Неудачник

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – СТАНОВЛЕНИЕ

                ИСТОКИ

Геннадий Ермаков сидел у окна своего временного жилища в далёком северном посёлке. Тишину, казалось, можно было потрогать руками. Тихое и рассеянное сияние угасающего заката, словно печаль о чём-то не сбывшемся, тревожило его душу. Тьма проглатывала последний слабый солнечный луч, заливая всё кругом непроницаемой чернотой.
Редкие фонари на порядочном расстоянии друг от друга, слабо освещали заснеженную улицу. Немногочисленные пешеходы, молча, торопились куда-то. Всё вокруг выглядело мрачно, и отдавало чем-то нереальным.
Время от времени, рокоча гусеницами по укатанной дороге, проезжал мощный вездеход. И люди на его фоне казались Геннадию жалкими и беспомощными в этом царстве тьмы и холода.
Вот открылась дверь освещённого подъезда в доме напротив, и в него вошёл человек. Вскоре вспыхнул свет в окнах второго этажа. Человек пришёл домой в тёплую обжитую квартиру. Чувство безысходности охватило нечаянного свидетеля чужого благополучия, и он подумал:
- А где же мой дом? Для чего я живу?
Продолжая сидеть у окна, Геннадий задумался:
- Скоро уж тридцатник стукнет, а у меня ни кола, ни двора, ни семьи, ни детей. Как-то всё у меня боком выходит, невезуха сплошная, можно сказать - с самого рождения.
Гена рос нелюбимым ребёнком. Самыми яркими воспоминаниями его детства были безобразные скандалы его родителей с взаимными оскорблениями, дракой и битьём посуды. Всем было не до него. Отец, тиран, пил всегда, другим его сын и не помнил. Он орал жене:
- Была бы ты, корова, нормальной бабой, села бы вместе с мужем, да и выпила бы вместе с ним, а не орала бы на него, будто он виноват!! Кто сейчас не пьёт? Курица и та пьёт.
 Мать пыталась бороться, но потом сдалась, и стала пить вместе с мужем. Сначала, по чуть-чуть, чтобы отвязался, потом побольше – чтобы ему  меньше досталось, потом уже не могла обойтись без спиртного ни одного дня.
 На некоторое время в доме воцарился мир. Но, угождая мужу, – пьянствуя вместе с ним, она забыла, что в доме надо прибирать, мыть и стирать. Готовить она тоже перестала – она заботилась только о закуске. Забыла она и о том, что у неё сын подросток - полуголодный, издёрганный мальчишка, одетый кое-как, редко мытый и стриженый. Она стала равнодушной ко всему, кроме бутылки и собутыльника.
 Но, спустя полгода, скандалы возобновились. Жизнь у Генки стала совсем беспросветной. Когда он был поменьше, то плакал, забившись в уголок. Став старше, готов был избить их обоих. Теперь отец орал:
- Алкашка пропитая! Кому ты нужна? И щенок твой такой же никчёмный. Только с книжкой торчать! Умник нашёлся! Запомни, придурок, от козла не родится свинья!
- Козёл ты и есть! Да он же весь в тебя! Такой же белобрысый и пучеглазый, как и ты, рыба ты облезлая! Зря я от тебя, урода, родила! Теперь вместо одного урода – два. Хочешь – не хочешь – смотри и плачь. Да ещё и балбес такой же, как ты, даром, что книжки читает - в школу ходить – только позориться.
И пошла баталия! Их сын убегал на улицу и шатался по городу – друзей у него не было.
Генка был неуверенным в себе и жадным до ласки ребёнком. Единственной его отдушиной была его старенькая бабушка, которая жила в маленькой комнатушке барака на другом конце города. К ней он и убегал, когда было совсем уж невмоготу.
 Она жалела его, старалась его приласкать, подкармливала и изредка покупала ему конфеты. У бабушки было тихо и спокойно, и он точно знал, что бабушка его любит. Оставить его у себя она не могла – пенсия её была мизерной, да и возраст уже не тот. Генка умолял:
- Бабушка, забери меня к себе, я буду, есть только хлеб с водой, лишь бы с родителями не жить, я их ненавижу, а с тобой мне так хорошо.
Бабушка в ответ только тяжело вздыхала, вытирая слёзы.
 Была у него и ещё одна отдушина – книги. Особенно на исторические темы и фантастика. Он посвящал им всё свободное время – читал, спрятавшись от всех, – то у бабушки в бараке, то в сарае у дома родителей. Книги давали возможность хоть на время, окунуться в другую жизнь, забыв о превратностях его судьбы. Но в то время хорошие книги были в дефиците – в библиотеке читатели, за ними, записывались в очередь, а купить хорошую книгу можно было, только сдав 20 кг макулатуры. Ни денег, ни макулатуры у Генки не было. Зато жил у бабушки в бараке парень – обладатель нескольких интересных книг. Все его книги Генка перечитал не по одному разу. История была любимым его предметом.
 Так и жил он на два дома, пока бабушка была жива. Она умерла, когда Генка перешёл в 8 класс. Это был сильный удар по его психике, горе его было безмерным, – бабушка была единственным человеком, к которому он был привязан всей душой.
И тут случилась в его жизни ещё одна катастрофа. Спустя 9 дней после похорон бабушки, родители перепились, и отец, ударив мать ножом, которым она только что нарезала хлеб, убил её. Мать похоронили, отца посадили. Отца Генка больше не видел, да и не хотел видеть.

                ОТРОЧЕСТВО И ЮНОСТЬ

А его направили учиться в школу-интернат. В интернате Гена не прижился, и приравнивал время, прожитое в его стенах, к тюремному заключению. Этот парень совершенно не мог противостоять житейским невзгодам. И всегда искал виновных в своих неудачах.
Инстинкт говорил ему – не можешь за себя постоять – притаись, стань незаметным и наблюдай, учись жить. Но справиться с собой он не мог, и впадал в бешенство по малейшему поводу. Ярость его была безрассудна и неуправляема – он ненавидел всех без исключения и от всех ждал подвоха. Это была защитная реакция подростка. Зато теперь Генку задевать опасались.
Себя он тоже презирал. «Милая мамочка» внушила ему, что он урод и дурак, не достойный уважения. Однажды, внимательно посмотрев на себя в зеркало, он увидел узкое вытянутое лицо, которое напоминало лик мученика с иконы, на стене у бабушки. Блёклые тревожные глаза чуть навыкате, тонкие губы и прямой заострённый нос. Картину дополняли светлые тонкие волосы, сосульками спускавшиеся на шею, и торчащие в стороны, уши. Бедный мальчишка совсем замкнулся. Походка его была торопливой и неуверенной. Было видно, что натура эта нервная и неуравновешенная, способная на непредсказуемые поступки, что было не удивительно при его житейском опыте. Если Генка перехватывал взгляд, обращённый на него, он отводил глаза – ему казалось, что его бесцеремонно разглядывают, и это вызывало в нём протест.
 Он никогда не доверялся ни мужчине, ни женщине, и был один на белом свете.
В конце учебного года в интернат прибыл представитель с Челябинского тракторного завода – набрать учащихся для ПТУ по специальности «Тракторист широкого профиля». Учащихся этого ПТУ одевали, обували, кормили, предоставляли благоустроенное общежитие, учили – бесплатно, ещё и, выплачивая небольшую стипендию, и давали возможность жить в большом городе. Геннадию было всё равно где и на кого учиться, решающим было то, что он уедет навсегда из городка, где он пережил столько горя. Он согласился учиться на тракториста.
 Конечно, он мечтал стать историком, но понимал, что для этого надо было сначала окончить 10 классов, потом поступить в институт и окончить его. Для него это было непосильной ношей, ведь у него не было поддержки семьи.
 Да, судьба и впрямь бывает иногда жестока и неразумна, навязывая человеку чуждую ему по сути своей профессию, губя его природные задатки.
Училище Гена через 2 года успешно окончил, и работал на заводе ещё 1 год - до армии. Оказалось, что это были лучшие годы в его жизни. Он был сыт, одет, обут, спал в чистой постели. Ему повезло с мастером производственного обучения – Николай Иванович сумел создать в своей группе атмосферу дружбы, взаимопомощи. Он опирался на всё лучшее, что есть в каждом подростке, обделённом судьбой. Это был второй человек после бабушки, к которому  Гена прикипел душой. Впервые, он почувствовал себя равным среди сверстников, и учился со всем старанием. Его фото поместили на Доску почёта. Николай Иванович помог своим подопечным стать хорошими специалистами. Узнав, что Гена любит читать, он приносил ему книги. У парня впервые в жизни появился настоящий друг – Вадик Подаруев, с которым он дружил до самой армии. Родители Вадика погибли в авиакатастрофе, когда ему было уже 13 лет. Он пробыл в детском доме всего один год. Потом он попал в ПТУ. Они с Геной переписывались какое-то время, но не долго, жизнь каждый день подбрасывала им новые впечатления, и новые житейские задачи, которые им приходилось решать. Служба в армии требовала немало физических и душевных сил. Но дружбу эту они не забыли.
Служить Гену направили в Белорусский  город Борисов  в танковые войска. Проучившись 10 месяцев в учебном подразделении, Гена получил специальность механика - водителя танка Т-34, который прославился во время войны. Гена очень гордился этим. Трактор, а, теперь и танк, – это его конёк. В остальном же он оставался самим собой – у него была куча комплексов – неуверенность в себе, недоверие к окружающим. Ему казалось, что его не уважают, смотрят на него косо и так далее. Это мешало ему жить, но ничего с этим поделать было нельзя. Служить он пошёл в 1968 году. С этого года призыв в армию стал с 18 лет на 2 года.

                ВЗРОСЛЕНИЕ

 В 1970 году ему исполнилось 20 лет, и он не мог не интересоваться девушками. Однажды, будучи в увольнении, вместе с другими ребятами из их отделения, Гена познакомился с весёлой щебетухой и хохотушкой Витой. Она создавала вокруг себя атмосферу беззаботного веселья и радости. То, чего Гене, постоянно не хватало. Ему оставалось служить меньше полугода, родного  дома у него не было, да и ждать его из армии было некому, поэтому он решил жениться на этой девушке и остаться в Борисове. Вита приняла его предложение. У неё была комната в коммунальной квартире, там молодожёны и жили.
 Они прожили вместе пять лет. Гена был разочарован - то, что привлекало внимание в ту пору, когда Вита была его невестой, теперь раздражало постоянно. Это была не женщина, а беззаботный мотылёк. Ленивая и легкомысленная, Вита не хотела устраиваться на работу, заявляя, что она не затем выходила замуж, чтобы работать. Она не обременяла себя никакими домашними заботами, категорически не желала иметь детей, не считала своей обязанностью ухаживать за мужем. У него было ощущение, что он живёт в общежитии, в одной комнате с женщиной, которая редко бывает дома, изредка спит с ним в одной постели, и бездумно тратит его заработок. Соседи, наблюдая их житьё-бытьё, жалели его. Вертихвосткой  называли они Виту.
 Гена мечтал о настоящей семье, ему было уже 25 лет. Терпение его давно лопнуло, но он всё ещё надеялся, что Вита, повзрослев, изменится в лучшую сторону, он боялся снова остаться один, и начинать всё с начала.
 Поняв, что с Витой настоящей семьи не получится никогда, он, наконец, решился - собрал свой чемоданчик, оформил развод, и уехал в город, где родился. Гена не был там уже 11 лет. Он не собирался задерживаться в этом городе, а хотел только сходить на кладбище и положить цветы на могилку бабушки.
За эти годы Гена изменился - стал выше ростом, раздался в плечах – он возмужал. Его некрасивость теперь не бросалась в глаза, а взгляд стал твёрже и спокойнее. Но комплексы его никуда не ушли. Он считал себя неудачником, и был не далёк от истины. Ему свойственны были безволие и цинизм в отношении всего, что не касалось его лично. Любимой его поговоркой в тот период была: «Не с моим счастьем». Он предпочитал жить по инерции, с трудом решаясь на радикальные перемены в своей жизни.

                НЕОЖИДАННЫЕ   ВСТРЕЧИ

Поезд пришёл в городок, где Гена родился, рано утром. Он сразу отправился в барак, где долгое время жила его бабушка. Гена боялся, что барак снесли, но его опасения оказались напрасными – это жилище «временного проживания» до сих пор не пустовало, и стояло на прежнем месте.
 Был выходной день, и все жители этого убогого жилища ещё спали. Он огляделся, и увидел около одного из деревянных сараев лавочку. На неё он и сел, ожидая, что кто-нибудь выйдет из барака. Ждать пришлось не очень долго.
 Хлопнула дверь и во двор вышла странная личность в драной майке и приспущенных штанах. Всклоченные волосы,  красные глаза и здоровенный фингал под глазом – свидетельство вчерашней попойки, пополнились крепким сивушным запахом, когда мужик прошёл мимо, направляясь за сараи в туалет. Возвращаясь назад, он сипло спросил:
- Эй, мужик, ты чего тут сидишь, у моего сарая? Айда, выпьем!
- Я только сегодня приехал, не был здесь 11 лет. В этом бараке жила моя бабушка и умерла как раз 11 лет назад. Я тогда был пацаном. Не знаешь, кто-нибудь живёт здесь с того времени?
- Не, не знаю! Я тут всего два года живу – меня выселили из квартиры за большую задолженность, пропил я, короче, мамкину квартиру, а мне и тут хорошо. Пойдём, выпьем!
- Не пью я, и не курю.
- Ну и зря! Кто не курит и не пьёт – тот здоровеньким помрёт! – Хрипло захохотал мужик, и, махнув рукой, пошёл в барак, крикнув:
- Жди, может, кто ещё посс…ть захочет! У него и спросишь.
 Наконец, из барака вышел пожилой мужчина. Он подошёл к Геннадию, присмотрелся и воскликнул, всплеснув руками:
- Генка, ты что ли? Ну, надо же! Ты теперь совсем взрослый мужик! Подумать только, как время-то бежит! Я ведь тебя совсем пацаном помню, и бабушку твою хорошо помню. Ты откуда взялся-то? Вот уж кого не чаял увидеть!
Гена посмотрел на деда. На вид ему было лет 60. Его волосы отступили назад, к затылку, обнажая высокий, блестящий, шишковатый лоб. Седина светилась в его бороде, словно иней. На морщинистом лице с ярким румянцем выделялись голубые глаза. Дед приветливо улыбался, показывая три сохранившихся зуба. Невольно улыбнувшись в ответ, Гена ответил:
- Да вот, приехал, чтобы сходить на кладбище, проведать бабушку, да не помню, где её могилка. Вы не знаете? Не помню Ваше имя.
- Василием меня кличут. Как же, как же! Знаю и покажу. Ты наверно прямо с поезда. Пошли ко мне, чайку попьём да и пойдём потихоньку.
- Повезло мне. – Подумал Гена. Они с Василием пришли в шестиметровую комнатушку; такая же была и у бабушки.
- Вот в этой конуре мы и прожили с моей Шурой с сорок шестого года. Мы с ней во время войны окончили ремесленное и работали на заводе наравне с взрослыми, там и здоровье своё оставили, а заработали вот только эту нору.
- Тогда-то народ другой был, а теперь сюда всякую шушеру, да алкашей, высылают. Жить стало трудно, покоя не стало – пьянки, драки, шум да гам.
Они сели за стол. Василий нарезал батон, разлил чай:
- Не обессудь, Гена, ни масла, ни колбаски теперь не купишь. Ни хрена нет в магазинах, кильку в томате, и ту с полок смели. Так пустые полки и стоят. Анекдот такой сейчас ходит: ты, мол, что выбираешь – пить чай без сахара или помыть руки без мыла?
- Так я, дядя Вася не из-за границы приехал, так что в курсе. Расскажите про бабушку.
- Ты, сынок, лучше всех знаешь, какая у тебя была бабушка. Тяжёлую жизнь она прожила, поэтому и умерла рано – в 56 лет. Моя Шура дружила с ней, та ей и советом и делом помогала. А как похоронили твою бабушку, Шура моя через полгода померла от рака. – Василий помолчал.
- Похоронил я её, и остановилась жизнь моя в тот день, как она померла. Ушла в её могилку вся радость. Осталась только одна серость – день да ночь – сутки прочь. Ну, и стал я ходить на её могилку почти каждый день, как погода позволяла. А рядом-то могилка твоей бабушки Прасковьи. Никто к ней после похорон ни разу и не пришёл. Могилка осела, почти с землёй сравнялась, да и бурьяном заросла. Ну, я и стал ухаживать за двумя могилками. Холмик подправил, сорняки вырвал. С осени рябинку посадил, а Шуре своей – берёзку. Вкопал между ними лавочку, я ведь раньше-то плотником работал.  Сижу и разговариваю с ними, когда прихожу. – Он задумался.
- Кто его знает, куда человек девается после смерти? Одни говорят, что смерти нет, что душа бессмертная, другие – наоборот. Вот и думай, где, правда. А вдруг наши покойные видят и слышат нас, и знают про нас всё? Вот ты, Гена, видишь какой молодец! Не успел приехать, и сразу пришёл бабушку навестить, а Бог-то всё видит, и всё на заметку берёт. – Василий тяжело вздохнул:
- Ну, пошли, что ли, порадуем своих родных, а то заговорил я тебя.
Кладбище занимало уже немалую площадь. Сам Гена никогда не нашёл бы могилку. Рябинка с берёзкой за эти годы выросли и давали тень. На деревянном памятнике - прибита фанерная табличка, на которой масляной краской кривыми буквами было написано: «Прасковья Ермакова, умерла 10 июня 1964 г». Василий, смущённо оправдывался:
       - Сам написал, не обессудь, в грамоте-то я не шибко силён. И памятник я сработал.
       Гена промолчал. Василий, взглянув на него, понял, что тот едва сдерживает слёзы, и отошёл к могиле своей жены. Гена положил на могилу бабушки венок, который он купил у входа на кладбище. Больше сдерживаться у него не хватило сил. Он опустился на колени, склоняясь над могилкой, и заплакал горько и надрывно, как в детстве, когда искал у неё ласки и защиты:
       - Бабушка, прости меня, что я столько лет не вспоминал о тебе. Я ведь даже не знал твоего имени. Ничего не знал о твоей жизни, не знаю и сейчас. А ведь ты единственная, кого я любил в этой жизни, и теперь люблю. Я не смогу приходить к тебе, потому что не хочу жить в этом городе, я ненавижу всё, что было связано с ним. И завтра вечером я уеду, но я тебя никогда не забуду. Спасибо тебе, родная моя! Пусть земля будет тебе пухом, спи спокойно.
        Успокоившись, он встал, и присел на лавку рядом с Василием.
       - Дядя Вася, спасибо Вам от всего сердца, за то, что Вы сделали для нас с бабушкой.
       Они посидели ещё, потом зашли в церковь, поставили свечи за упокой души. Василий помолился, и они, не торопясь, пошли в барак. Ночевать Гена останется у него. Вечером, когда они сели ужинать, Гена достал четушку водки, кусок копчёной колбасы и хлеб – в Белоруссии с продуктами было получше. Хозяин сварил картошки, и  они с Василием помянули своих покойных. О родителях своих Гена вспоминать не хотел, и могилку матери искать не стал, – пусть её Бог простит, а он не может.
       - Не пьёшь водку-то, Гена?
       - Нет, дядя Вася. Мне эта водка всю жизнь поломала, родителей и детства лишила. Наследственность у меня плохая, так что пить мне - заказано. И курить не буду – отрава это.
       Они долго разговаривали, спать легли за полночь. Утром, поблагодарив Василия ещё раз, Гена снова сходил в церковь и на кладбище, и долго сидел у могилки, размышляя:
        - Для чего моя бабушка прожила такую беспросветную жизнь? И разве любая человеческая жизнь не лишена смысла, так же, как и моя собственная жизнь? Почему же радость жизни обходит меня стороной? Что я делаю не так? Семьи у меня как не было, так и нет, а мне уже 25. Годы летят, а у меня всё не так, как хотелось бы. Неужели я никогда не научусь жить, как люди добрые живут? Или буду я, как перекати-поле, по жизни под чужим ветром катиться? – Горько и мутно было у него на душе.
    Потом Гена пошёл прогуляться по городу. Он и узнавал его и не узнавал. Зашёл на рынок, чтобы попытаться купить чего-нибудь съедобного. Купил у частника литровую бутылку молока и сайку в хлебном ларьке. Отойдя в сторонку, он присел на пустой прилавок, и начал с аппетитом поглощать свой завтрак-обед. Он выпил уже пол-бутылки молока и съел почти всю сайку, когда к нему подошёл бомж – грязный, оборванный и вонючий, и, протянув немытую руку к бутылке молока, просипел:
         - А поделиться не желаешь, мил человек? – Потом, присмотревшись к Геннадию, воскликнул:
         - Сынок, Гена, никак это ты?! Я твой папа. Вот радость-то! Ну, теперь заживём! Небось, не бросишь родного отца? А я тебя искал, как из тюряги-то вышел, но тебя в городе не оказалось. А ты, вон какой, стал! Не зря я тебя столько лет кормил. Теперь ты меня корми, и водки не забудь прихватить, выпьем за встречу-то! Ну, пошли к тебе! А то переодеться не худо бы, да помыться.
         Ярость сдавила горло Геннадия, и бомж, взглянув на него, невольно попятился:
         - Папа, говоришь? Мразь ты, подзаборная, а не папа. Был я у тебя мамкин щенок, а теперь стал твой сынок! Вот, значит, куда привела тебя твоя разудалая жизнь? Уйди с дороги, пока я тебя не прибил, как бешеную собаку. Ты, фашист недобитый, сначала споил мою мать, а потом и вовсе убил. Кормил, говоришь? От твоей кормёжки я чуть ноги не протянул. Только бабушка меня и спасала. А, ты, сволочь, хоть раз был на могиле твоей матери? На, тебе молока, пей, алкаш проклятый! – И Гена выплеснул остаток молока в его  наглую морду. – Ты получил то, что и заслужил. А я тебя не знаю, и знать не хочу, тварь ты вонючая! – Гена повернулся и пошёл прочь. Руки и ноги его дрожали, в голове шумело, сердце бухало о грудную клетку, словно пытаясь выскочить. Ему хотелось кричать и плакать от боли и омерзения. Сухие рыдания сотрясали его тело:
       - Вот чью наследственность я ношу в себе! Как же мне жить дальше? Если у меня будут когда-нибудь дети, они ведь тоже могут стать такими же подонками.
 Он никак не мог успокоиться, шёл и шёл, не понимая, куда идёт, пряча глаза, от посторонних людей.
       Эта встреча потрясла его. Ему вдруг пришло понимание, что его мать не во всём была виновата, он готов был даже пожалеть её, и ему стало стыдно, что он не помянул её. Гена остановился, потом пошёл в церковь, купил свечу, поставил её за упокой души его матери. На душе стало легче. Вечером он уехал в Челябинск.

                НАСТАВНИК

Прямо с вокзала Гена отправился в училище, которое он окончил 8 лет назад. Николай Иванович сразу узнал его:
- Ну, здравствуй, здравствуй, Гена! Рад тебя видеть. Давай, рассказывай, как ты жил эти годы.
У Гены стало тепло на душе. Николай Иванович, его наставник, был для Гены непререкаемым авторитетом и советчиком. Он помог мальчишке впервые почувствовать себя равным среди сверстников, повысив его самооценку.
- Отслужил армию в Белорусском городе Борисове, став механиком-водителем танка Т-34. Там же женился. Но, прожив 5 лет, развёлся. Семьи не получилось. Я работал, она порхала по жизни, ни о чём не заботясь. Детей не хотела категорически. Теперь я снова в поиске семейного счастья. – Пошутил Гена – Только как его найти – не ведаю. Посмотришь на девчонок – бери любую и живи – все умницы, красавицы. Да и я теперь не урод. Не пью, не курю, профессия в руках. А нормальная семья никак не получается. Видно, во мне самом что-то не так, как Вы думаете? Вы меня знаете лучше всех. – Гена говорил с Николаем Ивановичем, как говорил бы с отцом.
- Понятие о нормальной семье у всех разное. Один хочет жену-хозяйку и кучу детей. Другой предпочитает духовное родство и слияние душ, а с детьми уж как получится. Третий хочет жить с женой, при этом, не пропускать ни одной юбки. И дети ему что есть, что нет – за них жена в ответе. Ну, и так далее. Тут советы бессильны. Вот ты, например,  о какой семье мечтаешь?
- Вы правы, Николай Иванович, наверно я законченный идеалист. У меня было печальное детство. Родители пьянствовали, скандалили. Я был заброшен. Если бы не бабушка, не знаю, что со мною сталось бы. Вот я и мечтаю найти жену-хозяйку, духовное родство с ней, верность в браке и детей, которые будут счастливы рядом с нами.
- Намерения у тебя хорошие, друг мой, и дай тебе Бог их осуществить, но такое счастье доступно далеко не всем супругам. Скажу больше – счастливые браки – редкость. Но и в таком браке не всегда бывает без сучка и задоринки. И таким супругам приходится преодолевать житейские невзгоды и препятствия. Но им помогает любовь, которая живёт с ними до конца их дней. Любовь и уважение друг к другу. Без этого никак. -  Николай Иванович задумался.
- Когда ты станешь старше, то, общаясь с людьми, ты поймёшь, что в реальной жизни существуют модели супружества, далёкие от твоего идеала. И, тем не менее, супруги живут вместе много лет, растят детей, и на развод, по разным причинам, решаются немногие.
 - Надо же! Как всё просто, а я и не подозревал, что существуют какие-то модели семейной жизни. Может, назовёте парочку для примера? – Улыбнулся Гена.
 -  Почему бы и нет? Я давно живу на свете, и с интересом наблюдаю жизнь вокруг. Я ведь не всегда работал в ПТУ. Я инженер по образованию, а по призванию учитель.
- У меня много разных знакомых. Ну, например, есть супруги, которые живут по необходимости, не желая делить деньги, имущество и жильё, включая дачу. Друг к другу они равнодушны, каждый живёт своею жизнью, правда, грешат тайком, пока возраст позволяет, не нарушая приличий. Дети в этой семье обеспечены всем, но растут равнодушными ко всему, что не касается их лично, и бездуховными. Они не способны любить никого, кроме себя самих. Женятся дети из таких семей строго по расчёту, какая уж тут любовь.
-  Есть и такие, которые вынуждены были жениться из-за беременности подруги. Чувства их давно угасли, а может, их и не было, и они, тихо ненавидя друг друга, живут, не желая расставаться с ребёнком, а потом и с двумя-тремя детьми. Детям в такой семье живётся несладко – их родители постоянно раздражены, недовольны друг другом, и не скрывают этого от детей.
 -  Или такие, где муж или жена, побегав в молодости налево, давно потеряли интерес к своей половине, но продолжают жить вместе, худо-бедно сохраняя видимость благополучия, потому, что уже не могут ничего изменить в своей жизни, в силу различных причин. Взаимное уважение в такой паре исключено. А их взрослые дети любят и папу, и маму, и жалеют обоих.
 -  Есть в моём арсенале наблюдений и такая пара, где лидер – умная и энергичная женщина. А рядом с ней – не уверенный в себе человек, не умеющий организовать свою жизнь, зато талантливый и глубоко порядочный. Его есть за что любить, а он не делает ни одного значительного шага без согласия жены. В этом тандеме возможна и любовь и дружба. И детям в такой семье интересно. Для тебя, это наиболее подходящий вариант, хотя ты другой, просто ты не жил в нормальной семье, и у тебя отсутствует опыт нормального семейного общения. Есть ещё множество моделей супружества, но хватит и тех, что я назвал. Это моё субъективное мнение, просто житейский опыт. Что не говори, а семья для человека – опора в жизни, якорь, привязывающий его к жизни. Семья – это не только супруги и их дети, а и другие родственники – близкие и не очень. Хорошо, что ты об этом задумываешься. И я желаю тебе, чтобы твои мечты сбылись. Что ни говори, а высшая справедливость, видимо, всё-таки существует.
Они продолжали разговор. Гена рассказал о поездке на родину. Потом Николай Иванович предложил:
      -Ты решил устроиться на наш тракторный завод? Это хорошо, там сейчас требуются опытные водители-обкатчики новой техники. Если хочешь, я тебя порекомендую. Пока ты пройдёшь медкомиссию, и получишь место в общежитии завода, поживи у нас. Сейчас каникулы, свободных мест полно. Здесь сейчас живут только дети из интерната, их кормят, так что ты, как наш выпускник, можешь к ним присоединиться, пока не получишь первую зарплату. Я договорюсь.
Лёжа на одной из свободных кроватей, Гена размышлял:
- Чёрт его знает, как это всё отличить в жизни. Заморочил мне голову этими моделями мой уважаемый учитель. На словах-то всё легко и просто, а в жизни – поди, разберись.
Любви Гена не знал ни к кому и никогда, только к бабушке, но это совсем другое дело.
Сон окутал его, как невесомое покрывало, он уснул крепко и без сновидений.

                В ПОИСКАХ ПЕРЕМЕН

На завод он устроился без проблем, и стал обкатывать трактора, выпущенные с конвейера. Если бы его спросили, нравится ли ему работа, он пожал бы плечами и ответил:
- Нравится, не нравится… Работа есть работа, не хуже других.
В общежитии завода, в комнате на двоих, он жил с парнем, 28 лет от роду, по имени Степан. Это был весёлый неунывающий парень, который не разучился ещё удивляться и восхищаться, если есть на то причина. У Степана было много приятелей, он всегда был в гуще событий, происходящих в стране, в городе, на заводе и в общежитии. Он был свой парень для всех, душа любой компании. Одним словом – прямая противоположность Геннадия.
Для него Стёпа был слишком шумным и беспокойным. К ним постоянно кто-то приходил – и ребята и девушки. Бывало, что в их комнате устраивались весёлые пирушки с танцами под радиолу. Тогда в комнату набивалось народу – яблоку негде упасть – танцевать выходили в коридор. Гене поневоле приходилось присутствовать на этих пирушках. Как-то он спросил соседа, когда они остались вдвоём:
- Стёпа, у тебя столько знакомых девчат, тебе уже 28 лет, что же ты не женишься?
- Не встретил я ещё, такую зазнобу, чтоб за ней - в огонь и в воду. Чтобы жить с ней душа в душу, а не лямку тянуть. Была у меня такая женщина, да жаль – замужем она.
- Вот тебе и балагур Стёпа, а у него, оказывается, камень на сердце от неразделённой любви. – Подумал Гена.
На Новогодний молодёжный бал они со Стёпой отправились в компании Стёпиных друзей. Они заняли три столика, и, когда кончилась торжественная часть и концерт самодеятельности, начались танцы и весёлые игры. Стёпа с друзьями сдвинули столики – так сделали и другие участники – и началось настоящее веселье. Неподалёку от их стола Гена заметил столик, где сидели одни девушки. Они ни с кем не объединились. Одна из них привлекла к себе внимание Гены тем, что она явно скучала на этом балу. Когда Гена подошёл пригласить её на танец, она оценивающе посмотрела на него, и только после этого встала.
- Как будто покупать меня собирается. – Недовольно подумал Гена. – Подумаешь, птица какая! С таким настроением и на празднике.
Она будто прочитала его мысли:
- Не обращайте внимания на мой невесёлый вид. Просто мне пришлось одной идти на этот праздник, а это, сами понимаете, не очень-то весело. А, Вы у нас на заводе недавно? Я Вас раньше не встречала.
- Да, я работаю здесь с 1 августа. Давайте, познакомимся. Меня зовут Геннадий Ермаков, а Вас?
- Элеонора Чеснокова. Я работаю экономистом уже 5 лет. Меня направили сюда после окончания института. Живу в общаге, но у меня отдельная комната. Обещают квартиру. Уже 5 лет обещают.
Танец кончился, и Гена проводил партнёршу на место. У него осталось какое-то неясное раздражение от этого знакомства. Но он одёрнул себя:
- Ну что у меня за характер! Первый раз вижу человека и уже всё не так. В этот  момент снова заиграла музыка, и объявили Белый танец. Элеонора пригласила его.
- Элеонора, у Вас красивое имя, но есть у него, наверно, и сокращённый вариант?
- Да, папа звал меня Норой, а мама Элей, я привыкла к обоим именам.
- Тогда зовите меня Геной, а я буду звать Вас Элей.
- Договорились. А Вы хорошо танцуете. А кем Вы работаете?
- Трактористом-обкатчиком, но могу работать и газо-электро-сварщиком.
Эля замолчала.
- Она разочарована. – Подумал Гена. Проводив её на место, он решил больше не приглашать Элеонору. Девчонок хватает. Когда начался следующий танец, он пригласил девушку, сидевшую за их столом. Она улыбнулась ему, и они закружились в танце. Он не стал смотреть, танцует ли Элеонора. Вечер шёл своим чередом – танцы перемежались весёлыми играми. Гена решил праздновать, не мороча себе голову. Он больше ни разу не взглянул на соседний столик. Но за 10 минут до Нового года Элеонора подошла к их столу, и, обращаясь ко всем сразу, попросила:
 - Ребята, а можно я вместе с вами встречу Новый год, а то я тут одна? – Все закричали:
 - Ну, конечно, Элеонора Александровна! Присаживайтесь к нам! Извините, что не пригласили Вас сразу! – Степан подхватил её стул и посадил на свободное место, поставив перед ней её тарелку, вилку и рюмку. Разлили шампанское, и, с криками «Ура!!!», встретили 1976 год.
  Когда начались танцы, Эля наклонилась к Геннадию и сказала:
  - Если я Вас чем-то обидела, простите меня, я не хотела Вас обидеть. Давайте, потанцуем.
  Отказаться было невозможно. Эля раскраснелась от танца и выпитого шампанского, и заметно похорошела. Она улыбнулась ему, и Гена улыбнулся в ответ.
  - А она ничего, симпатичная. Как же она за 5 лет не нашла себе пару? Может, принца ищет? Поглядим – увидим. Пока что она не вызывает во мне никаких чувств.
 Вечер закончился под утро, и все разбрелись по своим комнатам. Завтра будет воскресенье, и все радовались, что можно хорошо отоспаться.
Наутро, едва проснувшись, Гена вспомнил Элю. Он лежал, закрыв глаза, и думал:
- Сколько же ей лет? Лет пять училась, да 5 лет работает, итого – 27 лет. А если не сразу поступила, то и того больше. А мне 25. Понятно, годы поджимают, а жениха всё нет – одни работяги, вроде меня, остальные женаты…
- Почему я так себя настраиваю? Если следовать теории Николая Ивановича, то вот оно – то самое – умная, образованная, энергичная, симпатичная. Ишь, как она ловко мой каприз обошла – сама подошла и извинилась. Значит, понравился я ей. Сообщила, что квартиру обещают – замануха, да и только.
Он встал, и занялся обычными утренними заботами – умылся, побрился и т.д. И всё это время он думал о ней.
-  Все условия в наличии, что ещё надо? Правда голос у Элеоноры высокий и пронзительный, прямо ухо режет. Долго такой голос слушать утомительно – раздражает. Так это она пока говорит спокойно, а если ругаться будет, тогда вообще – караул. Но, может, привыкну? Какой-то я не от мира сего. Семейка моя и сейчас меня не отпускает. Не верю никому, неужели я так и не полюблю никого? А, Элеонора, в какой она семье выросла? Как это её родители не придумали такого имени, чтобы звать заодно? Видно, согласия между ними нет, не иначе. Но она не вертихвостка, это сразу видно, и работа у неё серьёзная, и уважают её, видимо. Это хорошо. И ведёт она себя скромно – в общаге всё на виду. Значит, прочь капризы, буду с ней общаться. Она-то, возможно, думает, что я работяга безграмотный. Но я не зря много читал, и об истории русского государства знаю больше многих. Да и речь у меня правильная.
  Короче, завязался у них роман. Хотя, и романом это не назовёшь. Ведь в основе  романа любовь, или, хотя бы, влечение. Но, пока, между ними ничего такого не было. Просто стали они встречаться.
  Куда зимой пойдёшь? На городской каток. Романтично кататься под музыку, взявшись за руки. Приняли участие в лыжном кроссе молодёжи их завода – не стремясь к рекорду, просто так, от скуки. Ходили в кино, в театр. Благо, жили они в одном общежитии.
 Время шло. Прошла зима, за ней весна. В то время незамужние девушки до свадьбы в постель не торопились. А Гена о свадьбе и не заговаривал. Не мог он с собой ничего поделать, и всё. Эля решила поторопить события,  и поговорить напрямую, пригласив Гену в свою комнату:
- Гена, может нам с тобой пора пожениться? Если мы поженимся, нам дадут отдельную квартиру. Мне, как молодому специалисту, и ты тоже на заводе работаешь, и на хорошем счету у начальства, я узнавала. Что ты на это скажешь?
-  Куда ты торопишься? Ведь мы совсем не знаем друг друга. Но если тебя не устраивают такие отношения, как сейчас, то я удерживать тебя не стану, я думаю, что и ты обо мне переживать не будешь. Мы с тобой, скорее, друзья – товарищи, чем влюблённая пара, ты согласна?
 - Вот, значит, как! Любви тебе хочется! Да есть ли она, эта самая любовь? Да и кому она нужна? Появится ребёнок, домашние заботы – не до любви будет, поверь мне! Ты нормальный парень, не пьёшь, не куришь, не лодырь. Внешность твоя тоже меня устраивает. Я, надеюсь, что и тебе не придётся за меня стыдиться. Этого для совместной жизни вполне достаточно. Так мне мама всегда говорила. – Элеонора взволнованно ходила по комнате, продолжая убеждать:
 - Родители папы и мамы дружили много лет, и они поженили их – своих детей. Ни о какой любви и речи не было, а они прожили всю жизнь, и сейчас живут вместе. - Элеонора посмотрела на него с лёгким презрением, и Гена перехватил этот взгляд.
 - Я подумаю над твоим предложением. – Ответил он и вышел из комнаты. Вернувшись в свою комнату, Гена оделся, и вышел на улицу. Настроение было хуже некуда, он шёл, размышляя:
 - Как она взяла быка за рога. Решительная и энергичная, ничего не скажешь. Вся инициатива будет от неё. Но мне такая командирша не по плечу. Мне всю мою жизнь не хватало ласки, доброты и тепла. А ей, видишь ли, этого не надо. Это, значит, только мешает жить. Ничего себе теория! Всё в ней есть, только доброты я в ней не заметил. Ласки и теплоты от неё тоже не дождёшься. Зря она поторопилась, может и привык бы к ней постепенно, а теперь всё встало на свои места. Не могу я на ней жениться. -  Так и шёл он, опустив голову, куда ноги несли. И вдруг услышал возглас:
 - Генка! Ермаков! Друг мой сердечный! Какими судьбами?
 - Вадька! Подаруев! Как я рад тебя видеть! Как давно мы с тобой не виделись!
 - Пошли ко мне, я тут недалеко живу. Я в булочную выскочил, и тебя увидел. – Они купили хлеба, и пошли к Вадиму. Войдя в подъезд, поднялись на третий этаж. Только открыли дверь в квартиру, как в прихожую выбежал мальчишка, лет трёх, и кинулся отцу на шею:
 - Мама, папа пришёл, и хлеба принёс. К нам дядя пришёл. – Пока друзья раздевались, к ним вышла и хозяйка, на ходу вытирая руки. За ней – девочка, лет пяти.
 - Здравствуйте, меня зовут Галя, проходите, сейчас ужинать будем.
 - Галинка, это мой старый друг Гена Ермаков, я тебе о нём рассказывал, как мы вместе с ним учились. А это, Гена, наши дети – Люба и Вовка. А ну, марш маме помогать! Пока мы с дядей Геной стулья расставим, у нас гость, значит, будем ужинать в зале. Люба принесла ложки и вилки,  и разложила их на столе. Вовка притащил тарелку с хлебом, потом салфетки в подставке. Из кухни доносились приятные запахи.
 Стол быстро накрыли, все расселись. Абажур над столом мягко рассеивал свет,  делая комнату уютной, а настроение умиротворённым.
       - Вот чего мне всегда не хватало. – Сразу подумал Гена – Теперь я точно знаю – ничего другого мне не надо. Он невольно позавидовал другу:
       - И где берут таких пригожих и домовитых жён? Почему же мне-то такие не попадаются? Мне достаются или вертихвостки, или сухие душой и телом, как прошлогодний сухарь.
         Обида на родителей глубоко засела в его сознании. Мать его была худощавой – он искал другой идеал – уютную, домашнюю, приветливую и добрую хозяюшку, пусть даже и не эталон красоты и стройности.
       После ужина Галя ушла укладывать детей спать, а друзья перешли на кухню. Вадим, надев фартук, быстро перемыл посуду, вытер кухонный стол. Гена с симпатией смотрел на своего давнего друга. В его поведении не было и намёка на неуверенность и сомнение. Он ставил перед собою цель, и достигал её. Вадик и в училище был лидером и опекал Генку.
       Они проговорили почти до утра.
       - Знаешь, Гена, я теперь работаю по вахте на севере. Дети подрастают. Скоро надо будет их учить, обеспечить всем необходимым, чтобы им жилось лучше, чем нам с тобой. Поехали со мной, мне как раз сменщик нужен. Заработаешь на квартиру, машину. Не век же ты в общаге жить будешь. Может, и судьбу свою там встретишь. На север люди отовсюду приезжают. Заработки хорошие, снабжение прекрасное, общежитие для вахтовиков благоустроенное. Но туда не обязательно ездить по вахте, можно жить и постоянно, чтобы не мотаться туда-сюда, пока холостой. Строят на севере очень много и жильё постоянным рабочим дают. Холодно – да. Север, одно слово. Добыча нефти и газа. Размах грандиозный. Отпуск 60 дней. Я недавно с вахты вернулся, через три недели поеду обратно, если решишь поехать со мной – пошлём телеграмму моему начальнику, что напарник нашёлся. Он кого попало - не берёт. А тебе здесь терять нечего.
Гена уснул на диване у Подаруевых. На дворе стоял конец июля 1976 года.

                НА СЕВЕРЕ

Убедил Вадим друга. Но Гена не забывал и своего наставника, Николая Ивановича. Тот, выслушав историю, как Гена встретился с Элеонорой, а потом с Вадимом, сказал:
- Вадик-то, какой молодец! Рад за него! Ведь он сирота, а натура сильная и самостоятельная. Он человек слова и дела. Хорошо, что вы снова встретились с ним. Такой друг почти как брат. Поехать на север и вжиться в те суровые условия – не каждому дано. Север – это проверка человека на прочность. А рядом с друзьями любое испытание пережить легче. Пиши мне, рад буду узнать, как складывается твоя жизнь, и готов всегда поддержать тебя, если потребуется. А Элеонора – что ж, значит, это не твоё. Объяснись с ней, не исчезай, молча. Найдётся и ей жених.
  Через две недели Гена уволился, распрощался с Элеонорой, и во второй половине августа друзья вылетели в Сургут Тюменской области. Гена устроился в ДРСУ – дорожное ремонтно-строительное управление. Такого специалиста в отделе кадров с руками готовы были оторвать – ещё бы – тракторист широкого профиля, да ещё и сварщик. И работать будет на постоянке.
  Один из многочисленных участков ДРСУ находился в небольшом посёлке Фёдоровка. Туда  Гену и направили. Участок этот обслуживал нефтяные скважины. Гена и Вадим работали трактористами – сварщиками. На их трактор был прикреплён мощный сварочный аппарат - САК. Перемещаясь от скважины к скважине, они, производили сварку по требованию. Поскольку Гена устроился на постоянную, а не вахтовую работу, ему, на первых порах, дали две комнатки в бараке с центральным отоплением, с горячей и холодной водой. Одна из комнат считалась кухней, потому, что там была установлена двух конфорочная электроплита. От прежних хозяев там остался подвесной шкафчик с кое-какой посудой, стол-тумбочка, маленький столик и две табуретки и миниатюрный холодильник «Уралец». В другой комнате стояла кровать с пружинным матрасом и старенький диван. Был там и шкаф для одежды, весьма преклонного возраста. Под окном – широкая обшарпанная тумбочка. Друзья сели на диван. Вадим спросил:
- Ну, как тебе твои личные хоромы? Я-то живу в общежитии, но могу пожить и с тобой, смены-то у нас разные. Вот на этом диванчике и обоснуюсь. Неплохо было бы на него матрас накинуть, чтобы не так пружины выпирали. Прежние хозяева благоустроенную квартирку получили, и решили этот хлам с собой не брать. Но нам он, как раз, кстати, мы люди не избалованные.
- Кто бы спорил! Вдвоём веселее. Хотя, конечно, гордость распирает – даже это убогое жильё – первое, отдельное, лично моё! Я его преобразую – кое-что заменю, телевизор на тумбочку поставлю, и заживём мы с тобой! Обои надо бы переклеить, на пол чего-нибудь постелить. Но это пока планы на будущее. Завтракать и ужинать, я думаю, будем дома, а обедать на КРСе, в столовой. Неплохо было бы занавески повесить на окна, но пока можно и газетки пристроить. Начальник участка сказал, что строится благоустроенный дом в Новой Фёдоровке, и он обещал мне там квартиру, если к тому времени я найду себе невесту. И смех и грех! Как будто это раз плюнуть. Хороших давно разобрали, а других самому не надо.
- Ну, ты духом-то не падай! Просто, хорошие-то, не высовываются, и себя не предлагают в открытую. А ты приглядывайся, и найдётся твоя половина. Как говорится – ничто так не окрыляет, как твёрдая почва под ногами – в прямом и переносном смысле. А нормальная семья и есть та самая твёрдая почва.
       - Ты вселяешь в меня надежду.
       - Делюсь личным опытом, а ты учись, студент!
Так и зажили два товарища. Конец августа на севере – преддверие зимы. Идут холодные дожди с ветром. Поехали друзья познакомить Гену с его будущей работой – каждый на своём тракторе.
На следующий день Гена приступил к работе. Он ехал на скважину № 5, хмуро глядя, на низкие мрачные тучи, похожие на измятую серую парусину. На небе не было ни просвета. Гена въехал в холодное царство тумана. Облачка этого тумана, похожие, на бесплотных призраков, бродили между тёмными от сырости стволами деревьев. Капли то и дело срывались с веток, и тяжело падали на землю, укрытую цветастым ковром опавшей листвы. Воздух был тяжёлым от воды. «А в Челябинске сейчас золотая осень», - загрустил Гена.
 Отработав смену, побывав ещё на двух скважинах, Гена возвращался на базу. Ветер разогнал тяжёлые тучи. На западе уже занимался закат. Гена осматривал места, по которым ехал. Земля эта была пустынна и уныла – бездонные болота, чахлая растительность на них, песок вместо почвы, даже в лесу. Гнус и комары. Да, не весело было у него на душе. Он уже сомневался – правильно ли поступил, приехав сюда.
 Он сказал об этом другу, когда они встретились на пересменке. Вадим успокоил:
- Ничего, привыкнешь и не станешь обращать внимание на такие мелочи. Север притягивает к себе, несмотря на эту суровую обстановку. Многие приезжают сюда только заработать на квартиру или машину, и остаются здесь до пенсии. Я вот тоже собираюсь перевезти сюда свою семью,  как только мне дадут квартиру в Сургуте, буду работать на постоянке и жить с семьёй. 
  В ближайший выходной Гена решил прогуляться по посёлку. Дожди, наконец-то, закончились, приближалась зима. Осенний воздух дышал ранним морозцем. Приятно было насладиться свежестью утра, похрустеть подёрнутой ранним ледком дорогой, полюбоваться стальной синевой безоблачного неба. Гена радовался возможности побыть одному, помолчать. Так, чтобы некому было вынуждать его отвечать на глупые вопросы, и слушать вздорную болтовню, или самому что-то рассказывать. Делиться мнением по вопросам, которые его совершенно не интересуют, выслушивать сплетни – в мужской компании они тоже не редкость, - в тесном и прокуренном вагончике для непродолжительного отдыха у скважины. Душой компании он не был никогда, да и не стремился к этому.
 С Вадимом они теперь почти не виделись, работая посменно, по 12 часов.  Неделю в день, другую - в ночь, сменяя друг друга. Они могли общаться только в выходные дни Гены.
  В Челябинске в сентябре ещё осень с «бабьим летом»,  на севере - это начало зимы. А в октябре - снег всё чаще покрывает землю, наметая сугробы, и грейдерам хватает работы по расчистке дорог. В начале сентября уже включили отопление, и хозяин квартирки в бараке понял, какая она тёплая. Вадик работал без выходных целый месяц – потом уезжал на месяц домой, у Гены было два выходных в неделю. И тогда он ходил в баню, парился от души, спал.
 Благоустройством своей «норки» он так и не занялся, всё откладывал на потом – то к 7 ноября, то к Новому году, то к лету. Говорят, что лень – это дефицит желаний. А у него после работы было всего два желания – поесть и выспаться. Зато он записался в городскую библиотеку и читал перед сном и в выходные дни. Телевизор купить он так и не собрался.
Зарплату выдавали раз в месяц. Гена, получив деньги, понял, что не зря кормит на севере комаров. Ему выдали и подъёмные. Он говорил Вадиму:
 - Вадик, зачем мне столько денег! У меня скромные запросы. Я не знаю, что делать с такими деньгами! Может и не стоило мне ехать на север? – Вадим рассмеялся:
- Я надеюсь, ты не собираешься жить монахом, а женишься, наконец? Вот тогда и найдётся человек, который хорошо знает, куда девать ваши деньги. - Уезжая домой, Вадим посоветовал сходить в сберкассу и положить деньги на сберкнижку, оставив себе только часть:
- Ты понял, как здесь деньги достаются. Когда женишься, и получишь квартиру, они тебе очень пригодятся, вот увидишь. Воспитание потомства тоже дело затратное, так что, готовься заранее.
 Жить по инерции ему нравилась больше всего, ничего не меняя в  этой самой жизни. Но пока у него получалось всё наоборот – судьба забрасывала его то в Борисов, то в Челябинск, теперь на север. Не получалась у него стабильность бытия.
-  Гонит меня жизнь, как сухой лист под чужим ветром. – Сокрушался Гена.
Работа даже по 12 часов, но с выходными, не слишком утомляла Гену, пока погода не показывала зубы, и не щёлкала ими в сильные морозы.
А, вот Вадиму было нелегко. К концу месяца он выматывался, и мечтал быстрее попасть к жене и детям. Но бывало и такое, что сменщик, который должен его сменить по окончании вахты по разным причинам не мог приехать, тогда приходилось работать за него, а потом снова месяц за себя. Итого 3 месяца кряду без выходных, если не считать по 2 выходных в месяц для бани и стирки. Ну, тогда его начальник выбивал в профкоме бесплатную семейную путёвку на курорт на 24 дня. И все оставались довольны. Но такой форс-мажор случался редко. И, слава Богу!
С первых дней работы Гену поразил размах работы на нефтяных скважинах. Он наблюдал, как буровики опускали трубы вглубь земли. Каждая стальная труба длиной 11 метров. Специальный агрегат захватывал трубу, разворачивал её вертикально, приспускал  на определённую глубину в скважину. К ней рабочие присоединяли следующую трубу, а автомат прикручивал её, с помощью конусной резьбы, к предыдущей трубе. Потом рабочий зажимал трубы фиксатором – таким манером прикручивают около 300! труб, одну за другой, потому, что глубина скважины может быть от 2800 до 3000 метров. Это трудно представить. Три километра вглубь земли! Внутри скважины давление чудовищной силы. Рабочие рассказывали, что однажды один «раздолбай» прозевал момент фиксации труб, и их стало выбивать из скважины. Трубы вылетали из неё, как спички, срывая резьбу. И тут уж «спасайся, кто может!». Но таких чудаков – единицы.
  Тяжёлая это, грязная и опасная работа. Зимой – на сильном морозе, в остальные сезоны –  весной и осенью – в сырости, а коротким жарким летом - под нашествием комаров и болотного гнуса – мошки. Приходится работать в накомарниках, и мазаться разными вонючими средствами. Но мошка – такая ушлая тварь, что пролезает и под резинку и под «молнию», и под заправленную в штаны рубаху, - в такие места, которые почесать прилюдно неудобно, а зуд от укуса мошки нестерпимый и долгосрочный. А, поскольку, мошки кусали всех без соблюдения субординации, чесались все, привычно не обременяя себя, правилами приличия. И смех, и грех, хотя страдальцам  бывает не до смеха – а что ещё остаётся! Шутки на эту тему не иссякают до наступления холодов.
 Возле скважин всё залито нефтью. Увидев, что рабочие курят у такой скважины, Гена испугался, что может возникнуть пожар. Но оказалось, что сырая нефть не горит от такого огонька, как спичка. Другое дело – газ! Гена видел на буровых такие гигантские факелы. Их видно за много километров от буровой.

                ЛЮБОВЬ

Обедал Гена в столовой на одном из участков КРС (капитальный ремонт скважин). Он давно приметил одну из двух поварих. Это была молодая, чернобровая, ясноглазая, приветливая особа. Небольшого роста, пышечка или сдобная булочка, но, очень подвижная и расторопная. Зовут Полиной. Он ничего не знал о ней, но очень хотел узнать, хотя бы, замужем она или нет.
Приезжая на обед, он невольно искал её взглядом, на неё приятно было смотреть. Почти 2 первых недели он ежедневно видел её, а потом появилась другая смена. Оказывается, на пищеблоке работало по 3 человека – два повара и кухонная работница, - две недели, плюс день на передачу продуктов. И смена менялась. Когда Полина появилась в столовой вновь, Гена невольно улыбнулся. Хороша была девчонка. Он проработал сентябрь, октябрь, ноябрь и  часть декабря. Приближался Новый год, а он всё не находил повода поговорить с Полиной. «Ну что за невезуха!», - сокрушался Гена. Как тут поговоришь – кругом народ, люди идут и идут. А ему ждать некогда – поел и за работу. Работа на нефтепромысле идёт круглые сутки, поэтому столовая работает с 6 утра до 10 вечера. Так что поварихам приходилось не сладко. Весь день на ногах. Они ведь и посуду, и инвентарь помогали мыть кухонной работнице, а та и помещение столовой и кухни мыла. Спать им приходилось совсем мало. Но… ленивые и слабые там не задерживались. Северную надбавку платят не зря.
Но, однажды, после дневной смены, Гена решил поужинать в столовой. Он устал, промёрз – на улице было -38. Дома, в бараке, его никто не ждал – Вадик уехал домой и Новый год встретит с семьёй. Войдя в столовую, он сразу нашёл глазами Полину, и на душе его потеплело. Рабочих в столовой было, на удивление мало. Подойдя к окну раздачи, он встретился глазами с Полиной. Она улыбнулась ему, он, невольно, улыбнулся в ответ.
- Здравствуйте, сосед!
- Сосед? – переспросил Гена.
- Ну, да – мы с Вами живём в одном бараке вот уже 4 месяца, только с разных сторон. Я даже знаю, как Вас зовут.
 - Я тоже. -  Потом смутился – получилось, что он тоже знает, как его самого зовут: - Вот дурак – подумал он, а вслух сказал:
 - То есть, я хотел сказать, что я тоже знаю, как Вас зовут.
       - Я смотрю, всё это время окна Ваши закрыты газетами. Могу оказать Вам помощь по-соседски, и сшить вам шторки. У меня есть швейная машинка. Только купите в свой выходной ткань, которая Вам понравится.
        - Я в этом совсем не разбираюсь. Может, Вы мне и в этом поможете?
        - Что с Вами делать? Придётся взять над Вами шефство. Моя смена до 2 января, потом я должна уехать домой, но я задержусь на день-два,  и мы всё устроим. Договорились? – спросила Полина с улыбкой. Он кивнул головой, и пошёл к столику, уступив место следующему голодающему.
        Гена разволновался. Сердце его трепыхалось, руки вспотели:
         - Надо же, соседка! 4 месяца живу с ней в одном бараке, болван, и не заметил такую милую девчонку! А, улыбка-то у неё, какая! Другой такой я и не встречал, так бы и смотрел, глаз бы не отводил. А какая приятная у неё полнота – пышечка. – Он не заметил, что выпил компот, потом съел второе. И, только потом, увидел, что на столе стоит суп и лежит хлеб.
          - Что это на меня нашло? – и торопливо съел хлеб с супом.
          Относя посуду к мойке, он глянул на кухню, но Полина была занята едоками, и на него больше не смотрела. Гена сел на трактор и поехал на базу. Разговор с Полиной не выходил у него из головы.
        -  Ничего особенного она не сказала, чего я так завёлся! А вдруг она замужем, а меня просто пожалела от нечего делать? Пока Вадик жил со мной, она ни с ним, ни со мной не заговорила, хотя наверняка знала, что мы живём в одной квартире. Почему? А! Ну да! Народу в столовой всегда много. Сегодня, как специально, - мало. Может из-за мороза? Так морозами здесь никого не удивишь. Мужики рассказывали, что в прошлый Новый год мороз навалился – минус 60. Железо стало хрупким, как сахар-рафинад. – Гена приехал в ДРСУ, поставил трактор, добежал до дома, окунувшись в приятное тепло. И мысли о Полине снова заполнили его мозг:
       - Что в ней такого, что я так растерялся, и начал мямлить, как подросток? - Через пару месяцев 27 стукнет. Старик. А ей на вид года 23-24 от силы. В самый раз. Вот так-так! Посмотрела мне прямо в глаза, и душу вынула. Вот тебе и толстушка. Всё стало не важно - только глаза, добрые и ласковые – материнские, как бывало, у бабушки, и улыбка, от которой глаз не оторвать. И голос приятный. – С тем и уснул наш влюблённый.
        Утром, перекусив, он посмотрел на календарь.
      - 31 декабря – суббота, 1 января – воскресенье. Как раз его выходные. Но тогда как же быть с Полиной, ведь она сможет побыть со мной только 3 и 4 января. Надо поменяться с подменным сварщиком и отработать за него 31 и 1. Сегодня и договорюсь. Тот обрадовался:
       - Хоть один Новый год буду свободен. 31-го обещают до - 42 мороза, значит, объявят актировку, все работать не будем, отработаешь мне 1 января, а я за тебя 3-го.
         31 декабря будет Новогодний вечер для работников КРС  в столовой. Туда приглашаются и сотрудники ДРСУ. Новогодний стол с шампанским накрывают за счёт профсоюза.
         До Нового года Гена приходил в столовую завтракать, обедать и ужинать. Больше они с Полиной не разговаривали, но, встречаясь глазами, оба смущённо улыбались. Они были рады видеть друг друга. Подсознательно, они оба жили ожиданием этих  мимолётных встреч.
        Наконец, наступило 31 декабря. Мороз в этот день достиг - 41 градуса, поэтому все работы были приостановлены. Собираясь на вечер, Гена внимательно посмотрел на себя в зеркало. Он теперь редко туда заглядывал – бриться ему было не надо. Он отпустил себе усы и бородку, и обнаружил, что всё это ему к лицу. Оно уже не казалось таким длинным, светлые брови стали более чёткими. Серые глаза, чуть навыкате, выглядели более выразительными. Светлые волосы стали гуще, чем в детстве, и, по моде тех лет, едва не доставали плеч. Гена себе понравился. Учитывая холодную погоду, он надел рубашку,  тёплый свитер тонкой вязки и чистые брюки, которые пришлось чистить сырой рукой, а потом, сложив их по стрелке, положить под матрас, вместо глажки – утюга у него пока не было. А самому пришлось поспать на диване, красота требует жертв. Унты он заменил на утеплённые сапожки, чтобы можно было танцевать, – в крытой  вахтовке ехать тепло.
        А на вечер поехали все, кроме дежурных и сторожей, несмотря на мороз, поэтому народа набралось много. Столы расставляли сами гости. На столы накрывали все вместе – повара и так забегались за день. Ну и подготовиться им самим к празднику тоже надо было.  Наконец, всё было готово, и  в 10 часов все расселись.
       Гена впервые увидел Полину без поварского колпака и белой спецовки, и сначала не узнал её. Тёмные густые волосы с современной стрижкой. Лицо, чуточку подкрашенное, стало ещё миловиднее. Её карие глаза сияли. Платье нарядное, как раз под глаза.
        Гена сразу усёк, как мужики поглядывают на Полину, но она, ни на кого не глядя, села за стол рядом с напарницей, гораздо старше неё по возрасту. Гена смотрел на Полину, не отводя глаз. Она тоже нашла его, улыбнулась, и кивнула ему. Между ними сразу установилась невидимая связь. Они  оба с нетерпением ждали начала танцев, чтобы приблизиться друг к другу. Но поняли, что это будет нескоро.
        Сначала начальник участка провёл целую политинформацию – в то время иначе было нельзя. Потом главный инженер подвёл итоги года, отметив передовиков. Потом профком собрался отчитаться, но тут со всех сторон зажужжали рабочие участка:
       - Есть предложение отчёт профкома отложить на другое время и проводить старый год. – Со всех сторон зашумели, захлопали в ладоши:
       - Правильное предложение! Давайте праздновать! Их не переслушаешь! Переливают из пустого в порожнее! Вот деятели! Живот уже подвело, хватит речей! – Председатель профкома, смущённо переглянулся с начальником участка, тот пожал плечами, и председатель сказал:
       -  Тогда давайте проводим старый год. - За столом сразу все оживились, зажурчало спиртное, застучали ложки и вилки. Послышались шутки и подначки. Весёлый и компанейский народ, эти северяне. Приятно было отдохнуть в праздничной обстановке, хоть и вдали от семьи.
        Проводив старый год, и плотно поужинав, народ пустился в пляс под гармошку. Потом баянист заиграл вальс, и Гена с Полиной поспешили навстречу. Они прильнули в танце с таким чувством, как будто знали друг друга давно, и встретились после долгого расставания. Приятная эйфория осенила эту пару, и они перестали замечать окружающих. Музыка смолкла, а они всё стояли, не в силах оторваться. Им дружно захлопали. Кто-то шутливо крикнул: «Горько!» - и они засмеялись вместе со всеми. Гена взял свой столовый прибор и сел рядом с Полиной. Так и встретили они 1977 год.
         Все участники праздника постепенно разъезжались по своим общежитиям. Многим из них завтра с утра на работу. Самые стойкие остались помочь собрать посуду на мойку, расставить столы и стулья по местам, подмести пол. Поварихам предстояло перемыть гору посуды и приготовить завтрак к 8 часам. Было уже 2 часа ночи нового года. В 2-30 за ними придёт последняя вахтовка. Гена остался помогать. Он носил мытую посуду на кухню, и ставил её в сушилку, а женщины всё перемыли и убрали отходы. К приезду машины все были готовы – спать осталось всего ничего – в 6-30 машина повезёт поварих в столовую. Гена шепнул:
       - Может, ко мне пойдём?
       - Не спеши, 3-го выходной. Осталось 2 дня. – Он понимал, как она устала, и жалел её.

                РАЗМОЛВКА
 
В новогоднюю ночь прошёл снег, и погода сразу потеплела до -38. Так что утром надо на работу за выходной 3 января. Гена проснулся с большим трудом, ему казалось, что он только закрыл глаза, как прозвенел будильник. Не открывая глаз, он нашарил свою одежду, оделся, и, привалившись к спинке дивана, замер, досыпая, пока не услышал сигнал вахтовки. Вскочив, он быстро влез в унты, натянул шапку-ушанку,  крытый плотной тканью овчинный полушубок, и выскочил к машине. Холодный ветер обжёг его лицо, сразу прогнав остатки сна, и прояснив сознание. Он подумал:
-  Полина-то встала ещё раньше и ей работать до 10 вечера, а мне только до 8. После работы помогу ей быстрее закончить уборку. – На сердце стало тепло. Геннадию  ещё не приходилось заботиться о ком-нибудь, это было новое для него чувство, и оно было приятным. Ниточка, которая протянулась между ним и Полиной становилась крепче и приобретала новый оттенок.
Завтракать было уже некогда, да и после вчерашнего застолья есть не хотелось. Взяв вёдра, Гена побежал в общагу, набрал горячей воды и залил в бак, для прогрева радиатора и топливной системы. Бак вмещал 40 литров. Так что пришлось бежать за горячей водой ещё раз. Сев в  застывший трактор, Гена подождал, когда он прогреется, завёл двигатель, и поехал к диспетчеру, чтобы взять заявки. Работа на скважинах в такой холод не оставляла возможности для посторонних мыслей.
Ледяной холод царил вокруг, холод, охватывающий саму душу, а не только лишь воздух. Вечная мерзлота, сковавшая землю на несколько километров вглубь, мороз и ветер над ней.
 Но краешком сознания Гена помнил, что будет обед, он поедет в столовую и увидит Полину. Эта мысль не грела тело, зато согревала душу и поднимала настроение.
К обеду температура повысилась до - 35 градусов, ветер стих, так что жить стало вполне терпимо. Наконец, пришло время обеда, и Гена помчался в столовую на предельной скорости. Живот его, настойчиво заворчав, доложил о своём стремлении наполниться пищей.
Едва войдя в помещение, он поймал взгляд Полины, и понял, что она ждала его.
Закончив смену, Гена поставил трактор у общаги, и побежал в столовую. Было уже 8-30 вечера. Он поужинал, сообщив Полине, что подождёт её.
- Не надо, Гена. Я едва стою на ногах, а завтра последнюю смену надо отработать. Я должна поспать. Извини и не обижайся. – Гена не стал настаивать, да и какое он имел право на это, но в душе его зашевелилось разочарование: он и забыл, что совсем недавно, сочувствовал ей, жалея. Мужской эгоизм заслонил все благие мысли:
- Разве я не устал, разве выспался перед сменой? Я ради неё отказался от законного выходного 1 января, чтобы 3-го побыть с ней. – Гена страдал недостатком терпения, свойственного неустойчивым натурам и детям. Однако обстоятельства вынуждали его сдерживать себя и приноравливаться к ним. Но не в этом случае.
Ночью Гена плохо спал, и утром, позавтракав, и завернув в газетку несколько бутербродов, решил на обед в столовую не ехать, а пообедать с буровиками на скважине. Он подумал:
- Чего ей зря глаза мозолить, заеду на ужин, подожду конца её смены, и договоримся на завтра. – Так Гена и сделал. Он не мог признаться себе, что таким образом хотел наказать Полину за вчерашний отказ.
 После смены он не особо торопился, а когда приехал в столовую, Полины там уже не было. Это ошеломило его – такого он не ожидал. Гена стоял с подносом у раздатки, и тупо смотрел на напарницу Полины. Потом выдавил из себя:
- А где же Полина? – Женщина посмотрела на него с укором:
- Так она уехала домой, ты же не пришёл ни на завтрак, ни на обед. Она все глаза проглядела. А потом подумала, что у тебя планы изменились. Тут как раз наша смена приехала, она отпросилась пораньше и уехала в Сургутский аэропорт.
 Есть такие вещи, которые нелегко принять. До его сознания не сразу дошёл смысл сказанного. У Геннадия опустились руки, и пропал аппетит. Он, молча, повернулся и вышел из столовой. Повариха Зина только головой покачала, подумав:
- Беда с этими влюблёнными. Та весь день, как на иголках стояла, а не дождалась его, и усвистала, как кошка ошпаренная. Хоть бы записку ему оставила. И этот тоже – где он весь день болтался? Все работают, да здесь ведь особый случай, нашёл бы время заскочить, а не испытывать её терпение. Вот и проморгал хорошую бабёнку. А она - гордая!

                ПОЛИНА

Она родилась в 1946 году. Её отец, Алексей Новиков, вернулся с войны в сорок пятом году инвалидом - с контузией и без обеих ног. Полина хорошо знала историю любви своих родителей.
Отец с мамой познакомились на выставке-ярмарке изделий народного промысла в 1940 году в Новгороде.  Алексей был художником, и приехал из Палеха, родины лаковой миниатюры. Ольга, портниха по специальности, в свободное время шила на кукол красивые наряды из обрезков ткани. Её куклы оказались самыми нарядными на выставке, да и сама она привлекала внимание.
 Он был весёлым заводным парнем, мастером Золотые руки. Она – миловидная блондинка с доброй улыбкой и ласковым взглядом голубых глаз. Они полюбили друг друга сразу и навсегда. В мае 1941 года они поженились - Алексей приехал к невесте, чтобы жить в Новгороде, и привёз с собой запас красок и лака, не желая расставаться с любимым делом.
 Вскоре началась война. Алексей ушёл на фронт, Ольгу эвакуировали в Тюмень. Она взяла с собой и краски мужа, уверенная, что после войны они ему пригодятся.
 Ольга разыскала мужа в госпитале города Боровичи Новгородской области, и сразу поехала за ним. Она уже знала, какое ранение он перенёс, и была готова ко всему, радуясь, что её любимый в этой страшной мясорубке, хоть и покалеченный, остался жив.
 К этому времени Алексей пролежал в госпитале почти 2 года. Осколками от снаряда ему обрезало одну ногу по колено, вторую лишило стопы. Он потерял много крови, да ещё был контужен. Не верилось, что он выживет. А он выжил.
 Увидев жену Олю, он расплакался, не веря своим глазам. Он был уверен, что, став инвалидом, никому не нужен, тем более что детей у них пока не было. И такое нередко случалось в те годы. Но их брак спасла взаимная любовь. Алексею сделали протез стопы, выдали костыли, документы, литер на проезд и сопровождение, и молодые отправились в Тюмень. Новгород был в оккупации с 1941 по 1944 годы, и был разрушен.
 Окрепнув на новом месте, отец занялся любимым делом – стал делать шкатулки из папье-маше и расписывать их по технологии Палеха. Мама, работая в швейной мастерской, в выходные шила наряды для кукол из обрезков тканей. Головки для кукол делал отец из папье-маше, набивая их сухими опилками. Продавали эти изделия на рынке родители Оли. В общем, выживали, как могли. В мае 1946 года родилась у них дочка Полина – всей семье на радость.
 Мама – спокойная, добрая и ласковая, и отец – порывистый, вспыльчивый и нетерпеливый – прекрасно дополняли друг друга. Полина выросла в любящей семье. Мама шила ей одежду всем на удивление. У неё были игрушки, которых ни у кого не было. Папа умел всё – был мастер на все руки, и очень любил свою дочь.
 Он умер от инсульта в 1958 году, когда Полине было 12 лет. А через 2 года друг за другом ушли из жизни и бабушка с дедушкой. Остались они вдвоём с мамой Олей в двух комнатушках коммунальной квартиры.
 Мама не находила себе места, часто плакала, тоскуя по мужу и родителям. Она стала безучастной ко всему. Даже Полина жила теперь, как бы сама по себе.
 Окончив 9 классов, шестнадцатилетняя Полина, в июне, поехала на слёт агитбригад художественной самодеятельности. Там она без памяти влюбилась в баяниста Славика - парня из другого города. Высокий белокурый, голубоглазый, Славик заполнил её сердечко до краёв. Забыв, все моральные принципы и ограничения того времени, Полина уступила обоюдному влечению. Расставались с любимым, клянясь в вечной любви, обещая встретиться и пожениться, как только ей исполнится 18 лет. Осенью Славику предстояло идти в армию. Он обещал писать как можно чаще, и оставил Полине  свой домашний адрес. Полина горько плакала, не представляя, как она будет жить без Славика, и, не подозревая, что все её слёзы ещё впереди.
 Ничего, из того, о чём они со Славиком договорились,  не случилось. Для парня это был лишь приятный эпизод, а, для Полины – потрясение. Когда она поняла, что беременна, она никак не могла поверить в это. Полина не знала, как сказать обо всём матери, она и так перенесла слишком много горя. Но токсикоз и головокружение скрыть не удалось. Полина жалобно плакала:
- Мамочка, я не знаю, как это случилось. Мы любим друг друга, но о ребёнке даже и не думали. Как же он получился, ведь мы его не хотели? Я не смогу жить без Славика, и знаю, что  больше не полюблю никого в жизни! Мы поженимся, как только  Славик узнает о ребёнке. – Полина написала письмо на адрес, который ей оставил Славик. Через 3 недели пришёл ответ, что такого адреса не существует. Это был удар. Безжалостный и циничный. Любимая всеми девочка, впервые столкнулась с подлостью, ощутив болезненное разочарование. Ей пришлось взрослеть гораздо быстрее, чем её сверстницам.
То, что случилось с Полиной, вернуло Ольгу к жизни. Она поняла, что жизнь продолжается, надо помогать дочери, и, что она сама, скоро станет бабушкой.
 Ольга успокоила дочку:
    - Ничего, доченька, не горюй. От судьбы не уйдёшь. Рожай своего ребёночка. Вырастим. Десятый класс окончишь в вечерней школе. Оно, может и к лучшему, что он не станет твоим мужем.  Стал бы бегать от тебя налево и направо. Когда повзрослеешь, ищи себе такого мужа, как твой отец.
  Полина и раньше любила свою маму, а теперь, ещё и благодарность переполняла её душу. В марте она родила здорового мальчика, дав ему имя Роман Алексеевич, взяв  как отчество, имя своего отца. Ромка был темноволосым, и похожим на маму, только яркие голубые глаза были отцовские. А в июне Полина сдала экзамены в вечерней школе за 10 класс. Ей было 17 лет. Мама спросила:
- Может, доченька, запишем Ромочку на меня, как сына, а ты будешь его сестрой? Чтобы не портить твою судьбу. Мне ведь ещё только 40 лет, вполне сойду за мать.
- Что ты, мама, это мой сын, и всегда будет моим, я с ним никогда не расстанусь.
- Ну, вот и хорошо, вот и правильно. Ребёнок – это радость. Он вырастет и скажет тебе спасибо.
Все заботы, по уходу за ребёнком, конечно, легли на бабушку. Полина только училась уходу за малышом, помогая маме.
- Мамочка, что бы я без тебя делала? – Целуя маму, говорила Полина.
- На то и мама. Хочешь называться бабушкой – надо это заслужить.
Маме и так нелегко было жить на одну зарплату, а тут ещё внук, надо было помогать ей. Полина поступила в ПТУ на годичные курсы поваров-кондитеров, и к 18 годам имела профессию. Она устроилась на работу в кафе-кулинарию, а мама стала шить на дому, присматривая за Ромкой. Жить стало веселее. Ромка уже начал ходить и говорить «мама» и «баба».
На парней Полина теперь не смотрела - не могла забыть предательство Славика. Она решила перестроить свою жизнь, поступив в институт культуры. Читать она любила всегда, и хотела посвятить книгам всю свою жизнь. Полина отправила документы в Московский институт культуры на информационно-библиотечный факультет и начала серьёзно готовиться к вступительным экзаменам.
Пролетело ещё пять лет. Пока Полина училась заочно, она работала в кафе-кулинарии. Ромка ходил в садик, мама вернулась в швейную мастерскую.
Окончив институт, Полина перешла работать в центральную библиотеку города. Знания, полученные в институте, она старалась использовать в работе с читателями – устраивала выставки, диспуты, экспозиции. Навела порядок на полках с книгами. Давала рекомендации читателям, учитывая их интересы. Одним словом, вызвала неудовольствие заведующей, которая расценила старания Полины, как подкоп под её авторитет. Их отношения стали портиться, и Полина получила ещё один жизненный урок: хочешь ладить с начальством – не беги впереди паровоза. Гордость её была задета, она была разочарована и подумывала уйти из библиотеки, но случай всё изменил.
К заведующей библиотекой обратился один учёный с просьбой порекомендовать ему толкового и знающего специалиста, чтобы он помог разобрать и привести в порядок его большую личную библиотеку  после ремонта в квартире. Заведующая такой шанс не упустила, и сплавила Полину к профессору, дав о ней самые лестные отзывы.
 Шёл 1972 год, Полине уже 26 лет, Ромке – 9, он учится в третьем классе. С некоторых пор он стал приставать к матери, чтобы она купила ему баян – он хотел научиться играть. Библиотечный оклад не позволял подобных затрат, а профессор, беседуя с Полиной, обещал платить почти вдвое больше, чем в библиотеке, и Полина согласилась поработать у него.
 Платон Ильич Никодимов, 48-летний вдовец, потомственный учёный-философ, занимал обширную квартиру. Он чурался навязчивой роскоши убранства дома. У него в доме было просто, удобно и комфортно. Жена его умерла 8 лет назад. Искать себе другую жену, у него не было ни времени, ни желания, поэтому его бытовые проблемы решала пожилая одинокая дальняя родственница по имени Феша. Это была женщина без возраста, неутомимая труженица, у которой даже в редкие минуты отдыха, руки самопроизвольно двигались в поисках какой-нибудь работы. Свободное время тревожило её. Она была похожа на маленькую, конопатую, серую мышку, в тёмном платье - которая стирала, убирала и готовила, ухитряясь оставаться незаметной.
Зато сам Платон Ильич был фигурой колоритной. Он был среднего роста, поджарый и крепкий. Его худощавое лицо с чёрными, как агат, глазами, притягивали взгляд – с непривычки вызывая оторопь. Улыбка на его лице казалась бы чем-то лишним. Тонкие губы и волевой подбородок, орлиный нос и проблески седины в чёрных волосах, зачёсанных назад, особенно на висках, делали его похожим на хищника или полководца. Но не тем, ни другим он не был. Он был известным учёным, автором трудов по философии, доктором наук.
 Под библиотеку была выделена целая комната, по периметру которой были встроены шкафы от пола до потолка. Книг было очень много. Платон Ильич, беседуя с Полиной, сообщил:
- Эти редкие книги собрали несколько поколений моих предков. Некоторым из книг нет цены. – Полина внимательно слушала его: - Вот только тревожит меня мысль – кому я передам всё это богатство. - Полине нечего было ответить на это замечание, и она промолчала.
Нелёгкая это была работа, но интересная. Она могла рассматривать книги, о которых слышала, когда училась, но никогда не видела. Это доставляло ей удовольствие.
Полине приходилось переносить тяжёлые фолианты, взбираясь на стремянку, помногу раз за день. Иногда к ней в комнату заходил хозяин, и, молча, наблюдал, как Полина споро работает, систематизируя книги по тематике. Попутно она составляла каталог книг и их местонахождение на полках пронумерованных шкафов, т.е. создавала картотеку, с помощью которой можно было быстро найти любую книгу. Платон Ильич был доволен. Он стал внимательнее присматриваться к Полине. Он видел, какая Полина ответственная, методичная и аккуратная.
     - Толковая девочка и довольно симпатичная. Не аристократка, конечно, но и не безграмотная плебейка – решил Платон Ильич про себя. Он решил узнать о ней больше. Краткое досье на Полину у него имелось – такие книги, абы кому, не доверишь. Но вот что у неё за душой – в досье не написано. Видимо, он начинал строить какие-то планы относительно Полины, но эти планы были туманны пока и для него самого.
      Иногда Полина приводила с собой Ромку. Он не любил оставаться дома один, и, с удовольствием наблюдая за работой мамы, рисовал на листочке, чтобы не мешать ей. Иногда прогуливался по квартире, когда хозяина не было дома. Полина предупреждала сына, чтобы он ничего не трогал руками. Но, однажды, он не утерпел.
       На столе в кабинете хозяина  Ромка увидел необычный чернильный прибор. Бронзовая собака, была, как живая. Она лежала на столе, и между её лап стояла хрустальная миска для собачьей еды. Собака высунула язык, предвкушая вкусный обед, но он был закрыт красивой бронзовой крышечкой с шишечкой. Ромке только недавно исполнилось 10 лет. Он засмотрелся на собаку, и решил ей помочь, открыв крышечку на миске. Крышечка не открывалась. Он не знал, что её надо было сначала повернуть. Ромка дёрнул крышечку посильней, прибор качнулся, и чернила пролились на стол. Ромка в ужасе помчался к матери. В это время пришёл хозяин, и всё понял. Глаза его стали жёсткими, как два чёрных камня. Он так строго посмотрел на Ромку, что тот сжался в комок. Феша всё убрала, Ромку больше в квартиру не приводили, и об этом случае постепенно забыли. Все, кроме Ромки.
Обедали они вместе, Феша очень хорошо готовила. Да и набор продуктов был не такой, как у них с мамой. Платону Ильичу было доступно многое, о чём они и мечтать не могли.
Полине понадобился целый год, чтобы разобрать все книги, и упорядочить их использование и хранение так, как её учили в институте. Деньги, которые она заработала у Платона Ильича дали ей возможность купить Ромке баян и отдать его в музыкальную школу. Учёный был очень доволен её работой, а она была благодарна ему.
Пришёл день, когда работа Полины была закончена. Платон Ильич выдал ей премию за хорошую работу, на которую Полина на другой же день купила цветной телевизор.
Встал вопрос, где ей работать дальше? За этот год она привыкла к нормальной зарплате. Место её в библиотеке было уже занято, но она о нём и не жалела. А пока стояло лето, и Ромка, перейдя в 4 класс, был на каникулах. Полина решила отдохнуть от трудов, и побыть с сыном. Она решила показать сыну Москву. Он был в восторге.
Прожив 10 лет, Ромка не был нигде, кроме пионерлагеря, в окрестностях Тюмени. Даже на поезде он ни разу не ездил. А тут сразу столько новых впечатлений!
 Прибыв в столицу, Полина с сыном остановилась у приятельницы, Татьяны, с которой вместе училась в институте. Татьяна старше подруги, её сыну, Саше,  уже 13 лет. Саша согласился покатать «малыша» на метро, сводить его в зоопарк, и угостить его самым вкусным мороженым. А подружки пока рванули по магазинам. Все были довольны по-своему.
Приехав домой, Ромка с восторгом рассказывал бабушке о поездке в Москву. У Саши имелся фотоаппарат, и он наснимал целую плёнку фото. Их отпечатали в специальном киоске. Полина купила фотоальбом – для семейной истории.
Всё было хорошо, но Ромке не хватало мужского общения. Он жил рядом с любящими женщинами, поэтому и характер у него был слишком мягким. Это мешало ему в школе и на улице среди сверстников, но пока ничего изменить не получалось. Чрезмерная любовь  ни для кого не бывает благотворной.
 Полине в мае исполнилось 27 лет. Пора было подумать об устройстве личной жизни. Но тут она обнаружила, что её сверстники ищут себе невест значительно моложе неё, а те, кто старше Полины – давно женаты. Вот и устрой себе личную жизнь.
- Ах, Славик, Славик! Поломал ты мою жизнь. – Горько сожалела Полина, но вернуть прошлое - никому не дано.
 Дымка времени затуманила события тех лет, да и что толку думать о прошлом, надо устраивать жизнь сейчас, и думать о будущем.
Полина искала работу, но пока ничего подходящего не наблюдалось, а денежки, утекали, как вода сквозь пальцы. Пока она помогала маме шить на дому. Но это были слёзы, а не заработок.
И тут, неожиданно, она получила телеграмму от Платона Ильича: «Прошу Вас завтра прийти к нам с Фешей в 19 часов. С уважением, Никодимов».
- Что бы это, могло быть? Может юбилей чей-нибудь? Тогда как я приду без подарка? Прошло лето, скоро Ромке в школу и в музыкалку, а работы нет. Может какую-нибудь работу хочет мне предложить? Хорошо бы! Но тогда почему он написал «к нам с Фешей»? Феша ни разу за весь год не села с  нами обедать. Что же это может быть? – Так, теряясь в догадках, Полина ехала к Никодимову.
Если Полина и вспоминала своего патрона, то только с благодарностью, что он дал ей возможность прикоснуться к шедеврам книжного мира. Ну, и за то, что с его помощью им с мамой удалось поправить их материальное положение.
Она подошла к двери квартиры за 5 минут до 19 часов. Когда ей открыли, она увидела в прихожей нарядно одетого Платона Ильича, и рядом с ним, смущённую Фешу.
- Здравствуйте, Полина! Чтобы Вы не терялись в догадках, скажу сразу: мы с Фешей так привязались к Вам за прошедший год, что подсознательно стали считать Вас членом нашей маленькой семьи. Вас так долго не было с нами, что мы соскучились, и решили пригласить Вас на ужин. Расскажите, как Вы провели лето, где теперь работаете? – А про себя подумал:
- Какая же она молодая! И как она похорошела, отдохнув от трудов. Рядом с ней я буду казаться стариком. Может, я зря всё это затеял? Ну, посмотрим, теперь уже поздно отступать.
Полина успокоилась – ясность положения вещей иногда уравновешивает настроение. За столом пошёл неспешный разговор. Феша потихоньку вернулась к себе на кухню. Она не привыкла  быть на равных с хозяином и его гостями. Её никто и не удерживал.
В конце рассказа Полина посетовала, что с работой у неё пока ничего не получается. Платон Ильич задумался, постукивая пальцами по столу. Потом предложил:
- А не перейти ли нам в кабинет, что-то кушать больше не хочется, а Вам?
- Согласна с Вами.
В кабинете он посадил Полину в кресло, а сам сел напротив. Помолчав, он заговорил:
- Полина, я хочу сказать Вам нечто важное, от  чего зависит моя дальнейшая судьба. То, что Вы сейчас услышите, будет неожиданным для Вас. – Он помолчал, словно набираясь сил, и тихо сказал: - Полина, выходите за меня замуж. Я знаю, Вы не любите меня, но я постараюсь заслужить Ваше доброе расположение и уважение ко мне. Вы, Ваши мама и сын не будете знать нужды, я обеспечу Вам интересную содержательную жизнь. Рома сможет учиться в лучшем ВУЗе страны. Одна только просьба к Вам будет у меня – родите мне ребёнка. Я старше Вас на 22 года, но 49 лет – далеко не старость. Вы мне подходите, но я не стану торопить Вас с решением. Обдумайте всё хорошо. Если Вы согласитесь, то развод в нашей среде и в нашей семье исключён. Это ударит по моему престижу. Если мы поженимся, то, как говорится, только смерть разлучит нас. А с Вашей работой я решу – посмотрю в нашем институте, что можно Вам, с Вашим талантом систематизировать, предложить.
Он наклонился к Полине, и взял её руки в свои. Руки у него были горячими, у неё - как ледышки. Полина, ошарашенная предложением руки и сердца, молчала. Мысли вихрем кружились в её голове. Она боялась поднять глаза, и встретить взгляд Платона Ильича.
- Платон Ильич, Вы такой знаменитый, светило науки, а я простая девчонка из коммуналки. Вы будете стыдиться меня в Вашем кругу. Вас с детства учили быть аристократом, а я дочка бедного инвалида и портнихи. Кто мог научить меня манерам? А Вы? Сможете ли стать отцом моему сыну?
- Манеры, Поленька, – не главное. Я ищу себе жену - добрую и порядочную женщину, мать моего будущего ребёнка. А быть для Ромы отцом я постараюсь.
- Это так неожиданно для меня. Простите, что я, от волнения, не могу сказать ничего толкового.  Дайте мне время подумать.
Платон Ильич улыбнулся:
- Это Вы меня простите, что я, не тратя время на ухаживания, сразу так серьёзно озадачил Вас. Но есть для меня одно смягчающее обстоятельство – Вы целый год провели в этих стенах, и частенько - у меня на глазах. Так что, у меня было время к Вам присмотреться. А когда Вы перестали к нам приходить, у меня возникло чувство, будто я потерял что-то важное и необходимое мне. Я стал скучать о Вас. Я спросил Фешу, вспоминает ли она Вас, она мне ответила, что хотела бы  видеть Вас в нашем доме. Так что думайте, но не слишком долго. Через неделю я уезжаю в Англию на симпозиум, потом в Японию. И вернусь только к 1 октября. К этому сроку постарайтесь принять решение, а я буду надеяться. Но, в том случае, если Вы не примете моё предложение, я надеюсь на Вашу скромность, и прошу никому из посторонних об этом не сообщать.
На этом они расстались. Домой Полина добралась, как во сне. Платон Ильич хотел проводить её до такси, но Полина отказалась – она хотела прогуляться одна, и привести свои мысли в порядок.
Чего она только не передумала, пока добиралась домой. Он годился ей в отцы, такой строгий, породистый, вращается в таких сферах. Она не могла представить себе, как она разденется при нём, как ляжет с ним в одну постель. Взяв её руки в свои, Платон Ильич не вызвал в ней никаких чувств, кроме смущения. И тут же она вспомнила, как таяла в объятьях Славика – отца её сына. И как она должна будет его называть? Платоша? Ну, ладно. Допустим, к этому можно привыкнуть, живут же другие и с алкашами, и с гуляками, и с дебоширами, а Платон Ильич достоин всяческого уважения. Но как к этому отнесётся Ромка? Голова её распухла от сомнений. Она решила посоветоваться с матерью.
 Мама была дома, Ромка уже спал. Они пошли на кухню, и Полина рассказала маме и о предложении руки и сердца, и о своих сомнениях. Мама задумалась, потом тихо сказала:
- Не знаю, доченька. Думай сама – тебе с ним жить. С одной стороны, лет тебе уже достаточно – девичья пора давно прошла, да и ребёнок у тебя – не каждому чужой нужен, все своего хотят. И сколько ты ещё будешь одна век куковать. Будешь всем обеспечена, забудешь, как до получки на трояк жить. И мы с Ромочкой возле тебя в достатке поживём. Кто знает, как лучше? Но вот, вспоминаю я твоего отца, и нашу с ним любовь. Привезла его домой безногого, контуженного – нервного, издёрганного, вспыльчивого. Столько крови потерял, столько боли вынес, прожил в госпитале так долго, насмотрелся и наслушался всякого. Совсем другим стал, не таким я его на фронт провожала. С этим нелегко смириться. – Ольга виновато улыбнулась:
 - А любовь наша не умерла. Как увидели мы друг друга в госпитале, так души наши и узнали нас, соприкоснулись снова, как прежде. Нелегко нам было, особенно на первых порах, пока ты не родилась. А как обнимет он меня, попросит прощения за обидные слова, сердце моё замрёт от счастья. Скажет: «Оленька, ты вся моя жизнь. Какая же ты у меня красавица, да умница. Прости меня, родная моя. Это не я кричу на тебя, а болезнь моя проклятая». А я уж давно простила – жалела я его и любила. Не представляю, как без любви лямку тянуть. Но сейчас другое время. Все стремятся жить лучше, чем наше поколение жило. А тут такая возможность! Другой такой не будет. Может выпал тебе счастливый билет?
Так они ни до чего и не договорились. Утром Ромка прибежал к маме в кровать, она его обняла и спросила:
- Сынок, а ты хочешь жить всегда у Платона Ильича? Он хочет быть твоим папой. Ты согласен?
- Не-а, не хочу. Я его боюсь. Он похож на злого волшебника из сказки. Лучше без папы жить, чем с ним.
- А ведь и правда, эти жгучие чёрные глаза, нос и тонкие губы – вот так Ромка! Верно подметил. Ну, нет, так нет! Вот всё и решили. Не жили хорошо, и привыкать не стоит. Не полезу я в золотую клетку. А на работу пока пойду в кафе или ресторан, а там видно будет.
На душе сразу стало легко. Полина написала Платону Ильичу письмо, в котором  сообщила, что принять предложение выйти за него замуж, не может. Больше она с ним не встретилась.
Зато встретила свою бывшую напарницу по работе в кафе – тётю Зину. Та обрадовалась Полине, как будто сестру встретила после разлуки. Затащила к себе в гости чайку попить и поговорить вволю.
- Ну, где ты сейчас обитаешь, Поля? Ты ведь в библиотеку уходила от нас?
- Было дело. А сейчас снова собираюсь к вам вернуться. Как там у вас, место для меня найдётся?
- Так я там теперь не работаю. На север я подалась, Полинка. Работаю поваром по вахте – 15 дней на севере, 15 дней – дома. Уже второй год так работаю у нефтяников. Моя напарница замуж вышла и уехала на Большую Землю, а мне теперь вторая повариха нужна. Поехали со мной, пока есть с кем на 2 недели сынишку оставлять. Туда сейчас народ валом валит. Отовсюду люди едут, может, и ты замуж выйдешь.  Вернёшься в наше кафе, и опять копейки будешь получать, а мальчишка подрастает, и сама ещё молодая. Летом с ним на море съездишь. Поехали, Поля. Не понравится – сюда тебе дорога не заказана, вернёшься назад.
- Как-то у меня последнее время жизнь галопом скачет. Не миновать мне, видно, радикальных перемен в жизни. А жить там есть где?
- Для жизни получишь комнату в благоустроенном бараке, да она уже и есть. Там сейчас живёт повариха, которая меня сменила, а следующие 15 дней ты будешь там жить. У меня там тоже комнатуха есть. Мне ещё 10 дней отдыхать, а потом полетим до Сургута. Дорогу оплачивает предприятие. Из Сургута нас доставят вахтовым автобусом прямо до места. Если надумаешь, приходи ко мне завтра. Я пошлю телеграмму, что нашла себе напарницу, которую хорошо знаю по работе. Пройдёшь комиссию, оформишься и в путь.
- Всё это звучит заманчиво, но уж больно всё гладко. Наверняка, за эти 15 дней все соки из нас выжмут.
- Так-то так. Работать придётся с 6 утра до 10 вечера без выходных. За это получаем два оклада, плюс сразу 70% надбавки, и каждый год к этому добавка ещё 10%. Через три года у тебя уже 3 оклада. Стоит за такие денежки потрудиться, как ты думаешь? Да возьми с собой рюкзак – с продуктами на севере очень хорошо. Я своим и тушонку, и сгущёнку, и рыбу, и ягоды привожу.
- Ясно дело – привыкнешь жить на такие деньги, потом попробуй пожить на другие. Замануха. Но попробовать можно. Лишь бы мама согласилась с Ромкой 15 дней в месяц воевать. Надо с ней посоветоваться.

                НА НОВОМ МЕСТЕ

Мама спорить и отговаривать не стала. Наоборот, поддержала Полину.
- Будешь, дочка больше зарабатывать, не придётся мне корпеть над шитьём. Глаза уже не те стали, да и поясница от сиденья болеть стала. Буду больше внимания внуку уделять. А потом ты приедешь, и будешь с нами. Может, и правда на море все вместе съездим. Кто из нас море-то хоть раз видел!? Поезжай и зарабатывай, пока молодая.
 Это был сентябрь 1973 года. 10 дней ушло на сборы – тётя Зина пришла к Полине, и подсказала, что надо брать с собой.
Почти три года проработала Полина до того, как встретила Гену. Трудно ей пришлось поначалу – скучала о своих близких. Очень уставала, пока не втянулась. А перед глазами – хороший пример – тётя Зина. Ей уже 50 лет, а работает наравне с Полиной. С кухонной работницей тоже повезло. Сложился у них сплочённый коллектив, а это большое дело при такой сумасшедшей нагрузке.
Первый год, приехав домой, дня три отсыпалась. Не успевала оглянуться, а уж опять на работу надо ехать. Ромка скучал, ждал её, не хотел отпускать снова. Но, постепенно, всё утряслось, и покатилось по накатанной колее. Жить стало значительно легче. У Ромки появился велосипед, фильмоскоп со слайдами, хороший фотоаппарат. В 1976 году он учился в 6 классе. От девчонок ему отбоя не было. Высокий, как отец, темноволосый, как мама, и голубоглазый. Картинка, а не парень, да ещё и на баяне играет – заслушаешься. Мама с бабушкой очень гордились им. Летом он ездил в Крым в пионерлагерь «Нефтяник». Лагерь находился на берегу Чёрного моря. Там все пионеры ходили в одинаковой форме, как в Артеке. Для Ромы наступили счастливые времена.
Мама Полины теперь шила для своей семьи на электрической машинке. Она удивлялась – что за чудо техники подарила ей дочь. И на море они с Полиной слетали, пока Рома был в лагере.
Всё бы хорошо, да время шло, а в личной жизни у Полины ничего не менялось. А ей в 1976 году было уже 30 лет.
И вот, однажды, тракторист Вадим Подаруев, привёл в столовую новенького, своего сменщика. Увидев его, Полина обомлела – как же он напоминал ей Славика! Такой же светловолосый, голубоглазый, высокий. Но, это было только первое впечатление. Гена оказался серьёзным, не пьющим, работящим парнем. И что самое главное – не женатым. Тётя Зина заметила:
        - Ты шибко-то губу не раскатывай. Они здесь все холостые. Может, он на троих деток алименты платит. Где его поселили?
       - Да в нашем бараке, только с другой стороны. Живёт вместе с Вадимом – они, оказывается, давние друзья. Завесили окна газетами, да так и живут.
       - А ты предложи свою помощь – по-соседски. Глядишь, и познакомишься.
         Но случая поговорить всё не было. Полина видела, что и Гена заметил её. Между ними протянулась невидимая ниточка. Пока тоненькая, но крепкая. Она поймала себя на том, что всегда с нетерпением ждёт, когда он приедет на обед. И он, войдя в столовую, первым делом, отыскивал Полину взглядом.
         Наконец, случай представился перед самым Новым годом. Сердечко её тревожно забилось. Она и ждала любви, и боялась её. Она теперь не наивная дурочка шестнадцати лет, взрослая женщина, мать тринадцатилетнего подростка. Полина любовалась внешностью своего избранника, но что она знала о нём? И как это узнать? Кругом народ, а сплетен в свой адрес, она не хотела. Решила поговорить с ним, когда закончится её вахта.
       А тут и Новый год подоспел. Полина волновалась, и не могла скрыть этого. Тётя Зина смеялась:
       - Никак наша недотрога влюбилась?
       - Ой, не знаю, тётя Зина. Тянется моё сердце к нему, но не знаю, к добру ли? Может, вот оно счастье – бери и пользуйся. Но никак не могу я в это поверить. Чувствую, что-то нам помешает.
       - Так что может помешать-то? Я у его дружка Вадика спрашивала, он подтвердил, мол, не женат и детей не имеет. Что ещё надо? И не пьющий он и не курящий – клад, а не мужик, по нонешним-то временам. Гляди – не упусти.
          Когда они встретились в танце, у неё так закружилась голова, что она вцепилась в Гену, боясь упасть, и почувствовала, что и его пробирает дрожь. Они двигались в танце машинально, прильнув, друг к другу, и не заметили, когда музыка закончилась. Гена сел рядом, и они наслаждались случайными прикосновениями рук, плеч, ног, каждый раз замирая, от разряда электричества, проскакивающего между ними. Обоюдное влечение сводило их с ума. Но, когда Гена предложил пойти к нему, Полина испугалась, что всё происходит слишком быстро, и отказалась, хотя Зина шепнула ей: «Иди, без тебя справимся».
        Гена пришёл за ней и на следующий вечер, но теперь ей не хотелось скомкать радость от встречи, а прочувствовать всё в выходной, никуда не торопясь. Полина ждала Гену в обед, чтобы договориться о встрече, но он не пришёл. Зато она случайно услышала разговор двух буровиков:
      - Ну что, Вася, заварили вам флянец?
      - Да. Хороший сварщик этот Гена. Молодой ещё, а такой мастеровитый.
      - А сколько ему?
      - 26 всего. Так что годам к 35 будет настоящим асом, и заберут его от нас газопровод варить.
        Мужики сели за стол, а Полина всё стояла, оглушённая. 26 лет! Он на 4 года моложе неё, а у неё ещё сын тринадцати лет. Вот это удар! Почему же ей раньше не пришло в голову спросить, сколько ему лет. Она почему-то считала, что ему не меньше 30-32 лет. В голове стучало:
       - Зачем я ему, мне скоро 31, да ещё с сыном-подростком. А ему будет только 27. Был бы Гена постарше – ещё, куда ни шло. А такому молодому – молодая жена нужна. А с чего я взяла, что ему вообще жена нужна? Это я сама решила, что нашла своё счастье, а он, может, только переспать и хотел, потому и настаивал, чтобы я к нему пошла. Какая же я дура! Навязалась ему с этими чёртовыми шторками. Какой же мужик откажется в такой ситуации? Жила здесь три года, любовника не завела, опасаясь сплетен и презрительного отношения жителей их рабочего участка. А тут, как с цепи сорвалась.
         В общем, сбежала она домой, ничего никому не объяснив, вызвав у Гены глубокое изумление.
        Домой Полина прикатила в полном раздрае. Что только она не передумала! Она уже сомневалась, правильно ли поступила, ничего не сказав Гене.
        - Что же я наделала? Обидела человека ни за что. Проще простого было встретиться и расставить всё по своим местам, а не бежать, сломя голову. Мама спросила:
        - Да что случилось-то, Поленька? На тебе лица нет! Давай, рассказывай, не томи!
        - Ничего не случилось, мама! Просто, я дура, набитая.
        И она коротко рассказала матери о Геннадии, объяснив ей, почему так поспешно уехала домой. Та, помолчав, посоветовала:
       - Сейчас у Ромочки каникулы. Он носится по ёлкам и горкам, и очень ждёт тебя. Сразу уезжать нельзя – он тебя не поймёт. Съезди с ним в Свердловск в снежный городок и парк ледяных скульптур, мы с ним по телевизору видели - надо его порадовать. Тебе на работу к 17 января. Вот и поезжай 14-го, рано утром, 15-го, будешь на месте, а у Гены, ты говоришь, как раз, два выходных будет. Вот всё и решите без посторонних глаз и ушей. Так-то лучше, чем думать за него. А шторки мы ему сошьём, у вас ведь одинаковые окна.
        Полина обняла свою маму, ощутив, какой камень она сняла с её души.
        Побывав с Ромкой в Свердловске, Полина осчастливила его. Глядя на него, она думала:
        - Скоро ему 14 лет, а он всё ещё ребёнок. Залюбили мы его, с мамой.
        Самой Полине больше всего понравились ледяные скульптуры. Глыбы льда, как горный хрусталь, переливаясь и просвечивая насквозь, под лучами скупого зимнего солнца днём, и вечерней подсветки, завораживали взгляд. Обработанные резцом скульптора, подчинившись его воле и воображению, они стали произведениями искусства. Рядом с ними всегда толпился народ.
         В пятницу, 14-го января, поздно вечером, Полина вылетела в Сургут. Она переживала:
        - А вдруг он не забыл обиду, посмотрит на меня, как на пустое место? А я приду к нему, как ни в чём, ни бывало. Ну, что делать, придётся рискнуть.
          Её комната была ещё занята сменщицей, и Полина постучалась в дверь Геннадия – было уже 8 утра. Ей открыли не сразу: «Спит, наверно»,- подумала она, и постучала ещё раз.

                ПЕРВЫЙ БЛИН

  Третьего января, лёжа в своей кровати, в заработанный внеплановый выходной, предназначенный для встречи с Полиной, Гена терялся в догадках:
- Что означает этот неожиданный отъезд? Опять у меня всё вкривь и вкось. Если бы что-то случилось дома, Зина намекнула бы мне. Как могла Полина так поступить со мной? А почему, собственно, она должна докладывать мне, о причине своих поступков? Кто я для неё? Что нас связывает? Мимолётная взаимная симпатия, ни к чему не обязывающая нас обоих, да танцы в Новогодний вечер. Хотя, сказать по правде, такого возбуждения, какое я испытал, только прикоснувшись к Полине, я не испытывал ни к жене, ни, тем более, к Элеоноре. Я боялся, что пуговицы на гульфике отлетят, не выдержав напора. Такого со мной никогда не было. Неужели, я проморгал свою вторую половину? И почему мне вечно не везёт? Ждать две недели до её приезда – невыносимо. Хорошо, что завтра снова на работу, а то свихнуться можно от этих мыслей. А, может, дома ждёт ещё один обожатель, тогда всё понятно, но зачем меня водить за нос? Инициативу-то она первая проявила…
    К концу второй недели ожидания приезда Полины, его напряжение достигло предела.
    Субботним утром, 15 января, Гена лежал в постели, читая, когда в его дверь постучали.
  - Кто бы это мог быть? Вадик приедет только через 12 дней – Думал он, натягивая брюки.
    Гена открыл дверь, и увидел смущённую Полину. Она шагнула в комнату, говоря:
  - А я привезла Вам шторки…
    Закончить фразу она не успела, упав в объятья мужчины, который занимал все её мысли.
    Гена, не дав ей раздеться, и поставить на пол сумку с вещами, прижимая её к себе, повторял:
   - Поленька, Поля, как я ждал Вас, я считал дни, а последнее время – часы, до Вашего приезда.
     Полина, не слушая его повторяла:
   - Гена, простите меня, дуру несчастную, что я уехала, ничего не сказав Вам. Я тоже скучала о Вас. Нам нельзя расставаться. Может, я сниму пальто?
   - Да, да. Какой же я осёл! Сейчас поставлю чайник, позавтракаем. Неужели это не сон, Полиночка? – Гена помог ей снять шапку, пальто и сапоги, они шагнули навстречу друг другу – и  не до чая  им стало.
  Давно прошло время завтрака, а потом и обеда, когда, наконец, они поняли, что пора пополнить растраченные силы. Они ещё стеснялись друг друга, отворачивались, одеваясь.  В жизни так и бывает – пара чувствует неловкость в начале любовных отношений и в конце, когда накал любви остывает.
  Плотно поев, они мгновенно уснули, и проснулись далеко за полночь…
  Просто поговорить у них так и не хватило времени.
  Только к обеду следующего дня они обрели способность думать не только о сексе. Гена предложил:
 - Полина, выходи за меня замуж, а колечко тебе мы потом купим. Сегодня воскресенье, ЗАГС не работает. Давай в ближайшую субботу – у меня выходной, а ты на часик отпросишься у Зины, и мы съездим и подадим заявление. Как ты на это смотришь?
 - Но мы же с тобой ничего не знаем друг о друге? Зачем нам торопиться?
 - Я боюсь тебя потерять, Поля.
 - Я тоже этого боюсь, может быть, даже больше, чем ты. И на это у меня есть причины. Давай поговорим. Хочешь, я расскажу о себе? – Гена испугался, и, оторопело глядя на Полину, молча кивнул, не ожидая ничего хорошего от таких слов.
 - Начну с того, что я старше тебя на 4 года. В мае мне будет 31 год. У меня есть мама и сын Рома. Ему в марте будет 14 лет. Я родила его в 17 лет. – И Полина рассказала историю своей полудетской любви к баянисту Славику. О Платоне Ильиче она рассказывать не стала. Гене и так придётся спуститься с небес на землю, и обдумать всю информацию, услышанную от Полины.
  Он сидел, молча, не глядя на Полину. От былого энтузиазма не осталось и следа. Он чувствовал себя обманутым, но и Полину потерять не хотел. В голове его был сумбур. Полина собралась к себе в комнату:
  - Не провожай меня, здесь недалеко. Мне надо в столовую на передачу. Потом я должна буду выспаться перед сменой. Поскучай один, и хорошенько обдумай, стоит ли тебе связывать со мной жизнь. – Она повернулась и вышла. Он не встал, не поцеловал её на прощанье. Сидел и тупо смотрел в одну точку. Ему требовалось время, чтобы всё обдумать – быстрые решения он принимать не умел. Нечаянная мысль пришла в голову:
   - Хоть бы Вадик быстрее приехал. Так я и знал – не с моим счастьем…
  Полина сидела в своей комнате, не сняв верхней одежды, и горько плакала:
   - Ну, вот и всё. Кончилась его любовь ко мне. Зачем я начала этот разговор? Можно было просто встречаться без всякого ЗАГСа. Я ведь уже не хочу жить без него. Люблю его, люблю. Какой он красивый, сильный, добрый. Почему он родился на 4 года позже меня?! Что мне теперь делать? Всё так хорошо началось, и я разрушила долгожданное счастье своими руками. Мы оба поторопились.
   Выплакав все скопившиеся слёзы, Полина успокоилась, подумав:
   - Значит, не судьба мне жить с любимым. Буду жить, как жила.
  А Гена, в это время вышел из ступора, и начал обдумывать  ситуацию, в которой они с Полиной оказались:
  - Терпеть не могу, когда меня обманывают – я этого в детстве и при жизни с Витой натерпелся. Больше не желаю. Но что же мне теперь делать? И посоветоваться не с кем. – Гена и не заметил, что начал думать вслух. – Полина. Имя такое замечательное, звучит, как музыка. 30 лет. А выглядит, как девушка, не старше двадцати пяти. Я не раз читал, что не дата рождения в паспорте, а состояние души и тела определяют возраст человека. Так что же мне ещё надо? Кто-то в семье должен быть мудрее, и это точно не я, будь я хоть на 10 лет её старше. 4 года! Да и хрен с ними! Чего я по этому поводу взъерепенился! Выглядит Полинка, по правде сказать, моложе меня. А тёща? Я ни с одной тёщей ещё не жил. Только анекдоты один гнуснее другого про тёщу слышал. А как будет на самом деле? Ну, это ещё ладно – тёщу, если что, можно изолировать. А пацан тринадцатилетний? Его не изолируешь. Примет ли он меня, и привыкну ли я к нему – вот проблема. Растёт без отца. Это плохо. Я тоже без отца рос и без матери, хотя они у меня и были. Хорошо ли мне было? Хуже некуда. Ромке-то нужен ли отец, ему и так хорошо живётся. И какой из меня отец, если я не знаю, каким он должен быть - настоящий папа. Чем я его заинтересую, если в его возрасте бегал, как дворняжка беспородная, никому, кроме бабушки не нужный? Вот проблема, так проблема. – Гена замолчал. Потом стал думать, уже молча:
- А с чего я взял, что Полина меня обманула? Ошарашила – да. Но она первая предложила поговорить о нас с ней, и всё сразу выложила, как на духу. А раньше-то, когда она могла всё мне рассказать? Не было у неё на это времени. Почему же я на неё так разобиделся, что унизил её своим молчанием, даже не проводил её, бедную. Так и пошла со своей сумкой, одетая на скорую руку, в такой мороз! Ну и чудак же я! Всегда у меня так – сначала сделаю, потом подумаю. Ни ума, ни характера. Ну, и как теперь быть? Прощенья у неё просить? За что? Да и захочет ли она со мной разговаривать? Видел я, как мужики на неё облизывались, найдёт она себе мужика, если захочет. И не такого слюнтяя, как я. Хоть бы подумал своей головой, что она на севере уже 3 года прожила, а любовника не завела, значит, меня ждала, а ни кого попало, лишь бы переспать. Думал, нашёл я своё счастье, да сам же её и оттолкнул. А Полина-то, похоже, тоже любит меня, хоть мы о любви друг другу пока ни слова не сказали. Некогда было.
Соседка Полины уже собрала свои вещи, поэтому Полина, сняв пальто, застелила постель, и легла, не раздеваясь и отвернувшись к стене. Она уснула, устав от слёз и безысходности.

                ЖЕЛАННЫЙ БРАК

Полина приехала в столовую на попутке. Зина сразу подошла к ней:
- А ты когда прилетела, что я тебя не видела?
- Да я, тётя Зина, немного раньше прилетела, шторки соседу привезла.
- Ага, шторки, значит! Ну, и как, подошли эти шторки? – Лукаво спросила Зина.
- Ой, тётя Зина, и не спрашивай. Позвал меня Гена замуж, в ЗАГС собрался идти в ближайшую субботу. А я возьми, да скажи, что я старше него на 4 года, да с большим довеском в виде тёщи и пасынка, которому вот-вот 14 лет стукнет. Он, конечно, такого не ожидал, просто обалдел, и сидел, как пришибленный. Вряд ли он теперь захочет на мне жениться. Да и я уже не знаю, стоит ли мне связывать свою жизнь с человеком, которого так напугали мои родные.
- Ой, Полинка! Зря ты так! Посмотрела бы ты, как вы с ним со стороны смотритесь! Пара – лучше не придумаешь! Что с того, что он опешил, когда ты его огорошила?! Любой бы опешил. Не торопись делать выводы, пусть успокоится, всё обдумает, а там, что Бог даст. А ведь и ты ничего о его жизни не знаешь. Может, у него всё это было уже! И не в лучшем виде.
- Точно, тётя Зина! Он и рта раскрыть не успел, как я на него обрушила свою биографию.
Разговоры не мешали женщинам выполнять свою работу. Приближался ужин, и Полина втайне надеялась, что Гена придёт в столовую. Но в этот вечер он не пришёл. Полина была разочарована. Всё стало валиться у неё из рук, и Зина заменила её у окна раздачи.
 Гена на ужин не пошёл. Он не знал, как встретит его Полина. Вместо этого, он сел к столу и написал ей записку, зная, что поговорить с ней в столовой, не будет никакой возможности: «Полина, прошу тебя прийти ко мне после работы, если ты не слишком устанешь. Ты мне шторки ещё так и не показала.  Теперь моя очередь  рассказать тебе о своей жизни. Прости меня и не сердись. Буду ждать тебя. Геннадий». Утром он заскочил в столовую и передал записку с кухонной работницей, Дусей, которая вытирала столы.
Едва Гена вошёл в столовую на обед, как сразу увидел Полину – она поглядывала на входную дверь, ожидая его. У него отлегло от сердца, и он расплылся в улыбке, подходя к раздаче. Полина подмигнула ему, и улыбнулась в ответ.
- Всё будет хорошо. И как я мог сомневаться, жениться мне или нет? – Обрадовался Гена.
В субботу они подали заявление и купили золотые обручальные кольца. Счастье переполняло их. Вскоре приехал Вадим, он снова вернулся в общежитие, посоветовав другу, сразу после регистрации подать заявление на получение квартиры в Сургуте, включив туда, всех членов семьи. К августу там будет сдан в эксплуатацию новый многоквартирный дом. Гена так и поступил. Он уже знал, что в середине октября он станет отцом. Регистрацию брака отметили скромно – 20 февраля, в День рождения Гены – в столовой после работы: молодые, Вадим и Зина с Дусей. Разницы ведь нет – три человека приветствовали молодых, или 30, даже 300. Гена и Полина были счастливы и не могли насмотреться друг на друга, а это и есть самое главное для начала трудного пути супружества, который им предстояло пройти.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ – И В РАДОСТИ И В ГОРЕ

                РОЖДЕНИЕ ПЕРВЕНЦА

Ну, до чего же сложная конструкция это супружество! Она строится и перестраивается обоими супругами, а иногда и требует ремонта – текущего или капитального - на протяжении всей жизни супружеской пары.
Первый кирпичик Гена и Полина заложили в основание супружества – взаимную любовь – и это очень важно. А крепким или нет, окажется этот кирпичик, выдержит ли удары судьбы, приливы и отливы чувств то одного, то другого супруга – покажет жизнь.
Лучше всего для проверки на прочность, особенно в первые годы совместной жизни, подходят семейно-бытовые проблемы. Особенно, когда в брак вступают очень молодые люди. Этот катализатор хуже бомбы разрушает молодые семьи, если рядом нет «ангела-хранителя» в лице мамы, как у Полины, или кого-то из родственников. Наши-то «молодые» – уже не очень молоды.
Гена женился второй раз, и оба брака, по его мнению, - по любви. Правда, в первом случае, он получил негативный опыт, и надеялся, что с Полиной у него всё будет по-другому.
Полина вообще не имела опыта семейной жизни, кроме родительского, но опыт этот - для детей, проходит по касательной, и легко забывается. Её материнство прошло под маминым крылышком, без особых хлопот и забот. Теперь всё будет по-другому. Так думали новички семейной жизни, но очень скоро оба убедились, что семейная жизнь – дело не простое.
Первые месяцы жизни молодожёны глухи и слепы ко всему, кроме секса, потом – кроме секса и еды. На следующем этапе – еда, ребёнок и секс, который важнее для мужа, чем для жены, потом присоединяется быт и не равноценная нагрузка на супругов. Ну, и так далее.
Гена не привык к порядку, за ним приходилось всё время прибирать. Новые правила жизни, которые пыталась установить для него Полина, раздражали его. Он, как все ленивые и слабовольные люди, был консерватором, и не  хотел ничего менять в своих привычках. Упрёки, укоры, озвучивание недостатков друг друга – прямой путь к ссорам и обидам. Но Полина помнила уроки мамы и добивалась своего с помощью бесхитростной лести, или разговорами о будущих детях:
- Гена, как ты думаешь, приучим мы к порядку нашего ребёнка, если дадим ему образец, как не надо делать. Лучше перестроиться сейчас, пока его нет. Это же проще простого, ты же у меня такой добрый и способный.
Если Гена ложился с книжкой на кровать, сковырнуть его оттуда, в случае необходимости, было делом не простым. Просит Полина:
- Гена, сходи за хлебом, пока я доварю обед.
- Сейчас, Полинка! – и не стронется с места.
- Ген, ну, ты идёшь?
- Да иду, иду! Жил себе человек, читал в свободное время, и никто никуда его не гнал, а тут! То туда, то сюда. – Полина подсела к «несчастному страдальцу», чмокнула его в щёку:
- Ну, тогда, может, вернёшься в свою ободранную дыру в бараке, но как же мы без тебя тогда проживём? Подумай сам. Пообедаем, и мы оба сможем почитать, пока дети спят. Я тоже люблю книги. Так что, дуй, пока магазин на обед не закрыли, одна нога здесь - другая там. – И они оба рассмеялись. Угар любви ещё не прошёл. Устранение недостатков воспитания в детстве продолжалось, пока без громких взаимных упрёков. Не принимать близко к сердцу каждую мелочь – признак душевного здоровья. А здоровьем их обоих пока Бог не обидел.
С первых дней брака встаёт вопрос о лидерстве. Даже любящие супруги порой не могут договориться между собой, и создать равновесие в отношениях. Гена был уверен, что раз он мужик и кормилец, значит он и глава. Только со временем он убедился, что для этой роли  не годится – не тот характер. Принимать ответственные решения, обеспечивающие нормальную жизнь всех членов семьи – может не каждый. Такой человек, как Гена Ермаков, с удовольствием самоустраняется от семейных проблем, тем более что у Полины всё получается лучше. И он просто выполнял все просьбы Полины, и соглашался с её мнением. Это помогало сохранить мир в семье, и избежать мелочных, но ядовитых ссор. Гена с удовольствием любовался своей разумной и хозяйственной женой. Пусть командует, лишь бы его оставила в покое.
Дом в Сургуте сдали в сентябре, когда Полина была уже в декретном отпуске. Они с Геной получили трёхкомнатную квартиру. Вадим с Галей тоже получили квартиру, только 4-х комнатную, в соседнем подъезде. У них недавно родился третий ребёнок, дочка Инга, и они считались многодетными.
Рома переехал из Тюмени, чтобы жить вместе с мамой и отчимом и учиться в 7 классе. В новой школе он прижился хорошо, но в Тюмени осталась девочка, к которой он был неравнодушен. Первое время он скучал, но потом, в новой школе у него появился достойный объект для обожания, и он успокоился.
А вот Ольга, мама Полины, в Сургут не поехала. Она, неожиданно для всех, смогла, наконец, устроить личную жизнь, и вышла замуж за соседа по коммунальной квартире, вдовца, железнодорожника Сергея Михайловича, 58 лет. Ей недавно исполнилось 54 года. Разве это возраст?
 Полина, по правде говоря, очень рассчитывала, что она выйдет на работу, а мама будет сидеть с малышом. Но потом, поняла, что мама тоже имеет право на счастье.
Гена с Ромой сосуществовали рядом с Полиной вполне мирно, не проявляя желания как-то сблизиться, найти общие интересы. Этих интересов пока не обнаружилось.
Гена исходил нетерпением, ожидая рождения своего первенца. Чтобы как-то укротить своё нетерпение, Гена, всегда питавший интерес к русской истории, решил познакомиться с историей древнего Сургута. Для этого он записался в городскую библиотеку, а потом с увлечением изучил экспонаты этнографического музея в старом Сургуте. Он рассказывал Полине:
- Ты знаешь, Полинка, в какой город занесла нас судьба? Ведь Сургут был основан аж в 1594 году – ты представляешь, в шестнадцатом веке! Сам царь Фёдор Иоаннович дал наказ воеводе Фёдору Барятинскому построить город на берегу реки Обь. И уже в конце лета – начале осени этого же года на правом берегу Оби, в считанные недели вырос деревянный рубленый город с двумя воротами, с четырьмя глухими и одной проезжей башнями. Назвали город, используя местный язык – хантыйский – Сургут. Что означало «рыбное место». Разместились в нём – воеводский дом, пороховой погреб, тюрьма, государевы амбары, Троицкая церковь, а позднее – Гостиный двор для купцов. Население города составляло 155 служивых людей.
А сейчас Сургут один из крупнейших и красивейших городов Сибири – столица нефтяного края. Эх, Полина, не на тракторе бы мне ездить, а изучать историю родного государства, сидеть бы мне, изучая древние фолианты, в запасниках библиотек и исторических архивов, вдыхая сладкую пыль ушедших времён. Да я уж давно понял, что способности без возможности – пустой звук.
- Какой же ты молодец, Геночка. Слушаю тебя и радуюсь, что у моих детей такой замечательный отец. Историю ты можешь изучать и, работая на тракторе – успокоила Полина.
Не желая расставаться надолго со своими семьями, Гена с Вадимом теперь работали по новому графику – 15 дней на вахте, 15 – дома. Так что Гена стремился быть дома, когда ребёнок родится. Но малыш, пока что-то, не спешил войти в положение своего отца.
 Полина успокаивала мужа, положив его руку к себе на живот. Гена замирал от счастья, ощущая толчки своего ребёнка. Ему до сих пор не верилось, что он отец этого крошечного существа, своего продолжения, и ему не терпелось познакомиться со своим первенцем.
 Они с Полиной давно придумали имя малышу. Если родится девочка, то будет Светлана, если мальчик, то Алексей, в честь Полининого отца. Теперь осталась самая «малость» - чтобы малыш родился.
Но закон подлости тут, как тут. Срок родов прошёл, Гена в расстройстве укатил на работу, и через три дня Полина родила дочку. Сотовых телефонов у них не было, так что Гена ничего не знал. Когда он вернулся с вахты, жена с дочерью уже были дома.
- Не-ет, ну так не интересно! Я сам хотел встретить вас с дочкой в роддоме с цветами и подарком! А теперь как же? – расстраивался молодой папа, обнимая и целуя жену.
- Не переживай так, Гена! Я же пережила, когда выходила из больницы, как мать-одиночка, без папы, цветов и подарков. Вы с Вадиком на вахте, а у Гали Подаруевой Инга приболела. Вот такие дела. Подарок и цветы ты можешь вручить и сейчас, но сначала познакомься с дочкой.
Девочка спала, подняв ручки к головке. Памперсов тогда ещё не знали, но младенцев уже не пеленали, поэтому малышка была в ползунках и кофточке, прикрытая одеяльцем.
Гена увидел своё лицо в миниатюре. Волнение и радость охватили его. Он, сдерживая слёзы, прошептал:
- Светочка, доченька моя, я тебя так люблю.
- Ты можешь взять её на руки, папочка наш.
- Я боюсь чего-нибудь сломать или нарушить.
Полина осторожно взяла девочку из кроватки, и положила её в протянутые руки отца.  Гена осторожно прижал малышку к груди. Тёплый комочек, его дочь, не открывая глаз, начала искать грудь, широко разевая ротик, и вертя головкой.
- Ой, да она есть наверно хочет! Того и гляди, съест папку-то. – И только тут он, вдруг осознал, что папка – это он сам. К горлу подкатил солёный комок, и Гена подумал: - Вот оно, счастье!  Теперь он понимал Вадима, который часто рассказывал о своих детях, находясь на работе. Гена подарил жене золотой перстень с рубином.  Гена расцвёл, когда увидел, что Полина довольна:
- Этот перстень будет ровесником нашей дочери – и Полина с благодарностью обняла его.
В семье Гены и Полины в этот период царили мир и лад. Вопрос о том, кто будет распоряжаться деньгами в семье, не стоял, и так было ясно – тот, кто ведёт хозяйство – кормит, одевает, обувает всю семью, решает все семейные финансовые проблемы, и откладывает деньги на отпуск и крупные покупки.
Гена вспоминал свою первую жену Виту, которая тратила его зарплату, в первые же, 4 – 5 дней. А потом – хоть зубы на полку. Полина – другое дело. Ему было чем гордиться.
 Главная их забота в тот год состояла в том, где купить мебель в новую квартиру. Народ стоял в очереди за мебельными стенками. Мягкий уголок вообще был пока несбыточной мечтой. Удалось купить только простенький кухонный гарнитур и две деревянные кровати – для себя и Ромы. Молодые начали обустраиваться с нуля, поэтому каждая приобретённая вещь, доставляла им радость. Они ходили по магазинам, вместе выбирали кастрюльки, сковородки – пусть всё будет новое, ведь и жизнь у них новая.
 Деньги у них были. Бытовые проблемы не очень изнуряли супругов. Гена, отдыхая от вахты, помогал жене во всём, о чём она просила. И он ощущал постоянную заботу о себе. Ему это было непривычно, но приятно. Он говорил Вадиму:
- Ты прав, Вадик, семья – это всё. Опять буду ждать конца вахты, как манны небесной. Как она там, моя Полиночка без меня?
Перед Новым годом приехали Ольга с Сергеем Михайловичем. Надо же было со всеми перезнакомиться – с зятем, с отчимом, с внучкой и свекровью. Больше всех переживали Гена с Сергеем Михайловичем. Но всё обошлось хорошо – все друг другу понравились, и признали новую родню. Ромка не отходил от бабушки, ведь она заполняла его жизнь даже больше, чем мама.
 Но самым приятным сюрпризом стало то, что к новому году ветеранам войны и труженикам тыла местные власти дали талоны на покупку любой мебели, имеющейся на складе, в одном экземпляре. Старики кинулись на базу, желая сделать новогодний сюрприз своим северянам, но, поглядев на цены, поняли, что такие подарки им не под силу. Мебель расхватывали на лету, не успевали завозить. Но Ольга узнала в заведующей базой свою клиентку, которой она шила модные платья. Та пообещала оставить для неё весь набор мебели, если Ольга поторопится с деньгами. Деньги Гена и Полина обеспечили. Это было невероятное, по тем временам, везение!
 Новый, 1978 год встретили все вместе, и 2 января родители укатили домой, с рюкзаком продуктов, которыми их  снабдили дочь с зятем. На севере с продуктами проблем не было.
 Договорились отправить мебель багажом. Там были и долгожданная мебельная стенка. И мягкий уголок, состоящий из дивана, двух кресел и журнального столика. Для полного счастья Гена с Полиной провели домашний телефон. Теперь у них была связь и на время работы Гены.
В феврале 1979 года Полина родила сына Лёшу. На этот раз Гена сам встретил жену из роддома. В этот день была такая холодина, что редкие прохожие бежали, закутав нос до самых глаз. Но и глаза тоже слезились и мёрзли. Вадим приехал за ними на своей машине. Малыша, закутанного в ватное одеяльце, Гена прижал к себе, расстегнув полы полушубка, и бегом добежал до машины. Полина, выйдя на улицу вслед за мужем, задохнулась, настолько плотным был ледяной воздух. Опасаясь простуды, она закрыла лицо, и поспешила спрятаться в прогретой машине. Руки замерзали даже в тёплых варежках.
Зато дома было тепло. Согрев руки под краном с горячей водой, Полина развернула малыша, и Гена познакомился с сыном. Лёшенька был моложе сестрички всего на год и четыре месяца. Счастье витало в этом доме в то время.
 Эх! Всегда бы так было!
 Но жизнь наша так устроена, что удача – категория временная, а счастье не навсегда.

                ИСПЫТАНИЕ  ГОРЕМ

Наступил 1980 год. Уже второй год шла война в Афганистане. Матери, отправляя сыновей на службу в армии, пуще смерти боялись, что сына направят в места боевых действий – оттуда редко кто возвращался живым. Это был второй этап «интернациональной помощи», когда советские войска начали наступательные бои совместно с афганскими частями народной армии. Самый кровопролитный для наших войск этап. По радио и телевидению говорили о каком-то непонятном интернациональном долге, который должны исполнить наши мальчишки. Никто тогда так и не понял, откуда взялся этот долг – где СССР, и где Афганистан. Только слёзы родителей, потерявших сына в мирное время в чужой стране – лились рекой. Потери наши в СМИ приуменьшались, но люди были уже не такими наивными, как в 30 – 40-е годы. Контрактников тогда не было. В бой шли новобранцы, родившиеся через 20 лет после окончания последней войны, и знавшие о ней только по книгам. Ветераны редко делились своими воспоминаниями. Шли и погибали.
В семье Ермаковых всё шло своим чередом. Роме исполнилось 17 лет, он окончил среднюю школу и собрался поступить в консерваторию по классу баяна. Но не поступил – ему не хватило баллов. Теперь он ждал весеннего призыва в армию. Устраиваться на работу не имело смысла, и Рома помогал маме по хозяйству.
 Подрастали и малыши. К концу 1980 года Светлане было 3 года, 2 месяца, а Алёшке 1 год, 10 месяцев. Полина не ожидала, что Рома будет так привязан к малышам, особенно к сестричке. Однажды он спросил у матери:
- Мама, как вы угадали с именем Светлана? Оно ей так подходит, что лучше не придумаешь. Светлана – значит светлая.
- Тут нет ничего загадочного, сынок. Девочки обычно походят на отца, а папа у неё светлый, как майское утро.
- А Лёшка похож на тебя, мама, только глазки у него, как у Светы – папины.
- Ты уже знаешь, сынок, кто будет провожать тебя в армию? – Он засмеялся:
- Да наверно все девчонки нашего класса. Записки со всех сторон класса ко мне, как голуби летят, но я помалкиваю – никого не хочу обижать. Видишь, что получается, когда мальчик похож на маму, а глаза у него – папины, как у меня?
- Да-да-да! Вижу! Но тебе-то, надеюсь, не все девочки сразу нравятся.
- Ну, я же не султан турецкий, чтобы гарем иметь! Нравится мне одна из них, но не так, как ты любишь своего мужа, а он – тебя.
- Придёт и к тебе такая любовь, если не будешь слишком распыляться и любоваться своей внешностью. Ведь твоей заслуги в этом нет, правда? – Рома смутился.
 - Я постараюсь, мама.
Гена, продолжая работать на старом месте, собирал материал, чтобы поближе познакомиться с историей нефтяного промысла в Тюменском крае. Он расспрашивал ветеранов, собирал заметки из подшивок старых газет в библиотеке. Об этом все знали, и его товарищи по работе подсмеивались над ним, но он продолжал свои поиски, записывая фамилии, события и важные даты прошедших лет. Он говорил своим товарищам:
- Вот вы подшучиваете, а ведь мы с вами тоже творим историю. Вот, в каком-нибудь году, скажем в 2020, будут говорить о нас, как о героях-первопроходцах, а мы будем гордиться этим.
Так и подошёл к концу восьмидесятый год. На Новый год приехали родители Полины. Они привезли в подарок Полине с Геной небольшой пылесос «Комета». Он был похож на ракету на больших колёсиках, и Светка с Лёшкой тут же оседлали его, и стали изображать машину.
Хорошо им жилось в те годы, несмотря на дефицит и очереди. Вот только война на чужой сторонке сидела занозой в душе у каждого, чей сын входил в возраст призывника.
Не минула эта беда и Ермаковых.
Рома ушёл на службу в весенний призыв 1981 года, прошёл короткую военную подготовку, и был определён в стрелковый полк. В конце июля в бою за никому не известную высотку, в результате взрыва мины, Рома погиб. Полина получила похоронку, а хоронить было уже нечего.
Чем измерить горе матери, потерявшей сына на чужбине. Даже поклониться его могиле она не могла. Ромка, её нежный мальчик, покладистый и добрый, плод её великой полудетской любви.
Погрузившись в пучину невыносимого горя, она ещё помнила о своей матери, которая отдала всю свою любовь и нежность после смерти мужа этому ребёнку.
- Что же будет с мамой? Как ей сказать… - Слова «о смерти Ромы» она не могла произнести даже в мыслях. Так страшно это было.
Гена, видя состояние жены, дал телеграмму тёще: «Прошу срочно приехать. У нас беда. Гена». Ольга прилетела на другой день рано утром. Она выдержала и этот удар судьбы:
- Ну, что ж, за всё в жизни надо платить. Бедный мой мальчик, почему именно он оплатил счастье этой семьи? Во имя чего он погиб?
        Полина не могла громко зарыдать, закричать от горя и боли этой утраты – рядом были малыши, они могли испугаться. Она плакала тихо, закрывшись в ванной, сев на пол, уткнувшись в колени.
Гена очень жалел Полину, но не знал, как ей помочь. Он вспомнил, как его жалела бабушка, и подошёл к жене. Он обнял её, прижал к себе, погладил её по голове, поцеловал её заплаканное лицо:
- Полиночка, я с тобой. Я пойду с детьми на улицу, а ты ложись, поспи. – Она только отрицательно качала головой.
Выплакавшись, Ольга подошла к дочери, и тихо сказала:
- Завтра пойдём в церковь, доченька. Поставим свечи за упокой его души, закажем поминальную службу. Пусть душенька его успокоится. Потом и дома его помянем. – Полина, молча кивнула. Она перебирала в памяти, как он рос. Как захотел учиться в музыкальной школе. Как они вместе ездили отдыхать. Альбом с фотографиями всё время был под рукой.
       - Он прожил короткую, но интересную жизнь. – Подумала она.
- Прости, сынок, если что не так. Я приглашу девочек из твоего класса, чтобы помянуть тебя.
Полина пошла вместе с матерью в церковь, и стояла рядом с ней, слушая заупокойную молитву, но ничего в её сердце не находило отклика. Не могла она смириться со смертью сына. И поверить в это тоже не могла. Она позвонила девочке, с которой перед армией встречался Рома, и попросила оповестить ребят из их класса, чтобы они пришли помянуть её сына.
Все  эти события, связанные со смертью её мальчика, любимого всеми, высосали из Полины все силы.
- Проклятый год, проклятая война. Не могу больше находиться дома, пойду на работу, буду среди людей. Гена завтра уедет, потом и мама тоже. Останусь я один на один с бедой, которую я не в силах пережить. Малыши не в счёт.
После отъезда мужа, Полина оставила детей с мамой, и пошла узнать, можно ли устроить детей в детский сад. Оказалось, что мест в детсаду нет. На север приезжают в основном молодые люди, поэтому детей в городе много, а детских садов пока мало. Но заведующая детского сада сказала Полине:
- А Вы не хотите поработать в детском саду? Сотрудников у нас не хватает. Все хотят побольше заработать, а у нас зарплата, по сравнению с другими предприятиями, – мизер. Но зато дети устроены и развиваются. А деньги пусть мужья зарабатывают. Какое у Вас образование? Если Вы нам подойдёте, мы возьмём и Ваших детей.
- У меня две профессии – я повар со стажем, и библиотекарь с высшим образованием.
Полине предложили поработать воспитателем или поваром. Воспитателем работать она не решилась, не имея представления об этой профессии, а согласилась поработать поваром. Оставалось только уволиться, пройти комиссию самой и с детьми, и выйти на работу. Она радовалась, что у неё появилось столько забот, это отвлекало от горестных переживаний. Полина была человеком, у которого слово не расходилось с делом. Приняв решение, она попросила маму побыть с ней, пока она не устроится на работу. Та согласилась, сообщив об этом мужу. Через 12 дней Полина уже работала в детсаду, главным преимуществом которого было – близость его к их с Геной дому – прямо у них во дворе.
Шок, который испытала Полина от гибели сына, изменил её характер. Она стала раздражительной, обидчивой и несдержанной. Гене надо было набраться терпения и пережить это время, пока боль утраты не сгладится и всё утрясётся. Но… это редко кому удаётся. Почти всегда, побеждает эгоизм.
Так было и с Геной. Когда он вернулся через 15 дней после расставания с женой, она уже работала, а дети ходили в детский сад. Ему это не понравилось. В доме было непривычно тихо. В кастрюльках пусто. Открыв холодильник, он обнаружил, что там тоже не густо.
- Ничего себе! Вот как здесь встречают мужа после долгого отсутствия! – Сказал он громко – Пожрать – шаром покати, ласки ни от кого не дождёшься, и все куда-то подевались.
Гена поел на скорую руку, попил кофе и завалился спать. Но, прежде чем уснуть, подумал:
- Да, Полинке сейчас несладко – Рома, да одна с ребятишками. Видно, тёща укатила к своему деду. Жалко её, столько на неё свалилось. Ну, ничего, я дома и буду ей помогать. Всё наладится – и Гена, довольный своим благородством, уснул.

                ВЗАИМНЫЕ ОБИДЫ

Полина пришла в два часа дня по окончании смены. Увидев, что муж спит, она тихо прошла на кухню и стала готовить ему обед. Мясо уже кипело, и овощи на борщ были нарезаны, когда Гена проснулся. Почувствовав запах варёного мяса, он понял, что Полина дома, и настроение его сразу улучшилось. Гена вскочил с постели, и вышел  на кухню. Он обнял жену, чмокнул её в щёку:
- Полиночка, как же я по тебе соскучился! Оставь пока свой борщ, пойдём, утешь мужа после долгой разлуки. – Но Полина не ответила, как бывало, на его призыв, а раздражённо сказала:
- Неужели ты не понимаешь, Гена, что мне сейчас не до этого. Все мои мысли о сыне, а тебе всё равно. Я знаю, ты его сыном никогда не считал. Но как ты можешь не сочувствовать мне! – Её мрачный взгляд, казалось, был направлен на мужчин всего мира.
Гена опешил. Это было так не похоже на его жену. – Он, молча, сел на стул.
- Иди, умойся и причешись, скоро будешь обедать.
- А ты?
- А я уже пообедала в садике. Я устроилась на работу и детей отдала в детсад. Мне невыносимо было оставаться дома одной. – И Полина заплакала. Гена подошёл к ней, обнял её.
- Ну, не плачь. Целых две недели я буду с тобой. Со скольких же ты работаешь?
- С шести утра. А когда со второй смены – с 12 часов дня до 7 вечера.
Полина, перестав плакать, стояла, положив голову на плечо мужа.
- Гена, прости меня, что я тебе так резко наговорила. Я сама не знаю, что со мной происходит, всё раздражает, ничего не мило. Всё время думаю, куда бы деться? Места себе не нахожу.
Гена обнял её и, поцеловав, мягко, но настойчиво, повёл жену в спальню.
Желанный мир, хоть ненадолго, вернулся в их дом.
Вечером они вместе сходили в садик за детьми. Те, увидев отца, бросились ему на шею.
- Как же я их люблю! – подумал счастливый отец.
Вечером, перед сном, Полина сказала мужу:
- Завтра утром я уйду на работу к шести, а ты приведёшь детей к восьми. Пусть поспят подольше. – Гена согласно кивнул головой, и обнял жену.
Утром Полина тихонько оделась, и, наклонившись к мужу, негромко сказала:
- Не забудь, приведёшь детей к восьми.
- Да понял я, понял! Иди, работай!
Часов в 10 утра, Полина, взглянув на участок, где гуляли дети, не увидела своих. Попросив кухонную помощницу присмотреть, чтобы ничего не пригорело, она помчалась домой. Дети играли в зале, а муж её мирно спал. Ярость вскипела в её душе. Она растормошила его, приговаривая:
- Я просила тебя привести детей, а ты дрыхнешь, дети сидят дома голодные. Что тебе вообще можно поручить? – Гена вынырнув из сна, плохо соображал:
- Что случилось-то! Пожар или наводнение? Чего ты бесишься? – непонимающе уставился на неё муж, чем ещё больше разозлил её. Как часто мы позволяем взять верх чувству, а не разуму.
Полина, яростно глядя на него, одевала детей. Потом ушла с ними, хлопнув дверью.
- Лечить её надо, вот что. Это совсем не та женщина, на которой я женился. – Печально подумал Гена. – Ну и что? Проспал я. Так ведь я две недели пахал по 12 часов, и хронически не досыпал. Почему же она не хочет понять меня? Если так будет и дальше, то, как же мы будем жить? Начнётся жизнь, как у моих родителей. – Настроение у него снизилось до нуля. Теперь он подумал:
- Куда бы деться? Пойду в библиотеку, почитаю и развеюсь. Потом зайду к Вадику, на работе-то некогда словом перекинуться.
Домой он вернулся к вечеру. Полина отчуждённо молчала. Молчание было угнетающим.
- Хоть бы кто-нибудь пришёл к нам. Разбавил бы это глухое молчание. – Мрачно подумал Гена, А вслух сказал:
- Чего ты молчишь, как партизан на допросе? Что я опять сделал не так? Чем ты недовольна?
- Не хочу с тобой скандалить при детях.
- А ты не скандаль, а просто объясни тупому мужу, что к чему. – Терпение его было уже на пределе.
- Где ты болтался целый день? Думаешь, ты один устал? Мог бы и квартиру пропылесосить, и мусора полное ведро. Я, между прочим, с 6 утра на работе… - Терпение его лопнуло, и Гена заорал, не дав жене закончить фразу, с  яростью, глядя на неё:
- А кто тебя гнал на работу? Денег тебе мало? Я отработал 15 дней по 12 часов, ты знаешь, как там денежки достаются! И сейчас я должен отдыхать, чтобы снова работать 15 дней. Что ты от меня хочешь? Ты психопатка, и тебе надо лечиться, а не на работу идти.
- Ну, так иди в гостиницу, там тебя никто не потревожит! – заорала она в ответ.
- Какой же у неё противный голос, когда она орёт, истеричка. – Подумал, обозлённый Гена.
Светланка спросила:
- Мама, почему вы с папой кричите, как будто глухие? Разве так можно?
Ужинать Гена не стал, хотя Полина подослала дочку и та попросила:
- Папа, пойдём ужинать, мы тебя ждём.
- Ужинайте без меня, я по горло сыт. – Ему хотелось рвать и метать. Он никак не мог скинуть с себя обиду и напряжение. Всё внутри него дрожало от гнева  и вопиющей несправедливости.
- Что ей ещё надо? Не пью, не курю, никогда не спрашиваю, куда она тратит деньги…
Спать Полина ушла в комнату детей. Гена спал урывками, не выспался, уснул под утро, и не слышал, как Полина с детьми ушла. Их семейная жизнь запуталась в сложный клубок.
- Нет, так больше нельзя. И уйти-то мне некуда. С Вадимом вчера пообщался, а больше ни к кому и не тянет. Поеду на работу. Пусть Полина отдохнёт от меня, а я мальчиком для битья быть не желаю. Этого я в детстве объелся. – Гена вышел на улицу, и направился на автобусную остановку. Недавно прошёл дождь, дул холодный сырой ветер. Эта мерзкая погода и всё вокруг очень подходило к его настроению.

                ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Он пришёл в контору. Начальник участка, увидев Гену, обрадовался.
- Ну, прямо зверь на ловца бежит! Здорово, Геннадий, тебя-то мне и надо. А ты чего здесь, у тебя же смена кончилась? Впрочем, это не имеет значения. Начальник указал на женщину, стоящую рядом с ним:
- Вот, Гена, корреспондентка из Тюмени к нам приехала, Клара Львовна, будет статью про наши участки писать и про передовиков производства. Это как раз по твоей части, ты же у нас историк. А у меня квартальный отчёт, ни на что больше нет времени. Ты согласен поработать с Кларой Львовной 2-3 дня? Дам вам вахтовку, покажешь ей наши участки и передовиков. А я тебе за это приличную премию подкину. Ну, как?- Гена посмотрел на корреспондентку. У женщины было лицо сердечком, украшенное фиалковыми глазами и обрамлённое густой гривой чёрных волос, ниспадавших на покатые плечи. Тонкие чёрные брови и полные, резко очерченные губы дополняли портрет. Её красное платье с глубоким вырезом спереди не скрывало достоинств её стройного тела.
- Ничего себе девица! На работу и в таком платье! – Гена спрятал улыбку, погасив интерес в глазах, и ответил согласием. Любой, не страдающий импотенцией, мужчина распустит павлиний хвост, в присутствии такой женщины. И его моральный облик здесь не при чём. Инстинкт, и ничего личного – пока. Бедный Гена не был исключением. Он ещё раз посмотрел на Клару Львовну, и сказал, улыбнувшись ей:
- Ну, что, погнали?
- Зовите меня просто Клара и на «ты», я ещё не старушка.
- Вот и славненько, ваш лимузин у подъезда – улыбнулся начальник, вздохнув с облегчением:
- Хороша штучка, ничего не скажешь, сбросить бы годков, эдак, двадцать, я бы ей дал интервью, от всей души. – Человек может сколько угодно болтать, что он стар, но готов тут же принять в штыки, если кто-то осмелится утверждать это.
- Хороша Маша, да не наша. - С сожалением подумал начальник, и тут же забыл о ней.
На севере сентябрь почти зима.  Ещё идут холодные дожди с ветром, но уже чувствуется приближение зимы. Летние белые ночи уходят, и световой день резко сокращается.
Шёл уже одиннадцатый час дня, а Гена с гостьей только начали объезд, скважин. Ему приятно было проводить время в обществе такой красивой женщины, домашние неурядицы как-то сразу вылетели из головы. Гена честно отрабатывал свою премию. Он рассказывал историю добычи нефти в Сибири, не торопясь, приводя примеры из того, что она могла увидеть лично. Приехали на очередной объект, когда пошёл нудный осенний дождь. Сумерки опустились быстрее, чем хотелось. Им казалось, что они находятся на дне колодца. Так темно, мокро и холодно было кругом. Были слышны лишь всплески крупных капель воды, попадавших в лужу. Свет от фонаря на столбе недолго следовал за ними, вскоре он померк, и они оказались в полной темноте, пока не достигли очередного столба у вагончика-бытовки, где отдыхали буровики. «Словно, игра в прятки», - подумала она. «Чехарда», - усмехнулся он.
 Так что, к концу дня, они посетили только небольшое количество участков, отложив осмотр остальных на завтра. Вахтовка отвезла их в столовую. И Клара, и Гена плотно пообедали. А, заодно, и поужинали. Гена удивился –  Клара стройная и худощавая - и такой аппетит:
- Интересно, где она тратит такое количество энергии, чтобы сохранять такую фигуру? – Он и не подозревал, что очень скоро  узнает ответ на этот вопрос.
После позднего обеда они направились в общежитие. За неимением гостиницы, Кларе выделили комнату в конце коридора, чтобы ей никто не мешал писать заметки. Гена пошёл отдохнуть от трудов на свободной кровати в одной из комнат, пока хозяин её был на смене. Направляясь в свою комнату, Клара попросила:
- Гена, я прошу тебя прийти ко мне часов в 8 вечера. Я к тому времени отредактирую всё, что сегодня увидела и записала с твоих слов. А ты придёшь и послушаешь, так ли я всё поняла. Заодно, и чайку попьём, у меня маленький кипятильник есть. – Гена согласно кивнул головой.
Ровно в 8 вечера Гена был у двери его подопечной. Он постучал. Клара открыла дверь ключом, и снова закрыла, когда Гена вошёл. «Как на конспиративной квартире» - успел подумать Гена, а потом все мысли вылетели у него из головы.
Клара Львовна, стоя перед ним, вдруг распахнула свой пушистый белый халат, и он упал к её ногам, как белый сугроб. Под халатом ничего не было, только её великолепное смуглое тело. Гена не мог оторвать глаз от этого тела, от пышной груди с острыми сосками, от тонкой талии и других прелестей её фигуры. А она, в это время, расстегнула его рубашку, и принялась целовать его грудь, словно покусывая его. Потом посмотрела на Гену, и он утонул в этом фиалковом океане желания. Он продолжал стоять столбом, не в силах осознать то, что с ним происходит, так неожиданно все это было. А Клара в это время расстегнула его ремень и спустила брюки. Потом впилась в его губы своими полными, резко очерченными губами, сжимая его ягодицы. Гена совсем ошалел. Он понятия не имел, ни о какой, КАМАСУТРЕ. Но, в эту ночь он узнал о ней всё - на практике.
 Гена оказался в каком-то другом мире, далёком от реальности. Весь его опыт половой жизни с двумя жёнами оказался детской игрой «в папу и маму». Такой страсти он не испытывал никогда в своей жизни. Каждая молекула его тела трепетала и наслаждалась, он едва сдерживал стон и крик во время оргазма, боясь, что его услышат соседи.
 Он не мог вспомнить, что она выделывала с ним. Клара была неутомима и неистощима на выдумку. Сверлящая боль поползла по его телу от головы до поясницы, глаза его были неподвижны, дыхание вырывалось с хрипом. У него больше не было сил отдаваться наслаждению. Клара, лежащая поперёк его тела, подняла голову, и как ни в чём не бывало, весело спросила:
- Ну, дорогой мой наивный дурачок, теперь ты знаешь, что такое настоящий секс, а не простая е..я? Я показала тебе мастер класс, за который ты будешь благодарить меня всю оставшуюся жизнь. – Гена молчал. Слово секс он услышал впервые, и сразу узнал на деле, что оно означает. Он думал, что исчерпал на сегодня все свои возможности, но после короткого отдыха, Клара принялась за него снова, и он почувствовал, что у него открылось второе дыхание, а потом и третье… Они уснули только под утро, обессиленные и счастливые, особенно Гена. Он узнал, что такое настоящая страсть, он заболел ею, и никогда не сможет забыть ощущения, которые вызвала в нём эта страсть. Он вяло думал, засыпая:
- Как же я смогу теперь жить с Полиной или другой женщиной, кроме Клары? Ведь жизнь без неё – банальное прозябание. Моя Полина никогда не согласится на ТАКОЙ секс.
Бедный Гена не знал ещё, что такая страсть бывает только безрассудной. Она разбивает вдребезги нормальные семейные отношения, не слышит ни упрёков, ни увещеваний, ни уговоров, ни слёз и мольбы. Это чувство сильнее любви. Любовь – это душа. Страсть – всепоглощающа. Это хищница - безжалостная и циничная. Коварная богиня, на алтарь которой, брошено немало судеб, разрушено немало браков.
 Он поймёт это потом, когда избавится от наваждения безудержного, на грани жизни и смерти, секса. А пока ему хотелось снова и снова ловить эти небывалые по силе ощущения, и больше ни о чём не думать. Гена был, словно отравленный, наркотиком. Он был готов стать рабом у этой женщины, лишь бы быть рядом с ней всегда, понимая, что это невозможно. Что он мог дать ей?
 Немного вздремнув, они отправились в турне по участкам. Работа - есть работа. У Гены дрожали ноги и руки, кружилась голова, было сухо во рту и глотке. Сердце вяло перекачивало кровь, отвергая всякую нагрузку. Но после сытного завтрака, да на свежем воздухе, всё пришло в норму. Молодость – есть молодость. На третий день Клара улетела в Тюмень. Гена поехал в Сургут проводить её.  Стоя рядом с Кларой в зале ожидания, он чувствовал себя, как приговорённый перед казнью.
- Клара, если я разведусь с женой, ты выйдешь за меня замуж? – Она расхохоталась так весело и громко, что на них стали оглядываться. Гена смутился, а Клара, тем временем, говорила:
- Если я и выйду когда-нибудь замуж, то не за тебя. Я сама выбираю себе мужчину для секса, и делаю с ним, что хочу, пока я в командировке. А ты, Гена, слизняк и жалкий неудачник. Женщины, таких, не любят. Много у тебя было женщин до меня? Две? Правильно. Первая встречная баба охмурила тебя с лёгкостью, и ты забыл и жену, и детей, и свой долг перед ними. До конца жизни ты будешь замаливать этот грех перед своей семьёй. А чего ты добился в жизни? Кто тебе мешал получить образование, когда ты повзрослел? Ленивый ты и душой, и телом. Зачем мне такой муж?! Я тебя просто использовала – для разнообразия.
- Ну и стерва же ты, Клара! Но умная. И ты права. Спасибо за науку, пойду замаливать свой грех. – Он повернулся и ушёл, не прощаясь.
- А он не безнадёжен. – С грустью подумала она.
 Оставалось 6 дней до начала его вахты. Домой Гена поехать не мог. Он спал и спал, набираясь сил, просыпаясь только для того, чтобы дотащиться до столовой. В голове его звенело и стучало, но он не обращал на это внимание – он думал о Кларе, скучал о ней, мечтал о встрече с ней – а не со своей семьёй, несмотря, на её откровенное презрение к нему.

                ДРУЗЬЯ

А, между тем, наступил октябрь. Ветер из Арктики принёс холод и снег. Приехал на вахту Вадим. Друзья встретились в своей комнате, и проговорили до позднего вечера. Гена под впечатлением от всего, произошедшего с ним, поделился с другом.
- Как мужик, Генка, я тебя понимаю. Против такой профуры устоять трудно. Что было, то было, назад не вернёшь. Но, как муж и отец семейства, я бы твоих оправданий не принял. Этому опыту не радоваться надо, а впору его стыдиться. У твоей Полины шок, она ведёт себя необычно, но это не её вина, а её беда. А ты её в такой момент предал, друг мой. Самое главное, сможешь ли ты жить с Полиной, как прежде, не будет ли всегда стоять между вами тень этой распущенной и пресыщенной бабы?
- Я и сам об этом думал, Вадька, ты, конечно, кругом прав. Но что же мне теперь делать? Рассказать Полине обо всём – значит потерять её навсегда. Не рассказать – всё равно узнает, разве здесь что-нибудь утаишь?
- Рассказать придётся, но не всё. Свалишь на своё одиночество, обиду и т.д. У твоей Полины характер не такой, как у тебя, она сильная. Но она любит тебя. Всё дело в том, любишь ли ты её и детей! Или душа твоя сгорела, во грехе?
- Я и сам пока не знаю. Я ведь ещё не раскаялся даже перед самим собой. Приди эта Клара сейчас, и я побегу за ней, как собачонка, потому, что она, видимо, задела всё самое тёмное и низменное, что таилось в моей душе. Я даже сам не знал, что способен на такое. Смогу ли я теперь стать прежним? – Сам не знаю.
- Захочешь – станешь. Подумай о детях, об их матери, да и о себе тоже, о своей давней мечте иметь хорошую, дружную, настоящую семью. Неужели ты всё это готов потерять?
- Но у вас-то с Галиной, неужели всегда всё в жизни было гладко, без сучка и задоринки?
- Не всегда, конечно, но я ещё никогда не бегал от житейских передряг – это плохая привычка. Пока жизнь продолжается и воля не угасла – никаких отступлений! Всё в жизни решаемо, кроме смерти.
 Уснули за полночь. Вадик ничего не мог сказать о семье Гены. Они с Галей и детьми ездили к её родителям в гости, а потом сразу на вахту.
Друзья снова работали посменно – неделю в день, неделю в ночь.

                КАРА НЕБЕСНАЯ

Первую неделю Гена отработал в день. Пошла вторая неделя – теперь он работал в ночь. Холодина стояла несусветная. Мороз с ветром. И этот ветер наносил сугробы, заметая дороги.
Гену вызвал начальник:
- Слушай, ты ведь у нас тракторист широкого профиля? А грейдер ты знаешь?
- Знаю, и удостоверение у меня есть, а что?
- Водителя грейдера увезли с аппендицитом. Мы вызвали телеграммой сменщика, но когда он приедет? Надо сегодня прочистить дорогу к КРС № 2, как раз в твою смену, сделаешь?
- Ну, раз надо, поеду.
- Смотри, Гена, на трассе кое-где арматура из бетонки рожки показывает. Летом асфальтом заливать плиты будем, а пока будь начеку.
- Да ладно, видел я эти рожки не раз, когда на своём тракторе ехал.
Гена нашёл шести тонный грейдер, проверил топливо, включил отопление, и покатил на трассу. Участок – 15 км он расчистит часов за 6. А потом пойдёт спать.
Термометр, укреплённый на грейдере, показывал – 37 градусов, но в кабине было тепло.
Над трассой повисла тьма. Бледный лик луны смотрел сквозь рваные облака, несущиеся по небу. Фары грейдера освещали дорогу метров на 30. Гена опустил обе лопаты и начал чистку трассы.  Однообразная работа не мешала Гене думать о своём. Он боялся думать о Полине, понимал, что его не ждёт дома ничего хорошего. Вадим развернул его мироощущение после встречи с Кларой в другую сторону. Он стал думать о ней с сожалением:
- Бог наказал её за это – она никогда не сможет жить с одним мужчиной, значит, у неё никогда не будет семьи. Сколько ей сейчас лет? Не важно, – но не всегда Клара будет молодой. Со временем, разглядывая своё безотказное тело, и, обнаружив признаки старения, она будет терзаться и страдать  от бессилия это изменить – против старости лекарств ещё не придумали. Клару ожидает одинокая старость. Что может быть хуже, чем страх умереть в одиночестве?
Гена вдруг вспомнил свой разговор с Николаем Ивановичем и своё представление о хорошей семье: найти жену-хозяйку, духовное родство с ней, верность в браке и детей, которые будут счастливы рядом с ними. «Идеалист несчастный», - подумал он о себе.
Гена очнулся от своих дум, и огляделся. Он проехал уже не меньше 5 километров. Грейдер работал, как часики. Неожиданно, ему пришла мысль:
- А ведь я подонок, не лучше моего отца. Вот она – дурная наследственность. Как бы поступил Вадька на моём месте? – В это время что-то под грейдером заскрежетало.
- Наверно, эти самые рожки из арматуры – Мельком подумал он, но особого значения не придал, и поехал дальше. Он снова подумал о Вадиме:
- Наверно, Вадька, увидев голую Клару, сказал бы:
- Девушка, Вы ошиблись адресом, у меня семья. Так что спокойной ночи! – и ушёл бы. Почему же я так не поступил? Что во мне не так? – Гена перестал забивать себе этим голову. В кабине стало прохладнее. Он потрогал печку – она остывала. Посмотрев на манометр, Гена обнаружил, что уровень топлива в баке приближается к нулю. А до КРС надо ехать не меньше 4-5-ти километров. В хорошую погоду, днём, без шквального ветра и мороза – 38, - 5 км – не расстояние.
- Ничего себе! Бак был полон. Неужели арматуриной его пробило? Видимо я зацепил её лопатой, загнул, а отвалом её протолкнуло к баку. Вся солярка вытекла, бак пустой.
Двигатель умолк, и Гена стал слышать удары собственного сердца. Руки его задрожали, во рту пересохло. Он испугался. Ночь тяжело давила на его плечи. Однако для размышлений у него не оставалось времени, надо было что-то решать. А решение напрашивалось одно – надо идти на КРС. В грейдере ночь не пережить. Вахтовки с рабочими проехали, помощи ждать неоткуда. Идея  идти при таком морозе с ветром так далеко могла оказаться бесцельной тратой сил, с самого начала, обречённая на поражение. Надежда была слабой, но она же была и единственной. Лучше рискнуть неясным будущим, чем рисковать вполне конкретным настоящим.
Гена вылез из грейдера, погасив фары. Порыв ветра швырнул снежный заряд в лицо. Гена с трудом перевёл дыхание. Тучи совсем спрятали луну. Вскоре даже самое острое зрение не могло бы пронизать густую непроглядную тьму. Вдруг ветер стал сильнее, он выл и свистел, словно глумился над беззащитным человеком. Внезапный шквал заставил Гену повернуться к встречному ветру боком. Он подумал:
- Хорошо, что шапку завязал на подбородке.
 Ему вдруг стало жутко. Гена с немалым усилием подавил приступ слепого, животного  ужаса.
Снег, покрытый толстой коркой наста, слабо отсвечивая, лежал по обе стороны дороги. Пар от дыхания клубился в ледяном воздухе. Вдруг Гена услышал едва различимый волчий вой. Его охватила паника и душевное смятение. Один, в темноте, за несколько километров от жилья. Гена побежал.
 Наконец, он выбился из сил, одежда и унты казались ему теперь непомерным грузом. Он сильно вспотел, и заглатывал ледяной воздух открытым ртом. Ему казалось, что сердце его у самого горла. Оно мешало ему наполнять лёгкие воздухом, и выталкивать его из лёгких.
 Добежав до поворота дороги, Гена увидел вдали огни участка КРС, но они были ещё далеко.
 В просвете между туч на несколько мгновений высветилась луна, и он увидел лес. Он показался Гене зловещим и насыщенным скрытой угрозой. Пришлось снова бежать. Пот струился по телу и под шапкой.
 Гена развязал завязки, и слегка сдвинул шапку на затылок. Шквал ветра тут же сорвал её и унёс в темноту. Искать шапку было бесполезно. Мороз, мгновенно, как ледяным обручем, охватил голову.  Гена поднял воротник полушубка, и прикрыл голову руками в тёплых рукавицах. Это плохо помогало, да и идти с поднятыми кверху руками было невозможно, воротник же прикрывал только уши.
Пробудившаяся ярость мгновенно выжгла в нём страх. Теперь он был уверен, что не погибнет. Надо было только прикрыть голову. Он сел спиной к ветру, который дул непрерывно, поднимая тучи снежной пыли с сугробов вдоль дороги. Потом снял полушубок и свитер. Быстро натянув полушубок на потное, а теперь мгновенно заледеневшее тело, он застегнул пуговицы непослушными руками, спасая грудь и спину от опасного переохлаждения, которое уже случилось.  Пока Гена сворачивал свитер, чтобы обвязать им голову, голова его, уши, нос и всё лицо превратились в ледяную сосульку. Повязать свитер на сильном ветру в темноте было непросто – в рукавицах этого не сделаешь. Он подсунул их под себя. Теперь  Гена боялся, что ветер вырвет у него из рук свитер и унесёт вслед за шапкой. Только с третьей попытки ему удалось так обмотать голову, чтобы ветер продувал свитер не так сильно. Рукава свитера он  завязал узлом вокруг шеи.
- Ну и пугало я наверно. Как пленный француз в восемьсот двенадцатом году. – Подумал Гена.
 Он нащупал рукавицы и надел их. Но теперь под полушубком не было свитера с высокой шеей. Гена замёрз.  Ветер задувал ему под полушубок, остужая ещё не согревшееся тело. Он снова побежал, чтобы согреться. Огни участка приблизились.
 Он и шёл, и бежал, изредка освещаемый, пробившейся сквозь тучи, луной. Гена уже ничего не чувствовал – ни страха, ни боли, ни холода. Только безмерную усталость, и желание лечь и уснуть прямо на обледенелой дороге.
- Не могу больше, не могу. Кончились мои силы. – Но тут он поднял голову и увидел отдельные строения участка – общежитие, столовую, склад, контору.
- Надо идти в столовую, там тепло. Попью горячего чая. Ничего не хочу, спать хочу, устал. – Вяло думал он. – Полина, детишки. Это моя семья. Надо жить. Дойду ради них. И он поплёлся дальше, загребая ногами. Почувствовав острую боль в ноге, упал.
- Всё, буду спать… Так  это и есть смерть на морозе! – Вдруг осенило его. – Буду ледяной кочерыжкой. – Гена тяжело поднялся: -  Ну, нет. Я молодой, жить хочу. В семье. – И, с этой отрадной мыслью, он потащил себя дальше.
Столовая была уже закрыта, и он, хромая, поплёлся к  общаге. Дошёл. Открыл дверь. От тепла помещения у него закружилась голова, и он упал, потеряв сознание.

                В РАЗЛУКЕ

Когда Полина с детьми  вернулась с работы, Гены дома уже не было, осталась только не заправленная кровать.
- Опять, неряха, кровать не заправил. Сколько не говори, всё бесполезно. Детей легче к порядку приучить, чем этого барана. – Полина опять была раздражена и злилась из-за ерунды. Она  приготовила еду. Обед давно прошёл, приближалось время ужина, а Гены всё не было.
 - Куда же он девался? Опять где-то болтается! – Недовольно подумала Полина. Пора было ложиться спать, а мужа всё не было. Полина забеспокоилась. Она позвонила Подаруевым, но к телефону никто не подошёл. Она села к столу и заплакала, закрыв лицо руками. К ней подошла дочка:
- Мама, чего ты плачешь, тебя папа обидел?
- Нет, доченька, это я его обидела, и мне теперь стыдно.
- Зачем же ты его обижаешь, ведь папа у нас хороший.
- Сама не знаю. Я папу нашего люблю, и он нас любит. – Последнюю фразу она говорила уже больше для себя, чем для Светы. Сердце её разрывалось. Теперь ей казалось, что она не так говорила с ним. Можно было найти иные интонации и иные слова, не наносящие раны, от которой он убегал, не разбирая дороги. Находила же она подход к мужу, даже учитывая его взрывной характер. Им и ссориться-то было не из-за чего, а, тем более, орать друг на друга. Как же она забыла об этом теперь? Наверно Гена прав – надо сходить к врачу и полечить нервы.
Когда Гена не пришёл домой и на следующий день, Полина совсем потеряла голову, не зная, что и думать. Друг у него только один – Вадим, но его нет дома. Она начала обзванивать больницы, морг и милицию. Но мужа нигде не было. Потеряв всякую надежду найти мужа, Полина позвонила в КРС, начальнику. Он ответил:
- Да, Гена на работе. К нам приехала корреспондентка из Тюмени на 3 дня и я попросил Гену сопровождать её по участкам, и познакомить её с историей этого края, он ведь этим интересовался. Так что не волнуйтесь, всё в порядке.
Полина положила трубку. Настроение её резко изменилось.
- А я-то о нём переживаю, разыскиваю, слёзы лью. А он там с корреспонденткой развлекается. Вот, гад! Не нашёл время позвонить домой, чтобы я не волновалась. – Полина и забыла, почему Гена ушёл из дома. Ревность перекрыла все благие намерения.
Но, когда Гена не вернулся домой и через три дня, Полина вдруг осознала, что может потерять мужа навсегда. Она уже не была молоденькой глупышкой. Ей было 35 лет. После вторых и третьих родов она располнела, и не была уже просто пышечкой. Глядя на себя в зеркало, она видела толстую тётку с морщинками у глаз. Зрелая женщина.
Это было не совсем так. Во всяком случае, Гена как будто не замечал перемен в её внешности – целовал и ласкал её с удовольствием. По сторонам не смотрел, и с работы галопом  мчался домой, принося ей, весь заработок. Жена и дети всегда к его приезду были дома. Его ждали, любили, заботились о нём. Он был доволен, и в доме был мир.
- Ему только 31 год. Для мужчины это далеко не зрелость. Как же я забыла, что мужчина в любом возрасте – сын. И относиться к нему надо, как к сыну, тем более к Гене, из которого лаской можно верёвки вить. Что же теперь делать? – Ответ пришёл сам собой: - Надо начать всё сначала.


                ИСЦЕЛЕНИЕ

Дыхание давалось ему с трудом. Он хотел было закричать, но горло перехватило, точно шнуром, и он не смог выдавить из себя ни звука. Чёрная пелена разлилась перед его глазами, и он застонал, желая себе смерти, если она спасёт его от непереносимой муки. - Это был бред больного на пороге смерти. Одно было вероятно так же, как и другое.
Гена проснулся несколько часов или несколько дней спустя, не зная, спал он или был без сознания. Он лежал неподвижно, пытаясь почувствовать себя и своё положение. Его мозг был вялым и неповоротливым, а тело, казалось, постарело на несколько лет. Сознание, вернувшись к нему, разрасталось в нём, словно пламя свечи. Вызывая неясные воспоминания. Он знал, что очень слаб, но почувствовал, что силы вернутся к нему, потому что слабость отступала. Гена открыл глаза. Ему не нравилось, как пахло в комнате – лекарством и хлоркой.
Он повернул голову, и понял, что находится в больнице. Напротив, на кровати, сидел мужчина с седыми волосами, согбенные плечи которого, несли на себе груз 60 – 70 лет. Гена улыбнулся соседу – он уважал стариков. Он знал, что иногда старые люди оставляют в тени молодых, поэтому не считал стариков беспомощными. Если у человека нет крепких мышц, он, нередко, заменяет их мудростью. Старик улыбнулся в ответ, и сказал:
- Очнулся, наконец, слава Богу. Ну, теперь точно выкарабкаешься, парень. Как тебя зовут, я знаю, а ты называй меня Егорычем и на «ты». Нам с тобой придётся долго лежать, наговоримся ещё, а сейчас поспи, я сестричку вызову, порадую, что ты очнулся.
Гена уснул, как провалился в сон. Он почувствовал сквозь завесу сна, как ему поставили капельницу, и снова уснул. Он проспал 14 часов, так сказал Егорыч.
- Тут к тебе, Гена, целые делегации приходили, но их пока не пускают. Уж очень плох ты был, думали, что не выживешь, а ты, вишь, какой молодец.
- Я и не помню, как сюда попал. А какое сегодня число?
- 20 декабря. Скоро Новый год.
- Неужели уже декабрь? Значит, дочке моей 18 октября уже 4 года исполнилось. А сыну в феврале 3 будет. Жаль, что этот Новый год я встречу не с ними. Полина, жена моя, тоже любит этот праздник больше всех других.
- Женщины – вообще народ не привередливый. Им, что святой Валентин, что Санта Клаус, что дед Мороз – они во всех верят. Главное, чтоб мужик был хороший и с подарками. – Засмеялся Егорыч.
- Точно. – Согласился Гена, и на душе его стало тепло: - И откуда, Егорыч, ты всё это знаешь?
- Когда живёшь так долго, то рано или поздно, так или иначе, узнаешь что-нибудь эдакое, что и самому нравится. – Лицо Егорыча светилось добротой.
- А ты сам-то женат, мудрец?
- А как же! Расскажу, если не устал от моей болтовни.
- Расскажи, Егорыч. Умного человека всегда полезно послушать.
- В войну это было. Прислали нам пополнение - молоденьких ребят после школы, а вместе с ними - трёх медсестёр, после курсов, по 17 - 18 лет от роду. Две-то смазливые были, а одна, конопатая, как яйцо сороки. Сама маленькая, коренастая, волосёночки светлые  да жиденькие, глазки маленькие, как у мышонка, нос курносый. Только и привлекательного, что голосок, да улыбка во весь рот. На двух-то сестёр все наши солдаты заглядывались, а на неё никто. Командовали ею все, кому не лень: Тонька! Принеси воды попить. Тонька то, да сё! А она не спорит. После боя врач её на операции берёт, а двух других на перевязки. Вот как-то и я что-то  таким макаром у неё попросил. А она и говорит мне:
- Почему вы все так меня называете? Меня, между прочим, Тося зовут. Я курсы медсестёр на отлично закончила. Некрасивая я, ну так что ж, не всем красивыми быть. – И ушла.
- А, вскоре бои начались, наших ребят, как косой косило. Тося раненых прямо на поле боя перевязывала, кого можно было, вытаскивала. Представь, как она здорового мужика, который и помочь ей не может, тащит, взвалив на себя, ползком. Многим она жизнь спасла. Дошла и до меня очередь. Ранило меня тяжело – было пробито лёгкое. Место, где я лежал, простреливалось, никто ко мне подойти не мог. Так бы и истёк кровью. Сколько таких было… Вскоре стемнело, и поползла Тося за мной, командир не пускал её, но она заявила, что с первого дня любит меня, и погибнуть мне не даст, лучше сама вместе со мной погибнет. Прожектор высвечивал, перемещаясь, всё поле боя. Тося вся измучилась, пока тащила меня до наших окопов, но дотащила. И сама получила осколочное  ранение в ногу. Так и поехала она со мной в медсанбат, ухаживала за мной, как за ребёнком, прыгая с костылём. Выкарабкался я. Пригляделся я к своей Тосе – одним словом, дело молодое. Демобилизовали нас. Меня по ранению, её по беременности. И прожили мы с ней душа в душу вот уже 35 лет. Сына толкового вырастили. Всех красавиц она для меня затмила. Никогда не мог я забыть, что она готова была жизнью своей пожертвовать ради меня. Такое во все времена не часто встретишь.
Поправлялся Гена медленно. Дышать было по-прежнему тяжело, кашель ещё донимал, головные боли мешали жить. Лечение было нудным и болезненным. К нему, по-прежнему, никого не пускали, боялись, что посетители занесут инфекцию.
Когда Гена чувствовал себя лучше, они вели с Егорычем беседы на разные темы. Он, как все старики, был словоохотлив. Однажды он сказал Гене:
- Что обнажает суть человека? А я скажу – экстрим и задевание личных интересов. Вот ты, например, мог погибнуть, а выдержал этот экстрим, и выжил. Значит, есть в тебе стержень, Гена.
- Неужели, есть? А раньше, точно знаю, не было. Видимо, посмотрев в глаза смерти, человек меняется. Дай-то Бог! Вот только как к этому отнесётся моя жена? Я перед ней виноват, боюсь, не простит она меня.
- Если любит, простит. Женщина, которая не умеет прощать, не должна выходить замуж.
- Раньше прощала, а теперь не знаю, спорить приходится из-за каждого пустяка. Получается – на войне, как на войне. Но жить так невозможно.
- Не знаю, кто из вас победит, что должно произойти – то случится, но знаю наверняка, что проиграют дети. – Эта фраза кольнула. Гена вспомнил своё детство – там и в помине не было никакой любви. А ему-то уж было – хуже некуда.
- Любовь спасёт нас всех, если она ещё не умерла. – С надеждой заключил Гена.
И тут открылась дверь палаты, и вошёл улыбающийся Вадим с пакетом яблок  и мандаринов.
- Здорово, дружище! Рад видеть тебя живым, хоть и не совсем здоровым! С работы все передают тебе привет. Шапку твою нашли рядом с грейдером, ветер её, видимо, прибил. Ну, как ты себя чувствуешь? – Вадим положил пакет с фруктами,  сел на стул у кровати, и рассказал:
 - Когда ты притащился в общагу и упал, дежурная перепугалась, увидев тебя. Прибежала за мной. Я сразу догадался, что с тобой могло произойти. Позвонил диспетчеру, вызвал медсестру с пятой КРС. Ты уже пылал, как костёр, мог бы всю общагу обогреть. Приехала вахтовка с медиком, и повезли мы тебя в Сургут. Врач в приёмном покое засомневался, что ты выживешь – температура запредельная, двустороннее воспаление лёгких, бронхит, сердце работает с перебоями. Ну, благодари врачей, выходили они тебя. Я звонил каждый день. Подселили к тебе Егорыча из соседней палаты, чтобы он присматривал за тобой, если что, и врача вовремя позвал.
- Полина рвалась ухаживать за тобой, но она так рыдала, что её не пустили к тебе. Она каждый день сюда приходила, и сегодня придёт чуть позже. Ну, давай лечись, выздоравливай. Мне сказали не переутомлять тебя, так что я пошёл. Ещё не раз увидимся.
Гена устал, и после ухода друга, уснул. А когда проснулся, пришла Полина с детьми. Света подошла к нему, и тихо спросила:
- Папа, тебе очень больно? – И Лёшка вторил сестре: - Папа, а где у тебя болит? Покажи. А к нам на ёлку Дед Мороз приходил. Я ему стишок рассказал, а он меня спросил, какое у меня желание. Я ему сказал: «Я хочу, чтобы папа не болел», вот ты и поправишься.
Гена молчал, не в силах вымолвить ни слова от избытка чувств. Полина наклонилась к нему, и слёзы её закапали на его грудь. Она прошептала:
- Если бы ты умер, я бы умерла вместе с тобой, прости меня.
- Полиночка, родная моя, это ты меня прости, я тоже не хочу без тебя жить.
Светланка удивилась:
- Мама, почему вы плачете, папа же поправляется?
- Мы плачем от счастья, доченька, что папа наш всегда будет с нами.
Егорыч, глядя на них, думал:
- Жива любовь-то ихняя, никуда не девалась. А пацанчик-то не подарок у деда Мороза попросил, а, чтобы папа не болел.
Гена шёл на поправку. К нему ещё много раз приходили и Вадим, и Полина. Егорыча выписали, и за ним пришла его Тося.
Полина никогда не спрашивала мужа о Кларе. Бывают моменты, когда не стоит задавать вопросы, чтобы не услышать лжи. Иногда с правдой надо обращаться, как с огнём: не слишком приближаться, чтобы не обжечься, но и далеко не отходить, чтобы холодно не было. А Гена, думая обо всём, что с ним случилось, решил, что одну и ту же глупость не следует совершать дважды; в конце концов, выбор всяких недоразумений достаточно велик.
Гена рвался домой. Время шло, и он терял терпение. Он изнемогал от нетерпения. Его нервы были натянуты до опасного предела. Пришлось обратиться к невропатологу. Тот назначил лечение и пригрозил, что запретит посещения, если Гена не возьмёт себя в руки. Зато ему разрешили читать.
 Полина пошла в городскую библиотеку за книгами, и познакомилась с заведующей. Они понравились друг другу, и та сообщила Полине, что в сентябре этого года освободится место в библиотеке, и она готова взять Полину на это место. Ей как раз нужен специалист, который наведёт порядок в библиотечном фонде после поступления новых книг. Полина обрадовалась, что по вахте ездить больше не придётся, и из детского сада она тоже уволилась.
 Гена, выйдя из больницы, пойдёт в отпуск, и они всей семьёй поедут на море.

                СПУСТЯ 6 МЕСЯЦЕВ

На море был слабый прибой. Море довольно урчало, облизывая берег солёным языком. Солнышко, заигрывая с ним, бросило горсть блёсток в мелкие волны у берега, и они засверкали так ярко, что без защитных очков, на них невозможно было смотреть.
После выхода из больницы, Гене дали бесплатную семейную путёвку на 24 дня в Анапу, оплачивая проезд туда и обратно. Когда курортное время истекло, Полина с Геной решили ещё побыть на море, и сняли квартиру на месяц. Они объехали всё побережье, посмотрели всё, что можно посмотреть. Показали детям павлина, гуляющего в парке, который кричал голосом плачущей женщины, белок, которые спускались с дерева, и ели с руки. И много ещё такого, чего в Сибири они не увидели бы никогда.
Из отпуска Гена выйдет на другую работу. Он тоже решил покончить с вахтой, и перешёл работать на строительство жилых домов для работников Сургутнефтегаза.
Пожелаем же счастья и удачи этой паре и их детям на трудном пути супружества. Ведь для того, чтобы сохранить взаимную любовь до старости, надо вместе - пуд соли съесть.