По страницам книги. Э. Л. Войнич. Овод

                Время написания романа - 1897 г.
                Время действия - 1833 - 1846 г.г.

Другие версии:
Дж.Гарибальди. Мемуары. М.1966.

Говоря о романе "Овод", нужно сказать  несколько слов об авторе - английской писательнице Этель Лилиан Войнич(Буль), родившейся и выросшей в Ирландии. Всего Войнич написала за очень долгую жизнь (96 лет) 5 романов,но наряду с этим осталась для мировой культуры как переводчица на английский язык с русского, польского, украинского, публицист, музыковед. Славистика и страстный интерес к Италии определили её как человека Европы. Два года Этель Буль работала в России.

Время написания романа - самый конец XIX века, момент раздумий о цене и средствах прогресса человечества.
Роман "Овод" возник как отображение интереса писательницы к Италии и её близости к революционерам конца XIX века в разных странах. Его действие начинается в Средней Италии (Тоскана)в годы, когда ширилось движение против сохранения раздробленности, клерикализма и австрийского господства в Италии, возглавляемое "Молодой Италией" во главе с Джузеппе Мадзини внутри страны и в эмиграции.
"Приношу глубочайшую благодарность всем тем в Италии, кто оказал мне помощь по сбору материалов для этого романа. С особой признательностью вспоминаю любезность и благожелательность служащих библиотеки Маручеллиана во Флоренции, а также Государственного архива и Гражданского музея в Болонье".
Итак...
"Артур сидел в библиотеке духовной семинарии в Пизе и просматривал стопку рукописных проповедей. Стоял жаркий июньский вечер. Окна были распахнуты настежь, ставни наполовину притворены. Отец ректор, каноник Монтанелли, перестал писать и с любовью взглянул на черную голову, склонившуюся над листами бумаги...
Артур подошел к Монтанелли мягкими, неслышными шагами, которые всегда так раздражали его домашних. Небольшого роста, хрупкий, он скорее походил на итальянца с портрета XVI века, чем на юношу 30-х годов из английской буржуазной семьи. Слишком уж все в нем было изящно, словно выточено, длинные стрелки бровей, тонкие губы, маленькие руки, ноги. Когда он сидел спокойно, его можно было принять за хорошенькую девушку, переодетую в мужское платье; но гибкими движениями он напоминал прирученную пантеру, – правда, без когтей". Артур Бертон из Ливорно, выросший в семье англичанина-судовладельца, набожен и воспринимает христианство как призыв к борьбе за лучшую жизнь - он вошёл в одну из групп революционеров в момент начала выступлений "Молодой Италии". Его выбор разделяет подруга детства - Джемма. Девушка и привязанный много лет к юноше и его семье ректор-каноник - самые дорогие люди для Артура, живущего с братьями, почему-то не любящими его.

Девиз "Молодой Италии" оставлял веру:«Во имя Бога и народа, ныне и во веки веков!» И Артур Бертон считает в это время Монтанелли чуть ли не соратником. Он «страстно вслушивался в проповеди падре, стараясь уловить в них следы внутреннего родства с республиканскими идеями; подолгу размышлял над Евангелием и радовался демократическому духу христианства в дни его возникновения». Он хочет «отдать жизнь за  Италию,  освободить  ее  от  рабства  и  нищеты, изгнать австрийцев и создать свободную республику,  не  знающую  иного властелина, кроме Христа!»
Кстати, девизом революционной Римской республики 1849 года тоже будет Dio e popolo (Бог и народ). «Бог понимается, прежде всего, как Великий Создатель, а народ — как основной участник движения к прогрессу».
Духовный отец Артура отговаривает исповедующегося у него юношу от революционной деятельности, но не сообщает никому о словах ученика.
Но замещающий Монтанелли,  вызванного в Рим, каноник, услышав от Артура на исповеди всё те же мысли о свободе и революции,  доносит на него властям. Недолгое заключение - потрясение для 19-летнего юноши. А за это время объявили его арестованным  друзьям, что именно он выдал их.   От Артура отворачивается и Джемма...
И уже после тюрьмы: «За что молиться, от чего оберегать себя молитвами? Да разве Христу ведомы такие страдания?». Узнав, что падре - его незаконный отец, он разбивает молотком распятие... И пишет:«Я верил в вас, как в Бога, а вы лгали мне всю жизнь».
Инсценировав самоубийство, герой романа надолго покидает родину.
«Успокойтесь, дитя моё, не вы убили Артура, а я. Я обманывал его и он узнал об этом», - утешает Джемму Монтанелли.
Прошло 13 лет... Роман продолжается возвращением героя на родину после пребывания в Южной Америке под чужим именем, никем не узнанного. (Некоторые эпизоды странствий героя на чужбине стали сюжетом романа Войнич "Овод в изгнании", написанного много позже). И тут же во Флоренцию приезжает Монтанелли - теперь кардинал. Он по-прежнему проповедует гуманизм, помогает бедным, но безутешен по поводу погибшего, как он считает, сына.
Постоянно напрашиваются параллели в жизни Овода и земной жизни Христа, что даже сразу смутило многих читателей. В начале романа Артура предают, примерно как предал Христа Иуда, после чего героя арестовывают, что происходит в страстную неделю. В 1846 г., когда Овод под именем Феличе Ривареса вернулся в Италию, ему 33 года - возраст Христа...  Хотя он теперь - воинствующий безбожник. И происходит его "распятие"... И это, по мнению самого Овода, убедительнее Евангелия. Сам эпиграф говорит о полемике героя с христианством: «Оставь; что тебе до нас, Иисус Назарянин?»
Псевдоним Ривареса, которым он подписывает памфлеты,- Овод, как упоминается в романе, возник как напоминание о Сократе, которого Платон сравнивал с оводом, жалящим неторопливого коня, чтобы он двигался - то есть обличающим язвы общества, чтобы оно менялось.
«Он был смугл, как мулат, и, несмотря на хромоту, проворен, как кошка. Всем своим обликом он напоминал чёрного ягуара.
Лоб и левая щека у него были обезображены длинным кривым шрамом — по-видимому, от удара саблей… когда он начинал заикаться, левую сторону лица подёргивала нервная судорога». Войнич подчеркивает,  что в Риваресе-Оводе сохранились черты Артура, хоть он и обезображен переделками,  в которые он попал в Южной Америке.
Но его не узнаёт Джемма, вовлекающая его вновь в деятельность революционеров, хотя иногда он и напоминает ей что-то. Овод даже пренебрежительно говорит об Артуре, о котором рассказывает Джемма... В его кредо входит и пренебрежение личной жизнью ради дела - поэтому он не открывается Джемме, хотя в нём возрождается чувство к этой незаурядной женщине.  Тем более он расстаётся с Зитой,  приехавшей с ним, так как она не разделяет его образа жизни. Всё это очень характерно для "непоколебимых революционеров" XIX века. 
Действие продолжения романа происходит накануне революционного 1848 года - недовольство прежними порядками растёт, не в последнюю очередь оно адресуется церкви и папству. В 1846 году провозглашены церковные реформы, которые кажутся Оводу и его наиболее радикальным соратникам совсем недостаточными.
В романе показаны, в соответствии с реалиями, разные люди в "Молодой Италии" - и светские львы вроде Грассини и Галли, и скромный Мартини, любящий Джемму, потерявшую к тому времени супруга, которым стал товарищ Артура Болла. Овод, в отличие от некоторых, любит не рассуждать, а практически действовать.
"Жизнь нужна мне только для того, чтобы бороться с церковью. Я не человек, я нож! Давая мне жизнь, вы освящаете нож".
Отношение Овода к таким, как Монтанелли: "Лежащий посреди дороги камень может иметь самые лучшие намерения, но все-таки его надо убрать…", "если монсеньер Монтанелли сам и не подлец, то он орудие в руках подлецов». И - оправдывает террор.
Может быть, точка зрения Войнич - это слова Джеммы: «Во время революций насилия неизбежны, но это будет только в отдельных случаях, это будут исключения, вызванные исключительностью исторического момента. А в террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть, как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни... Главная же наша цель — изменить отношение человека к человеку. Приучая невежественных людей к виду крови, вы уменьшаете в их глазах ценность человеческой жизни».
Но почему-то Овод не предпринимает ничего против Монтанелли. Выполняя конспиративное задание, в обличьи паломника он оказывается на службе кардинала, хочет ему открыться, но передумывает.
Наконец, он отправляется в Папскую область, в городок Бризигеллу, где живёт кардинал, переправляя туда оружие для заговорщиков, и попадается властям.
В конечном счёте Овод не смог отстреливаться, когда вдруг между ним и жандармами появился кардинал, и только поэтому был схвачен.
Далее действие стремительно развивается к развязке. Друзья успешно организуют побег Овода, но он, уже выбравшись из места заключения, теряет сознание в приступе эпилепсии и вновь схвачен.
Монтанелли, приходя к узнику, ухаживает за ним, пытается воздействовать на него и вот тут Овод открывается свому падре. "Они забыли обо всём, забыли о жизни и смерти, о  том, что были врагами. " Но: "Мы не можем протянуть друг другу руки над той глубокой пропастью,  которая разделяет нас." - говорит Овод... И отвергает помощь падре, если тот не "разобьёт идола"и не пойдёт к новой жизни, когда уже "разгорается заря".
Овод идёт на смерть без всякого страха. "Они убивают меня потому, что боятся меня. А чего же больше может желать человек?" "Свою долю работы я выполнил, а смертный приговор — лишь свидетельство того, что она была выполнена добросовестно" - пишет он в предсмертном письме Джемме, открыв ей, что он - Артур.
Кредо кардинала Монтанелли: "Побольше терпения, сын мой. В наших поступках мы не должны руководиться тем, любят нас или ненавидят".
В конце романа оба - и отец, и сын - повторяют: «Тяжка десница Господня!» Итак, оба не могут поступиться своими взглядами и положением...
Сильная сцена - казнь Овода."Солдаты, стоявшие с карабинами в руках, едва сдерживали слезы. Они не могли примириться с мыслью, что им предстоит убить Овода. Этот человек, с его остроумием, веселым, заразительным смехом и светлым мужеством, как солнечный луч, озарил их серую, однообразную жизнь, и то, что он должен теперь умереть — умереть от их рук, казалось им равносильным тому, как если бы померкло яркое солнце". Он  « сам командовал своим расстрелом ». Последние слова обращены к Монтанелли, поспешившему к умирающему: « Padre… ваш бог… удовлетворен?».
И - парафразом - последняя проповедь кардинала на праздничной службе:"Один стою я в пустыне и перевожу  взор с залитой кровью земли, где зарыт свет очей моих, к страшным,  пустым небесам. И отчаяние овладевает мной».
«...вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами... Вы собрались, чтобы вкусить от жертвы, принесенной вам, и возблагодарить за это Бога... Ликовали вы в сердце своем, что отпустятся вам грехи ваши, и радовались своему спасению. И вот я прошу вас: подумайте, какой ценой оно было куплено... Вот тело, отданное за вас... Возьмите же его, христиане, и ешьте!» И - брошен на пол ковчег со святыми дарами.
« Его преосвященство кардинал монсеньер Лоренцо Монтанелли скоропостижно скончался в Равенне от разрыва сердца ».

Некоторые обстоятельства жизни молодого Овода (вступление в "Молодую Италию", бегство в Южную Америку, возвращение на родину через много лет накануне новой революции) заставляют вспомнить о Гарибальди.
Вот что писала сама Войнич в глубокой старости о замысле романа (письмо к Б.Полевому 1957 г.):
"Вы спрашиваете у меня, существовал ли в жизни реальный прототип Артура. У людей, лишённых творческого воображения, часто возникают вопросы подобного рода. Но я не понимаю, как может спрашивать меня об этом писатель-романист. Разумеется, образы в романе не всегда имеют прототипами реально существующих людей; не являются ли они своего рода результатом сложного процесса, происходящего в авторском воображении под влиянием таких факторов, как:

    1) Личный опыт автора
    2) Опыт тех людей, с которыми писатель или писательница встречается
    3) Большая начитанность (что справедливо и в моем случае).

Единственный образ в «Оводе», который я могу отчасти считать портретом — и даже в этом случае портретом весьма фрагментарным,— это Джемма, образ которой был в какой-то степени списан — особенно её личный облик — с моего дорогого друга Шарлотты Уилсон, так много помогавшей Кропоткину в его работе. Она редактировала в Лондоне газету «Свобода», и это она познакомила меня со Степняком.

С ранней юности большое влияние на меня оказывали биография и произведения Мадзини, а впоследствии (1885—1886) — жизнь и произведения аббата Ламенне, чьи «Слова верующего» я знаю чуть ли не наизусть. Библия и произведения Шекспира, Мильтона, Шелли и Блейка (его стихи «Счастливой мошкою летаю, живу ли я, иль умираю», которые я знала ещё с детства) больше всего, как мне кажется, повлияли на мое юношеское сознание. Личность Ламенне, как мне кажется, отчасти оказала известное влияние на создание образа Монтанелли.

Происхождение образа Артура связано с моим давним интересом к Мадзини и с портретом неизвестного юноши в чёрном, находящимся в Лувре, который я впервые увидела в 1885 году. То, что в романе усматривается отражение русского или польского влияния, как указывает госпожа Таратута в своем предисловии к новому русскому изданию «Овода», естественно и понятно. Где, кроме Восточной Европы и среды русских и польских эмигрантов в Лондоне и в Западной Европе, я могла бы непосредственно познакомиться с условиями, которые в той или иной степени существовали в Италии в юношеский период жизни Мадзини? С другой стороны, Анна Нилл, которая только что перечитала биографические заметки, предваряющие книгу Мадзини «Обязанности человека и другие очерки», указывала мне на многочисленные детали, которые, по её мнению, могли оказать влияние на создание образа Артура".
Сама писательница тогда же уточняла своё отношение к религии в письме к советскому критику Е.Таратуте:«Религия умерла», – пишете вы. Конечно, я уважаю ваше право придерживаться этого мнения, но я не хотела, чтоб кто бы то ни было подумал, что я разделяю этот взгляд, так как я не думаю, что религия умерла. Поэтому, при всем уважении к вам, я должна внести ясность в этот существеннейший вопрос, в случае, если вы неверно меня поняли. Я считаю, что насущной потребностью человеческой души является какая-либо вера. В юности я была одно время неистовой атеисткой, да иначе я не могла бы написать «Овод», но, с другой стороны, я не могла бы написать его, если бы уже тогда не начала расставаться с этими воззрениями. Большую половину моей жизни я была – насколько я могу подобрать определение – своего рода пантеисткой»

Среди безусловных прототипов Овода - муж писательницы Михаил Войнич, участник польского восстания 1863 г., много её старше. Были в её жизни и очень неоднозначный сторонник революционного террора Сергей Степняк-Кравчинский, и народовольцы в кружке в Петербурге... Кстати, стихи Блейка, которыми увлекаются в молодости Джемма и Артур, - тоже "перенос" в прошлое более поздней моды, ведь Блейк стал по настоящему популярен во второй половине XIX века, хотя это - ещё поэт предромантизма. А родственники Овода похожи на дядюшку-протестанта, который сурово относился в детстве к Этель Буль.
Ставшая популярной не так давно версия, что пртотипом Овода мог быть разведчик Сидней Рейли (уроженец Российской империи Розенблюм, имя неясно), состоявший в юности в революционной группе и затем якобы скрывшийся в Южной Америке, представляется несостоятельной - проблематично само его знакомство с Войнич. Как будто бы наоборот: Рейли, познакомившись с романом, стал "разыгрывать" из себя Овода.
Многие находят, что Овод и Монтанелли - образы, продолжающие традиции итальянского Возрождения. Интерес к нему был очень велик тогда в Англии, где выдвинулись в живописи и литературе прерафаэлиты.

Наверное, многие считают, что Бризигелла - вымышленный город. Нет, такой городок есть в Романье, у подножия Апеннинских гор.

Роман изначально был популярен в Англии и США, но беспрецедентную славу обрёл в России. Впервые он был напечатан в русском переводе в 1898 г. в просветительском журнале "Мир Божий"(!). Уже к 1917 г. "Овод" стал настольной книгой у тех, кто грезил о революции (часто - рядом со "Спартаком" Джованьоли). Насколько роман воздействовал на "переустроителей мира" в первые послереволюционные годы, видно по роману Н.Островского "Как закалялась сталь". «Книги, в которых были ярко описаны мужественные, сильные духом и волей революционеры, бесстрашные, беззаветно преданные нашему делу, оставляли <.> неизгладимое впечатление и желание быть такими, как они». При этом за аксиому, конечно, принималась правда Овода и осуждался Монтанелли... И как же ошиблась писательница, обронив после выхода романа реплику: "Разве это издание для подростков? Я думаю, едва ли бы им поздоровилось от такой пищи, как «Овод»! В нашей стране, по крайней мере, эту книгу читали прежде всего подростки...
Так или иначе "Овод" был многие годы известен лучше, чем где-либо, в СССР, издавался огромными тиражами. Уникально решение советских властей в  1955 г, о выплате автору гонорара за многочисленные издания. В СССР состоялись и две достойные экранизации. Фильм 1955 года с музыкой Шостаковича(знаменитый "Романс") - это памятник Оводу. Фильм 1980 года не так однолинеен, там уже многое переосмыслено и, как отмечают зрители, "до слёз жалко уже кардинала" (в исполнении Сергея Бондарчука). Вот ещё одно мнение:"По моему глубокому убеждению, главное в романе "Овод" и в данной экранизации, как наиболее близкой к духу книги, не революционная деятельность Овода и не героическая романтика, а четко поставленные вопросы, которые каждый человек рано или поздно адресует Богу". И даже: "Удивительно, но фильм лучше самого романа".
В занятие можно включить фрагменты из рок-мюзикла 1985 г. А.Колкера "Овод" - это ещё одна интересная интерпретация в позднем СССР. Лучше всего дать арии Овода (в исполнении М.Боярского, с удивлением узнаваемого учениками "мушкетёра") и Монтанелли.

Итак, дилемма XIX века - путь Овода, отрекающегося «от либерализма и религиозных заблуждений, приход к революционному действию и атеизму». И путь Монтанелли - проповедь братской любви и ненасилия и... компромиссы с произволом власти и бездействие. Можно напомнить ту же дилемму в "Отверженных" Гюго (спор диньского епископа и революционера).

Дополнительный вопрос учащимся: Всё-таки, какая правда - Монтанелли или Овода - вам ближе? Или одна дополняет другую?

Постскриптум к занятию:

Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.
         (Владимир Высоцкий)

Приложение

"Овод"
Павлова Мария

Алый бархат дымом благовоний
Весь пропитан. Золото креста
В драгоценных камнях, и с иконы -
Кроткий, обреченный взор Христа.

Но уже не замолить проклятья,
Не сложить того, что на куски.
Черепки разбитого распятья -
Это жизни прошлой черепки.

Никого не оказалось рядом,
Чтобы руку протянуть - держись!
Верил - ад лжецам назначен... Адом
Обернулась собственная жизнь.

Выжил. Для борьбы, а не для мщенья,
Весь кошмар пройдя за шагом - шаг.
Нет, в любви нет места всепрощенью,
Все простить способен только враг,

Но не тот, кто на исходе ночи,
В час, когда рассвет вставал вдали,
Заменил слова :"Прости им, Отче..."
На команду гарнизону: "Пли!"

"Пли!" - как-будто в небо бросил камень
В свой последний, одинокий час.
Ты не победил, Галлилеянин.
Может, в первый и последний раз.

2008