по сей день) болел за московское Динамо, и к моей радости, Динамо победило тогда Торпедо с разгромным счетом 6:2.
   В тот год и последующие годы, когда мне удавалось проездом или в производственных командировках быть в Москве, я много посетил матчей команд высшей лиги и могу засвидетельствовать, с каким огромным подъёмом со стороны футболистов, при переполненных трибунах, проходили футбольные матчи. О каких-то «договорных» матчах не могло быть не то, что речи, а даже и мысли!
   За многие годы командировок и кратковременных пребываний в Москве и Ленинграде мне удалось увидеть на футбольных полях «живьём» почти всех наших выдающихся футболистов: Боброва, Стрельцова, Месхи, Метревели, Воронина, Маношина, Численко, Лобановского, Бубукина, Гринина, Николаева, Дёмина, Никанорова, Башашкина, Банишевского, вышеупомянутых московских динамовцев и других.
   Каждый матч с их участием был праздником. Каждый матч был и напряжённым состязанием, соперничеством, но и одновременно – спектаклем, зрелищем высокого мастерства и вдохновения. Каждый из них выходил на поле не «отбывать номер», а побеждать и радовать своих болельщиков.
   Есть что вспомнить и о виденных мною в Москве и Ленинграде драматических и музыкальных спектаклях, где в разные времена смотрел и слушал: в ленинградском БДТ- «Историю одной лошади» в уникальном исполнении народного артиста Лебедева, там же - ещё молодого и темпераментного Юрского.
   Особое впечатление на меня произвёл спектакль «Они знали Маяковского» с великим Черкасовым в главной роли.
А в Большом театре и Кремлёвском дворце съездов, в ленинградской Мариинке посмотрел немало оперных и балетных спектаклей:«Травиату»,«Трубадура»,«Кармен», «Дон-Кихота», «Бахчисарайский фонтан», «Князя Игоря»и др.
   Посчастливилось «вживую» видеть и слушать на сцене Аркадия Райкина.
   К сожалению, не сбылась моя мечта: быть зрителем и слушателем самой любимой мною оперы – «Евгений Онегин»…
   Нельзя не отметить, что при всей политизированности культурной жизни советского общества, литературная и музыкальная классика в те годы оставалась в моде, была востребована и почиталась властью.
   Возможно, благодаря этому состоялась эстафета культурного наследия от наших классиков к послевоенному поколению интеллигенции, и великая русская культура не потеряла свою благодатную почву…
Однако, я опять отвлёкся от моего жизнеописания и родной Балты…

Тётя Ева и дядя Руввин, а также мои приятели, ещё готовившиеся к поступлению в институты, по-разному восприняли моё поступление в Тульский военно-механический институт.
   Тётя моя вообще всполошилась, запричитала: - «Какого лешего - тебя занесло в эту Тулу?! Что это за город такой?! Нет, Шурик, ты допустил большую ошибку! А потом – зачем тебе быть засекреченным? Ты что - забыл про своих родителей, «врагов народа»? А «пятый пункт», а оккупация? Тебя же завтра «разоблачат» и вылетишь оттуда, как пробка! А то и арестовать могут! Нельзя же быть таким слепым, каким ты не перестаёшь быть!» И т. д., и т. п…
И потом: - «Вот Юра Кузьменко, твой друг, уже закончил в Одессе первый курс политехнического института и ничего – доволен! Возьми с него пример и поезжай в Одессу, подавай документы в политехнический…».
Тут уж я запаниковал!..
   Меня изрядно вымотали мои «хождения по мукам», я уже было успокоился, а теперь – начинай все с начала…
   После нескольких дней раздумий и колебаний, среди которых на первое место выдвинулся вопрос о дальнейших моих отношениях с подругой «В», которая уехала поступать в Одесский медицинский институт, я «махнул» в Одессу, этот славный город у Чёрного моря.
   Запасшись письмом от влиятельного человека к ректору Одесского политехнического института - доктору технических наук, профессору, члену-корреспонденту Академии наук СССР, известному учёному В.В.Добровольскому, я попал к нему на приём и откровенно, со всеми подробностями, рассказал про мою «одиссею».
   В то время по учебнику этого ректора «Теория механизмов и машин» все технические институты страны готовили будущих инженеров и учёных.
   Владимир Владимирович был радушным человеком, он меня хорошо принял, внимательно выслушал. Он был плотного сложения, лет семидесяти, с коротким ёжиком седых волос, в сером костюме полувоенного покроя, брюки которого были заправлены в мягкие, гармошкой, хорошо начищенные сапоги. Весь его облик категорически не походил на классический, академический стереотип учёного.
   Уже сейчас, когда я пишу эти строки, у меня появилось подозрение, что этот симпатичный человек внешне, одеждой, хотел быть похожим на нашего «отца всех народов»…(Впрочем, кто тогда не хотел подражать великому вождю?..).
   Встав из кресла и пройдясь по кабинету, он тут же проявил чисто одесское чувство юмора, заметив мне:
- «У тебя есть вредная привычка – доставать левое ухо правой рукой, через спину… Зачем тебе надо было мотаться в Москву? Что ты там потерял? Тоже мне любитель острых ощущений! Даю тебе неделю срока на получение назад твоих документов из Тулы. У нас большой конкурс, и через неделю я подпишу приказ об окончании приёма в институт. Успеешь – тебе повезло, не успеешь – сам виноват…».
   Я сочинил огромную фототелеграмму, и в тот же день отправил её ректору института в Тулу, попросив войти в моё положение и срочно возвратить все документы в Одессу на почтовое отделение, до востребования.
   Сам же отправился в медицинский институт, где среди абитуриентов разыскал мою балтскую подругу – «В». Она сдавала вступительные экзамены и поступала на санитарно- гигиенический факультет. Договорившись о нелегальном ночлеге на одну ночь, в их огромной «женской» комнате общежития на 10 или 12 кроватей, где было свободное местечко, я отправился к морю, на пляж.
   Окунувшись в воду «самого синего моря», как пел Леонид Утесов, я разлёгся на горячем песке Ланжерона – самого близкого к центру города и густонаселённого пляжа Одессы.
   Моя умиротворённая душа и тело обрели, наконец, желанный отдых от житейской суеты. Я лежал на горячем песке, глядел в голубое небо и мечтал о нашем семейном будущем с «В», о предстоящих студенческих годах, о тесном знакомстве с пока незнакомым, но прекрасным городом – Одессой. Настроение моё, как и небо над головой, было безоблачным…
   Наступившую ночь я провёл среди десятка симпатичных, юных, но уже кокетливых и игривых абитуриенточек. Хотя рядом с моей кроватью стояла кровать моей подруги, присутствие в ощутимой близости стольких особей женского пола будоражило мужское воображение и волновало кровь…
Это было какое-то неизведанное чувство, которое, наверное, испытывает молодой зрелый бычок в окружении молодых самочек, или, если угодно, молодой арабский властитель среди своего гарема…
  … Девушки до глубокой ночи подшучивали над нами с «В», рассказывали кучу солёных медицинских анекдотов, а одна из них даже попросила «В» одолжить ей меня до утра…
   Утром, перед рассветом, мне пришлось «сматываться» из этого райского уголка - дабы не попасть в руки коменданта общежития…
   Вечером того дня, вернувшись с пляжа, я узнал от моей подруги, что коменданту стало известно о моей партизанской ночёвке в женском общежитии. Опасаясь, что мою «В» накажут за нарушение правил «социалистического общежития», я стал искать другой кров.
   Вспомнил, что в Одессе живут мой двоюродный дядя – племянник тёти Евы - Петя Винер со своей супругой Симой.
   Петя был старше меня всего на шесть лет и добровольцем, «по блату», не дождавшись призыва в армию, в 16 лет ушёл на фронт, не стерпев, что его две старшие сестры – Сара (Зоя) и Фаина уже воюют с первых дней Великой Отечественной.
   Петя был весёлым и общительным, очень умным парнем; во время войны стал членом партии и уже в первые послевоенные годы, пройдя горнило войны, многое понимал и очень осторожно доводил до моего незрелого ума, отравленного официальной пропагандой, суть происходящих событий в нашем тоталитарном государстве…
В этом вопросе он был солидарен с тётей Евой.
   А вот жене его Симе на политику было наплевать: она жила сегодняшним днём, любила хорошо одеваться, постоянно упрекала Петю, что он мало зарабатывает, и они из-за этого нищенствуют.
Петя с улыбкой на это реагировал и неизменно обнимал жену, говоря:
- «Ну, Симочка, не идти же мне воровать! Я и так неплохо зарабатываю: мастера бытовой техники сейчас нарасхват. Подожди немного, жизнь наладится, не одни мы так бедно живём». Но Симочка не унималась, всплакивала и демонстративно высвобождалась от его объятий, настойчиво повторяя:
- «Посмотри, как живут наши соседи: у них буквально всё есть. И квартира, между прочим, не жалкая однокомнатная, как у нас, а большая – четырёхкомнатная, а их так же всего двое, как и нас…».
   Надо сказать, что однокомнатная отдельная квартира на двоих в то время в Одессе была большой редкостью и удачей, потому что большинство людей тогда жило в огромных коммунальных квартирах. Но четырёхкомнатные апартаменты соседей не давали Симочке покоя…
   Ещё в Балте, когда Петя с Симой поженились, тёте Еве ужасно не нравилась Сима, которую она (заглаза) называла мещанкой и конченой эгоисткой, но любимый племянник Петя с обезоруживающей улыбкой отвечал:
- «Милая тетушка, я люблю её, понимаете? Не вам же с ней жить…».
   А позже, через несколько послевоенных лет, когда эта семья никак не могла увеличить свою численность, тётя Ева ехидно замечала, что её нелюбимая невестка даже не способна к деторождению, забывая как-то, что и сама она никого ещеё не родила и осталась старой девой… Но уж таковы люди, даже хорошие, порядочные, как моя тетя Ева…
   Вполне понятно, что Сима отвечала тёте взаимностью, и наши с ней отношения не могли быть тёплыми. По этой причине я с большой неохотой разыскал квартиру Пети на Малой Арнаутской улице и нанёс его семье неожиданный визит.
   Вопреки опасениям, я был принят очень хорошо: мы выпили немного, неплохо закусили, разговорились. Мне поставили раскладушку, и я почти неделю ночевал у этих моих родственников.
   Днём старался у них не появляться: во-первых, не хотел их «объедать» (хотя своих денег было – «кот наплакал»), а во-вторых, не выносил бесконечные жалобы и болтовню неработающей дамочки, которая не могла смириться с этой «жалкой нашей жизнью» и непрестанно занималась «холей ногтей» на руках и ногах, «шестимесячным перманентом», как тогда называлась нынешняя «химка», (то есть завивка волос), покупкой и переделкой платьев и кофт. Мне, комсомольцу, это всё казалось типичной обывательщиной и мещанством.
   Но однажды днём, утомлённый солнцем и морем, я всё-таки решился прийти к моему временному убежищу и застал дома Симу. Она почему-то обрадовалась, засуетилась и предложила сходить в гости к упомянутым выше соседям – посмотреть, «как могут жить люди» …
   Впервые в жизни я увидел, как в условиях ещё не восстановленной от разрухи страны, бедности, острой нужды отдельные люди живут в роскоши, не отказывая себе почти ни в чём…
   Хозяин с хозяйкой, уже немолодые люди (так мне тогда казалось), встретили нас весьма гостеприимно и даже любезно.
   Сима тут же познакомила нас, сказала, что все меня зовут Шуриком, что я славный малый и, между прочим, медалист, что поступаю в политехнический. На стол поставили коньяк, вина разные, много деликатесных закусок. Обращали на себя внимание сервизная посуда и столовое серебро. Перед предстоящим ужином хозяин предложил мне осмотреть его жилище. Думаю, что и нынешние «новые русские» не постеснялись бы жить в такой роскошно оборудованной и обставленной квартире…
   Туалет, ванная и кухня были облицованы ещё не виданной мною керамической плиткой, всюду зеркала, никель; газовые плита и колонка сверкали белоснежной эмалью. В гостиной, спальне и кабинете хозяина стояла прекрасная мебель, полы устланы коврами, а стены увешаны картинами…
   Признаться, я был подавлен всей этой неожиданной роскошью и застеснялся своей, как мне вдруг тогда показалось, провинциальной и убогой внешности. Даже за стол было стеснительно садиться…
   Но хозяева были очень радушны, без нарочитости какой-то, запросто пригласили за стол, и я без особой внутренней борьбы сдался на милость богачам…
   После ужина хозяин пригласил меня в свой кабинет и как-то очень ловко и незаметно втянул в беседу, расспросил о моей довоенной жизни и родителях, о гетто, о  планах на будущее. О себе рассказывал скупо, но довольно доходчиво.
   Передо мной вырисовывался образ чрезвычайно ловкого и хитрого дельца, сумевшего в годы войны преуспеть и нажить приличный по тем временам   капитал.
   Видимо, в моих глазах он прочёл немой вопрос: окуда взялось у него это всё «добро»… Без всякого «политэса» он заявил, что всё это нажито упорным трудом и…серым веществом (он указал на свою уже изрядно полысевшую голову).
   Дело в том, поведал мне этот нувориш, что во время войны он работал в цехе по изготовлению парашютов в г. Ташкенте.
   Так как при раскрое куполов парашютов всегда оставались отходы парашютной ткани, которые списывались (якобы из-за невозможности их утилизации в то время на данном предприятии), то группа инициативных передовиков производства во главе с нашим героем, с разрешения, разумеется, высокого начальства, организовала полулегальный кооператив. Это теневое предприятие изготавливало из указанных отходов предметы ширпотреба: халаты, хозяйственные сумки, покрывала, платки и другие изделия.
   По  существу это был подпольный цех, где выполнялись красильные, пошивочные и отделочные работы. Готовая продукция бойко расходилась на рынке и в розничной торговой сети. Цех работал круглосуточно, а его руководство совмещало основную свою работу в парашютной фабрике, как меня уверял рассказчик, с ночной сменой в подпольном цехе…
   Таким образом, в результате самоотверженной работы на благо Родины и на своё личное благо наш герой сумел накопить определённый капитал, которым неплохо распорядился в первые послевоенные годы, когда вернулся в свою родную Одессу.
   Я не знал и не знаю до сей поры: что было правдой и вымыслом в его рассказе, но помню охватившее меня недоумение: зачем он мне всё это рассказывает и зачем пригласил меня в гости…(Как я потом догадался, Сима заранее согласовала этот визит с хозяевами…).
   План собеседования, видимо, состоял в вербовке меня в штат сотрудников нелегальной (а может, к тому времени уже и легальной) фирмы…Но ведь я был верноподданным комсомольцем!
   …После выслушанного рассказа и прямого вопроса хозяина: - « Зачем тебе сдался этот институт? Вот видишь, как я живу - без всяких институтов!..», я встал и начал откланиваться… Хозяин, прощаясь, посоветовал мне подумать над его предложением…
   Вот я и думаю над ним уже больше полувека – правильно ли поступил, отказавшись от предпринимательской карьеры… А вдруг получилось бы, и я сейчас уже был бы куда богаче Абрамовича и Потанина?.. Возможно, ездил бы в Лондон– смотреть футбольные матчи команды «Челси» …Или загорал бы в компании юных див на Канарах или Багамах…
   Но вероятнее всего – я бы уже давно сгнил в одном из лагерей Гулага…
Тема, которую я затронул, стара, как мир. Деньги, деньги, денежки… Кто они нам - друзья или враги?..
…13-го апреля 2004 года в телепередаче «Принцип домино» на канале НТВ обсуждалась эта животрепещущая тема. Вопрос участникам передачи и телезрителям был поставлен так: деньги портят или улучшают человека?..
   О деньгах столько говорено и написано, что, пожалуй, ничего нового и не придумаешь. Можно, конечно, привести интересные высказывания выдающихся людей о пользе и вреде денег. Но я приведу лишь несколько метких поговорок, отражающих роль денег не только в прошедшие времена, но и в настоящее время, (а вероятно, и в обозримом будущем...):
 « Деньги решают многое, а их отсутствие - ещё больше»;
«Когда деньги есть, как-то легче соглашаться, что не в них счастье»;
«Порядочные деньги редко водятся у порядочных людей»;
«Деньги всегда достаются честным путём, но для одних – своим, а   для других – чужим»;
«Хороните деньги в Сберегательном банке» (…);
«Сначала мы жили бедно, а потом нас ограбили» …(последние две привожу для затравки будущего разговора о гайдаро-чубайсовской рыночной и приватизационной реформах…).
…Тема о деньгах неисчерпаема. Затронул я её по нескольким причинам.
   Во-первых, она мне близка как пострадавшему вместе с миллионами других вкладчиков Сбербанка России и СНГ.
   Во-вторых, эта тема всё чаще становится полем сражения между теми, кто имеет очень мало денег, и теми, кто их имеет много или очень много.
   Сами по себе деньги, как всеобщий эквивалент затраченного количества и качества труда для производства товара, являются «объективной реальностью, данной нам в ощущении», то есть материальной субстанцией, которая не может быть ни хорошей, ни плохой, - так же, например, как динамит, как атомная или ядерная энергия, добытая человеком.
   Весь вопрос в том, для какой цели используются указанные средства. Поэтому противопоставление денег безденежью и на этой основе организация публичных диспутов, телевизионных передач и т. д. – это методологическая безграмотность, переходящая во вредное для общества в целом разжигание страстей и конфронтацию между различными слоями населения.
   На неправомерно поставленный вопрос может быть только один ответ: иметь деньги – хорошо, а иметь их много – ещё лучше!
   Правомерными же являются такие постановки вопроса: каким способом добыты деньги и на что они тратятся??
   Тут уж есть, о чём поспорить. Общеизвестно, что общественное разделение труда, появление частной собственности и государства (по Ф.Энгельсу…) послужило толчком к накоплению богатства у отдельных людей, развитию торговли и предпринимательства, постепенному переходу от одних общественных формаций к другим, более развитым.
   Венцом материального развития цивилизаций стал современный капитализм – со всеми его преимуществами: стремительным научно-техническим прогрессом, обилием материальных благ, динамизмом совершенствования систем государственного управления, развитием демократии, раскрепощением личности, мощным развитием информационного пространства и т. д.
   На данной стадии развития человечества ничего лучшего, к сожалению, ещё не придумано. Все доктрины общественного переустройства по коммунистическому образцу, идеалу, оказались историческими утопиями, не выдержавшими испытания временем.
   Они не решили две важнейшие задачи по созданию свободного и процветающего гражданского общества: обеспечение высочайшей производительности труда и, на этой основе, - изобилия материальных благ, а также освобождения личности от деспотизма власти и идеологических догм.
   К сожалению, современный капитализм, навязанный России в дикой форме кучкой авантюристов-реформаторов, на первых порах проявил свои худшие, а не лучшие качества. Но об этом, надеюсь, более подробно удастся поговорить в последней части моей книги, на конкретных примерах.
...А о деньгах можно добавить ещё то, что почти ни одна человеческая цивилизация без них не смогла обойтись: загляните в историю древней Греции, Ассирии и Вавилона, Персии, древнего Рима, древней Индии, древнего Китая и др. Исключения, пожалуй, составляют древнейший Египет и … сталинский так называемый «ближний круг», который успешно обходился без денег.  Но эти исключения лишь подтверждают правило.
   И везде способ накопления первоначального капитала был несправедливым – по понятиям бедных и слабых, но законным и справедливым -  по понятиям сильных и богатых…
   Более того, всем известно, что экономическое и военное могущество многих империалистических государств (Испании, Великобритании, Франции, Германии, Австро-Венгрии, США,) строилось первоначально и выросло на крови и костях многих народов, на насильственном присоединении их стран к метрополиям.
   Российская Империя в этом аспекте не была исключением, она также насильственным путем расширяла свои владения в Сибири, на Кавказе, в Крыму, в Средней Азии, в Восточной Европе и Прибалтике…
   Считаю поэтому, что почти у любой развитой общественной формации, у любого развитого государственного строя нет незапятнанной исторической биографии (разве что у первобытно - общинного строя, если не принимать во внимание его каннибальские увлечения…).
…Что касается другого аспекта: на что тратятся деньги и по каким критериям оценивать их обладателей (с точки зрения общественной полезности), то здесь дело обстоит намного проще.
Опыт капиталистических стран с развитой демократией и открытым гражданским обществом (США, Канада, Франция, Великобритания, Швеция, Финляндия, Норвегия, Япония и др.) показывает, что власть и крупный бизнес, то есть общественная элита таких стран, не говоря уже о среднем классе, отлично понимают веления времени и активно  строят и укрепляют социальное государство, в котором поддерживается баланс интересов всех слоёв населения, что позволяет практически избавиться от нищеты, от бедности. «Денежные мешки» там уже давно поняли, что создавать пропасть между бедными и богатыми – невыгодно, ибо чревато социальными взрывами с последующей разрухой всего созданного и накопленного.
…Извиняюсь, уважаемые читатели, я сильно отвлёкся…

Итак, я не соблазнился предполагаемой и возможной карьерой «цеховика», то есть теневого предпринимателя, не погнался за длинным рублем. Не так был воспитан, не было жажды обогащения и красивой и сытной жизни… Таким тогда было большинство молодёжи моего поколения.
   Поэтому я вернулся к моему доступному и приятному времяпровождению: пока моя подруга продолжала в мединституте сдавать вступительные экзамены, я целые дни гулял по Одессе, загорал на пляжах Ланжерона, Лузановки, Аркадии, Людсдорфа.
   А вечером отправлялся на свидание с любимой и прогулки при луне…
   Эта августовская неделя 1950 года была беззаботным и лёгким существованием, каким-то очаровательным сном, который оторвал меня от земли и вознёс к облакам… Я даже забыл, зачем я приехал в Одессу, зачем послал в Тулу свою огромную фототелеграмму…
    Где-то в глубине мозга слабый голосок мне шептал: -«Сходи на почту, проверь – не пришли ли из Тулы документы…». Но я был почему-то уверен, что они всё равно не успеют вовремя попасть мне в руки, и я уже не смогу в ближайшую пятницу представить их в приёмную комиссию политехнического института.
    В ту «чёрную пятницу» я всё же собрался и во второй половине дня (почему не в первой?!) сходил на почту. Оказалось, что эти документы уже сутки ждут моего появления. Вот как оперативно сработали тульские товарищи–и в военно-механическом институте, и на почте!
   Я тут же поспешил в приёмную комиссию «политеха».
 А там на закрытой входной двери висело объявление следующего содержания: « В пятницу …такого-то числа приём документов от абитуриентов будет производиться только до 12 часов дня, после чего приём заявлений и документов прекращается».
Как говорится, «финита ля комедия»!..
  Я, конечно, был обескуражен и огорчён, сильно раздосадован и ругал себя последними словами…
   В ближайший понедельник я всё-таки появился в институте и попытался уговорить секретаря приёмной комиссии принять мои документы, но мне был показан приказ за подписью самого В.В.Добровольского о прекращении приёма заявлений и документов. Пришлось отступить…
   Толкаясь в вестибюле института и прислушиваясь к многочисленным разговорам абитуриентов-неудачников, я узнал, что есть всё-таки спасательный круг в создавшейся ситуации. Таким кругом оказался Одесский мукомольный институт. Полное его название было таким: «Одесский институт инженеров мукомольной промышленности и элеваторного хозяйства имени И.В. Сталина».
   Позднее институт изменил своё название, и оно стало проще: «Одесский технологический институт», а после развенчания культа личности Сталина его имя было заменено именем Михаила Васильевича Ломоносова…
   Я подался в этот институт и сразу же, без проволочек, был зачислен на механический факультет. Начался новый этап в моей жизни.

АХ, ЭТА ОДЕССА!..

Мне было предоставлено место в студенческом общежитии. Наша комната находилась на четвёртом этаже большого жилого корпуса, всего в ней поселилось семь человек. Все имели право на стипендию, которая была весьма скромной – 190 рублей в месяц на первом курсе (для сравнения: на первом курсе политеха, куда мне не удалось поступить, стипендия составляла 290 рублей…).
   При такой стипендии большинству иногородних студентов, да ещё не имевших помощи от родных, приходилось очень туго. Многим студентам, чтобы «не сойти с дистанции», т.е. доучиться и закончить наш институт, надо было подрабатывать в различных местах – в морском порту, на главном рынке Одессы – знаменитом Привозе и т.д. (на нашей студенческом сленге – «халтурить»). И не случайно аббревиатура нашего института расшифровывалась ещё и так: Общество Инженеров, Ищущих Материальной Поддержки и Элементарной Халтуры (ОИИМП и ЭХ) …
   Из близких и заботящихся обо мне людей у меня практически оставались две тёти – папина родная сестра Дора Александровна Табачник, библиотекарь, бывшая преподавательница немецкого языка в средней школе, которая жила в Житомире и работала на научно-исследовательской станции хмелеводства, а также моя тётя Ева – родная сестра моей  бабушки , медсестра.
   Обе эти тёти меня очень любили и как могли, помогали материально. Конечно, их возможности были очень ограничены. Обе тёти получали зарплату по 300 рублей в месяц, а тётя Дора к тому же была инвалидом и еле передвигалась на своих подагрических ногах, поражённых болезнью во время жизни в эвакуации во время войны. Тётя Дора изредка переводила мне по почте накопленные 200-300 рублей, а тётя Ева посылала продуктовые посылки…
   В этих условиях было бы просто непорядочным с моей стороны – плохо учиться или легкомысленно тратить деньги, и я старался «не подкачать» моих благодетельниц.

Одесса – чудный город, источник неиссякаемого юмора и иронии. В этом городе противопоказаны были хандра, уныние, жалобы на тяжёлую и несносную жизнь. Хотя поводов для пессимизма в послевоенные годы было предостаточно, но считалось неприличным вслух кому-то постороннему жаловаться на жизнь.
   Уверяют, что этот широко известный еврейский анекдот родился именно в Одессе – первом городе-герое, вечно неунывающем, мудром и полном оптимизма:
   «На Дерибасовской старого Абрама встретили двое давних знакомых и спросили: - Ну, как поживаешь, как здоровье? – Не дождётесь! – ответил Абрам» …
   Одесса того времени была настоящим Вавилоном. Вряд ли какой-нибудь город Советского Союза мог с ней поспорить по национальному составу.
   Русские, украинцы, евреи, молдаване, армяне, грузины, казахи, поляки, азербайджанцы, греки – вот далеко не полный перечень представителей разных народов, которые учились в нашем институте – ну, прямо студенческий Интернационал! Правда, африканцев и арабов тогда ещё у нас не было…
   Одесса той поры была одним из самых крупных городов Украины (уступала по численности населения и площади, если не ошибаюсь, только Киеву и Харькову).
   В Одессе тогда проживало свыше 700 тысяч человек, но какие это были люди! Достаточно было поговорить с человеком пару минут, чтобы понять, что он не просто гражданин Советского Союза или даже Украины, а именно из Одессы…
   В Одессе функционировало полтора десятка высших учебных заведений, в том числе такие известнейшие, как высшее инженерное мореходное училище («Мореходка»), Одесская консерватория, политехнический институт, университет, медицинский   и финансово-экономический институты.
   Одесса была и есть настоящей Меккой для студентов: чуть ли не каждый десятый житель Одессы был студентом!
   Культурная жизнь в Одессе тогда кипела вовсю: в шести театрах, филармонии, цирке, на многочисленных открытых площадках и в клубах шли спектакли, концерты, представления. В многочисленных санаториях и курортах отдыхали и лечились десятки тысяч простых советских людей, завязывались тысячи знакомств и сотни любовных историй…
   Красой и гордостью Одессы был её замечательный оперный театр, пленявший посетителей как внешним архитектурным обликом, так и интерьером.
   Великолепный вестибюль, отделанный мрамором и зеркалами, помпезные мраморные лестницы, ведущие в партер и бельэтаж, золочёные орнаменты барьеров лож, сверкающие люстры редкой красоты, уютные кресла, обтянутые нежным бархатом, - всё это обвораживало посетителя, создавало особый, торжественный, праздничный настрой перед спектаклем, предвкушение неповторимости ожидаемого зрелища…
Многие всемирные знаменитости давали гастроли в этом театре.

МОЙ   ИНСТИТУТ

Наш институт хоть и не числился в грандах, но всё же был солидным учебным заведением с достойной биографией.
   Контингент студентов первого курса по уровню своей подготовки был исключительно многообразен: от медалистов-неудачников (типа меня) – до позавчерашних демобилизованных воинов Великой Отечественной войны, уже изрядно подзабывших курс средней школы; от ушлых и высокоразвитых местных юношей (коренных одесситов) – до деревенских парней из глубинки; от грамотных молодых людей, отлично сдавших вступительные экзамены, - до спортивных активистов, зачисленных в институт «по блату».
   Такое многообразие личностей создавало особый колорит студенческого общества – со многочисленными казусами, смешными историями, чрезвычайными происшествиями, интересными отношениями между самими студентами и между ними и преподавателями.

Институт наш состоял из трёх факультетов: технологического, механического и экономического. Готовил он инженеров-технологов, инженеров-механиков и экономистов  для мукомольной промышленности и элеваторного хозяйства, то есть для житницы страны.
   Хотя, как я уже отметил, этот институт не считался престижным, но дальнейшие события в экономике страны показали, что контингент этого рода специалистов становился довольно важным и востребованным. (Предстояло осваивать целинные и залежные земли, наращивать запасы зерна и муки в закромах Родины).
   Студенческая жизнь состояла из нескольких переплетающихся потоков: собственно учёба и взаимоотношения с преподавательским составом, администрацией института и его общественными органами; взаимоотношения между студентами во внеучебное время и свободное времяпровождение (спортивные состязания, культурные развлечения и отдых); приработки на стороне; интимная жизнь.
   Конечно, такое разделение весьма условно. В действительности же жизнь нашей студенческой молодёжи представляла собой   калейдоскоп событий – больших и малых; отношений – тёплых, дружеских и порой  - не очень приятных; успехов и разочарований и т.д.
   Об этой жизни с полной уверенностью можно сказать только одно: это был самый насыщенный, интересный и нескучный период моей жизни. Его невозможно, да и не нужно пересказывать в хронологическом порядке, поэтому дальнейшее моё повествование будет продолжено в довольно вольном стиле…

Первый в моей жизни студенческий учебный год начался с большой неприятности. В конце августа 1950 года, собрав от моих тётушек 100 рублей денег, я купил себе довольно приличный по тем временам импортный (кажется из ГДР) серый костюм.
   Нас в комнате общежития проживало тогда семь человек, мы были ещё недостаточно знакомы, комната фактически была проходным двором. В ней размещалось семь кроватей с панцирными сетками и ватными матрацами, семь тумбочек и один двустворчатый платяной шкаф-шифоньер –для верхней одежды.
   Мелкие личные вещи мы хранили в чемоданах, под кроватями. Свой новый костюм (ещё не ношеный!) я поместил на вешалке в шкаф, дожидаясь «парадного» выхода в театр со своей подругой. Каково же было моё потрясение, когда 12 сентября, попытавшись под вечер принарядиться, я обнаружил в шкафу мою пустую вешалку… Костюм исчез, вместе с 30 рублями, припрятанными в чемодане под бельем.
   Такое начало студенческой жизни на некоторое время отравило мое существование. Конечно, обидно было за пропавшие трудовые тётушкины деньги, конечно, жаль было утерянной возможности прилично выглядеть перед своей подругой…
   Но самым главным и неприятным была утрата доверия к моим соседям, коллегам-студентам. Подозрения разъедали душу, отогнать их было непросто. А жить-то дальше надо было, строить отношения – тоже… Хорошо, что я не поддался соблазну вызвать милицию и просить открытия уголовного дела. В этом случае было много шансов испортить навсегда отношения с моими товарищами по комнате и учебной группе. Пришлось пожертвовать малым ради большего – студенческой дружбы и солидарности.
   А жизнь покатилась дальше, как по наезженной дороге, на которой, правда, попадались порой ямы и колдобины…

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ

Первые месяцы студенческой жизни были приспособленческим периодом как в учёбе, так и в быту. Состав нашей комнаты в общежитии «утрясался», менялся, да и на всём учебном потоке весь первый семестр шла «усушка и утряска» студенческих рядов.
   Лишь после первой экзаменационной сессии всё более или менее стабилизировалось, обозначились лидеры и отстающие, отсеялись неуспевающие, конкретизировались симпатии и антипатии, появились различные увлечения или, как попозже их стали называть, - «хобби».
   В нашей комнате сложился маленький коллективчик и завязались дружеские связи. Позволю себе перечислить этот состав в порядке его расположения на кроватях, начиная от входа в комнату из общего длиннющего коридора:
первый слева от входа – я, потом Слава Мороз, за ним – Вася Лисицкий (все койки – вдоль левой стены); у окна, поперек комнаты, - Елизаров, в правом дальнем углу – Слава Супруненко, далее у правой стены – Толя Куянец, а в ближнем правом углу, за шкафом, располагался Наум Липовецкий.
   Мы с первых же дней сблизились, а затем и крепко сдружились со Славой Супруненко (Боеславом Михайловичем).
   Это был высокий светловолосый парень, с симпатичным продолговатым овальным лицом, прямым и острым взглядом, интеллектуальным лбом, твёрдым, волевым характером.
   Слава был необыкновенно изобретательным в инженерных вопросах, отличался пытливым и неординарным мышлением и высоко развитым чувством юмора.
Подбородок Славы украшала небольшая ямочка –признак, как говорят, сильного характера.
   Поэтому не удивительно, что Слава Супруненко моментально привлекал к себе людей. Но он был категоричен и резок в своих суждениях, насмешлив, и терпеть не мог серых и бесталанных людей. По этой причине многие от Славы после некоторого знакомства отдалялись и старались держаться подальше от его острого языка.
   Нас со Славой сблизило на первых порах то печальное обстоятельство, что оба мы пострадали от сталинских политических репрессий…
   О своём отце и матери я уже писал выше, а о славиных родителях мне было известно следующее: отец его – Михаил Супруненко был до 1937 года первым секретарём полтавского обкома партии и пострадал из-за какого-то неосторожного высказывания.
   Его расстреляли в том же году - как «врага народа». Славе тогда было семь лет, и его с матерью сослали на поселение в Караганду, один из островов «Архипелага Гулаг». Оттуда он и приехал в Одессу поступать в институт.
   Наша дружба продолжалась все годы учёбы в институте и ещё долгие годы после этого, но более подробно о  Славе Супруненко я расскажу попозже.
   Другой дружеской парой в нашей комнате был дуэт: Толя Куянец – Слава Мороз.
Это был очень странный дуэт.Толя закончил до института техникум с отличием, обладал прекрасным багажом памяти, был «технарём» от рождения, ему легко давались все технические дисциплины, и он в нашей учебной группе был - что называется «круглым отличником». Сам он был невысокого роста, с небольшим изъяном зрения (почти как у Савелия Крамарева), очень немногословный и сдержанный.
   Его новый дружок Слава Мороз был полной противоположностью Толе. Мороз попал в институт из сельской школы. Он был высокого роста, сутулым, нескладным в движениях, сильно заикался (особенно, когда волновался), с большим трудом сдал вступительные экзамены, после которых, если мне не изменяет память, не получил права на стипендию и жил на скудные средства от сельских родственников в виде маленьких денежных переводов и продуктовых посылок.
   Мороз держался за Куянца, как утопающий за соломинку… Толя был его надёжной опорой в учёбе, помогая в лабораторных работах, курсовых проектах и в подготовке к экзаменам. Оставаясь до конца выпуска из института типичным, как говорят сегодня, маргиналом, Слава Мороз отличался необыкновенным упорством и всё свободное время зубрил и зубрил, грыз гранит науки…
   Слава не без умысла, но очень заботливо относился к Куянцу во всех бытовых делах. Всегда первым занимал очередь на него в столовой и разносил подносы на двоих, всегда на двоих в библиотеке брал учебники, даже постель иногда застилал своему кумиру, ласково и постоянно называя его Толиком…Вот такой у них сложился студенческий симбиоз – почти как у рака-отшельника и актинии…
   О Науме Липовецком, к сожалению, мало что помню. Он был со всеми нами не очень общителен, держался замкнуто, что вполне соответствовало его положению в углу комнаты – за платяным шкафом… Если сказать обобщенно, - это был довольно неглупый и неплохой парень, учился хорошо, но ничем особым не отличался.
   Вася Лисицкий запомнился как типичный русский парень, открытая душа, с хорошим чувством юмора, весёлый и общительный. Отличался он небольшой «туговатостью на ухо», что нередко было причиной добродушных различных шуток и «подначек» с нашей стороны, что воспринималось Васей без видимых обид.
   Но Вася Лисицкий от всех нас отличался ещё и талантом прекрасного рисовальщика. Не говорю – художника, так как в те времена ещё плохо разбирался в этой терминологии. Однако Вася очень здорово рисовал карандашные портреты, пробовал акварель, привлекался администрацией института к оформительским работам.
   Не помню, где он хранил свою художественную продукцию. Ведь у нас в комнате практически не было свободного места. Но периодически мы видели васины   произведения и выражали ему своё искреннее восхищение, что воспринималось им со стеснительной, но довольной улыбкой.
   Но самой оригинальной личностью в нашей комнате, в нашей учебной группе (состоявшей из двух подгрупп по 14 человек) да и, пожалуй, на всём потоке, был седьмой сосед – Елизаров Евдоким.
   Это был крепкий, жилистый парень, среднего роста, худощавого сложения, с копной кудрявых волос на голове, серыми маленькими глазками, недоверчиво глядящими из  под нависших бровей.
   Елизаров, прежде всего, отличался своим довольно редким для городской среды именем. Произносить каждый раз при обращении его полное имя   в условиях урбанизированной студенческой среды, насыщенной к тому же одесским юмором, одновременно и язвительным, и добродушным, было сверх всяких сил…Да и длинно это было, и непривычно: Е  в  д  о  к  и  м…
   Поэтому после длительных заглазных дискуссий остановились на варианте: К и м, который у Елизарова не вызвал возражения. Был и другой вариант – Д у с я, например…
   Но при первом же произношении этого имени Евдоким окинул автора-шутника таким свинцовым взглядом, что этот вариант напрочь отпал. Однако за Елизаровым закрепилось на все годы учёбы другое имя-кличка: Гуго Карлович.
Если читатель помнит, есть у Лескова такой рассказ – «Железный характер», героем которого был обрусевший немец, который упорно, с необыкновенной настойчивостью, стремился ассимилироваться в русскую дореволюционную жизнь, освоить русские обычаи и ни в чём не уступать русским…
   Волею писательского пера этот немец по имени Гуго Карлович встретился на одном из званых обедов с русским попом, то есть с батюшкой, который зело борзо владел икусством застолья и мог кого угодно пересидеть за столом.
   Гуго Карлович смело принял вызов этого любителя выпивки, закуски и весеёлой шутки и начал с ним состязаться: кто больше съест блинов…
   Батюшка с необыкновенной лёгкостью отправлял в своё бездонное брюхо один за другим блины, а Гуго Карлович от него не отставал.
   Когда поп увидел, что немцу плохо и блин уже не лезет ему в рот, он предложил немцу мировую, но необыкновенный  упрямец Гуго только отрицательно замотал головой и продолжал в себя запихивать злосчастные блины. Финал был трагическим – Гуго помер от обжорства…
   Наш Елизаров отнюдь не был поклонником Гаргантюа, питался довольно скромно, но в упрямстве его нельзя было превзойти. Даже тогда, когда он чётко сознавал, что оно ему  во вред, он не отступал от невзначай вырвавшегося слова или втемяшившегося в него ошибочного убеждения…
   За то его и прозвали так – Гуго Карлович. Впрочем, в учёбе наш Гуго был весьма успешен и если что запоминал, то навеки… Но в житейских буднях Гуго часто становился излюбленной жертвой наших шуток и розыгрышей…
   Обычно зачинателями таких неблаговидных дел были я и Слава Супруненко.
   Однажды зашел спор: кто больше съест халвы за один раз… Мой   Слава вызвал на это состязание  Гуго Карловича, то есть Елизарова… Меня попросили быть при этом судьёй…(ловко я устроился, а?..).
   Купили, помнится, два килограмма тахинной халвы; в комнате, у стола набралось человек пятнадцать болельщиков, и поединок начался.
   Условием победы было следующее: кто раньше съест свою килограммовую долю…
   Сперва Слава взял бурный старт и обходил Гуго грамм на двести. Гуго же не торопился, обстоятельно пережевывал халву и невозмутимо поглядывал на своего соперника… Оба под восторженные возгласы болельщиков приближались к промежуточному финишу – 500 граммам халвы.
   Внезапно у Славы начались почти что родовые схватки, он вскочил, зажал рот руками и выбежал из комнаты… Не помню, успел ли он добежать до туалета…
   А Гуго, как ни в чём не бывало, продолжал спокойно, методично поглощать халву, приближаясь к намеченной цели – одному килограмму…
   Его лицо посерело, глазки совсем утонули под лохматыми нависшими бровями, но он не реагировал на наши призывы остановиться, запихивал в рот злополучную халву и, уже почти не разжёвывая её, с великим трудом проглатывал…
  Остановился Гуго лишь на отметке около 700 грамм – по нашей настойчивой просьбе…
   После такой внушительной победы за ним окончательно закрепилась его кличка.
   А другой эпизод раскрыл огромные волевые качества нашего Гуго уже на полном серьёзе, и при полном уважении к нему -  как необыкновенной личности.
   Когда наступила зима 1950-1951 года, и мы стали в комнате на ночь укрываться теплыми одеялами, кто-то из нас спровоцировал Елизарова на спаньё под одной простынёй…
   Он, бедняга, начал нам доказывать свою волю и закалку и почти всю зиму без насморка и чиха проспал под одной простыней.    Утром просыпался весь синий, но довольный, делал зарядку, в умывальной комнате обливался холодной водой и начинал нас, изнеженных засонь, будить и поднимать с постелей…
   Иногда по утрам, в выходные дни, Гуго позволял себе подольше на часок поспать, и мы из жалости, осторожно, чтобы не разбудить, укрывали его одеялом, а он рассержено потом допытывался: кто именно ему устроил такую «подлянку» …
   Шутки – шутками, а я уверен, что такие Елизаровы и океаны покоряли, и полюсов планеты достигали, и фашистов побеждали в Великую Отечественную войну…

НЕБОЛЬШОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

Cмешанный жанр моего повествования (мемуарная публицистика) имеет то преимущество, что автор может произвольно переключаться с одного события на другое, игнорируя порой хронологическую их последовательность, а также отвлекаться на интересующие его темы в контексте излагаемого материала.
   Однако такой жанр имеет свои трудности и подводные камни, заключающиеся в свободе выбора сюжетной линии, которая заинтересовала бы читателя.
   А ведь бессюжетное повествование превращается нередко в подобие некоего трактата на отвлеченные темы, которые неинтересны читателю и его утомляют.
   Мне в этой книге, наверное, не удастся избежать «подводных рифов», но я утешаю себя сознанием того, что всё, о чём пишу – это правдивая и искренняя исповедь прожитых времён, какая-то маленькая страничка летописи нашей трудной и неоднозначной, но интересной советской и постсоветской жизни.
   Возможно, за давностью времени я не избежал отдельных неточностей в изложении фактов, но уверен, что такие мои огрехи   не исказили ни сути описываемых событий, ни образов моих героев…
Что касается порой пространных размышлений, то уж здесь приглашаю поспорить – вместе искать истину…

ОДЕССКИЕ «ПРИКОЛЫ»

Итак, - Одесса начала пятидесятых годов…
   Трудно состязаться в описании этого замечательного города с известными мастерами пера и разговорного жанра. Да я и не ставлю перед собой такой задачи.
   Просто этот город у «самого синего моря» вонзился навсегда сладостной занозой в моё сердце, там осталась моя первая любовь, там я пережил все трудности и радости студенческой жизни, там я получил на всю оставшуюся жизнь мощный заряд оптимизма, чувства юмора и иронического отношения к себе и людям!
Впрочем, продолжу своё повествование о нашей студенческой жизни тех лет…

Зима 1950-1951 года выдалась на одессчине небывало суровой.
   В середине января выпал такой снег, которого старожилы и не помнили. Высота снежных заносов достигала полутора-двух метров. Движение городского транспорта было парализовано. Почти всё взрослое население вышло на очистку улиц от снега и его вывозку.
   Мы, студенты ОИИМП и ЭХ, несколько дней расчищали улицы и трамвайные пути от снега. После такого снегопада долго держалась морозная погода, в результате чего даже замерзла прибрежная полоса моря на многие сотни метров, что бывало всего несколько раз в истории Одессы.
   Зимнюю сессию вся наша комната сдала на стипендию, от чего у всех было хорошее настроение во  время рано наступившей весны.
   Я уже рассказывал, что материальное положение у подавляющего большинства студентов было очень трудным. Относительно благополучно жили лишь местные студенты, то есть коренные одесситы. Остальные «перебивались» за счёт небольшой стипендии, случайных приработков и материальных подкреплений от родственников (как правило, – очень несостоятельных…).
   Запомнился мне такой яркий студенческий персонаж, как инвалид Великой Отечественной войны Тимофей (мы его звали просто – Тимоха).
   Это был белокурый гигант весом примерно в полтора центнера, лишившийся в результате боевого ранения полностью (до плеча) одной руки.
   Тимоха из-за инвалидности поступил на экономический факультет, где не надо было заниматься черчением. Приняли его, как бывшего участника и инвалида ВОВ, без экзаменов и установили стипендию, кроме которой он ещё получал пенсию по инвалидности. Жил Тимоха с нами, в общежитии. Но его совокупного дохода едва хватало на жизнь, так как ему приходилось много есть.
   Обычно Тимоха в нашей студенческой столовой садился за стол в одиночестве, так как в его меню входило, как правило, две-три полные тарелки супа, два-три вторых блюда и пара-тройка компотов или киселей (а чаще – чая). Без такой заправки он не в состоянии был поддерживать рабочий тонус своего организма. Можно только восхищаться терпением и мужеством этого человека, сумевшего в таком состоянии продержаться пять лет и закончить институт!
   А мы, более молодые, здоровые и хитрые, находили разные пути для некоторого подкрепления продовольствием.
Одним из них был коллективный поход на одесский Привоз.

Вы, уважаемый читатель, не знаете, что такое Привоз?? Мне вас искренне жаль!
   Ведь это настоящее сердце одесского обывателя, одновременно – это и его чрево, это и его язык и ещё многое, многое… Сегодня этот огромный продуктовый рынок официально именуется так: Одесское коммунальное предприятие «Рынок Привоз».
   А в наши времена это был крупнейший в городе базар, продовольственный рынок, на котором кроме продуктов можно было купить и ещё кое-что…
   Конечно, по разнообразию и количеству «шмоток» Привоз не мог, да и не намеревался, соперничать со знаменитой одесской «барахолкой». Но кое в чём Привоз мог ей дать фору. Например, если вам надо было купить…атомную бомбу, то бесполезно было ехать на «барахолку». А на Привозе вам бы её запросто продали - да ещё на блюдечке с голубой каёмочкой…
   Привоз располагался недалеко от вокзала (и сейчас он, слава Богу, никуда не сместился!), в одной из самых многолюдных и центральных частей Одессы.
От нашего института до него пешком было 10-15 минут хотьбы.
   Обычно коллективную нашу продразвёрстку мы совершали по воскресеньям, командой в 4-5 человек. Возглавлял эту команду часто студент нашей группы Юра Филипповский.
   Сам он был из села Ливны, что под Воронежом, но по всем статьям подходил под определение «чистокровный одессит», так как весь искрился юмором и был необыкновенно изобретателен по части разных хохм, розыгрышей и придумок.
   Юра был талантливым артистом и мог мгновенно перевоплощаться из одной роли в другую. При этом его богатейшая мимика действовала на собеседника лучше всяких слов, а обаятельная, подкупающая улыбка и чуть насмешливый и лукавый взгляд голубых глаз в сочетании со стройной, худощавой фигурой вызывали к нему невольную симпатию и доверие…
   Самым любимым объектом нашего похода были молочные ряды Привоза.
   Читателю, вероятно, нетрудно догадаться, что все члены команды предварительно не завтракали, ибо состояние «натощак» было мощным стимулом для успешного проведения задуманной операции…
Весь спектакль купли-продажи сметаны выглядел так:
   Юра, а за ним мы, цепочкой, - медленно и степенно начинали двигаться вдоль сметанного прилавка.
   В руках у нашего лидера была прижатая к груди, вся на виду, пустая стеклянная двух- или трехлитровая банка; у каждого их нас в руках тоже были пустые стеклянные банки различной емкости, с крышками.
У всех был очень нерешительный вид, мы изображали полную растерянность при виде множества вёдер и глиняных кринок со сметаной.
   Крикливые и решительные базарные бабы при нашем появлении тотчас стали наперебой нас зазывать и в протянутых руках предлагать (кто - в плошках, а кто - в стаканах или ложках) попробовать именно их сметанку.
   Мы останавливались, пробовали, совещались, ещё пробовали, возвращались, медленно продвигаясь всё вперёд и вперёд, постепенно наполняя свои желудки свежим, вкусным и живительным молочным продуктом…
 Для «близира» приходилось одному или двоим из нас покупать по поллитровочке сметаны – чтобы бабы-недуры не заподозрили неладное…
   После такого капитального похода по сметанному ряду мы с удовлетворением чувствовали, что «заморили червячка» и переходили в овощные и фруктовые ряды, где с успехом повторяли в несколько видоизменённом виде свои театральные номера…
   Одесский Привоз всегда заряжал оптимизмом и верой в светлое будущее… В то послевоенное время, когда страна еле-еле выкарабкивалась от разрухи, голода и лишений, когда государственные магазины были практически пусты, Привоз был каким-то чудесным оазисом, где каждый, в меру полноты своего кармана, мог удовлетворить любые аппетиты.
   Меня особенно привлекали рыбные ряды, куда биндюжники на широких телегах с резиновыми колесами привозили огромные плетёные круглые корзины с морской и речной рыбой.
   Телеги эти тянули невозмутимые, слоноподобные лошади-тяжёловесы. Я любил наблюдать, как разгружают эти телеги и растаскивают рыбу по прилавкам.
   Особенно запомнилась мне разноска огромных камбал, которых я такой величины больше в жизни никогда не встречал. Когда я рассказываю кому-то, что с фотографической точностью моя память зафиксировала, как грузчики тащили на спине, словно кули, 20-30 килограммовые туши таких камбал, держа рыбу за жабры, мне даже одесситы не верят…
   Такие камбалы были толщиной 8-10 сантиметров, рубщики их разделывали на куски по 1.5-2 килограмма, а любители полакомиться этой рыбкой их охотно покупали, - тем более что это обходилось гораздо дешевле, чем мясо или птица.
   Мы, студенты, иногда в складчину, покупали огромную камбалу, жарили «камбалятину» на общежитейской кухне, и запах от неё будоражил всё общежитие. Ели эту рыбу преимущественно в холодном виде – такой она была плотнее по консистенции, и вкусом и видом напоминала курятину…
   Вот какие «рыбные» анекдоты, например, рождались на одесском Привозе:
- «Подходите, покупайте! Кефаль! Форель! Камбала!
-Свежая?
-Живая!!
-А почему она не шевелится?!
-Потому что спит!!!
-А пахнет почему??
-Послушайте, молодой человек – когда вы спите, вы отвечаете за свои действия?!».
   А ещё я любил отираться среди торговок живыми курами (на Привозе говорили: к у р я м и).
    Меня всегда забавлял разговор между привередливыми одесскими домохозяйками, которые выбирали кур, дуя почему-то им в попу, и по одним им известным признакам определяли качество предстоящей покупки.
   Часто на этой почве между торговками и покупательницами возникали жаркие перепалки, переходящие в потасовки…
   Помню анекдотический случай, когда одна женщина до того измучила торговку, выбирая пару живых цыплят, что та задрала подол платья, обнажив свою толстую задницу, и на весь Привоз заорала:
 - «Ты бы мне ещё сюда подула!..».
   В общем, Привоз – это ещё и Одесский Большой Театр под открытым небом, каким я его и запомнил на всю оставшуюся жизнь… В этот театр можно было ходить в любое время, бесплатно, и всегда возвращаться с хорошим настроением, если не обманут и не украдут (а это нередко бывало…).
   В одесских магазинах в то время поражало изобилие только одного продукта - консервов «Снаtka» (крабов, в собственном соку).
   Этот деликатес в виде огромных пирамид заполнял прилавки и витрины почти всех гастрономов и продуктовых магазинов. Стоила баночка таких крабов что-то около 50 копеек. Это была вполне божеская цена, но до сих пор не могу понять, почему одесситы, включая и нас, студентов, очень редко пользовались таким лакомым блюдом…
   Трудным вопросом для меня остаётся до сих пор источник продуктового изобилия Привоза…
   Если в стране был острый дефицит продуктов, о чём свидетельствовали пустые полки и витрины магазинов, то откуда на главном одесском базаре водилось мясо, колбасные изделия, молоко и молочные продукты, рыба, овощи и фрукты, фуражное зерно для скота и т. д.?
   Напрашивается вывод о существовании в то строгое сталинское время так называемой «теневой экономики», которая держалась на «частниках», «цеховиках», сумевших выживать в чрезвычайно сложных политических и экономических условиях.
…Самым распространённым видом общественного транспорта в Одессе был, конечно, трамвай. Почему – конечно?.. Да потому, что на нём без особенного риска можно было ездить безбилетником, а таких было пол- Одессы…
   У большинства трамвайных вагонов тогда двери не закрывались (во всяком случае, – весной, летом и осенью), и молодёжь гроздьями облепляла трамвайные подножки и задние бампера трамваев. Какие уж там билеты!..
   В сторону Большого Фонтана, по Канатной, где располагались через каждые несколько сот метров так называемые «станции» - небольшие дачные посёлки с маленькими морскими пляжами – ходили специальные трамвайные вагоны.
   Это были по существу передвижные открытые веранды, где не было окон (вместо них – открытые проёмы), и летом прокатиться на таких трамваях было сплошным удовольствием…
   Впрочем, и в  битком набитых в часы пик классических трамвайных вагонах редко когда можно было скучать. Одесситы ведь - весёлый народ и любят побалагурить по поводу или без повода…
   Вот, например, одна из типичных перебранок пассажиров, свидетелем которой я был.
   Женщина входит в трамвай с собакой на заднюю площадку, где теснится народ, трамвай трогается. Другая женщина делает первой замечание:
- «Вы бы собаке хоть намордник одели!
-Это вам, женщина, надо надеть намордник! Собака смирная, стоит и молчит, вас не трогает, а вы хуже её гавкаете!»

В номенклатуру наших любимых студенческих развлечений входили розыгрыши. На первом курсе, когда мы ещё как следует не «ободессились», они были весьма примитивны.
Ну, скажем, подошло 1-е апреля. Вся студенческая братия засуетилась, забегала – как бы кого-нибудь посмешнее «купить» …
   Наша комната (правда, не тем составом, который я выше описал, а изначальным, стартовым), несколько раз применяла такой трюк: над входными дверями комнаты прикреплялся элементарный презерватив, наполненный водопроводной водой. С помощью шпагата он был связан с дверью, открывавшейся в коридор таким образом, что при открытии двери этот пузырь лопался, и все его содержимое выливалось на голову вошедшего…
   Приготовив такое устройство с раннего утра, мы затаивались и с напряженным интересом ждали свою жертву. Первые опыты проходили успешно, и за один день набиралось три-четыре пострадавших от таких первоапрельских «шуточек»…
   Но затем этот номер получил широкую огласку, и репертуар пришлось сменить… Подобные розыгрыши были «для внутреннего употребления», то есть для студентов.
   А вот пример розыгрыша в «экспортном» варианте, который применяли неоднократно мы с Юрой Филипповским в самом центре Одессы, у Преображенского собора.
Главным действующим лицом при этом был прирождённый артист - Юра, а я играл роль ассистента. Происходило это таким образом.
   Обычно под вечер, мы вдвоём останавливались на дальнем тротуаре, напротив упомянутого собора, и Юра, мастерски жестикулируя рукой в направлении крыши и куполов этого культового здания, стал взахлёб, громко, привлекая внимание прохожих, выкрикивать мне:
- «Клянусь, я их только что видел там! Поп в чёрной рясе бегал за чёртом, а он, паразит, прыгал от него с купола на купол!..».
   Уже через несколько минут вокруг нас начали собираться разные ротозеи и просто любопытные обыватели. Они вертели головами, внимательно смотрели то на купола, то на мистификатора Юру, который иногда до того входил в раж, что даже я начинал верить в подлинность этой погони попа за чёртом…
   Дальше действие разворачивалось так: к собравшейся группе подходил бородатый мужик-украинец и, постояв пару минут, громким басом изрекал:
- «Та шо ви iх слухаете, люди добрi? Як же можно так пригать з одного купола на другий?!».
Это уже был счет 1: 0 в нашу пользу, так как даже такой  мужицкий авторитет не сомневался, что поп бегал за чёртом, он лишь сомневался в их акробатических способностях…
   А любопытные всё прибывали… Разгорался нешуточный спор – можно или нет прыгать с купола на купол. Одни стояли на том, что для чёрта – это раз плюнуть, а другие – что батюшка, пожалуй, слишком тяжеловат для таких трюков…
   Игра явно склонялась в нашу с Юрой пользу, но вдруг появлялся, как назло, один старичок-еврей, внимательно всматривался в Юрино лицо и взяв его крепко за пуговицу куртки, вкрадчиво так, но  чтобы все слышали, говорил:
- «Молодой человек, шото лицо ваше мне так знакомо…Это не ви пару дней назад здесь…». Юра мгновенно прерывал этот опасный монолог:
- «Папаша, по этому вопросу обращайтесь к моему ассистенту!» и, подмигнув мне, подталкивал старичка в мою сторону. Я брал его прочно под локоток и быстро отходил с ним в сторону, «от греха подальше»…
   А спустя несколько минут мы с Юрой,   довольные разыгранным спектаклем, наблюдали со стороны, как созданная нами группа любителей чудес, то убывая, то возрастая количеством голов, ещё долго рассказывала и показывала, как поп гоняется за чёртом…

ЯЙЦА, ПИВО, ВИНОГРАД…

Продолжая продовольственную тему, не могу обойти такой существенный источник студенческих калорий, как продуктовые посылки родственников.
   Сердобольные родители, бабушки и тётушки систематически подкрепляли нас нескоропортящимися продуктами, отрывая от себя долю своих скромных заработков.
   Самым распространённым продуктом, конечно, было украинское сало. Прочесноченое, проперченое, хорошо просоленое, с мясными прожилками, оно вдохновляло нас на учёбу, труд и …любовь. Моя тётя Ева тоже присылала сало, но больше увлекалась куриными яйцами (помните, я обещал вам рассказ про это в довоенной части моих воспоминаний?..).
   Обычно тётя один раз в месяц присылала мне посылку с 60 куриными яйцами, хорошо упакованными в фанерном ящичке. Яички были завернуты в бумагу, а промежутки между ними были тщательно заполнены деревянной стружкой или опилками…
    Конечно, по-первости эти яички вносили приятное подкрепление нашему комнатному «общаку». Нередко, в воскресный день, перед вылазками в город, я готовил на всю комнату в общежитейской кухне солидную яичницу – на 15-20 яиц, и мы за общим столом её с аппетитом уплетали вместе со шкварками из свиного сала…
   Запив это блюдо крепким сладким чаем, мы разбегались, – кто куда, по своим делам. С учётом того, что я себе примерно через день также готовил яичницу из двух яиц, можно себе легко представить, как скоро мне надоели эти куриные яйца…
    А заботливая тётя Ева все продолжала слать эти посылки, которые доставляли ей немало хлопот – с покупкой, упаковкой яиц и почтовыми расходами в Балте.
   Поэтому я стал в письмах просить её устроить перерыв в яйцеснабжении, заверяя, что мне в Одессе по мере надобности можно не дороже, чем в Балте, купить яйца, и ей незачем беспокоиться.
   На что она мне отвечала, что я ещё молодой, нуждаюсь в белковой пище, а ей, мол, доставляет удовольствие заботиться обо мне и т. д., и т. п…. И с прежним упорством она продолжала слать эти надоевшие не только мне, но и всей нашей комнате, куриные яйца.
   Дело дошло до того, что я рассердился и однажды, после получения очередного почтового извещения, твёрдо решил не ездить на почту за посылкой…
   Получив с промежутками в пару недель несколько повторных извещений и не отреагировав на них, я успокоился и уже забыл было про эту посылку…
   Но однажды меня вызвали в  деканат и секретарь мне показала письмо из Одесского почтамта на имя ректора института. В нём содержалась убедительная просьба - разыскать адресата и вменить ему в обязанность получить свою посылку со скоропортящимися продуктами, так как их дальнейшее хранение на почте представляет опасность для персонала почты и нарушает режим её работы…
   На письме стояла грозная резолюция декана: «Табачнику А.Д.! Срочно заберите свою посылку, иначе вопрос будет передан в комитет комсомола!».
   Я, как говорится, «замандражировал» и быстренько отправился на почтамт. Там меня встретили с нескрываемой ненавистью, смешанной пополам с какой-то радостью людей, избавляющихся от обуви, натёршей мозоли…
   Ко мне вышел какой-то начальник, велел заполнить бланк и уплатить штраф за ненормированное хранение посылки. Я заартачился, но  когда вокруг меня стала собираться толпа почтовых служащих со зловещим блеском в глазах, мне пришлось сдаться…
   Меня проводили в камеру хранения невостребованных посылок. Уже приближаясь к ещё не открытой её двери, я учуял своим острым обонянием бьющий в нос смрадный запах…
   Какая-то героическая работница открыла дверь, бегом, заткнув нос платком, вынесла мне злосчастную посылку и мигом убежала от меня. А меня внезапно охватила жуткая тошнота…
Я стремглав выбежал из почтамта на улицу и поставил посылку на тротуар. Отдышавшись, отыскал мусорную урну и опустил в нее посылку.
   С тех пор минуло полвека, и у меня лишь несколько лет назад рассосалась стойкая неприязнь к куриным яйцам…
   Если же «закруглять» продуктовую тему, то надо прямо сказать, что уже на старших курсах, приспособившись к городской приморской жизни, наша студенческая братия питалась довольно сносно – вкусно и разнообразно.
   Сказывалось южное обилие овощей и фруктов, а также рыбы. Особенно много мы съедали винограда.
   Когда со Славой Супруненко мы шли на центральный стадион смотреть футбол (в парке Шевченко), то обычно покупали двухкилограммовые кульки чёрного винограда, и в течение двух часов каждый из нас легко расправлялся с такой солидной порцией этой замечательной ягоды. Нередко мы буквально обжирались виноградом - благо он стоил, если мне не изменяет память, 30-40 копеек за 1 кг.
Но самым любимым пиршеством было, конечно, пивное застолье…
   Нередко весной, по выходным дням, мы забирались в пивной бар на Дерибасовской, заказывали по две-три кружки чудесного холодного пивца с варёными в солёной воде покрасневшими раками и отводили душу…
   А затем, под лёгким хмельком, медленно бродили по Дерибасовской - главной одесской улице, вдыхая удивительную смесь запахов – цветущих акаций, женских духов, сигаретного дыма, жареных шашлыков и доносящегося ветерком запаха моря…

БРЮКИ -КЛЁШ

В первые месяцы студенчества мы были одеты - кто во что горазд, то есть так, как привыкли в школьные годы и в зависимости от располагаемого достатка.
   Но позже, на втором и третьем курсах, по мере роста благосостояния и приобщения к моде, а главное – из-за стремления понравиться женскому полу, экипировка многих из нас стала резко меняться.
    Я, например, в первый год студенчества большую часть времени года (за исключением лета) носил темно-синие галифе-штаны, заправленные в мягкие хромовые сапоги. Верхней одеждой служил полу-френч военного покроя, под который я одевал толстый светло-коричневый свитер. Не могу сейчас точно сказать, из каких соображений я выбрал такой наряд…
   Однако в то время у нас в институте училось и заканчивало учебу много демобилизованных воинов, участников ВОВ, одевавшихся подобным образом (вероятно, остатки прежнего обмундирования?). А может быть, подсознательно мы хотели походить хотя бы внешне на нашего великого вождя?..
   Сапоги у меня всегда были в образцовом порядке: хоть глядись в них, как в зеркало.
   А уже на третьем курсе пошла мода на морскую одежду. Пожалуй, большинство студентов нашего потока носили морские брюки клЁш из плотного чёрного драпа.
   Каждый старался перещеголять друг друга шириной гач. Самым популярным размером нижней части штанины были 28 сантиметров. Я лично предпочитал 30 см. Но самые супер-модники щеголяли гачами шириной 32-33 сантиметра, что считалось тогда дерзким вызовом обществу и предметом особого беспокойства институтского комитета комсомола…
   Эти брюки мы холили, как иные дамочки – свои пальчики на руках и ногах. Почти каждый день их тщательно чистили щёткой, а перед «выходом в общество» (в кино, на танцы, на свидания) их интенсивно обрабатывали мокрой щеткой и клали на ночь под себя между матрацем и панцирной сеткой – на разглаживание…
   Такие морские брюки непременно носились на широком ремне из натуральной кожи с весьма внушительными и замысловатыми пряжками. По пряжкам часто судили о степени «крутости» характера владельца ремня…
   Верхней частью морского «гарнитура» нередко был настоящий морской бушлат из такой же ткани, что и брюки. Под бушлатом, как правило, носилась морская полосатая тельняшка. Вот только бескозырку почему-то не могу вспомнить ни у кого на голове…
   (Именно так, по-морскому, долгое время одевался мой незабвенный друг Слава Супруненко).
   Приобретали мы такую одежду на «барахолке» (в Одессе она называлась «толкучкой»). Там же мы охотились за ремнями и пряжками.
   В 1954-55 годах мода вновь переменилась. Одесская толкучка, игравшая в то время и роль городского Дома моделей, предлагала молодёжи сногсшибательную новинку – американские джинсовые костюмы.
   Ах, какая это была фантастическая одежда! Представьте себе стоящий сам по себе, безо всякого манекена или поддерживающего каркаса, буквально на честном слове или с помощью спец-состава ткани, голубой джинсовый костюм из куртки и брюк!..
   Стоит, как вкопанный, и издевается над нами своей стоимостью – от двух до трёх тысяч рублей… Не могу вспомнить из нашей студенческой братии никого, кому по карману тогда был такой костюм…

СПОРТ  и  РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Однако вернусь немного назад, ко второму курсу учёбы…
   После адаптации к студенческому сообществу, когда многие из нас стали понимать: что к чему, разобрались в характерах товарищей по учёбе, в характерах преподавателей, стали выявляться их сильные и слабые стороны, пристрастия, симпатии и антипатии, увлечения и развлечения.
   Мы со Славой Супруненко много свободного времени отдавали стрельбе из мелкокалиберной винтовки. Надо отметить, что в те времена Одесса была чрезвычайно спортивным городом, так как в ней было много высших и средних учебных заведений, многочисленное студенчество, а государство и общественные организации – профсоюзы, комсомол, ДОСААФ и другие – всемерно поддерживали развитие спорта и физкультуры среди молодёжи.
   Наша институтская стрелковая секция довольно высоко котировалась в городе.
   У нас был отличный 50-метровый тир, проводились регулярные тренировки и соревнования, которые поощрялись нашей военной кафедрой.
   В течение одного года мне удалось выполнить норму второго разряда по стрельбе из «мелкашки», а Слава стал классным перворазрядником, а впоследствии – страстным и успешным охотником.
   Другим моим увлечением были шахматы; в этом виде мне тоже удалось тогда добиться второго разряда. Правда, шахматы у нас в институте были на задворках, в то время как в Одессе тогда был шахматный бум, и уже гремели имена таких талантливых шахматистов, как Геллер, Столяров и другие.
   Но не ошибусь, если скажу, что спортом № 1 тогда у нас в институте, да и   во всей Одессе, был волейбол.
   Этому способствовало проведение у нас в городе первенства Советского Союза по волейболу в высшей лиге, после которого мы все буквально неизлечимо заболели волейболом.
Одни из нас стали игроками довольно высокой квалификации, профессиональными спортсменами, о которых расскажу чуть пониже, другие – любителями дворового и пляжного уровня, а третьи, как я, - чуть ли не фанатичными болельщиками.
   Волейбольная команда нашего института под названием
«Наука» была постоянным претендентом на звание чемпиона Одессы и вечным соперником другой замечательной команды – одесского «Медика», в котором играл тогда молодой, красивый, гибкий и ловкий, как пантера, талантливейший Георгий Мондзолевский, которого мы ласково называли – Жорик.
   Мондзолевский впоследствии стал выдающимся советским волейболистом, чемпионом мира и Олимпийских игр, заслуженным мастером спорта, капитаном сборной СССР, играл много лет за столичный клуб ЦСКА в амплуа разводящего и защитника.
   А в наше студенческое время это был обаятельный белокурый парень среднего роста, великолепного сложения, со спокойным и приветливым характером, высоколобый спортсмен-мыслитель. Мы все его обожали, наблюдая за частыми тренировками, в которых он участвовал вместе с волейболистами нашего института – его коллегами по  сборной Одессы.
   А этими коллегами были аспирант Греков (капитан сборной) – мощный атлет, высокорослый «забойщик», мастер спорта, а также будущие отличные мастера сборной СССР – коренные одесситы Марк Барский и Анатолий Нефедов.
   Марик был надёжным защитником и филигранным разводящим (пасовщиком), а Толик был универсальным игроком – отлично играл и в защите, и   в нападении.
   Оба они – Барский и Нефедов – учились со мной в одной подгруппе, и я был всегда хорошо информирован о всех новостях Большого волейбола.
   Толя Нефедов, несмотря на участие в многочисленных соревнованиях и сборах, учился весьма серьёзно и исправно, неплохо закончил институт. А вот Марик Барский оказался «вечным студентом»: каждый курс он одолевал по два-три года, так и не добравшись до финиша нашего потока…
   Мне и многим сокурсникам он запомнился как исключительно весёлый и находчивый парень, выдающийся «хохмач» и анекдотчик (ниже я расскажу немного об этом).
   А ещё мне вспоминаются игры всесоюзного первенства по волейболу, где упомянутые выше наши герои сражались за Одессу с такими волейбольными гигантами, как ЦСКА и московское «Динамо», в которых играли корифеи: Рева, Щербаков и другие выдающиеся мастера.
   Особенно поражал меня, да и всех болельщиков, Константин Рева, феноменальные прыжки которого над сеткой и короткие пушечные удары по мячу буквально обескураживали соперников.
…Другим довольно популярным видом спорта тогда был бокс. Помню, как одно из   всесоюзных соревнований профсоюзных спортивных обществ проводилось тогда на стадионе «Спартак», при многотысячных зрителях. Мы со Славой Супруненко сидели невдалеке от ринга и хорошо видели лица боксеров.
   Один из боёв между легковесами проходил в открытом стиле. Это больше походило на драку, нежели на бокс. Тогдашние правила и судейство сильно отличались от современных.
   (Если сейчас боксёрский поединок может быть прерван из-за повреждения брови или появления какой-либо солидной кровоточащей ссадины на лице боксера, то в те времена было по-другому).
   На поединок отводилось 3 раунда по 3 минуты и до победного конца – независимо от полученных увечий…
   Так вот, в упомянутом бою оба боксера расквасили друг другу физиономии уже в первом раунде, а во втором раунде бой продолжался с удвоенным остервенением, и по цвету маек и трусов (тогда боксировали в майках) уже нельзя было отличить обоих боксеров друг от друга…
   В третьем раунде силы почти совсем покинули соперников, и они наваливались друг на друга «в обнимку», обмениваясь редкими и вялыми ударами по спинам, а судья, тоже весь измазанный в их крови, никак не мог разнять уже обессиленных и невменяемых боксеров…
   Весь ринг был в кровавых отпечатках боксёрских ступней, публика свистела и неистовствовала от возмущения и требовала прервать поединок. Но это омерзительное зрелище прекратилось только после удара гонга и истечения времени третьего раунда…
   После такого умопомрачительного бокса я много лет не интересовался этим видом спорта, а интерес к нему возродился и продолжается у меня с приходом в большой бокс прославленных боксёров-тяжёловесов: Мохамеда Али, Формена, Холифилда, Тайсона, Льюиса, братьев Кличко и, конечно же, замечательного боксёра современности, гордости отечественного спорта – Кости Дзю.

В числе других развлечений нашей студенческой молодёжи были ежевоскресные вечерние танцы на открытой танцплощадке, боление в спортивном зале на баскетбольных и  волейбольных институтских соревнованиях (преимущественно в зимнее время), посещение театров, кино, цирка и, конечно же, морские купания и загорание на пляжах.
   За пять лет учёбы мне довелось увидать немало интересных зрелищ, спектаклей, кинофильмов. Точно не помню, в каком году, у нас в институте выступал со своими психологическими опытами знаменитый и даже уважаемый Сталиным Вольф Мессинг.
   В одной из аудиторий с амфитеатровым расположением студенческих «парт» Мессинг, к нашему изумлению, с завязанными глазами в любом ряду находил спрятанные при всех предметы, а также отгадывал любые загаданные при свидетелях шести- и семизначные числа…
   Я с огромным интересом наблюдал за съёмками киноленты «Адмирал Ушаков» с Переверзевым  в главной роли (кажется, на пляже «Отрада»); был на концерте в филармонии знаменитого тогда тенора Александровича; неоднократно видел цирковые представления с участием легендарного клоуна Карандаша-Румянцева; регулярно ходил в театр-красавец оперы и балета, где пересмотрел и переслушал много музыкальной классики, в частности, «Лебединое озеро» с участием московской примы- балерины Семёновой.
   Когда учился на первом курсе, участвовал в безумном ажиотаже при показе на одесских киноэкранах индийского фильма «Бродяга». Тогда вся Одесса буквально на ушах стояла, добывая билеты на Раджа Капура; очереди в кассах занимали ночью. А после просмотра фильма полгорода распевало: «Бродяга я…».
   Изредка мы ходили гулять на Приморский бульвар. Изредка – потому, что в те  времена это фешенебельное место изобиловало иностранцами, моряками, проститутками, фарцовщиками, мошенниками. Бедным студентам там было, прямо скажу, не комфортно.
   В многочисленных летних открытых кафешках и буфетах всё было нам не по карману, и появляться в такой обстановке со своей девушкой или даже одному было нежелательно и рискованно, просто неудобно…
   Очень важным событием того времени в жизни многих одесситов была уже ставшая ритуальной ежегодная встреча в морском порту знаменитой китобойной флотилии «Слава», возглавлявшейся тогда Героем Социалистического труда Соляником.
Китобои тогда были в ореоле славы; многие выпускники Одесской «мореходки» буквально бредили назначением в китобойную экспедицию.
   Профессия китобоя и смежных с нею обслуживающих профилей и должностей в китобойной флотилии, кроме романтической составляющей, имели и более весомую долю – материальный достаток, недоступный большинству простого советского люда…
    Может быть, для моего читателя окажется  интересной приведенная ниже выдержка из статьи Василия Спиридонова в журнале «Знание –сила» №7-8/99, в которой дана весьма выразительная характеристика начального этапа масштабного освоения Советским Союзом китобойного промысла в Антарктике:
«В 1946 году китобойная флотилия «Слава» с основательно снаряженной научной группой отправилась в свою первую антарктическую экспедицию. Повел ее знаменитый ледовый капитан В.М. Воронин, командовавший в прошлом «Сибиряковым» и «Челюскиным». Разгон был дан, советская индустрия промысла китов в Южном полушарии создана. В 1956 году в СССР появилось новое поколение китобойцев. Это были мощные дизельные суда, развивавшие крейсерскую скорость 17,5 узлов, они могли без особых проблем действовать в разреженном льду. Теперь киты, даже самые резвые - сейвалы и малые полосатики, - оказались полностью доступны для промысла.
   В пятидесятые годы китобойный промысел приобрел еще и идеологическое значение, поскольку профессия китобоя оказалась подходящей для создания романтического идеала времен социализма: сильный человек самоотверженно трудится в бурном далеком море на благо социалистической родины. Отсюда и шлягер 50-х со словами: «Мне ж бить китов у кромки льдов, рыбьим жиром детей обеспечивать», и изящная оперетта И.О. Дунаевского «Белая акация», и настольная игра для детей «Охота на китов», правила которой заканчивались словами (цитирую по памяти, сам играл в детстве у одноклассника на дне рождения): «Игра продолжается до тех пор, пока все киты не будут уничтожены». Однако уже к 70-м идеологическое «оформление» труда китобоев сошло на нет. Появились другие культовые объекты, с какого-то момента партийному руководству оказалось, по-видимому, невыгодно привлекать излишнее внимание к китобойной деятельности СССР. В этом были свои резоны.
   Будучи серьезным подспорьем для пострадавшего от войны хозяйства в первые послевоенные годы, дальний китобойный промысел быстро приобрел свою логику развития, в общем схожую с развитием других самодостаточных отраслей советской хозяйственной системы, например, мелиорации. Выполнение и перевыполнение плана приносило командирам, да и среднему звену индустрии, успех, карьеру, ордена и материальные блага….».
Уже много позднее советское руководство по политическим соображениям стало постепенно, на тормозах, во избежание чрезмерного шума мировой природоохранной общественности, уводить китобойный промысел в зону теневой экономики…
   Но в моё студенческое время ещё был пик китобойной эйфории. Одесса ликовала, встречая героев Антарктики.
   Мы собирались на портовой площади, несколько тысяч человек, играл духовой оркестр, потом начинался традиционный в таких случаях советский митинг с цветами и приветственными речами, потом объятия и слёзы радости родственников героев-китобоев…
   Никого тогда, конечно, не волновали проблемы охраны природы, животного мира планеты. После разорительной второй мировой войны китобойный промысел давал ощутимую прибавку в экономику страны в виде добытого китового жира и других частей тела китов, использовавшихся для изготовления мыла, парфюмов, костной муки и других продуктов, а также китового мяса, идущего на консервирование со специями и на изготовление колбасы.
   Сейчас, когда введены мировые квоты на промысел китов и ведутся публичные и «подковёрные» споры и соглашения по китовой проблеме, большинство людей уже забыло или вовсе не знает вкус изделий из китового мяса. Но мне довелось его кушать в разных видах, и я могу уверенно говорить, что его никак нельзя отнести к разряду деликатесных продуктов, из-за которых стоит гурманам требовать истребления этих великолепных животных…
   …Большим культурным событием в 1953 году был обмен  ПМЖ – постоянными местами жительства – двух театров: Одесского театра Советской Армии и Львовского театра музыкальной комедии. Эта загадочная рокировка, затеянная где-то наверху, высоким и культурным начальством, оказалась необыкновенно удачной для переехавших в Одессу актёров и одесских зрителей.
   Бывшая труппа львовской оперетты обрела на берегу «самого синего моря» благодатную творческую атмосферу, горячую любовь и поддержку одесситов.
    И не удивительно, что первые же спектакли нового – уже одесского – театра музыкальной комедии проходили с аншлагом.
   «Сильву», «Вольный ветер» и другие оперетты встречали и провожали на «бис». Здесь в это время расцвели многие актёрские таланты и взошла творческая звезда замечательного комического актёра – Водяного Михаила Григорьевича, впоследствии – народного артиста СССР. Это высокое звание ему было присвоено только в 1976 году, после серии спектаклей и особенно удачно сыгранной роли в кинокомедии «Свадьба в Малиновке» (помните Попандопуло?..).
   Одесса была благодарна ему за его неподдельный и органичный юмор, исключительный набор актёрских приёмов –от мимики до широчайшего диапазона голосовых модуляций при изображении своих героев, за неиссякаемую способность к творческой импровизации…
   Но и Михаил Григорьевич в не меньшей степени был благодарен Одессе за то, что она оказалась питательной средой для его творческих достижений. Не удивительно, что Михаил Водяной чувствовал себя в Одессе, как рыба в воде…
   В декабре 1956 года в Одесском театре музыкальной комедии состоялся премьерный спектакль «Белая акация» – удачное и очень популярное в то время творение композитора Исаака   Дунаевского. Мне не удалось, к сожалению, увидеть «живьём» эту весёлую оперетту, так как меня в это время уже не было в Одессе - я работал на стройке в далёкой и холодной Сибири.
…В общем, в Одессе скучать было просто невозможно!
К тому же надо учесть, что у меня была любимая подруга, с которой мы еженедельно, а то и чаще, встречались в разных частях города…  Так что времени всегда недоставало.

А ВЕДЬ БЫЛА ЕЩё И УЧЁБА…

Да, я чуть было, не забыл – ведь надо было ещё и учиться!..
   Учёба давалась мне, скажу прямо, нелегко. Это объяснить могу несколькими причинами. Во-первых, встречались страшно нелюбимые предметы. Во-вторых, уже перечисленные выше развлечения, увлечения и отвлечения не позволяли полностью   «выкладываться» на учебном фронте. В-третьих, у меня была, да и осталась на всю жизнь, неважная зрительная и слуховая память на текстовый материал, а зубрить – я терпеть не мог…В-четвертых, я терпеть не мог пользование шпаргалками, хотя даже отличник Слава Супруненко ими не пренебрегал и пользовался весьма изобретательно…
   Слава перед экзаменами всегда наставлял меня тоном Паниковского, поучавшего часто Шуру Балаганова: «Учтите, Шура, в умелых руках шпаргалка становится лучшим другом студента - она не только помогает сдавать экзамены, но и хорошо усваивать изученный материал…». 
    Эта фраза среди наших студентов стала крылатой….
Мне же казалось унизительным пользоваться на экзаменах исподтишка, словно воришка, обманными методами демонстрации своих знаний и рисковать возможным разоблачением…
Да простит меня читатель за некоторую мою дотошность и занудливость, но поставленная мною цель – воспроизвести через моё достоверное жизнеописание кусочек жизни современной мне эпохи – заставляет меня привести перечень дисциплин, которые мы, студенты механического факультета, проштудировали за 5 лет учебного процесса.
   Вот наименования этих дисциплин:  высшая математика, физика, общая химия, машиностроительное черчение, начертательная геометрия, теоретическая механика, сопротивление материалов, теория механизмов и машин, технология металлов и металловедение, детали машин, гидравлика и насосы, термодинамика и теплопередача, теплотехника и теплосилово хозяйство, общая электротехника, подъемно-транспортные машины, строительное дело, санитарная техника, основы автоматики и КИП, техника безопасности и противопожарная техника, организация и планирование предприятий, экономика промышленности, вентиляционные установки, зерносушение и зерносушилки, элеваторы и склады, технология мукомольно-крупяного производства, оборудование мельниц, элеваторов и комбикормовых заводов, зерноведение и основы хранения, ремонт и монтаж, электрооборудование пищевых предприятий.
   Как видно из этого перечня, учебная программа нашего мехфака была довольно универсальной в части общей научно-технической подготовки, а также вполне достаточной по части специального инженерного образования будущих командиров мукомольно-элеваторной промышленности.
   Конечно же, среди изученных и сданных дисциплин на первом месте в зачетной ведомости были «Основы марксизма-ленинизма», а также «Политическая экономия». Не забыты были физическая подготовка и иностранный язык. В качестве последнего нам не предоставили выбора, а навязали английский язык, который в большинстве школ тогда еще не изучали, так как самым модным был тогда немецкий.
   В целях, видимо, «особой секретности», в выписке из зачетной ведомости к диплому не были указаны такие военные дисциплины, как продовольственно-фуражное и вещевое снабжение войсковых частей и строевая подготовка, которые мы осваивали на военной кафедре и на военном сборе в лагерях, готовясь стать офицерами интендантской службы Советской Армии…
   Со всеми перечисленными предметами, кроме двух, я, в конце концов, справился на «хорошо» и «отлично», дипломный проект выполнил тоже неплохо.
   Осечка у меня получилась с предметом «Общая электротехника» – не бог весть, каким сложным и вовсе не трудным, но об этом расскажу в дальнейшем повествовании.
   Всего же, по моим приблизительным подсчетам, я за свою учебную жизнь в школе и институте сдал около 110 экзаменов и примерно столько же листов ватмана формата А-1 исчертил в виде курсовых работ и дипломного проекта. Неплохое образование нам давала советская средняя и высшая школа!
   Отдельно хочу остановиться на предмете, который был больным местом в моем образовании – это английский язык.
   Два года его изучения в рамках нашей институтской программы для меня лично были пустой тратой времени и зачастую превращались в настоящие мучения.
   Я уже выше отметил, что в школе изучал немецкий и неплохо его знал, учитывая  некоторый опыт его употребления в годы немецкой оккупации.
   Дело дошло до того, что я переписывался во время учебы в десятом классе с моей родной тетей Дорой  на немецком языке.
   А английский язык мне не пришелся «ко двору» ни по лингвистическим показаниям (ну, не понравился – и все тут!), ни из-за личности преподавательницы.
   Она была очень оригинальной, мягко выражаясь, личностью. Фамилия ее была Богомаз. Согласно институтской легенде, за достоверность которой не ручаюсь, муж ее был еще в конце Х1Х века основателем нашего института и женился на нашей «англичанке», когда ей было 16 лет… Следовательно, по нашим закулисным студенческим подсчетам, она предстала перед нами в возрасте примерно семидесяти пяти годков…
   Молва ходила, что эта полу-легендарная женщина была в молодости неописуемой красавицей и благодаря своему могучему покровителю несколько десятилетий при его жизни и после его смерти, уже вдовствуя, упорно старалась студентов сделать не только англоязычными, но и англо-мыслящими.
   Есть такое правило: о покойниках – или хорошо говорить, или умалчивать.
   Плохого об этом человеке ничего не знаю, но ее странности не только меня, но и многих в нашей группе буквально шокировали.
   Уже первое занятие с нами  показало, с кем мы имеем дело. Представьте себе худощавую старушку с маленьким лицом пергаментного цвета, испещренным глубокими морщинами, с бесцветными глазами и прической времен императора Павла 1 (с крупными завитыми седыми буклями…). Ее лицо было совершенно безжизненным и бесстрастным и невольно вызывало у тех из нас, кто смотрел-слушал «Пиковую даму» Чайковского, образ мистической графини…
   На первом же занятии, поздоровавшись с нами на английском языке, она спросила:
- «Кто из вас изучал и хотя бы немного знает английский – сядьте налево, остальные – направо».
   Таких понимающих ее команду оказалось всего два-три человека, и они сидели за столами именно на левом ряду, поэтому и не шелохнулись…
   А остальные двенадцать человек, извините, вылупили зенки и ничего не поняли. Она повторила, уже раздраженно, свою первую команду, после чего один из «англичан» нам разъяснил, как нам надо передислоцироваться…
  Однако для этого нам нехватало той половины количества столов, на которые надо было пересесть, и тут наступило некоторое всеобщее замешательство…
   В дальнейшем, неохотно переходя на русский язык, она нам указала, какими пользоваться учебниками и потеряла к «немчуре» всякий интерес.
   Все вопросы от нас на последующих занятиях она принимала только на английском языке… Практически г-жа англичанка занималась только с несколькими  избранными, а остальные, в том числе и я, варились в собственном соку.
   Для этих избранных в июне, когда поспевала вишня, она приносила кулечек этой ягоды и угощала своих любимчиков, навешивая им при этом на уши сдвоенные плодоножки с вишенками. А  избранники, то есть «свои», должны были с одураченным и виноватым видом весь урок сидеть с вишнями на ушах под насмешливыми взглядами остальных…
   Конечно, от такой учебы было мало проку. Если еще учесть, что я периодически отпускал на этих занятиях реплики сомнительного свойства и получал в ответ от англичанки  уничтожающие взгляды, то можно без труда представить себе, каким подавленным я покидал аудиторию после звонка… В подобном настроении пребывало и большинство немецко-язычных студентов.
   Английский язык мне упорно не поддавался, запомнившиеся слова тут же улетучивались, и я с ужасом ждал приближающегося экзамена, представляя себе неизбежный провал…
   Однако на экзаменах по английскому языку происходило чудо: наша англичанка давала всем задания – перевести два текста: один – с русского на английский, а другой – с английского на русский (все - письменно, со словарем).
   Уж как я и другие с этим справлялись, не помню. Но своим избранникам она неизменно ставила «пятерку», а я и остальные получали (не поверите!) такую нежданную, но желанную «четверочку»…
   Такое гуманное обращение с нами, согласитесь, могло расположить к англичанке кого угодно, и я, в конце концов, «прощал» ей в последующем все ее причуды и шалости. Однако «комплекс неграмотности» в английском языке прочно прилип ко мне и не отпускал вплоть до окончания института, когда мне казалось, что именно английский я «завалю» и из-за этого не получу диплом…
   Можете смеяться надо мной, но и сейчас, спустя полстолетия, мне наряду с другими кошмарными снами из оккупационной поры изредка снится один и тот же сон: «моя англичанка» зловеще улыбается, грозит мне пальчиком и предупреждает: вот скоро защита диплома, и я тебе на этой защите буду задавать вопросы на английском языке… (Ну, ни дать, ни взять: пиковая дама и Герман!..).
… Опасность, однако, подстерегала меня, как в африканской саване, совсем с другой стороны.
   Был у нас такой преподаватель общей электротехники – доцент Иванов. Меж собой мы прозвали его - «фашист», так как он во время оккупации Одессы немецко-румынскими захватчиками якобы работал по своей специальности - преподавал электротехнику в каком-то учебном заведении.
   Возможно, это все было сплетней, а может, и  правдой. Во всяком случае, характер у доцента Иванова был почти гестаповский. Он не прощал студентам ни малейшей ошибки и безжалостно и несправедливо, как мы считали, занижал оценки, особенно на экзаменах.
   Вместе с курсом лекций Иванов с ассистентом вели и лабораторные работы по электротехнике, где мы усваивали практические навыки эксплуатации электрооборудования.
   Как назло, в один из ранне-осенних дней, на втором курсе, когда проходило лабораторное занятие, на котором изучались генераторы, аккумуляторы и другие источники электроэнергии, в Одессе в то же самое время проходило какое-то интересное спортивное всесоюзное соревнование.
   Хотя я не был «сачком» и не отлынивал от занятий, но долго колебался в выборе – куда идти?.. Еще не зная «гестаповского» характера доцента, я рискнул пропустить занятие и попросил Славу Супруненко, моего кореша,  под каким-то предлогом выгородить меня от возможной неприятности за прогул.
   Он так и сделал, и я подумал, что меня «пронесло». Каково же было мое изумление, и даже страх, когда на зимнем экзамене за первый семестр после исчерпывающего ответа на все вопросы билета, «фашист» невозмутимо заметил:
- «Ну, что ж, на билет вы хорошо ответили, но вам придется ответить на один дополнительный простой вопрос: нарисуйте принципиальную электрическую схему и конструкцию обыкновенного автомобильного аккумулятора и расскажите, как он работает». Вот ведь какая злая память была у Иванова!
   А я, дурачок, после того прогула даже не удосужился  заглянуть в соответствующий раздел учебника… Он насмешливо наблюдал, как я что-то малевал на листке бумаги, а затем мямлил что-то невразумительное…
   Затем лицо его стало суровым,  и он решительно вывел мне за экзамен роковой «трояк», тем самым  лишив стипендии на полгода…
   За такую, на мой взгляд, дикую несправедливость и жестокость я  возненавидел доцента Иванова. Его лекции и лабораторные занятия я, правда, больше не пропускал, но старался на них задавать ему каверзные вопросы, вычитанные из разной электротехнической литературы. Впрочем, он их расщёлкивал, как орешки, давая мне понять, что видит меня насквозь и даже глубже…
   Такая скрытая конфронтация закончилась тем, что и на втором экзамене по электротехнике я получил «удовлетворительно» и снова на полгода лишился стипендии. Вот тебе вроде и не очень сложный предмет!..
   Видимо, дело было в отношениях между мной и преподавателем. Впрочем, подобные отношения с Ивановым были и у других студентов. Так, например, уже упомянутый «вечный студент» Марк Барский, знаменитый спортсмен, в основном, срезался на экзаменах у Иванова… Про них обоих даже ходил в институте такой анекдот:
«-Вы готовы, Барский, отвечать?
-А как же!
-Что у вас там в билете?
-Трансформаторы…
-Вы подготовились отвечать?
-Ну, а как же!!
-Тогда ответьте на один маленький вопрос: что будет с трансформатором, если его вторичная обмотка замкнется накоротко?
-Ясное дело – гудеть будет!
-То есть как?!
-У- у - у…
-Вы свободны, Барский!».
Другой электротехнический анекдот, уже всесоюзного масштаба, говорят, родился в беседе этой же пары на одном из экзаменов:
«-Что у вас, Барский, на этот раз в билете?
- Работа электрооборудования на постоянном токе…
-Так, так… А трамвай на каком токе работает?
-Конечно, на постоянном токе!
- А если подать в трамвай переменный ток?..
-Ясное дело - трамвай будет ходить по синусоиде!».
Вот ещё один эпизод учёбы нашего любимого «хохмача» Марика Барского - будущего заслуженного тренера СССР, руководителя победоносной олимпийской сборной по волейболу, «вечного студента».
На экзамене по предмету «зерноведение» после удовлетворительного ответа на вопросы экзаменационного билета, преподаватель спросила Барского:
- Что будет, если неправильно хранить зерно?
- Ясное дело- срок будет…
- Какой срок, о чём вы?..
- Не меньше 10 лет…(общий хохот нас и преподавателя…).
Ещё одной яркой личностью среди наших наставников был преподаватель дисциплины «Гидравлика и насосы».  К сожалению, фамилию его я не сохранил в своей памяти.
   В войну он служил командиром подводной лодки, а на «гражданке» учил нас премудростям – как справляться с гидравлическими механизмами и оборудованием. Надо сказать, что делал он это мастерски.
   Во-первых, он был прекрасно теоретически подкован, во-вторых, обладал оригинальным чувством «черного юмора», благодаря чему все старались не пропускать его лекции. Напичкан он был всегда военно-морскими байками, которыми щедро с нами делился на лекциях.
   А теоретические положения гидравлики, сложные для умозрительного восприятия и сопровождавшиеся вычурными формулами, он с помощью мела и доски буквально в считанные секунды наглядно доводил до сознания самых тупых студентов…
   Так, однажды один студент нашего потока, весьма несмышлёный, (типа известного персонажа из юмористической сценки про грузина Аваса …), долго не мог уразуметь принцип реактивности гидравлической струи…
   На вопросы бывшего комподлодки: понятно ли то, что он излагает нам, студентам, этот «Авас» неизменно отвечал:
- «Никак нет, товарищ капитан второго ранга!». Тогда командир вызвал его к доске, нарисовал мелом условную тележку на колесах, а на ней – стул.
   На этот стул он мелом «усадил» нашего героя, вызванного к доске, надписал его фамилию, а затем обратился к аудитории с таким многозначительным разъяснением:
- «Вот сидит студент N на тележке и мочится ради науки…»; при этом он мгновенно пририсовывал «Авасу» огромный пенис, из которого била почти пожарная струя известной жидкости…
   Далее лектор продолжал, уже обращаясь к пока непонимающему «Авасу»:
- «Если сила (гидравлический напор) истекающей струи превысит силу трения колёс тележки о пол, то тележка вместе с вами начнёт двигаться в противоположную от вашей струи сторону, п о н я т н о ?!».
   Наш Авас после такого вопроса инстинктивно посмотрел в сторону своей ширинки и нерешительно, под общий наш хохот, согласно кивал головой…
Вот так нас учил бывший командир подводной лодки…
   Оборудованная при его личном участии лаборатория гидравлики превратилась в подобие подводной субмарины, где все рабочие места для проведения экспериментов были пронумерованы и поименованы боевыми постами.
Каждый из нас чётко знал свои действия; по инструкции, по-военному - чётко и быстро, выполнял команды руководителя. Такая учёба, стилизованная под игру, нам всем очень нравилась, была интересной и эффективной.
   Своеобразным человеком и преподавателем остался в моей памяти доцент Коган, учивший нас начертательной геометрии.
    Кто изучал этот коварный, но очень интересный предмет, помнит, наверное, что кроме разных формул для построения всевозможных фигур, развёрток и т. д., необходимо ещё иметь определённое пространственное воображение, которое здорово помогает в решении практических задач.
   У многих из нас такого воображения недоставало, поэтому они заготавливали всевозможные шпаргалки для экзамена по «начерталке», а кто из студентов был, мягко выражаясь, попроще, или, грубо говоря, потупее, пользовались «методом лома, против которого нет приёма»…
   Один из таких наших механиков-студентов пришёл на экзамен к Когану в длинной куртке на змейке-застёжке, (дело было зимой).
   Подойдя к столу экзаменатора и протянув руку к билету, он услышал громкий требовательный голос Когана (тот был глуховат):
- «Дайте вашу книжку!».
Студент оторопел, сконфузился, стал медленно расстегивать куртку, извлёк из неё учебник по начертательной геометрии и положил его Когану на стол.
Тот изумлённо поднял на него глаза и изрёк:
- «З а ч ё т н у ю  книжку, дурачок, - з а ч ё т н у ю!», после чего студент спокойно возвратил учебник на своё место, то есть в куртку, взял экзаменационный билет и сел готовиться к ответу с помощью этого учебника…
   А доцент возобновил своё любимое занятие – погрузился в приятную дремоту, совершенно не обращая внимания на способы подготовки студентов к ответам…
   В такой полудрёме он и принимал экзамены, впрочем, моментально просыпался, если кто-то нёс чушь… Но, как правило, особенно ни к кому не придирался и мало кого «заваливал».
   Из очень серьёзных преподавателей, которые не позволяли себе вольностей на лекциях, хочу отметить математика Гохмана, «сопроматчика» Будницкого, теплотехника Красотова.
   Это были большие мастера своего дела, привившие нам основы инженерных знаний.
   Правду говоря, без высшей математики и сопромата я обходился всю свою инженерную жизнь, но термодинамика и теплотехника мне очень пригодились в будущей проектной работе.
   Другие преподаватели тоже отличались высоким профессионализмом и хорошим отношением к студентам. Запомнился душевным, дружеским отношением ко мне и всей нашей группе старший преподаватель Чунжук, бывший руководителем моего дипломного проектирования.
   Огромного роста, яркий брюнет, с мохнатыми чёрными бровями, он выглядел внушительно и сурово, но в жизни был добрейшей души человеком.
   Страшный случай чуть не произошёл со мной за сутки до предстоящей защиты дипломного проекта. Темой проекта была механизация склада   готовой продукции, а изюминкой его – автоматический штабелеукладчик мешков с мукой.
   Я придумал оригинальную штабеле-укладочную машину, полностью освобождающую грузчиков от тяжёлой ручной работы.
   Кроме конструкции машины, важнейшей её составной частью ещё была система автоматики, основанная на куче датчиков и конечных выключателей.
   Проект был разработан и начерчен мною на 10 листах полного ватмана, а пояснительная записка со схемами и расчётами изложена в объёмистой брошюре. Я хорошо потрудился над проектом, был собой доволен и уверен в успешной защите.
   Каково же было мое потрясение, когда за сутки до дипломной защиты, проснувшись ночью и в очередной раз перебирая в уме последовательность срабатывания автоматических устройств моего штабеле-укладчика, я вдруг обнаружил одну неувязку в схеме автоматики, из-за которой штабеле-укладчик оказывался неработоспособным!..
   Объятый настоящим ужасом, я еле дождался утра, побежал в дипломантную комнату, где ещё висели мои проектные чертежи, и принялся проверять работу моей машины. Да, действительно – штабелеукладчик не работал!
   Дождавшись, когда мой друг Слава вслед за мной пришёл в дипломантскую, я с ним стал советоваться: что делать?.. Слава снова всё проверил и помрачнел.
- «Ну и влип же ты, Табачка!» - с досадой сказал он. («Табачкой» он меня называл тогда, когда был мною очень недоволен…).
   Мы долго корпели над проектом, но не находили решения. Тогда Слава сказал, что вряд ли стоит убиваться и что-то менять; вряд ли кто из экзаменационной комиссии заметит эту ошибку, так как надо было для этого тщательно разобраться в проекте, а положительная рецензия на мой проект уже была подписана. Подпись руководителя проекта – Чунжука – тоже стояла. Просто надо было промолчать, и всё прошло бы незамеченным, хотя какой-то риск и оставался…
   Однако мой характер, воспитанный пуританской тётушкой Евой, что называется – «зафордыбачился»… Я после такого поступка перестал бы себя уважать!
   Через пару часов я доложил Чунжуку о моей ошибке в проекте. Он очень расстроился сперва, но быстро овладел собой и сказал, что не уйдём из дипломантской, пока не найдём решение и не исправим ошибку!..
   Просидев без еды почти до глубокой ночи, мы всё-таки нашли решение, и мне пришлось подправить мой проект.
   Защищался я на следующий день вяло, был каким-то опустошённым, как после удавшейся, но слишком бурной брачной ночи… Но всё же получил оценку «хорошо». Вот каким настоящим учителем и другом оказался замечательный человек – Чунжук!
   О некоторых других эпизодах моей учебной жизни придётся ещё вести рассказ на последующих страницах данных воспоминаний. А сейчас я   хочу перейти к  той стороне студенческой жизни, которая называется общественной работой.



ПОДРУЧНЫЙ ПАРТИИ

По своему характеру и менталитету я -  человек общественный, никогда не замыкался в своей индивидуальной раковине, не был равнодушен к событиям своего коллектива – будь то школа, институт и последующие предприятия и организации, где мне довелось «инженерить».
   Активно причастным считал себя и к политическим событиям в нашей советской стране. Не ошибусь, если скажу, что подавляющее большинство советской молодёжи было воспитано в таком же духе – преданности коммунистическим идеалам, советской власти, коммунистической партии, великому вождю всех народов И.В.Сталину.
   Встречаются, однако, люди, которые «задним числом» пытаются изобразить себя в молодости, при сталинском тоталитарном режиме, чуть ли не героями-диссидентами.
Если и были такие люди, то они уже давно закончили свою жизнь в Гулаге…
   Правда, некоторые из них, совсем малость, подобно
А.И. Солженицыну и некоторым другим, всё-таки «дотянули» до наших дней… Однако, немалое количество лагерников до последних своих дней оставались верными Сталину (или старались демонстрировать такую верность…).
   Я никогда не демонстрировал свою верноподданость режиму, я просто искренне поддерживал его, был его идейным сторонником или, как это называется   по научному, - апологетом коммунизма…
   Поэтому я уже на первом курсе института был замечен комсомольским руководством и выдвинут в члены курсового бюро ВЛКСМ.
   В это время Одесса буквально кишела множеством мелких магазинов, буфетов, торговых точек, ломбардов, легальных и нелегальных заведений по скупке и продаже золотых изделий и даже иностранной валюты (конечно, с рук иностранных моряков и различных тёмных дельцов).
   Большие обороты набирала торговля винно-водочными изделиями – в традиционной стеклянной таре и в розлив. Торговцев спиртным у нас тогда называли «барыгами». Они загребали солидные деньги, имея надёжные связи на крупном Одесском коньячно-водочном заводе, где, по слухам, процветало воровство.
   Когда правоохранительные органы стали подбираться к этому предприятию, на нём «вдруг» возник огромный пожар.
   Помню, как в один из будних дней, под вечер, мы через открытые окна нашего общежития услышали какие-то отдалённые звуки, напоминавшие то ли одинокие хлопки выстрелов, то ли короткие автоматные очереди.
   Через полчаса вдалеке появилось оранжевое зарево пожара, и мы поняли, что где-то полыхает пламя, от которого трескается шифер.
   Подавить своё любопытство удалось немногим из нас, а большинство из нашей студенческой «братвы» пешком и на трамвае быстро добрались до коньячно-водочного завода и увидели потрясающее зрелище.
   Пламенем были охвачены все складские помещения, в которых хранились спирт и винно-водочная продукция. Полыхали и старинные лабазы, и навесы, и стоявшие на отгрузке штабеля с ящиками горячительных напитков. Вокруг пожара скопились сотни людей, и уже стояло милицейское оцепление, работало много пожарных команд.
   Температура на расстоянии 50-60 метров от пламени была такой высокой, что более одной минуты нельзя было вытерпеть. Хорошо помню, как отчаянные храбрецы, подставив себя под мощные водяные струи пожарников, пытались бегом приблизиться к заветным ящикам и отхватить «на халяву» хоть несколько бутылок спирта или водки, рискуя при этом сгореть заживо… Милиция, конечно, препятствовала таким выпадам…
   После этого пожара, заметавшего, по слухам, неблаговидные дела нарождавшейся в городе водочной мафии, началась кампания тотальной проверки одесской торговой сети.
   Первое дело комсомол поручил мне на ниве торговли.Тогда модно было формировать комсомольские ревизионные бригады для проверки финансовой дисциплины и обнаружения хищений социалистической собственности в этой сфере.
   Возглавил бригаду из трёх человек какой-то опытный бухгалтер-ревизор, а мы, два институтских комсомольца, должны были играть роль бдительных общественных комиссаров…
   Первым объектом нашей проверки был небольшой магазин в полуподвальном помещении, расположенный на углу улиц Чижикова и Преображенской (Красной Армии). Магазин торговал винно-водочными изделиями и бакалейными товарами.
   Торговали в нём супруги Фельдманы (фамилию указываю не подлинную) – довольно пожилые, благообразного вида, люди, которые жили в примыкающей к магазину небольшой отдельной квартире.
   Проверка проходила в воскресный день, для чего магазин, естественно, закрылся «на учёт».
   В ходе проверки, протекавшей в довольно деловой и даже дружественной атмосфере, созданной торговым дуэтом, мы установили, что отчёт и учётность, буквально вся бухгалтерская документация, находились в идеальном порядке.
   Остаток товаров на момент проверки - тютелька в тютельку - соответствовал учётному сальдо.
   Если к этому прибавить прекрасный обед, которым нас угостили проверяемые после подписания акта ревизии, - с коньяком марки «КВ», чёрной и красной икрой, другими деликатесами, о которых мы раньше даже и не слышали, - обе стороны остались друг другом весьма довольны…
   В ходе проверки и общения мы узнали, что супругам и их родителям до Октябрьской революции принадлежал весь этот дом, но советская власть его национализировала, оставив им только маленькую квартирку. Во время войны они эвакуировались, а после возвращения возобновили работу в этом магазине в качестве работников государственной розничной торговли.
   Под воздействием коньяка и хорошей закуски я осмелел и задал хозяину неуместный вроде бы в подобной обстановке вопрос:
- «Простите, Абрам Мойсеевич, откуда у вас средства на такие угощения?».
На что он с видимым удовольствием ответил:
- «Я, молодой человек, давно ждал этого вопроса… Вы бы меня обидели, если бы его не задали. Я бы тогда понял, что вы меня принимаете за жулика…».
   И далее он прочел замечательную лекцию на тему – как надо успешно торговать, чтобы в кармане был «навар» и одновременно не обманывать покупателя и чтить уголовный кодекс…
   За давностью времён я не могу изложить сейчас читателю эту инструкцию по жизни, но в то время она мне показалась довольно убедительной…

   Вторым серьёзным поручением комсомола, уже более высокого уровня (на втором курсе, в 1951 году), было назначение меня общественным пропагандистом.
   В то время была в разгаре ссора между двумя вождями: Иосифом Виссарионовичем Сталиным и Иосипом Броз Тито.
   Многие нынешние современники, вероятно, не знают или же подзабыли эту историческую ссору, поэтому я позволю себе вкратце её напомнить (цитирую выдержки из интернетовского сайта):
«25 мая 1892 года, 100 лет назад, родился Иосип Броз, принявший партийную кличку Тито. В годы первой мировой войны он попал в русский плен, после революции в России примкнул к коммунистам и сражался за них в гражданской войне. В 20-м году вернулся в Югославию, сидел там в тюрьме за коммунистическую деятельность в 1928-29 годах, а в 1937 году стал генеральным секретарем югославской компартии. Во время второй мировой войны возглавил коммунистических партизан, а после войны стал президентом Югославии. Однако, в 1948 году Тито отказался подчиняться диктату Москвы. Союз коммунистов Югославии был исключён из Коминтерна, против Тито началась бешеная пропаганда».
   И далее приводилась уничижительная политическая частушка той поры против югославского вождя:
«Тито, Тито, погляди ты, Ты дошёл до Уолл-стрита,  Дальше некуда идти-то - Полететь придётся, Тито!».

   Была издана феноменально лживая книга Ореста Мальцева «Югославская трагедия», тут же получившая Сталинскую премию. Но после смерти Сталина Хрущёв помирился с Тито, который правил своей страной до самой смерти в 1980 году. Диктатура Тито была, может быть, значительно мягче сталинской, но всё равно это была жестокая диктатура, и её последствия мы видим сейчас в жуткой братоубийственной войне, охватившей бывшие югославские республики...

   Мне в качестве «подручного партии» было дано важное задание: самому проштудировать указанную книгу Мальцева и через институтский радиоузел довести до сознания студентов серией радиопередач весь ужас того положения, в которое вверг югославский народ «кровавый палач Тито», подлый ревизионист…
   Я, конечно, постарался с честью выполнить это задание и почти два месяца, еженедельно, по зимним вечерам, морочил голову своим коллегам-студентам реальными и вымышленными  в Кремле событиями в бывшей Югославии.
   Суть действительной югославской трагедии во многом была похожа на нашу советскую трагедию…

  … Балканы всегда были пороховым погребом для Европы и мира. Волею Истории, там, на относительно небольшой территории, сошлось много народов с различными вероисповеданиями, менталитетами и геополитической ориентацией.
   Кровавые междоусобицы между сербами, хорватами, албанцами, мусульманами и христианами стали печальной и суровой действительностью.
   Балканы многие века были яблоком раздора между различными державами,   и объединение этих народов под властью сильной личности, какой был Тито, в единое централизованное государство, должно было (по замыслу) переломить ход истории.
   Однако Историю невозможно обмануть. Как только диктатор умирает, искусственно созданное им государство распадается, как карточный домик (рано или поздно).
   Так и случилось с Югославией в недалёком прошлом. Правда, эта страна ещё по инерции продержалась после Тито  несколько десятилетий - благодаря Милошевичу и другим коммунистическим лидерам, но результат всё равно оказался катастрофичным.
…Беда, на мой взгляд, в том, что в острой политической борьбе политики умело смешивают правду с ложью и преподносят эту ядовитую смесь через пропагандистов всех мастей своему народу - в качестве якобы достоверной информации.
   Именно таким пропагандистом я и оказался, преподнося ядовитую смесь своим радиослушателям, будучи искренне убеждённым, что говорю правду, и только правду…

   Конечно, сейчас такое моё признание не доставляет мне, мягко выражаясь, никакого удовольствия, а точнее говоря, - я вынужден констатировать, что был политической «шестёркой» в большевистской пропагандистской системе и выполнял ее заказ…
   Единственным слабым, да и то сомнительным, утешением является то, что подобных мне пропагандистских «шестёрок» в стране были миллионы…
   Дабы быть объективным в оценке своего общественного поведения в рамках тогдашних уставных требований комсомола и партийных идеологем, я позволю себе дословно привести выданную на меня характеристику для военной кафедры нашего института, которая, вместе с моим личным военным досье, совершенно случайно попала мне в руки в 2004 году, в целости и сохранности:
 
«ХАРАКТЕРИСТИКА

 на члена   ВЛКСМ
 ТАБАЧНИКА Александра Давидовича,
 рождения  1931 года, еврея.

За время пребывания в комсомольской организации Одесского Технологического института имени И.В.Сталина проявил себя, как хороший студент и дисциплинированный комсомолец.
Все возложенные на него поручения выполнял в срок,
честно и добросовестно.
Хорошо занимался, был членом профбюро, членом комсомольcкого бюро курса и группы, старостой группы. Везде проявил себя, как исполнительный и аккуратный комсомолец. Активно участвовал во всех проводимых мероприятиях и является примером организованности и дисциплины.

22 ноября
1954 года

Секретарь комитета ЛКСМУ
ОТИ им. И.В.Сталина (Конина)»

Печать Подпись»

Вот, оказывается, каким примерным комсомольцем я был! А ведь семь лет назад, до этого, многие школьные комсомольцы не хотели меня принять в свои ряды…
   Заметьте, уважаемые читатели: с какой самокритичностью я оценил свою общественную работу и комсомольские достоинства по сравнению с приведенной выше характеристикой...
   Конечно же, в течение всей моей последующей жизни и работы я остался верен своему характеру: был добросовестен, активен, инициативен   и т.д., и т. п., получил немало почётных грамот, знаков отличий, чем могут похвастать миллионы советских людей – строителей   коммунизма…
   Сейчас в моих строках легко угадывается ироническое отношение ко всему этому, но согласитесь, что в советскую эпоху без массового энтузиазма, без искреннего патриотизма, без высокой дисциплины и веры в светлое будущее, то есть без целеустремлённости, трудовой и общественной активности большинства народа вряд ли удалось бы добиться больших успехов во многих сферах промышленного производства, в строительстве, в военном деле, в культурной жизни страны.
   К сожалению, теперь, в постсоветское время, понятия патриотизма, энтузиазма девальвированы и скептически воспринимаются подавляющим большинством населения…
   И в этом виновата сама власть, не оправдавшая кредит доверия к ней народа.
Но об этом нам еще впереди предстоит отдельный разговор…

НАЧАЛО  ВОЕННОЙ «КАРЬЕРЫ»

Теперь вернусь к воинской страничке моей биографии…
   Заметным событием в жизни Одессы было прибытие на новое место службы, в наш город, народного героя - маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова. Излишне говорить, как им восхищались все - от мала до велика, как ценили его полководческие заслуги.
   Жукова Главком назначил командующим Одесского военного округа – важного форпоста наших южных границ на Черноморском побережье. Тогда мы еще не знали о кремлевских играх Сталина, который старался избавиться от мнимых соперников…
   Большинство из нас, как мне помнится, верили официальным сообщениям о новом назначении Жукова «в связи с необходимостью укрепления наших южных границ»…
   Вскоре многие из нас почувствовали твердую руку прославленного маршала. Это проявилось, во-первых, в ужесточении пограничного режима в прибрежной зоне.
(Здесь необходимо отметить, что Одесса во все времена «славилась» контрабандистами. Контрабанда служила источником весьма приличных доходов, подкрепляла вещевые рынки и цеховиков дефицитным товаром. Предполагается, что одесский Привоз был напрямую связан с контрабандистами. Естественно, что при этом возникали хорошие шансы для проникновения на нашу территорию вражеской агентуры, то есть шпионов).
   При Жукове резко усилилось патрулирование пограничниками прибрежной морской и сухопутной полос, чему я лично с моей подругой были свидетелями во время наших нередких свиданий на морском берегу.
   Во-вторых, влияние маршала проявилось в резкой активизации на территории города работы военных патрулей.
   В-третьих, заметно повысилась требовательность к военной подготовке офицеров запаса во всех вузах города, в том числе и в нашем институте.
   Как я уже упоминал, в нашем институте, как и в большинстве вузов страны, готовились резервные офицерские кадры для Советской Армии.
   Мне предстояло стать офицером запаса интендантской службы. Профессия, конечно, не героическая, но довольно важная. Никогда не слышал и не читал, что войны выигрывались голыми и голодными солдатами…
   Наша высшая вневойсковая подготовка состояла из курса лекций по вещевому и продовольственно-фуражному довольствию полка, а также строевой, огневой, военно-тактической подготовки, военной топографии, войскового питания, войскового хлебопечения и, разумеется, политической подготовки.
   Все не лекционные виды подготовки мы проходили в военном лагере под городом Николаевом, что стоит на берегу Черного моря.
   Туда нас, несколько сот студентов со всех трех факультетов, отправили из Одессы воинским эшелоном – в крытых товарных вагонах («теплушках», как они именовались во время войны) - в расположение воинской части.
   Лагерный сбор проводился в июле 1952 года. Жили мы в отдельной казарме, питались в солдатской столовой. Кормили нас отменно – сытно и вкусно. Рацион включал мясо и рыбу, овощи и, конечно, большое разнообразие каш, среди которых преобладали перловая и гречневая.
   Самым интересным занятием была огневая подготовка – стрельбы из карабина и пистолета. Так как по стрельбе из мелкокалиберной  винтовки у меня был второй разряд, то в карабинной стрельбе я ходил в отличниках, но из пистолета «ТТ» дела у меня почему-то не клеились, едва тянул на «тройку», что меня сильно огорчало.
   Самым же трудным предметом во время лагерного сбора для меня оказалась строевая подготовка, которую я сразу же возненавидел.
   Нашим жестким наставником в этом виде был некий старший сержант сверхсрочной службы – крепкий тридцатилетний мужик, недолюбливавший интеллигентную публику, которую мы олицетворяли в его глазах…
   Гонял он нас по плацу нещадно, до седьмого пота, до изнеможения. Причем, непременно - с песнями. Во время этих экзекуций он внимательно следил за тем, все ли поют.
   Я уже выше отмечал свои вокальные способности, которые еще в начальной школе доставляли мне немало хлопот…
   А петь в строю вроде бы было полегче – как в хоре, но все равно - мое нутро отчаянно протестовало против такого насилия над личностью, - тем более что я всегда (и, к сожалению, до сих пор!) не знаю полностью слов ни одной песни…
   Так как роста я был невысокого (168 см.), то в пешем строю ходил обычно в задних рядах, к которым наш истязатель питал повышенную неприязнь, следя за выправкой, бодростью шага и  старательностью нашего пения.
   Я же наловчился делать вид, что пою и так натурально раззевал рот, что продолжительное время мне хорошо удавался этот номер…
   Но однажды старший сержант заподозрил что-то неладное с моим «пением» и решил меня проверить, как говорится, «на вшивость». Перед очередным строевым маршем он назначил меня запевалой!..
   С первых же шагов нашей роты мое прерывистое, петушиное пение, переходящее в отчаянный «громкий шепот», привело всех в неописуемый восторг…
   Рота, буквально поголовно, хохотала, строй сбился, а сержант, при всей его суровости, не мог скрыть своей  сдержанной командирской улыбки.
   Отдав команду: « Рота, стой!», он вызвал меня из строя и спросил, даю ли роте слово – добросовестно петь вместе с ней, не «халтурить»…
   Пришлось перед всеми поклясться и до конца сборов драть свою бедную, несчастную глотку…
   Но все это – цветочки в сравнении с тем, что к концу сборов ожидало меня и наш дружный коллектив.
   Начались подъемы роты по тревоге. Сперва это был подъем во время послеобеденного отдыха, когда у всех желудки были наполнены, одолевала сонливость, тела и головы были расслаблены.
   Первый же такой подъем обнаружил неготовность нашего контингента к защите Родины: часть будущих воинов не успевала одеть портянки, другие перепутали сапоги, третьи не могли найти свои шинельные скатки и т. д.
   Последующие подъемы по тревоге проводились не только днем, но и ночью. За три-четыре таких подъема мы, что называется, «насобачились» мгновенно вставать и одеваться и через несколько минут быть в строю при  полной амуниции.
   Конечно, среди нас были и мямли, но ваш покорный слуга в этом виде муштры всегда был в передовиках…
   И вот настал самый трудный день лагерных сборов – настоящее испытание для молодого бойца и офицера – марш-бросок на 10 километров с препятствиями, с полной выкладкой: пятикилограммовым вещьмешком, шинельной скаткой и карабином.
   Солнце – в зените, июльский день пышет жаром - в тени 30 градусов. Задача роте поставлена такая: в час «икс», преодолев вброд реку, противотанковые рвы и другие преграды, зайти в тыл к «противнику» и захватить его ключевые объекты обороны…
   Мы двинулись ускоренным маршем, но уже через   полчаса рота растянулась почти на 200 метров, что было совершенно недопустимо.
   Сказывалась недостаточная физическая подготовка большинства студентов. Многие субтильные «одесситики», совсем ещё мальчики, почти выбились из сил, и на них было страшно глядеть. Да и тем, кто посильнее и выносливее, было не сладко.
   Я ещё в школе не мог одолеть норматив ГТО по бегу на
 1 километр. Всегда прибегал последним, так как «мотор» давал сбой: сказывалась обнаруженная после оккупации гипертрофия левого желудочка сердца…
   Но жаловаться на недомогания и ходить по врачам - тогда было не модно,  это подрывало авторитет комсомольца и человека…
   На этом марше мы двигались переменным темпом. Наш командир роты, капитан, очень симпатичный и порядочный человек, давал нам время от времени передышки, подгоняя отстающих к ускоренному шагу или бегу рысцой, а затем сбавлял темп, переводя его на замедленную ходьбу.
   Но ни разу наша колонна не останавливалась – даже тогда, когда некоторые из нас выбивались из сил и падали от смертельной усталости. Таких было человек двадцать, и их подбирала идущая за колонной бортовая крытая машина…
   Изнемогая от усталости и жуткой жары, обливаясь потом, который застилал глаза, теряя последние силы, я старался держаться «до последнего». Сжав зубы от бессилия и злости на себя и весь свет, я внушал себе: двигаться -  до потери сознания!
   Половина дистанции уже была пройдена, но казалось, что «дольше века длится день» И вдруг, как оазис в пустыне, перед нами возникла река. Боюсь ошибиться, но кажется, что это был Ингул.
   Довольно полноводный в другое время года, он сильно обмелел к нашему подходу. На реке стояло несколько железных понтонов, вплотную друг к другу, по которым нам надлежало перебраться на другой берег. Но до первого из них надо было вброд пройти метров двадцать…
   С каким удовольствием мы все, дошедшие до реки, окунулись в прохладную воду! Из неё не хотелось выходить на понтон! Вот бы скинуть с себя всю амуницию и окунуться в воду с головой!..
   Но приказ был строгим – идти вперёд, и мы с большой  неохотой перебрались на другой берег, где на последнем дыхании штурмом «овладели» штабом «условного противника»…
   После небольшой передышки нашу мокрую роту повернули назад: предстояло пройти вторую половину пути – к нашей казарме.
   Нам казалось, что самое трудное испытание уже позади, но мы крепко ошибались. Опять тот же рваный темп, опять бешеный стук сердца, опять машина подбирала ослабевших и обессилевших…
   Мокрая одежда уже через четверть часа стала сухой, сырыми оставались только портянки в сапогах. Мышцы ног периодически схватывала судорога, и невольно приходилось останавливаться.
   Честно говоря, мне казалось, что я умру на дороге и не дойду до нашего лагеря… Но наш командир, шедший рядом, все время нас подбадривал, говоря: «Вы молодцы, ребята! Ведь мы так всю войну прошли; а вы что – хуже нас?».
   В общем, почти на ушах я с тремя десятками таких же «слабаков» всё же дотянулся до казармы. А большая часть рядовых нашей роты, к их чести и благодаря их хорошему здоровью, довольно бодрыми, хотя и измученными (по внешнему виду) вернулась в казармы намного раньше нас…
…После лагерного сбора и месяца летних каникул, в конце августа 1952 года, состоялся выпускной экзамен по дисциплинам военной подготовки.
   В протоколе № 45 экзаменационной комиссии было отмечено, что я сдал экзамен с общей оценкой «посредственно» и достоин «аттестования на присвоение первичного звания «Младший лейтенант интендантской службы».
   Мне было немного обидно за такую низкую оценку моих героических стараний, тем более что «тройки» у меня были только по стрельбе из пистолета и по строевой подготовке. Ещё обиднее была запись в характеристике военной кафедры: «Физически развит слабо»
   (Это я-то - со своим мощным брюшным прессом и отличными мускулами - развит слабо?! Ведь я в то время десять раз подряд подтягивался на турнике, делал на нём «скобку», триста раз мог сделать приседания, пятьдесят раз отжаться руками от земли, несколько раз подряд выжать двухпудовую гирю…(см.фото моей юности…)   Беда моя была в том, что бегать я не мог- сердце не позволяло…).
   А всё же, объективности ради, какой же ты солдат – без умения ходить и бегать?..
   Так начиналась моя военная «карьера». Забегая несколько вперёд, отмечу, что «дослужился» я до старшего лейтенанта – на большее звание не потянул, но и на том спасибо – хоть не влип ни в какую военную авантюру…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ.СМЕРТЬ ВОЖДЯ

1952-й и 1953-й годы принесли мне большие испытания и сильные потрясения.
   В конце октября 1952 года от моей подруги после долгого перерыва во встречах пришло, наконец, письмецо, которое вызвало у меня психологический шок.
   Обычно она меня извещала заранее, где и когда мы встретимся, так как в её медицинском институте была чрезвычайно большая учебная программа и много практических занятий в «анатомке».
   А тут меня извещали, что наша дружба была просто дружбой, что она меня не любит, и не любила, что ей встретился «настоящий мужчина», которому она целиком отдалась и просит меня её больше не беспокоить и не обижаться на неё…
   Я уже предупреждал читателя, что данная книга – не литературный роман, а всего лишь мое жизнеописание, которое я рассматриваю и оцениваю как частицу истории моего поколения и в определенной степени – частицу истории моей страны.
   По этой и другим, изложенным мною выше, причинам, считаю неуместным описывать историю своих любовных отношений с моей подругой. Скажу лишь, что это была первая девушка в моей жизни, я её очень любил, а она мне отвечала взаимностью.
   И вдруг все эти шестилетние отношения рухнули в одно мгновение… Её мимолетное увлечение оказалось сильнее многолетней дружбы и любви…
   Я был буквально потрясён и уничтожен! Это состояние можно сравнить с боксерским нокаутом. Первой реакцией было оцепенение, которое заметили мои товарищи по комнате.
Узнав, в чём дело, они принялись меня утешать, уверять в том, что такое у всех бывает, что «выкинь ты всё это из головы» и т.д.
   Всю последующую ночь я не спал - болело уязвленное самолюбие, сжигала ё страшная ревность, мучила обида…
   Наутро пришло чувство «мести». Поднявшись в 6 часов утра, я собрал все письма моей возлюбленной, которые хранил и перечитывал, и в ещё пустынном дворе нашего общежития, во время моросящего дождика, сжёг их на костре.
   Они долго не хотели гореть, извивались и обугливались, словно упрекая меня в поспешности и жестокости моего решения… Но Рубикон был перейдён! Пути наши навсегда разошлись.
Закончился первый романтический период моей ё жизни…

Другим большим потрясением, настоящим горем, была для меня и всех нас смерть 5 марта 1953 года Иосифа Виссарионовича Сталина, нашего любимого тогда вождя и учителя.
   Это позже наступит прозрение. А в то страшное мартовское утро мы всей комнатой, институтом, страной с волнением ждали очередного радиосообщения из Москвы о состоянии здоровья И.В.Сталина.
   Смерть вождя потрясла всех. Было такое ощущение, что всё непоправимо рушится, что мы осиротели… Что же будет дальше? – все вопрошали друг друга. Даже мы со Славой Супруненко, пострадавшие от Сталина и его тоталитарного режима, не скрывали друг от друга искренних слёз горя и отчаяния…
Вот какими мы были зомбированными гражданами своей великой страны!..
…Наши студенты все последующие дни траура несли у огромного портрета вождя в центральном вестибюле института почётную посменную вахту, в их числе были и я со Славой Супруненко.
…Сталинская тема, тема культа личности и связанного с ним тоталитаризма, ещё и сейчас чрезвычайно актуальна и болезненна, но я о ней достаточно, как мне кажется, «наговорился» в предыдущих главах книги.

ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ  ПРАКТИКА

…Для полноты картины о нашей студенческой жизни тех лет хочу немного рассказать о производственной практике, которую мы проходили в разных городах страны.
   В июле 1953 года нас направили на практику на один из одесских заводов, располагавшихся на окраине города, неподалёку от посёлка Лузановка, где был самый большой в Одессе морской пляж. Что мы делали на практике, – я уже хорошо подзабыл. Кажется, собирали и балансировали центробежные вентиляторы.
   Но что хорошо запомнилось – так это ежедневные морские купания и загорания на пляже.
   Лузановский пляж раскинулся огромной дугой вокруг мелководной бухты, в которую из центра города одесситы приплывали на морских «трамваях» купаться, загорать, развлекаться.
   Мы же, практиканты, добирались больше часа от общежития института на Канатной до Лузановки на обычном городском трамвае, да ещёс пересадкой. Так было значительно дешевле.
   Но приходилось вставать в шесть часов утра, чтобы поспеть на завод к восьми. Все эти неудобства, однако, компенсировались послеобеденной «сиестой», которая растягивалась до самого вечера, когда солнце уже склонялось к закату.
    Работали мы старательно, и начальство снисходительно относилось к нашему самовольному сокращению рабочего дня.
   Мы купались, играли на горячем бархатном песке в футбол и волейбол, флиртовали с девушками, обжирались скороспелыми арбузами – небольшими, но очень сладкими, ели варёные кукурузные початки…
   Жизнь после смерти великого вождя постепенно налаживалась, но какая-то тревога и неопределённость все же шевелились в душе. И вдруг, кажется, 25-го июля, мы услышали по радио, что органами государственной безопасности разоблачен и задержан «агент мирового империализма» Лаврентий Берия…
   В последние годы жизни Сталина мы уже стали привыкать к «врачам-убийцам» и к «безродным космополитам», к «сионистским прихвостням» и к апологетам «лженаук» – генетикам и кибернетикам…
   Так что после объявленного ареста Берии всем вроде бы стало ясно, чьих рук всё это было дело…
   Главное ведь – чтобы всё было ясно и понятно?.. Кто же из нас, молодых студентов, да и миллионов простых советских людей, мог предполагать, что в Кремле идёт жестокая и беспощадная борьба за власть, которая продлится ещё много десятилетий?..

Следующую производственную практику я с двумя своими товарищами по курсу – Сашей Бондарцом и уже известным вам Юрой Филипповским – проходил в городе Саратове в июле 1954 года.
   Саша Бондарец был старостой параллельной подгруппы, своим, «в доску», парнем. Был он небольшого роста - чуть пониже меня, курносый, светловолосый, голубоглазый, на вид – весьма простецкий парень, любитель пошутить и повеселиться, был очень общительным и разговорчивым, и вместе с тем деловым, расчётливым и довольно хитрым и небескорыстным.
В общем, у нас подобралась неплохая «компашка».
   В качестве объекта практики нам досталась реализационная база хлебопродуктов на окраине Саратова, расположившаяся на берегу Волги-матушки.
   Огромные склады базы принимали десятки тысяч тонн зерна нового урожая Поволжья из выгружающихся барж, а также из железнодорожных составов.
   Системами конвейеров (транспортёров) и другими средствами малой механизации это зерно подавалось на открытые тока, где оно большими механическими лопатами с лебёдочными приводами перелопачивалось и далее подсушивалось на жарком июльском солнце.
   Затем зерно подавалось в склады на хранение в огромных кучах. В основном, это была пшеница. Кроме неё, на базу прибывали в мешках мука и пшено, другие крупы. Они разгружались из барж и вагонов не столь механизировано, как зерно, а с применением труда грузчиков, перетаскивавших на своих спинах тысячи 50-килограммовых кулей…
   В наши обязанности мастеров-стажеров входили наблюдение и контроль за разгрузочными и транспортными работами, соблюдение мер безопасности труда.
   Но в периоды пиковой нагрузки, когда недоставало рабочей силы для перетаскивания мешков, нам приходилось подключаться в качестве грузчиков.
   Надо сказать, что это была адская работа. Из трюмов барж кранами штабели мешков на поддонах подавались на берег, где грузчики его быстро разгружали и перекладывали на транспортёр.
   С этого транспортёра мешки попадали на жёлоб и далее на приёмный стол, с которого грузчики (и мы в том числе) должны были подхватывать эти мешки, взваливать на спину и по деревянным сходням тащить в склад, где их укладывали в большие штабеля с помощью автопогрузчиков.
   Система механизации была довольно несовершенной и трудоёмкой, требовала много рабочих рук и ног, тяжёлого и изнурительного труда. Нельзя было останавливаться даже на секунду, – ведь тебя подпирал конвейерный поток, а уже после получаса работы 50-килограммовый куль казался 100-килограммовым…
   Особенно тяжко было тащить на себе «в гору» мешки с просом по наклонным деревянным мосткам, проложенным в складе до высоты около 5-6 метров, куда не мог достать автопогрузчик…
   Мы трое, непривычные к такому труду, изнемогали от напряжения и усталости. Но надо было «держать марку», и к тому же нам хорошо платили – как и всем грузчикам. Поэтому к концу практики мы подкопили немного деньжат и получили ещё отличную производственную характеристику.
   (Там-то и родилась у меня идея конструкции автоматизированного штабелеукладчика мешков для складов зерна и хлебопродуктов, которую я воплотил в дипломном проекте).
   Стремясь «прилично» подзаработать перед решающим годом учебы, однажды наша троица «накололась» на разгрузочных работах из железнодорожных вагонов.
   В конце одного из рабочих дней к нам прибежал какой-то юркий человечек и предложил за 50 рублей (на каждого) разгрузить на станции крытый вагон с картофелем. Мы согласились и тут же подписали трудовое соглашение с этим мужичком.
   Вечером, когда жара немного спала, мы приступили к работе. Открыв вагонные двери, отпрянули в ужасе: на нас вывалилась куча зловонного картофельного гнилья…
   Что было делать? Вначале мы стали искать нашего заказчика, но его и след простыл. Мы крепко призадумались. Потом решили, что слово дороже денег и приступили к работе.
   Не буду подробно описывать технологию очистки товарного вагона от картофельного дерьма… Чтобы представить себе это, не надо иметь могучее воображение…
   Очистили мы вагон глубокой ночью, когда смеющийся над нами в небе месяц уже покидал небосклон…
   Измызганные и пахучие, мы пошли на свою базу отмываться; отдохнули пару часов, а рано утром стали искать своего хитроумного заказчика.
   Искали недолго. Вскоре он, довольный и веселенький, отмахивая от себя папкой миазмы навороченной нами кучи, заглянул в вагон, удовлетворенно крякнул и стал доставать из бумажника деньги. Протянул каждому по «полтиннику», но мы сделали вид, что не собираемся брать эти деньги.
   Он сделал удивленное лицо: дескать, вы чё – ребята? Но мы молча его окружили, и он прекрасно понял, что нам нужно…
   Кто-то из нас потребовал удвоить гонорар, но он вынул трудовое соглашение и ткнул нам в лицо – каждому. А мы ему в ответ:
- «Так ведь там написано: выгрузить картофель, а не картофельное дерьмо…»
А он нам показал накладную, где указано, что в номере таком-то вагона, то есть нашего, - именно картофель…
- «Есть, правда, ребята, выход: если отмоете вагон, прибавлю еще по полтиннику!».
Мы быстро взяли свои деньги и понуро поплелись на свою базу…

Жили мы в Саратове недалеко от реалбазы, в частном деревянном доме, принадлежавшем супругам-пенсионерам. Их прусадебный участок занимал примерно 5 соток земли и на нём располагался, кроме овощных грядок, симпатичный фруктовый садик. Хозяева были замечательными людьми. За месяц жизни у них в качестве квартиросъёмщиков мы сблизились с ними, как хорошие родственники.
   Кроме платы за «койко-места», мы каждую неделю платили очень скромные деньги за кормёжку, которая была щедрой, разнообразной и сопровождалась часто парой-другой рюмочек самогона хозяйского приготовления. Самогон хозяин «гнал» из бражки, которую хранил в погребе, в больших стеклянных бутылях.
   Жара в то время в Саратове стояла весьма приличная – днём около 45 градусов, ночью опускалась до 30. И это – при высокой влажности. Мы установили свои кровати в саду, но мучились от страшной духоты. Хозяин подсказал нам хороший приём борьбы с ночной духотой: заворачиваться в мокрые простыни…
   Это немного помогало, но утром мы просыпались какими-то «варёными». Зато вечерами, после работы, дядя Вася доставал из подвала бутыль с прохладной  бражкой и мы отводили душу, испивая её вчетвером, вместе с хозяином, всю – до дна!
   Приближалось окончание нашей практики, а вместе с этим катастрофически таяли запасы бражки в подвале дяди Васи. За три дня до нашего отъезда он обеспокоено поделился с нами этой неприятной новостью, обругав себя олухом царя небесного - за свою халатность в таком важном деле…
   Но ничего! – уверял он нас: за три дня новая бражка поспеет к нашему отъезду…
   Утром в день отъезда мы собрали свои скромные пожитки в фибровые чемоданчики (назывались они тогда «балетками») и присели с хозяевами за стол в саду – выпить свежей, холодненькой бражки - на прощание.
   На автобусной остановке мы еле втиснулись в подошедший, битком набитый пассажирами, автобус и поехали в город. До него предстояло добираться с многочисленными остановками, не меньше часа, через полупустынное предместье с какими-то садами, огородами и деревянными лачугами.
   Через 15-20 минут довольно тряской езды я почувствовал, что у меня в животе творится что-то неладное. Урчание и схватки нарастали с угрожающей быстротой. Саша и Юра, стоявшие рядом, почувствовали своим обонянием близость моей катастрофы, и Юра со свойственной ему уверенностью закричал водителю, что пассажиру плохо и надо остановить автобус…
   Мои товарищи меня выпихнули из остановившегося автобуса, и я со своим чемоданчиком оказался на совершенно голом пустыре, где не было ни кустика, ни забора, за которыми можно было хоть как-то укрыться от любопытных глаз…
   Хорошо, что догадался присесть сзади автобуса и облегчиться под звуки автобусного клаксона, которым нетерпеливый шофер меня решил «подбодрить» …
   Когда поехали дальше, почти родовые схватки снова повторились через 10-15 минут. Уже весь автобус догадался, в чём дело, и сочувственно улыбался в ответ на мою новую высадку по нужде…
   Но когда и в третий раз пришлось высаживаться, раздались возмущённые требования пассажиров – оставить меня наедине со своими проблемами и перестать издеваться над ними…
   Юре и Саше с большим трудом удалось уговорить шофера, чтоб подождал меня, так как мы опаздываем на поезд…
   Нетрудно догадаться, в каком физическом и психологическом состоянии я пребывал во время этой незабываемой автобусной поездки…

СТРАНА   НА ПОДЪЁМЕ

В конце концов, мы благополучно добрались до центра, где наши дороги разошлись. Оба приятеля поездами поехали по домам, а я решил вернуться в Одессу сложным и интересным водным маршрутом: Саратов – Сталинград– Красноармейск –– Волго-Донской канал – Цимлянское море– Ростов-на- Дону и далее - Одесса (по железной дороге).
   Этот маршрут был интересен тем, что пролегал через сталинские новостройки: недавно восставший из руин и пепла героический Сталинград и рукотворные великие гидросооружения – Цимлянское море и судоходный канал Волга-Дон, построенный в 1952 году.
   Можно было воочию убедиться в подлинном размахе и величии «строек коммунизма», к которым несомненно относилась и строившаяся тогда Сталинградская ГЭС (впоследствии переименованная в Волгоградскую…).
   Все эти чудеса строительства благодаря героическому труду советского народа и железной воле Сталина стали явью и работают до настоящего времени на благо экономики России.
   Но об этом – немного попозже, а сейчас сядем на теплоход в Саратове и отправимся в интересное путешествие вниз по Волге в конце июля 1954 года.

…Собственно, это был не комфортабельный теплоход, а большая самоходная баржа…Достать тогда билет на теплоход не удалось - то ли из-за отсутствия на него билетов, то ли отсутствия в нужный мне день самого теплохода. Баржа была огромная – длиной, наверное, 80 или 100 метров. На ней везли всякую всячину: продовольствие, топливо в бочках, товары широкого потребления и даже скот на носовой части палубы. Пассажиров набралось около 50 человек, и почти все мы разместились на корме, под открытым небом.
   Тронулись мы в путь днём, в самое пекло, когда солнце только-только стало спускаться с зенита. Большинству из нас пришлось на голову одеть сооружённые из газет колпаки…
   Сложнее было с ногами и ягодицами. Сидеть на раскаленной, как сковорода, металлической палубе, было невозможно, а скамеек было всего несколько штук, поэтому люди разместились – кто как, в меру своей изобретательности: на чемоданах, сумках, тюках, разных ящиках.
   Состав пассажиров, помнится, был весьма пёстрым: местные крестьяне, перевозившие скудный скарб и мелкую живность, бригада каких-то рабочих, молодых и задорных, большая группа цыган с бубнами и гитарами. Из работников умственного труда, к которым я себя почему-то тогда относил, пожалуй, был только я…
…Летний зной заставил людей притихнуть, и сперва все были заняты своим размещением, тихо переговаривались друг с другом, знакомились между собой, закусывали.
   Я же сидел на своём чемоданчике в сторонке от всех и был поглощён созерцанием проплывающих мимо меня волжских берегов, бескрайними просторами средней Руси, открывающимися за каждой излучиной великой русской реки.
   Изредка баржа причаливала к небольшим населённым пунктам, где соскучившееся по ней немногочисленное население с нетерпением ожидало на берегу продовольственного и вещевого подкрепления, которое погружалось на телеги и под прощальный гудок баржи и ответные дружеские возгласы сельчан увозилось с причала…
   Ближе к вечеру зной стал спадать, повеяло речной прохладой и специфическим запахом речной сырости. Народ оживился, стал раскладывать скатёрки и всяческую снедь, в ход пошли и припасённые бутылочки с горячительными напитками.
   Огромное красное солнце нехотя склонялось за горизонт, а ему на смену с востока уже спешила ещё бледная на сереющем небе, но полная и бодрая луна…
   Повеселели цыгане. Когда на тёмном небе появились первые звёзды, зазвучала вдруг цыганская гитара. Её грустные и проникновенные звуки разбудили в душе моей какие-то смутные и тревожные чувства… То ли это была печаль по утерянному, то ли ожидание неизведанного будущего…
   Затем гитару поддержали молодые цыганские голоса. Слова были непонятные, цыганские, но в них было столько трепетного чувства, столько огня и вместе с тем – грусти и тоски, что слёзы невольно потекли по лицу…
   Вокруг была ночь, лунная дорожка за кормой золотистой рябью плясала на поверхности воды, послушно виляя в ответ на редкие зигзаги судна. А песня всё не умолкала. Как только цыгане прекращали петь, бригада молодых русских парней заводила свои – советские и русские песни. Их подхватили местные волжанки, цыгане подключились гитарами и бубнами, и вот уже над волжскими просторами понеслись слова и мелодии: «Широка страна моя родная…», песня о Стеньке Разине и несчастной княжне, многие другие бодрые и вдохновляющие, грустные и печальные песни русских и советских композиторов…
   Оказалось   потом, что бригада молодых рабочих одновременно была и маленьким спевшимся коллективом художественной самодеятельности монтажников-высотников, командированных на строительство ЛЭП строящейся Сталинградской ГЭС.
   Этот ночной импровизированный концерт мне запомнился на всю оставшуюся жизнь. Тогда я ощутил во всей полноте - и величие Волги-матушки реки, широченной, могучей, щедрой своей энергией, спокойствием и достоинством, - и какое-то внутреннее единство советских людей разных национальностей, объединённых стремлением построить новую, светлую жизнь…
   В полдень следующего дня   мы уже приплыли в Сталинград. Это был город, восставший из руин и пепла, город новостроек. Я влюбился в него с первого взгляда.
Имя этого города для меня было особенно дорого, так как символизировало решающий перелом в ходе Великой Отечественной войны и последующее освобождение нашей многострадальной страны, в том числе и меня, от ига фашистских оккупантов.
   Замечательной красоты набережная Волги и речной вокзал, новые жилые проспекты, Аллея Героев произвели на меня неизгладимое впечатление…
   (Уже значительно позднее, через много лет, особенно запал мне в память и душу мемориальный комплекс на Мамаевом кургане с воздвигнутым на нём грандиозным монументом «Родина-мать»).
   А тогда Сталинград ещё строился вовсю: сооружалась Сталинградская ГЭС, новые жилые массивы и архитектурные ансамбли росли, как на дрожжах, и только знаменитый Дом Павлова – закопчённый и иссечённый осколками снарядов и пулями, стоял у всех на виду, - как вечная память героическим советским воинам, одолевшим жестокого врага.
   После страшной, изнурительной и разрушительной войны наша страна возрождалась буквально на глазах, и это рождало подлинное патриотическое чувство, гордость за свою любимую Родину…

…Наша баржа пошла дальше – вниз по Волге, на Астрахань, а я в Сталинграде пересел на теплоход, отправившийся в Ростов-на-Дону.
Стоя на верхней палубе, я увидел впереди по курсу, в далёкой дымке, медленно растущий и приближающийся к нам силуэт огромной фигуры.
   Это был гигантский памятник-монумент И.В.Сталину, сооружённый ему ещё при жизни в городке Красноармейске (в прошлом – Саретка).
   Памятник был воздвигнут перед входом в Волго-Донской канал. Поражали форма и размеры монумента, – одного из самых крупных в мире того времени. Постамент под фигурой вождя всех народов был высотой около 25 метров, сама фигура – 28 метров, высота головы – 4 метра. Сталин стоял, держа одну руку на борту шинели, с открытой головой и устремлённым взором в сторону Сталинграда.
   Сооружён был памятник из железобетона; только голова, как утверждали знатоки, была отлита из бронзы. Памятник впечатлял своей мощью и удачным расположением на открытом и обозреваемом со всех сторон месте.
   Я, наверное, сейчас остался одним из немногих в России очевидцев этого произведения монументального искусства и строительного чуда того времени…
   К сожалению, после разоблачения культа личности Сталина памятник этот был взорван, а информация о нём изъята отовсюду. Даже в Интернете вы не найдёте о нём никаких сведений. Такая же участь постигла и другие памятники народному вождю, которого при жизни все боготворили, в том числе и будущие разрушители памятников…
   Кстати, и знаменитый четырёхметровый барельеф головы Сталина, высеченный заключёнными Гулага в высокой скале близ станции Сковородино на Дальнем Востоке, тоже был уничтожен… (Я его видел с правой стороны по ходу поезда на восток, когда направлялся на работу в Амурскую область в 1956 году; а уже в конце того года его не было...).
   Как скоры мы на руку, когда надо разрушать, – будь то храмы, памятники, хоккейные корты или детские площадки! Выслуживающиеся перед высшей властью политики и чиновники в своём рвении готовы на всё, а современные муниципальные власти в своей услужливости бизнесу не знают никаких пределов…
   Не понимает бюрократия, что разрушением памятников - не разрушить память!
   Она живуча и передаётся от поколения к поколению – и злая память, и добрая…
Невзирая на моё негативное отношение к личности Сталина – супертирана и губителя миллионов людей, я считаю, что переименование Сталинграда в Волгоград – это сугубо политическая акция против культа личности, осуществлённая Хрущёвым в своём заигрывании с народом…
Для огромного большинства советских людей и передовой мировой общественности
С т а л и н г р а д – это синоним народного героизма и стойкости нашего народа, точка отсчёта дальнейших наших побед над злейшим врагом…
Особенно дорог этот город для нашей памяти – памяти бывших узников фашизма, в душе которых победа в сталинградской битве возродила надежду и уверенность в победоносном окончании Великой Отечественной войны.
Кстати, во всех зарубежных исторических документах и литературе этот город фигурирует под именем Сталинград...
Пройдёт ещё немало времени, пока вся страна осознает значимость наших исторических побед и не будет в угоду переменчивой политической погоде присваивать городам и весям имена, не соответствующие их заслугам…
Именно поэтому я так дорожу С т а л и н г р а д о м и не могу удержаться от соблазна – привести небольшую историческую справку об этом замечательном городе, взятую из Интернета, которую читатель может прочесть в приложении 5.
…А сейчас продолжим путешествие по водным дорогам юга России.
   Из Красноармейска наш теплоход отправился через шлюзы Волго-Донского канала в так называемое Цимлянское море – огромное рукотворное водохранилище, образовавшееся в нижнем течении Дона.
(Это водохранилище расположено на территории Волгоградской и Ростовской областей, образовано плотиной одноимённой ГЭС, заполнено в 1952—53 годах, площадь -  2700 км2, объём -  23,9 км3, длина -  302 км, наибольшая ширина -  38 км.).
   Как видно из приведенных данных, Цимлянское море и впрямь солидный водоём, хотя ему и не сравниться с великим Байкалом…

   Как только мы оказались в Цимлянском "море", погода резко переменилась: густая низкая облачность заволокла всё небо, порывистый ветер нагнал крупную и беспорядочную, почти двухметровую, волну; на теплоход обрушились потоки холодного дождя, нашу посудинку качало и бросало, как щепку…
   Впервые в жизни я попал в штормовую передрягу. Как нам потом объяснили, такое испытание на этом водохранилище в середине лета – чрезвычайное явление, и нам всем очень повезло – выйти из него целыми и невредимыми.
   До Ростова-на-Дону наше судно добиралось больше суток. Этот красивый южный город встретил меня великолепной солнечной погодой. Только-только прошёл дождь, и все центральные улицы блистали чистотой и порядком.
   В Ростове я остановился на пару дней у моего двоюродного дяди - Яши Пижика. Дядя был классным специалистом-гидростроителем, участвовал в строительстве многих довоенных и послевоенных объектов, и, в частности, Беломоро-Балтийского и Волго-Донского судоходных каналов.
   По большому секрету, мой партийный дядюшка мне шепотом рассказал, какая уйма народа (десятки тысяч заключённых!) строила эти знаменитые каналы, и большинство этих каторжан отдало за них свои жизни…
   В сопровождении его сына Марика я немного осмотрел город, который мне очень понравился, но, видимо, я не понравился этому городу…
   На следующий день по прибытию я решил искупаться в одном из открытых плавательных бассейнов (бесплатных!) и по неосторожности уронил в него при раздевании мои отличные наручные часы.
   Для меня, бедного студента, это была чувствительная потеря. Купаться уже не захотелось, и я решил поскорее уехать в Одессу.
   Родственники меня уговаривали остаться ещё на несколько дней, но назавтра я уже появился у железнодорожных касс, где успел взять билет на вечерний позд до Одессы.
   Успел - потому, что сразу после покупки билета, захотев его положить в бумажник внутреннего кармана куртки, обнаружил исчезновение этого бумажника – вместе с 200 рублей и паспортом.
   Потеряв в толкучке у касс на короткое время бдительность и контроль над окружающей обстановкой, я оказался жертвой ростовских карманников - профессионалов высокого класса…
   Вытащить так ловко и незаметно из чужого внутреннего кармана объёмистый бумажник - это настоящая артистическая работа фокусника-иллюзиониста!..
   Я был буквально пришиблен утратой паспорта и денег! Особенно расстроился из-за паспорта, так как предстояло разбираться в Одессе с милицией.
   Но там дело оказалось не таким страшным: мне велели написать заявление, пообещали оштрафовать, если через месяц паспорт не «объявится» и выдали мне на месяц соответствующую справку, с которой я и уехал на летние каникулы в свою родную Балту.
   К 1 сентября 1954 года я уже был в институте и к концу дня явился в милицию.
   Каково же было мое удивление, когда дежурный офицер с одесской улыбочкой сказал, что мне - «привет от папы» … Я вначале даже не «врубился»: от какого, мол, папы – ведь я сирота…
   Но он мне передал вскрытый милицией конверт из Ростова, где был мой паспорт, студенческий билет и небольшая записка, написанная корявым почерком: «Привет Одессе-маме от Ростова-папы!».
   Вот так закончилась моя саратовская практика, подпорченная неудачными испытаниями на расчётливость (вагон с картошкой и свежая бражка!..), осторожность (потеря часов) и бдительность (кража бумажника) …
   Впрочем, в последующей моей жизни было немало мелких и неожиданных житейских неприятностей, и я постепенно привык к ним философски относиться: в таких случаях говорю себе, что: лучше много мелких неприятностей, чем одно горе или несчастье…
И сразу становится легче…

ОДЕССКАЯ КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА

В заключение, я хочу остановиться на одной страничке одесской жизни, без которой представление об Одессе будет неполным и даже несколько пресным.
   Это небольшой рассказ об одесской коммунальной квартире, в которой мне довелось бывать в качестве гостя у моих сверхдальних   родственников.(Часть изложенного далее восстановлена по многочисленным записным книжкам, которые я периодически заполнял пометками в течение многих лет…).
…Когда-то, в далёкой юности, в мой город Балту приехала из Одессы погостить у своей бабушки одна симпатичная девочка, – назову её Светочкой Малевской. Ей было тогда 14 лет.
   Жила она в нашем доме, буквально рядом с моей комнатой. А бабушка её –тетя Фаина – была женой моего дедушки, парикмахера, – дяди Руввина.
   У нас со Светочкой чуть не завязался роман, так как она меня первая,   в порыве симпатии, однажды поцеловала. Это был первый в моей жизни поцелуй девушки, от которого во мне проснулся мужчина…
   Однако дальше этого дело не пошло, а тёплые дружеские отношения остались на много лет.
   Когда я учился в Одессе, изредка навещал семью Малевских. Мать Светы – тётя Аня, с виду не очень приветливая, но добродушная и гостеприимная женщина, была домохозяйкой, а муж её – дядя Боря был кузнецом, работал на одном из одесских заводов.
   Он «вкалывал» там с утра и до позднего вечера, был весь прокопчённый кузнечным дымом,   и когда дома отмывался у раковины, его могучий, атлетический торс играл мускулами, как солнечные зайчики на водной ряби…
   Жили Малевские в красивом доме на улице Подбельского, почти у самой Соборной площади (сейчас - улица Кобелева), то есть в центре города. Занимали в большой коммунальной квартире огромную по тем временам комнату – около 30 квадратных метров.
   Впрочем, и остальные жильцы располагали не меньшими «хоромами», так как их квартира в дореволюционные времена была гостиничным заведением и состояла из ряда (7 или 8) больших комнат с общим широченным и длиннющим коридором, в конце которого располагались громадная кухня, ванная и туалет.
   Окна жилых комнат выходили на улицу Подбельского, а окна «подсобок» – во внутренний классический одесский дворик.
   В каждой жилой комнате был свой умывальник-раковина, в которую поступала только холодная вода (горячей тогда не было).
   На общей кухне каждая семья имела свой стол с набором кухонного оборудования и принадлежностей, куда входили в разных комбинациях газовая плита, примус, керогаз, тазики, кастрюли, сковороды и т. д.
   Учёт расхода электричества вёлся индивидуально: в каждой комнате был свой электросчётчик, не доступный соседям…
   Но главные проблемы коммунальных взаимоотношений заключались в общем пользовании туалетом и ванной. Эти коммунальные объекты всегда были яблоком раздора…
   Потолки в квартире были высокие, не менее 3,5 метра, и дотянуться до лампочек в туалете и ванной было непросто. Также непросто было попасть в эти жизненно важные места общего пользования…
   За экономию расходования электричества в кухне, туалете и ванной велась постоянная тайная и явная война…Доступ в ванную регулировался квартирным расписанием, а вот с туалетом было посложнее: работу кишечников и почек невозможно было подчинить никакому расписанию…
   Поскольку я нередко «забегал» в гости к Малевским в отсутствии хозяев, (будучи по делам или гуляя в центре города), то дожидаться прихода тёти Ани или Светы приходилось на общей кухне, где я невольно познакомился с некоторыми жильцами и стал свидетелем многих интересных сцен из одесской жизни.
   Но, прежде всего, я представлю вам основных действующих лиц этой интересной советской коммуны (все имена и фамилии, разумеется, изменены…).
…Неофициальный пост «старосты квартиры» занимала тётя Дуся. Это была чрезвычайно энергичная, разговорчивая и дотошная женщина, которой до всего было дело.
   В свои сорок «с хвостиком», она успела несколько раз побывать в китобойных экспедициях, нарожать от разных мужчин кучу ребятишек, но жила как мать-одиночка, получая какое-то пособие и используя старые китобойные запасы…
   Сложения тётя Дуся была дородного, голос имела зычный, командный, а образования было маловато (окончила кулинарный техникум).
   Но зато в информированности буквально обо всех одесских и мировых новостях с тётей Дусей никто не мог поспорить, так как её старшая дочь подрабатывала на Привозе и раньше всех дикторов эфира и газетчиков «схватывала на лету» сведения обо всех важных событиях, ну и, конечно же, – последние одесские сплетни и анекдоты…
   Единственным соперником тёти Дуси на выборах старосты квартиры был ветеран ОГПУ - НКВД, пенсионер Иван Степаныч – сухопарый, седой, еще довольно крепкий старик-одиночка, ярый поборник коммунальной дисциплины и порядка, упорно насаждавший коммунистическую идеологию и нравственность.
   Однако выборы Иван Степанович проиграл из-за подозрений жильцов в его   «стукачестве»…
   Другими фигурантами коммуналки были: пожилой профессор консерватории со своей молоденькой и хорошенькой женой – актрисой   оперетты;  многодетная  пара  супругов  с громкоголосым выводком ребятишек-сорванцов (отец – молодой ещё рабочий-строитель, мать Фима - глухонемая домохозяйка); пожилой бухгалтер с женой и, наконец, продавщица гастронома Маша с мужем – «вечным студентом» медицинского института.
   Конечно, сразу   познакомиться  с  таким колоритным коллективом я не мог, но мне в этом активно помогала тётя Дуся, которой я понравился с первого взгляда. Несомненно, что она была главным действующим лицом в этой квартире и в наибольшей степени отражала то, что называют «одесским характером».
   Когда впервые она увидала меня на кухне, тотчас последовал громкий вопрос:
- «И где это Светочка подцепила такого симпатичного жениха?»
   Я поспешил уйти от опасной темы и пояснил, что довожусь племянником тёте Ане.
- «Так вы думаете, что одно другому помешает?!» – тут же парировала она…
   А однажды мне, извините, захотелось в туалет, но он был кем-то занят. Я присел на табурет, многозначительно поглядывая время от времени на дверь туалета…
   В это время на кухне появился Иван Степаныч, который до этого меня не видел, и голосом строгого следователя спросил меня, кто я такой…
Тут же тётя Дуся его осадила:
- «Иван Степаныч, это же племянник Анечки. Разве вы не видите, что он хочет в туалет? А вы его отвлекаете!..»
   В другой раз тётя Дуся рассказала мне драматическую историю – как они, то есть жильцы, подняли бунт против профессора-музыканта и его жены – актрисы. Дело в том, что эту пару вселили в освободившуюся комнату, расположенную в середине коридора, рядом с тётей Дусей.
- «Так мало того, что он ей в постель приносит кофе, - говорила возмущённо наша героиня, - они ещё допоздна репетируют: он пиликает на своей противной скрипке, а она поёт во всю ивановскую какие-то песенки» …
   В результате разборок, нашли компромиссное решение: музыкант с актрисой переселились в дальний конец квартиры, поменявшись местами с семьей глухонемой Фимы, которая как бы создала барьер между Дусей и служителями Мельпомены…
   Тётя Дуся это историческое переселение прокомментировала таким образом:
- «Шурик, вы себе не представляете, как повезло Фимочке, что она оглохла: теперь она спокойно может слушать это противное пиликанье на скрипке!» …
   Я не раз был свидетелем ожесточенных споров жильцов по такому животрепещущему вопросу: где должен быть выключатель света – в самом туалете или в коридоре, перед его дверью.
   Дело в том, что стонущий от безделья Иван Степаныч с помощью часов-хронометра засекал продолжительность пребывания жильцов в туалете и вёл для этого специальный журнал.
   Особенно придирчиво он следил за детьми, которые порой надолго засиживались и забывали после себя выключать свет…
   На этом основании он доказывал, что выключатель непременно должен быть в коридоре. А на резонный вопрос: что будет, если он сам засидится и кто-то выключит свет, Иван Степаныч не без юмора напоминал:
- «У нас в НКВД еще никто   не засиживался!..»
Тётя Аня при мне никогда не вступала в полемику с соседями по квартире.
   Такая общественная пассивность иногда возмущала тётю Дусю, и она ворчала:
- «Анечка, почему вы всё время молчите – вы же не глухая!»…
На политические темы в присутствии ветерана карательных органов предпочитали не говорить…
   Когда в 1953 году, незадолго до смерти Сталина, с подачи «ультра-патриотки» Тимощук, началась кампания травли «врачей-убийц», Иван Степанович предложил всем жильцам написать коллективное письмо с требованием смертной казни этим «космополитам, сионистским прихвостням, замахнувшимся на руководство партии и на нашего любимого вождя». Всем стало не по себе: как уклониться от такой провокации?.. Тётя Дуся и здесь оказалась на высоте.
   Она резонно заметила, что разве Иван Степаныч сомневается в справедливости Советской власти и правосудия – неужели они хуже нас разбираются в политике и будут потворствовать преступникам?..
   (К слову сказать, даже в нашем институте, носившем имя вождя, не развернули громкую кампанию против «врачей-убийц», - видимо, просто не успели...).
   Но Иван Степаныч не хотел уходить с поля боя побеждённым и с досадой тогда заметил:
- «А всё это – проклятый Израиль! Он воду баламутит! Я б этот Израиль запретил!».
На что непобедимая тётя Дуся ответила:
- «Как вам не стыдно говорить такое! Ведь сам товарищ Сталин разрешил создать Израиль!».
   Эта, тогда «засекреченная» от народа информация, полученная тётей Дусей «из первых рук», то есть на одесском Привозе, окончательно закрепила тётидусин авторитет…
Означенная одесская кухня привлекала меня ещё и разнообразием своих кулинарных ароматов. Во время моих посиделок на кухне только и было разговоров, что о «настоящем одесском борще» …
 Не украинском, а именно о д е с с к о м…
   В чём именно одесская изюминка этого борща, я, конечно, забыл. Но помню, что главными фаворитами этой темы была всё та же тётя Дуся, претендовавшая на первенство, и светочкина мама – тётя Аня, борщи которой я пробовал не раз, когда вечерами она готовила их для своего мужа-кузнеца и подавала на стол со сметанкой и свежим, вкусным хлебом…
   А тётя Дуся все домогалась у меня узнать – чьи борщи вкуснее, и настаивала, чтобы я прямо на кухне отведал тарелку её борща и потом сравнил его с тётианиным… Этот борщ она варила в огромной кастрюле – на многоротную семью…
   И хотя я был почти всегда в таких случаях голоден, но стеснялся объедать ребятишек и отказывался от угощения – под тем предлогом, что в меня уже не влезет второй (тётианин) борщ, и что тётя Аня на меня обидится…

Тема борща вовсе не является пустяковой и недостойной внимания на фоне рассматриваемых исторических событий и текущих житейских забот.
   Дело в том, что борщ на Украине – это национальное блюдо не только украинцев, но и практически   всего украинского населения этой республики, включая и Одессу.
   Причём, имеется два принципиально отличающихся вида борща – зимний, то есть классический (собственно борщ) и летний (зелёный, на основе щавеля).
   Как дипломированный «начпрод» воинской части (в запасе…), я просто обязан изложить основные требования к классическому украинскому борщу – этому замечательному кулинарному продукту, несущему наслаждение и радость не только гурманам, но и всем людям, рассматривающим пищу человека как неотъемлемую составную часть здорового образа жизни.
   Так вот, борщ этот должен быть такой: а) наваристый, то есть на крепком бульоне из свинины средней жирности (предпочтительно рёберной части туши); б) кисло-сладкий на вкус; в) со слегка недоваренной свежей капустой»; г) содержать минимум, но хорошо проваренной, крупно нарезанной картошки, д) содержать классический набор овощных ингредиентов: морковь, свёклу, томаты или томатную пасту; е) подаваться на стол со свежей сметаной и обязательно в горячем состоянии!
   Кисло-сладкий вкус борща можно регулировать с помощью лимонной кислоты или квашеной капусты, а также добавкой необходимого количества сахара.  Хорошо, если в тарелке борща будет плавать аппетитная, дразнящая мясная косточка свинины…
   Правда, она может немного отвлекать от самого борща, но вы не поддавайтесь преждевременному соблазну и расправляйтесь с ней только после опорожнения тарелки, предварительно смазав свининку горчичкой и чуть-чуть подсолив…
   Я лично очень люблю готовить такой борщ, избегая класть в него экзотические специи, но непременно добавляя по вкусу соль, сахар, перец черный, лавровый лист, петрушку, чеснок, не говоря уже о поджаренных до золотистости луке репчатом и мелко нарезанной морковочке, а также и пассированных томатах…
   Причём, томаты лучше использовать недозрелые – они обеспечат приятную кислинку в борще, а свёклу – сладких сортов.
…Скажите честно: вы ещё не захотели есть? Ну, тогда вернёмся снова в одесскую коммунальную квартиру, в картину которой хочется добавить последний штрих.
   Когда однажды тяжело заболел Иван Степаныч, которого все побаивались и недолюбливали, вся квартира взбудоражилась, обнаружив его длительное отсутствие в местах общего пользования.
   Первой, конечно, забила тревогу староста квартиры. Она мигом объявила в квартире «чрезвычайное положение», обязав каждого уделять старику посильное внимание. И хотя продавщица Маша сделала ей едкое замечание: - «Ты что, Дуся, забыла, что он –стукач?», та ей презрительно ответила, что стукачи – не хуже продавцов: и те, и другие норовят к нам залезть – одни в душу, а другие в карман…
   Совместными усилиями жильцов Ивана Степаныча удалось выходить, хотя его и пришлось потом отправить на долечивание в больницу…

Одесский период моей жизни вдохновил меня на такое спонтанное стихотворение, которое в полной мере отражает моё отношение к Одессе:
   
  ОДЕССА-МАМА

Я в Одессе не родился,
Но я жил там и учился.
Мне Одесса мамой стала
И неплохо воспитала:
Стал в Одессе инженером,
Зарядился духом, верой,
Неизбывным оптимизмом;
Заразился коммунизмом…
В море Черном я купался
И Одессой пропитался.
Там любовью наслаждался,
Там с любимой я расстался.
Сколько музыки прослушал!
Сколько семечек излузгал!
Сколько пива пил со смаком!
Сколько съел в Одессе раков!
Сколько скушал винограда!
Как смеялся до упада!
Сколько слышал анекдотов
И разыгрывал кого-то!
Убежден я, что без смеха
Счастья нет и   нет успеха!
Хоть я уехал от тебя
В края суровые – у Бама,
Но ты осталась для меня
Всегда родной, Одесса-мама!

На этом я заканчиваю первую книгу своего повествования. Единственное, что необходимо добавить: я и мой друг Слава Супруненко после защиты дипломных проектов и окончания учёбы в институте получили назначение в качестве мастеров-монтажников на стройки Сибири. Я попал в Красноярск, а Слава – в Ачинск.
Но о дальнейших наших судьбах будет рассказано в следующей книге, если на это Бог даст здоровье и силы…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я прочёл мою книгу, глубоко вздохнул и чуть ли не перекрестился (хотя не крещёный…). Но что-то мне не давало покоя, остался како-то неприятный осадок, какая-то недосказанность. Потом меня осенило: да ведь я себе и своим согражданам не дал должной критической оценки в тех исторических событиях, участниками которых мы были.
   Сваливать всю вину на Гитлера и Сталина, самоустраняться от исторической ответственности за сопричастность к их деяниям - это значит идти против совести и правды.
   Любой народ, в том числе немецкий и советский, в тот или иной момент истории рождает своих героев и антигероев. Они – плоть от плоти народной, отражают менталитет и чувства большинства народа на момент данного исторического события.
   Вина немецкого народа перед народами Европы и всего человечества огромна и состоит в том, что подавляющее большинство немцев поддались угару нацизма, допустили к власти отъявленного авантюриста и человеконенавистника – Гитлера и его разбойничью клику, позволили себя вовлечь в гибельную вторую мировую войну. Расплатились немцы за это огромными жертвами, Нюренбергским процессом, расчленением Германии, разрухой экономики и государственной системы.
   За прошедшие с той поры десятилетия многое изменилось в Германии. Незаурядный немецкий народ, получивший мощную экономическую поддержку США, а затем – и великодушную политическую поддержку СССР в деле объединения Германии, создал современное демократическое государство с мощной экономикой и высоким жизненным уровнем населения.
   Через два поколения после войны германское общество практически изжило фашизм и расизм, принимает активнейшее участие в международных гуманитарных программах.
   Похоже, что немцы осознали свою историческую вину и доказывают свое покаяние и ответственность реальными добрыми делами.
   Что касается нашей страны, России, то здесь дело обстоит, мягко выражаясь, совершенно неудовлетворительно.
   Конечно, Сталин и сталинщина были политически осуждены ещё при Н.С.Хрущёве.
   Невинные жертвы сталинских репрессий (живые и мёртвые) были реабилитированы. Однако до сих пор Россия ещё расколота на две почти враждебные части общества:
а/ - на сторонников и почитателей Сталина и его тоталитарного режима;
б/ - на противников тоталитаризма.
   Это говорит о том, что массовое сознание россиян ещё не созрело до подлинной демократии, оно находится в плену многовекового рабского менталитета, выработанного под кнутом царизма и крепостного труда, а затем –в железных тисках большевистского режима.
   Удивительное   дело: на нашей памяти, со дня смерти Сталина, не было ни одного судебного разбирательства над палачами, казнившими и замучившими в лагерях сотни тысяч невинных людей…
   Более того, очень многие из них продолжали до глубокой старости ходить в почётных ветеранах своего зловещего ведомства, сохраняя свои «заслуженные» награды и привилегии и со спокойной (ли?) совестью уйти в могилы, так и не покаявшись перед людьми, перед обществом…
   Да и наша прославленная Коммунистическая партия, и государство российское фактически и формально этого не сделали.
 Более того: не говоря уже о Сталине, его вернейший слуга - палач-прокурор Вышинский похоронен с почестями в кремлёвской стене…
   Жалкая попытка некоторых политиков примирить народ – «красных» и «белых», сталинистов и анти-сталинистов, бедных и богатых, выразившаяся в изменении названия революционного праздника (7 ноября) на новое название – «День примирения и согласия), с треском провалилась, так как для такого примирения до сих пор не созданы соответствующие политические и социально-экономические условия.
   На традиционный вопрос – кто виноват? – ни историки, ни политики еще не дали ответа, а ведь это – коренной вопрос нашей жизни (настоящей и будущей).

Товарищи историки,
Не хватит ли риторики?
Пора уж жизнь российскую
Осмыслить всю, сполна –
И взлёты, и падения,
Победы, поражения…
И ждёт давно уж выводов
Кремлёвская стена!..

Да, к сожалению, у кремлёвской стены и в ней самой захоронены не только герои и заслуженные воины и труженики, но и авторы и исполнители большого террора…

Пока наш народ не увидит себя в зеркале Истории таким, каким он есть на самом деле – со всеми своими достоинствами и пороками, пока мы все не покаемся в своих неприглядных деяниях прошедшей эпохи (и официально, на государственном уровне, и перед амвоном, и в кругу семьи – перед потомками), до тех пор не будет между нами мира и согласия!
   И не помогут в этом такие декоративные политические акции, как, например, создание партии Единая Россия…
   Наша многострадальная страна за весь сумасшедший ХХ век испытала больше потрясений, чем всё человечество за любой из предыдущих веков: четыре революции (народную 1905года, февральскую буржуазную 1917 года, Октябрьскую социалистическую 1917 года, ельцинскую криминальную 1991 года) и пять войн (японскую 1904-1905г.г., первую мировую 1914 – 1918 г.г., гражданскую 1918 – 1920 г.г., финскую 1940 г. –короткую, но кровавую, и, наконец, самую смертоносную – Великую Отечественную 1941 –1945г.г.).
   Согласно последним генетическим исследованиям, ближайшими историческими родственниками русских, украинцев и белорусов признаны немцы и финны (В.З.Тарантул, «Геном человека», М., 2003).
   Именно русские и немцы в ХХ веке оказались самыми податливыми и уязвимыми под воздействием психологического влияния харизматических лидеров – Ленина, Сталина, Гитлера, Ельцина.
   Это говорит о том, что массовое сознание указанных народов в своё время было подготовлено социально-экономическими условиями и мощной пропагандой к свершению социальных потрясений.
   И если немцы извлекли из этого исторический урок, то мы, россияне, ещё не научились извлекать полезные для себя исторические уроки…
   Наша страна всё еще раздирается многочисленными социальными и национальными противоречиями, твёрдо не определилась – какой дорогой идти в светлое будущее.
   В стране царят коррупция и беззаконие, колоссальный разрыв между богатыми и бедными, непонимание между властью и народом.
   Благоденствующая бюрократия и безответственные политиканы своими непродуманными реформами и провокационными выступлениями через СМИ подталкивают широкие массы к недовольству,волнениям и смутам.
   Некоторые из них зовут назад, к сталинщине, обещают народу «твёрдую власть», пересажать «всю эту гнилую интеллигенцию», дать народу «хлеба и зрелищ». Другие подстрекают фашиствующие элементы к изгнанию из страны «инородцев», раздувают опасные ксенофобии и межнациональные конфликты, предлагают законопроекты об уголовной ответственности граждан на  недоносительстве на «врагов народа»…
   Огульное отрицание прошлого («…мы старый мир разрушим до основания, а затем…»), как и сплошное охаивание настоящего, то есть шараханье из крайности в крайность, - это характерная черта русского радикализма. По-видимому, всё-таки прав был Плеханов, а не Ленин, предлагая России социал-демократический путь развития. Современная Европа уже давно находится на этом пути.
   В этих условиях все мы, простые люди, должны соблюдать спокойствие и проявлять здравый смысл, не поддаваться зомбированию со стороны ангажированных властью средств массовой информации.
   Надо активизировать свою гражданскую деятельность: создавать общественные организации и демократические институты, расширять численность и активность Российского Союза Пенсионеров, возродить и усилить профсоюзное движение.
   Честные и независимые СМИ должны шире привлекать интеллектуально активную часть общества к публичной борьбе с коррумпированной частью бюрократии, добиваясь от власти прозрачной политики и ответственности перед народом.
   Населению надо активно и сознательно участвовать в выборах всех уровней власти и предварительном обсуждении избираемых кандидатов, требовать встреч с ними до и после их избрания.
   Нам сейчас, как никогда, нужен мир и добрая воля, взаимное понимание и взаимная требовательность, упорный созидательный труд и духовная целеустремленность, широкое участие в общественной жизни.
   Только при этих условиях мы сможем преодолеть наши трудности и проблемы, построить общество сбалансированных классовых интересов и высокой культуры.

К О Н Е Ц    П Е Р В О Й    К Н И Г И.

Иркутск, 4 декабря 2002г. – 5 марта 2005г.-август 2020г.

 
  П Р И Л О Ж Е Н И Я

ПРИЛОЖЕНИЕ 1.

   ОЧЕРК
 «Сталиниада» в литературе

К настоящему времени скопилось множество мнений о Сталине и его времени, когда вождь советского народа безраздельно правил нашей страной. В основном, они разделились на две группы, о которых коротко можно сказать так:
Группа А- Сталин действовал в соответствии с конкретной исторической обстановкой и исключительно в интересах советского государства, которые для него были превыше всего. Ради могущества и процветания этого государства он не щадил ни себя, ни народ. Все принесённые на алтарь Отечества жертвы были необходимы, исторически обусловлены и не являлись личной прихотью и следствием кровожадности Сталина. Сталин был великим во всём и останется в истории таковым. Как человек, он был жёстким, требовательным, но справедливым, заботился о благе народа, разбирался лучше всех во всех сферах государственной и общественной жизни, во всех вопросах и проблемах, включая эономические, политические, научно-технические, военные, национальные и культурные проблемы…
Группа Б- Сталин был одержим революционной идеей «мировой революции», конечной победы социализма во всех странах. Он мечтал об этом всю свою жизнь и видел своё предназначение в руководстве этим революционным, то есть насильственным, процессом. СССР он рассматривал как свою вотчину, плацдарм для наступления и победы над мировым империализмом, а себя видел только в одной роли – абсолютного монарха, Богочеловека (по Э.Радзинскому), которому, только одному, принадлежит право распоряжаться судьбами миллионов людей, народами и странами.
У Сталина от природы был тяжёлый, замкнутый и жестокий характер (злопамятный, мстительный, тщеславный, коварный). Он не прощал никому и никогда личной обиды или превосходства над собой. Обладая целым набором уникальных положительных качеств харизматического вождя (ум, железная воля, исключительная память, проницательность, умение воздействовать на массовое сознание, трудоголизм и др.) он как человек не имел главного человеческого качества: морального стержня, именуемого с о в е с т ь ю, то есть способности различать добро и зло. Этим и объясняется его отношение к людям – «строительному материалу истории», которым можно жертвовать во имя идеи, (как фигурами на шахматной доске).
…Отсюда и разно-полюсные оценки роли Сталина в отечественной и мировой истории – от «великого вождя и учителя, отца народов» до «величайшего из тиранов (злодеев) в истории человечества» …
   В этом споре идеологических противников разных поколений я, как пострадавшая сторона – жертва сталинских репрессий, не могу быть объективным, так как   не хочу и не могу согласиться (в принципе!) с доктриной, что обыкновенные, честные, ни в чём неповинные люди могут рассматриваться в качестве навоза Истории, которым удобряются поля сражений между политиками – во имя каких-то идей.
…Привожу перечень авторов, с произведениями которых о Сталине читатели могут ознакомиться, если их интересует эта тема:
Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Париж, 1990.
Бережков В. Как я стал переводчиком Сталина.М.,1993.
Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Т.1-2.М.,1989.
Орлов А. (Фельдбин Л.) Тайная история сталинских преступлений.М.,1991.
Радзинский Э. Сталин.Жизнь и смерть.М.,2003.
Троцкий Л.Сталин. Т. 1-2. Нью-Йорк, 1985.
Троцкий Л.Сталинская школа фальсификаций. Берлин, 1932.
Хрущёв о Сталине. Нью-Йорк,1989.
Особый интерес должна вызвать книга Н. Д.Толстого  «Жертвы Ялты» (2004г.), в которой автор приводит данные секретного протокола в Ялте, по которому Сталин потребовал от союзников выдать ему всех русских, включая белоэмигрантов времён гражданской войны, бывших военнопленных и любых так называемых «перемещённых лиц». Со всеми этими людьми, которых союзники выдали советскому тирану (около 2 млн. человек русской национальности!) Сталин разделался «по полной программе» … Вот как вождь любил великий русский народ…
Предлагаю читателям самим прочитать книги этих авторов о Сталине и составить своё суждение – какова  историческая правда о Сталине и его эпохе.


ПРИЛОЖЕНИЕ 2.

(Из очерка Е.Манина «Другая женщина дуче»)
(«Вестник» ЕАР № 19(226) от 14.09.99г.).

 «Совсем недавно, как бы в качестве иллюстрации к этой проблеме, в издательстве Williamrrow вышла любопытнейшая книга под интригующим названием «Другая женщина дуче» и ещё более интригующим подзаголовком: «Неизвестные факты о Маргерите Сарфатти, любовнице-еврейке Бенито Муссолини, помогшей ему прийти к власти». У книги два автора: Филипп Каннистраро, профессор Дрексельского университета в Филадельфии, международный авторитет по истории фашистского движения, и Брайан Салливан, старший научный сотрудник Университета национальной обороны…»
«…Во время прихода Муссолини к власти итальянские евреи занимали множество ключевых постов в управлении страной. Министры Луиджи Лузатти и Сидней Соннино (тот самый премьер-полуеврей), мэр Рима Эрнесто Натан, президент Верховного суда и министр юстиции Лудовико Мортара, Карло Шанцер - министр иностранных дел, десять сенаторов-евреев. А Маргерита Сарфатти - героиня упомянутой выше книги «Другая женщина дуче» была редактором официального журнала фашистского движения «Герархия».
   Когда антисемиты из фашистской партии начали было свою агитацию среди итальянцев, и итальянские евреи стали проявлять беспокойство по этому поводу, дуче дал официальную аудиенцию главному раввину Италии Анджело Сакредотти, вслед за которой было выпущено следующее коммюнике:
«Профессор Сакредотти обратил внимание Его превосходительства Бенито Муссолини на тот факт, что антисемитские партии за рубежом пытаются найти здесь силы, на которые они могли бы опереться в своей антисемитской политике. Чтобы достичь своей цели, эти силы пытаются представить итальянское фашистское движение в качестве антиеврейского. Отвечая на это, глава правительства официально заверил профессора Анджело Сакредотти в том, что итальянское фашистское движение никогда не встанет на путь антисемитизма. Своими поступками, подчеркнул глава правительства, анти-еврейские организации порочат саму фашистскую идею».
   Вскоре после этого, 30 октября 1930 года, Муссолини огласил королевский декрет, в соответствие с которым все еврейские общины Италии «инкорпорировались» в фашистское движение в виде «Союза еврейских общин Италии» и оказывались под защитой движения. Было создано также особое агентство при фашистском правительстве, представлявшее интересы всех без исключения итальянских евреев. Статья 35-я устава этого агентства говорила об итальянских евреях как о «посланниках доброй воли от фашистского движения» и предусматривала, что «Союз будет принимать активнейшее участие в обще-религиозной и социальной жизни мирового еврейства и поддерживать тесные духовные и культурные контакты с еврейскими общинами за границей - особенно с теми, которые имеют традиционные связи с итальянскими евреями и Италией».
Когда в Германии к власти пришли нацисты и Гитлер стал громогласно излагать свои анти-еврейские теории, Муссолини выступил в Бари в сентябре 1934 года с издевательской речью по этому поводу:
«Тридцать столетий существования позволяют итальянцам взирать с жалостью на некоторые доктрины, проповедуемые по ту сторону Альп теми, кто были дикарями, когда мы имели Цезаря, Вергилия и Августа».
(из Интернет)


ПРИЛОЖЕНИЕ 3.

(Выдержки из доклада Умберто Эко
 о «вечном фашизме»)

 «Ур-фашизм растёт и ищет консенсусов, эксплуатируя прирождённую боязнь инородного. Первейшие лозунги фашистоидного или пре-фашистоидного движения направлены против инородцев. Ур-фашизм, таким образом, по определению, замешан на расизме.
   Ур-фашизм рождается из индивидуальной или социальной фрустрации (разочарованности-прим.авт.). Поэтому все исторические фашизмы опирались на фрустрированные средние классы, пострадавшие от какого-либо экономического либо политического кризиса и испытывающие страх перед угрозой со стороны раздражённых низов. В наше время, когда прежние «пролетарии» превращаются в мелкую буржуазию, а люмпен из политической жизни самоустраняется, фашизм найдёт в этом новом большинстве превосходную аудиторию.
   Тем, кто вообще социально обездолен, ур-фашизм говорит, что единственным залогом их привилегий является факт рождения в определённой стране. Так выковывается национализм. К тому же единственное, что может сплотить нацию, - это враги. Поэтому в основе ур-фашистской психологии заложена одержимость идеей заговора, по возможности - международного. Сочлены должны ощущать себя осаждёнными. Лучший способ сосредоточить аудиторию на заговоре - использовать пружины ксенофобии. Однако годится и заговор внутренний, для этого хорошо подходят евреи, потому что они одновременно как бы внутри и как бы вне. Последний американский образчик помешательства на заговоре - книга «Новый мировой порядок» Пэта Робертсона.
   Сочлены должны чувствовать себя оскорблёнными из-за того, что враги выставляют напоказ богатство, бравируют силой. Когда я был маленьким, мне внушали, что англичане - «нация пятиразового питания». Англичане питаются интенсивнее, чем бедные, но честные итальянцы. Богаты ещёевреи, к тому же они помогают своим, имеют тайную сеть взаимопомощи. Это - с одной стороны; в то же время сочлены убеждены, что сумеют одолеть любого врага. Так, благодаря колебанию риторических струн, враги рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые. По этой причине фашизмы обречены всегда проигрывать войны: они не в состоянии объективно оценивать боеспособность противника.
   Для ур-фашизма нет борьбы за жизнь, а есть жизнь ради борьбы. Раз так, пацифизм однозначен братанию с врагом. Пацифизм предосудителен, поскольку жизнь есть вечная борьба. В то же время имеется и комплекс Страшного суда. Поскольку враг должен быть - и будет - уничтожен, значит, состоится последний бой, в результате которого данное движение приобретёт полный контроль над миром. В свете подобного «тотального решения» предполагается наступление эры всеобщего мира, Золотого века.
   Однако это противодействует тезису о перманентной войне, и ещё ни одному фашистскому лидеру не удалось разрешить образующееся противоречие…
   Для всех реакционных идеологий типичен элитаризм, в силу его глубинной аристократичности. В ходе истории все аристократические и милитаристские элитаризмы держались на презрении к слабому.
Ур-фашизм говорит на Новоязе. Новояз был изобретён Оруэллом в романе «1984» как официальный язык Ангсоца, Английского социализма, но элементы ур-фашизма свойственны самым различным диктатурам. И нацистские, и фашистские учебники отличались бедной лексикой и примитивным синтаксисом, желая максимально ограничить для школьника набор инструментов сложного критического мышления. Но мы должны уметь вычленять и другие формы Новояза, даже когда они имеют невинный вид популярного телевизионного ток-шоу.
   Перечислив возможные архетипы ур-фашизма, закончу вот чем. Утром 27 июля 1943 года мне сказали: по радио объявили, что фашизм пал и Муссолини арестован, и велели пойти купить газету. Я отправился к киоску и увидел, что там полно газет, но у них незнакомые названия. Затем я прочитал заголовки передовиц и осознал, что в разных газетах написаны разные вещи. Тогда я купил одну из них, наудачу, развернул и прочитал на первой странице декларацию, подписанную пятью или шестью политическими партиями, среди которых были Христианская демократическая, Коммунистическая партия, Социалистическая партия, Партия действия, Либеральная партия. До этой минуты я полагал, что на страну полагается иметь по одной партии, в частности в Италии партия называется Национальной Фашистской. И вот я обнаружил, что в моей стране одновременно имеют место несколько партий. И не только. Так как я был смышлёным подростком, я сказал себе, что никак невозможно, чтобы все эти партии учредились вот так, за одну ночь. Значит, подумал я, они существовали прежде на подпольном положении.
   Декларация возвещала о конце фашистской диктатуры и восстановлении в стране свобод: свободы слова, печати, политических объединений. Эти слова - «диктатура», «свобода» - о, Господи, впервые за всю жизнь я их прочёл. Благодаря этим словам я переродился в свободного западного человека.
   Мы должны всегда иметь в виду, что смысл этих слов не должен снова забыться. Ур-фашизм до сих пор около нас, иногда он ходит в штатском. Было бы так удобно для всех нас, если бы кто-нибудь вылез на мировую арену и сказал: «Хочу снова открыть Освенцим, хочу, чтобы чёрные рубашки снова замаршировали на парадах на итальянских площадях». Увы, в жизни так хорошо не бывает! Ур-фашизм может представать в самых невинных видах и формах. Наш долг - выявлять его сущность и указывать на новые его формы, каждый день, в любой точке земного шара. [...] Свобода и Освобождение - наша работа. Она не кончается никогда. Пусть же нашим девизом будет: так не забудем! (курсив мой – авт.)».
( «Вечный фашизм» - доклад Умберто Эко на симпозиуме, проводившемся итальянским и французским отделениями Колумбийского университета (Нью-Йорк) 25 апреля 1995 г., в юбилей освобождения Европы. Цитируется по изданию: Эко Умберто. «Пять эссе на темы этики» / Пер. с ит. Е. Костюкович. СПб  Симпозиум, 1998.»
 Указанные выдержки получены через Интернет, там же – полная версия доклада).


ПРИЛОЖЕНИЕ 4

ОЧЕРК
"Даные об основных немецко-фашистских
концентрационных лагерях смерти"

Концентрационный лагерь Страна Количество заключённых и погибших Время действия концлагеря

1. Бухенвальд Германия Всего 239 тыс. человек были узниками. 1937 г ( апрель) - 1945 г. Освобождён США.

2. Дахау Германия Точных данных нет 1933 г.

З. Равенсбрюк (женский лагерь) Германия Погибло 50 тыс. заключённых С 1939 г. до 25 апреля 1945г.- освобождён войсками союзников.

4. Бельзен Германия 35 тыс. заключённых 1937 г. – освобождён в апреле 1945 года войсками союзников

5. Гросс Розен Силезия, Германия Нет данных Нет данных

6. Папенбург Германия Нет данных Нет данных

7. Маутхаузен Австрия 335 тыс. человек
36.318 чел. казнено. Здесь был убит генерал Карбышев. Июль 1938 г.- основан.

8. Терезиенштадт Северная Богемия «Особо гуманный» лагерь для перемещённых лиц. Погибло 35 тыс. человек. Ноябрь 1941 – апрель 1945 г.

9. Освенцим (Аушвиц) Польша Уничтожено 4 млн. человек. Май 1940 г -1945г.
Освобождён советскими войсками

10. Биркенау Польша Уничтожено 100 тыс. заключенных Создан в 1941 г.

11. Треблинке Польша 700 тыс. казнено Основан в июле 1942 года

12. Майданек Польша Уничтожено около 1,5 млн. Человек Осень 1941 года. 23 июля 1944 г. Освобожден советскими войсками

13. Моабит Германия Погиб М. Джалиль. Освобожден в 1945 г. советскими войсками

14. Флоссенбюрг Германия Нет данных Нет данных

15. Нойенгамме Австрия 100 тыс. заключенных, Погибло 50 тыс. человек 1940 г. - создан
16. Яловский лагерь Россия близ Львова Уничтожено 200 тыс. человек Нет данных

17. Тростенец Россия под Минском Уничтожено свыше 150 тыс. человек Нет данных

18. Саласпилс Латвия Уничтожено более 53 тыс. человек Открыт в октябре 1941 года

19. Алитус Литва Уничтожено 60 тыс. советских людей Нет данных

20. Заксенхаузен Германия Июль 1936 г. – основан

21. Штутгофф Австрия Пришло 120тыс. заключённых, из которых 85 тыс. погибло Основан в 1939 г.

22. Грини Норвегия Нет данных Нет данных

23. Аморсфурт Голландия Нет данных          « - »

24. Бриндок Бельгия Прошло 3.600 человек          « - »

25. Мариньяк Франция Нет данных          « - »

26. Компьенский лагерь Франция 50 тыс. заключенных          « - »

(Данные из Интернета)


ПРИЛОЖЕНИЕ 5.

ОЧЕРК( о Царицыне - Сталинграде -  Волгограде)

«Волгоград начинает свою историю с 2 июля 1589 года, когда на берегу величественной Русской реки Волга был основан Царицын, как крепость для охраны волжского торгового пути.
   Степь между Волгой и Доном многие века была центром жестоких битв и сражений. Стрельцам крепости Царицын, дежурившим круглосуточно на сторожевых башнях, часто приходилось бить тревогу: к городу подступали кочевники. Дикие степные орды нередко врывались в острог, грабили его, а порой и разрушали дотла. Но Царицын возрождался вновь и вновь.
В период с 1695 по 1722 годы Царицын посещал царь     Петр I.
   А в 1765 году была основана немецкая колония Сарепта, занимавшаяся выращиванием и переработкой семян горчицы. К концу XIX века Царицын стал крупным торговым и промышленным центром Российского государства. В 1880 году построен нефтегородок товарищества «Нобель», в 1885 году появилась телефонная связь, в 1913 году заложен орудийный завод и пущен первый трамвай.
   В начале 1925 года Царицын был переименован в Сталинград. Город в это время превращается в центр бурного развития индустрии. Здесь, на берегу Волги, в рекордно короткие сроки был построен первый в Советском Союзе тракторный завод, с конвейера которого в 1930 году сошёл первый отечественный трактор «СТЗ». Растут красивые жилые кварталы, число жителей стремительно растёт и увеличивается до пятисот тысяч человек.
   С 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943 года весь мир, затаив дыхание, следил за ходом Сталинградской битвы. Это была невиданная в мировой истории военная схватка, в которой участвовали более чем по миллиону солдат с каждой из противоборствующих сторон. Двести дней и ночей длилась битва за Сталинград. 2 февраля 1943 года у стен города на Волге была одержана победа, которая стала поворотным пунктом во второй мировой войне. Отсюда начался закат гитлеровского фашизма.
   После войны вся страна помогает восстановлению полностью разрушенного города. Разворачивается новое гигантское строительство. В 1952 году открывается Волго-Донской судоходный канал, соединивший две могучие российские реки - Волгу и Дон. В 1958 году завершается строительство телецентра, а 10 ноября 1961 года начала работать крупнейшая в Европе Волжская Гидроэлектростанция мощностью в 2,5 млн. кВт. В 1961 году Сталинград переименовывают в Волгоград. Сегодня Волгоград - крупный промышленный и культурный центр юга России, расположенный на пересечении важнейших транспортных магистралей.
   Современный Волгоград - один из красивейших городов России. По генеральному плану 1945 г. сохранил исторически сложившуюся линейную систему планировки, причём прибрежная часть была освобождена от промышленных сооружений, складов и т.п., отрезавших жилые районы от реки. На северо-востоке город замыкает Волжская ГЭС (в г. Волжском), на юго-западе - Волго-Донской судоходный канал, построенный в 1952.
   Центр современного Волгограда образован системой площадей и бульваров, размещённых по одной оси перпендикулярно Волге, - привокзальная площадь, ул. Гоголя, площадь Павших борцов, Аллея Героев, завершённая пропилеями и парадной гранитной лестницей, спускающейся на набережную (1952-1953). Остальная территория города разделена на районы, связанные продольными транспортными магистралями. С 1958 ведётся застройка микрорайонами. В ознаменование победы в Сталинградской битве в Волгограде в 1963-1967 создан памятник-ансамбль «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане (скульптор Е.В. Вучетич и др). На склонах кургана разбит парк.
   Волгоград образует вместе с городом Волжским единую агломерацию с населением, превышающим полтора миллиона человек. Он опережает по количеству жителей такие важные центры, как Саратов, Астрахань, Ростов-на-Дону и Краснодар, и реально претендует на звание столицы юга России.
   Волгоград постоянно расширяет международные связи. Сложились дружеские отношения с пятнадцатью городами-побратимами».

(Данные получены из Интернета)


ПРИЛОЖЕНИЕ 6.
  ОЧЕРК
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

   Пока ещё не поздно, высшей политической элите страны надо осущестить бескомпромиссную борьбу с коррупцией во всех звеньях государственного управления.
   Это является непременным условием для выработки и осуществления правильного политического курса во внутренней и внешней политике, а также создания надёжного барьера для нераспространения любых радикально-экстремистских движений, включая фашизм, большевизм и религиозный экстремизм.
…Мощным фактором, провоцирующим оживление ростков фашизма в России, является возникновение и бурное процветание олигархического (монополистического) капитализма в условиях   его слияния с авторитарной и бюрократизированной системой государственной власти.
Не менее опасной также является потенциальная угроза большевизации политического режима по сталинскому тоталитарному образцу…
 Вместо застарелых великодержавных амбиций и агрессивных выпадов на ближайших соседей, вместо разработки убогих и   утопических политических «доктрин» типа: «динамический консерватизм» или «православный социализм», вместо хирургических манипуляций над действующей Конституцией и бесконечными «национальными проектами» наш российский истеблишмент на нынешней мертвеющей политической зыби реально и ощутимо занялся бы давно назревшими реформами по повышению уровня жизни простого народа и достижению успешной конкуренции в мировой экономике.
 Однако,  заметными темпами растёт губительный для общества и государства разрыв в доходах и уровне жизни между богатыми и бедными гражданами.
   По сомнительным данным российской статистики, этот индекс разрыва составил к началу 2005 года «всего» 15 единиц (в 15 раз), что, тем не менее, скатывает Россию в «болото» неблагополучных стран мира…
   Пусть простят меня читатели за невольное «увлечение» этой горькой темой, но сейчас я попробую разоблачить фальшивость приведенных статистических данных.В действительности же дело обстоит несоизмеримо хуже, чем нам пытаются внушить…
   Самые примитивные расчёты показывают, что этот разрыв составляет на три порядка большую величину.
   Предположим, что за исходную величину оценки среднего уровня бедности в России мы примем величину, близкую к современному прожиточному минимуму -10683 рубля в месяц (по состоянию на 01.01.2020г.).
   Тогда средний уровень доходов богатых определится, согласно официальной российской статистике элементарно:
10683 х 15= 162645 рублей (или приблизительно 2170 долларов США в месяц – по нынешнему курсу валют).
   Согласитесь, что при наших ценах такой доход никак не позволяет считать его обладателя богатым человеком. Это, по самым скромным меркам, -  человек среднего достатка, который не может раскошелиться ни на иномарку, ни на приличную квартиру, не говоря уже о вилле, яхте или заграничных уик-эндах нашей бизнес- и политической элиты…
   В обычный же набор современного магната капитала, то есть очень богатого человека, входят, как правило: солидная недвижимость, включая жилые городские апартаменты, шикарная вилла с большими земельными угодьями, несколько престижных автомобилей, яхта, самолёт, многочисленные ценные бумаги и солидные расчётные счета в банках…
   Такие люди называются мультимиллионерами или миллиардерами. Их годовой доход фактически составляет около 30-90 и более миллионов долларов в год, а совокупная стоимость имущества – от 1 до десятков миллиардов «условных единиц» …Таким образом, официальная статистика сильно «прибедняет» наших магнатов капитала, которые в действительности оторвались от бедняков на недостижимую дистанцию. Полюбопытствуем далее: как далеко наши российские богачи оторвались от простого народа…
   Попробуем вычислить   средний месячный доход наших магнатов капитала, исходя из их среднего годового дохода - 60 млн. долларов:
60000000делим на 12=5000000 или путём конвертирования этой суммы долларов в рубли по нынешнему курсу валют (1 доллар = 73.28 руб.): 73.28х5000000=36.640.000 рублей – вот средняя месячная «зарплата» наших олигархов…
Получаем колоссальный по величине индекс превышаемости доходов наших новых российских нуворишей над доходами их беднейших сограждан…Что получится в итоге? Не 15 (раз),
 а 36.640.000:10683= 3430 ,то есть почти в три с половиной тысячи раз! Если я ошибся, поправьте меня, пожалуйста, читатели!..
   Возникает к статистике и другой вопрос: почему в качестве критерия разрыва в уровне жизни между богатыми и бедными принимается только уровень их доходов? А где же оценка имущественного положения собственников? Ведь этот показатель не менее важен для таких статистических операций.
   Приблизительный подсчёт стоимости имущества «среднего российского бедняка», имеющего приватизированную квартиру (скажем, двухкомнатную), даёт сумму, едва ли превышающую 40 тысяч долларов США.
   «Средний российский миллиардер» обладает ликвидным капиталом в 3-5 миллиарда долларов.
   Если разделить последние числа на первое число, то разрыв между бедными и очень богатыми уже составит величину в 100 тысяч раз! А если учесть самых бедных россиян, у которых нет собственного жилья или которые живут в ветхих, неблагоустроенных «халупах», то тут разрыв в уровне жизни окажется ещё более поразительным!
   Так как же можно верить такой лживой статистике? Совершенно очевидно, что такая статистика выполняет социальный заказ власть имущих (статистика на службе у власти…).
   По данным газеты «Аргументы и факты», к 2005 году в России официальных супербогачей насчитывалось около 200 человек. Сколько «теневых» - можно только догадываться…
А бедняков, считает статистика, у нас «всего» … 20 миллионов человек.
   Теперь нетрудно представить ту пропасть, которая отделяет «олигархов» (около 0, 001 % населения страны) от бедняцкой части (13 %)…
   Некоторые читатели могут подумать, что я - сторонник акции: «отобрать и разделить!». Ничего подобного!
   Сами по себе олигархические доходы не вызывают удивления и возмущения. Наши олигархи по сравнению с мировой бизнес-элитой, это почти что, извините за сравнение,- «пузатая мелочь» …
   Если бы наши олигархи инвестировали свои сверхприбыли от бывших государственных предприятий в реформирование, скажем, ЖКХ, системы здравоохранения и образования, в подъём отечественного сельского хозяйства и машиностроения, в лесоперерабатывающую отрасль и др., они вовсе были бы молодцами…
 Но нет – этого не происходит (не выгодно). Долгосрочные отечественные вложения капитала в условиях низкой окупаемости и тотального контроля со стороны бюрократии, норовящей отхватить у бизнеса жирные куски, - слишком рискованные затеи…
   Для крупного бизнеса выгоднее сырьевое предпринимательство, где велика окупаемость. Откачал, скажем, нефть или газ, быстро и выгодно продал, заплатил налоги (или скрыл их за взятки бюрократам) и …тю-тю – перевёл денежки в зарубежные банки или офшоры…
   Конечно, я весьма примитивно, однобоко и нелицеприятно изобразил современный крупный российский бизнес…
   Объективности ради, нельзя игнорировать тот факт, что нефтяные, газовые, металлургические компании и отдельные крупные бизнесмены обеспечивают своей рентабельной работой сотни тысяч хорошо оплачиваемых рабочих мест, солидно пополняют бюджет страны налоговыми поступлениями, оказывают иногда благотворительные акции общественным и государственным организациям. (Можно среди них назвать хотя бы такие имена, как Вексельберг, Потанин, Ходорковский, наш земляк Виталий Мащицкий и другие).
   А небезызвестный олигарх, любимец Кремля, - Абрамович даже умудрился облагодетельствовать покупкой футбольного клуба «Челси» такую «бедную» и «несчастную» страну, как Великобритания…
   Однако прозрачности и честности бизнеса, в том числе крупного, малого и среднего, мешает всё та же коррумпированная бюрократия, прессингующая его в своих корыстных интересах на всей территории нашей необъятной Родины. 
   Стоило, скажем, Ходорковскому, попытаться освободиться от бюрократических пиявок Кремля, как он мигом превратился в белую ворону… ( Власть не терпит отступников!)
   Но среди олигархов, работающих в одной тесной связке с властной элитой, есть (и немало!) таких, которым, грубо говоря, «до лампочки» и то, что миллионы россиян живут ниже уровня бедности, что власть не даёт ходу среднему и мелкому бизнесу, что власть совершенно равнодушна к фермерству, что импорт не даёт житья отечественной промышленности, что не прекращается утечка мозгов за границу и так далее, и тому подобное…
   Наиболее ярко и откровенно такое отношение олигархов к отечественным социально-экономическим проблемам выразил   в 2004 году в одном из своих интервью представитель гайдаро-чубайсовской команды, один из нынешних олигархов - Пётр Авен.
   Он цинично сказал, что это всё – «их» проблемы. А мы, бизнес-элита, являемся, мол, главным локомотивом истории, определяющим направление движения…Мы, мол, подбираем себе команды и строим новое, удобное для нас общество. Мы, дескать, живём в мире борьбы за существование, и каждый должен позаботиться сам о себе…
   Спасибо за откровенность, господин Авен! Спасибо вам с Гайдаром и Чубайсом за рыночную экономику и обвал цен в 1992году, за потерю наших трудовых сбережений в Сбербанке, за грабительскую приватизацию общенародной собственности, за дефолт 1998 года и за многое другое!..
   Отмежевание власти и бизнеса от народа, пренебрежение его интересами никогда ни к чему хорошему не приводило.
   Проявления ксенофобии, нетерпимости к «инородцам», поиски внутренних и внешних врагов – вот низменные настроения «потерянного поколения» - тех социально неустроенных слоёв молодёжи, которых постоянно подстрекают всяческие политиканы.
   Продолжающаяся люмпенизация низов и социальное напряжение в обществе наглядно проявилось при неуклюжей монетизации льгот. При этом власть о себе хорошо позаботилась, оставив за собой немало льгот и привилегий…
   В частности, поражает воображение «циничное бесстрашие» наших избранников – госдумцев, смело назначивших себе зарплаты в 100 тысяч и более рублей в месяц (и соответственно у них пенсии будут 75 тыс. и более…), - и это при бедности почти четверти населения страны!.. Их, конечно, можно понять и проникнуться глубоким сочувствием: ведь аналогичные зарубежные чиновники получают гораздо больше…Позволительно спросить: а простой народ европейских стран живёт так же бедно, как наши пенсионеры, рабочие и крестьяне???
   Если позволите, сегодняшнее политическое состояние нашего государства можно охарактеризовать морской терминологией.
Мне оно представляется таким: огромный государственный корабль (Россия) находится в морском проливе, на мёртвой зыби – в дрейфе. Справа и слева- два мифических (древнегреческих…) чудовища (Сцилла и Харибда), олицетворяющие две различные, но обе – тоталитарные, опасности: фашизм и большевизм.
Команда корабля и капитан мнутся в нерешительности, боятся дать судну полный ход – чтобы выйти в открытый океан европейской и мировой цивилизации. (Это называется «отсутствием политической воли»). Тем временем, погода вокруг ухудшается, надвигается буря, корабль захватывается подводными течениями, вокруг- рифы…
В такой обстановке проявление нерешительности неизбежно приводит к катастрофе, если не произойдёт чуда… Вот на такое чудо, видимо, и рассчитывает российский политический истеблишмент…
    Отсутствие у власти и капитала социальной ответственности перед обществом за результаты своей деятельности и нерешительность в выборе стратегического пути осуществления политических, экономических и социальных реформ– вот тот медленно тлеющий фитиль, который может привести к непредсказуемым потрясениям…
   Нетрудно вспомнить, чем закончилось ожидание чуда Временным правительством России в 1917 году. К сожалению, наши российские политики не учатся на уроках Истории…





ПРИЛОЖЕНИЕ 7.
 ОЧЕРК
«ОСОБЫЙ»  ПУТЬ  РАЗВИТИЯ РОССИИ
(размышления на вольную тему)

Величие страны, народа, нации - в чём оно проявляется?.. Прежде всего, на мой взгляд, в умении выстоять перед бедами и невзгодами. Но не только в этом.
Величие состоит и в умении организовать себе, своим гражданам, достойную, цивилизованную жизнь.
   Пустозвонные призывы к «величию державы» означают, всего-навсего, пренебрежение к нуждам простого («маленького») человека, к его правам на мирную жизнь, благополучие и счастье.
   Так называемый «квасной патриотизм» густо замешан на идее «державности», на пресловутом лозунге советских времён: «раньше думай о Родине, а потом о себе» …
   Небольшая Япония, маленькая Голландия, крохотная Швейцария (список можно продолжить…), не имеющие таких гигантских природных ресурсов, как Россия, своим упорным созидательным трудом уже давно обеспечили своим народам экономическое и культурное благополучие и процветание, и вполне заслужили эпитета - «великие».
   А наша страна уже которое столетие барахтается в куче социально-экономических и политических проблем, бродит по тропам истории, ища свой, «особый», путь развития, не желая и не сумев выйти на торную дорогу европейской цивилизации.
   Довольно значительный слой политизированной русской интеллигенции (славянофилы) с трудно объяснимым упорством старается всем внушить, что «русская душа» – это особая субстанция, для которой главное в жизни – не материальное благополучие, не общечеловеческие ценности (жизнь человека, права и свободы, частная собственность и др.), а некая духовная сущность, которую невозможно точно определить…Вспомним тютчевские слова: «Умом Россию не понять, Её аршином не измерить,У ней особенная стать:В Россию можно только верить…»).
   За этим сомнительным по глубокомыслию и привлекательности тезисом скрывается духовное бессилие перед суровой правдой жизни, заключающейся в том, что российские люди, так же, как японцы, голландцы, швейцарцы, хотят вкусно и сытно есть и пить, иметь достойную работу и зарплату, благоустроенное жилище, возможность получить образование, укреплять здоровье, растить детей, познавать мир, отдыхать и развлекаться.
   Неумение и нежелание политических и культурных российских элит наладить нормальную человеческую жизнь для всего народа, страх перед интеграцией в европейскую и мировую цивилизацию из-за опасений потерять свою «особость» и «величие» постоянно подталкивает Россию к дистанцированию от мирового сообщества, к старой и заскорузлой идее мессианского её предназначения, к имперским амбициям. (Вспомним слова Филофея: «Москва - третий Рим, а четвёртому Риму – не бывати!..).
   Величие – это, конечно, хорошо, и его надо заслужить. Русский народ за свою многовековую историю давно уже доказал свою жизнестойкость, крепость духа, привязанность и любовь к родной земле, способность к самоотверженности и терпению, умение и желание защищать своё Отечество в годы опасности и лихолетий.
   Но для построения процветающей страны это оказалось недостаточным. Необходимо перестроить свой менталитет, изжить много пороков, гнездящихся в народном характере и сознании. Это – трудно выполнимая, но исторически совершенно неотложная задача, если мы не хотим окончательного развала страны и отката её на задворки Истории.Так называемые «динамический консерватизм» или «православный социализм», придуманные современными «политическими философами» и религиозными деятелями, прямиком ведёт страну в исторический тупик!
   В таком аспекте перед политической и культурной элитами на первый план выдвигается задача переустройства массового сознания общества в направлении борьбы и изжития коренных житейских человеческих пороков: доверчивости (внушаемости), инертности и равнодушия поведения, пристрастия к алкоголю, завистливости, вороватости, необязательности (безответственности), незаконопослушности, отсутствия целеустремлённости и укоренившихся надежд на «авось» и др.
   Это те главные пороки, та компонента народного характера, избавление от которых позволит изменить нравственность общества и обезопасить его от политических и экономических катастроф.
   Как, спрашивается, это сделать?..
Придётся, однако, вспомнить Карла Маркса: «Бытие определяет сознание». Но и добавлю (кажется, его же): «Сознание воздействует на бытие и меняет его)».
   Политическое руководство страны все реформы должно подчинить одному требованию: созданию социального государства, обеспечивающего баланс интересов всех слоёв населения, а не отдельных его категорий. Это возможно только при условии не псевдо-, а действительно демократических и либеральных преобразований в политике, экономике, культурной жизни нашего общества.
…Деятелям культуры и науки – историкам, социальным психологам, писателям и кинематографистам, средствам массовой информации необходимо коренным образом перестроить свою работу и поставить её на службу не власти, а народу.
…Нашему народу надо помочь познать себя, разобраться, - кем он есть на самом деле. То, что пытался сделать Фёдор Достоевский, надо безбоязненно продолжить на культурной российской ниве. Не надо бояться, что тем самым мы унизим народ. Суровая и горькая правда - целительнее сладкой лести…
   Только просвещённый народ способен построить светлое настоящее и будущее. И тогда из нашей среды не будут возникать, как чёрт из табакерки, иваны грозные, петры первые, ленины, сталины и ельцины. И тогда нам не будут страшны «мировые заговоры», «жидомасоны», фашизм и большевизм. Дай нам Бог дожить до этого времени!
…Что касается особого пути, то к этому, на мой взгляд, всё же имеются следующие основания.
Первое.
Наша страна обладает рекордно огромной территорией с колоссальными природными ресурсами и тем самым экономически может быть неподвластна иностранному капиталу, чем не может похвастать ни одна страна мира.
Второе.
Рекордно огромная протяжённость своих границ требует особой по величине и эффективности оборонительной системы по охране своей территории от возможных сторонних притязаний.
Третье.
Редкий по своей численности и многообразию культур этнический состав страны (многонациональность) требует сложной и мобильной системы управления внутренней политикой, исключающей политические, экономические и религиозные трения и конфликты.
Четвёртое.
Наконец, добытое кровью и потом в результате Великой Победы над гитлеровским нацизмом положение Великой Державы и статус постоянного члена Совета Безопасности ООН с правом вето – это особая ответственность перед мировым сообществом за судьбу современного мира.

…Всё перечисленное даёт правовое и нравственное обоснование Российской Федерации на свою суверенную внутреннюю и внешнюю политику, отвечающую своим национальным интересам, но не противоречащую международному праву…
Особость такого пути – не в его подражании Западу или Востоку, и не перпендикулярность их векторам социального развития, а параллельность своего пути - в поисках оптимальной структуры государственного управления на благо всего народа.
Именно такая стратегия развития России соответствует идеологеме много-
полярности современного мироздания!..
. 
Табачник Александр Давидович

Незабываемое прошлое
(Воспоминания и размышления. Книга1. Главное событие)
Книжное издание
подписано в печать 24.03.2005г.
Формат 84х108 1/32 Бумага офсетная.
Печать трафаретная Усл. печ. л. 20,51
Гарнитура литературная.
Тираж 100 экз. Заказ № 128

Отпечатано в «Экспресс-Типографии»
ЧП Ярцева И.А.
г. Иркутск, ул. К.Маркса,47

СВЕДЕНИЯ   ОБ   АВТОРЕ:

Табачник Александр Давидович
Родился 4декабря 1931 года в Украине.
Получил высшее техническое образование в Одессе.
В 1955-1957 работал молодым специалистом-монтажником на объектах Спецэлеватормельстроя в Сибири и на Дальнем Востоке.
В 1958- 1992 годах трудился ведущим специалистом по охране окружающей среды в иркутских проектных институтах «Востсибгипрошахт», «Промстройпроект» и «ВАМИ».
Участвовал в проектировании гигантов цветной металлургии: Братского, Иркутского алюминиевых и Новосибирского электродного заводов, ряда объектов строительной индустрии и иркутской городской инфраструктуры.
C 1992 года – на пенсии.
Литературным творчеством увлёкся в довольно зрелом возрасте, чему способствовали политические перемены в нашей стране.
Бывший малолетний узник фашистского концлагеря и жертва сталинских политических репрессий.
Данная книга была опубликована впервые в 2005 году – небольшим тиражом из-за финансовых затруднений.
Окончательная редакция и дополнения выполнены
автором в 2020 году и представлены широкому
кругу читателей в Интернете.