Перед выходом он еще раз окинул взглядом свое отражение в зеркале. Вроде все чин чином: что убранство, что выражение лица. В таком наряде самое подобающее дело гостей встречать. Белый — цвет Служения, и сие должно быть ведомо сошедшим с небес, даже если не знакомы они с тонкой наукой образности, что, впрочем, весьма маловероятно, иначе никаким звездным ветром не занесло бы их под сень Древа Мира. Разве место здесь случайным путникам?
Внешним видом своим он остался доволен, чего не скажешь о состоянии внутреннем. Когда Алексис обратил взор к тому в себе, что сокрыто от посторонних глаз за кристально невозмутимой наружностью, он обнаружил там нечто неподобающее истинному служителю Орсполы, который в данном случае выступает не кем-нибудь, а в роли лица города и Первого Проводника для новоприбывших. К этому знаменательному событию Алексис начал готовиться еще до высокого солнца и был свято уверен, что делает все надлежащим образом. Но что же? Откуда тогда взялось это предательское подрагивание рук? Со стороны не заметно — но себя-то не обманешь. И с чего быть смятению и неуверенности, которые не могли скрыться от глаз его внутреннего соглядатая? Отчего обуяла его такая смурь, коли весь церемониал давно усвоен назубок — годы ученичества не прошли даром. Если и способен он оступиться во время встречи, то только из-за этой своей сейчасной неупокоенности. Алексис малость на себя осерчал: ну что он в самом деле! Как будто и не Проводник вовсе, а послушник непосвященный. Ну уж нет! Доверие, оказанное ему, он оправдает всенепременно, и никакому омрачению ума верх над ним не взять.
Алексис прикрыл глаза и углубился в себя в поисках истоков снедавшего его чувства. Долго выслеживать смутьяна не пришлось. Ну конечно! Беспокойные демоны ума вознамерились было развести его, как младенца: на чистые эмоции. Причина треволнения была поистине детская: страх перед неизвестным. Всего-то!
Возмущенно тряхнув головой, отчего блестящие черные волосы, длинные и тщательно уложенные, пришли в некоторый беспорядок, Алексис принялся за восстановление внутреннего согласия. Делом это было недолгим, благо опыт практически размером с прожитую жизнь. Того, кто предназначен для Служения, начинают обучать успокоению ума с момента осознания себя как отдельного целого — дабы не упустить время. Вот и Алексис всегда старался реагировать на неподобающее в себе без малейшего отлагательства. А еще лучше: не реагировать, а упреждать. Держать в порядке храм души своей. Однако если смуте все же удавалось просочиться сквозь тщательно возводимые заслоны баланса, реакция следовала незамедлительная. Так и сейчас: пара отработанных годами внутренних движений — и страха нет как нет. «Если Бог с тобой, чего ты боишься? Если нет — на что ты надеешься?» У Алексиса с этим было просто: Всесоздатель с ним везде и всегда, ибо Он есть свет, а свет — это то, чем жив каждый из обитателей Орсполы. Начало начал, единство единств. Тончайшая из субстанций, щедро проводимая священным Древом из самого сердца бытия — напрямую в сердца граждан Орсполы: всех и каждого. Если Бог есть свет и ты есть свет — где в тебе может быть место страху? Страх перед неизведанным для посвященного Орсполы и вовсе иллюзия. Первый столп носителя света — знание. Знание, что все едино, не оставляет шанса неизвестности. Посланцы Космоса-Отца, из сколь бы дальних миров они ни прибыли, суть свои, родимые, напоминающие об Изначальном. Что с того, что нога его никогда не ступала ни на одну из планет звездного союза? Их обитатели происходят в сути своей из того же единства, что и его сограждане — в этом Алексис был свято уверен. Они явились сюда с благими намерениями и ища пристанища — так он чувствовал, даже не видя их. Таковы служители Орсполы, сама их сущность: видеть невидимое, ведать неведомое.
Вновь обретя невозмутимость, Алексис удовлетворенно оглядел себя. Теперь все чисто: и лик, и помыслы. Внутренние часы подсказали ему, что корабль иномирцев приближается к вратам Орсполы. Что ж, значит пора и ему.
Гордо вскинув голову и расправив плечи, Алексис развернулся было к дверям, но тут за невысокой ширмой, отграничивающей выход в сад, послышалось движение. Мягкое шлепанье пары кожистых лап, сопровождаемое мерным поцокиванием коготков по глянцевому полу. Скользящее шуршание протяженного и оттого тяжелого хвоста дополняло этот нехитрый звуковой узор, так хорошо Алексису знакомый. Он издал короткий смешок и обратился к источнику звуков.
— Что, тоже хотите приобщиться? А ну-ка идите сюда! Чего прячетесь?
Источников оказалось два. Не колеблясь ни секунды, из-за ширмы выступила пара птиц, весьма необычно смотрящихся вместе.
Первым торжественно вышагивал Павасвами, белый, как свет Истинного солнца, с клювом цвета полярной зари и блестящими бусинами глубоких умных глаз. Он подошел к Алексису, но не настолько близко, чтобы тот мог наклониться и погладить его длинную изогнутую шею — как он привык делать — а замер в нескольких шагах от молодого служителя, выжидательно, даже иронично, склонив на бок аккуратную голову и приподняв крылья, как если бы собирался их раскрыть.
Рукхи-вака, его компаньон, держался чуть позади, как ему и полагалось по старшинству. Не по тому старшинству, что дает опережение по времени рождения — Алексис помнил обоих примерно равными по возрасту птенцами — но по рангу духа, который у белой птицы парил ощутимо высоко. Рукхи-вака же в этом отношении, с точки зрения служителя, отличился куда менее: был он больше сосредоточен на себе, на причудливой красе своего оперения, на синих с зеленым отливах да на затейливой вязи невероятной длины хвоста, который он носил с видимым трудом, но чересчур чванливо, раскрывая свое богатство, как был убежден Алексис, чаще всего без достойного на то повода. От взгляда нескольких сотен пронзительных, нездешних глаз, загоравшихся в ветвях перьев всякий раз, когда птица распускала хвост на радость себе и миру, у Алексиса по спине пробегал необъяснимый холодок, а в груди начинало щемить. Он досадовал на пернатое создание, считая его поведение вызывающим, и бывал к нему излишне строг, что было особенно заметно на фоне его благоговения перед Павасвами.
Рукхи-вака знал, что Алексис не привечает его самопроявлений, потому хвост сейчас держал плотно сложенным, волоча его по полу и делая вид, что он не настолько велик и тяжел, как кажется. Алексис на это только усмехнулся: ну-ну! этой птице от него явно что-то надо. Переведя взгляд на предводителя пернатой процессии, он вопросительно развел руками.
— И что же вы от меня хотите?
Павасвами в ответ на это ступил чуть вперед и крылья распахнул пошире. Нежное внутреннее оперение его пришло в движение от легкого дуновения ветерка из сада. Свет-птица приоткрыла клюв и издала негромкий курлыкающий звук — короткий, но явственно транслирующий силу побуждения. Голова ее при этом еще сильней склонилась набок, а темный глаз выжидательно глядел на Алексиса. Тот — в который раз уже! — замер на миг, потрясенный величием белокрылой птицы.
Намерение Павасвами читалось в самой его позе, исполненной глубокого внутреннего достоинства. Будучи кристально честна и прямодушна, Свет-птица не считала нужным скрывать от человека своих устремлений. Ну как тут устоишь?
Алексис глубоко вздохнул, а переведя взор на Рукхи-ваку, нахмурился. Неужто Павасвами просит за двоих? В ответ на незаданный вопрос мудрые глаза пернатого собеседника засветились подтверждением. Алексису оставалось только руками развести. Считая участие чванливого Рукхи-ваки неподобающим для события такого уровня, Алексис, тем не менее, не находил в себе сил отказать Свет-птице. Служитель лишь немного задумался на предмет уместности самого присутствия этих двоих на предстоящей встрече. Изначально подобного не предполагалось, однако ничего, запрещающего пернатое участие, в структуре церемониала заповедано не было, с какой стороны ни подойди. А уж все самые мелкие детали у него не то что в памяти — в крови. К тому же Алексис не был лишен чувства юмора. Он улыбнулся и согласно кивнул белой птице: «Ладно, Свет с вами, ступайте оба со мной!»
Сверившись со внутренними часами, Алексис обнаружил, что выступать нужно как можно скорей, иначе неловкость неизбежна. Плохо выйдет, если посланцы звезд прибудут — а их вроде как никто не ждет. Согласно церемониалу, первым человеком, которого увидят новоприбывшие в Орсполе, должен быть Проводник, выражающий сам дух города — и являться оным честь для него, Алексиса, необычайная. Почитай что ради того он и жил все годы. Событие это было призвано стать точкой поворота его жизненного колеса: вот он, тот миг, когда самой судьбой ему уготовано перейти на новый уровень Служения. И выбирать — единолично выбирать — свой дальнейший путь. Что может быть отраднее права выбора? А посему какое-либо промедление сейчас более чем нежелательно. Не хватало снова поддаться страху! Развернувшись к выходу и жестом дав понять птицам, чтобы следовали за ним, Алексис решительно направился навстречу неизвестному.
Подметая полами белого одеяния дорогу, ведущую к Колонному полю, он, с видом собранным и исполненным достоинства, ступал по самому сердцу Орсполы — Первому сакральному кругу. По берегу Великого Малого моря, простыми словами говоря. Собственное сердце его от одного лишь присутствия в святая святых разумного мира, точке истинной встречи Земли с Небом, то и дело замирало от восторга. Сему восторгу Алексис, однако, перелиться через край не позволял, дабы снова не нарушить столь шаткий сегодня внутренний покой. Птицы поспевали следом.
Негасимый огонь горел на колоннах-исполинах, еще помнящих времена, когда вереницы звездных кораблей бороздили небосвод. Нынче Орсполе нет в них нужды, а для местных летучих судов возведен порт в другой части города. Жилые обители вкупе с главным городским садом начинались на противоположном берегу вытекавшей из моря реки. Ласковые волны неторопливо набегали на берег и были дымчато-свинцовы от серых туч, сгрудившихся над городом.
Что? Какие еще тучи? Алексис резко остановился, созерцая небо в недоумении, рискующем быстро перетечь в негодование.
— Норибор, зачем?! — мысль-ощущение, острая, звенящая, щедро приправленная беспокойством и некоторыми другими оттенками чувств, пронизала эфир.
— Красиво, — коротко отозвался управитель стихий, и фон его ментального посыла был бесстрастен. В отличие от своего более эмоционального собеседника он не был склонен к многомыслию, предпочитая выражаться делами, кои не могли не вызывать у Алексиса почтения ввиду того, что сам он соответствующих наклонностей не имел. Сейчас, однако, результат этих дел служитель счел крайне неуместным.
Где ж это видано, чтобы торжественная встреча пришедших с небес проходила под омраченным небом? Узор погодных проявлений в церемониале никаким особым образом не оговаривался, однако у Алексиса имелось собственное о нем представление. Нет, если взглянуть на это отвлеченно, Норибор, конечно, знает толк: на фоне облаков венчающий колонны огонь выглядел впечатляюще и навевал мысли о жаре сердца, разгоняющем любое помутнение разума. Дождя управитель стихий допустить не мог, но, видят боги, разве не вызовет затянутое тучами небо, родная обитель новоприбывших, у тех горестного чувства отделенности от истоков? Более того: и для общей картины налицо здесь нежеланный символизм, в этих закрывающих солнце облаках. А Алексис любил, чтобы в плане тонких знаков всё было безупречно. Норибор, конечно, мастер, каких не сыщешь, однако здесь и сейчас главный распорядитель церемонии — Алексис, и посему быть ей, как он велит.
— Красиво делать станешь, когда оно сообразно сути будет, — адресованный Норибору мыслепоток содержал твердый волевой посыл, перекрывавший уважение к опыту. — А сейчас дай нам чистое небо.
— Хорошо, — согласился управитель стихий, и через непродолжительное время над головой Алексиса появился первый просвет.
За Колонным полем начиналось море, а вдали угадывалось — не зрением, но чувствами — средоточие Вертикали, великое Древо, держащее собою мир с незапамятных времен. От осознания столь прямой связи со святыней сердце Алексиса в который уж раз за короткое время зашлось в трепете, и он позволил себе ненадолго отдаться ему, ибо счел, что на сей раз общему делу это не мешает, а напротив — только благоприятствует.
Звездный корабль не заставил себя ждать. Еще в храме Алексис ощутил, как нечто, не принадлежащее этому миру, пересекло южную гряду гор, отделявшую материк от океана, и устремилось к полюсу. Оказавшись у Колонного поля, Алексис облегченно выдохнул: он поспел вовремя. Сначала служитель заметил на земле серую тень, быстро скользящую по направлению к нему. Он обратил взор выше. Космолетов в действии Алексис никогда не видел, лишь на фрагментах оставшихся с былых времен изображений, да изредка мелькало нечто подобное в тех картинах, что показывали ему во время его путешествий в духе, когда он забирался слишком уж высоко. С первого взгляда стало ясно, что движущийся в воздухе объект происхождение имеет иномирное. Был он неестественно гладок и блестящ, сотворен из некоего чужеземного металла и вообще представлялся инородным живому. У Алексиса аж холодок по спине пробежал: как возможно заставить людей странствовать в такой штуковине?
По мере приближения к полю корабль замедлял ход. Теперь служитель мог разглядеть его более отчетливо: каплеподобная форма, округлые бока, какие-то рожки-усики на брюхе, пара крыл справа и слева — не птичьих — да на хвосте гребни. Облик его отличался от облика летучих кораблей Орсполы и тех иномирных, чьи останки украшали колонны. Позади развевался шлейф многоцветного пламени, которое никогда не даст всецело природная сила. Вот же затейники! В изумлении взирая на нездешнее чудо, Алексис внутри себя усмехнулся изворотливости мысли чужеземцев: додумаются же до таких материалов, таких форм и таких энергий! Он знал, что перемещаться сквозь космические дали можно и не прилагая столь невероятных усилий. Пламя корабля напомнило ему причудливый хвост Рукхи-ваки, и эта мысль вызвала легкую дрожь. Алексис отчего-то ждал, что обитель посланцев небес будет пробуждать в нем ассоциации исключительно с чем-то возвышенным — если с птицей, то непременно с Павасвами — и был смущен несоответствием ожиданий действительности.
Звездолет тем временем плавно миновал колонны и приземлился на площадку сразу за ними, выпустив из боков четыре тонкие опоры. Служитель весь подобрался и на всякий случай еще раз обвел глазами место действия: согласно оговоренному порядку, лишь он один как Первый Проводник должен находиться здесь в момент прибытия. Он не мог не отметить мимоходом, как от этой мысли сердце вновь зашлось гордостью. Когда нынешнее солнце только начинало всходить над Орсполой, Алексис и помыслить не мог, что именно ему будет доверено выступить инициатором и распорядителем цепочки посвящений иномирцев. Алексис ощущал в этот момент внутреннее ликование и сопричастность всему самому высокому, что он мог представить во всеединстве. Значит он и правда обладает достаточной чистотой для проведения подобной церемонии, а его личные амбиции и стремление служить всеобщему благу находятся в нужном балансе. Алексис чувствовал за собой поддержку высших сил. Он был готов к встрече.
Часть оболочки корабля беззвучно растворилась, явив взору продолговатое отверстие, достаточное для того, чтобы через него мог пройти человек. Тонкая светящаяся лестница, сотканная то ли из одной лишь энергии, то ли из невиданного материала, соединила новообразовавшийся порог с землей. Через мгновение в проеме начали показываться человеческие фигуры.
Алексис отстоял от корабля на почтительном расстоянии, выжидая по заведенному порядку, когда предводители переселенцев коснутся земли, чтобы сделать шаг навстречу.
Едва завидев первых сошедших, он тут же позабыл о том, что только что думал об их корабле и о союзе звездных миров в целом. Право слово, как мог он допустить даже тень превосходства над дальними своими братьями и сестрами! Дальними по крови, но близкими по духу, иначе не ступили бы они на эту землю. Сердце Алексиса преисполнилось приязни. Он любил их всех — еще не зная.
Во главе шествовала, вся в сиянии, дева с нежным именем Даэне. Высокая, статная, она спускалась по лестнице из света, как легкая птица из вышних сфер, и вместе с тем в каждом шаге ее читались основательность, заземленность. Алексис умел видеть не только то, что напрямую открыто взору, и, созерцая иномирную предводительницу, он со всей ясностью мог узреть, что она действительно сходит с неба на землю — во всех смыслах, доступных его пониманию. Его сердце затопила тихая радость — верный признак правильности происходящего. Эта странница, из каких бы немыслимых далей она ни явилась, была нужна здесь, как воздух, вода или солнце. И она нуждалась в них, нуждалась в отчем доме. Домой — вот куда она прибыла.
Чуть позади Даэне шел молодой мужчина, схожий с ней ликом: Эйдан, ее брат. Печать смирения лежала на нем — так увидел служитель Орсполы. Этот человек не сожалел о том, что оставляет позади, и был готов принять грядущее, что бы оно ни несло. «Такие люди нужны нам!» — одобрительно кивнул про себя Алексис. Так и должны выглядеть они, проводящие-сквозь-Древо: пребывающими в себе, исполненными мирского спокойствия. Как солнце в небе Орсполы. Неспешно держа путь по заоблачной спирали, оно проливает свой свет на всё и вся. Не делая предпочтений и не обжигая огнем. И даже когда оно исчезает за горизонтом на время долгой ночи, то все равно остается открытым истинному взору, озаряя внутренний небосвод.
То, что у переселенцев целых два лидера — да еще являющихся по сути отражением друг друга — увиделось Алексису хорошим знаком. Он отследил, что суета и напряжение наконец отпускают его: начало было ладное, значит и всему остальному быть таковым!
Он еще раз оглядел предводителей, а затем остальных, сходивших на землю и становившихся позади них: все как на подбор стройные, ясноглазые, наполненные звездным светом. Они несли обновление, и это была добрая весть. Новые энергии, новая кровь, призванная влиться в общий поток его родного мира. Сделав глубокий вдох, Алексис торжественно прошествовал навстречу иномирцам и остановился на предписанном — а на деле прочувствованном и выверенном — расстоянии от Даэне. Глубоко поклонившись, так что рукава белых одежд его прочертили по земле дугу, Алексис распрямился и, приложив обе ладони к сердцу, произнес:
— Добро пожаловать в Орсполу, Город Вертикали!
Это прозвучало так, как должно было прозвучать и как он неоднократно представлял себе, невзирая на увещевания возлюбленного своего Учителя не предвосхищать в уме грядущие события: кратко, достойно и в высшей степени информативно. Зерно сути, выраженное нужными словами, которые говорили о существе города на полюсе яснее, чем тысяча хвалебных гимнов, что поются в его честь на ежегодных состязаниях музыкантов.
— Меня зовут Алексис, — продолжил служитель, — и я назначен быть вашим Первым Проводником по земле Арксис до тех пор, пока каждый не ощутит себя своим среди нас. Я безмерно счастлив послужить этой цели, помогая вам сохранить внутреннее равновесие, более того — вижу в этом свое первейшее назначение, ведь на наречии местности, откуда я родом, мое имя значит «оберегающий».
Заключительная часть фразы была его личной импровизацией. Допустимой, впрочем. Алексис не знал, всё ли из его приветствия понятно пришельцам и уже собрался было повторить то же самое на их языке (о! он провел немало времени, оттачивая на нем вышесказанное), но тут его взгляд встретился с глазами Даэне, и ответная вспышка сказала служителю о ясности ее понимания прежде, чем он услышал это в словах. Вне всяких сомнений, сошедшая с небес была должным образом обучена церемониалу теми, кто готовил ее к прибытию, однако речь ее не звучала заученно, а исходила, как он чувствовал, прямо из сердца.
— Мы рады приветствовать вас, досточтимый Проводник, и счастливы стать частью великого города, соединяющего Землю и Небо! Я Даэне Даневианская, и я привела своих людей сюда, чтобы жить с вами в мире и согласии, служа матери-планете, давшей нам приют, — голос ее был глубок и звучен, а неродной язык, казалось, давался без труда. Тем не менее, для соблюдения церемониала, предписывавшего действовать во имя их комфорта, проявляя таким образом наивысшее уважение, дальнейшую свою речь Алексис вел на языке пришельцев. Это было в большой мере испытанием для него, но Алексис считал испытания неотъемлемой частью своего развития. Ступеньками, по которым он подымался к вершинам Знания и Опыта. Он любил учиться — и с гордостью демонстрировать плоды своего обучения. Сейчас ему был предоставлен ровно такой случай.
— Я говорю от имени граждан Орсполы и земли Арксис, — собственный голос, выражавший привычные смыслы непривычной звукописью, показался ему нездешним, как если бы это он прибыл из далекого мира, чье наречие он осваивал ради этой встречи. — Мы, со своей стороны, готовы служить вашему благополучию и сделаем все возможное, чтобы вы приняли наш мир как свой второй дом. Он и есть теперь ваш дом, двери в который открыло для вас вековечное Древо, стоящее на страже наших рубежей. Так будьте здесь дома, благословленные Древом! — Алексис приложил руки к сердцу и снова поклонился: на этот раз коротко, по-свойски.
Словно спохватившись, Даэне изобразила ответный поклон. Делать это ей было не обязательно — от новоприбывших не требовалось повторять все движения сонастройки, но предводительница, очевидно, желала таким образом продемонстрировать свое дружелюбие. Поклон был изображен ею с должным достоинством, однако наполнение его не вполне соответствовало случаю — это опытный взгляд служителя определил безошибочно. Вслух он, разумеется, ничего не сказал, только улыбнулся со всем радушием.
Меж тем Даэне перевела взгляд на что-то за его спиной и снова согнулась в поклоне, который на этот раз получился куда более глубоким и самобытным — уж не оттого ли, что лицо пришелицы выражало теперь смесь удивления и нежности.
— Я счастлива приветствовать и вас, уважаемые граждане! Правду говорят: под Древом Мира найдется место любым созданиям.
Оторопевший Алексис обернулся — и едва не разразился смехом. Павасвами и Рукхи-вака — а именно им кланялась Даэне — оба гордо выпятили грудь и подались вперед, не отрывая от небесной девы блестящих глаз. Ситуация развивалась вопреки канону, но Алексис не чувствовал в ней сколь-либо существенных отклонений от принятых правил. Наполнение церемонии оставалось прежним и даже приобрело некую дополнительную глубину. Птицы не были составной частью церемониала и кланяться им было со стороны высокой гостьи проявлением незнания общих основ движения тонких потоков, однако Алексис ощутил в отношении Даэне прилив уважения, граничащего с благоговением. Пусть она не знает правил — она все же по праву здесь! Как достойнейшая из достойных.
Алексис встал вполоборота и указал на пернатых делегатов.
— Это Павасвами, — представил он сначала Свет-птицу. — Священный символ наших земель, воплощение Света Белого, — в его голосе звучала гордость, которую служитель не счел нужным скрывать. — А это Рукхи-вака, — Алексис махнул белоснежным рукавом в сторону второй птицы, больше из вежливости.
Павасвами привстал на лапах, широко распахнул крылья, будто хотел обнять не только новоприбывших, но весь белый свет, овеществленным выразителем которого он являлся, и издал короткий пронзительный клич. Это было знаком почтения. Очевидно, пришельцы это поняли, потому что улыбка доброжелательности появилась на лицах Даэне и ее спутников. Рукхи-вака, как и следовало ожидать, также воспользовался моментом, дабы завладеть всеобщим вниманием. Он сделал то, что обычно делал для этой цели: распустил свой огромный хвост, тут же вспыхнувший сотнями пронзительных сине-зеленых глаз. По толпе пришельцев пронесся вздох восхищения, Даэне вновь тепло улыбнулась, а Алексис в очередной раз почувствовал досаду на Рукхи-ваку, в одночасье сместившего акцент с истинно важного на откровенно мимолетное при помощи своего извечного трюка, эффектного, но бессодержательного.
— Я слышала, что граждане Орсполы относятся к животным как к равным по разуму существам и считаю это правильным, хотя подобное и не принято в тех местах, откуда мы явились, — заметила Даэне.
— Мы все в единой мере создания матери-природы, — Алексис широко развел руками, демонстрируя этим жестом единство мира. — А наши пернатые братья и правда всё разумеют не хуже нас, — прибавил он, решив не вдаваться пока в рассуждения об особенностях различия между человеческим и животным разумением. — У вас будет достаточно поводов в этом убедиться.
— Охотно верю, — улыбка вновь озарила лицо Даэне. — Глядя на этих созданий, душа радуется. Она присела, чтобы лучше рассмотреть птиц. Павасвами сделал несколько шагов навстречу, но не остановился на уважительно-близком расстоянии, а подошел вплотную и упокоил свою благородную голову вместе с длинной шеей прямо на коленях посланницы Неба. Алексис вздрогнул от неожиданности: Свет-птица имела обыкновение соблюдать почтительную дистанцию с теми, кого встречает впервые. Служитель мог поклясться, что видел, как на глазах Даэне показались слезы. Она осторожно коснулась рукой головы Павасвами, бережно провела пальцами по белоснежной шее. Тот в ответ смежил веки и изогнул шею так, что она мягко обвила ласкающую руку. Затем подался вперед и положил голову на плечо Даэне, побуждая ее обнять себя целиком. Птица лучилась благостью — так, что Алексис сам умилился до слез.
Идиллии положил конец Рукхи-вака, который, как и следовало ожидать, не мог долго выносить отсутствия к себе внимания. Отрывисто вскрикнув, он подошел к Павасвами и встал рядом, изо всех сил вытянув кверху свою, куда более короткую, шею и распушив хохолок. Даэне засмеялась — будто звезды просыпались на землю из-за солнечной завесы летнего неба — и включила сине-зеленого гордеца в круг объятий.
— Воистину это Мать Всего в лице собственных созданий принимает в свое лоно детей Неба! — голос Алексиса звучал растроганно. — Так пойдемте же! — он обратился ко всем пришельцам сразу. — Вы предстанете пред очами Мудрейших, чтобы принять и их благословение, а после будет пир в вашу честь, на котором прочие граждане Орсполы познакомятся с вами.
И он препроводил их в Обитель Мудрейших, возведенную на некотором расстоянии от Колонного поля — достаточно близко, чтобы добраться дотуда пешком, попутно знакомясь с обликом города. Церемониал предписывал — и в этом был особый, всем известный, смысл — что Мудрейшим надлежит стать первыми, кого узнают новые граждане после Проводника, потому, по негласной договоренности с прочими обитателями Орсполы, последние не должны были до поры возникать у них на пути. Шествуя по широкому пустынному мосту, Алексис сиял от гордости: за себя как за провожатого, но ничуть не менее — за город. Ненадолго представив себя на месте новоприбывших, служитель попытался взглянуть на Орсполу их глазами, исходя из того, что ему было известно об их строе мыслей. Вместе с ними он вбирал в себя эту непривычную для других миров красоту: торжество высокого полета человеческого духа, отлитое в материи самой природой.
Его иномирные подопечные шли стройной процессией за своею предводительницей, молча озираясь по сторонам и изредка негромко переговариваясь. Дети звезд, они несомненно должны были узреть, что все в Орсполе соразмерно природе сущего, а значит и космосу, откуда они прибыли. Окружающий ландшафт был исполнен гармонии света: здания самых причудливых, но при этом естественных форм и пропорций возносились к небу среди деревьев, а то и вовсе составляли с ними одно целое. Расстояние, на котором они отстояли друг от друга, позволяло их обитателям ощущать пространство вокруг свободным: в жизни граждан Орсполы не было места тесноте, будь то теснота тела или теснота духа. Сооружения эти были ни высоки и ни низки, а ровно такие, какие приятны взору и удобны для проживания. Присмотревшись, сведущий глаз легко обнаружил бы, что они не сложены человеческой рукою из разрозненных материалов, а являются цельными, словно выточенными из огромных монолитов. И это не было обманом зрения. Основу для построек Орсполы составляли скальные массивы, которые, повинуясь замыслу градотворцев, могли принимать форму жилых или общественных зданий путем творческого преобразования составлявших их минералов. Удивительным для иномирных гостей должно было явиться даже не это, а то, что вся работа производилась исключительно природными силами, направляемыми человеческой волей. Алексис был осведомлен, что в Союзе такой образ действий почему-то не принят, а ведь несть числа тамошним жителям и множество разнообразнейших миров населяют они. Его охватила чрезвычайная гордость за соплеменников — неприличествующее служителю чувство, как говаривал Учитель, ибо кто как не Проводник призван ежемоментно ощущать тождественность всего всему и неотрывность любых проявлений бытия от Единого. Тот же Учитель, впрочем, побуждал не отмахиваться от уже возникших переживаний, а внимать им: не погружаясь, но созерцая бесстрастно. Что Алексис и сделал. Гордость гордостью, а заслуг по части плодотворной работы в союзе с Матерью всего проявленного у народов, населявших эти земли, не отнимешь, и тут новоприбывшим есть чему у них поучиться. Прозревают ли сами иномирцы то, что составляло сейчас предмет его размышлений, Алексис доподлинно не знал, а посему счел данную тему достойной обсуждения. Время ознакомительного молчания прошло — пора было завязывать информативную беседу.
Поймав заинтересованный взгляд Даэне, направленный на одно из зданий, он спросил, вкладывая в слова чужого языка искреннее почтение:
— Пресветлая, как вы находите наши жилища? Не являются ли они несколько непривычными для вашего взора?
Легкая улыбка осветила лик Даэне.
— Я нахожу ваши строения завораживающе прекрасными. Такая сложность форм — и в то же время нет ощущения давящей избыточности. Вероятно, это благодаря тому, что расположены они не кучно, как здания в больших городах наших миров. А еще потому, что они, как бы это сказать, удачно согласуются с ландшафтом, хотя возведены человеческими силами. Здесь всё, — она поискала нужное слово, — в меру.
Алексис с довольным видом кивнул. Она безусловно видит суть!
— Вы удивительно точно назвали главный принцип нашего бытия в Орсполе. Мера всего во всем. А что до человеческого участия в строительстве наших домов, то оно не совсем таково, как вы, должно быть, себе представляете. Да, мы создаем их внешний облик и внутреннее убранство в пространстве идей силами своего воображения и разума — но воплощают их в мире материи отнюдь не человеческие руки или инструменты, ими созданные, но собственные силы нашей матери-природы. Столь милостива она к детям своим, что в точности исполняет то, что пожелает их душа.
Даэне обратила к нему удивленный взгляд, в котором читалось сомнение, правильно ли собеседник изъясняется на ее языке.
Не прекращая шага, Алексис принял вид гордый и назидательный. Просвещать других в том, о чем они ведать не ведают, было одним из излюбленных его занятий.
— Мне неизвестно, насколько прозрачной казалась вам наша жизнь, когда вы смотрели на нее сверху, но, осмелюсь предположить, вы не могли не заметить у нас некоторые существенные отличия от привычного вам уклада, — не без торжественности в голосе начал он.
Даэне пожала плечами, на миг обратив взор к небу и тут же быстро отведя его. Алексису показалось, что слабая тень пробежала по ее лицу, но она тут же совладала с собой.
— Сверху много не увидишь, — медленно начала она. — До нашего отбытия нам были предоставлены общие сведения о землях Орсполы, но в основном об обычаях, а не о технологиях, которые, как было нам сказано, вы относите к священным и предпочитаете не разглашать. Ну а в ходе непосредственно экспедиции мы исследовали, как это строго оговаривалось вначале, лишь природу, не подглядывая за людьми. Право неприкосновенности частной жизни в Союзе почитается превыше всего, — Даэне усмехнулась, — и это, конечно же, справедливо, — поспешно добавила она. — В общем, нет, мы видели не так много, и из этой картины можно было извлечь лишь самую основную информацию. Достаточную, впрочем, для того, что столь многие из нас захотели здесь остаться, — она улыбнулась Алексису, открыто и дружелюбно. — Ваше почтительное отношение к природе и соотнесение своей жизни с ее ритмами, конечно же, не смогли ускользнуть от наблюдения. Это первое, что бросается в глаза, и вызывает самое горячее одобрение у таких естествоиспытателей, как мы. К сожалению, для большинства планет Союза подобная жизненная философия — редкость. Из доступной для нас информации я поняла, что и природа в ответ дружелюбна к вам, если вообще можно говорить о ней в человеческих терминах. По крайней мере, мы ни разу не наблюдали здесь разгула стихий, которое представляло бы серьезную угрозу. Нам говорили, что, если катаклизмы все же случаются, люди каким-то непостижимым образом загодя узнают о них и успевают покинуть опасное место задолго до того, как разразится бедствие. Такое ощущение, что вы понимаете язык природы, несмотря на то, что у людей с ней разные сигнальные системы, — Даэне улыбнулась, вспомнив что-то. — Мой брат даже имел на этот счет спор с нашим главным скептиком, именитым гражданином, изучающим звезды — вон он идет в самом хвосте, озирается с откровенным любопытством — который утверждал, что у вас просто очень хорошие метеослужбы.
Даэне перевела дух и развела руками. Вот все, что я могу сказать об этом — так истолковал Алексис ее жест. Он вслушивался внимательно, то и дело кивая. Что значит последнее слово, а также пара-тройка других, он не знал, но смысл речи Даэне был для него прозрачен. Когда умеешь слушать и слышать, понять другого легко, даже если родом вы из разных миров — в этом Алексис сейчас все более убеждался на собственном опыте. Для видящих суть чужой язык не преграда. Хотя лучше его знать, чем не знать — кто с этим поспорит. Просто для того, чтобы объяснить. Алексис улыбнулся как можно более озаренно и приступил к объяснению.
— Мы, в Орсполе и других местах этого мира, вырастаем со знанием, что о природе можно и нужно говорить в человеческих терминах. Вернее, это о человеке следует говорить в терминах природы, ибо мы суть нераздельны с нею и она первична по отношению к нам. Как безграничное небо является отцом всего сущего, породителем искры духа, так земля, со всеми силами, на ней проявленными — наша родная мать, дающая нам тело, кров и пищу. И как любая мать, удовлетворяющая потребности детей своих, а иной раз любовно потакающая их желаниям, наша планета заботится о нас, делая свой облик угодным нам для изобильной жизни, побуждая свои стихии действовать согласно нашей воле. Разве могут силы матери причинить нам зло? Напротив — они охраняют наш покой. И мы в ответ платим планете столь же горячей любовью, служа ей верою и правдой соразмерно своим силам. Мы ее голос и ее руки. Мы продолжение ее. Через нас она выражает свое существо на наивысшей ноте своей бессмертной песни. Каждый из нас знает это, с рождения воспитывается в этом знании. Теперь будете знать и вы.
Алексис умолк, приостановился и обвел руками шествующую за ними молчаливую аудиторию, словно включая ее этим жестом в круг того, о чем он только что сказал. Собственно, включением это и было. Даже если остальные не слышали его, они уловили колебания и приняли настройку — он знал это точно.
Та, кому его слова были адресованы непосредственно, также сбавила шаг и внимательно на него посмотрела. Он ответил на ее взгляд, глубокий и мягкий, еле заметной улыбкой. Контакт был установлен. Алексис видел, что он услышан и понят. Даже без этих пространных и — что греха таить — высокопарных разъяснений. Услышан и понят на том уровне, где слова не нужны.
Даэне улыбнулась в ответ.
— Я правильно поняла из вашей речи, что природа сама создала эти здания, чтобы вы могли в них жить? Что я могу сказать… у меня нет слов. Это невероятно! Для нас, даже для самых передовых наших миров, такое немыслимо. Обычно это мы переделываем природу, своими руками, своей техникой, и я сомневаюсь, что в большинстве случаев она этому рада. Но в то, что взаимодействие принципиально иного рода возможно у вас — в это я верю. Потому что вот это все… — она задумалась, подбирая нужные слова, — такой гармонией пронизано, естественной. И в то же время совершенно человеческое… Только не спрашивайте, откуда мне это известно, я сама не знаю. Я ведь родилась и выросла в совершенно неприродной среде, да и в мирах, где нет технократии, считайте что не бывала. Но то, что вижу и чувствую здесь, в этом месте, в этом мире — такое непередаваемо настоящее, что… — снова слезы блеснули в ее глазах.
Алексис не удержался и, поступившись принятыми обычаями, легонько коснулся рукава ее одеяния, прилегавшего чересчур плотно к телу — наряд, для жителя Орсполы непривычный. Рука, такая осязаемая, проявленная, дрогнула от его касания.
— Теперь это и ваш дом, дорогая Даэне, — собственный голос показался Алексису чуть менее ровным, чем он призван был звучать. Сокращение дистанции не должно происходить столь быстро, особенно для служителя, но, вопреки тому, что предписывает здравый смысл, он не чувствовал в этом жесте принципиального нарушения правил.
Даэне посмотрела на него с улыбкой, которая была грустной и благодарной одновременно.
— Ваше участие очень ценно для нас, досточтимый Проводник, — едва слышно сказала она на языке Орсполы, и эта, явно заученная и подобающая церемониалу, фраза прозвучала из ее уст, как самая дорогая сердцу похвала.
— А я бы хотел посмотреть на лицо нашего досточтимого астронома, когда вы будете объяснять ему, каким именно образом мать-природа возводит дома для граждан Орсполы! А еще лучше — продемонстрируете это в действии. Держу пари, он тут же начнет докапываться до тайных технологий, благодаря которым это становится возможным.
С ними поравнялся Эйдан, брат Даэне. Служитель почтительно кивнул ему. С другой стороны присоединился еще один участник, вставший рядом с предводительницей. Эдрик Кээрлин — имя всплыло в сознании, едва Алексис обратился к тому, что можно было охарактеризовать как персональную библиотеку образов. Еще не будучи знакомым ни с кем лично, Алексис знал всех переселенцев по полученным от их наставников мыслеобразам и был в состоянии сопоставить каждый из них с именем и общим энергетическим контуром. Двести шестнадцать человек — двести шестнадцать образов. Одна общая цель, такие разные черты…
Алексис светло улыбнулся Эйдану и Эдрику. Последний ответил ему взглядом весьма напряженным, в котором сквозило недоверие вкупе с чем-то еще, Алексису незнакомым. Углубляться в это он не стал, а омрачаться было не к месту. Как они все, должно быть, устали от долгого странствия! Когда же он повернулся к брату Даэне, тот одарил его улыбкой, такой похожей на улыбку сестры, что Алексису показалось, будто мир раздваивается у него на глазах. Это было удивительное ощущение, волнующее и пугающее одновременно. Словно приоткрылась та дверь, что разделяет явленное и предвечное — и оттуда на служителя глянула бездна.
Эйдан был светел и открыт так же, как его сестра. Его глаза, внимательные и спокойные, излучали живую любознательность, а сам облик говорил о немалой склонности к созерцанию. Алексису это было сродни.
— Любезный Алексис, я немало удивлен тому, что вижу, — начал Эйдан. — И в то же время — не удивлен ничуть. Не сочтите за странность, но, кажется, так проявляется извечный конфликт чувств и ума. Ум, привыкший к определенному положению вещей в определенных ситуациях, словно замирает, когда сталкивается с чем-то, превосходящим его ожидания. Но тут же чувства говорят мне, что все в порядке — просто порядок этот непривычен уму. Пока еще непривычен.
Речь чужемирца была произнесена на языке Орсполы, и тут настал черед Алексиса удивляться, насколько чист и осмыслен его выговор. Как будто не было между ними всех этих бездн и расстояний, как будто был Эйдан своим здесь. Алексис возликовал сердцем: ведь так и должно быть! Древние легенды правы: одной мы крови, и вот лучшее тому подтверждение.
— Так вот, к чему я, — продолжил брат светлейшей, — вроде бы главный город планеты, да не просто — а в самом буквальном смысле ось мира — однако людей нет, кроме нас. Тишина стоит — благословенная. Тогда как любой центр даже самого спокойного из всех наших миров — это суета, множество людей и машин, обстановка, скажем, так себе. Немного нервная. И это еще мягко сказано, — он рассмеялся.
— А и правда, — подал голос Эдрик Кээрлин, — где же другие граждане? В космопорте пусто, на улицах тоже никого, а ведь это, насколько понимаю, жилые здания. Даже на моей меланхоличной родине в ее былые спокойные времена в местах подобного рода всегда было многолюдно. Куда все подевались? Как-то это подозрительно…
Эдрик тоже говорил на языке Орсполы — получалось не так чисто, как у Эйдана, который, казалось, почти не обдумывал фразы перед произнесением, но для понимания вполне годно. Учитывая новые обстоятельства, Алексис решил снова отступить от правил церемониала и продолжать разговор — по крайней мере с этими тремя — на своем родном языке. Гости — ах нет! новые граждане — оказались на удивление подготовленными, что не могло не радовать.
— О, ни в коем случае! — служитель почтительно взмахнул белыми рукавами, — Только не подумайте, что обитатели золотого града под благословенными небесами боятся вас или, что еще постыдней, задумали проявить высокомерие! Ничего подобного! Все дело в том, что жители Орсполы, с малых лет научаемые жить в равновесии с миром и в уважении к ближним своим, по собственной доброй воле не желают тревожить вас своим присутствием в эти первые часы здесь, самые трудные, а потому до времени не покажутся пред вашими взорами, давая вам возможность привыкнуть к новой обстановке. Это простыми словами. Если пойти чуть глубже в объяснение, то вы еще не до конца проросли в наш мир, одной ногой вы еще вне его, прошедшие-сквозь-Древо, и эта работа — по укоренению — будет совершаться в течение некоторого времени, и должна она совершаться в покое и чистоте. Без лишних свидетелей. Потому я и есть ваш Первый Проводник — первый и до срока единственный. Говорящий и действующий от имени всех жителей наших земель. Выражающий их сердечное расположение и единую добрую волю. Уверяю вас, граждане Орсполы сами полны желания поскорее познакомиться с гостями со звезд и ввести их в свой круг — и так оно будет после посещения Обители Мудрейших, которые молвят каждому из вас Слово приятия, нарекая вас полноправными гражданами Орсполы.
— В этом есть глубокий смысл, — вставил свое слово Эйдан. —Именно так должно быть, потому я не удивился этой тишине.
Эдрик молча кивнул, а Даэне воскликнула:
— Смотрите, вон там, среди деревьев — кажется, окно, а в нем будто искорка зажглась! И какое-то движение.
Алексис просиял.
— Конечно же, мои сограждане живые и любознательные люди! Но границы других для нас превыше всего. Мы никогда не войдем к вам, не испросив прежде вашего на то позволения и не убедившись, что вы готовы принять нас.
— Отрадно это слышать, — подал голос Эдрик. — В наших краях с этим особо не церемонятся, будь то границы миров или индивидуумов. Декларируя на словах право на собственное пространство, они — если им это нужно — готовы вломиться куда угодно и навести там свои порядки, прикрываясь всеобщим благом. Так случилось с моей планетой и со многими другими, стоящими на пути амбиций центра. Ваше счастье, что Орспола находится вне пределов Союза, иначе бы наши власти предержащие давно посягнули на ваши порядки.
Алексис обратил к нему удивленный взгляд. Как так? Далекий звездный союз никак не представлялся ему общностью под началом бесцеремонных управителей, да и посланцы его — те, что шагали сейчас рядом и те, что остались наверху на летучем корабле, в ходе своего пребывания здесь проявляли лишь доброе согласие с законами человеческими и природными.
— У нас просто очень разумные руководители, — Даэне ответила на незаданный вопрос Алексиса, — которые не стали бы тягаться с силами, намного превосходящими их собственные. Да и не в наших интересах нарушать баланс. Мы на «Реке Бессмертия» — мирные исследователи, не ставящие целью расширение собственных владений. Но Эдрик прав: окажись эта планета в зоне интересов властей Союза, они бы нашли способ, как поставить ее себе на службу. Нет, не силой — методы агрессии в Союзе давно не приняты — но хитростью и изворотливостью, с равным якобы обменом, а на деле с подменой ценностей.
Алексису сказанное было не то чтобы незнакомо. В ходе постижения им науки различения сущностей получал он знания и о том, что такое обман и искажение истины — и что встречалось таковое в давние, неравновесные, времена. Как и агрессия, и многое иное, проявляя которое, человек омрачает свое достоинство. Было — да прошло. В Орсполе иные времена ныне, и благодатное Древо держит собою этот мир, не пропуская в него невежество и ложь. Об том Алексис гостям своим и поведал, всячески уверяя их, что его — а теперь и их — мир надежно защищен от бесчестных посягательств. Он видел, что Эдрик Кээрлин имеет на этот счет сомнения в своем сердце, но Даэне и Эйдан верят ему безоговорочно. В этом не было ничего для Алексиса удивительного, ибо звездные близнецы являлись теми, кто самими собой прошел через Древо, всем существом причастившись мудрости его. Остальным пришельцам это только предстояло, постепенно и с разной скоростью.
Все то время, что длилось их шествие, Первый Проводник ни на миг не забывал о главном своем назначении. Пока глаза его лучились доброжелательнейшими из чувств, иное зрение выполняло зоркую свою работу. Сквозь плотную ткань материи Алексис прозревал плетение других, тончайших, линий, составлявших, согласно его знанию и опыту, истинный каркас мироздания. Бесконечно живой, пульсирующий узор, связующий всё и вся. Потоки Земли и потоки Неба пронизывали собственные потоки живых существ, танцевали с ними, звучали музыкой, что слышна любому чуткому уху. Совершенная красота и сложность этой божественной геометрии рождали ту легкость бытия, которой дорожит каждый из обитателей здешних земель. Свободу дыхания, что дает духу сиять, нисходя.
Но эти легкость и свобода присущи тебе, только если ты с рождения включен во всеобщий круговорот жизни. С новоприбывшими дело обстояло несколько иначе, и сейчас перед их проводником стояла задача помочь им стать полноправною частью сложноструктурированного пространства. Всем и каждому. Работа эта тонка, ведь в ходе ее не должно быть искажено ничего ни в самом пространстве, ни в линиях новых его элементов, а потому требуется максимальное сосредоточение и полное присутствие.
Этому Алексис был научен давно — поддержание целостности пространства и гармонии всех составляющих его элементов является одной из наипервейших обязанностей служителя — и сейчас он, из кристальной четкости ума и чистой радости сердца, творил назначенное. К сопричастию с новым миром его подопечные были, вне сомнения, хорошо подготовлены своими небесными наставниками, однако далеко не вся работа может быть проделана в отрыве от земли, и вот эту связь с землей Первому Проводнику предстояло помогать им наладить. Внимательно изучив узор их совместного поля, он обнаружил некие общие черты, подлежащие гармонизации. Многие из иномирцев были еще несмелы в своей опоре на землю, будто не доверяли ей. Они цеплялись за то, что оставили там, за небесной чертой, не понимая всей тщеты этого. Если дом твой теперь на земле, без связи с ней не будет и связи с небом. Земля щедра, она принимает вас — примите и вы ее, черпайте из нее смело! Таков был побудительный посыл, направленный служителем всем и каждому. Подхватив незримый восходящий вихрь, Алексис бережно коснулся нужных линий, задавая направление новому потоку — и он заструился, заискрил, как ручеек меж камней в лучах весеннего солнышка, еще низкого, но дарующего великую отраду после долгой ночи: как бы прекрасна и звездна она ни была, ее время прошло, теперь должна она освободить место для нового.
И новое проявилось, потекло, прокладывая путь к сердцам тех, кому оно было предназначено. Среди людей пронесся неслышный вздох, и лица, омраченные разлукой, просветлели — шедший впереди Алексис не мог увидеть это глазами, но ощутил сполна и согласно кивнул. Зёрна упали в благодатную почву. Еще многое с его стороны предстоит, пока новые люди не освоят науку саморегуляции, но начало положено — и начало это, а также мера его собственного в нем участия ему нравились.
Так, за любезными разговорами и работой, совершаемой в потаенной тишине, они достигли Обители Мудрейших. Здесь Алексис, к его сожалению, должен был на время попрощаться с Даэне и ее людьми. Служитель наблюдал, как иномирцы восходят по высоким ступеням и исчезают в легком полумраке портала, после чего уселся передохнуть у подножия Варта-Рисы, как Обитель именовалась на языке Орсполы, и погрузился в самосозерцание. Павасвами и Рукхи-вака, притихшие, разместились чуть поодаль. Сам Алексис являл себя пред мудрецами Варта-Рисы лишь единожды, когда был избран на роль Первого Проводника, и считал это событие одним из самых значимых в своей жизни. Сейчас, однако, было не его время, потому он терпеливо ожидал снаружи, и ему было чем заняться во время этого отдыха. Собственно, отдых был лишь внешний. Внутри же работа не прекращалась ни на мгновение. В процессе пересмотра произошедшего Алексис наблюдал свое состояние, сопоставляя его с эталонным. В общем и целом он остался собой доволен: его деяния в сути своей не расходились с образом наилучшего положения вещей. Если он и изменил что-то в церемониале своею волею, то это никоим образом не исказило его существо и ход событий, но привнесло в картину элемент самосозидания, сделало ее еще краше и живее. Алексис пришел к выводу, что его драгоценный Учитель преисполнился бы сердечной радости, взирая на плоды трудов своего ученика.
Они вышли некоторое время спустя, уже изменившиеся. Более умиротворенные, еще лучше сонастроенные с новым пространством. Это было заметно Алексису даже с нижних ступеней лестницы и вызвало в нем прилив ликования. Подождав, пока все до единого сойдут к нему, служитель негромко попросил их следовать за ним дальше. Более всего на свете ему хотелось в мельчайших подробностях разузнать о встрече иномирцев с мудрецами Варта-Рисы, однако от вопросов Алексис воздержался. О таинстве посвящения праздно говорить не принято. Что бы ни произошло там, в обители Духа, это останется между непосредственными участниками церемонии. Слишком лично, слишком сокровенно. И вообще, напомнил себе Алексис, дабы вернуть внимание в подобающее русло, чрезмерное любопытство добродетелью не является.
— Так что же, это всё? — обратился к нему Эйдан, спустившись. Стоя у подножия, он не отрывал взгляд от вершины, где только что побывал. Визит в Варта-Рису благотворно сказался на нем: усталость отступила, лик просветлел, сделавшись совершенно небесным. — Никакого визового контроля, биоштампов в кровь, перепрошивки инфоносителей?
Последних слов, произнесенных на языке иномирцев и адресованных скорей Даэне, Алексис не понял, но по тону догадался, что речь идет о чем-то, могущем послужить препятствием на пути новоприбывших.
— Все, что вам нужно здесь и сейчас, вы уже сделали, — заверил Алексис. — Никаких преград. Визит в Обитель Мудрейших был завершающим этапом первопричастия. Остальное будет происходить само собой, в нужный срок для каждого из вас. Я вижу, что все вы различны между собою, и кому-то понадобится больше времени для укоренения, но, по большому счету, не это важно. Каждый из вас вошел в наши врата как гость — но, с момента касания земли, пребудет среди нас как родной и равный по духу.
Алексис не знал, насколько доступно он ответил на вопрос Эйдана, но по глазам его прочел, что тот все понял. Звездный странник, как он явственно сейчас узрел внутренним взором, был из тех, кто мог распознать уровни посвящения, и это отличало его от остальных, даже от его сестры. Перед глазами служителя промелькнула картина: тьма, ледяной холод, россыпь незнакомых звезд над головой и снег, снежные поля среди острых скал — одиночество без конца и края. Однако задаваться вопросом, откуда пришелец из иных миров ведает то, что и в Орсполе-то не всем знакомо и как это связано с промелькнувшим перед ним видением, Алексис не стал: сейчас было не до этого. Его следующей задачей было сопроводить путников в их новое жилище, где им будут выданы подобающие одеяния, а потом доставить в Обитель Света, что на самом берегу Великого Малого моря, где они разделят приветственную трапезу с другими жителями Орсполы. Это событие обещало быть не менее содержательным, чем все предшествующие. Алексису были интересны люди и наблюдение за их тонкими взаимодействиями, но еще более любо ему было чистое служение силе, простирающейся над ними и дарующей благоденствие миру. И сейчас божественная близость Древа будоражила его чувства как никогда ранее.
Свежеиспеченных граждан предполагалось поселить в месте, которому дали название Варта-Тьяра — Звездная обитель. Это был обширный участок земли, свободный от иных строений и потому прекрасно подходивший для возведения новых чертогов. К прибытию Даэне и ее людей оные были уже возведены, вернее, свежеотлиты — полноценно проявлены пространством по воле искуснейших градотворцев Орсполы. Внутри были они просторны, и убранство их мало чем отличалось от домов других горожан. Впрочем, по желанию новоприбывших, их жилища потенциально могли принять и вид, более привычный им и напоминающий о мирах, откуда они родом.
От Варта-Рисы до Звездной обители путь был не так далек, а иномирцам первое время рекомендовалось как можно чаще ходить пешком, осваивая землю, но, поглядев на утомленные лица многих, Алексис здраво рассудил, что, коли процесс первопричастия завершен, перемещение можно с чистой совестью ускорить.
Безмолвный импульс, отправленный в нужном направлении — и вот на горизонте показалась группа темных точек, которые, приближаясь, делались все больше. Алексис улыбнулся возникшему среди иномирцев оживлению: конечно же, летучие средства передвижения должны быть знакомы им лучше любых иных. Площадь перед Варта-Рисой была просторна: обитель значительно возвышалась над землей, но тень ее при этом не падала на другие строения по причине их удаленности. Словом, места для посадки нескольких десятков небольших кораблей здесь было более чем достаточно.
— Это драханы приближаются, — сказал Алексис так, чтобы все могли его услышать. — Они доставят вас в вашу новую обитель, где вы облачитесь в одежду по нашим обычаям перед прибытием на пир. Не беспокойтесь об этом маленьком путешествии: вам не придется ничего делать, все произойдет само собой.
Через короткое время драханы совершили свое торжественное приземление на площадь, расположившись в несколько рядов и гостеприимно раскрыв двери.
По рядам новых граждан прокатились изумленные возгласы. Конечно, им еще не приходилось видеть столь изящной работы! Транспорт для своих подопечных Алексис заказывал лично, тщательно выбирая самые искусно сработанные корабли. Памятуя о звездной родине прибывших, служитель выбрал драханы, изображавшие птиц, отставив в сторону тему ящеров и прочих рептилий. Каждый из кораблей напоминал собой ту или иную птицу небесную: уж на что, а на украшательство, подобное природному, мастера Орсполы не скупились.
— Они великолепны! — раздался подле него возглас Даэне. — Сколько я видела летательных аппаратов, не счесть, но такой красоты — никогда.
— Они все в вашем полном распоряжении, возлюбленные братья и сестры! — Алексис прижал ладони к сердцу и любезно поклонился.
Люди Даэне обступили драханы и с нескрываемым любопытством принялись их осматривать, то и дело удивленно восклицая и переговариваясь между собой. Эйдан и Даэне, сами управители звездных кораблей, остались стоять рядом со служителем, давая своим товарищам сполна наудивляться.
— Это ручная, штучная работа, так ведь? — спросил Эйдан.
— Лучшие в своем роде, — просиял Алексис. — Я выбирал их, думая о вас. Уверен, вы быстро привыкнете друг к другу.
— Они полностью самоходны? — Эйдан сказал это так тихо, что его могли услышать только служитель и Даэне.
— Конечно! И самосветящиеся, когда наступает тьма. Все до единого.
— Не будете ли вы так добры пояснить принцип работы данных механизмов? — вопрос был задан на языке Союза и исходил от одного из иномирцев, отделившегося от остальных. Алексис не знал, что такое «механизмы», но, кажется, уловил смысл, хотя это было не совсем то, что, по его мнению, драханы являли собой.
Вопрошавший был высок и крепок, с густой копной золотистых волос, вьющихся крупными кольцами. Он выглядел старше предводителей группы и умудренней опытом, а выражение лица имел жестковатое. «Гаинед Ор’дор-Блар, звездонаблюдатель», — вспыхнуло в ментальном поле краткое пояснение. От этого человека веяло напористостью и необычным сочетанием недоверия и любопытства. Алексису стало душно, хотя воздух Орсполы сегодня, как и всегда, отличался мягкой, едва уловимой прохладой. Но уравновешенного служителя подобным было не пронять. Алексис улыбнулся как можно сердечнее и с готовностью развернулся к новому собеседнику.
— Это небесные корабли, досточтимый звездонаблюдатель Ор’дор-Блар. Подобные тем, что перемещают с места на место вас, когда вам трудно или нецелесообразно преодолевать некоторое расстояние на собственных ногах. Однако, в отличие от ваших кораблей, «механизмов», как вы их называете, драханы управляются одной лишь волей, а сработаны они в тесном союзе с Матерью-природой, которая, из чистой любви к детям своим, способна создать любые формы, чтобы не знали они лишений на этой земле. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос, почтеннейший звездонаблюдатель.
— Звездо-кто? — на лице досточтимого гражданина читалось недоумение. Затем он тряхнул головой, словно отгоняя морок, и, тоном, не терпящим возражений, сказал: — Я астрофизик, а это много больше, чем какой-то там «наблюдатель»!
Алексис кивнул и легко поклонился: как вам будет угодно! Попутно вобрал в память новое слово.
Ор’дор-Блар тем временем не собирался удовлетвориться предоставленным объяснением. Служителю показалось, что тот словно ждал подобного ответа, чтобы одарить его волной накопившихся сомнений.
— Простите, досточтимый Проводник, но то, что вы только что тут сказали, не укладывается ни в какие представления о законах физики. Вы, должно быть, хороши в вашем служении, но мало что смыслите в летательных аппаратах. Я спрошу проще: где у них двигатель?
Настал черед Алексиса непонимающе воззриться на собеседника. Он пытался сообразить, что тот имеет в виду, для чего даже пришлось предпринять небольшой лингвистический анализ. Ор’дор-Блар, судя по всему, желал изъясняться только на родном языке, и для Алексиса его вроде бы простые слова были не слишком прозрачны. Алексис и правда мало что смыслил в летучих кораблях, ведь он не мастер-создатель оных, а все, что ему было о них известно, он только что Ор’дор-Блару поведал. Внезапно служителя осенило.
— Ах двигатель! Движитель? Вы хотите знать, что движет драханы! Так я об этом и сказал. Возможно, неверно выразился на вашем языке, прошу простить великодушно. Движитель — тут! — он торжественно прижал одну руку к животу, а вторую положил на сердце. — Хотя, — Алексис на мгновение задумался, — я на самом деле никогда не размышлял над точной локализацией. Но, когда я управляю драханом, мне чувствуется, что оно рождается именно здесь. И именно в таком сочетании. Правда, нас учили, что воля человека исходит исключительно из этого места, — теперь он положил на живот обе руки. — Но вы ведь разумеете, с вашими обширными познаниями, что во всеединстве нет однозначности, и…
Алексис в замешательстве наблюдал, как на лице Ор’дор-Блара зарождается нечто подобное бешенству. Само по себе это чувство не было знакомо служителю из личного опыта, однако он мог наблюдать его в облике диких зверей, когда изучал животный мир разных концов света ради расширения своих представлений о бытии. Первый Проводник растерянно оглянулся по сторонам, словно ища поддержки. На лице Эйдана застыла непонятная усмешка. Он сложил перед собой руки, явно не собираясь вмешиваться в разговор. Даэне же изменилась в лице и обратила к астрофизику обеспокоенный взгляд.
— С того самого дня, когда я впервые услышал об Орсполе, я теряюсь в догадках относительно вашего якобы совершенного общества, — светлый лик астрофизика потемнел от обуявших его чувств. — То ли у вас здесь царство мракобесия, то ли вы все поголовно выжили из ума, то ли просто насмехаетесь над нами и намеренно выдаете ложные сведения. Дураку ясно: это роботизированные беспилотники на основе биотехнологий. А то, что вы выдаете за силу мысли, есть не что иное как дистанционное управление — а не это вот шаманство, которое вы мне тут пытаетесь изобразить!
Алексис не знал и половины слов, но по тону Ор’дор-Блара понял, что тот обвиняет его в некоем обмане. Эфир вокруг астрофизика колебался в возмущении, отчего у служителя закружилась голова. Совершенно сбитый с толку, он никак не мог уразуметь, что такого могло быть в его пояснении, что вызвало столь сильный гнев ученого мужа. В чем он, Алексис, оплошал? Разве был он недостаточно любезен и чист сердцем? Ему нечего скрывать от новых своих сограждан…
Даэне выступила вперед и, ухватив астрофизика за рукав, едва ли не силой оттащила его в сторону. Она стала что-то быстро говорить Ор’дор-Блару на их языке, из чего Алексис мог разобрать только: «Ну пожалуйста, прошу вас… Мы же договаривались!» Тот слушал ее, нахмурясь пуще грозового облака, затем неохотно кивнул и, махнув рукой, отошел прочь, смерив напоследок служителя тяжелым взглядом.
— Я прошу простить меня за неподобающее поведение одного из моих людей, — Даэне вернулась к Алексису и легко поклонилась ему, руки у сердца. — Боюсь, он из тех, кто одним из последних примет ваше мироустройство, потому что оно в корне отличается от того, к чему привыкли граждане Союза. Я предупреждала Ор’дор-Блара, что это место не для него, но он все равно решил здесь поселиться — с целью положить остаток жизни на то, чтобы научить граждан Орсполы, как нужно жить и думать правильно. Простите ему его ограниченность! Там, откуда мы, ученые так и не смогли пока создать предметы, которыми можно было бы управлять силой воли.
— Не верит он просто, что такое возможно! — Эйдан одной фразой подвел итог обтекаемой речи сестры.
Теперь Алексис, кажется, начал что-то понимать — и не мог унять укола гордости. Вот каковы, значит, иномирцы! Выдают себя за благообразное общество, меряют космос гигантскими шагами, а совсем простых вещей не разумеют. И с матерью-природой, зримо, не в ладу. Тратят уйму сил, чтобы создавать какие-то механизмы с непонятными двигателями — вместо того, чтобы двигать мир силой собственного духа. Но разве повинны они в этом своем невежестве?
— О, похоже, я узрел, в чем было недопонимание, — Алексис вновь принял вид церемонный, с долей назидательности. — Я нисколько не расстроен, более того — считаю произошедшее непременным атрибутом встречи наших столь разнящихся миров. Но все поправимо. Пропасть, которая разделяет нас с этим досточтимым гражданином, легко преодолима, коль скоро он оказался среди нас. Мы со своей стороны сделаем все возможное, чтобы он как можно быстрее овладел новым знанием. Он ученый человек, и это не должно составить для него большого труда.
— Боюсь, тут проблема как бы не совсем в этом, — усмехнулся Эйдан. — Ор’дор-Блар еще не до конца понял, что Орспола — главный вызов его жизни, на который он бессилен ответить так, как сам того желает.
— Все, довольно с этим! — прервала брата предводительница звездного племени. — Светлейший Алексис, вы, кажется, говорили, что нам нужно отправляться дальше.
— О да! — Алексис вернулся мыслями к своим прямым обязанностям. — Если все готовы, драханы доставят нас к вашему дому.
Остальные иномирцы были так заняты осмотром летучих кораблей, что даже не заметили задержки. Призвав всех к вниманию и наказав не беспокоиться о маршруте, Алексис попросил их занять места в драханах, по семь-восемь человек в каждом. Сам служитель разместился в заглавном корабле в компании лишь троих: двоих предводителей и Эдрика Кээрлина. Остальное пространство драхана заняли Павасвами с Рукхи-вакой, причем последнему пришлось изрядно потеснить остальных, чтобы разместить свой протяженный хвост, не замяв его. Алексис на это недовольно поморщился: самовлюбленная птица и здесь умудрилась отжать себе лишнее место вкупе со вниманием.
В своих странствиях духа Алексис нередко воспарял в заоблачные выси, несясь на крыльях эфира к царству белого света в дерзновенном стремлении соединиться с божественным. Но и наяву полеты были ему по душе — и даже, как он втайне признавался одному себе, доставляли больше радости. Жизнь ощущалась во всей своей полноте и счастии, когда он, открыв лицо и сердце встречному ветру, несся в воздушных потоках, ловя благодатные лучи родного солнца. Сама божественность мироздания в этот миг соединялась с ним, и все вокруг ощущалось полным ее тончайшего присутствия.
И сейчас, стоя в драхане подле звездных близнецов и направляя вереницу небесных кораблей к месту назначения, Алексис был преисполнен ликования. Тень от недавнего происшествия перестала омрачать ум, едва лишь объект, отбрасывавший ее, скрылся с его глаз. Ум Алексиса ничто не способно было омрачать слишком долго — сказывались годы учения.
Он намеренно заставил драханы подняться повыше, чтобы пришельцы могли взглянуть на Орсполу сверху. Город сиял под ними, откликаясь на солнечный свет всеми своими гранями. Подставив лицо ветру, Алексис прикрыл глаза, улыбнулся и одним мановением руки устремил караван еще выше, так что сидевшие в драханах вынуждены были схватиться руками за борта. Алексис опомнился.
— Прошу прощения! — прокричал он Даэне, перекрывая свист ветра. Я не подумал, что это может кого-то напугать. Но причин для страха нет. Драханы всегда удержат вас, потому что не способны поступить иначе. Они такими созданы.
Даэне кивнула. Кажется, она нисколько не боялась. Предводительница иномирцев разглядывала простиравшийся внизу город с искренним интересом.
— Позже, когда вы восполните свои силы, я проведу вас по Орсполе, — пообещал Алексис. — А пока что — летим домой!
Новое обиталище людей Даэне ошеломило — об этом Алексис мог судить по удивленным возгласам, которые прокатились по рядам и сменились молчанием, благоговейным и подавленным одновременно. Две сотни человек выбрались из драханов и сгрудились возле входа, не решаясь войти. «Это что же, всё нам?» — вопрошали их лица. Стоя на верхней ступени парадной лестницы, Алексис произнес торжественную маленькую речь, повествующую о том, что сие строение возводилось исключительно для их нужд и иных следов пребывания кого-либо не несет. Последнее в Орсполе считалось важным, и нередко случалось так, что с отбытием жильцов в другие края жилище полностью развоплощали, чтобы создать на его месте нечто совершенно иное — под стать новым хозяевам. Поведал Алексис и о славе градотворцев Орсполы, их союзе с силами земными и небесными, что делают возможной такую красоту. Отметив, что жить в данной обители они могут сколь угодно долго, служитель торжественно пригласил новоприбывших войти.
Издали обитель могла бы быть принята за возвышавшуюся среди зеленых рощ гору с водопадами, что низвергались с ее уступов в радужных ореолах, и хороводом аккуратных деревьев на склонах. Вблизи становилось ясно, что гора эта несет на себе следы творчества человека, предназначена для него и словно выточена изнутри под его задачи и потребности.
Внутри здание было просторно и имело двести шестнадцать покоев — ровно по числу новоприбывших. Помещения эти содержали все необходимое для жизни. Помимо того, внизу располагалась протяженная трапезная и зал для общих собраний. Благоухающие цветами зеленые террасы спиралью опоясывали здание, проходя через каждый из двенадцати его ярусов и рассеивая солнечный свет, а на самом верху был оборудован чудесный сад с водными украшениями — место отдохновения, созданное, чтобы днем любоваться кружением солнца по небу, а в долгую ночь — полярными сияниями и мириадами миров, напоминающими о звездной родине.
— Как же сложно, абсолютно невозможно это принять… Вы правда сделали всё это для нас? — Даэне замерла у ступеней, проводя руками по воздуху, как если бы между ней и зданием находилась невидимая стена.
Алексиса охватило легкое беспокойство. Причина замешательства была ему неясна. Он снова что-то сказал не так?
— Это всё — для вас. Могу вас уверить: наши мастера с присущим им тщанием вникали в то, что будет потребно детям Неба в их жилищах, и лучшим из возможных образов воплотили это наяву. Примите же этот дар и владейте им!
По лицу Даэне было видно, что она с трудом сдерживает слезы.
— Никогда за всю мою жизнь никто не делал мне таких подарков… Мы с Эйданом привыкли, что у нас нет и не будет ничего своего. Собственного дома в пространстве. Не поймите неправильно, у нас была крыша над головой — иначе в космосе не выживешь. Платформа в детстве, потом места учебы и работы. Но всё это было не наше. Мы могли этим пользоваться, пока длится срок обучения или контракта — но не владеть. Я наверное не до конца понимаю, как это — владеть.
Служитель, чье сердце сейчас было всецело распахнуто Даэне, всем своим существом ощутил ее грусть и печаль. Следы пережитой ею когда-то боли пронизали его, и он не стал закрываться от них. Вместе с ними пришло понимание — питаемое чувствами, не умом. И из самой сокровенной глубины возник импульс, тотчас же бережно переданный из сердца в сердце. Преображающий боль в доверие и свет.
«Прими! Позволь войти этому в свою жизнь!» — говорили его глаза, в то время как рука его протянулась к ней, приглашая подняться. И ответный отблеск в глазах Даэне сказал ему, что она — приняла. С одухотворенной решимостью звездная странница поставила ногу на ступеньку. Она положила конец своим странствиям.
Затаив дыхание, новые граждане шаг за шагом осматривали свои владения. Вдохновленные градотворцы не поскупились на внутреннее убранство: колонны и порталы из удивительной красоты нежного мрамора, то тут, то там — вкрапления самоцветов. Каждый камешек — на своем законном месте, всё гармонично и без излишеств. Как тут не замереть от восторга.
В порыве чувств Даэне сжала его руку.
— У нас при создании звездных кораблей и станций пространство принято экономить — особенно для таких, как мы, обычных людей. Мне еще, можно сказать, везло: попадались не такие тесные космолеты, «Река» так и вообще — просторный корабль, по меркам звездоплавателей, а вот некоторые вынуждены довольствоваться сущими клетушками. Но все равно те космические вместилища, где мне довелось бывать, и рядом не стоят с этим простором и изысканной красотой. Что удивительно: она не давит, как та роскошь, что наполняет дома самых богатых граждан миров Союза. Которые я видела только в кино или на фото — и никогда не желала в них очутиться.
Всеми силами сдерживая поднявшийся изнутри трепет, Алексис учтиво поклонился.
— Мы в Орсполе считаем, что просторный чертог, приятный глазам и прочим чувствам — необходимое условие для уединения в покое, без коего нет благой жизни. Для вас же мы усердствовали особо, ибо можем рассудить, что вам совершенно необходимы лучшие условия, чтобы унять тоску по вашей далекой родине и полюбить Орсполу, как свой дом.
— О, Орспола создана так, что невозможно не полюбить ее с самого первого взгляда! — воскликнула Даэне, и сердечность, с которой были произнесены эти слова, отозвалась в душе Алексиса сладчайшей музыкой.
Он подождал в просторном вестибюле Варта-Тьяры, пока иномирцы переоблачатся в торжественные одежды, приличествуемые для присутствия на пиру. Помимо прочего, служителю еще предстояло распорядиться благополучной доставкой личных принадлежностей пришельцев в их новый дом, однако об этом уже позаботился Эдрик Кээрлин, призвавший сюда некий самоходный транспорт со всем добром, который должен был найти дорогу по заданному местоположению. Если бы Алексис не знал, что принципы действия полезных, но не одухотворенных помощников у иномирцев кардинальным образом отличаются, он бы подумал, что это некий аналог драхана. Но нет, это устройство относилось к тому, что они называли механизмами, и имело источник энергии, исчерпав который, оно должно было прекратить свое функционирование. Без определенного количества и качества энергии оказывался бесполезным и корабль, доставивший Даэне и ее людей в Орсполу. Алексис спохватился, что он отвечает еще и за его судьбу — и мысленно отдал соответствующие распоряжения.
Иномирцы, уже в новом облике, стали собираться у главного входа, удивленно рассматривая себя. Было заметно, что подобные наряды им непривычны. Алексис же, увидев их в традиционных для Орсполы одеяниях, возрадовался: их прежние его, признаться, немало смущали. Теперь же они практически полностью походили на коренных обитателей земли Арксис. Да и цвета были подобраны со смыслом: белый — символ Белого Света, источника жизни истинной, синие узоры по краям — вышитый путь небесных странников к новой родине и новой мудрости. Свежеиспеченный народ Орсполы смотрел на него в ожидании дальнейших указаний.
Поклонившись в немом восхищении, Алексис проводил их наружу, где ожидали драханы. Он испытывал некоторое сожаление, оттого что его подопечным не предоставлено время на отдых после непростого пути. Однако без совместной трапезы, разделенной по прибытии с другими родами Орсполы под сенью Древа, их вхождение в мир не считалось бы завершенным. Церемониал есть церемониал, и он как нельзя справедливей отражает законы равновесности. Алексис счел нужным безотлагательно объяснить это своим подопечным. Весьма вероятно, они уже были о том предупреждены, поскольку понимающе закивали в большинстве своем.
— Удивительно, как вы ходите в этом и не падаете, — смеясь сказала Даэне, когда они шли к драханам. — Мне теперь постоянно придется думать о том, чтобы не запутаться в складках и не наступить на край. Чувствую себя совершенно неуклюжей!
— Вы скоро привыкнете, я уверен. А глядя на вас в этом облачении, никто не сможет отличить вас от высокородной девы: оно наилучшим образом подчеркивает вашу изысканную стать. Пресветлая, вас можно принять за верховную служительницу Орсполы, никак не меньше, — последнюю фразу он произнес с осторожностью, словно пробуя почву. При этом Алексис был, как и всегда, искренен в своих словах.
Даэне зримо смутилась.
— Светлейший Алексис, это так непривычно — всю жизнь считаться без роду-племени и вдруг в одночасье стать приравненной к благородному обществу. Это не только большая честь, но и испытание непростое.
— Я уже понял, что у вас в Союзе истинного союза между частью и целым в помине нет, — вздохнул служитель. — Но теперь, когда вы с нами, это больше не имеет значения. У нас здесь другие правила.
Приветственный пир во славу новых граждан был устроен в Обители Света, самом вместительном из тех зданий Орсполы, что были предназначены для многолюдных торжеств. Издали оно походило на хрустальную гору, и эта ассоциация не являлась беспочвенной, ибо Обитель в самом деле была выполнена из горного хрусталя. Драгоценным кристаллом сияла она под ясным солнцем, преломляя его лучи, но свет не слепил глаза: как и другие строения города, это — воплощало собой гармонию форм. Мельчайшие детали были в нем соразмерны друг другу и окружающему пространству с его обитателями. И свет падал, как должно, и чувства рождал самые радостные и озарённые. Для того здание и было задумано.
Внутреннее убранство поддерживало и питало те же чувства. От стен и пола исходило мягкое самосвечение. Чтобы усилить его локально, в нужных местах уже парили наготове воздушные светильники, готовые быть зажженными в любой момент. И они зажглись, едва процессия иномирцев стала входить в главный зал. Пришельцы — да что там, Алексис тоже — восхищенно застыли при виде этого великолепия. Во всем величии света убранство зала являло собой картину, исполненную божественной красоты. Нет, решительно сами боги спустились сегодня сюда, чтобы благословить новых сынов и дочерей града Вертикали, подумал Алексис, и гордость от собственной причастности к этому затопила сердце его.
Представив своих подопечных собравшимся, Алексис почувствовал себя свободнее. Главное, что требовалось от него на пиру — поддержание общего пространства, занятие настолько уже отточенное, что даже немалые размеры оного и значительное количество народу не могли помешать служителю время от времени погружаться в самосозерцание, ни на миг при этом не теряя внешней бдительности.
Блистательнейшие граждане Орсполы почтили своим присутствием Обитель Света, чтобы приветствовать новоприбывших. Люди созидания и высокого служения, мыслители и управители, высокородные матери и благочестивые отцы славных семейств — они явились речь каждый свое Слово приятия пришедшим из иных миров, ныне ставшим гражданами Вертикали. И Слово было речено, и сделало оно их частью священного союза под Древом.
Охваченный безмолвием, служитель внимал. Но не узор речей был сейчас предметом его внимания и даже не глубокий смысл их, а текущее за смыслом смыслов, что берет начало в едином истоке всего, связует то, чему надлежит быть связанным, и отделяет то, чему более не время и не место. В этом выстраивании новых связей была удивительно тонкая согласованность: говорившие все как один вводили иномирцев в светлое общество Орсполы, как равным протягивая им руки и раскрывая сердца — дары, с которыми мало что может сравниться на свете.
Теперь, когда следы их прохождения через междумирье почти растворились, а новый мир принял новоприбывших целиком и полностью, могла состояться их первая трапеза, к коей люди Даэне приступили с видимой радостью.
Зорко следя за происходящим, Алексис едва отпил из своего кубка. Он не был голоден и не испытывал жажды. Пища куда более тонкая была сегодня потребна ему, и это иную жажду он утолял, не выпуская из фокуса внимания ни одной касавшейся его служения мелочи.
В помощь новым гражданам на первых порах их жизни в Орсполе были даны самые разные люди. Алексис предвидел, что, когда волна новых впечатлений схлынет, в сердца новоприбывших проникнет ранящая боль разлуки с привычным — и для совладания с ней нелишним будет содействие чутких товарищей, которым ведомо, как с такими чувствами совладать.
Среди пришельцев Алексис еще ранее выделил женщину, разительно отличавшуюся от своих спутников. Неестественно худая, с печатью глубокого страдания на изможденном лице, она безучастно сидела рядом со всеми за длинным столом, почти не притрагиваясь к пище и не реагируя на окружавшую ее красоту. К ней подсела Рани Рай-Нани и что-то мягко заговорила, не спуская с горемычной девы внимательных глаз. Бережно взяв тонкую кисть пришелицы в свою нежную руку, Рани принялась поглаживать ее, не прерывая тихих увещеваний. Взгляд женщины прояснился, лицо зримо разгладилось, черты его стали обретать живость. Еще миг — и тень улыбки мелькнула на бледных губах. Женщина придвинула к себе блюдо и осторожно попробовала несколько кусочков под одобрительным взглядом Рани. Что бы ни случилось с этой женщиной в прошлом, какой бы острой ни была ее боль и тяжелой ноша, начало исцелению было положено.
Алексис одобрительно улыбнулся. Рани Рай-Нани была оваби — одной из тех, кто по праву мог называться целительницами души. Ладить утраченную связь с жизнью, когда ущерб, нанесенный сокровенной целостности, настолько велик, что человек не может справиться с ним в одиночку — вот назначение оваби. Помочь в возвращении радости быть, порой вопреки всему. Быть оваби — благословение небес и призвание, зову которого невозможно не откликнуться. Оваби не считались в строгом смысле служительницами Орсполы, у них, как правило, были собственные семьи — и, что естественно, довольно большие — однако они самым чудесным образом оказывались именно там, где требовалась их помощь, и оказывали ее, никоим образом не ущемляя при этом самих себя. Алексис слышал, что у Рани Рай-Нани недавно родился очередной ребенок — да вот же он! прямо тут, на руках у старшей сестры — но это не помешало оваби оказаться здесь и сейчас подле этой женщины с онемевшей душой, прибывшей из звездных далей без надежды и без милости к себе — чтобы вдохнуть в нее жизнь своим участием.
Подозвав к себе дочь, такую же стройную и черноволосую, с длинной косой, Рани попросила у нее младенца. Нежно посмотрев на него и что-то ласково проворковав, она обернулась к Амани — так звали женщину — и придвинулась вместе с ребенком к ней поближе. В глазах Амани, прежде будто отсутствующих, заблестели слезы — и одновременно лицо ее озарила улыбка, настолько светлая и чистая, что оно почти совершенно преобразилось. Полуплача-полусмеясь, она склонилась над младенцем вместе с Рани и заговорила с ним ровно с тем видом, с каким женщины обычно разговаривают с маленькими детьми. Мы все едины, из каких бы уголков вселенной мы ни явились — так подумал Алексис.
Созерцая столь прекрасную картину, он на время выпустил из поля зрения предводителей нового племени. Когда служитель вновь обернулся к главному столу, Даэне вела беседу с великородным Сен-Сат-Намом, управителем гильдии мореходов. Это был могучего сложения муж с убранной самоцветами бородой и в зеленом с золотом одеянии. Алексис видел, что Даэне необычайно приятна ему, и это было объяснимо: испускающая нежное, нездешнее внутреннее свечение дева в просторном одеянии была диво как хороша.
Направленное на Даэне внимание столь видного гражданина заставило служителя помрачнеть лицом. Алексис всегда стремился быть честным с собой и предельно бдительным в отношении возникающих в нем чувств. Это свойство помогло ему быстро распознать то пристрастие, что он испытывал к Даэне с самого момента их встречи. Пристрастие, которое он как служитель не должен бы был подпитывать, но, зародившись спонтанно, оно лишь усилилось с течением времени и больше не могло игнорироваться. Первый Проводник втайне надеялся, что звездная посланница не прельстится силой и могуществом блистательных мужей Орсполы, а соединится с ним, с Алексисом. Но нет, не брачное ложе возжелал разделить он с небесной девой, а чистое, самозабвенное служение. Алексис был убежден, что это наилучший удел из всех, что мог предложить Даэне Город Вертикали. В едином порыве нести миру белый свет, сочетая священным союзом Небо и Землю — ничто во всеединстве не представлялось ему достойней этого высочайшего из предназначений. Двое умножают силу друг друга. Двое служителей — умножают стократ. Алексис не смог сдержать полет мысли и ненадолго предался мечтаниям, попутно смекая, как поскорее подвигнуть пресветлую к совершению сего благообразного выбора. Спохватился он лишь тогда, когда рядом опустился Эйдан. Служитель тут же вспомнил, что хотел кое-что показать им обоим, Даэне и ее брату. Теперь, когда пирование вошло в привычное русло, церемонии были исполнены, а обязательства их троих перед всем славным обществом почти исчерпались, наступило подходящее время для личных бесед.
— Пойдемте со мной. Вы, верно, хотите увидеть пройденные вами врата с иной стороны, чем небо, — произнеся это, Алексис сделал жест в сторону Даэне, приглашая ее подойти. Та, окинув внимательным взглядом происходящее в зале — все ли в порядке, не требуется ли ее помощь? — покинула великородного Сен-Сат-Нама, к видимому неудовольствию последнего. Алексис с облегчением перевел дух, поднялся и, увлекая за собой близнецов, повел их к дверям, располагавшимся на противоположной стороне от главного входа.
Воздух снаружи был упоителен и исполнен предчувствия сокровенного. Здесь, на берегу Великого Малого моря, было так всегда — сказывалось истончение пространства. Алексис чувствовал, что его спутники не могут надышаться этим воздухом, этим новым миром, в который они погружались все более. Слова были сейчас избыточны.
Берег моря сразу за Обителью Света был самый обычный, песчаный. Никакой набережной, как в жилых кварталах, располагавшихся поодаль. Только чистый первозданный песок, да небо, подернутое жемчужною дымкой, сквозь которую угадывался солнечный диск. Все в едином ритме, в единых, ласкающих сердце тонах. Тихо набегали волны и тут же стремились обратно.
Алексис подвел спутников к самой кромке воды и молча простер вперед руку. Как и небо, вода испускала слабое сияние. Взгляд, зацепившись за мерцающий блик, следовал за ним вдаль до тех пор, пока не различал на горизонте светящийся объект. Видимый сквозь дымку, он сперва казался туманным. Однако, если задержаться взглядом чуть подольше, становилось ясно, что это не просто некий предмет с нечеткими контурами, а настоящий столб света, то ли бьющий из земли и пронзающий небо, то ли изливающийся с неба прямо в объятия земли.
— Просто почувствуйте Его, — скорее подумал, чем сказал, Алексис. Границы между мыслью и словом в этом месте стирались. — Каждому Оно являет свой собственный лик.
Некоторое время они стояли молча, вглядываясь за предел. Сейчас Алексис видел и чувствовал то, что не подлежало словесной передаче, ибо не было таких слов в человеческом языке. Только чистое, благодарное созерцание.
— Я отчего-то очень хочу знать, — услышал он внутри себя мысль-голос Эйдана, — отправлялся ли кто-нибудь когда-нибудь по морю — Туда.
Служитель ответил не сразу.
— Немногие в силах долго смотреть на Древо и видеть его как оно есть. Даже стоя здесь, на берегу. Воды Великого Малого моря священны для нас, а это значит, что лишь человеку исключительной, бездонной чистоты дозволено их коснуться. И не люди решают, достоин ли кто-либо войти в них или нет. Каждый в Городе Вертикали, кто ищет божественной сопричастности, всею душой жаждет однажды погрузиться в эти блаженные воды, пересечь Великое Малое море и испить из чаши мудрости сердца у подножия Древа Мира. История знает таких людей, и все они считаются промеж нас существами особой святости, самыми праведными из праведников. Но мне неизвестно о тех, кто, переплыв море и попав на Свет-Остров, вернулся бы обратно в прежнем обличии. Даже мудрецы Варта-Рисы… Древо стоит на границе границ, из запределья проводит силы. Тому, кто коснулся ствола его мудрости, нет более смысла идти назад. Он становится равным богам и сливается с белым светом изначальности. Даже здесь, на берегу, пространство и время словно размыты. Вы чувствуете? Там же, у самого подножия Древа, их в привычном нам смысле не существует вовсе.
Эйдан молча кивнул.
— Помня, что довелось испытать нам, когда, еще совсем недавно, мы были с той стороны, я верю, что именно так оно и есть. Но скажи, Проводник, разве мы, сойдя по Древу с неба на землю, не прикоснулись к нему? Это было незабываемо, почти нечеловечески, однако среди нас нет никого, кого можно было бы назвать святым.
Услышанное требовало времени на осмысление. После паузы Алексис ответил так, как он это понимал.
— Древо простирает свою крону на многие миры и уровни. Вы пришли со стороны небес. Там другие условия и порядок, другие свойства врат. То были врата сюда, в наш явленный мир — и вы прошли их как есть: целыми, в неизменном коридоре времени и пространства. Да, вы прикоснулись, но прикоснулись Сверху, как новые души, входящие в мир и им принимаемые Это иное. Внизу же, возле ствола, плотность времени настолько велика — а пространство так разреженно — что материя ведет себя по-другому. Я не могу судить из собственного опыта, но вижу это примерно так. Мудрецы говорят, что Свет-Остров и Древо существуют одномоментно с водопадом прямо посереди моря, который изливается в самые его глубины вокруг точки оси.
— Всё так и есть. Я видел обе эти картины, когда Древо Ответило мне и Призвало на спуск… И сейчас мне показалось, что оно снова позвало меня, — сказал Эйдан.
— Зов Древа обычно чувствуем мы, служители Орсполы, и он побуждает нас собираться здесь, под его сенью. Значит, и вы, дети Неба, прошедшие-сквозь, также открыты ему.
— Мне Древо тоже кое-что явило, — задумчиво произнесла Даэне. — Но это слишком сокровенно, чтобы говорить вслух…
— Так и должно быть, — заверил Алексис. — Разговор Древа с каждым из нас — таинство. Беседа души бессмертной с предвечным духом — слова бессильны ее передать.
Некоторое время они смотрели вдаль в полном молчании. Наконец Алексис, почуяв, что пора двигаться дальше, развернулся к месту празднования.
— Нам нужно идти, светлейшие. Я вижу, вы и ваши спутники немало утомились. Долгое солнце будет сбивать вас с толку, и я как Проводник призван следить за вашими ритмами сна и бодрствования. Со временем вы и сами освоите науку действия и покоя, но на первых порах без помощи не обойтись. Все церемонии Прибытия пройдены, пора сопроводить вас на отдых в новый дом.
Они послушно вернулись вслед за ним в зал. Там, невзирая ни на что, царило безудержное веселье. Отведав ка-мин-дао, напитка забвения печали, который полагался им не для утоления жажды, но как поддержка при совладании с тоской по покинутому дому, иномирцы пребывали в оживлении и, казалось, совсем уже освоились в доме обретенном. Празднование перекинулось наружу, на обширную площадь, примыкавшую к Обители Света с противоположной от моря стороны. Девы Орсполы затеяли праздничный хоровод, кружащимися в котором служитель заметил и некоторых женщин из племени Даэне, как он их теперь про себя называл. Тут же рядом на небольшом возвышении стояла девушка с огненными волосами и пела песню — на своем языке — таким дивным голосом, что Алексис, которому доводилось слышать именитейших певцов Орсполы и других земель, остановился, благоговея, и внимал, вдыхал, вбирал в себя каждый звук, пока песня не кончилась. Музыка — язык высших сфер, и коль есть среди новых граждан такие сладкоголосые птицы, связь с вышним будет средь них крепка. Деве с видимым удовольствием наигрывал на тангане Борниматр, один из прославленных музыкантов и стихосложителей, чьими одами к богам, исполняемыми под божественную же музыку, Алексис тоже заслушивался — и не раз. Что ж, новые связи протягивались между исконными обитателями этих земель и новоприбывшими — и связи эти были озарённы светом. Отовсюду бежали друг к другу ручейки приятия: из сердца в сердце, не делая различий между коренными и пришедшими. Здесь все теперь были свои. Дело точно идет на лад, подумал Алексис, и так тепло-уютно стало ему от этой мысли.
Не мог служитель не заметить и поведение Рукхи-ваки. Чванливая птица, что называется, дорвалась. Она буквально купалась в лучах всеобщего внимания. Взгромоздившись на импровизированный насест, Рукхи-вака, под восторженные выкрики группы иномирцев, исполнял свой танец с хвостом. Несмотря на тяжесть оного, он ловко крутился вокруг своей оси, подпрыгивал и похлопывал крыльями, время от времени замирая, чтобы явить очарованным зрителям свое главное богатство во всем его великолепии. Зрители ахали и охали, хлопали в ладоши, а Рукхи-вака в ответ распускал хохолок, запрокидывал голову и издавал звуки далеко не мелодичные — пение не было его талантом, но это его не заботило, как не заботило и зрителей, которые подбадривали его и угощали вкусностями, чему птица была весьма рада. Зоркий глаз Алексиса различил среди подношений кубок с ка-мин-дао. Ну понятно, почему он совсем стыд потерял! Напиток забвения печали действовал на животных особым образом, делая их более подвижными, а иных и вовсе бесцеремонными. Рукхи-вака, и без того не отличавшийся скромностью, сегодня превзошел сам себя. Один из новых граждан, которого птица, очевидно, премного забавляла, то и дело подливал в кубок жемчужного цвета жидкость. Рукхи-вака незамедлительно выпивал все до дна и начинал вертеться и пушиться пуще прежнего. Алексис с досадой покачал головой: эта птица совсем не знает меры! Вот что значит заморская… Павасвами же недвижно сидел в сторонке, спрятав голову под белоснежное крыло. Свет-птица мирно спала, невзирая на шум и гам. С ритмами сна и бодрствования у нее было строго.
Позволив закончить с текущими действами, Алексис как главный распорядитель церемониала призвал всех к вниманию и выразил намерение отпустить дорогих сограждан по домам. Старые граждане и новые принялись неохотно прощаться друг с другом. Алексис не хотел их торопить, но он знал, что прилив сил, вызванный оживленной обстановкой и теплым общением, скоро схлынет, уступив место усталости, поэтому поглядывал на своих подопечных с некоторым беспокойством. Наконец церемония прощания завершилась, и служитель с облегчением сопроводил их к драханам.
Доставка домой была шумной и веселой. Птиц единогласно решили взять с собой и пригласить поселиться в прилегающем к обители саду, на что пернатые ответили согласием. Лучшие кушания Орсполы были приготовлены так, чтобы придать людям звезд бодрости, которая не оставляла их до самой Звездной обители. Утомление, однако, дало о себе знать сразу по прибытии. Рассеянно выслушав наставления служителя касательно разнообразных бытовых деталей, иномирцы принялись расходиться по своим покоям, пока Алексис не остался в компании лишь Даэне, Эйдана и Эдрика. Вместе они поднялись на самый верх, где располагались отведенные им жилые пространства.
Во всем здании были только одни сдвоенные покои, которые предназначались Эйдану и Даэне как единственным из группы, состоящим друг с другом в родстве. В процессе, однако, выяснились некие новые обстоятельства.
Алексис ждал, пока Эдрик Кээрлин оставит их и отбудет в свои владения, дав служителю и близнецам возможность обсудить дальнейшие планы, но изящный темноволосый выходец с далекой Наамаарре все никак не уходил. Более того — смотрел на Алексиса и Эйдана с откровенным нетерпением, как если бы ждал, что это они должны покинуть помещение. Алексису стало неуютно под этим взглядом. Наконец Кээрлин обратился к служителю, старательно проговаривая слова на чужом языке:
— Нам было очень приятно узнать вас и провести это время в вашей компании, досточтимый Первый Проводник. Благодарим вас! Ваша помощь и поддержка неоценимы, но мы с Даэне очень устали и хотели бы остаться вдвоем. Мы будем рады продолжить наше общение позже, а сейчас просим дать нам время для отдыха.
Он подошел к Даэне сзади и притянул ее к себе, положив руки ей на бедра. Алексиса словно окатили студеной водой, прямо из Великого Малого моря. Он в изумлении уставился на небесную деву и ее беззастенчивого соплеменника. Кээрлин держал себя с Даэне так, как если бы они были супругами, вверенными друг другу перед лицом богов и людей. Разве может мужчина подобным образом прикасаться к женщине, если он не сочетан с нею богопризнанным союзом? По сведениям Алексиса, среди пришельцев таковым не был связан никто. Если бы был — тонкий знак был бы начертан между двумя в пространстве, и был бы зрим этот знак служителям и всем, к кому он мог иметь касательство. Алексис открыл было рот но, холодея, обнаружил, что слова не выходят. Даэне, видя его замешательство, со смущенным видом вступила в разговор.
— Мне следовало сообщить вам об этом раньше, любезный Алексис, но я всё не находила повода. Мы с Эдриком пара и были вместе еще на «Реке Бессмертия», нашем корабле. Ваше гостеприимство и забота, праздник, город, море, сама обстановка… это придавало нам сил с момента прибытия и до сих пор. Но сейчас мы правда очень устали… Однако спешу вас заверить: всё прошло прекрасно! Прежде всего и более всего — благодаря вам.
Окончания ее реплики Алексис не слышал, поскольку находился в крайней степени смятения. Ох и польстил же он себе, когда счел себя проницательным, с ходу читающим людей и нити их связей! Как мог он не заметить меж этими двоими неразрывных уз? Собственно, туда я и не смотрел, — незамедлительно пришел ответ. Тут сказывались и молодость, и отсутствие практического опыта. И то, что отношения двоих — не дело третьего. Максима, почитаемая в Орсполе на уровне закона. Но чутья в нем все ж могло быть и поболе — тогда не стоял бы он здесь в столь великом смущении! Это известие вывело Алексиса из равновесия, враз сведя на нет те настройки, что он так тщательно выставлял перед торжественной встречей. А ведь он уже успел увериться в безоговорочном успехе всего мероприятия и пребывал в довольстве собой… Правильно говорил Учитель: не торжествуй до срока. Он же не только восторжествовал, но позволил себе размечтаться, как наивное дитя. О том, что на деле находилось вне пределов его позволения. Боги милосердные, да не должны они стоять здесь так, испуская свет, взору посторонних не предназначенный! Неразрывные узы святы: это таинство, открытое лишь тем, кого они связывают. Но на то Алексис и был служителем Орсполы, весьма одаренным и опытным для своих лет, чтобы уметь быстро возвращать самообладание в ситуациях, потрясающих душу. Уяснив для себя, что к чему, он немедленно собрался внутри, сложил ладони вместе и, прижав их к груди, с самой чистосердечной улыбкой произнес:
— Мои драгоценные друзья, мне не передать, как я счастлив и, признаться, несколько взволнован известием о вашем союзе! — его голос не был ровен, но в данный момент оно и не требовалось. — Позвольте мне объяснить мое невольное смятение. В Орсполе, как и во всех просветленных землях нашего мира, принято, чтобы зов любви, возникший между мужчиной и женщиной, был освящен торжественным обрядом перед богами и людьми, в котором двое вверяются друг другу, чтобы стать едины на всём своем пути. Лишь после этого совместного посвящения мужчина, озаренный позволением богов и свидетельствованием народа своего, получает право вступить в неразрывную связь с той, кого нарекли его женой, а она — раскрыть ему себя во имя слияния во всеединстве и продолжения рода. Я не вижу ни на ком из вас этой печати небесной и земной, из чего могу судить, что в вашем обществе подобное не принято. Тогда как для нас священный брак — пренепременнейшее условие союза между мужчиной и женщиной. Без первого нет второго. Потому я премного надеюсь, что вы проникнетесь уважением к нашим обычаям и из всего сердца возжелаете сами последовать им, ибо это есть основание, на котором зиждется благополучие рода, — тут Алексис счел уместным поклониться со всей возможной глубиной, как бы сглаживая назидательность.
Эдрик Кээрлин и Даэне выслушали его с подобающим вниманием.
— Мой дорогой, — растерянно промолвила Даэне, обращаясь к Эдрику, — мне говорил про этот обряд наш главный, но в суматохе последних дней я умудрилась обо всем забыть. Он настоятельно рекомендовал нам пройти его, особенно учитывая мою беременность. Я не слишком понимаю, зачем это нужно, но раз таковы обычаи Орсполы…
В который уже раз за короткое время Алексис впал в смущение. Небесная дева носит под сердцем плод своей любви со славным исследователем далеких миров? Этого-то он как мог не увидеть? Служитель присмотрелся: через мягкие складки белого одеяния Даэне проступал округлый живот, прежде незаметный из-за просторной накидки, которую она сняла, переступив порог своего нового жилища. Алексис оробел до дрожи. И ведь наставлял его Учитель: не теряй связи с землей, ни на миг! Всегда. А он так и норовит в заоблачные выси. Осмелился возмечтать, как пришедшая со звезд разделит с ним путь служения… Да он в самых ярких красках уже представлял себе этот путь! О боги, какой стыд!
Тем временем Кээрлин еще сильней прижал к себе Даэне. Руки чужеземца переместились на ее живот и принялись нежно его поглаживать. Алексис явственно ощутил, что еще чуть-чуть — и его охватит паника. Нет, они не могут, вот так, при посторонних, стоять настолько близко и касаться друг друга, как это пристойно делать двоим, лишь оставшись в священном уединении! Тем двоим, кто соединен в одно целое самими богами перед лицом людей. Служителя начало мутить, в глазах у него потемнело. Он готов был кинуться вон, лишь бы не быть свидетелем этому. И только то, что перед ним стоят те, кто вверен его попечению, помешало Алексису поддаться этому небывалому импульсу стыда и смятения.
— В моем родном мире, — Эдрик Кээрлин, казалось, не заметил возникшей неловкости, — еще несколько поколений назад бытовала подобная практика. Признание мужчины и женщины парой перед лицом властей и других представителей местного сообщества. Я слышал об этом от родителей моих родителей. Мы, наамааррцы, из тех, кто трудно расстается со старыми традициями. Со временем традиция превратилась в формальность и в итоге изжила себе. Но вы, я вижу, наделяете подобное действо особым смыслом. Расскажите, как проводится этот обряд у вас.
Алексис собрал все оставшиеся у него силы, чтобы вернуть самообладание. Живописание любых церемониалов успокаивало его. Глубокий вдох — и прежнее оживление вновь осветило лицо служителя.
— Это одно из главных событий в жизни человека, как мужчины, так и женщины. Переход не менее важный, чем рождение или смерть. Церемония связывания двоих воедино для нас священна. Она есть великое таинство призвания богов, держащих этот мир в руках своих. Обряд обычно проводится в присутствии некоторого числа граждан и служителей, но все равно — это таинство, поскольку тут имеет место тихая работа души, озаренной присутствием Единого. Двое словно умирают для прежней жизни — и возрождаются в нерушимом союзе, становятся одним целым, одной душой в богопризнанном слиянии, — Алексис старался звучать как можно более вдохновенно — это вливало в него силы и помогало понемногу отвоевывать себя у смущения.
— В структуре церемониала задействованы и другие люди, помимо вступающих в брачный союз и служителя. Дева выходит из-под сени своего родового древа и взращивает древо новое, со своим избранником. А вручает деву суженому ее отец, тем самым отпуская дочь в ее собственный семейный путь — отныне и впредь. При свидетелях из людей обоих родов. Мужчину же на создание союза с женой как с равной себе благословляет мать. И так сливаются два потока, давая жизнь новому ростку.
Эдрик Кээрлин, похоже, вдохновился.
— Замечательно! — произнес он с довольной улыбкой, надо сказать, красившей его несказанно. — Мне очень нравится, как звучит этот обряд. Он представляется мне оправданным и логичным. И я желаю, чтобы он был совершен надо мной и Даэне. Чтобы мы соединились в одно, как вы там говорите… перед богами и людьми. Пусть это случится как можно скорей!
Алексис облегченно выдохнул.
— О, разумеется! Это легко устроить. Не говоря уже о том, что совершенно необходимо! Я готов самолично провести церемонию на правах вашего Первого Проводника. Это будет очень разумно. Я встретил вас у дверей этого мира, подобно тому как встречают новорожденные души — и я же проведу вас через следующие врата перехода, — его сердце загорелось энтузиазмом. Смущение, слава богам, практически отступило. Алексис снова мог проявлять себя в своей любимой, деятельной, ипостаси.
— Но, — растерянно произнесла Даэне, — у меня ведь нет отца, который мог бы вручить меня Эдрику…
— Зато у нас есть Эйдан! — Кээрлин устремил на брата Даэне, до этого молча стоявшего поодаль, горящий взгляд. Эдрик оторвался от своей избранницы, на что Алексис отреагировал еще большим облегчением, подошел к Эйдану и, глядя ему в глаза, спросил:
— Ты ведь отдашь мне свою сестру перед лицом богов и людей? Правда, дорогой друг? — и, обернувшись к Алексису, произнес скорее утвердительно, чем вопросительно: — Это допустимо, служитель? Мы же не обязаны делать все строго по правилам, если нет такой возможности?
— Да, конечно, — подтвердил Алексис. — В отсутствие отца его может заменить брат. Люди, с которыми вы сюда прибыли, будут выступать как ваш род — что по сути так и есть, ведь проход сквозь Древо сроднил вас. Ну а Мать Мира считайте что уже дала благословение на этот союз.
— О! Это само собой, — подхватил Кээрлин. — Мать этого мира благословила нас, едва мы с Даэне ступили на эту планету в самый первый раз. И ее благословение возымело столь великую силу, что две новые жизни зародились незамедлительно.
Пока изрядно утомившийся смущаться Алексис пытался переварить новую порцию откровений, Эдрик вновь повернулся к Эйдану.
— Ну так как, Эйдан, ты согласен отдать мне Даэне?
— Я сделаю все, что от меня потребуется, — ответил Эйдан, едва заметно кивнув.
— Да будет так! — руки Алексиса взвились вверх, и края белых рукавов описали в воздухе полукруг. — Я отдам необходимые распоряжения. Мы совместим церемонию с завершением круга ваших посвящений. В час Последнего луча — так будет лучше всего. На самой границе между долгим днем и сумерками. Проведем обряд на берегу Великого Малого моря, чтобы запечатлеть его в вечности священной близостью Древа.
— Что ж, я рада, что этот вопрос разрешился так быстро, — сказала Даэне. — Для нас некоторые правила вашего общества несколько… непривычны. Но обещаю: я буду стараться постичь не только их форму, но и суть. Прибегая к вашей мудрой помощи, — она светло улыбнулась Алексису. И тут же вновь выбила почву у него из-под ног. — А вы сами, служитель, собираетесь сочетаться неразрывными узами с какой-нибудь достойной девушкой Орсполы? Или, может, уже?
Алексис чувствовал, как краска заливает его лицо, и ничего не мог с этим сделать.
— Я посвящен богам, — ответил он, смиренно опустив голову. — С раннего детства я ощущал в себе это горение, эту тягу к вышнему. Мой путь был предопределен. Если можно так выразиться, служители Орсполы сочетаются священным браком с самим Белым Светом, принося человеческое в себе в жертву божественному — во имя процветания великой Вертикали и всего мира под небом. Это безмерная милость и высшая награда. И я никогда не помыслю себе иной судьбы.
Рассудив, что эта его прочувствованная речь может послужить достойным завершением столь деликатной темы, Алексис счел нужным наконец освободить влюбленных от своего присутствия.
— А теперь я со спокойной душой удалюсь, оставляя вас предаваться отдыху. Прощаюсь с вами и с радостью жду нашей следующей встречи, когда я вновь смогу служить вам.
С этими словами Алексис отвесил Даэне и ее избраннику глубочайший из поклонов, развернулся и поспешил покинуть их покои. Эйдан вышел вслед за ним.
Отделанные самоцветами коридоры были пустынны. Хрустальный купол над головой подернулся дымкой, создающей приятный полумрак. Повинуясь главной на данный момент потребности своих жителей, Звездная обитель перешла в режим, благоприятствующий отдыху, однако Алексис, преисполненный недавними событиями, не чувствовал в себе желания последовать примеру новых граждан. Как не чувствовал и необходимости уединиться в тишине — занятие, которое неизменно завершало периоды его бодрствования уже много лет. Нет, прямо сейчас он не будет ни осмыслять пережитое, ни растворяться в благословенной пустоте, где нет ни форм, ни смыслов, а есть одна лишь чистая жизнь без границ и расстояний. Вместо этого ему хотелось продлить текущий момент, испить снова и снова из чаши столкновения миров, замереть на грани. Даже несмотря на только что имевший место конфуз.
Единственный оставшийся у него спутник также не торопился на отдых. Застыв подле стены, он проводил по ней рукой, с интересом изучая самоцветный узор, изображавший деревья и травы. Алексис встал рядом.
— Что-то сна ни в одном глазу, как у нас говорят, — прервал молчание Эйдан. — Как после тяжелой смены, когда усталость преодолена, а обостренное восприятие не унять.
Алексис согласно кивнул.
— И у меня сон в глаза не просится. Предлагаю подняться наверх и посидеть немного под открытым небом. Там есть небольшой сад, прямо на крыше. Как раз для тех, кому не спится, — он спохватился. — Если, конечно, сидение под небом не будет отдаваться болью в твоем сердце, пришедший с небес.
— Не будет, нет. С небом я успел достойно попрощаться. Полный круг церемоний — так ведь у вас это называют. Я здесь по собственному выбору и не собираюсь скорбеть об оставленном. Пойдем, служитель, ты покажешь мне сад. А заодно, надеюсь, расскажешь о себе и о том, чем живет этот мир вокруг Древа. Старое умерло для нас. Новому еще только предстоит родиться.
Ясный глаз солнца глядел на них, испуская волны благодати.
— Как это — жить в космосе? — задал Алексис давно волновавший его вопрос. — Вы, должно быть, создания с неиссякаемым запасом собственных сил. Жить без опоры на землю, без солнца над головой, без всего того, что питает и взращивает существо во плоти… Для меня это непредставимо. Вы питаетесь светом звёзд? Но они так далеки! Еще некоторое время назад я и помыслить не мог, что человек способен преодолевать межзвездные бездны, оставаясь при этом в своем теле. Но ты здесь, рядом со мной — и у меня более нет сомнений.
Его собеседник помолчал, прежде чем ответить.
— Когда нет опоры вовне, остается одно: растить ее в себе. Медленно, постепенно. Шаг за шагом. До поры даже не осознавая, что ты это делаешь. Я жил в космосе с рождения, я не знал иного дома. Когда я впервые оказался на обитаемой планете — там была база, где нас обучали — я долго не мог привыкнуть. Не к физическим условиям, нет. В этом отношении наши межзвездные станции отлично имитируют силу притяжения и прочие планетарные характеристики. Но было что-то, что невозможно сымитировать, и это что-то стало явным, едва я ступил на поверхность. Лишь теперь я понимаю, в чем было дело. Я не принимал эту чужую силу, такую несопоставимую с моей — и мне в то время не нужную. Даже мешающую. Вступившую, как мне казалось, в спор с моей самодостаточностью. Я был неоправданно надменен тогда: сам себе голова. Сейчас я вижу, что это не более чем ограниченность. Ну а тогда… Тогда пустота космоса казалась роднее, а свет звёзд — достаточным для пропитания, во всех смыслах. Ты верно подметил разницу, служитель. Мудрость жизни в том, чтобы быть открытым силам мира, не полагаясь на них всецело, но разумно прибегая к их помощи. Потому что собственные силы отнюдь не безграничны. Это главный урок, который я извлек из событий, предшествовавших нашему появлению здесь.
— Ты смел и честен, пришедший с небес. И щедро одарен богами. Мера моего уважения к тебе велика.
Эйдан усмехнулся одними глазами.
— Хватило б только сил принести им ответный дар! А уважение — это то, что я испытываю к вам, исконным жителям Орсполы. Когда я изучал эту планету из космоса, еще даже не помышляя спуститься, я наблюдал здесь то, от чего захватывало дух. Это не было открыто прямому взору, и приборы наши не способны регистрировать такое, но в то же время оно было четко читаемо — ничуть не менее четко, чем сеть радиосигналов, по которым я веду корабль на посадку. Ваше пространство и то, как вы располагаете в нем себя… Оно настолько гармонично структурировано, пронизано всем светлым, что может создать побуждаемый духом разум, что жить в нем, двигаться в нем — само по себе чистое удовольствие. И я не про видимое пространство сейчас говорю, а про то незримое, что лежит в основе всего здесь. Зримые вещи суть отражение его. Оно чисто и текуче, оно есть сама жизнь, и этой жизнью наполняет оно всех существ, кто является его частью. Те, кто готовил нас к прибытию, говорили, что это Древо упорядочивает пространство вашего мира и создает защитный купол, но сегодня, наблюдая за тобой, за другими, я увидел, что и вы сами много делаете для поддержания существующего порядка. Ежемоментно, своей повседневной жизнью. Как эта планета, вы вращаетесь каждый вокруг своей оси, не распадаясь на части и не раздавая себя понапрасну. При этом с уважением относясь к своему ближнему и всему миру. Не эмоции движут вами, а иное, более высокое, начало. Мой род занятий предполагает немалую степень самообладания, но, право слово, даже пройдя многие циклы бок о бок с наиболее бесстрастными из людей, я не видел в них того умения управлять собой и своею силой, которое замечаю в вас. И вам оно дается с легкостью. — Эйдан задумался, а потом улыбнулся, словно пришедшему к нему озарению: — Там, в космосе, мы слишком серьезны. Мы живем, имея дело с рисками безвоздушного пространства, которое нас окружает, и порой это убивает ощущение жизни. Вы же живете, как дышите — безусильно.
— Дыхание есть всему основа, — Алексис был одновременно польщен услышанным в отношении своих соплеменников и поражен точности наблюдений иномирца. — Вдох — выдох — и тот миг между ними, когда решаешь, куда направить силу. Всё просто. Я не знаю, как может быть иначе. Всё живое в мире дышит, силой земли и силой неба. Посмотри вокруг!
Некоторое время они сидели, предаваясь безмолвному созерцанию. Отовсюду из окрестных рощ доносились птичьи трели, где-то вдали слышался трубный глас оленя. Воздух был приятно прогрет, и духи его сновали тут и там, с озорным смехом приручая легкий ветерок.
— Связность всего со всем — вот что стало мне очевидным, как только я попал сюда. Тончайшие, но прочные нити. И вы, исконные обитатели, видите их и согласуете себя с этими связями. Это должно рождать предельную осознанность ваших поступков. И еще одно меня поразило — я увидел это в ваших лицах. Вы не имеете привычки страдать понапрасну.
— К чему печалиться, если нет на то повода? — удивился Алексис. — К тому же: «Мне легче — и вселенной легче» — так сызмальства наставлял меня Учитель. Потому я не стану долго утопать в печали. Тем более что земля и небо с готовностью помогут мне претворить любую грусть в тепло и свет. Боги даровали нам пространство, чистое и свободное. Воздвигли Древо Вертикали, оберегающее его. У нас нет причин отягощать это драгоценное наследие неблагими помыслами.
Лицо Эйдана омрачилось, но лишь на миг.
— Если бы в тех местах, откуда мы прибыли, было принято так мыслить и жить… Расскажи мне о ваших богах, посвященный. Мне известны легенды о происхождении Орсполы от наших ученых, но куда больше я хотел бы услышать их от того, кто истинно служит этому месту и силам, его хранящим.
Алексис возрадовался. Лучшего предмета для продолжения беседы и не пожелаешь!
— Ваши мудрецы называют наши предания легендами, но для нас они правда-истина. Знание, что течет вместе с нами через века. Мы, граждане Орсполы и других священных городов, которыми славны наши земли, суть наследники богов, великих и ясных. Давших нам всё для жизни в изобилии и оставивших непреложные заветы, коим мы следуем поныне. Един закон для всех созданий, в ком горит свет изначально неделимого, и принесли они этот закон сюда, века и века назад, когда, пройдя сквозь звездные врата, ступили на твердь земную, и было это в месте вокруг оси, где сейчас простирается Орспола.
Мудры и многовластны были боги, и покорялось им пространство вместе со временем. Не нужны были богам летучие корабли для преодоления межзвездных океанов. В один миг пересекали их они, едва касаясь кромешной тьмы, оставаясь при этом невредимыми. Явились они в поисках чистой земли и ясного неба для благих деяний своих. Из дальних далей прозрели боги красоту Матери-земли нашей, услышали голос ее — и пришли на зов. Как родных детей приняла их Мать-земля, даровав утешение и безграничную любовь.
Там, откуда боги прибыли, теснили их демоны, сторукие и стоглазые, жадные до жизни чужой, в бесчестье живущие. Долгим было противостояние богов и демонов, великие войны велися — покуда не утомились и те, и другие. И было решено заключить мир промеж них, и жить впредь бок о бок по новому закону. Не все боги пожелали делить одно пространство с рожденными из мрака и предавать закон вековечный. И был раскол среди богов, и отправились несогласные за самые дальние рубежи, чтобы обрести новый свет и смысл. Вот что было до того, как наши боги появились здесь.
Устроили боги в новой обители царство светозарной благодати во славу Всесоздателя. Счастливы были земля и небо получить сынов и дочерей столь прекрасных и щедро дарили им свои богатства несметные, чтобы могли они преумножать красоту божественным сотворением. И так было. Но и здесь потревожили богов демоны, нагрянув через звездные врата. Не могли спокойно жить сторукие, зная, что есть где-то рай земной, не оскверненный их присутствием. Несли они с собой раздор, возжелав разделить прежде единое.
Сильно разгневались боги. Снова велись битвы небывалые, и на сей раз не собирались боги уступать врагу. Демонов изгнали, врата разрушили, а над миром, ровно в точке оси, взрастили Древо, чтобы отныне ни один незваный гость даже приблизиться к их владениям не пожелал. И так стало. Имеющие неблагие помыслы не смогут вовек снять Древа печать. Стоит с тех пор оно на страже рубежей наших, и един под ним порядок и закон.
Вернулись боги к делам своим, и много еще прекрасного сотворили они под этим небом, пока не вышел срок их на земле. В царства горние лежал теперь их путь, в обители вечного блаженства, радости неомрачимой. И оставили боги всё, собою сотворенное, тем, кто им унаследовал: любимым созданиям своим, обликом им подобным. Заповедали хранить и преумножать благословлённые небом богатства земли, по вертикали Духа восходя — покуда сами не станут равны богам.
И с тех времен свято чтим мы заветы богов, делая всё, чтобы цвело ими однажды посеянное. Частию своей они не оставили нас и глядят на нас из своих небесных обителей. Каждый может услышать богов, испросив их мудрого совета. Так и живём: с благословением богов, под защитой Древа. Умножая радость, не предаваясь печали. Исполняя заповеданное божьим Словом. И есть один наказ, что особенно дорог нам сегодня. Принимать у себя взыскующих дома своего: Матерью званных, Отцом приведенных, Древом допущенных. Принимать не как гостей чужеземных, но как братьев и сестер своих. В память о том, что было некогда даровано первым жителям земель этих. Возвращение благодарности во имя равновесия в пространстве.
Произнеся это, Алексис наклонил голову в знак уважения к сидящему напротив и тут же воздел глаза к небу, словно ожидая от обитателей горних царств подтверждения сказанному. Свежий, пахнущий морем ветер, пронесшийся между собеседниками и растрепавший им волосы, был ему ответом.
— Боги смотрят на нас, они к нам благосклонны, — радужно улыбнулся Алексис. — А ваши боги держат с вами связь?
— Если и держат, то лишь немногие из нас способны читать эту связь чисто, без иллюзий. Нам есть чему у вас учиться. Твоя правда о богах прекрасна. Она подобна водам моря, что омывает Древо Вертикали. Для истинно знающего она на многое прольет свет. Но не для меня. У людей миров Союза есть свои легенды о богах, и я не слышал среди них ничего похожего на сказанное тобой. Ни по сути, ни по вере. Для них это не более чем детские сказки, материал для историй про супергероев. Наряду с этим в исконных мирах существуют религии: целые системы верований, посвященные, как правило, одному богу — и там все серьезно. Слишком серьезно. Ну а мы с Даэне вовсе не знаем своих богов. Если связь с истинным домом утрачена изначально, это знание неоткуда взять.
— Так возьми наше и сделай его своим! — Алексис сделал рукой приглашающий жест. — Наш дом теперь и ваш. Боги приняли вас, в этом нет никаких сомнений. И есть еще одно, в чем я более не могу сомневаться: ты сам потомок богов, прямой их наследник.
— Это сильное заявление, — Эйдан смотрел словно сквозь него, — которое я не в состоянии подтвердить или опровергнуть. Потому пусть останется как есть. Я уважаю твою веру. В чем не сомневаюсь я, так это в том, что есть единая сила надо всем, что существует по ту и эту сторону жизни. Сила, что движет миры и мельчайшие частицы, и ею живо всё, что есть. Это согласуется и с вашей верой, и с тем, что я узнал о религиях других миров. Но лишь совсем недавно оно перестало быть для меня измышлениями ума. Я обрел подтверждение этому в личном опыте, и это стало сильнейшим переживанием моей жизни. Началом нового пути.
— О да, всё сущее озарено волей Единого. Бог богов, Всетворец, собственного лика не имеющий, но сквозь все лики мира глядящий. Испускающий Белый Свет, что струится через всё и вся, и равны перед ним и боги, и люди, и любые иные создания.
Они немного помолчали, вслушиваясь в пространство.
— А ты, Алексис? Как ты пришел к постижению божественного и служению?
Это был закономерный поворот, но Алексис весь внутри затрепетал: от радости и от смущения. Как поведать о себе с должной скромностью?
— Мой путь был начертан мне еще до рождения, и я не помышлял сопротивляться ему. Небесный узор высветил дорогу к Храму в тот миг, когда глаза мои впервые увидели мир. Мои родители были достаточно мудры, чтобы услышать голос звёзд в отношении меня и верно его истолковать. По прошествии трех лет я был передан на воспитание Учителю, и с тех пор нет для меня человека ближе него. Я сердечно люблю и почитаю земных мать и отца моих и не устану благодарить их за то, что привели меня в этот лучший из миров, но именно Учитель стал моим столпом в духе, наставником, проводником к сути и истине.
Эйдан внимал с интересом, слегка наклонив голову.
— Учитель показал мне, как мне быть с собой и с пространством. Что должно взращивать внутри себя, а чему не давать ходу. Как питать себя Землей и Небом, сохраняя и умножая свою силу. Танцевать со стихиями, говорить с духами, читать послания светил. Нет на свете ничего, чего не знал бы Учитель. В его глазах — бесконечная мудрость. В его сердце — всеохватная любовь к любым проявлениям жизни. Он научил меня основам служения, посвятил в таинство обрядов и церемоний, так чтобы их суть открывалась мне в нужный срок. Приобщил к Древу Мира – в мере большей, чем полагается человеку по праву его рождения. Это рука Учителя провела меня через все посвящения, положенные для вхождения в иерархию служителей. Мы были связаны нитями сердца. Горьким и одновременно сладостным был тот день, когда я понял, что мое детство кончилось. Он призвал меня к себе и сказал, что теперь мой истинный учитель живет внутри меня и это к нему я должен отныне обращаться за наставлениями. Он же в отношении меня свою задачу выполнил и навсегда останется мне добрым другом, с которым можно разделить радость и печаль. Я принял это с благодарностью, но, где-то во глубине меня, он все равно остается моим Учителем, чей светлый образ вырастает во мне, когда я задаюсь тем или иным вопросом. Мы по-прежнему связаны нитями сердца.
Алексис ненадолго замолчал, перебирая в памяти самые драгоценные моменты. Потом заговорил снова.
— Это Учитель открыл мне, что путь мой лежит в Орсполу, ближе к корням Великого Древа — там мое место. Без его напутствия я, вчерашний послушник, сам вряд ли бы дерзнул отправиться прямо в святая святых. Ведь я не уроженец этих мест. Здешний воздух представлялся мне исполненным неземной высоты, непереносимым для простого создания вроде меня. Но Учитель направил меня — и это была лучшая точка раскрытия моей судьбы. Именно здесь я обрел свое место. Связь между учителем и учеником не прерывается в течение всей жизни, и я знаю, что Учителю ведомы деяния мои. Сегодня я не раз чувствовал незримую поддержку того, кто своим светом однажды возжег негасимый огонь в моем сердце. Когда я осмыслю недавние события, я уединюсь в тишине и отправлю ему послание, где в подробностях расскажу обо всем, что было. Учитель будет рад узнать о вас.
— Учитель… С какой теплотой говоришь ты о нем! Он больше чем человек для тебя, — Эйдан улыбался чему-то своему.
— У тебя тоже был Учитель? Там, среди звезд?
— Да, было дело. Он привел меня к реке и сказал: прыгай и плыви. И, как говорят в Орсполе, я никогда не устану благодарить его за это. Как и за то, что в моем случае удалось обойтись без лишних объяснений.
— О, должно быть, у тебя великий наставник! А ты — достойный ученик. Настоящее обучение происходит вне слов. Мне же не раз приходилось втолковывать очевидное, особенно когда я был совсем мал. Но терпение Учителя не знало границ. Любовь и мудрость питали его. И настал день, когда я стал понимать его, минуя речь. Чистым знанием — из сердца в сердце.
Глаза Эйдана искрились смехом. Звездный странник, конечно же, не мог потешаться над его Учителем, и Алексис заключил, что ирония относится к методам общения Эйдана с собственным наставником, которые были, вероятней всего, несколько иными.
— Учитель будет рад узнать и о том, что наше церемониальное взаимодействие станет вершиной моего служения людям, — продолжил Алексис. — По завершении вашего полного вхождения в мир при моем участии я получу право расширить круг своего служения. Это большая честь для моих малых лет, — он вновь забеспокоился, что нарушает границы скромности, но жажда самопредъявления взяла верх. К тому же сказанное было ничем иным как чистейшей правдой.
— Я не удивлен твоей молодости при столь высоком ранге. Ты с рождения следовал своему пути, не сходя с него ни на шаг. Мир не может не вознаградить это по достоинству. Особенно такой мир, как твой.
— Как наш, — не задумываясь, поправил Алексис. Краем сознания он не переставал удивляться всё нарастающему чувству непринужденности, которое неизбежно возникает, когда сидящий перед тобой человек очень давно тебе знаком. Другая же часть, для которой чудеса были обыденностью, воспринимала происходящее как само собой разумеющееся. Неслучайная сопричастность — так называл подобное Учитель. Мог ли он знать, что однажды таковая коснется его ученика и иномирца, явившегося с далеких звезд? Чудны дела небесные и земные, затейлив узор пути!
— Жизнь, в конечном счете, оказывается куда интересней наших представлений о ней, — Эйдан произнес это в ответ на какие-то свои наблюдения, но Алексис внутренне вздрогнул от такого созвучия. — Глядя сегодня на жителей Орсполы, я не раз ловил себя на мысли, что вы, не преодолевающие земного притяжения, гораздо лучше знаете жизнь, чем мы, освоившие наш ближний и дальний космос вдоль и поперек.
В ответ на это служитель счел уместным процитировать вступление к одной поэме, некогда сочиненной Учителем. Ее, как и многие другие, Алексис знал наизусть. Готовясь к приему новых граждан, он, в системно-познавательных целях, перевел начало этого весьма протяженного стихотворного труда на язык Союза: получилось, на скромный взгляд Алексиса, весьма неплохо, хотя скудость его словарного запаса на чужеземном наречии не позволила сохранить рифму. И вот сейчас, опасаясь, что Эйдан может не понять поэму на языке Орсполы — в ней использовались поистине драгоценные, но чересчур сложные и витиеватые конструкции — Алексис зачитал свое переложение на союзный.
Я многажды жил в этом мире: уйдя, приходил тут же вновь.
Я все помню…
Столетья из мрака судьбы прорастают
И к стопам моим покорно ложатся.
Теперь я способен смотреть в них без боли,
Ведь стал я свободным от снов.
Я помню, как ввысь устремлялся, в бескрайние звездные дали,
Бежал я с мирами, на нить мирозданья надетыми, вровень,
Взлетал выше солнц и тотчас опускался в пучины морские.
Не знал я ни отдыха, ни остановки, ни сна, ни покоя.
Искал я Его. Неотступно, бездумно, безбрежно, бессрочно.
Я жажду желал утолить, что была в моем сердце.
Но тщетно. Чего б я вовне ни касался, мне всё говорило одно:
Нет здесь Бога.
Когда же, отчаявшись, я в отчий дом вернулся бессильный
И в сердце свое, преисполнен печали, до дна погрузился,
Его я узрел: там, внутри, не снаружи.
И огненным пламенем сердце зажглось, и собой охватило
Весь мир, все миры, небеса без конца и без края,
И солнце, и ветер, и дождь, и седые морские глубины —
Всё было во мне, лишь во мне, я был полон!
Отныне желал познавать лишь свои я пределы.
Воистину, даже на чужом языке оно звучало выше слов — так говорят в Орсполе. По глазам Эйдана Алексис видел, что тот впечатлен: сила, сокрытая в этих строках, изливалась наружу, невзирая на сложности перевода.
— Это, как принято у вас именовать, суть нашей жизненной философии. То первейшее, что заповедано богами. Прежде чем отправляться в дальнее путешествие, поддавшись на посулы беспокойного ума, узнай свою суть. Найди зерно света в собственной сокровенной глубине. Там ключ, живой родник. Начало начал, врата в безбрежность. Нам нет нужды бороздить космос, потому что мы знаем: космос внутри нас. Я есть основа и центр бытия, единственная точка покоя.
— Ты облек в слова то, что я чувствовал, — взгляд Эйдана, обращенный к служителю, излучал благодарность. — И ты прав. Сложивший эти строки — прав. Для меня во всем бескрайнем космосе не нашлось ничего, что я бы мог принять как основу. Как истинно мое место. Ровно до того момента, пока я не решился сменить угол зрения. Все, что было мне нужно, всегда оставалось со мной.
— Ты многообещающе мудр, Эйдан-со-звезд, коль скоро ты знаешь это не умом, но сердцем, — сказал Алексис. — А теперь у тебя есть и свое место в пространстве, лучшее из всех возможных. Оно дождалось тебя. Ты прибыл домой, наследник богов, не сомневайся в этом. Вы все прибыли.
Космосага. Глава 15. Алексис. Прибытие в Орсполу
© Copyright: Александра Хагги, 2020
Свидетельство о публикации №220081401929
Свидетельство о публикации №220081401929
Рецензии