Кредит доверия

Наш небольшой геологоразведочный отряд уже третий месяц работает на месторождении известняков.  Вагон-дом, в котором мы живём, стоит на краю Тарасихи, Богом забытой деревни, где нет даже магазина.  И эта маленькая деревня из последних сил держит на своих хрупких женских плечах колхозную ферму.
  Каждое утро, в серых рассветных сумерках, мимо окон нашего вагончика, хрустя, словно капустным листом, мартовской обледенелой дорогой, проходят на ферму доярки.  И всякий раз, то забегая вперёд, то отвлекаясь в стороны по своим пёсьим делам, рядом с доярками следуют, гордо задрав кольца хвостов, местные собаки.  Первое время при встрече они облаивали нас, но постепенно привыкли и принимали за своих.  Тем более, что у крыльца вагончика они часто находили в специальной плошке, предназначенной для них, то остатки супа, то корочку хлеба.  Хозяева их, в наше тревожное время, видимо, не особенно баловали пищей, поэтому собаки вскоре подружились с нами.  Охотно позволяли гладить себя, а порой даже пытались заигрывать.
  Но вот однажды, а случилось это 17 марта 1991 года, в день самых странных, на мой взгляд, выборов.  В самом деле:  страна в которой родился, живёшь, и в сырой земле которой спят, пусть даже в безымянных могилах, все твои предки – это Мать.  И что ж, выходит, если она Мать, то её лишать родительских прав теперь, так что ли?  И что значит обновлённая?  А может Мать и в многострадальных морщинах времени дороже, чем молодая?  И как это понимать, если я проголосую «нет», то наш Союз превратится  что ли в Америку?
  Странных ещё и потому, что они, эти выборы, стоили денег и немалых.  Потратили бы их на ту же Тарасиху, на тысячи таких деревень, на прекрасных в своей скромности и непритязательности работающих в них людей.
  Итак, в этот вот день, на удивление по-весеннему солнечный и радостный, мы как обычно, собирались на буровую.  Но вдруг, наш буровой мастер Володя Ханов, удивил нас тем, что достал откуда-то из своих тайников, бутылку доброго жигулёвского пива.  Там и досталось-то всего по глоточку.  Так мы выпили, может быть, впервые, за здоровье Матери-страны, за здоровье России.
  Но дело не в том, за что мы выпили, а в том, что  хотя и по глоточку, но – выпили!  В этот день, как-то по особенному хорошо шла, ладилась наша работа.  Окремнённые слои известняков, сдерживающие проходку скважины, встречались реже.  Возвратились к вагончику, как всегда поздно, уже на закате.  Про пиво, которое выпили утром, естественно уже никто и не помнил.  Обычно к нашему возвращению деревенские собаки собирались у вагончика и ждали наших гостинцев.  У собак были имена, но мы их звали по-своему, согласно масти: Рыжий, Серый, Седой….
  И вот тут началось странное.  Собак не было.  Стоял один Серый – крупный, красивый пёс, и то поодаль, как-то особенно изучающее смотрел на нас, словно врач на больных.  Я поманил Серого, но напрасно.  Он лишь вяло повилял колечком хвоста, но не приблизился.  Тогда я вынес его любимое печенье и, протягивая руку, стал подходить к нему.  Серый резко увернулся от моей руки и отпрыгнул в сторону.  Я оставил печенье на снегу и отошел, наблюдая за псом.  Серый с опаской оглядываясь на меня, со второй попытки взял печенье и, зажмурив свои карие глаза от удовольствия, изгрыз его и проглотил.  Пока мы умывались и переодевались, исчез куда-то и Серый.  Это было тем более странно, что именно Серый в последнее время приладился ночевать на деревянном крыльце вагона.  В этот вечер к нашему дому на колёсах ни подошёл ни один четвероногий друг.  Мы не знали, на что подумать?  А про пиво позабыли.  И напрасно.  У собак очень тонкое чутьё.  Вот и получилось, один опьяняющий глоток, подорвал наш кредит доверия у собак.
  На следующий день, как назло, не заладилось с работой.  Замучили окремнённые прослои известняка.  Зубья коронок, изготовленные из особо твёрдых сплавов, истирались, словно хлебные сухари.  Платформа бурового станка на базе автомобиля-вездехода, тряслась, словно в лихорадке, но глубина скважины почти не прибавлялась.   Да ещё и погода не радовала.  Пасмурная, ветреная.  К тому же из дома уже две недели ни одной весточки.  Как там младший?  Что с ними?  Тоска какая-то напала, навалилась, хоть стреляйся.
  И друг вижу, как по чистому снежному полю, по насту, к нашей буровой бегут собаки.  Эти простые, безродные, но по-деревенски чистые и опрятные собачки.  А впереди – Серый.  Честное слово, то ли от порывистого ветра, то ли ещё отчего, но когда ко мне подошёл Серый и, глядя преданно в лицо, стал лизать мои руки, я прослезился. 
  И подумалось мне тогда:  вот сейчас, в эту минуту, когда Серый, своим горячим языком, слизывает с моих рук убийственную тоску, кто-то из такого же Серого шьёт, прокалывая острой иглой прочную шкуру, шапку.  Меньшие братья!  Самые преданные, самые доверчивые, больше всех на свете любящие нас.  Люди!  До чего мы докатились!  Опомнитесь!  Ведь кредит доверия, даже у самых преданных, не беспределен.