Про Картошку

Правду ли говорят, что близнецы чувствуют друг друга? Я прислушиваюсь, закрываю глаза, снова пытаюсь найти что-то у себя внутри. "Дашка, Дашка!" - мысленно зову я. Слушаю. Ничего.
В нашей семье шепотом рассказывали историю как бабушка Маша как-то сидела на кухне, лепила пельмени под веселую музыку из радиоприемника, и вдруг замерла, уронила руки в муку и сказала: "Марина умерла". А телеграмма о смерти ее сестры пришла только на следующий день.
"Дашка!" - я не чувствую ничего. Вернее я совершенно уверен, что с ней не могло случиться плохое. Я смотрю на телефон, лежащий передо мной, и представляю как сейчас засветится экран, появится ее лицо с высунутым языком, так она косплеила Эйнштейна, и я услышу то, как она всегда кричит в трубку: "Димкаааа!" и хохочет.
Дашка, которая вечно пропадает в самых странных местах, выставив перед собой фотоаппарат как пушку, и летит в очередную "горячую точку". Дашка, которая не боится оказаться внутри урагана, которая выбирает правильный ракурс на извергающийся вулкан, которая мчится навстречу цунами, чтобы сделать мощное фото. Это ее любимое словечко - "мощно". Вершины самых высоких гор, барханы самых горячих пустынь, глубины самых бездонных океанов - это все мощно. Дашка, которая считает, что с ней никогда ничего не случится, потому что она защищена. Дашка, которая пропала шесть дней назад в эпицентре лесного пожара. Нет, уже семь дней, пожар за это время захватил новые километры леса, я вижу на экране планшета горящие просторы в дыму, и где-то там, внутри, она.
"Дашка!" - я зову и опять ничего не слышу в ответ. И тогда я вдруг начинаю думать о тебе. Эта тайна укрыта во мне под сотней матрасов и перин, и еще сверху висит большой замок. Много замков. Я давно тебя не вспоминал. Ты мой сундук на дереве, в котором сидит заяц, а в зайце утка, в утке яйцо, а в яйце игла.
"Да-ня", - я мысленно прикасаюсь к твоему имени и чувствую только пустоту. Она ведь думает, что ты защищаешь ее, что если с ней что-то случится, ты придешь и поможешь. Так сделай это, ну пожалуйста. Я стараюсь слепить внутри себя какой-то плотный импульс, и отправить тебе, но чувствую, как он рассыпается в пыль почти сразу. Я сержусь на тебя, на себя, на Дашку. Нет, только не на неё!
Придется мне найти тайный ключ от того сундука, и добраться до самого острия иглы. Вспомнить всё. Может быть, тогда ты услышишь меня?
                ***
Много лет назад мы жили в многоэтажке в спальном районе на самой окраине города. С нашего последнего двенадцатого этажа были видны крыши окрестных домов и лес невдалеке. Я учился в школе, расположенной в соседнем дворе, а Дашка ездила три остановки на трамвае в школу с языковым уклоном, куда меня не взяли, потому что я не смог запомнить даже простых слов на непонятном, чужом языке. 
Я возвращался домой намного раньше неё и часто, поднимаясь на лифте на наш этаж, не отпирал дверь квартиры, слишком там было скучно одному, а садился на лесенку, ведущую на чердак, и дожидался сестру, читая книжку, или играя сам с собой в карманные шахматы.
В конце этой маленькой, металлической лестницы была невысокая дверь. Две ржавые петли и большой замок защищали чердак от проникновения любопытных школьников. Но дверь закрывалась неплотно, между ней и косяком была щель, сантиметра в три, и я иногда поднимался, усаживался на верхнюю ступеньку и смотрел туда, в темноту.
Нужно было не отводить взгляда минут 10 или 15, тогда темнота словно расступалась, становилась не такая густая, и я начинал видеть пятна, неясные фигуры и силуэты. Я будто замечал особенный сгусток темноты там, за дверью, и в какой-то момент мне стало казаться, что он тоже смотрит на меня. Я прижимал лицо к щели между дверью и крашеной стеной, вглядывался и вслушивался. "Эй, ты там?" - иногда тихо спрашивал я и ждал ответа. Наверное, я слышал только свое дыхание, но иногда мне казалось, что кто-то там, в темноте, шуршит и двигается мне в ответ.
Сейчас мне это кажется странным, то тогда у меня вошло в привычку почти каждый день заглядывать на чердак и здороваться с кем-то, кто, как я придумал, находится там. Когда Дашка слишком задерживалась, я мог наябедничать на неё в глухую темноту чердака, или просто разыграть с невидимым партнером шахматную партию. Это была игра и, одновременно, моя тайна ото всех на свете, даже от Дашки. Но все-таки я был уверен, что ты - моя фантазия, пока не увидел тебя впервые.
В тот день, как только разъехались двери лифта, я сразу пошел домой, чтобы перекусить и вернуться во двор играть с ребятами в футбол. Я слепил себе быстрый бутерброд из куска хлеба и котлеты, запил его холодным квасом из банки, снял школьную форму и надел старые треники и кеды, чтобы гонять по футбольному полю. На ходу схватил из вазы яблоко, сочно хрумкнул им, открыл дверь, сделал шаг на лестничную площадку и замер. Мой взгляд словно бы выхватил и сконцентрировался на чем-то новом, необычном, что вдруг оказалось в привычной действительности.
Так я впервые увидел тебя, не как свою воображаемую фантазию, а как что-то реальное. Тогда ты был похож на сгусток тени, облачко темного дыма. Ты высовывался в щель, будто бы выглядывая из-за чердачной двери. Я зажмурился на секунду, отвернулся и закрыл дверь квартиры, потом медленно снова повернулся к лестнице на чердак. Ты уже был на самой верхней ступеньке, на том месте, где обычно любил сидеть я, и ты явно смотрел на меня. Хотя как может смотреть то, что не имеет глаз?
Я тогда сказал "Привет", первое удивление прошло и мне захотелось поближе рассмотреть тебя. Я сделал два шага вперед и спросил: "Хочешь яблока?". Ты сидел, если можно так сказать, а, может, лежал на верхней ступеньке и наблюдал за мной. Мне показалось, ты меня боишься. Я положил яблоко с откусанным бочком на одну из средних ступеней и сделал шаг назад.
- Вот, попробуй!
Ты словно бы колебался, но потом, как будто капля желе, стек на ступеньку ниже, еще ниже и скоро оказался рядом с яблоком, будто принюхался к нему, потом окружил его со всех сторон. Еще мгновение я видел его сквозь твою полупрозрачность, а потом яблоко исчезло. А ты будто бы стал плотнее и чуть меньше.  Округлый сгусток, размером со среднюю картошку. И мне показалось, ты весело смотришь на меня.
- Я иду играть в футбол, на улицу, хочешь со мной? - я вытянул вперед руку, ладонью вверх, положил ее на нижнюю ступеньку. Некоторое время ты не двигался, словно раздумывал.
- Пойдем, там интересно, - я поманил тебя пальцем, и ты вдруг двинулся ко мне. Я не могу сказать, полз ты или перетекал, это выглядело так, словно у маленькой картофелины появлялись небольшие выросты, руконожки, которыми она хваталась за ступеньки и двигалась вперед. Несколько секунд и ты лежал у меня на руке, округлое неясное нечто, но явно живое, моей ладони было щекотно и тепло.
- Ну вот, - я поднес тебя к окну подъезда, - видишь?
Кругом дома, дома, деревья, крыши, крыши. На тебя попал яркий луч солнца, и ты словно испугался немного, а потом потянулся ему навстречу. Мы спустились на лифте вниз и вышли во двор. Цвет, свет, голоса - мне показалось, ты стал еще немного плотнее и меньше, с грецкий орех.
- Я буду называть тебя Картошка, хорошо? - мне показалось, ты согласен. - А сейчас посиди у меня в кармане, пока мы играем в футбол. Я уже не видел ничего особенного в произошедшем. Я пристроил своего нового приятеля в карман куртки и побежал.

                ***
В те годы мы с Дашкой мечтали завести собаку и постоянно выпрашивали у родителей щенка. Мы развесили на стенах нашей комнаты открытки с породами собак и читали книгу про дрессуру, тренируясь друг на друге.  Но все наши стремления разбивались о реальность быта.
"А куда мы денем собаку летом?" - спрашивали нас родители. Папа геолог и мама океанолог на все три летних месяца уезжали в экспедиции. Мама плавала на кораблях по северным морям, папа, наоборот, копал что-то на юге, в горах Кавказа.  Нас же отправляли на три смены в пионерлагеря. Собаку оставить было некому.
Я положил тебя в горшок с кактусом и сказал: "Это твое место. Место!" И ты меня отлично понял. Ты вообще все понимал хорошо и сразу, все команды: "место" - ты залезал в горшок и притворялся камушком, "ко мне" - и ты переползал с горшка на подоконник, потом на письменный стол и по руке на мое плечо, "рядом" - и ты моментально запрыгивал в карман моей рубашки или формы, "фу" - эту команду я использовал в школе, когда ты слишком начинал вертеться в моем пенале.
Да, я почти сразу понял, что тебе грустно одному сидеть в горшке и смотреть на полосу леса вдали, пока я учусь. И я таскал тебя в школу. Я знал что тебе, как и мне, нравится математика, ты немного выглядывал из моего нагрудного кармана и пристально смотрел на примеры на доске и в учебнике. Еще больше тебе нравилась литература, особенно когда читали стихи. Ты лежал, и еле слышно словно булькал в такт словам. Но самый твой любимый момент был когда на уроках природоведения показывали фильмы по природу. Леса, озера, пустыни. В темноте, пока никто не видит, ты выбирался мне на плечо и заворожено замирал, весь словно вытянувшись в сторону экрана.
Природа это твое, да? Ты обожал кататься со мной на велике по лесу. Садился на руль, прилеплялся к нему своими маленькими руконожками и мы гнали изо всех сил вперед так, что ветер свистел у меня за ушами, а ты становился полупрозрачный, как будто из дымчатого стекла. Частенько я приходил домой со школы, не успевал еще переодеться и видел как ты, забравшись на сиденье моего велосипеда, нетерпеливо подпрыгиваешь там. 
В тот год Дашка, как лучшая ученица своей школы поехала на море, в Артек. А я в лагерь "Красная звездочка" в Подмосковье. Раньше я бы ужасно расстроился из-за долгой разлуки с сестрой, но теперь у меня был ты, мой тайный друг, и я даже был рад. Мне нравилось скрывать тебя ото всех, особенно от Дашки. Она была старше меня всего на 15 минут, но вела себя так, будто на 100 лет. Слишком много всего происходило в ее жизни интересного - конкурсы, олимпиады, поездки, но у нее не было тебя - всё понимающей дрессированной Картошки.
Пионерлагерь был расположен в лесу, около реки. И очень скоро мы обнаружили, что ты отличный пловец.  Я лежал на берегу и бросал в речку сосновые шишки, потом командовал: "Апорт, Картошка!" и ты выскакивал из моих рук, летел дугой и врезался в воду, поднимая волны. В воде ты становился длинный, узкий, светящийся перламутром, изгибался и умел очень быстро плыть, даже против течения. У тебя появлялось что-то вроде хвоста и плавников, для лучшей маневренности. Ты подныривал под плывущую шишку, ударял по ней, она вылетала из реки и падала рядом со мной на траву.
Или я кричал "Вперед!" и прыгал в воду сам и сразу же начинал махать руками, изображая кроль, но ты всегда оказывался быстрее, обгонял меня, и ловко взлетая над водой, падал вниз, окатывая меня веером брызг. Я хохотал: "Ну погоди, Картошка, сейчас я тебя поймаю!". Мы были вместе, и нам не нужен был никто ещё.
                ***
И, конечно же, Дашка тебя скоро обнаружила. За лето ты так полюбил плавать, что когда мы вернулись домой, явно скучал по водным забавам. Я затыкал в ванной слив, набирал ее до половины и стоя на коленях на полу, уткнувшись подбородком в край ванны,  наблюдал, как ты плещешься и гоняешь из одного конца в другой.
- Что это у тебя там?! - голос сестры словно оглушил меня. Я вскочил: "Черт! Я забыл закрыть дверь!".
Я попытался загородить собою ванну, но Дашка отодвинула меня и с минуту разглядывала, как ты ныряешь и плывешь по самому дну. Потом она протянула к тебе руку, и ты сразу запрыгнул к ней на ладонь. Сам, будто давно хотел с ней познакомиться. Кувыркнулся и дотронулся до ее пальца своей маленькой ручкой. Сестра захихикала:
- Димка, кто это?
Я вздохнул:
- Знакомься, это Картошка.
Дашка удивленно глянула:
- В смысле картошка?
- Его зовут Картошка, раньше он жил на чердаке, а теперь со мной, - и мне пришлось рассказать ей всё, с самого начала. Она молча слушала, кивала, разглядывала тебя, поглаживая пальцем, и было понятно, тебе это очень нравится, ты начинал булькать в ответ.
- А чем ты его кормишь? - вдруг спросила Дашка. Я молчал и пыхтел, до сих пор мне не пришло в голову кормить тебя, кроме того первого яблока. Я пожал плечами, а она сузила глаза, как всегда делает когда сердится: - Ты что, моришь его голодом? Тоже мне друг!
- Пойдем на кухню, милый Картошка, я тебя покормлю! - и она, задрав нос, вышла из ванной.
Как так получается, что она всегда знает, что именно надо делать и как? Как будто внутри нее сидит кто-то, у кого можно спросить подсказку, и он обязательно поможет.
                ***
Дашка взялась за тебя серьезно, как настоящий исследователь необычного и необычайного. Во-первых, она выяснила, что тебе нравится есть - яблоки, груши, поздние цветы одуванчика, рябину, каштаны и, как ни странно, вареную картошку. Ее ты любил больше всего. Как только мы начали тебя кормить, ты стал расти и постепенно стал размером с крупную картофелину, потом с небольшой кабачок, потом с целый арбуз, а потом ты изменился, но это уже было позже. Во-вторых, мы сделали для тебя кровать, из картонной коробки и старого клетчатого пледа.
-Знаешь, - сурово сказала сестра, - попробуй сам пожить в одном горшке с кактусом! Как тебе вообще это в голову пришло? Он же колючий!
Ночью ты лежал в ней между нашими кроватями и переливался всеми цветами радуги, как волшебная лампа. В-третьих, она стала вечерами читать тебе вслух, и, заметив как тебе это нравится, научила тебя читать самого, достав с антресолей наш детский букварь. С этих пор, когда я шел в школу, ты предпочитал оставаться дома, сидя на столе, перед книгой на подставке. В то время ты стал похож на полупрозрачный темный шар, в глубине которого вспыхивали и гасли огоньки. Иногда из твоей ровной, гладкой поверхности вдруг вытягивалась капля, перелистывала страницу и опять погружалась внутрь. В-четвертых, мы дали тебе имя.
Иногда, вечерами, когда родители уже ложились спать, у нас с Дашкой были тайные совещания, с самого раннего детства наш способ поговорить о главном. Мы садились друг напротив друга на кровать, накрывались сверху одеялом, чтобы оказаться в полной темноте, и зажигали фонарик.
Дашка посветила себе на лицо и стала похожа на пылающую маску.
- Димка, я долго думала, и мне кажется, я поняла кто такой Картошка, - сказала она шепотом.
- Кто? - я как обычно удивился, это вопрос даже не приходил мне в голову, а ответ на него тем более.
- Он наш брат!
- Какой это брат? У нас нет брата.
Она картинно закатила глаза и скорчила рожицу.
- Ну вот сам подумай. Ты же знаешь, что в нашей семье у всех рождаются тройни? Ну научись ты наконец сводить концы с концами. Вот мама наша и ее тетя Тамара и дядя Тимур. Бабушка Маша, ее сестра Марина и дед Миша. Прабабушка Вера, прадеды Вадим и Валентин. Они все близнецы!
Я покачал головой, конечно, я знал и слышал о нашей родовой особенности, но не придавал этому значения.
- И? Причем тут Картошка?
Дашка посветила мне в глаз фонариком, словно пытаясь проверить, есть ли в моей голове мозг.
- Нас-то двое! Дошло? Мама ждала, что нас будет трое, я читала письма родителей друг к другу. Они спорили об именах. Меня точно хотели назвать Даша, тебя Дима или Дина, если бы ты родился девочкой, а вот насчет третьего они спорили. Папе нравилось имя Дамир, а маме Данила. Мама писала, что не хочет, чтобы имя ее ребенка значило "Да здравствует мировая революция", а папа отвечал, что в наше прогрессивное время, когда третье тысячелетие на носу, называть ребенка именем ангела это мракобесие.
Я почувствовал, будто содержимое моей головы заворачивается в плотную спираль. Сестра имела вид воодушевленный, глаза ее горели, щеки покраснели. Я перевел взгляд на Картошку. Он сидел с нами под одеялом, по нему пробегали темно синие всполохи внутреннего света. И он внимательно слушал.
-И? - я попытался свести все эти сведения в одно. - И что случилось с нашим третьим близнецом?
Дашка вздохнула.
- Я не знаю. Я пыталась спросить у мамы, но она не захотела говорить, и, мне кажется, расстроилась, - она пожала плечами и погладила Картошку. Под ее рукой внутри тебя возникали яркие оранжевые звездочки. - Главное что мы его нашли!
- Я нашел! - отметил я.
- Да,- согласилась она. - Это очень круто, что наш брат теперь с нами!
Я поглядел на тебя, на твою ровную, ставшее последнее время очень твердой поверхность, прикоснулся к ней и тоже погладил.
- Ты думаешь, он мальчик?
Дашка пихнула меня в плечо.
- Ну конечно! Если бы он был девочкой, он был бы розовенький, а он синий! Это наш брат Даня!
Я совсем растерялся.
- А почему тогда не Дамир?
Сестра сделала свирепое лицо.
- Ну Димка, подумай сам, если наш брат не родился, или родился и умер, то он - ангел. А если ангел, значит Данила.
Позже мы лежали в своих кроватях в ряд, у одной стены Дашка, у другой я, а между нами мерцающий ты, Даня.
- Дашк? - тихо позвал я.
- Что? - голос ее был уже сонный.
- А как бы назвали тебя, если бы ты родилась мальчиком?
- Вот дурак! - воскликнула она. - Я могла родиться только собой! Спи давай!
               
В-пятых, мы, нет, она тебя изменила.
Вечерами она садилась, брала тебя в руки и что-то тебе тихо шептала, до меня доносилось "надо" и "давай". Ты вспыхивал, мерцал и посвистывал в ответ.
-Чем вы там занимаетесь? - спрашивал я Дашку.
- Общаемся, - бурчала она, не оборачиваясь.
Я немного ревновал к вашему взаимопониманию. Ведь это я нашел тебя и подружился, и мы отлично играли вместе, но сестра стала делать все по-своему, а потом вообще оттерла меня. Я вздохнул и подсел к вам.
- Что ты ему говоришь?
- Уговариваю его, что пора уже.
-Что пора?
Дашка взяла мою руку и положила ее на гладкую, твердую поверхность.
- Ничего не замечаешь?
Я смотрел, как под моей ладонью разлетаются внутри тебя искорки.
- Нет, а что?
Дашка нахмурилась.
- Ну, может, тебе это что-то напоминает?
Я посмотрел на нее, потом на тебя, потом опять на нее и отрицательно покачал головой.
- Димка, ну как ты не видишь, он же яйцо!
Я вздрогнул, и от неожиданности даже отдернул руку.
- Чье яйцо? - голос у меня вдруг пропал, и я просипел свой вопрос.
Она махнула головой.
- Ну какая разница? Может ангела, а может еще кого. Главное что Даня там, внутри. И ему пора выходить, но он, - она задумалась,- не знаю как вернее сказать словами вот это его "Фиюююии", - и она просвистела что-то точно так, как это делал ты, - ну вроде того, что он стесняется.
Тут она улыбнулась и хлопнула себя по лбу.
- Эврика! Как говорил старик Архимед. Я поняла! Давай-ка ты его позови!
Я чуть отодвинулся в сторону.
- А чего это сразу я?
- А того это, - она передразнила мои интонации, - он же тебя изначально слушал, пришел к тебе, стал с тобой общаться. Может, он и сейчас тебя послушает, давай, скажи ему решительно и по-мужски, пусть вылезает наконец оттуда!
Я встал, пошел по комнате туда-сюда и сел на свою кровать.
- Знаешь, что, Дашка?!
- Что?
- Если по-мужски, то так - он сам лучше знает, когда ему выходить, и ты, со своими девчачьими нравоучениями, ему не указ. Правда, Даня? - я взял тебя и пересадил на свою кровать. Ты же залихватски присвистнул. Я был невероятно доволен, наконец-то удалось укоротить задранный Дашкин нос. Она же посмотрела на нас, хмыкнула и проворчала:
- Ясненько, мужской заговор. Ну, раз все против меня... - и развела руками.
 
Я проснулся на рассвете, открыл глаза и понял, что ты тоже не спишь. Солнце вставало над лесом, и, поднимаясь, окрашивало крыши домов розовым, оранжевым, зеленым и фиолетовым. Так странно, но очень красиво. Я взял тебя и вышел на балкон, ежась от утреннего холода. Сел на ящик для картошки, положил тебя рядом. Мне казалось, тебе нравятся закаты и рассветы.
В тот день, с лучами солнца, добиравшимися до нашего дома и нашего балкона, твоя оболочка становилась все светлее, прозрачнее, а потом просто исчезла, будто не было ее никогда. И когда я взглянул в твое лицо, только тогда я окончательно поверил что ты наш брат. Ты был на нас похож - высокий лоб, как у папы, широко поставленные глаза, как у Дашки, а главное - их цвет, редкий, сиреневый, как весенние цветы. Такие глаза были у мамы, деда Михаила и, говорят, у прабабушки Веры.
Ты стоял на четвереньках, размером с галчонка, но тело совсем человеческое - руки, ноги, голова. Ты потянулся, выпрямился, глубоко вдохнул, и вдруг поморщившись, громко чихнул. В этот момент словно бы из тайных складок внутри твоего тела вылетели скрытые до этого тонкие до прозрачности, оранжевые с красными и зелеными всполохами крылья. Вокруг головы, по всей длине рук и на хвосте.
- Ого! Данька! Хвост это мощно! - Дашка стояла в балконном проеме и терла не желающий просыпаться глаз. Вид у нее был такой, будто все это ее заслуга.
В-шестых, мы научили тебя летать. Плавать ты и раньше умел великолепно, и при первом же заходе в ванную мы выяснили, что твои разноцветные веера под водой работают как плавники, придавая тебе невероятную скорость и маневренность. Дашка смотрела как ты делаешь в воде ловкие загогулины, потом вылетаешь и кувыркаешься над поверхностью, выписывая восьмерки на лету.
- Дань, а ты можешь без воды, просто летать? - она смотрела на тебя пристально, наклонив голову чуть в бок, по своей привычке. Ты что-то просвистел в ответ и пожал плечами. Это означало, что надо попробовать.
На выходных мы отвезли тебя в лес. Сестра приспособила для тебя старую сумку от немецкой куклы, подаренной ей когда-то тетей Тамарой, ездившей с лекциями в ГДР. Кукла давно куда-то сгинула, а рюкзачок от нее, с прозрачным окошком остался. Мы укрепили дно и стенки, и ты мог садиться и смотреть наружу, пока мы гнали наши велосипеды по улицам.
В лесу мы нашли скрытую от глаз случайных прохожих поляну, Дашка сняла рюкзак, раскрыла его, заглянула внутрь и скомандовала: "Ну, лети!".
Ты вышел, встал среди примятой нами высокой травы, словно бы прислушался, поднял голову и посмотрел на кроны деревьев. Я сразу все понял.
- Дашка, ему нужен ветер.
Она огляделась и тоже подняла голову. На поляне было спокойно, и воздух практически не шевелился, но там, в вышине, деревья соприкасались ветвями и листвой в такт порывам ветра.
- Данька, садись на меня, - она похлопала себя по плечу. Ты ловко забрался вверх, цепляясь за ее штаны и рубашку, уселся ей на плечо и схватился за косу. Дашка оглядела деревья, выбрала высокую березу с толстыми сучьями, подошла, подпрыгнула, подтянулась и полезла вверх. Всего несколько минут и я уже видел, как ее красная рубашка стала ярким пятном в вышине, как будто поднятый флаг.
Тебя на таком расстоянии было не разглядеть, пока ты не слез на тонкую ветку, и не пошел по ней, расправляя свои крылья. Ты вытянул руки, выпрямил хвост, и ветер наполнил твои паруса. А потом ты шагнул в пустоту. Я на мгновение зажмурился, представив как ты падаешь вниз, но нет, ты закружился в воздухе, как танцор, исполняющий какой-то неведомый танец. Ты вращался в потоке, то быстрее, становясь похожим на разноцветный воздушный шарик, то медленнее. А потом взмахнул хвостом и полетел. Твои воздушные пируэты оказались куда изящнее и изощреннее, чем любой полет, который может представить себе человек, и даже чем то, что умеют птицы.
                ***
Мы росли настоящими близнецами, ближе тебя и Дашки у меня никого не было и, наверное, не будет. К концу школы я внезапно вырос почти до двух метров. Сто девяносто пять сантиметров, как дед Михаил. Мне постоянно приходилось помнить о том, что дверные проемы сделаны не для таких как я. Дашка называла меня "лось" и обижалась. Она осталась маленькая, и ей приходилось задирать голову, чтобы заглянуть мне в лицо. Это её ужасно раздражало, но ни висение на турнике с гирями, привязанными к щиколоткам, ни сон по 12 часов в сутки не помогли, всего сто шестьдесят сантиметров, как у мамы.
А вот ты рос медленно, но верно, и, похоже, не собирался останавливаться. Сначала ты был высотой с мою ладонь, и мы устроили тайное место для тебя на книжном шкафу, за собранием сочинений Толстого. Постепенно ты стал высотой в локоть, потом в метр. Казалось, какая-то сила внутри равномерно раздвигает твое тело. К концу школы ты был уже ростом с Дашку, и нам пришлось превратить наш одежный шкаф в специальную комнатку, чтобы в случае чего прятать тебя от родителей. Они, правда, почти не заходили в детскую и это сильно облегчало наше существование. После школы я поступил на мехмат, а Дашка заявила, что не будет тратить драгоценное время на учебу, отрезала косу и купила первый свой собственный фотоаппарат. Она устроила в ванной фотолабораторию и просиживала там часами, проявляя и печатая фотографии. Оттуда доносились то ее восторженные крики, то проклятия и признания в собственной "рукожопости".  Я с утра до вечера был в университете, а ты чаще всего сидел на балконе, на ящике, и смотрел в сторону леса. Тебе не нравился ни запах Дашкиной фотохимии, ни моя любимая математика. Через год ты стал ростом с меня, а потом еще выше и еще. Не знаю как так получилось, что наши родители тебя так и не обнаружили. От того что ты научился становиться практически прозрачным? А может быть, от того, что они по полгода проводили в поездках, а оставшееся время торчали на своих кафедрах, зарывшись в обработку результатов? И это для них было важнее, чем все остальное.
В один из редких совместных дней, мы втроем сидели на балконе и смотрели как облака постепенно окрашиваются закатным солнцем. Дашка вдруг вздохнула и сказала:
- Даня, тебе не кажется, что ты не просто вырос, а всё вот это перерос?- и она широко махнула рукой, захватив наш балкон, дом и весь город. Ты молча кивнул.
Месяц до моих каникул мы крутили глобус и шуршали картами, ища ту самую, заветную точку. А потом загрузились в машину и поехали вперед. Дашка как раз получила права и выпросила у дяди Тимура его старый москвич, чтобы съездить в путешествие. Ты с трудом, сжавшись и подтянув колени, поместился на заднее сиденье. Мы протарахтели по городу, постояли в небольших заторах на выездах, а потом рванули по трассе, навстречу солнцу и миру.
Ты ушел от нас где-то за Бийском. Мы остановились на дороге, в красивом месте, у реки. Мы смотрели как течет и пенится поток, и как поднимаются горы впереди. Ты сделал шаг вперед, раскинул руки, потом оглянулся и долго смотрел на меня и Дашку. Ветер наполнял тебя все больше и больше, начинал закручивать и отрывать от земли.
Взгляд Дашки скользнул по далеким вершинам, до самого горизонта.
- Лети, Данька. Они давно ждут тебя!
И ты улетел, закружился, поднялся в воздух, стал совсем прозрачным и понесся прочь. Несколько мгновений я еще мог следить за тобой глазами, как будто за прозрачной линзой, преломляясь в которой немного меняется пейзаж, но вскоре потерял тебя из виду. Я повернулся к сестре, по лицу ее катились огромные слезы. А потом она громко и пронзительно заплакала навзрыд, как никогда не плакала даже в раннем детстве.
                ***
Даня, я видел сестру всего две недели назад. Перед открытием ее выставки в художественной галерее. Она позвала меня заранее, до того как соберутся приглашенные гости и пресса. Мы ходили от одной фотографии к другой. Я читал таблички и подписи - премия такая-то, номинация такая-то, лучшее фото и тому подобное. Я остановился напротив огромной, занимающей целую стену фотопанорамы. Там был краешек тропинки, ведущей к заснеженной вершине горы, а вокруг, куда только дотягивался взгляд невероятный синий простор над летящими где-то внизу облаками.
- Неужели тебе не было страшно подниматься туда? - спросил я.
Она улыбнулась.
- Наоборот, это было весело! - Дашка захихикала как когда-то в детстве, - И там я была на несколько тысяч метров выше тебя, лосяра.
И она ткнула меня локтем в бок.
- К тому же, - она вдруг заговорила шепотом, - мне кажется, он был там, со мной.
- Он? - я удивился, - кто?
Она вскинула лицо.
- Ну Даня, конечно, а кто еще?
Я засмущался и потер лоб рукой. Мы много лет молчали о тебе, мне было как-то не удобно, а ей грустно.
- Знаешь, я вот когда диссер писал, то перетрудился, помнишь, и ходил к психологу. Чтобы разобраться со стрессом и бессонницей.
- И? - Дашка изогнула свою бровь, как умела делать в нашей семье только она.
- Ну и заодно я обсудил с ним всю эту историю про Даню.
- В смысле? Что там обсуждать?! - она уже открыто сердилась.
- Нуууу, - я помялся. - Он был наш невидимый друг, у многих детей такой бывает. Родители были заняты своей наукой, нам было одиноко и мы его придумали. Ну как Малыш Карлсона.
- Карлсона!? - Дашка завопила и с силой наступила каблуком своей туфли мне на ногу. - Карлсона! Ну ты и дурак!  - она вся вспыхнула.
- Ну что ты сразу дурак? - я опасливо сделал шаг назад.
- Знаешь что, Димка? Помнишь как ты в школе поменял наши ракетки для бадминтона на пустую банку из под колы? Так это еще дурнее! Поменять чудесную память о брате, на мысль о том что мы были несчастными детьми.
Я пожал плечами.
- Банка колы была не просто банка, а символ - свободы и другой жизни. Ну и потом, помнится, ты тоже поменяла наш сломанный будильник на засохшую жабу. 
- Это был крутой обмен. То была жаба альбинос, с открытыми глазами. Я залила ее клеем и носила как талисман много лет. Кстати, недалеко от этого места, - она показала на фото перед нами, - Я поменялась с одним отшельником, мой жаботалисман на палец Будды.
Она потянула за цепочку на шее и достала небольшой кулон, с затейливыми завитушками вокруг двух крохотных дверок. Открыла маленькую защелку, дверцы распахнулись и я увидел обрамленный в металл камешек с дыркой посередине.
- А где палец-то? - удивился я.
Дашка посмотрела на меня сочувственно, как на полного идиота.
- Когда Будда прикасался к камням, они расступались перед ним, и его пальцы проходили через них насквозь. Это один из тех камней, ему больше двух тысяч лет! Если бы ты умел мыслить широко и оригинально, то понимал бы, что его палец до сих пор здесь, в этой дырочке.
Она закрыла кулон и убрала его под платье.
- Я умею мыслить, - немного обидевшись заметил я, - Я кандидат математических наук.
- И доцент мехмата МГУ, - пробасила она, подражая моему голосу. - Я знаю, и горжусь тобой очень, но это какой-то совсем другой ум. Если жестяная банка для тебя символ свободы, - она покачала головой и усмехнулась, - то символом чего, скажи, являются эти твои психологические референсы про Даню?
Я задумался, Дашка всегда умела вывернуть реальность и поставить вопрос так, что я не понимал как на него ответить.
- Наверное, символом моей нормальности, - наконец решил я.
- Нормальности?! - она опять кричала. - Димка, ты же ученый! Ты лучше других должен понимать, что такое эта нормальность, и какая ей цена! Тысячу человек поставили в ряд, измерили какие-то параметры, сплюсовали все и потом разделили на тыщу. Вот она, твоя нормальность, абстрактная цифра, которая имеет мало отношения к реальности и живым людям.
- Ты не права, она имеет очень даже прямое отношение..., - ей не стоило спорить со мной про математику. Я открыл рот, чтобы поведать сестре глубокие истины статистики, но она не дала мне договорить.
- Знаешь, недавно я по-новому поняла смысл фразы "каждому воздастся по вере". Это не о чем-то мистическом, что случается после смерти, а о сотнях микровыборов, которые мы делаем ежедневно. Пойти туда или сюда, сказать то или это, сделать что-то или не сделать. Мы принимаем решения, даже не замечая, согласно нашему внутреннему компасу. Он и есть наша вера. И она формирует нашу жизнь, не абстрактную, а прямо здесь и сейчас.
Я снова открыл рот, чтобы рассказать ей о математическом ожидании и случайных величинах, но Дашку несло дальше.
- Я слышала в Непале предсказание, и оно очень впечатлило меня. Старец сказал мне, что в последние дни человечество получит то, о чем всегда мечтало - материальные блага, здоровье, красоту, невероятные технологии. А потом всё рухнет и рассыплется в прах, как будто и не было этого никогда! - она тяжело дышала и крутила свои пальцы в волнении.  - И я знаю, чем мне тогда поможет Даня, он прилетит и спасет меня, я в это верю! А чем тебе поможет твоя нормальность?
Я смотрел на ее лицо, красные щеки и растрепанные волосы. Она всегда была лохматая, с тех пор как отрезала косу. Я услышал как бьется мое сердце, я почувствовал как сильно я ее люблю и вдруг я  рассмеялся.
- Дашк, это предсказание тебе сказал случайно не тот персонаж, который поменял сушеную жабу в эпоксидке на камень с дыркой?
Она замерла, закусила губу, потом еще раз и, не выдержав, стала хохотать.
                ***
Я подхожу к окну своего кабинета, открываю его нараспашку и сажусь на подоконник. Я смотрю на сады и фонтаны, на Воробьевы горы и круглый стадион за рекой, будто огромная кнопка, рассчитанная на чей-то гигантский палец. Город простирается до самого горизонта.
Насколько вероятно, что ты действительно существовал на самом деле? И существуешь? Знаешь ли ты, что с Дашкой случилась беда? Как же мне найти тебя?
Насколько вообще достоверна моя память о тебе?
Я не могу решить эту задачу как человек, но, может быть, смогу как математик? Я сижу и думаю, представляя вместо тебя абстрактную величину, например Х, и мы с Дашкой Y и Z. Я кручу эти символы в своей голове и вдруг меня озаряет. Нет, мы не XYZ, мы Д в кубе. В нашей семье всегда называли близнецов на одну букву, "чтобы были сильнее" - говорила бабушка Маша. Правду же говорят, что близнецы чувствуют друг друга?

Почти вываливаясь в окно, я кричу этим бесконечным домам и дорогам: "Картошка, ко мне!", зажмуриваюсь, прислушиваюсь и чувствую ветер, сначала слабое дуновение, но он нарастает, усиливается, поднимает мои волосы вверх, толкает меня в грудь, я делаю шаг назад, еще один, ощущаю мощный поток, вихрь. Окно с треском захлопывается. Я стою посреди комнаты, слышу твое дыхание, и боюсь открыть глаза.
 


Рецензии
Хорошо написано...

Олег Михайлишин   15.09.2020 22:50     Заявить о нарушении