Испания - Шестнадцать колец дон Жуана

В гробнице Эскориала, резиденции испанских королей, покоится Дон Жуан, один из красивейших мужчин всех времен и народов, незаконнорожденный брат Филиппа П, дон Хуан Австрийский. Его тонкое лицо, благородный лоб, прямой нос изваяны из мрамора цвета живого тела. Бородка касается маленького плоеного жесткого воротника. Щёгольски подкручены усы. Кудри открывают изящное ухо. И этот красавец лежит, словно во сне — в полном доспехе, с мечом между сложенными на груди руками.
Когда мы шли гуськом мимо, я слышала, как женщины шептали одна другой:
— Какой мужчина!
Я нашла любопытным, что лицо, притягивавшее огромное число женщин в своё время, до сих пор может привлечь женский взгляд и вызвать комплимент, который дон Хуан несомненно бы оценил. Гид не рассказал нам о нём ни слова и поспешно повёл прочь. А люди между тем перешептывались, спрашивая, как он умер, и кто была его мать.
Она была немкой, дочерью купца, и звали ее Барбара Бломберг. Карл V встретил её в немецком Ратисбоне. Император не слишком гордился этой связью, но забрал ребёнка, отослав в Испанию, где мальчика тайно воспитывал его любимый камердинер Кихада.
Юный Жером (Иероним), как его тогда называли, воспитывался как деревенский паренёк; он разорял птичьи гнезда и обворовывал сады с другими мальчишками, и никто, кроме Кихады, не знал о его происхождении до самой смерти императора.
В пользу Филиппа II говорит тот факт, что, едва узнав о существовании кровного брата — между ними было восемнадцать лет разницы, — он тут же назначил встречу и с удовольствием рассматривал красивого паренька, белокурого, как и он сам, с прекрасным стройным телом, в противоположность его собственному невезучему наследнику дону Карлосу. Филипп рассказал мальчику, кто он такой, взял его ко двору и дал ему содержание, соответствующее рангу. Отныне Жером стал доном Хуаном Австрийским.
Примесь простолюдинской крови пригасила габсбургскую меланхолию, которая тем не менее всё же таилась под улыбкой. «Некоторые из его писем к единокровной сестре Маргарите Пармской, касающиеся амуров, кажется, просят аккомпанемента: «La Donna e Мobile», — замечает доктор Мараньон.
Дон Хуан вырос одним из красивейших мужчин Европы — и самым обожаемым; он был весёлым и беспечным, большим дамским угодником и храбрым удачливым солдатом.
Великий момент в жизни дона Хуана наступил, когда он в возрасте двадцати шести лет повёл объединённый флот, собранный папой, Испанией и Венецией, против турок.
Когда галеры проходили мимо причала в Мессине, каждый корабль благословлял папский нунций в полном облачении. Во флоте было двести военных галер и шесть венецианских галеасов, дредноутов того времени. Папа римский прислал кусочки Истинного Креста, и на каждом корабле была священная реликвия. Флагман дона Хуана «Реал» нёс голубое знамя Пресвятой Девы Гуадалупской, а штандарт Католической лиги, который благословил сам папа, готовился расправиться с началом сражения.
Неделями флот курсировал среди греческих островов, пока наконец в воскресенье 7 октября 1571 года на горизонте не показался турецкий флот — в заливе Патраикос близ Лепанто.
Турки собрали огромные силы, и некоторые христианские командиры предпочли бы проявить осторожность, но не таков был дон Хуан. Он решил дать бой.
Турок заметили перед полуднем, когда солнце светило им в глаза: их галеры медленно шли против легкого встречного ветра строем в форме огромного полумесяца или ятагана, тоненькие вымпелы трепетали, весла вздымались и опадали, солнце сверкало на меди и стали.
Перейдя на легкую бригантину, дон Хуан прошёл вдоль линий своего флота, чтобы подбодрить людей и поднять боевой дух. Предвосхищая другого моряка в отдаленном будущем (или Нельсон впоследствии вспомнил его слова?), он воскликнул: «Умрете ли вы или победите, исполняйте свой долг — и славное бессмертие вам гарантировано!»
Вернувшись на свой флагман в центре боевого порядка, растянувшегося на три мили — корабли стояли борт о борт, дон Хуан наблюдал за приближением врага. Он выслал вперёд большие галеасы, чтобы смять турецкий строй бортовым залпом, и их пушки ударили первыми. Когда турки подошли на расстояние окрика, с их кораблей прогремел леденящий кровь боевой клич, но христианский флот двигался в молчании, поскольку каждый офицер и матрос преклонил колена, когда знамя папы с изображением Распятия Христова взлетело на грот-мачте «Реаля». Монахи и члены орденов, шедшие на каждом корабле, отпустили грехи, и люди поднялись и стали ждать боя.
Пока флоты сближались, некий солдат на генуэзской галере «Маркиза» вскочил с больничной койки и занял место на палубе. Его звали Мигель Сервантес, и хотя ему предстояло потерять левую руку еще до заката, правую он вынесет из сражения целой и невредимой — ею он потом напишет «Дон Кихота». Те, кто случайно взглянул на флагман, мерно двигавшийся вперед — папское знамя над ним развевалось на ветру, словно ему не терпелось встретиться с неверными, — видели, как на орудийной платформе дон Хуан Австрийский в костюме золотого шитья танцует гальярду с двумя офицерами под музыку волынок.
На следующие три часа дым укрыл море. Крестьяне в горах за Патраикосом прислушивались к грому орудий. Когда дым рассеялся, турецкий флот был разбит. Только сорок кораблей спаслось бегством: остальные горели, скрылись под волнами или беспомощно болтались на воде. Такой была битва при Лепанто, одна из самых убедительных побед в истории.
Легенды гласят, что когда шло сражение, папа Пий V прервал своего казначея, обсуждавшего с ним финансовые вопросы, и, открыв окно, посмотрел в изумлении на небо. Затем, повернувшись, с сияющим лицом сказал: «Сейчас не время для дел, но время возносить хвалы Иисусу Христу, ибо наш флот только что победил». И поспешил в свою личную часовню. Новости дошли до Рима двумя неделями позже.
Великолепному юному победителю битвы при Лепанто оставалось жить всего шесть лет. Казалось, весь мир лежит у его ног. Он был моложе, чем Александр Великий во время его азиатских завоеваний; и папа римский, безгранично восхищавшийся юным полководцем, хлопотал, чтобы помочь ему с королевством и женой.
Но без согласия Филиппа не могло быть сделано ничего. Может быть, Филипп завидовал сводному брату — так или иначе, методично и неумолимо он разрушал одну мечту дона Хуана за другой из своего кабинета в Эскориале. Самым романтическим из этих мечтаний была высадка испанской армии в Англии из Нидерландов, спасение Марии, королевы Шотландской, из тюрьмы, марш на Лондон, где Елизавета будет свергнута с престола, — а потом свадьба дона Хуана и Марии Стюарт и их коронация как короля и королевы английских! Донкихотские мечты! План получил одобрение в Ватикане, но ни малейшего — в Эскориале.
Вместо этого «последний рыцарь» оказался на самой неблагодарной работе в испанских доминионах — он стал генерал-губернатором Нидерландов. Два года он изнывал в лагерях и залах совета, а его просьбы о деньгах и поддержке в Эскориале аккуратно откладывались в папочку. Как-то осенью он заболел лихорадкой. Помощники на плечах отнесли его на ближайшую ферму, в пустовавшую голубятню, которую спешно вычистили и завесили гобеленами, чтобы превратить в больничную палату. Дону Хуану становилось все хуже, и в бреду он воображал себя на квартердеке своего флагмана при Лепанто. В одно мгновение прояснения ума он заметил своему духовнику, что не владел в этом мире ничем, даже горстью земли, и спросил: «Разве это не потому, отец, что мне следует желать обширных полей небесных?» Он вряд ли находился в сознании, когда принимал последние обряды, и, как духовник писал Филиппу, «выскользнул из наших рук почти незаметно, как птица, растаявшая в небе».
Такие сведения я почерпнула из книг и интернета.
Дон Жуан умирал. Смертный холод сковывал гибкое тренированное прекрасное тело. Ни клинок ревнивого соперника, ни стилет наёмного убийцы не смогли укротить знаменитого обольстителя. Подло укрощала невидимая болезнь — холера. Бездна разверзалась под доном Жуаном, готовая его поглотить.
Да, смертельный холод сковывал члены — дон Жуан уходил из жизни. И там, в забытьи, он ещё яростней сжимал шпагу и бросался в бой.
— Дон Жуан не сдается! Ну, Безносая, держись, посмотрим ещё, на чьей стороне окажется удача!
Он разил врагов налево и направо. Трупы сарацин вокруг множились. Слышался только свист рассекаемого шпагой воздуха, металлический лязг оружия и сдавленный всхрап очередного поверженного врага. Во рту пересохло. Дон Жуан слизнул кисловатую каплю крови, она сочилась из рассеченной губы, и усмехнулся:
— Малая плата за два десятка убитых врагов!
Рядом молчаливо сражались его однополчане. Все были измучены до предела. Бой длился уже два часа.
— Viva, Испания! Вперед, кабальеро! Победа наша! — весело закричал дон Жуан и ринулся вперёд в гущу врага. Казалось, он уже видел прекрасную богиню Нику, спешащую к своему любимцу на могучих крыльях. Как могло быть иначе? Она ведь тоже была женщиной!
Его отвага, бесстрашие, мужество и решимость сразиться со всем миром во имя прекрасной Испании вдохнули мужество в измученных бойцов, усталые руки налились силой, и отряд яростно начал крушить врага. Плечом к плечу они стояли железной смертоносной когортой, молчаливые, и потому особенно страшные. Слышен был только свист рассекаемого воздуха и глухие вскрики умирающих врагов. Неприятель не выдержал. Цепь дрогнула, распалась, а потом окончательно смялась. Началась общая паника.
— Виктория! Победа! — закричали испанцы, у них открылось второе дыхание, и они с удвоенной силой стали теснить противника. Вражеское войско бежало уже открыто.
Дон Жуан удовлетворённо улыбнулся и испустил дух. Улыбка стёрла страдание с прекрасного лица.
Филипп II тяжело вздохнул, услышав о смерти брата. «Свершилось!» Он всегда завидовал дон Жуану, этому баловню судьбы, красавцу, щёголю, любимцу Фортуны. Удача способствовала дон Жуану и в любви, и в бранной славе. Благодаря дон Жуану, испанцы победили в битве под Кордобой. И Филиппу нужно было таить в сердце тайную недоброжелательность и оказывать почести герою, давать в его честь пиры.
Филипп спустился в гробницу Эскориала. Вот он, его вечный соперник — Дон Жуан Австрийский! Прекрасный рыцарь безмолвно лежит в мрачном подземелье. Только хладный мрамор таит эту пленительную разящую красоту, а шестнадцать колец на тонких пальцах напоминают о любовных победах. Шестнадцать прекрасных дам одарили брата своей любовью.
Он, Филипп, венценосный правитель Испании, тоже не раз искал счастья. Позади четыре брака. Третью жену, прекрасную Изабеллу Французскую, он украл у своего сына, наследника, дона Карлоса, которому она была предназначена. Он действительно тогда влюбился в пятнадцатилетнюю девочку Изабеллу. Как она была хороша, кротка и мила! Когда она заболела оспой, он не отходил от её постели и выходил, чем заслужил её признательность. Она старалась быть достойной супругой. За восемь лет восемь родов, иногда мучительных, так и умерла в родах. С четвертой прожил без любви десять лет.
Филипп глухо застонал. Брат умер, умер источник зависти, занозой сидевшей в сердце Филиппа, а легче не стало. Старость, проклятая старость подступает. И он совсем один. Без желаний, без любви, без надежд.