Книга, одна из многих

Так и случилось, как он ожидал. Но момент, когда время толкнуло его в спину и выбило из круга с теперь насмешливо глядящей на него надписью «Смысл жизни» все равно оказался внезапным. Теперь он парит над собственным прошлым, гири съеденной годами жизни сломали крылья мечты и тянут вниз на все более чуждую территорию. Обобранный ветром падения он лишился почти всего, что у него было…

Единственный предмет, с которым он не расстался, - плотно сбитый дневник, книга, с порога которой началась летопись того, что было, наброски надежд, которые теперь остались в прошлом, кляксы разочарований. Сейчас она близка к завершению, практически, можно считать, закончена. Все, что теперь необходимо - поставить дату и запечатать своим автографом. Но сейчас он находится уже у пределов последнего вздоха. Действие уже не вызывает результат, так что - в силу сложившихся обстоятельств - ни то, ни другое сделать он не успеет. Не успеет закончить последнее предложение, выровнять строчку, спуститься к концу страницы. Он понимал это, но еще раньше он знал, что в какой-то точке процесс все равно должен был прерваться, - бывает ли, чтобы судьба отпускала кому-нибудь исключительное право самому проводить себя в последний путь, дав возможность посмертной подписи…

Так что сейчас можно уже немного передохнуть: наручники когда-то взятых на себя обязательств успели проржаветь от времени и сами собой рассыпались, дав ложное счастье избавления. А он, человек, в принципе, пока еще остался: теперь он одновременно и писатель, и единственный, по всей видимости, судья, и читатель. «Главный редактор» смотрит сверху на его пожилую суетливость и понимающе улыбается.

Человек вспоминает, как день-день пополнял записи, прессуя события в мысли и итоги. Как в спешке, не осветив вниманием, он иногда пачками вминал в книгу не только свою, но и чужие жизни и судьбы, и без разбора расталкивал их по углам страниц. Там они множились сами, без его ведома, прописываясь «симпатическими» чернилами и скрываясь на «симпатических», не видимых ему страницах.

О-о, он помнил, как муравьи буковок, выстраивались в цепочки строк и колонны текста. Как поначалу с легким звоном слова падали на поле листа и расцвечивали его торжеством жизни, и как потом звуки эти глохли, временами уступая место панике сомнений. Затем все чаще - осторожному пальцу, который ворошил страницы в поисках пропавшей нити изложения. Потом – тишина, иногда легкий треск пересохших листов.

Да и чернила, эта кровь письма… Он заметил, как время все быстрее выпивает их и уносит с собой, а пересохшее перо оставляет за собой все менее различимые тени фраз, а то и вовсе бесследно скрипит, и давно уже бежит впереди пустых строчек.

Человек поймал себя на том, что раньше, наполненные кровью бытия, страницы были гладкие и упругие, они спокойно вмещали в себя сумасшедший ритм жизни, ее энергия вселяла порядок в беспорядок и придавала смысл бессмысленной гонке со временем.  Чем дальше, страницы становились тоньше, хрупче, они рассыпались, не перенося, видимо, тяжести запрессованных в них лет. Ближе к концу книги, они стали тусклыми и полными грусти: так слепнущий глаз плачет по яркости цветочного рынка. Страницы гасли, как выгорающее пламя сердца и мыслей.

К концу книги они стали все чаще повторяться, т.е. с тем же текстом и той же нумерацией. В слабости движений своих они тихо шуршат, потеряв и надеясь найти сами себя.

А еще они лишились новизны и с ней – интереса. Поэтому, наверное, человек стал листать их в обратном направлении, где с дрожащих высот возраста, они возвращали его к бестолковым, но таким полным жизнью временам.

- Листки, что вы еще прячете между собой? Голыми нервами я касаюсь вас, я, - тот, кто вдохнул в вас летопись жизни простого обитателя земли, с простыми же, разнесенными по страницам незатейливыми историями, написанными…, а для кого, впрочем, написанными?..

- Кто, кроме ветра, будет ворошить страницы…

Такой обычной жизни и ее… пепла, уносимого ветром.    
 
А может?.. А, может, дать листочкам просто разлететься. Отпущенные на свободу, их белые крылья разнесут их далеко-далеко. Там они упадут на землю и прорастут новой жизнью. И она будет совсем другая, непохожая на написанную. Солнце развернет и разгладит лицо каждой странички и лучи будут их читать, переходить от строчки к строчке, от слова к слову, одевая их в новые, фантастические краски. От них будет пахнуть свежей жизнью, которая напишет свою, совершенно другую историю.

Семён Теслер

Июль 2017