Картина-мина

Я давно не испытывал подобных не то альтруистических, не то в основе, как и всё вокруг, эгоистических чувств... Давно — лет двадцать, со школы. Там я любил одну девушку, и мне было абсолютно неважно, где она, с кем, что делает и тому подобное — я просто плыл по жизни в эйфории счастья. С тех пор, как то несколько инфантильное и обреченное чувство ушло, а сам предмет любви после брака, родов и развода кардинально изменился прежде всего внешне (так, что стало даже без разницы, каков он сейчас внутри), я не испытывал подобного ни с кем. Все дальнейшие связи носили на себе оттенок какой-то заинтересованности, момент торга и поиск компромиссов. Бескорыстное светлое чувство, ничего не требующее для себя, было забыто на два десятка лет.
Я встречался и расставался с разными девушками на протяжении долгих лет, и наконец женился на милой красавице, что показалась лучшей на тот момент. Сразу оговорюсь, что по-своему люблю Скелину до сих пор, и не собираюсь прекращать с ней близкое общение. Но теперь львиная доля моего сердца отдана Мине... Впрочем, обо всем по порядку.

Когда некто дает тебе всё, о чем ты и не мечтал, будучи разделен более чем шестьюстами тридцатью четырьмя километрами, а ты лишь желаешь окружить исток куража и эйфории заботой, пусть даже на расстоянии — это лучшее, что может дать тебе жизнь.

Моя женитьба становилась лишь тенью былой страсти, трансформируясь алхимически в вечную теплую дружбу. Именно тогда питерская художница Мина (я ранее с ней общался — присылал фотки майолики Врубеля из Минска год назад, а в этом году — фотки его же «Демонов» из Третьяковской галереи) попросила меня найти ей для картины модель. Портрет девушки. Я скинул ей на выбор несколько фотографий жены.

Четвертого мая я занимался сексом с женой в последний раз. Выйдя от нее (жили мы не вместе) около одиннадцати вечера и зайдя «ВК», я увидел новую публикацию Мины — портрет моей супруги. Репостнув его куда было возможно, я скинул его и Скелине. Та была возмущена им. Пришлось удалять и чистить...
Но часовой механизм мины, заложенной в картине, уже был пущен в ход.

Шли дни. Началось карантинное лето. Супруга не хотела не только спать со мной, но даже видеться, ссылаясь на переживания за свою внешность после ряда косметических процедур, о чем она начинала говорить еще раньше. Отношения «ВКонтакте» были всё теми же, но теперь, без поддержки встреч оффлайн, творческого взаимодействия и утраты общих интересов, лишь на основе привычки и взаимной симпатии, они были больше похожи на сетевую дружбу. И всё намекало на то, что подобная ситуация никуда не денется. Супружеские отношения дали широкую трещину, похожую на гостеприимно распахнутое очко европейского гей-активиста. Брак стал выглядеть пародией на самого себя, но я не спешил уходить: идти было незачем, да и некуда...

И вот в один из дней напомнила о себе Мина! Она собиралась принять участие в московской выставке неформальных художников. Мы с арт-хаусным режиссером решили ее встретить и, так как первоначально она искала ночлег после приезда, «вписать» к нему. В итоге мы договорились о встрече ее поезда.

Накануне ее приезда я провел с ней очень приятную и душевную беседу по «ВК», которая естественным образом продолжилась после встречи на Ленинградском вокзале.

Выяснились схожие взгляды на многие вещи; схожий опыт чтения, мыслей о жизни и эстетических предпочтений. В итоге мы втроем погуляли, затем проводили Мину до хостела. К режиссеру она решила не ехать.
Ночью я долго не мог заснуть от непонятной эйфории, которой я, впрочем, сперва не придал особого значения.

На следующий день состоялась выставка. Само по себе мероприятие получилось очень ярким и запоминающимся, ну а поскольку в условиях карантина аналогов ему попросту не было — достаточно массовым. На выставку я пришел с восемнадцатилетней девушкой, с которой познакомился по дороге — помог ей найти мероприятие. Мина же была с почти столь же случайно встреченным парнем, с которым у нее в Питере что-то было — также художником, выставившим здесь одну из своих картин. Я подарил Мине свою книгу; мы гадали по ней, открывая названные наугад номера страниц и строчек. Спутник Мины озвучил страницу номер «88», строчку номер «14». Мина прочла: «ментальным и физическим здоровьем вымирающей русской нации». Я пытался снять видео, но, как выяснилось, не нажал на запись.
Все веселились и развлекались как могли. В конце концов художница, вошедшая в угар, поняла, что не успеет на свой автобус. К счастью, благодаря моему содействию мы смогли вовремя вернуть деньги за билет. К тому времени мы с Миной остались одни и решили пройтись по вечерней столице. Сталинская архитектура, сумеречные деревья, циклопические колонны и Москва-река. Мы укрылись в одном из спусков набережной. Зожник трепетно помогал петербургской арт-диве употребить некоторые не особо приветствуемые законодательством вещества, которые в тот раз случайно оказались у нее с собой (в целом она не любитель баловаться подобным). Это было мило и трогательно.
События завертелись: лишние, но искренние комплименты Мине от алкашей возле Курского вокзала, которых я отправил «идти куда шли»; ее очаровательная история о попытке работать курьером, когда она на нервах пинала подушку для беременных, которую везла клиентке, а раздававший листовки негр ей в этом помогал (товар потом таки приняли). Гипнотические видосики в московском метро по пути ко мне... Апофеоз — агрессивная бомжиха, феерично выступившая уже почти на выходе из нужной станции и посланная мной витиеватыми трехэтажными конструкциями. Мне было так весело, легко и приятно, словно там, на набережной, я всё выкурил сам...

Ночью, уже у меня, мы с Миной лежали каждый под своим одеялом. Я не смел тянуться к ней, хотя, конечно, соблазн был великий. Чтобы нечто не кончалось, оно никогда не должно начаться! Этот урок я усвоил от жизни. К тому же я искренне пытался не изменить жене. Я даже боялся, что она узнает мой туалет по фотке ножек Мины, которую та выложила, если случайно ее увидит!

Утром Мина уехала. То, что произошло потом, было абсолютной неожиданностью! Атомная мина замедленного действия взорвалась! Кто бы мог подумать, что во мне, в моей душе еще столько несожженного огня?! Глаза запылали им вновь, как на лучших старых фотоснимках. Внешне мне снова стали давать меньше тридцатника. Я стал заниматься совместным творчеством с художницей. Я стал творить, вдохновляясь ей и для нее. Моя спина стала прямее, взор, да и вообще костяк жизни — тверже, осмысленнее... Меньше времени стало уходить на ненужные вещи. Такая жизнь явилась внове, и ее я не хочу терять никогда. Это — жизнь на кураже!

Оказалось, что даже ее интерес к «нетрезвости» прекрасно вписывается в мою концепцию «Трезвого искусства»! Как сатанизм немыслим без христианства, а последнее без породившего его иудаизма, так и мое новаторское направление незамутненного творчества, можно сказать, паразитирует на битниках, на панках и на поколении «альтернативной» культуры девяностых и нулевых.

В ночь с пятнадцатого на семнадцатое июня, между волнами эпидемии ковида, незадолго до выставки интернет-художников «Самая худшая выставка», мне приснился стоящий прямо на проезжей части гигантский холодильник, затмевавший собой небо. Я не мог сосчитать количество его этажей, но я видел астрономическое число трупов, выезжавших из него на медицинских каталках. И все они ехали в не менее большой крематорий, стоявший напротив. Сгорая, они превращались в черный пепел, густым слоем покрывавший всё. Пепел проникал в мой рот, нос; пачкал тело и руки. Он изменял мое сознание навсегда. Наверное, теперь я так и буду жить в пепле ковида. Пепел ковида не стучит в мое сердце. Пепел ковида и есть мое сердце.

После без малого четырех лет в браке со Скелиной я развожусь. Отныне мое семейное положение: лайкать и комментировать записи Мины «ВКонтакте», ища новых возможностей взаимодействия и надеясь на встречу. И в таком туманном и шатком виде оно меня полностью устраивает. В нем я — это именно я, а не какой-то шаблон социума.