Ещё вчера была война. О детях войны

   Ещё вчера была война. Ещё не все отцы вернулись
 фронта к детям..   К лету 46-го года только к четверым   из 12-ти моих сверстников –малолеток  вернулись папы.  Другие всё ещё ожидали, наперекор  неизвестности и похоронкам.   Вернулся папа к Леночке Майстренко и уже работал, как и до войны,  полотёром.  Вернулся папа Олечки Мацко  с оторванными пальцами на правой руке,  и  снова начал работать  мастером по ремонту часов. Вернулся и отец Олечки № 2, профессор Горбатов, и снова возглавил один 
из одесских вузов.
.   
    Возвратился живым и невредимым мой папка
 Вася, сержант-пулемётчик, отстоявший в блокаду Ленинград.
 И вернулся к прежней работе  бухгалтером на судоремонтный завод
 им. Марти.  Долгое время  ещё он ходил  в  своей солдатской шинели,
 а когда на заводе получил тёплую  фуфайку,  мама из шинели пошила
 мне зимнее пальто.

   Думаю, что не столько из-за шинели все пацанята из нашей дворовой
 стайки  7-8-леток льнули к моему отцу.
 Просто дети отзывчивы на доброту и отвечают всегда взаимностью.
  Проходя после работы через двор, папа всегда то погладит по вихрам
  одного, то  похлопает 
 по плечам другого, то  лямку на штанах подтянет третьему.
  Я ужасно гордилась им, но и ревновала. Было
 такое, ревновала!  Особенно, когда  один из пацанов, заметив  первым возвращающегося с работы отца и крикнув мне: «Вон твой батя идёт!»,
 сам впереди меня бежал отцу навстречу.  УУ, я тогда готова была дружка
  поколотить!

       Мы не были ангелами. Мы умели драться, быстро бегать, ловко лазать по деревьям, не плакать из-за царапин и ушибленных коленок, но умели и дружить.  И все придерживались незыблемого правила: не выходить во двор с недоеденным пирожком или бутербродом!  Не потому, что кто-то мог отобрать его у тебя, а просто, чтоб не испортить настроения другим!
      
    Двор  имел вид большого прямоугольника, образованный четырьмя флигелями , один из которых был в то время развалкой.  Посреди двора – овальный  палисадник с двумя огромными каштанами времён графа Воронцова,  и кустами сирени в противоположных закруглениях овала. Был еще водопроводный кран,
 безотказная отрада наша летом и, конечно, дворовой
 туалет. А как же без него!  Не то, что сейчас!
    
      Двор был полностью изолирован от улицы.    В арке
главного корпуса  дома №23, были массивные  ворота, всегда  закрытые для машин    - а их то ни у кого и не было!
А в воротах для людей была узкая дверь, которая на ночь
обычно закрывалась. Пришёл после полуночи – звони
 дворнику и готовь рубчик,  и выслушай пару тёплых слов. 
 Если во двор заходил посторонний, дворничиха тётя  Витя , всегда с метлой  и в не зашнурованных мужских ботинках  44-ого размера времён румынской оккупации , своим недружелюбным басом устраивала незнакомцу форменный допрос с пристрастием, и у того сразу пропадало   желание искать в нашем дворе туалет!
      
   Нам, по сути, некого было опасаться во дворе.  Но два источника страха всё же присутствовали. Это, безусловно, сама дворничиха,  которая яростно  грозила  мальчишкам метлой, когда они  гоняли мяч вблизи  окошек её полуподвальной квартирки. Второй страх – это три великовозрастных  балбеса по лет 14-16, которые  водили в развалку своих одноклассниц,  а мы знали, зачем они туда их водят, и шушукались об этом. Но это тема для другого рассказа!. А третий страх  - это наркоман Изя.  Встреча с ним могла иметь  непредсказуемые последствия.
     Изя был не старым, лет тридцати с небольшим.  Но болезнь и страдания делали его похожим на старого угрюмого,  всегда злого человека.   В 1944 году, в боях под
 Одессой он потерял левую ногу и долго лежал в городском госпитале.  После войны, в конце 45-го года он со своей
 мамой получил комнату в коммуне на з-ем этаже  в нашем доме.. Ходил он с одним костылём и палкой, приколов к поясу пустую штанину.
      К этому времени (лето 46  г.)   он без болеутоляющих обойтись уже не мог. Мать , конечно, жалела его, но и  ругала, он  матерился в ответ. Окна во двор всегда детом открыты,  их крики были слышны во дворе . Девочки убегали в дальний конец двора, а пацаны  ржали там,  под окнами, повторяя выкрики Изи, пока  тётя Витя с метлой  ни прогоняла их.
 
     Очевидно, была какая-то причина тому, что Изя изредка
 спускался с третьего этажа и на весь день куда-то исчезал..
Но при этом, жалея нервы матери, он,  чтоб не у неё на глазах,  спустившись на первый этаж, кололся перед уходом под лестницей.   И там, как на зло, кто-нибудь из живущих в той парадной мальчишек, наталкивался на него. А затем с криком « Полундра, Изя идёт!» выскакивал во двор.

     И тогда Изю поджидали на выходе  несколько  горластых
хулиганистых мальчишек  ( не все были такими безжалостными!),    которые смеялись  и поддразнивали его. Изя, мрачный и отрешённый,  хромал мимо, к воротам, стараясь не обращать на них внимания..
 Иногда он  замахивался на них костылём или палкой. И пару раз случалось, что, потеряв равновесие, падал.
И тётя Витя, под окнами которой это происходило,
спешила  первой помочь ему подняться, приговаривая :
     - Сынок, пожалей себя,  не делай этого, ты ещё молодой…-   Они оба понимали, о чём её просьба…
 
   Она разгоняла  не умеющих ещё сострадать чужому горю пацанов,  ругала их «байстрюками»,  и  уходила,  вытирая глаза  передником.  Ребята расходились молча,  избегая смотреть друг другу в глаза. ( А Изя стал уединяться в  затемнённом  подъЕзде,  за растворенной дверью ворот.)
   
      Однажды я увязалась провожать  подружку Леночку  с
 бабушкой к остановке трамвая.  Тогда  1-ый номер, спустившись по Малому переулку делал остановку перед
поворотом на Гаванную, как раз напротив нашего дома.
      Провела – и бегом назад, в свой подъезд..  И там, перед распахнутой дверцей ворот сталкиваюсь нос к носу с Изей.
Он, видимо, как обычно перед выходом из дома, делал себе укол  в оставшуюся треть бедра прямо через штанину.  Шприц он ещё держал в руке,  или мне от страха так казалось?
     Мы стояли по обе стороны двери, не сводя глаз друг с друга . Кто-то из нас должен был пройти первым..
Меня страх сковал настолько,  что я ни туда, ни сюда сделать шаг не могла!.  И тут Изя, решив уступить  мне дорогу, неловко отшатнулся  назад, костыль выскользнул  у него из-под руки и на метра три отъехал в сторону. А Изя   не удержался за дверь  и  сполз на асфальт. 
Я стою, он сидит - и  оба молчим. Только глаза в глаза. И мне смотреть ему в глаза уже не так страшно, потому что  в них не было угрозы, а только досада. И мне даже показалось, что не я его боюсь, а он меня!   Наконец, он глазами мне показал на костыль.

      Я срываюсь с места, подхватываю костыль и подаю ему. И не ухожу, стою, дурёха, смотрю, с какими усилиями он старается подняться.   А помочь ему  было не в моих силах. И тут он рассердился, И  как-то выругался. Типа « Чего стоишь?!  Иди отсюда!»
 Меня, как ветром сдуло!  А дома никого!   Я не плакала, но зуб на зуб не попадал до вечера! 

      Пришла мама с работы. Утешала, кормила, отвлекала байками. Отец пришёл поздно, я была уже в постели.
Сквозь сон поняла, что обсуждают они мою встречу с Изей.
Что тихо говорила мама, я не слышала. Но папа сказал громче: « Ты не права, Маруся, не права!  Видел я На войне,
 как иной и на двух ногах устоять не мог.. . А Другой и на
 одной оставался героем.» Не ручаюсь, что именно эти слова отец произнёс, но что-то в таком духе.
    
    Изи через Год или два не стало.  Оказалось, что он и не Изя вовсе, а Изяслав.  И жена у него была. Не знала, что остался он в живых, ждала его.  А  он… нет,  не хочу даже  сейчас  ни осуждать , ни оправдывать его.  ТАМ  уже разобрались… А мы не в праве это делать.

        Не возьмусь я и обвинять и своих  однолеток-ребят.
Каждый из них, как мне помнится, был  не плохим мальчуганом, но собираясь стайкой,  они подчинялись  более старшему, хулиганистому заводиле.  Два таких было и в нашем дворе.  Одни - целый день во дворе, мать на работе, отец погиб.  А бабушка не у всех была!
     Но думаю, такие  уроки послевоенного детства  оставляли след в  душах дворовых ребят.   Те,  о которых
мне известно, стали достойными людьми. А главный
 хулиган двора много лет был главным врачом  клиники.