Охота в Дартмуре в сентябре 1893 года

1

В сентябре 1893-года я готовил к публикации в журнале "Стрэнд" повесть, в которой описана трагическая история, произошедшая за два года до этого в Дартмуре, графство Девоншир, в окрестностях Баскервиль-Холла.

В многочисленных газетных заметках эта история была отражена крайне противоречиво, а кое-где, и это касается прежде всего так называемой "бульварной" прессы, попросту лживо. Газеты писали вовсе не о дедуктивном методе Холмса, и даже не о самом деле. Банальное стремление дальнего родственника, не имевшего шансов на наследство, заполучить Баскервиль-Холл и прилегающие к нему земли, конечно же, не могло служить подоплёкой для всей этой писанины. Посему хладнокровный убийца Стэплтон, использовавший в своих корыстных целях мастифа, точнее, некую его помесь размером с молодого льва, представал неким таинственным героем, которым двигала жажда мести. Мотивы этой мести варьировались, а сам образ Стэплтона приобретал иногда настолько фантастические очертания, что это было даже комично. Чего стоят хотя бы россказни о том, что он скакал на своём псе верхом!

Но самым отвратительным преступлением против правды, множащим газетную ложь, было то, что в некоторых публикациях намекалось, а кое-где и явно утверждалось, что Стэплтон не сгинул в Гримпенской трясине, а якобы и по сей день скитается по болотистым пустошам Дартмура со своим гигантским псом со светящейся мордой. Подозреваю, что лондонская пресса, даже владея максимально полной информацией по делу о собаке Баскервилей, всё равно предпочла бы публиковать бредни о дьявольских дартмурских псах. Ведь грошовая бульварная мистика так хорошо продаётся.

Запоздалый, но всё-таки опубликованный в "Таймс" и "Кроникл" сухой отчёт Скотланд-Ярда, казалось, только подстегнул поток этих мрачных фельетонов.

В довершении всего, когда этот поток почти иссяк, в неожиданной для неё роли выступила одна дама, невольная участница тех событий. Мне не хотелось бы упоминать её имя. Я изменил его и в повести, которая будет напечатана в "Стрэнде".

Эта дама решила подзаработать на истории, главным героем которой оказался её любовник. Рассказав газетчикам то немногое, что знала, она от безденежья написала повесть, проявив при этом даже некоторый литературный талант. Талант скромный, но достаточный для сочинения бульварной беллетристики. Несмотря на неожиданные для дебютантки ловкость вымысла и мастерство интриги, это творение представляет собой образчик "дамской прозы" в наихудшем её изводе. Сентиментальность в нём соседствует с пошлостью, а притворное простодушие - с буквально сквозящей сквозь текст хитростью умелого лжеца. Причём особенно фальшиво звучали именно романтические ноты.

Впрочем, поскольку на момент выхода этой повести лондонская пресса успела, что называется, "перекормить" читателя публикациями на тему собаки Баскервилей, успех был кратковременен и, как мне сообщил её издатель, уже угасал.

Недалёкая и несчастная женщина, хотя и с фантазией. Она предпочла столь недостойный путь честному труду за швейной машиной и тому пути добродетели, на который её наставлял и способствовал ей на нём благороднейший, но и несчастнейший сэр Чарльз Баскервиль. И которого этой даме зачем-то понадобилось оболгать в своей повести.

Как много на свете несчастных людей! И некоторые из них стараются сделать других ещё несчастнее.

Для повести, публикуемой в "Стрэнде", я выбрал то же название, что носит и её опус ("Собака Баскервилей") в расчёте на то, что эта публикация сотрёт из читательской памяти её ложь. Надеюсь, и работа Шерлока Холмса, разгадавшего загадку, казалось, уничтожавшую всякую возможность рационального подхода к поиску ответа на неё, будет-таки оценена по достоинству.

Меня всегда пленяло в моём друге даже не само по себе благородство его натуры, не его убеждённость, что зло должно и может быть изобличено, как бы оно ни маскировалось, какие бы личины ни скрывали его уродливое лицо. Меня пленяло само движение его мысли, что я и пытался продемонстрировать в ходе моих скромных литературных опытов. Главной побуждающей силой для моих трудов всегда было удивление от того, как события и факты, не всегда согласующиеся или как будто бы вовсе не связанные друг с другом, после его работы над ними складывались единственно возможным образом в нерушимую цепь причин и следствий. Признаюсь, для меня это удивление было сродни удивлению ребёнка, на глазах которого фокусник, взмахнув над перевёрнутой шляпой чёрным плащом с алой изнанкой, за уши вытаскивал из шляпы кролика. Это было удивительно ещё и потому, что часто, как и в деле о собаке Баскервилей, я сам был непосредственным  участником событий и с фактической стороной дела был знаком. "Фокусы" Холмса, за которыми стоит кропотливый труд разума, а зачастую и труд физический, сами по себе являются произведениями искусства.


2

Поскольку Шерлок Холмс изнывал от скуки, когда его мозг не был занят серьёзной работой, то за время, прошедшее с момента нашей последней поездки в Девоншир, у меня появилось  достаточно нового материала для литературной работы. "Собака Баскервилей" была написана, и, подписав контракт на её издание, я снова погрузился в свои записки.

И вот, спустя два года после нашего посещения Дартмура, какой-то очередной дикой газетной мистификацией показалось мне сообщение о гибели трёх представителей знатного рода Вустеров в их фамильном имении. Это произошло практически в тех же местах, всего лишь в нескольких милях от Баскервиль-Холла, на другой стороне гримпенских болот.

Как я отмечал в моих записках ранее, Шерлок Холмс ни с кем не делился своими планами вплоть до их свершения. Такая скрытность отчасти объяснялась властной натурой этого человека, любившего повелевать людьми и поражать их воображение, а отчасти его профессиональной осторожностью. Он мог думать о новом деле дни напролёт, не произнося ни слова, скрываясь за дымовой завесой, производимой им из крепчайшего дешёвого табака. И если захватившую его задачу не удавалось решить с помощью трубки, то наступал черёд активных действий.

Вот как узнал я в то сентябрьское утро о том, что было предметом раздумий моего друга в предшествующие этому утру дни.


Холмс отложил газету на стол, и, удобно устроившись в кресле и потягивая глиняную трубку, сообщил мне:

- Только что я узнал, Ватсон, что в Дартмуре, по ту сторону гримпенских болот, бытует легенда отличная от той, с которой нас познакомил доктор Мортимер. На сей раз речь идёт о целой стае светящихся псов! Стае, Ватсон! Я напуган как никогда. Инфернальные псы носятся по просторам болот, по лесным чащам и долинам. На сей раз на погибель рода Вустеров, поплатившихся за какие-то свои грехи. Не иначе как за скупку земель чуть ли не всего Южного Дартмура. А водительствует псами некий светящийся языческий бог!

Холмс смеялся над очередной версией легенды о дартмурских псах, тогда как на меня сообщение произвело тяжёлое впечатление. Холодок пробежал по моей спине. Как будто гнетущий дух иррационального ужаса снова вырывался наружу, как джин из бутылки, в которой его в прошлый раз закупорил Шерлок Холмс.

- Погибель Вустеров? О чём вы говорите, Холмс?

Но он не унимался:

- Как вы думаете, Ватсон, может быть, и правда у нашего старого знакомого Стэплтона новое амплуа? Может, теперь он стал мазать фосфором не только исполинских мастифов, но и себя? И, должно быть, в самом деле выучился на них скакать? - смеялся Холмс.

Потом улыбка сошла с его лица, и он заговорщицким тоном сообщил:

- Мне есть, что Вам поведать, Ватсон. Это мрачная история, с которой у меня нет никакой возможности совладать здесь, на Бейкер-Стрит. Я думал об этом все последние дни, но так и не смог прийти к хоть сколько-нибудь определённым выводам.

Прочистив и снова раскуривая трубку, он приступил к рассказу.

- Я узнал о произошедшем с Вустерами не из газет. Лестрейд ввёл меня в курс дела. Три дня назад он имел беседу с инспектором Грегори, непосредственно производившим осмотр Вустер-Парка в сопровождении двух констеблей. Я поднял на поверхность своего ума всё, что знаю о дартмурских болотах; раздобыл старинные карты с рудниками Дартмура, когда они ещё не погрузились в топи. Я даже встретился с американским изобретателем Максимом - как ни странно, но он тоже имеет косвенное отношение к этому делу. В последнее время он живёт в Лондоне, поскольку наше Военное министерство возымело интерес к одному его изобретению. Он познакомил меня с ним поближе, и мы обсудили несколько относящихся к делу вопросов из механики.

Словом, я узнал всё, что можно узнать в Лондоне и что может быть связано с делом Вустеров. Но это одно из тех дел, которые не распутать, сидя в кресле. Поэтому мы снова отправляемся в Девон, в Дартмур, Ватсон. Если, конечно, это не противоречит вашим планам. 


3

Замок Вустер-Хаус и окружающий его лес - Вустер-Парк - это старинное имение рода Вустеров в графстве Девоншир. Леса Южного Дартмура были пожалованы им почти три века назад Яковом Первым. Вустер-Парк  представляет собой частично заболоченный лес и является излюбленным местом отдыха мужчин рода Вустеров, а также их частых и многочисленных гостей.

За три столетия охоты в нём лес превратился в безопасный парк полный всевозможной дичи. По мере продвижения на север лес становится заболоченным и пустынным, и далее вплоть до самого Гримпена - небольшой деревушки, расположенной недалеко от Баскервиль-Холла - простирается болотистая равнина, топи которой, наполненные разжиженными торфяными залежами, носят название Гримпенской трясины.

Неделю назад сыновья безвременно ушедшего лорда Вустера - Дэвид и Джонатан Вустеры - исчезли, отправившись на охоту. По словам дворецкого, проживавшего в Вустер-Хаусе с женой, последние доносившиеся из леса выстрелы они слышали примерно в полдень субботы. Ни сэр Дэвид, ни сэр Джонатан не вернулись в Вустер-Хаус ни в тот день, ни на следующий.

Инспектор Грегори, чьё имя приобретало всё большую популярность в Англии, явился в Вустер-Парк с двумя констеблями в понедельник утром. В ходе поисков, которые привели его в сильно заболоченные места, он нашёл кровь на листьях папоротника. Следуя по направлению, которое задавали обнаруживаемые тут и там кровавые следы,  приблизившись к торфяникам Гримпенской трясины, Грегори был вынужден признать, что дальнейшее продвижение невозможно. Тропы, зигзагами петлявшие от кочки к кочке, всё чаще уходили под тину, и продолжение поисков становилось слишком опасным. Они шли по нащупываемой под тиной тропой, когда один из констеблей имел неосторожность оступиться и чуть было не утонул. Это бы неминуемо произошло, не окажись в непосредственной близости от него Грегори и второго констебля. После этого Грегори решил прервать экспедицию и вернуться в Вустер-Хаус.

Во вторник из Лондона в Вустер-Хаус прибыл сэр Вальтер Вустер. Сэр Вальтер, старший из братьев Вустеров, курировал снабжение Британской армии стрелковым оружием. Воспользовавшись служебным положением, он привёз с собой из Лондона так называемый "пулемёт". Это оружие, изобретенное Хайремом Максимом,  недавно поступило на вооружение Британской армии. В ходе испытаний пулемёт продемонстрировал потрясающие боевые возможности. Оружия равного ему по смертоносной силе до сих пор не было в истории человечества: поток пуль (больше пятисот пуль в минуту!) был настолько плотен и силён, что валил деревья обхватом в десять футов. Новое оружие было опробовано в ходе подавления восстания матабеле в Африке, где тысячи негритянских бунтовщиков, стрелков и копейщиков, оказались бессильны перед дюжиной пулемётов.

На тот момент, когда сэр Вальтер прибыл в Вустер-Хаус, инспектор Грегори отправился в Эксетер с целью организовать оцепление очень приблизительно очерченного места преступления - решено было оцепить весь Вустер-Парк с помощью солдат Девонширского полка.

Сэр Вальтер, отличавшийся могучим телосложением и буйным нравом, закрепил на себе с помощью специальных ремней весьма тяжёлый пулемёт (даже в минимальной комплектации он весил более пятидесяти фунтов), и, крест-накрест обвязавшись патронными лентами, одержимый жаждой мести отправился в лес. Просьбы дворецкого и его жены не покидать Вустер-Хаус до возвращения полиции не возымели на него действия.

По прошествии нескольких часов со стороны болот был слышен громкий треск, напоминавший стрельбу из ружей, но несколько странную, как будто бы десятки ружей стреляли по очереди, одно за другим и очень часто. Это означало, что сэру Вальтеру удалось выпустить из пулемёта какое-то количество свинца. Однако новое оружие ему не помогло, и сэр Вальтер также не вернулся из леса.

После всего пережитого, дворецкий и его жена, тихо и мирно прожившие в Вустер-Хаусе последние тридцать лет, были отправлены в Лондон, где их сначала допросил Лестрейд, а после они были доставлены в клинику при Королевском колледже. Там они должны были поправить пошатнувшееся душевное здоровье.


Сообщив мне всё это, Холмс резюмировал:

- Это преступление безусловно поражает размахом и наглостью. Подумать только, столь знатный английский род остался без наследника на долгие годы, до тех пор пока совершеннолетия не достигнет самый младший из Вустеров. Слава богу, он ещё слишком мал, чтобы увлекаться охотой.

Если отбросить басни о Стэплтоне, нет ни единого подозреваемого, отсутствует даже хоть сколько-нибудь определённый их круг. Что касается мотивов, связанных с вопросами наследования обширных владений Вустеров, то, по-моему, всё это придумано на скорую руку. У меня есть основания так думать.

Всё, что нам достоверно известно о пропавших Вустерах - это то, что из леса доносились звуки выстрелов и вопли, которые слышали дворецкий и его супруга, а всё, что было найдено в Вустер-Парке - это кровь на листьях папоротника. Пожалуй, кроме этих печальных, но самих по себе не очень-то содержательных сведений, а также карт гримпенских болот, старинных и моей, оставшейся ещё с нашего прошлого посещения Дартмура, у меня ничего нет, - и Холмс положил на стол карту, достав её из ящика стола.

- Я вижу, карта очень крупного масштаба, - сказал я, разглядывая многочисленные отметки Холмса на ней.

- Да, очень крупного.

Он развернул один сектор этой карты и положил его на колени.

- Вот те места, которые нас интересуют, Ватсон. Как видите, это не так уж и далеко от Баскервиль-Холла. Не считая ближайших окрестностей Вустер-Хауса, обстановка та же: заболоченные леса, топи, пустоши, гранитные скалы. Вот та, уже привычная для нас с вами сцена, на которой вновь разыгралась трагедия.

- Да, места дикие.

- Сцена обставлена как нельзя лучше. Если дьявол действительно захотел бы вмешаться в людские дела, то во всей Англии лучшего места, чем Гримпенская трясина, ему не найти.

Эти слова были произнесены без оттенка иронии.

- Холмс, неужели вы склонны видеть в происшедшем с Вустерами нечто сверхъестественное?

- А разве пособники дьявола не могут быть облечены в плоть и кровь? 


4

Спустя примерно час на лестнице послышались шаги. Дверь распахнулась, и мы увидели перед собой Лестрейда. Холмс встретил его вопросом о новостях.

- Никаких печальных новостей из Дартмура, слава богу, нет. А из хорошего могу сообщить, что Вустер-Парк, наконец-то, оцеплен. В оцеплении более семидесяти солдат Девонширского полка. Они расставлены по всему периметру Вустер-Парка в прямой видимости друг от друга. Естественно, мы не могли оцепить Вустер-Парк со стороны болот, да в этом и нет необходимости. Если только злодей не перемещается по трясине как посуху. Так что убийца от нас не ускользнёт, если он до сих пор там. Хотя Стэплтон...

- Вы тоже допускаете, что Стэплтон остался жив в тот раз, Лестрейд? Вы верите газетам? - перебил его я.

- Я допускаю, что в этом чёртовом Дартмуре может произойти всё что угодно, мистер Ватсон. Хотя наверняка я не допускаю чего-то такого, что допускает мистер Холмс. Знаете, мне кажется, что этот Стэплтон просто хитрый проходимец, играющий на страхах человеческих. Тогда как они, между тем, возможно, имеют собственное происхождение, не зависящее от Стэплтона и от кого бы то ни было. Но... У нас не так много возможных подозреваемых, чтобы отбрасывать Стэплтона из их числа. В конечном счёте, если отбросить его, то подозреваемых у нас не останется вовсе. Да и вообще, сказать начистоту, я совсем не понимаю, что там произошло, кроме того, что произошло нечто чудовищное.

- Похоже, я единственный, кто не допускает возможности возвращения Стэплтона с того света, - сказал Холмс, обращаясь ко мне.

- Словом, мистер Холмс, Вустер-Парк оцеплен, и мне хотелось бы знать, что вы решили предпринять. Мы готовы в самое ближайшее время начать поисковую операцию. Мы уже обсудили её с инспектором Грегори. Конечно...

- Поисковую операцию надо отложить, Лестрейд. Но оцепление необходимо: надо сохранить Вустер-Парк в неприкосновенности. Хотя я туда пока не собираюсь.

Лестрейд вопросительно посмотрел на Холмса.

- Мистер Холмс! Мы договаривались с вами о том, что я зайду к вам сегодня, и мы согласуем наши действия. Но всё, что я пока от вас услышал, это то, что сами вы в Вустер-Парк не собираетесь и говорите, что и нам с Грегори ничего делать не надо. Так что же вы предлагаете?

Как выяснилось, скрываясь в клубах дыма последние два дня, Холмс успел разработать план действий, место в котором нашлось и мне.

- Думаю, что вы принесёте куда больше пользы, Лестрейд, если совместно с инспектором Грегори и доктором Ватсоном возьмёте на себя наблюдение за поместьем Вустеров. К тому же, вам необходимо будет проверять оцепление. Полагаю, это будут полезные и занимательные прогулки на свежем воздухе. Наверняка вы наслышаны о красотах Вуcтер-Парка.

Холмс снова обратился к карте:

- Я не терял времени даром в прошлое своё пребывание в Дартмуре и успел получить кое-какие навыки хождения по болотам. Я даже разведал несколько троп в Гримпенской трясине, включая ещё одну тропу к острову, где Стэплтон прятал своего пса, на которой не было оставленных им вех. Как говорят старые карты, недалеко от этого острова по направлению к Вустер-Парку должно быть ещё несколько островов с заброшенными рудниками. Думаю, мне бы хватило трёх суток, чтобы это проверить. Похоже, пришло время для новых географических открытий. А возможно, и не только географических.

Последние слова Холмса прозвучали загадочно. Он продолжил:

- Я буду искать здесь, - и Холмс взял со стола карандаш и очертил на карте овал, включающий в себя с одной стороны острова, а с другой - Вустер-Парк. - Где-то здесь может скрываться очередное дартмурское чудовище, выбравшее себе в качестве жертвы ещё один знатный род,  -  Холмс снова стал ироничен. - Я зайду с севера Гримпенской трясины и постараюсь пройти к Вустер-Парку. От острова Стэплтона до Вустер-Хауса не больше трёх миль, а найденные Грегори кровавые следы, ведущие в топи, предполагают такую возможность. Возможно, я найду там что-то, что поможет нам разобраться в этом деле. Получится это у меня или нет, через три дня я присоединюсь к вам в Вустер-Хаусе, и там, обладая полученными мной сведениями, мы, все вместе, сможем ещё подумать над поисковой операцией. Таков мой план.

Связь мы будем поддерживать через Картрайта. Он сегодня отправляется в Гримпен. Конному посыльному потребуется не больше двух часов, чтобы доставить сообщение из Вустер-Хауса в Гримпен, а Картрайт тот же час доставит его в моё логово, в мою пещеру, в мою, так сказать, штаб-квартиру на дартмурских болотах.

Последовала пауза, во время которой мы с Лестрейдом обдумывали то, что сказал Холмс.

- Я полагаю, о трёх днях для моей экспедиции в гримпенские болота мы с вами договорились, Лестрейд, не так ли? И в эти дни никаких поисковых операций в Вустер-Парке не будет?

В ответ Лестрейд пожал плечами и развёл руками, что, очевидно, означало согласие.

- Мы выезжаем завтра поездом десять тридцать с Паддингтонского вокзала. После Эксетера наши пути разойдутся, - закончил Холмс.

Обсудив с Холмсом технические вопросы, связанные с нашей поездкой, Лестрейд простился и покинул нас.


- Холмс, ещё два часа назад я ничего не знал о случившемся с Вустерами. Сношения с издательством и подготовка повести к изданию отнимали всё моё время на этой неделе; я совсем не читал газет. А теперь я узнаю, что завтра еду в Дартмур. Конечно же, я принимаю ваше предложение. Думаю, я неплохо поработал и могу себе позволить провести выходные на природе.

- Боюсь, что это может оказаться не таким уж безобидным развлечением, дорогой Ватсон. Если верить в династическую подоплёку исчезновения Вустеров, то злоумышленники покинули место преступления. Это возможный вариант, но это лишь первое, что приходит в голову при поверхностном знакомстве с фактами. Загадка в том, что незнакомый с Гримпенской трясиной преступник не стал бы там скрываться, а кровавые следы ведут в топь. Потому-то Лестрейд и держится за "выжившего Стэплтона". Но допустить, что это дело рук Стэплтона, всё равно, что допустить возможность левитации, потому что два года назад я самым тщательным образом исследовал те места, где обрывались его следы. Он сгинул в трясине. Было темно, он спешил и был неосторожен.

Ответов на вопросы о том, что случилось с Вустерами, кто тому виной и где он сейчас, нет, Ватсон. Я не исключаю, что ваше пребывание в Вустер-Парке может быть небезопасным. Но разве в прошлый наш визит в Дартмур дело обстояло иначе? И будем надеяться, что вы вернётесь на Бейкер-Стрит живым и невредимым.


5

Вот так внезапно я оказался захвачен новым делом Шерлока Холмса. В тот же день я вернул в "Стрэнд" вторую корректуру своей повести с замечаниями к ней, и на следующее утро мы - Холмс, Лестрейд и я - сидели в купе первого класса, и поезд мчал нас в Эксетер.

Холмс, надвинув на лоб дорожный картуз, устроился в углу у двери купе, и его худое сосредоточенное лицо склонилось над пачкой газет, которыми он запасся на Паддингтонском вокзале. Мы же с Лестрейдом начали было играть в криббедж, карты и доска для которого лежали на полке. Но чем больше мы удалялись от Лондона, тем настойчивее были мысли о том, что произошло в Вустер-Парке. Оттого играли мы невнимательно и, не доиграв, игру бросили. Погрузившись в свои думы, мы с Лестрейдом, сидя друг напротив друга, стали смотреть в окно на пробегавшие мимо нас пейзажи.


В третьем часу дня мы прибыли в Эксетер. Поезд остановился, и мы вышли из вагона. За невысоким белым забором нас ожидали инспектор Грегори и Картрайт, а рядом стояли два кэба, каждый из которых был запряжён парой невысоких, коренастых лошадок. Пообедав в привокзальной таверне и обсудив план наших действий с Грегори, мы простились с Холмсом, который отправился в Гримпен в кэбе, управляемом Картрайтом. На место кучера в нашем кэбе взобрался Грегори, и мы отправились в Вустер-Парк.

Лестрейд иногда высовывался в окно и переговаривался с Грегори, а я, как и в поезде не отрываясь от окна, смог в полной мере насладиться мрачными красотами Дартмура.

Дартмурские торфяные болота - одно из немногих оставшихся мест в Англии, где можно почувствовать себя оторванным от цивилизации. Подумать только, Лондон, этот мусорный ящик, притягивающий проходимцев и бездельников со всей империи, находится отсюда всего лишь в нескольких часах езды на поезде!

Занимая большую часть графства Девоншир между Эксетером и Плимутом, Дартмур представляет собой самый обширный и пустынный уголок природы в Южной Англии. Он занимает площадь более девяноста тысяч акров, по преимуществу покрытых чахлой болотной растительностью, немного оживляющей мрачные пустоши и болота. Гранитные кряжи, древние дольмены и холмы дополняют унылый пейзаж. Словно зубилом потрудилась матушка-природа над высокими причудливыми скалистыми вершинами здешних холмов.

Однако, не всегда эти пространства были столь заброшены и уединённы. Здесь можно встретить следы поселений Каменного века, и "штаб-квартира" Холмса, где он поселился во время прошлого нашего пребывания в Дартмуре, была когда-то жилищем древнего человека. Следами более поздних эпох были оловянные и медные рудники. Все они были заброшены из-за наступающих на них болот. Те из них, которые трясина не затопила полностью, стали островами. На одном из таких островов и прятал своего пса Стэплтон.

Когда наш кэб взбирался на холмы недалеко от Вустер-Парка, нам открывались виды Гримпенской трясины. Она как одеялом была накрыта густым туманом. Странные и страшные звуки время от времени раздавались на её просторах. Звуки, сопровождающие подъём зловонных газов со дна болот, испуганное ржание несчастного пони, который, пасясь на безлюдных подступах к болотам, заплутал и оказался там, откуда ему уже скорее всего не выбраться, крики орланов-падальщиков, выворачивающие душу... Попади в эту трясину человек или животное, сделай один неосторожный шаг, и всё кончено. Даже в засуху опасно ходить в этих местах, а после осенних дождей это совсем гиблое место.


В имение Вустеров мы прибыли ранним вечером. Как оказалось, и в самом деле, сторону Гримпенской трясины  противоположную той, на которой располагался Баскервиль-Холл, природа одарила куда как более щедро. Вблизи Вустер-Парка это различие было столь же велико, как различие между чёрным камнем, из которого был построен Баскервиль-Холл, и светлым гранитом видневшегося из-за деревьев замка Вустеров. Он стоял на плоском холме, на несколько миль вокруг окружённом великолепным смешанным дубово-сосновым лесом. Бабье лето вступило в свои права, и очарование мест, по которым катил наш экипаж, подчёркивалось прекрасной погодой, стоявшей в те дни.

Солдат в красном мундире и островерхом шлеме открыл узорные чугунные ворота с двумя недавно окрашенными колоннами. Каждая из них увенчивалась волчьей головой - гербом Вустеров. Мы въехали в Вустер-Парк. В конце дубовой аллеи виднелись каменные ступени Вустер-Хауса.

Поднявшись по ступеням, мы вошли в замок Вустеров. У входа в него также стоял солдат Девонширского полка.

На стенах холла висели портреты охотников в полной охотничьей амуниции разных эпох. Центральное место занимал портрет основателя рода. В лицах Вустеров действительно было что-то волчье. Основатель рода так и вовсе мог изображать волка на детских утренниках, почти не используя грима. Его светло-карие глаза казались совершенно волчьими. От этих портретов, да и от всего замка, по галереям и залам которого я ходил, веяло духом тех суровых времён, когда люди с неуёмной энергией, подобные Вустерам, получали титулы и поднимались к вершинам власти.

Все свечи в замке были погашены, и мой путь часто освещался лишь дрожащим огнём свечи в моей руке. Но всё это отнюдь не пугало, а, напротив, вкупе с ласковым тёплым светом, проливавшимся в темноту из окон, когда я оказывался рядом с ними, приводило в состояние умиротворения и покоя. Очарование векового уюта было столь велико, что я, позабыв о цели нашего визита, долго бродил по старому замку, вертя головой по сторонам.


Однако и здесь ощущалось тяжёлое дыхание Гримпенской топи. Когда я подошёл к обращённому на север окну предоставленной мне комнаты, я увидел как вдали, за лесами, за пределами этого мирного залитого солнцем края, темнея на горизонте вечернего неба, вырисовывалась сумрачная линия торфяных болот, прерываемая острыми вершинами зловещих холмов.


6

Когда утром я спустился в холл, Грегори и Лестрейд завтракали, уже успев проверить оцепление. Проверка была безрезультатна: никто ничего не видел и не слышал. Это укрепило нас в мысли о том, что преступник (или преступники) покинули место преступления. Оставалось только дождаться Холмса и с его помощью спланировать и провести поисковую операцию, и, уже исходя из полученной в её ходе информации, действовать дальше.

Возникло ощущение, что все мы находимся на загородной экскурсии в этом старинном замке. Лестрейд был в приподнятом настроении и генерировал тривиальнейшие гипотезы, строя домыслы о том, что он и не пытался объяснить в Лондоне. Всякий раз одним-двумя вопросами инспектору Грегори удавалось поставить его в тупик.

Однако, когда позавтракав, мы решили отправиться на прогулку, случилось  нечто столь странное и пугающее, что нашу беспечность как ветром сдуло.


В тот же вечер я отправил Холмсу письмо. Текст этого письма я привожу ниже.


"Дорогой Холмс!

Сегодня я наблюдал нечто такое, о чём мне необходимо вас проинформировать.

Как вы знаете, Вустер-Парк представляет собой идеальное место для охоты. Даже когда вы вступаете в ту его часть, где отдельные разлитые по лесу лужи сливаются во всё более обширные озерца, тропы в нём отлично просматриваются, и, гуляя по ним, я несколько раз слышал топот диких животных, с гулким эхом раздававшийся в лесу; где-то поблизости хлопали крылья крупных птах. За без малого три века охоты в этом лесу сложилась разветвлённая сеть таких тропинок, в которой несложно заблудиться новичку. В удалении от замка лес становится всё более затоплен. Тропинки, всё чаще уходящие в воду, отмечены там красными флажками. Я несколько раз ошибочно принимал их за кровь Вустеров, обнаруженную Грегори.

Сначала мы шли вместе - Лестрейд, Грегори и я - но потом я отделился от них. Они были недалеко от меня, и мы перекрикивались, уже не видя друг друга. Я всё подумывал вернуться к ним, но Вустер-Парк - удивительное место! Совсем не похожее на унылые окрестности Баскервиль-Холла. Восхищённый красотой затопленного леса, я зашёл так далеко, что красные флажки мне больше не встречались. Мои попытки отыскать их были тщетны. Зато мне встретились кровавые следы, о которых сообщал Грегори в своём отчёте.

Через некоторое время я признался себе, что заблудился. Невдалеке я увидел высокий холм. Я решил взобраться на него и осмотреть окрестности. Тропа, по которой я приближался к нему, стала петлять. Всё чаще она пружинила и проседала под моими сапогами. Несколько раз мне пришлось прыгать с кочки на кочку через затянутую зеленью воду. Меня окружал всё более и более густеющий туман. За холмом тропа окончательно уходила в тину, а тёмный заболоченный лес сменился папоротниками, хвощами и плаунами, росшими между редкими деревьями. Кое-где деревья плавали на поверхности болота, топорща свои мёртвые корни и ветви.

Когда я поднялся на холм, передо мной раскинулись туманные просторы болот с поднимавшимися кое-где из тумана скалами и каменными столбами. Стало понятно, что, пытаясь вернуться в Вустер-Хаус, я продвинулся в противоположном направлении и достиг Гримпенской трясины. Усевшись на вершине холма, я вынул из непромокаемого пакета карту Вустер-Парка, предназначенную для его гостей, и, сверяясь с ней и оглядываясь по сторонам, пытался определить своё местонахождение.

Я был совершенно поглощён этим занятием, когда вдруг услышал шум шагов, приближавшихся ко мне с той стороны, откуда я и сам пришёл сюда. Я было решил, что это Лестрейд и Грегори. Обрадовавшись, я собирался уже их поприветствовать, когда эти шаги мне показались странными. И даже страшными. Кто-то, пока ещё скрытый туманом, приближался ко мне. Вода хлюпала под его ногами так угрожающе громко, а места, в которых я оказался, выглядели настолько гиблыми и безнадёжными, что, признаюсь, со мной случился приступ малодушия. Фигурально выражаясь, душа моя ушла в пятки. 

Я спрятался за зарослями вереска и стал ждать. Шаги раздавались всё ближе и ближе. Но я по-прежнему никого не видел! 

И тут, Холмс, мне стали видны следы, появлявшиеся один за другим в тине. Шаги были едва ли не вдвое шире шагов человека нашего с вами роста. Но, Холмс! Самого его, того, кто шагал, видно не было! Точнее была видна какая-то зыбь, немного преломлявшая деревья и болотную растительность. Мне показалось, что я различал некий силуэт. Когда этот прозрачный некто, огибая холм, проходил мимо, я менял свою позицию на холме так, чтобы за вереском оставаться невидимым для него. Он шёл по болоту уверенно и быстро. Пугающе быстро! Как будто он шёл не по болоту, а по лондонскому тротуару!

Прошу простить меня за обилие восклицательных знаков в моём отчёте, Холмс, но я до сих пор потрясён увиденным. Если есть на свете призраки, то я живой тому свидетель!

Я быстро справился с собой и пошёл по следам в тине. Всплесков же я больше не слышал и не видел.

Видя, что следы, по которым я иду, понемногу затягиваются, я побежал по ним, и вскоре оказался посреди болотной глади. Прорехи в тине, оставленные ногами призрака, окончательно затянулись. Холодный ветер, налетевший внезапно с той стороны, куда он ушёл, пронизал меня до костей.

Оказалось, что вернуться к холму, вершина которого возвышалась, прорезая туманную пелену над болотом, отнюдь не просто. Следы, оставленные мной в тине, также постепенно исчезали. Во все стороны от меня, насколько я мог видеть в тумане, простиралась голая зелёная плоскость болота. Если бы не вершина холма, видневшаяся сквозь туман, я был бы совершенно дезориентирован.

Всё-таки, то и дело оступаясь и по колено уходя в ил и грязь, мне удалось вернуться к холму. Проблуждав ещё не один час по лесным тропам, уставший, голодный и всё ещё ошеломлённый увиденным, я вошёл в Вустер-Хаус.

Моё преследование этого призрака можно было бы счесть погоней за галлюцинацией, но у меня есть, в определённом  смысле, вещественное доказательство: я ни в коем случае не смог бы забраться так далеко в топи самостоятельно. Я смог это сделать только потому, что шёл за ним!

И это не Стэплтон, Холмс!"


Я подписал письмо, запечатал его в конверт и с конным солдатом отправил в Гримпен, откуда Картрайт должен был доставить его в пещеру Холмса ещё до ночи.

Утром следующего дня мы получили следующий ответ:


"Друзья мои!

Не покидайте Вустер-Хаус без крайней необходимости. Я говорил вам ранее, что нам никогда не приходилось иметь дело с человеком более опасным, чем Стэплтон. Но тот, кто бродит сейчас по Гримпенской трясине, судя по тому, что я обнаружил, намного опасней.

Это всё, что я пока могу вам сообщить.

Шерлок Холмс"


7

Прошло ещё два дня. Мы больше не покидали Вустер-Хаус, если не считать того, что в шесть часов утра и в шесть часов вечера Лестрейд и Грегори, исполняя свои служебные обязанности, отправлялись проверять оцепление. Я отправлялся с ними. После проверки происходила смена стоявших в оцеплении солдат.

Походы с Лестрейдом и Грегори были для меня чем-то вроде моциона, хотя и слишком продолжительного и весьма скучного. "Что видели, что слышали, рядовой?" - "Ничего не видел и не слышал, сэр!" И так семьдесят раз.

Иных вылазок из Вустер-Хауса никто из нас больше не предпринимал. Все мы ждали Холмса, повинуясь его  запрету.

За двое суток, последовавших после моей встречи с призраком, я спал лишь четыре часа, от вынужденного безделья выпив бутылку портвейна. Это случилось после того,  как в результате бесцельных блужданий по замку я оказался в погребе. Его полки до потолка были заполнены бутылками со всевозможным алкоголем. Очевидно, хозяевам и их гостям, в отличие от нас, не приходилось здесь скучать. Смутные очертания призрака, встреченного  мной на болотах, мысли о Холмсе, сообщений от которого больше не было - всё это без конца крутилось в моей голове. Время тянулось так мучительно медленно, что ничего лучшего, чем постараться забыться на несколько часов, мне не оставалось. А Лестрейд и Грегори охотно меня поддержали.

Ничто не действует так угнетающе на человека, как неведение, сопутствующее осознаваемой опасности. Тем более, если в опасности твой друг. Не считая лечения в пешаварском госпитале, мне никогда не доводилось проводить время в такой удушающей атмосфере, как будучи заключённым в стенах Вустер-Хауса. Всего-то два дня назад, по приезде сюда, несмотря на повод, в связи с которым мы оказались здесь, замок произвёл на меня самое наилучшее впечатление. Это и вправду казалось загородной экскурсией. Теперь же неизвестность довлела над нами, и даже обычно энергичный Лестрейд приуныл после получения нами записки от Холмса. Когда я рассказывал о встреченном мной призраке, он смотрел на меня с подозрением. Он полагал, что удушливый смрад, которым дышали топи, мог вызвать у меня галлюцинации, и отказывался верить в "какую-то чертовщину". Ведь до моей встречи с призраком все мы были почти уверены, что злодеи, нанеся страшный удар по семейству Вустеров, покинули эти места. Однако записка Холмса (вкупе с моим рассказом) и на Лестрейда произвела гнетущее впечатление.

В довершение ко всем тревожным мыслям, на фоне бессонницы меня раз за разом посещало одно и то же видение. Стоило мне всмотреться из моего окна в болотную даль, простиравшуюся за лесом до самого горизонта, как казалось, что я вижу, как трясина засасывает очередного несчастного пони. Мне и в самом деле довелось это наблюдать, когда я был в Дартмуре два года назад.


Наступал уже вечер третьего дня нашего пребывания в Вустер-Хаусе. От Холмса по-прежнему ничего не было. Лестрейд и Грегори ушли проверять оцепление, а я остался в замке и поднялся в свою комнату. Я открыл окно и сел на подоконник, свесив ноги из окна. День выдался прозрачным и светлым, и даже вдали на болотах не было туманной пелены. Как-нибудь нужно было пережить этот вечер. А после - ещё одну ночь без сна.

Я бессмысленно смотрел на открывавшиеся передо мной просторы, и мне вдруг показалось, что до меня донёсся голос Холмса. Вспомнив, как Холмс очерчивал на карте место своих поисков, я подумал, что всё-таки это слишком далеко от меня. Вряд ли я бы смог что-то расслышать на расстоянии трёх миль. Потом стал слышен треск доносившихся издалека пулемётных выстрелов, а потом - крик гораздо более громкий, чем я слышал до этого. Крик жуткий, полный смертельного отчаяния. После чего всё стихло.

А потом я увидел, как буро-зелёная линия болот у самого горизонта поднялась, вздулась светлым пузырём, и он с громким хлопком разорвался. Над болотами взметнулся водяной столб. Горизонт озарился вспышкой мёртвенно-белого света. Поднятые в небо болотные хляби вдали опускались вниз. Страшное свечение медленно угасало и постепенно сменялось всё тем же приветливым солнечным светом, который заливал в тот день просторы дартмурских болот.

Это не было видением! Вместе с тем, было ясно, что то, что я видел, связано с Холмсом. Побуждаемый безотчётным порывом, я выбежал из замка и побежал по направлению к Гримпенской трясине. На аллее за мной устремились Лестрейд и Грегори - услышав громкий хлопок, раздавшийся над болотами, они прервали проверку оцепления, только  начав её, и поспешно вернулись.

Как выяснилось, в прошлый раз я неплохо разобрался в тропах Вустер-Парка, во всяком случае, с теми, что находились в той его части, где я плутал. А судя по тому, как быстро мы оказались у холма, с которого я наблюдал за призраком - у нас ушло на это этот путь существенно менее часа - он, наверное, был одним из кратчайших путей от Вустер-Хауса к Гримпенской топи. Несколько раз мы с Грегори останавливались, чтобы дождаться отстающего от нас Лестрейда, бежавшего с револьвером в руке. Когда Грегори спрашивал меня, что случилось, я отвечал ему, что на болотах что-то произошло с Холмсом. Ничего более определённого я ему сообщить не мог.

- Там. Это произошло там, - показал я рукой в болотные дали, когда мы поднялись на холм. - Ещё мили полторы. Но дальше нам не пройти. Топь.

Не было никакой возможности оказаться там, где только что произошло нечто, о чём мы могли только догадываться.

- Что же это было, Ватсон? Что это был за гром среди ясного неба? - спросил меня Лестрейд.

- Не знаю, Лестрейд. Я видел, как болото поднялось в небо. Раздался... взрыв. И болото поднялось в небо.

- Ватсон... Мне показалось, это произошло совсем рядом. Где-то поблизости.

- Нет, Лестрейд. Там.

- Куда же вы бежали? - спросил Грегори.

- Сюда, - ответил я.

Больше никто из нас не произнёс ни слова.

В отличие от Лестрейда и Грегори, ничего не видевших, я видел. И увиденное не оставляло никакой надежды. Будучи в подавленном состоянии духа, я сел на камень и стал смотреть вдаль.

Прошло не так уж много времени, прежде чем я увидел, что прямо напротив кто-то двигался по болоту по направлению к нам. По всей видимости, он шёл той же скрытой под тиной тропой, что и призрак, которого я преследовал. Но это был не призрак. Чёрная фигурка становилась всё отчётливей, и когда она оказалась достаточно близко, я понял, что это Холмс.


8

В тот же вечер, после того как Холмс помылся и переоделся, мы по его настоянию отправились в Лондон.

В кэбе по дороге в Эксетер всех нас одолевало любопытство, и все мы, включая Грегори, который снова занял место кучера, делали попытки разговорить Холмса. Но он был столь погружён в свои думы, что ни слова от него нам добиться не удалось. Только в Эксетере, после того как мы поужинали в привокзальной таверне и выпили по бокалу вина, ему удалось сбросить с себя это наваждение. Уже в купе пульмановского вагона, уступив просьбе Грегори, Холмс приступил к своему рассказу.

Мы многократно перебивали его вопросами, возгласами удивления и проч. Всё это я исключил из записи повествования моего друга и передаю его далее максимально близко к словам Холмса, уточнив впоследствии многочисленные детали этой истории.


9

- Говорят, пушечное ядро не попадает дважды в одну воронку. Однако это не отвергается теорией вероятностей вовсе. Тем более, если воронка столь притягательна для ядра, как притягательны дартмурские болота для охотника. На сотни миль во всей Англии не осталось таких унылых и малообитаемых мест. Словом, друзья мои, в нашем случае ядро в ту же воронку попало. Совсем недалеко от моей пещеры! И что за ядро это было!


Легко и приятно работать в городе. Если вы хорошо знаете город, то, имея достаточно информации, вы  почти всегда можете получить картину событий. Или варианты того, как всё было. В городе всегда найдётся кто-то, кто что-то видел, что-то знает об интересующем вас деле. Здесь же, на этих безлюдных просторах, попросту не за что ухватиться, и единственный отпечаток происшедшего, доступный для сыщика - следы.


Из отчёта Грегори было известно, что кровавые следы убийства вели в сторону Гримпенской трясины. Ещё на Бейкер-Стрит, размышляя над картой дартмурских болот, я отметил выгодное расположение того острова, где Стэплтон держал свою собаку. Путь к нему с северной стороны Гримпенской трясины, как мы могли убедиться ещё в прошлый наш визит в Дартмур, был опасен даже для такого знатока болот, каким был Стэплтон. Можно было предположить, что и с южной стороны попасть на этот остров не так-то просто. Между этим островом и Вустер-Парком на картах двухвековой давности были отмечены ещё несколько крохотных островков, а ближайший из них к Вустер-Парку был всего лишь в миле от него.

Изначально моей целью было проверить, есть ли возможность пробраться с них через болота в Вустер-Парк. Собственно, ещё в Лондоне я предполагал, что на этом пути смогу узнать всё, что мне требовалось, чтобы раскрыть дело.

Моё снаряжение было скромным, но достаточным: армейский бинокль, восьмисильная лупа,  карта, револьвер, оказавшийся, впрочем, бесполезным, а также шест с наконечником для гарпуна. Я припрятал его в моей пещере ещё в прошлый наш визит в Дартмур. Кроме того, чтобы ориентироваться в тумане и сверяться с картой, у меня был компас.


Переодевшись в спортивный костюм, я направился на остров Стэплтона. Идя по пути, который когда-то он пометил прутиками, я сам чуть не угодил в западню. Это произошло как раз там, где в прошлый раз терялся его след. Ошибочно приняв за указатель переломленный и засохший стебель камыша и ступив на буро-зелёную кочку, оказавшуюся всего лишь поросшей мхом корягой, я провалился в болото. Каждое моё движение приводило к тому, что я ещё стремительней погружался в трясину. Когда я уже был в тине больше чем по пояс, мне удалось-таки зацепиться моим гарпуном за надёжный грунт и вытянуть себя на ближайшую кочку.

Но грязь! Что такое эта болотная грязь! Мне стоило больших трудов частично очиститься от облепившей меня грязи. И тут, когда я срывал с себя её ошмётки, я увидел перед собой странный след примерно в полтора фута длиной. Довольно широкий, со скошенным носком, он хорошо отпечатался в мягком торфе. Мне не доводилось видеть прежде обуви такого размера и такой формы. Я даже не сразу понял, что это чей-то след.

Ещё не раз встретив эти следы на своём пути, я оказался на том самом острове, где мы были с вами два года назад. Наскоро осмотрев развалины заброшенного рудника, я довольно быстро обнаружил всех пропавших джентльменов. Их тела я нашёл в сарае, покосившемся, но всё ещё крепко стоящем позади развалившихся лачуг рудокопов.

Вот так, с места в карьер, понеслись события, стоило мне только начать поиски.

Посередине сарая светились тлевшие угли прогоревшего костра. Обезглавленные тела трёх джентльменов были привязаны за ноги к перекладине, которая была закреплёна под самой крышей. В сумраке сарая они напоминали собой огромных летучих мышей. Я подошёл к ним ближе. С тел была начисто содрана  кожа, и из каждого был выдран позвоночник. Под ними темнела засохшая лужа крови. В углу были свалены ремни, охотничьи ружья и ножи, поверх которых лежал пулемёт Максима. Это был его максимально облегчённый вариант  - кроме кожуха водяного охлаждения не было ничего из обычных аксессуаров, с которыми он используется в нашей армии. Рядом я нашёл патронные ленты. В одной из них не доставало двадцати семи пуль.

В другом углу лежали обглоданные кости пони, а к стене была прибита свежевыструганная полка невиданной мной до этого конструкции. На полке один к одному были поставлены три человеческих черепа, не откреплённые от позвоночников, свисающих через специально для этого сделанные в полке отверстия. Черепа были отполированы и обработаны чем-то вроде лака, и слабый свет, пробивавшийся сквозь щели в крыше сарая, давал тусклые блики на их поверхности. Похоже, что кто-то, как и наш доктор Мортимер, имел страсть к человеческим черепам.

Перекладина, к которой были подвешены тела, была закреплена на высоте примерно одиннадцати футов. Поскольку нигде рядом не было ни лестницы, ни какой-либо подставки, с помощью которой тела могли быть подняты на такую высоту, можно было предположить, что рост злодея превышал восемь футов. Учитывая мощное телосложение охотников, в особенности сэра Вальтера, тот, кто подвесил их под самой крышей, обладал не только огромным ростом, но и поистине чудовищной силой!

К горлу подступала тошнота, и я вышел из сарая, не в силах больше там находиться.

Осмотрев сарай, я стал исследовать странные следы, которыми был усеян грунт в сарае и вокруг него.  Сопоставив их глубину и площадь с глубиной и площадью моих следов, я выяснил, что вес того, кто поселился в сарае, примерно вдвое больше моего. Он весил около трёхсот фунтов! Длина его шага составляла почти полтора ярда, то есть вдвое больше, чем у человека моего роста. Неудивительно, Ватсон, что вас так удивила скорость его передвижения, когда вы наблюдали за ним. К тому же, он шёл тропой, которую хорошо знал, поскольку Вустер-Парк он навещал не раз.

Было ясно, что я имею дело с кем-то, кого мне вряд ли удалось бы одолеть, встреться я с ним лицом к лицу. Вернее сказать, у меня не было ни единого шанса в случае рукопашной схватки с этим Голиафом, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как смириться с ролью Давида.

За исключением необычных следов, найденных мной по пути на остров, другие такие следы вели по направлению к островам, расположенным недалеко от Вустер-Парка. Кстати, следы, оставленные нами ещё в прошлое посещение острова два года назад, кое-где отлично сохранились. И ваши, Лестрейд, и ваши, Ватсон.

Спрятавшись в развалинах недалеко от сарая, я прождал до самого вечера, надеясь увидеть того, кто поселился в нём. Но я не дождался. Уже смеркалось, когда я решил вернуться в свою пещеру и обдумать увиденное, получив достаточно информации к размышлению только начав свою работу.
 
В пещере я обнаружил ваше письмо, Ватсон. Ваша помощь была бесценна. Вы увидели его раньше меня, и это подготовило меня к встрече с ним. Я тут же написал ответ, который Картрайт должен был доставить в Вустер-Хаус назавтра не позднее чем в полдень.


Глядя в темноту, опустившуюся на болота, я курил трубку и думал о том, кто же это мог быть. Конечно, это был не Стэплтон. Но кто?


10

С первыми лучами солнца, ещё до прихода Картрайта, я отправился на остров и уже спустя час с небольшим снова оказался там. Со всей осторожностью я пробрался к сараю, и, глядя сквозь щели в стенах и прислушиваясь, убедился, что в нём никого нет. Со вчерашнего дня количество висящих на перекладине тел не увеличилось, но обглоданных костей пони стало больше. Значит, призрак, как вы назвали его в своём письме, Ватсон, здесь побывал.

Не найдя на острове ничего, чего бы я не увидел вчера, я пошёл по следам. Они хорошо просматривались в торфе и вывели меня на дорогу, которая вела к рудникам со стороны Вустер-Хауса. Эта дорога была на старых картах Дартмура. Хотя теперь это была не дорога, а тропа из плотных вековых наслоений торфа на ней. Кое-где, идя по ней, я уходил в болото почти по грудь. Там, где было неглубоко, разогнав тину вокруг себя шестом, я находил новые следы, и двигался дальше. Следы значительно ускоряли передвижение по тропе. Ведь если там, где ступаю я, не провалился некто весом в триста фунтов, то грунт выдержит и меня.

Прутиками и камышами я отмечал свой путь. Случайный взгляд, брошенный  на поверхность болота, не зацепился бы за них. Только я мог распознать в них указатели на тропу, скрывающуюся под тиной.

Я добрался до развилки, которая, как было указано на старинной карте, находилась поблизости  от отмеченного на ней дольмена. Наполовину затопленный, он поднимался над поверхностью болота передо мной. Но болота - не то место, где можно передвигаться по карте. Тем более, по карте двухвековой давности. Мне потребовалось время, чтобы нащупать развилку шестом. Для того, чтобы она была видна издали, я отметил её, воткнув рядом с ней несколько камышей, предварительно их распушив.

Сначала я пошёл по тропе, которая уходила вправо. Лишь иногда она выходила из тины. Следов же, которые я легко отыскивал ранее, на ней было мало. Он был здесь всего лишь однажды.

Вскоре я пришёл на почти полностью скрытый в трясине остров. На поверхности осталось только несколько поросших можжевельником пригорков. Развалины хижин и затопленная ржавая шахтная лебёдка возвышались над тиной. Кое-где ещё росли сосны с коричнево-красной корой, кое-где плавали серые мёртвые деревья. Исследовав этот небольшой остров, я понял, что дальше пути нет, и вернулся к развилке.

Я пошёл дальше по тропе, которая должна была привести меня к Вустер-Парку. Теперь я точно знал, что такая тропа есть.

Довольно долго я шёл в тумане. Часто останавливаясь, я вслушивался в болотные звуки, поверх которых, напоминая то гудение ветра, то рёв быка, раздавались крики выпи. До Вустер-Парка, как говорили мне карта и мои расчёты, оставалось не больше полумили. Мне стали приходить в голову мысли о том, что в случае встречи с ним, у меня нет ни малейшей возможности скрыться. Я остановился, раздумывая об этом, и как раз тогда за гудением выпи расслышал приближающиеся ко мне в тумане шаги.

Всё было так, как вы описали, Ватсон: размеренные всплески воды из-под ног того, кто, не видимый в тумане, шагает навстречу.


11

Уверенно шагая по болоту, он быстро приближался ко мне. Он был скрыт от меня туманом, но всплески от его шагов становились всё отчётливее и громче. Там, где стоял я, не было ни зарослей болотной растительности, ни возвышавшихся над болотами скал, за которыми я мог бы спрятаться. Я подумал о дольмене, встреченном мной по пути, но он мог оказаться для меня не укрытием, а ловушкой. И я понял, что пока не поздно, надо бежать на остров, где я только что побывал, и попытаться спрятаться там. Ничего другого мне не оставалось. И я побежал.

Тот, кто приближался ко мне, меня услышал. Рядом со мной заметался красный луч, прорезавший туман. Оглянувшись назад, я увидел, как луч высветил круг размером с гинею под моим правым плечом.

Добежав до развилки, я свернул. Конечно же, я не обманул его своим манёвром. Я по-прежнему слышал его шаги, хотя немного спустя они стихли. На мгновение меня посетила мысль, что его постигла участь Стэплтона - всё-таки, как говорили следы, этой тропой он пользовался всего лишь раз. Но потом позади меня будто бы ухнула пушка, и сноп огня с шипением ударил в воду рядом со мной.

Я бежал к руднику, а мой преследователь посылал мне вслед сгустки огня. Один из них ударил в лежащий передо мной в воде гнилой ствол дерева и разлетелся на тысячи искр. Дерево развалилось надвое. Для того, чтобы целиться, ему приходилось останавливаться, благодаря чему я и смог добежать до острова, прилагая все усилия, на которые только был способен.

Он перестал стрелять и снова стал настигать меня, когда я уже бежал по острову, надеясь спрятаться в развалинах рудника. И тут, когда я, сбегая с небольшого пригорка, хотел было перепрыгнуть на другой, находящийся от него в нескольких ярдах, я зацепился ногой за камень, который не был виден в камышах, и с размаху плюхнулся в трясину.

Будто стальные руки обхватили меня и потянули на дно. Мне удалось зацепиться гарпуном за уходящие в болото оголённые корни старого дерева, оказавшегося рядом. Я вытянул себя из грязи, в которую успел уйти с головой. Перевернувшись на спину и вжавшись в корни дерева, я успел сделать судорожный вдох, чтобы тут же задержать его надолго: было слышно, что он совсем близко.

Я смотрел на пригорок и, весь облепленный липкой грязью, ожидал его появления. Хватаясь за корни, я всё-таки надеялся каким-то образом выжить. Хотя, говоря начистоту, впервые в жизни, отчаявшись, я просто ожидал своей участи. Я обратился в слух. Из всех звуков остались только звуки приближающихся шагов и стук моего сердца.

И наконец, я смог увидеть того, кто меня преследовал. Я увидел не прозрачный силуэт, который видели вы, Ватсон. Всё-таки там, где были вы, нет той смеси тумана и болотных испарений, какая есть в самом сердце Гримпенской трясины. Туман конденсировался в капли на его прозрачной фигуре, и он был виден в свете, отражённом в них. Это было похоже на голограмму. Помните, Ватсон, мы присутствовали при эксперименте одного моего знакомого физика?

Своими очертаниями он напоминал римского легионера в латах. На его правом плече просматривалась небольшая пушка, двигавшаяся с чуть слышным механическим жужжанием. А красный луч двигался вместе с ней, являя собой своеобразный прицел пушки. Этим лучом он прощупывал мох, воду, тину вокруг меня. В какой-то момент луч пробежал и по мне. Я перестал дышать, и вдруг голографический "легионер" резко развернулся, и раздался выстрел, обративший в пепел водяную крысу, рыскавшую поблизости в камышах в поисках добычи. Он, верно, думал, что стрелял по мне.

Какое-то время он продолжал всматриваться в туман вокруг. Я не видел его глаз, но видел как он вращал своей прозрачной головой, синхронно движениям которой двигался луч прицела. Луч снова пробежал рядом со мной. Но вскоре "призрачный легионер" развернулся и пошёл прочь, растворившись в тумане. По всей видимости, он решил, что я сгинул в болоте.

Мне удалось спастись! Я улизнул от него как таракан, забившийся в щель, спасаясь от хлопающего рядом с ним тапка! Но почему он меня не увидел?

Я провёл рукой по лицу. Потом - по груди, животу: я весь был покрыт слоем болотной грязи. А водяная крыса, которую он испепелил - нет. Он видел меня до того, как я упал в трясину. Но Гримпенская трясина, чуть не поглотив меня, оказала мне услугу: благодаря ей, благодаря облепившей меня грязи, я стал невидим для него! 

И это в определённом смысле меняло нас ролями.


12

Выждав некоторое время, я собирался покинуть затопленный рудник. Концентрация болотного смрада здесь была предельной, чувствовалось лёгкое головокружение.  Опасаясь, что он схитрил и не ушёл, а только лишь спрятался где-то поблизости, я двигался медленно, производя как можно меньше шума, делая каждый шаг со всей возможной осторожностью. Но потом я увидел его и понял: видимо, он и в самом деле решил, что меня поглотила трясина.

Полулёжа, он отдыхал на излучине болота и любовался видом, который и в самом деле был достоин кисти самого изощрённого живописца. Всё вокруг было покрыто мельчайшими каплями, сиявшими отражённым солнечным светом, пробивавшимся сквозь туман. Сквозь прорехи в тине, накрывавшей тёмную гладь болота, было видно покрытое илом дно. Травы и камыши стояли прямо и густо. Тут и там на поверхности были разбросаны раскрывшиеся кувшинки. Из-за лягушачьего хора доносилось посвистывание невидимой птицы.

Ненадолго и я погрузился в созерцание тайной  болотной жизни, как вдруг наш прозрачный незнакомец стал отчётливо виден. Виден не в отражённом в покрывавших его каплях свете, и не в виде некоего зыбкого прозрачного силуэта. Он будто сбросил маскировку и отсвечивал тусклым металлическим блеском.

Пользуясь своей невидимостью, аккуратно ступая по мху, я обошёл его и наблюдал за ним с расстояния, не превышавшего тридцати ярдов. Он и в самом деле походил на человека, но, очевидно, им не был. Рост - около восьми футов. Мощные ноги, широкий торс, длинные руки с трёхпалыми когтистыми кистями, могучие плечи. Круглая голова, без носа, с как будто бы чересчур геометрически правильно очерченными глазными впадинами. Он был весь затянут в металл. Руки и ноги покрывала блестящая чешуя, что-то вроде кольчуги. Грудь, живот и плечи были закрыты панцирем.

Потрясённый увиденным, я буквально пожирал его глазами! Но я был совершенно поражён, когда он вдруг одним движением руки за пол-оборота скрутил, как скручивают набалдашник с трости, то, что я поначалу принял за его голову! Оказалось, что это был шлем, закрывавший лицо и шею, вроде тех, что носят пожарные, хотя и совсем другого фасона. Он набрал в него воды и вылил её себе на череп, видимо, будучи слишком разгорячённым погоней за мной.

И что это был за череп! Доктор Мортимер многое бы отдал, чтобы оказаться на моём месте. Помните, с каким энтузиазмом он изучал мой череп? А что бы он сказал, увидев то, что увидел я! Диковинный, вытянутый, лысый, он был обтянут кожей голубоватого цвета. В свете проглянувшего солнца теменная кость казалась декоративной крышкой, покрытой орнаментом. Череп обрамляли свисавшие по бокам иссиня-чёрные косицы.

Когда он, наслаждаясь пейзажем, осматривался по сторонам, я успел как следует разглядеть его лицо. Оно напоминало... И слово сразу не подберёшь. Казалось, что под бледно-розовым носовым провалом у него был не рот, а... Вот как уличная мокрица, перевёрнутая на спину, сучит всеми своими ножками, так же вокруг его ротового отверстия с шестью челюстями-жвалами постоянно двигались небольшие щупальца и клешни. Глубоко посаженные глаза светились жёлтым огнём.

Не меньше чем фокусом со свёрнутой головой, я был потрясён, когда услышал низкие утробные звуки. Он пытался подпевать невидимой птице! Хотя ему больше бы подошёл дуэт не с ней, а с выпью. Памятуя то, что я видел в сарае, наблюдать сию пасторальную картину было несколько не с руки. Должно быть, он сентиментален, подумал я. Сентиментальные люди часто бывают очень жестоки, что, очевидно, относилось и к этому чудовищу.

Птица, будто бы смущённая вторящим ей голосом, вопросительно свистнула и замолчала. Он же - продолжал петь.

Потом он встал, надел шлем, ткнул пальцем себе в плечо и снова стал невидим. Точнее, вновь превратился в еле уловимую зыбь в пространстве. Было слышно хлюпанье удаляющихся шагов. По той же тропе, по которой он гнался за мной, он уходил с острова.


13

Пробравшись через остров Стэплтона, на котором обосновался он, я вернулся в свою пещеру уже затемно. Я устал за прошедший день, голова раскалывалась от боли, вызванной болотными миазмами. Сняв свой костюм, покрытый коростой из засохшей болотной грязи, я сразу же уснул.


Каким-то образом необходимо было прервать цепь убийств, в которой Вустеры вряд ли были первыми жертвами. Ещё вечером, по пути в пещеру, я начал продумывать различные варианты плана действий на завтра. Естественно, не могло быть и речи о том, чтобы пленить этого исполина. Это было бы всё равно, что пленить дьявола.

В случае, если план оказался бы неудачным, мой череп мог пополнить его коллекцию. Но как я, Давид, мог победить этого Голиафа? Двадцать семь пуль сэра Вальтера не причинили ему никакого вреда, хотя я и заметил следы, которые они оставили на металле его панциря. Только если сама природа, сама Гримпенская трясина встала бы на мою сторону, я смог бы его одолеть.


На следующее утро, надев мой покрытый грязью костюм, делавший меня невидимым для него, я отправился на остров Стэплтона. Кое-где подновив мою маскировку и измазав грязью лицо, я посмотрел в болотную воду как в зеркало. Я был чернее негра!

Видимость в этот день была гораздо лучше. Не туман стоял над болотами, а всего лишь лёгкая дымка. Осторожно передвигаясь по острову, вслушиваясь в каждый шорох, я подошёл к сараю. Дверь в него на этот раз была подперта тяжёлым камнем. Должно быть, он что-то заподозрил. Камень мне удалось сдвинуть, только использовав в качестве рычага ржавый лом, который я нашёл поблизости. За исключением этого камня, всё здесь было как прежде, и я обрадовался, что не увидел новых черепов в его коллекции.

Сделав все необходимые приготовления недалеко от того места, где терялись следы Стэплтона, и где я сам чуть было не ушёл на дно, я, сколько мог, очистился от грязи и вернулся на остров. Я поджидал его, спрятавшись в зарослях кустарника и осматривая остров в бинокль.


Холмс выбил из трубки пепел, снова забил её своим крепчайшим табаком, раскурил её и продолжил.

- Наконец, в отдалении стало что-то просматриваться. Это выглядело настолько странно, что я не сразу понял, что это. По воздуху плыл свернувшийся калачиком маленький пони, а ниже, над самым болотом, плыла связка дров. Он возвращался с охоты. Не с той охоты, что приносила трофеи, которые он расставлял на своей полке.

В этот момент Холмс лукавым взглядом оглядел всех нас, жадно ловивших каждое его слово, и сказал:

- Ах, друзья мои! Как я рад, что ваши черепа находятся на их законных местах! - От этих слов лично у меня похолодело сердце и мурашки пробежали по спине. - Подозреваю, что вам столь крупно повезло только потому, что он не увидел в вас достойных его жертв. К тому же, я боялся увидеть висящим на перекладине под крышей сарая солдата из оцепления. Но, видимо, и они не представляли для него интереса. Братья Вустеры, аристократы, потомственные охотники - вот чьи черепа он счёл достойными его коллекции. Он был весьма разборчив!

Но вернёмся к событиям сегодняшнего дня.

Он подошёл к острову, и я увидел прозрачный силуэт его фигуры, на плечах которой покачивался совсем небольшой пони. Подойдя к сараю, он остановился у входа. Дверь не была подперта камнем. Он вошёл в сарай и исчез там ненадолго. Потом он закричал, выбежал из сарая и стал метаться вокруг, глядя себе под ноги. Он искал мои следы. Подняв с земли лом, он швырнул его далеко в болото

Я вышел из-за кустов, закричал и замахал руками. Он оглянулся, увидел меня, и я услышал ещё более разъярённый вопль. Убрав свою маскировку, снова ткнув себе пальцем в плечо, он двинулся в мою сторону. Я развернулся, бросил бинокль и побежал прочь по уже хорошо изученной мной тропе.

В этот раз он не посылал мне вслед красных лучей и сгустков огня. Думаю, он понял, что я - именно тот, кому удалось сбежать от него в прошлый раз, когда он решил, что я утонул. Тот, кто наведывался в сарай в его отсутствие. Разозлённый, он хотел расправиться со мной без всякого оружия, голыми руками.

Он нёсся за мной, сокращая свой путь за счёт прыжков там, где мне приходилось бежать по петляющей тропе. Между нами оставалось не больше сотни ярдов, когда я добежал до подготовленной мной засады.

Тут-то мне и пригодились уроки Хайрема Максима. Тогда они мне были нужны, чтобы лучше представлять то, что могло произойти с сэром Вальтером. Но тогда я не думал о том, что мне придётся стрелять из пулемёта здесь, на болотах. Я выкрал пулемёт при последнем посещении сарая, и, судя по тому крику, с которым чудовище выбежало из него, самое страшное оружие в истории человечества было для него не менее ценным трофеем, чем отполированные черепа и позвоночники.

Положив пальцы на гашетку, я наблюдал, как он приближался. В прыжках этого гиганта была особая грация. С разбега отталкиваясь одной ногой, он пролетал по семь-восемь ярдов. Казалось, сила тяготения оказывала на него, при всей его огромной массе, не такое уж большое влияние. Когда он делал очередной прыжок, оттолкнувшись от маленького пригорка с гранитной прожилкой, я нажал на гашетку. Он так и застыл в моей памяти: с распростёртыми в прыжке руками и ногами, столкнувшийся с потоком выпускаемых пулемётом пуль.

Искрясь, пули отскакивали от него в разные стороны. Только рядом с шеей, где шлем стыковался с панцирем, появился небольшой фонтанчик ядовито-зелёного цвета. Мне всё-таки удалось пустить ему кровь! Но именно напор почти двухсот пуль, выпущенных мной в течение не более чем четверти минуты, остановил его.

Я продолжал стрелять после того как он, немного не допрыгнув до тропы, оказался в болоте. Пятясь назад, сотрясаемый ударами пуль, балансируя длинными руками, он с каждой секундой всё больше увязал в трясине и уходил на дно под тяжестью собственного веса.

Барахтаясь в тине, он проваливался в трясину. Он крутил головой по сторонам, ища спасения, и ухватил своей огромной рукой плававший рядом с ним прутик. Наконец, издав полный отчаянья вопль, он полностью ушёл под воду. На поверхности недолго оставалась только одна сжимающаяся и разжимающаяся трёхпалая кисть. Подозреваю, что среди подобных ему существ может быть принята система жестов отличная от той, что принята у нас, но, всё же, это было очень похоже на жест прощания.

Опасаясь, что это ещё не конец, я сменил патронную ленту на горячем от стрельбы пулемёте и ожидал его появления где-нибудь поблизости. Только спустя некоторое время, которое снова проявило свою эластичность в те чрезвычайно растянувшиеся минуты, я осмелился подойти к месту, где болото его поглотило.

Из глубин трясины поднимались пузыри, медленно всплывавшие из-под вязкой жижи. Они становились всё крупнее и крупнее. Мне это показалось подозрительным, и я стал отступать назад по направлению к острову. А через пару мгновений, когда огромные пузыри стали разрываться с громкими хлопками, я уже бежал к острову со всех ног. Торф подо мной начал вибрировать и выгибаться вверх.

Путь до острова я успел запомнить наизусть, и потому бежал, не глядя под ноги и не обращая внимания на отметки вдоль тропы. Под ногами со всё усиливающимся дрожанием дыбился торф.

Позади меня вырвался наружу выгибавший торф пузырь. Раздался очень громкий хлопок. Как будто прямо за моей спиной прогремел гром. Всё вокруг осветилось ослепительным светом. Успев ещё раз оттолкнуться от торфа, я ступил на остров и, сделав несколько шагов, подхваченный ударившей мне в спину силой прыгнул в окно ближайшей ко мне развалины.

Развалина, в которую я впрыгнул, была без крыши, и падающие сверху вода, грязь, ил затопляли её, пока я лежал, вжавшись лицом в землю. Всё это так долго сыпалось сверху, что мне стоило усилий подняться на ноги, чтобы отдышаться. Яркого свечения над всё ещё колышущимся болотом больше не было. Постепенно разгоралась истерика лягушек.

Той тропы, по которой я пробирался на остров, больше не существовало. И я направился к вам, в Вустер-Парк. Это потребовало не так уж много времени, ведь большая часть пути была мне известна. А в конце этого пути я встретил вас, - закончил свой рассказ Холмс.


14

За время нашей поездки в Дартмур я позабыл о моём противостоянии предрассудкам, слухам и клевете, которое должно было увенчаться публикацией "Собаки Баскервилей". По приезде на столе в квартире на Бейкер-Стрит меня ожидало письмо из издательства. Письмо извещало меня о том, что повесть будет опубликована в октябрьских номерах "Стрэнда". После прочтения оно тут же стёрлось из моей памяти на несколько следующих дней. Эти дни были отданы новым запискам, которые я делал по свежим следам. Кроме того, вскоре последовала ещё одна, впрочем, весьма скоротечная, поездка в Дартмур.

Холмс же, казалось, покончил со всем, чем был занят последнюю неделю, ещё в кэбе, на пути из Вустер-Парка в Эксетер. Он безмятежно проспал чуть ли не двенадцать часов, тогда как я всю ночь просидел за нашим круглым столом при свете лампы. Мой разум пытался совладать со всем, что я увидел сам и услышал от Холмса.

Всю ночь я пил виски с содовой и курил. Я скурил почти все сигары, которые оставались в коробке. Несколько раз я проваливался в забытьё, из которого меня возвращала истлевшая до самого кончика и обжигавшая пальцы сигара. Встреча с "призраком", жуткие детали из рассказа Холмса, финал этой истории, который мне довелось наблюдать, сидя на окне своей комнаты в Вустер-Хаусе - всё это снова и снова проходило перед моим мысленным взором.

Незаметно я заснул в кресле. А разбудил меня Холмс, сидевший напротив, с другой стороны стола.

- Вы берёте с меня дурной пример, Ватсон. Признаться, мне до сих пор не доводилось видеть вас спящим в кресле, днём, при горящей лампе, рядом с грудой пепла на подносе. Вот придёт к нам посетитель, а визитную карточку его и подать не на чем. Хотя я не припомню, чтобы и я проспал так долго и завтракал в столь поздний час. Уже полдень, Ватсон.

Я почувствовал, что страшно голоден. С жадностью я принялся за завтрак, стоявший рядом со мной на столе, поглядывая на Холмса. Он погрузился в чтение газет и время от времени сообщал мне о происшествиях, имевших место в Лондоне, пока мы были в Дартмуре. Он пребывал в отличном настроении, и, казалось, начисто обо всём позабыл. Что это всё же не так, я понял по его замечанию о том, что отвратительная болотная грязь может навсегда въесться в его кожу, и чтобы этого не произошло, этим вечером нам непременно надо отправиться в турецкую баню.

Когда с завтраком было покончено, я раскурил сигару и собрался с мыслями.

- Холмс, всю ночь я безуспешно пытался найти ответ на единственный вопрос. Кто же это был?

- Охотник, Ватсон. Охотник, который охотился на охотников. А я охотился на него. И, пожалуй, это всё, что я могу ответить. На ваш следующий вопрос, откуда он взялся, я не смогу вам ответить ничего более определённого, чем это, - и он указал пальцем вверх.

Я последовал взглядом в указанном направлении и воззрился в потолок, чем вызвал добродушный смех моего друга.

- Либо он явился из преисподней, вход в которую находится в глубинах Гримпенской трясины, и куда он отправился с таким грохотом, вывернув болото наизнанку. Вот и всё, Ватсон. Это всё, что я могу вам сообщить. Я закрыл это дело.

- Но, Холмс! Неужели вы так и оставите эти вопросы без ответа? Неужели вы не видите, что вам и в самом деле приоткрылась некая прореха в мироздании, нечто такое, что способно дать материал для мыслительной работы лучших умов человечества?

- Дорогой друг, предоставлять материал для мыслительной работы лучших умов человечества не входит в мои задачи. Я ограничиваюсь тем, что даю материал для мыслительной работы себе.

И он ткнул пальцем себе в лоб.

- Кроме того, вы ведь помните, как ещё в самом начале нашего знакомства, когда вы удивились, что мне неизвестно, а точнее, безразлично, вертится ли Земля вокруг Солнца или же наоборот, я уподобил человеческий мозг маленькому пустому чердаку, который всяк обустраивает как хочет. Помните? Дурак натащит туда всякой рухляди, какая ему попадётся под руку, а для чего-то необходимого там попросту не останется места, или до него не докопаешься во всём этом хламе. Человек же толковый тщательно отбирает то, что он поместит на своём мозговом чердаке. Он возьмёт туда только то, что ему понадобится для работы. Зато инструментов этих будет множество, и все они будут размещены в образцовом порядке. Помните? Люди напрасно думают, что у этого чердака эластичные стены и растягивать их можно сколько угодно.

Я, пожалуй, помещу там статуэтку этого охотника в качестве трофея. И уверяю вас, это будет точная и изящная статуэтка. Он её заслуживает. Но это не будет идол, которому я отдам больше, чем уже отдал.

Могу представить ваш мыслительный зуд. Я пережил всё это в кэбе по пути в Эксетер. Сотни гипотез накатывались на меня, перетекали одна в другую. Честное слово, я боялся, что эта мысленная круговерть не остановится никогда. Потому что я никогда не встречался ни с чем подобным, ни с чем более непонятным, чем то, с чем столкнулся в этот раз в Дартмуре.

И знаете, к чему я пришёл? Для того, чтобы понять, кто он и откуда он взялся, мне необходимы кое-какие познания в астрономии. А помимо этого, передо мной возникало огромное количество вопросов из физики и химии. Мои познания в них весьма специальны, и если бы я задался целью получить ответы на эти вопросы, мне не оставалось бы ничего другого, как до конца дней своих заниматься этими науками. Да и то не уверен, что мне удалось бы объяснить себе всё, что я увидел.

Как, например, можно объяснить тот взрыв, который вы и сами наблюдали из окна Вустер-Хауса? Что это было? Самоуничтожение злодея? Но зачем? Он и так был бы спрятан на дне трясины более чем надёжно. Это был его переход в какое-то иное качество? В иной мир? А это свечение? Какова химия этого процесса? Откуда оно взялось? Вы когда-нибудь видели что-то подобное? Думаю, что никому из живших на Земле не доводилось видеть того, что видели мы с вами. Как и на чём он прибыл на нашу Землю, если он и вправду спустился с небес? Потом, как ему удавалась его потрясающая маскировка? Пожалуй, именно этот вопрос стоит того, чтобы подумать о нём как следует, ведь именно умение проникать взором за маскировку - основное качество сыщика. А почему он перестал видеть меня, когда я покрылся этой отвратительной, но оказавшейся спасительной грязью? Далее. Зачем ему нужны были его страшные трофеи? Полагаю, не только для того, чтобы тешить самолюбие. Возможно есть какая-то другая, более практическая причина.

Как видите, вопросов возникает множество. А ведь я только начал их задавать. Но пытаться ответить на них, пытаться получить какую-то цельную картину, объясняющую все увиденные мной и вами чудеса - это в данном случае и означало бы пойти в услужение божку, поставить ему алтарь на моём мозговом чердаке. Ничего подобного, Ватсон, я не допущу.

Всё-таки, если оставить только то, что относится к моей работе, то само по себе это дело яйца выеденного не стоит. Вы знаете, Ватсон, во всей Англии никто не умеет читать следы так, как могу я. Какими бы необычными они ни были. Но даже это умение мне не пришлось использовать в полной мере - следы были свежие и столь хорошо отпечатаны в торфе, что я почти не пользовался лупой. Тогда как на лесных тропах Вустер-Парка они незаметны. Почти незаметны. Поэтому Грегори, ещё слишком молодой и впечатлительный, обнаружив кровь на листьях папоротника, в дальнейшем искал уже только её, не особенно-то всматриваясь себе под ноги. Так что тут я не совершил ничего выдающегося. Что ещё? Знания, полученные от Хайрема Максима? Мои физические способности? Не кажется ли вам, что этого слишком мало для того, чтобы считать это дело удачей именно с точки зрения сыщика?

Самым важным здесь было увидеть. Увидеть и понять, с кем я имею дело. Понять в разумных пределах. Ну и, конечно, бесценной оказалась неожиданная помощь Гримпенской трясины, по случаю сообщившей мне, как могу маскироваться я. Хотя его маскировка - это всё-таки нечто в высшей степени изумительное!


За окном, Ватсон, - и он указал на окно за его спиной, - в дебрях Лондона, который вы, в целом, презираете, обитает множество существ, ставящих передо мной куда более сложные задачи. Среди них есть паразиты, прямо сейчас, сию минуту, плетущие свои гнусные сети. В эти сети попадают как те, кого принято считать сливками общества (как вы могли не раз убедиться сами, они часто прокисшие), так и те, кого принято считать солью земли. Честно говоря, Ватсон, для меня нет разницы. Само по себе изучение Лондона - вот моя страсть. Изучение же устройства мироздания я оставляю нашим достойнейшим британским учёным, тем многомудрым мужам, которым вовсе не надо покидать своих кабинетов и достаточно наблюдений за игрой  своих затейливых умов.


Таковы были слова Шерлока Холмса, моего благородного друга, которому не страшен сам дьявол.


- Окончательную же точку в этом деле я поставлю послезавтра. Для того, чтобы соблюсти формальности, осталось только разыскать в Вустер-Парке следы, которые провели меня через Гримпенскую трясину, да провести Лестрейда и Грегори на заброшенный рудник, чтобы они смогли забрать с собой то, что я там нашёл. Признаться, я ума не приложу, как они будут втискивать всё это в свои  формуляры и отчёты. Но, слава богу, это не моя забота. И всё же, представляю себе, как будут округляться глаза начальника лондонской полиции, когда он будет их читать.


***


Работая над этой повестью, я не раз обращался к Шерлоку Холмсу за всевозможными уточнениями и всякий раз поражался его редкостной памяти, в которой сохранились мельчайшие детали этой истории. Возможно, она дала ему какие-то новые рабочие инструменты, любовно размещённые им на его "мозговом чердаке". Но никогда больше сам он не изъявлял желания поговорить об этом "не стоящем выеденного яйца" деле.