Литература

       Читать я научился рано, года в четыре. Помню, как мама выложила передо мною какое-то слово буквами на картонных квадратиках, и я его прочитал. Мама выложила еще. Я опять прочитал. Мама обрадовалась и сказала, что теперь она действительно видит, что я умею читать.
       Одной из первых книг, которую я прочитал, была «Приключения Чиполлино». Я ее таскал в садик, у нее оторвалась обложка, потрепал я ее основательно, но очень уж сильно она мне нравилась.
       Сначала я читал все подряд, увлекаясь самим процессом чтения, как гоголевский Петрушка.
       Мама рассказывала, что в садике воспитатели, если им надо было отлучиться, садили меня с книжкой перед группой, чтоб я им читал. Правда, я сам этого совершенно не помню.
       Как говорила мама, книги я «глотал».
       Приходя к кому-нибудь в гости, я первым делом изучал книжную полку и просил взять домой почитать понравившуюся книгу. Так как дома я все интересное практически перечитал, то записался в детскую библиотеку. Набирал там кучу книг и сразу по дороге обратно начинал их читать. Пока шел до дома, успевал прочитать какую-нибудь тоненькую книжицу.
       Любовь к чтению и вкус к хорошей литературе мне передались от родителей.
       Однажды попросил маму дать мне почитать какую-нибудь интересную книгу. Мама тут же начала рыться на книжных полках нашего стенного шкафа, взяла стул, залезла на верхние полки, стала оттуда доставать книги, спрашивать, предлагать. Наконец она нашла где-то на заднем ряду  Джэрома К. Джэрома «Трое в лодке, не считая собаки», обрадовалась и сказала, что эта книга очень смешная и наверняка мне понравится. Так оно и оказалось.
       Помню, еще не умел читать, отец на ночь в кровати читал нам с братом «Незнайку на Луне». Книга была библиотечная, толстая и потрепанная. Сквозь сон я слышал голос отца, читающего, как Незнайка и Пончик катались на лифте в ракете. Я ничего не понимал, а отцу, видимо, было самому интересно, потому что он читал и смеялся.
       Вообще, книга в детстве была чем-то таинственным, священным, дверью в другой мир. Открываешь книгу и с головой погружаешься в мир лихих ковбоев, отважных путешественников, гнусных злодеев и благородных рыцарей.
         Вот примерный список авторов и книг, прочитанных в детстве.
         Н.Носов, Г.Тушкан («Джура»), Р.Джованьолли («Спартак»), А.Дюма («Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо»), Э.Рауд («Муфта, Полботинка и Моховая Борода»), журналы «Мурзилка», «Веселые картинки», «Юный техник», «Пионер», А. Гайдар, Джэром К. Джэром («Трое в лодке, не считая собаки»), Д. Лондон, М. Рид («Всадник без головы», «Морской волчонок»), В. Скотт («Айвенго», «Черная стрела»), А.Беляев, Ж.Верн, А.К. Дойл, М. Твен, В. Драгунский, В. Крапивин («Та сторона, где ветер», «Летчик для особых поручений», «Мушкетер и фея», «Мальчик со шпагой»), Д.Родари («Приключения Чиполлино», «Волшебный голос Джельсомино», «Голубая стрела»), Д. Дэфо («Робинзон Крузо»), Ф. Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль»), Р. Стивенсон, Д. Свифт, Ф. Купер («Последний из Могикан»), «Баранкин, будь человеком», «Приключения Карика и Вали», Г.И.Антипов («Ортис — десятая планета»), Е.Пермяк («Сказка о стране Терра-Ферра»), Ю. Томин («Шел по городу волшебник»), русские сказки, сказки народов мира и др.
       Произведения, которые проходили в школе на уроках литературы, мне не сильно нравились. Были довольно скучны и читались, заучивались, только потому что надо. Больше радовало так называемое внеклассное чтение, когда наша учительница по литературе и классный руководитель Валентина Тимофеевна Колычева читала интересные рассказы. Или когда она давала список интересных книг на лето для дополнительного чтения.
       Прорыв в любви к классической русской литературе случился внезапно. Это было в классе шестом или седьмом вечером 30-го декабря. Я вдруг озадачился, что бы почитать в предпраздничный вечер, и случайно наткнулся взглядом на книжку Гоголя. Я вспомнил, что в школе мы проходили «Ночь перед рождеством». «Дай-ка, думаю, перечитаю». Открыл книгу и стал читать. И вдруг поразился мощи и красоте слова. И все так совпало: предновогоднее настроение, радостное, немного грустное, и Гоголь! Все это произвело такой эффект на мою неокрепшую душу, что я как-будто прозрел. Впоследствии я прочитал все «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород», с каждым рассказом восхищаясь все больше и больше гением русского слова.
       Однажды наши учителя 5-й школы устроили педагогический эксперимент: решили побеседовать с учениками в неформальной, доверительной обстановке. Мы подсаживались в классе к какому-нибудь учителю по очереди, и он задавал нам вопрос касательно его профиля. Я подсел к Валентине Тимофеевне. Она, ничего не подозревая, спросила, кто у меня любимый писатель. Когда я сказал, что Гоголь, у нее в буквальном смысле глаза на лоб полезли. Она одновременно и обрадовалась, и удивилась. Видимо, любовь к Гоголю не так часто встречается среди учеников средних классов.
       В 9 классе мы проходили «Слово о полку Игореве», которое мне очень не понравилось. А возраст был такой, когда начинаешь противиться взрослым. И я это произведение, заданное на дом, не прочитал. Валентина Тимофеевна спрашивает меня на уроке, а я ей говорю, что, вот, не прочитал. Она удивилась, но ничего не сказала. А после уроков задержала. Помню, стоим у окна в классе, и она спрашивает: «Что ж ты, мол, Денис, не прочитал-то?» А я говорю, что не могу я его читать, не нравится оно мне и все тут. Ну, она поняла и отпустила с миром.
       Следующий прорыв у меня произошел в 10-11 классах. Я решил летом прочитать произведения, которые мы будем изучать по литературе в предстоящем учебном году. Взялся за «Преступление и наказание», но застрял где-то на середине. Потом решил почитать «Отцы и дети». Как и в случае с Гоголем повесть произвела на меня сильное впечатление, а именно характером Базарова. Он был для меня совершенно понятен. Тургенева я не сильно люблю, язык у него уступает Гоголю, много лишнего, слабые сюжеты, но «Отцы и дети» стоят особняком в его  творчестве именно из-за глубокой личности Базарова, его великой жизненной трагедии.
       После прохождения на уроке «Отцов и детей» писали сочинение. А учился я тогда уже в другой школе №3, т. к. обучение в школе №5 велось только до 9-го класса. Учителем литературы у нас была Надежда Андреевна Чурлик. Характером она была гораздо мягче Валентины Тимофеевны. Валентина Тимофеевна тоже была добрая, но в ней чувствовался  мощный стержень. Она никогда меня не хвалила за сочинения, которые, как мне кажется до сих пор, были достойные. Особенно я помню сочинение по «Молодой гвардии» про Любовь Шевцову, которое я закончил словами: «...И пусть звучит для всех презирающих смерть: «На широких московских просторах...!». Единственной молчаливой похвалой была «пятерка», выведенная идеальным почерком Валентины Тимофеевны.
       Так вот. Зная о лояльности Надежды Андреевны, я решил развернуться с сочинением про «Отцов и детей». Вместо скучных 3-5 страниц я накатал страниц 10 подробного анализа личности Базарова. Я нагло отступал от стандартных фраз, понимая и надеясь, что мне за это ничего не будет. Эффект, как говорится, превзошел все ожидания. Надежда Андреевна была в восторге. Но самым потрясающим для меня было узнать, что она прочитала мое сочинение перед классом с гуманитарным уклоном, классным руководителем которого являлась (а я учился в физико-математическом классе). Моя самооценка вознеслась до небес. Я осознал, в чем моя сила и талант.
       Дальше уже пронеслись Толстой, Достоевский, Куприн, Шукшин. Передо мной, как из-под земли, вырастала великая русская литература, равной которой нет во всем мире.
       Когда я закончил школу и поступил в университет на физический факультет, времени на чтение художественной литературы почти не осталось. На первом курсе я еще брал в университетской библиотеке книги Р. Киплинга, О. Уайлда («Портрет Дориана Грея»), чтобы отдохнуть от формул. Но потом уже перестал. Наверстывал в каникулы. После чудом сданной первой сессии прочитал дома «Братьев Карамазовых». К тому же в первом семестре произошла радикальная смена взглядов с атеистических на христианские, и я, в основном, читал учебники и Библию.
       Следующее литературное «прозрение» произошло в 2001 году. Я тогда уже закончил магистратуру НГТУ, поступил в аспирантуру ИФП СО РАН и переехал жить из Новосибирска в Бердск. По сравнению с Новосибирском Бердск — тихий городок.  Здесь, вдали от полуторамиллионного муравейника, я вновь вернулся к литературному творчеству, стал писать стихи, и на ум стали приходить сюжеты будущих рассказов и повестей. Появился сюжет про гражданскую войну. В поисках материала летом в отпуске будучи в Рубцовске я вспомнил, что в школе проходили рассказы Шолохова, а еще давно в детстве мама показывала диафильм «Нахаленок». Решил почитать. Прочитал рассказ «Родинка». И все. Это был шок. Пронзительный слог, острый сюжет беспощадно вонзались в самое сердце, как отточенный нож. А потом еще этот нож там проворачивался. Я прочитал еще рассказ, потом еще. Ни одного повторения, ни одного штампа! Сюжеты яркие и оригинальные. Без пафоса, без «чернухи», без вычурности — идеально. Я смотрю год написания, смотрю год рождения Шолохова и не верю глазам: 20 лет. 20 лет! 20 лет!!! Как это возможно? Может, только годам к 40 человек, научившись писать и разбираться в людях, напишет хоть что-то, отдаленно похожее на это.
       Помню, сижу, смотрю телевизор. В руках - «Донские рассказы». Приходит отец с работы, садится рядом. Я ему говорю про все это: «Как, мол, Шолохов в 20 лет смог написать такое?» Но батя уже в курсе, его вообще трудно удивить: «Что ж, говорит, - гений».
       А потом я увидел книгу «Тихий Дон». С самого детства два тома стояли на полке у меня перед глазами. Много лет у меня не было никакого желания читать про какую-то реку, да еще и тихую. Но тут у меня затряслись руки и потянулись, как у наркомана к наркотику. И с первых страниц началась она, разудалая казачья жизнь, полная страстей и борьбы. Читал я долго. Начал причем до женитьбы, а дочитывал уже женатым. Читал не торопясь, впитывая каждое слово. И все гениально до последней буквы, ни одной лишней или недостающей запятой. Как «Тарас Бульба», как «Ночь перед Рождеством», как «Страшная месть», как «Портрет».
       Самое интересное, что в школе мне совершенно не нравилась «Поднятая целина». Я путал Нагульного, Разметнова и Давыдова друг с другом. Дед Щукарь какой-то. Проблемы у людей, меня абсолютно не касающиеся.
       На данный момент я составил свою иерархию русских писателей:
       1 место: Гоголь и Шолохов
       2 место: Толстой Л.Н., Достоевский, Куприн
       3 место: Чехов, Булгаков, Шукшин, Фадеев, Лесков, Н.Островский, А.Островский, Гайдар, Носов, Зощенко
       4 место: Горький, А.Н. Толстой, Ильф, Петров, Полевой, Алексин, Шефнер, Бунин, Бианки, Беляев, Крапивин.
       Это, что касается прозы. Со стихами все было так.
       Кроме великих детских поэтов Барто, Маршака, Михалкова, который мне нравился больше, я с детства был приобщен к Высоцкому. Папа с мамой очень любили его творчество. Вначале у нас была одна пластинка Высоцкого. Потом родители выписали целую серию пластинок «На концертах Владимира Высоцкого». Пластинки приходили чуть ли не каждый месяц по почте, и мы садились все вместе и прослушивали пластинку от начала до конца. С тех пор почти все эти песни, заслушанные много раз, остались в памяти как образец высочайшей поэзии.
Также в школьном возрасте я зачитывался английскими балладами в переводе Маршака.
       Стихи в школьной программе мне опять же не очень нравились. Классики были скучны. Прорыв произошел в классе седьмом.
       Мой старший брат Андрей учился в 9-ом и часто заучивал наизусть отрывки из произведений. Мы жили с ним в одной комнате. Я ложился спать, а он под настольной лампой бубнил очередной заданный стих. Порой я, лежа в кровати, уже выучивал наизусть то, что он повторял еще несколько раз.
       Однажды он учил отрывок из «Евгения Онегина» про дуэль Ленского и Онегина. Там есть такие слова:

                Онегин выстрелил... Пробили
                Часы урочные: поэт
                Роняет молча пистолет.

       И тут до меня дошел в первый раз в жизни стиль Пушкина. А именно то, что он рифмует слова в одной фразе: «поэт-пистолет». Высоцкий, например, рифмует фразы. То есть Пушкин как бы берет прозаическое повествование, разбивает его на короткие строчки, а потом просто сдвигает строчки по фазе, и как будто случайно получается стих.
       В другой раз Андрей учил отрывок из «Мцыри» Лермонтова:

                Ко мне он кинулся на грудь,
                Но в горло я успел воткнуть
                И там два раза провернуть
                Мое оружье... Он завыл,
                Рванулся из последних сил,
                И мы, сплетясь, как пара змей,
                Обнявшись крепче двух друзей,
                Упали разом и во мгле
                Бой продолжался на земле.

       Кажется, что это не стих, а какое-то волшебство! Как можно такое придумать — уму не постижимо. Обычные слова, обычный рассказ, но как будто случайно, из ниоткуда, появляется рифма, размер.
       Очередное откровение случилось, когда Андрей учил Некрасова:

                Славная осень! Здоровый, ядреный
                Воздух усталые силы бодрит;
                Лед неокрепший на речке студеной
                Словно, как тающий сахар, лежит.

       Через два года, когда я сам учил отрывок из этого стихотворения, я не выдержал (сколько можно учить отрывками?!) и выучил стихотворение «Железная дорога» целиком. Просто так, для себя. Я хотел, чтобы эта красота, этот слог, эти слова жили во мне, наполняли меня, составляли меня.
       Позже, уже будучи взрослым, я составил цепочку русских поэтов:
       Лермонтов — Некрасов — Есенин — Симонов — Высоцкий.
       Это такой костяк, непрерывный стержень, идущий через два века. К сожалению, на Высоцком цепь прервалась, и продлить ее пока некому.