Проза жизни в стихах

Разговоры с тополем,
Разговоры с ясенью,
Не наполнят мыслями,
Не добавят ясности,
И совсем уж глупы
Разговоры с дубом.

Один знакомый хиромант,
Мне как-то говорил,
Что свой магический кристалл
В ломбарде заложил.
Он был хороший хиромант,
При этом бедно жил,
Все почему, а потому,
Что правду говорил.
Ему б коллегам подражать,
То тут соврать, то там приврать,
И он хотел, но он не смог,
Уж так устроен был.

К обеду ближе мыслит он о вечном,
Была, он помнит, ручка вечная и вечная игла,
И где они теперь? Он мыслит не спеша. Что вечно?
Вечна гречка, тушенка, колбаса, селедка и душа.

Брутален, весил пару тонн,
Был мачо, солипсист и хам,
Его случили со слонихой,
Ребенок получился с килограмм.
Мельчает все на свете,
Генетик снял очки,
Была в малиновом берете,
Ушла, а я пишу стихи.
Концовка незатейлива случилась,
Ребенок вырос, весит пару тонн,
Изменчивость, ты где, скажи на милость,
Ведь вырос мачо, солипсист и моветон.

Склероз! Как много в этом звуке,
Куда мои девались брюки,
И где обед...Вернее ужин?
Я ел? Сказать хотите кушал?
Я что-то сделать ведь хотел,
Ну, перед тем, как что-то ел...
Простить врагов?
Каких врагов?
Купить духов?
Каких духов?
Да, да, шанель.
Надеть шинель,
Прочесть Шинель
А, может быть,
Убрать постель,
Вот. Вспомнил.
Я хотел писать.
Как мы работали в науке,
Как подправляли мы подпруги,
Какие все в округе суки...
Пойду искать очки...

Был беден, скуповат,
Дров не было,
Хотелось очень есть,
Свой одинокий ужин,
Он разогрел себе
На "Мертвых душах".

Мэтр, шириною в метр,
Ростом Мэтр в метр,
Куб как куб, себе на уме,
Весьма неглуп...
Внимал любой многогранник,
Когда говорил куб,
Делал, что куб говорил,
Шел, куда куб посылал,
Жил, как Мэтр учил,
Жил похуже, чем Мэтр,
Примерно на километр,
Не обижался,
Знал, кто тут Мэтр,
Мэтр, шириною в метр...

Вы помните старинный детектив?
С концерта Карл шел к Кларе на свиданье,
Под мышкой нес кларнет,
Приват-доцента встретил на углу,
Они дружили с детства - жили рядом,
Приват богат, давно забросил вуз,
И торговал на внешнем рынке брагой,
Печеньем, макаронами и даже,
Волшебной вкусноты минтаевой икрой.
Он Карла приглашает в ресторан,
Карл отказался - человек влюблен,
Дела, дела - стремится к Кларе он...
А в это время Клара,
Забыв надеть любимые кораллы,
Эспрессо на своей веранде пьет,
Где Карл, когда же он придет?
Чу! Вот же он, он наконец идет...
Вдвоем им было хорошо...
Проснулись поздно, время шло к обеду,
И тут конфуз: кораллов нет, пропал кларнет...
Был суд неправедный, так в старину бывало,
В кларнета краже обвинили Клару,
А Карла посадили за кораллы...
Невинные в тюрьме сидят, а настоящий вор,
Приват-доцент Ираклий Гагобидзе,
Покинул Родину и прозябает в Ницце.
Зачем он крал кларнет, зачем ему кораллы?
А просто был он гад, так в старину бывало....

Ты хотел бы побывать в Астане?
Не.
Мы могли бы посетить Каракас,
Там пока сидит Мадуро, он за нас.
Не сейчас.
Поезжай-ка ты тогда в Вашингтон,
Не поеду, это нынче моветон.
Может Пальма-де-Майорка,
Лондон или Амстердам,
А дорога... Пересадочный бедлам,
Нет, диван я не покину, не предам!

Куда пропали воскресенья?
То понедельник, то среда,
Не жизнь - сплошное невезенье,
И ерунда.
Субботы тоже вдруг исчезли,
Все пятницы и четверги,
Тревожны или депрессивны.
Мои стишки...
Тепла хочу, зима осточертела,
А снег, мерзавец, не идет, валит,
У неба недержание, что делать?
Cкандал устроить? На юга свалить?

Чакру с чаркой перепутав,
Выпил йог бутылку водки,
Понял сразу - к просветленью,
Путь простой открыл и ясный.


Смотришь ты на нас с Луны,
Мы оттуда не видны,
Только спустишься едва ли,
На фига тебе детали.


Вложился ты в восстановленье храма,
Ты Мекку посетил, ты в Лхасе побывал,
Но хама большего я в жизни не встречал.


Я планов наших люблю громадье,
Я их чрезвычайно уважаю,
Они планируют свое,
А я свои осуществляю.

Пролетая над гнездом кукушки,
Уронил туда яичко Пушкин.
Множество потомков Ганнибала
Вскоре в роще бойко куковало.

Как много юристов, законов не знающих,
Психологов, мало людей понимающих,
Филологов, книжек давно не читающих.
А физиков сколько, идей не рождающих,
И масса врачей, как они интересны!
Не могут лишь вылечить наши болезни.
Стада управленцев, как молоды лица!
Когда вы успели так красть научиться?
Народ терпелив и богата страна,
Согнувшись, несет эту кучу говна.

Я-книга, что читали вы намедни,
Читали медленно, забыв про скорочтенье,
Про птицу, что парит над Петергофом,
Ей надоест - слетает в Барселону,
Про пиццу в итальянском ресторане,
Что радует и нищего, и принца,
Захочет пицца-превратится в суши,
Пусть самурай окажется у рая,
Про пиво-сок бельгийских пивоварен…
Я-тот контекст, где все рождает смыслы,
Мои и ваши, с этим можно жить.

НАБРОСКИ К ЛИБРЕТТО ОПЕРЫ "ШУШЕНСКОЕ"
Саяно-Шушенскую ГЭС,
Конечно нам построил он,
Который с нами.
Он место ей определил,
В тайге охотясь с мужиками.
Как-то сухой рукой раздвинул камыш,
Здесь строить будем, прораб, слышь!
На стройку часто приходил,
Брал бревна там для отопленья,
Боролся с пролетарской ленью,
Ругался матом и грозил.
Чего так медленно, прораб,
Растет плотина?
Повесить пару мужиков -
Поймет скотина!
Он грезил тут о ГОЭЛРо,
О том, чтоб в каждой хате лампа,
Сияла, словно Алладин,
И джин из лампы выходил.
Он наблюдал земли отвалы,
Земли в отвалах тут немало,
Отдать крестьянам землю надо,
Прорабу часто он твердил.
Прораб Иосиф Джугашвили,
При этом думал: фиг всем вам,
Земли пейзанам я не дам,
Ведь расползутся по углам.
Решу земельный я вопрос,
Определю я их в колхоз.
Но не дремала Ф. Каплан,
Снежинки на ее кудрях,
растаяв, превращались в капли,
И, на осеннем ветерке,
Лицо и руки очень зябли.
Брегет, заряжен револьвер,
Дрожит рука, пробило полночь,
забилась жилка на виске,
Ну, где ты, сволочь!?
Вот он идет, несет бревно,
Бабах!! Бабах! Попала? Мимо!
Бог уберег, ведь лампочка
Стране была необходима!

Свалка истории - место прекрасное,
Мирно соседствуют белые с красными,
В шинке, позабыв вековые обиды,
Танцуют семь-сорок антисемиты,
Гитлер рисует портрет групповой:
"Сталин с Шагалом. Полет над рекой",
Брежнев кропает роман о застое:
"Я и страна, или годы покоя"
Дали иллюстрирует этот роман,
Он стиль изменил-передвижником стал,
Крупская здесь познакомилась близко
С Антоном Семенычем и Сухомлинским,
Насилие в школе втроем осуждают,
ЕГЭ и стандарты вполголоса хают,
Тихонько. Васильева скоро прибудет,
Она не поймет, накричит и осудит.

Веники и Бобики - возможные любовники,
Первые вторых по комнате и далее,
Гоняют по горизонтали, бьют по гениталиям,
В экстазе могут на шкаф загнать по вертикали.
А может они подружки, ненавидящие друг дружку?
Бобики в страсти(ненависти) кусают веники,
Какая боль! Может это любовь? След укуса,
Травма зрима, но стимуляция необходима.
Кухонный ад, уборки рутина, невыносимо,
Как мало света в тиши кладовки и туалета.
Погодите (образ руки хозяйки на веника ручке),
Она вернется из Рима, будет вам Хиросима.
Прочел? Считаешь, что это шиза?
Я не против, я категорически за.


Живем мы от скандала до скандала,
Пожалуй, весело, но все от нас устали,
С решением проблем мы запоздали,
Но мы решим, ведь мы покрепче стали,
Те, кто постарше -  Сталина застали.


Страна стояла у причала, ее на санкциях качало.
Кок, юнга, мичман и матрос ушли, сославшись на понос,
Зато остались у руля Тилим-бом-бом и Тру-ля-ля.
Скажите, отплывем когда, и, кстати, поплывем куда?
Мой глуповатый юный друг, взгляни на север и на юг,
Взгляни на запад и восток, ну нет друзей, пойми, сынок,
И цели нет, но будет путь, и отплывем мы непременно,
И приплывем куда-нибудь...

Ты давно, дружок, во всем разуверился,
Но городишь свою чушь все уверенней.
Как продумана она, как всем нравится!
На теорию и практику опирается,
И программа внедрения прилагается.
Любая проблема легко решается…
Не жуя глотают чушь люди разные,
Голодны, мозги без смазки и, как дети,
Верят в сказки. Собрались они опять,
Чушь твою, дружок, внедрять.
.

Ничего у них, конечно, не получится,
Но не долго они будут мучиться,
Чушь другая на смену торопится,
А рецептов простых очень хочется.

Болеет Сильвер одноногий
На бриге в море голубом,
То ли он выпил ром паленый?
То ль кинул всех в краю родном?
Болит живот, и ветер свищет,
Костыль и гнется, и скрипит,
Увы, лекарство он не ищет,
И к докторам он не бежит,
Пирату чужды сантименты,
Пуст океан, в делах застой,
Мятежный разум ищет боя,
Зачем же Сильверу покой

Я знал учителя,
Он был безграмотный,
Не разжевал
даже азбуки соль,
Но он побывал на курсах
Повышения квалификации
(72 часа)
И он знал ВСЕ.

*
Учителю, коль он Учитель,
Совсем не нужен попечитель,
У нас так издавна ведется,
Последний о своем печется.

*
Учитель, если он Учитель,
Отнюдь не мучается в профессии,
И, без особого старания,
Обходится без профессионального
Выгорания.

*
Если отсутствуют собственные мысли,
Всенепременно востребованы
Чужие смыслы.
Этот мучается в профессии,
Не знает, какому богу молиться,
К какой примкнуть конфессии,
Такой - готовая жертва
Любого, кто крикнет громко:
Цифровизация!! Развивающее обучение!!
Риторика!! Тьюторство только!!
Ему бы мыслей малую толику,
Иначе, любой громкоголосый,
Поднаторевший в риторике,
С задатками вагоновожатого,
Доставит ловко к конечной станции
"Институт полной и окончательной
Деградации".


Активный деятель без мысли
Остаться должен не у дел,
Насколько было бы полезней,
Если бы тихо он сидел.

Духоподъемно средь тупой осмысленности
Вдруг обнаружить милое бессмысленное.
Вдруг осознать, ведь ради этой малости,
И стоит жить, терпя все эти гадости.

Ты несравненен, несравним,
Судьбой и Богом не храним,
Жизнь просидел ты в обороне,
Гордись, готов на корм вороне!


От праведников я устал,
Последний так меня достал,
Что я мерзавца не довез,
Толкнул, и Стикс его унес.


Не суетитесь, я не свой,
Сам по себе, а вам чужой,
Любой мне ненавистен строй.
Не люблю шагать в строю,
Сам по себе гулять люблю,
Бегу, спасаясь от покоя,
В строю мне скучно,
Я -  вне строя!

Да, можно всех послать,
Пойдут не все, не скрою,
А можно самому пойти,
Других не беспокоя...

Корове где-то бог послал кусочек сыру.
Вот старый пень, ведь знает, сыр не ем,
Лисе его отдай, сошел с ума совсем!

Есть некоторые сомнения
В плане вашего содержания,
В плане вашего выражения.
Это мое частное мнение,
Скромная попытка защиты
Мирного населения
От вашего содержания
И вашего выражения.


Оно придумало ЕГЭ,
Оно придумало стандарты,
Еще не все раскрыты карты,
Ведь дальше думает оно,
ПРОФИНАНСИРОВАНО!

Матрос, курящий папиросу,
Был вымаран из порнофильма.
А вдруг его посмотрят дети,
И сразу бросятся курить?

Зачем с завидным постоянством
Нас постоянно бьют по яйцам?
Чтобы сегодня мы ужались,
А впредь вообще не размножались.

Несбывшихся надежд одежды
Висят в шкафу,
Быть может что-то и надену,
Коль доживу.
В обычный серый понедельник
Открою шкаф,
Кивнет скелет, костями брякнет,
Что, граф, не так?
Наденьте джинсы и футболку,
Зачем вам фрак?
Вам так к лицу демократичность,
Вы не дурак!

Один знакомый мне эмир
Любил вино, но пил кефир,
Жена считала, что здоровье
Дает лишь что-нибудь коровье.
Эмир при ней вино не пил,
Уж очень он жену любил,
Но как-то он признался мне,
Что знает, истина в вине,
Добавил: как же несуразно
Я прожил жизнь с такой заразой.


Ведь махайродусы в третичные века
Владели безраздельно сушей,
И где они теперь?
Так что, товарищ, верь!

Мужик, худющий как велосипед,
Мы в тамбуре вагонном с ним стояли,
Он - позвоночник в кожаном футляре,
И я, вполне упитанный субъект.
Мужик взглянул в упор и предложил стилет.
Стилет красив - тюремная работа,
Такие штучки с детства я любил,
Был молод, слабость проявил,
Стилет у мужика купил.
С собой его я не таскал,
Он в ящике стола лежал,
Я знал: как средство крайнее от бед,
Там, в ящике стола, лежит стилет.


От взгляда тусклого и неуверенной походки,
Спины согбенной и склоненной головы,
Такой тоской несет и запахом селедки...
Да, голодны, сильны и быстры были волки,
Теперь увы!


Земля прекрасна,
Жизнь стабильна,
Броня крепка,
Но, недостатки есть,
Дорогами плоха,
Кретинами обильна.

Мы - дети бывшего Союза,
Кого угодно можем научить,
Как строить лагеря,
Как сеять кукурузу,
Ракеты запускать,
И щи из топора варить.


Всякая власть от бога.
А если она убога?
Это козни дьявола,
Или задумка бога?
Впрочем, если от дьявола и убога,
То, опосредованно, тоже от бога.
Нам божий замысел неведом,
Но, думаю, старик устал,
Власть сатане он в лизинг сдал.


Жизнь коротка, давайте жить беспечно,
Пусть день один, но так, как будто жить нам вечно.

Палачи всегда в цене,
А хорошие - вдвойне,
На войне и в мира годы
Палачи нужны народу.
Как мало их!
Причина в том,
Что их простое ремесло,
Дается остальным с трудом.
Свою работу знал палач,
Знал технологию расстрела,
На дыбу вздыбливал умело,
Еще умел четвертовать,
При том был ярый пацифист,
Братоубийство ненавидел,
В труде своем греха не видел.
Так что профессию не прячь,
Успехов трудовых тебе, палач!

Анатомируют любя
Весьма потертые блондинки,
Они согнулись, выгнув спинки,
Анатомируют любя.
Я, распростертый на столе,
Гляжу с небес не без вниманья,
На это милое копанье
В моем прошедшем естестве.


Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Что не стреляете, закончились патроны?


Ночной порой,
На дне граненного стакана,
Толпища карликов
Схватила великана.
Связали по рукам и по ногам,
И, сунув кляп ему
В распятый в крике рот,
Сказал главарь,
Оскалившись сурово,
Даю три дня,
Чтоб стал таким, как все,
А если нет,
То не поможет и ПАСЕ,
Гаагский трибунал,
И прочая Европа,
В фарш превратится
Великанья жопа
И мало не покажется!
Усек!?
Cказал, и дал по носу великана,
Отлично отработанный пинок...
Усвоил великан урок,
И, точно в выделенный срок,
Уменьшился, скукожился, усох...
Конец весьма не героичен,
Для многих великанов он обычен...
Дела такие происходят,
Как ни странно,
На гладком с виду дне
Граненного стакана.


Скрытен, как котлета в тесте,
Предан сам себе без лести,
Не из тех смешных мудил,
Кто стоящим у штурвала
Правду гневно говорил.


Выходят на арену мудаки,
Ждать надоело им в потемках зала,
А может, шпрехшталмейстера не стало?
Выходят на арену мудаки.
Они выходят стройными рядами,
Скандируя: "Шагайте вместе с нами,
Непобедимы в общем мы строю,
Вне строя ты? Так стройся, мать твою!
Захвачены заводы, банки и вокзалы,
В администрациях они и их вассалы.
Да, дни, дружек, суровые настали...
А может это следующий виток спирали?
Так что, прошу, маэстро за рояль.
Имею спирт ввиду, вы поняли, конечно...
Давайте будем пить и говорить о вечном,
Пока здоровы мы, а все вокруг в бреду!

Шаляпин что-то нынче не поет,
Спокойно спит в кровати идиот,
Чубайс шагами меряет палату,
Дебил сидит на койке - булку жрет,
Иваныч, санитар, принес дебилу утку,
Врач Коля заглянул в палату на минутку,
Дождь барабанит за окном… Дурдом.

Утро промозглое, день будто вечер,
И, как у Маркеса, дождь бесконечен,
Бабка с клюкою бредет против ветра,
До поликлиники три километра.

Белорусским зимним лесом
Партизанский шел отряд,
Что-то стало жарковато,
Верно к югу отклонились,
Видно, компас неисправен,
Командиры говорят...
Партизанский шел отряд
По пустыне в Эр-Рияд...


Был обвинен в несоблюдении протокола,
Приписках в части мыла и веревок,
Несвоевременной заточке гильотины,
Продаже трупов медучережденьям,
Количестве помилованных даже,
Хотя, тут он ни слухом и ни духом...
Узнал палач, что век его измерен,
Но до конца профессии остался верен.
Мораль: от жизненных невзгод
Лишь преданность профессии спасет.


Пугать, ругать, судить, карать,
Унять, забрать, велеть, сажать,
Спереть, делить, глазеть, молчать,
Страдать, плевать, не быть, не знать,
Уйти, сбежать, уехать, улететь,
Успеть, успеть, успеть, успеть...

Была у него фамилия ФермА,
Не тот Ферма, у которого теорема,
Просто однофамилец Ферма.
Всю жизнь служил в фирме,
Продукты покупал на ферме,
Не курил, практически не пил,
Держал себя в форме,
Развозил откаты, проводил распилы,
Считал, что это его Фермопилы.
Помер в свой срок. Вот некролог:
Была у него фамилия ФермА...

Комфортно проводить досуг, трамвая ждя
Внутри нутра трамвайной остановки,
Как классно ветра без, без лью дождя,
Инфляцию с соседкой обсуждать,
На стенде информацию читать,
Муниципальны власти похвалять
За сотворенье транспортного рая.

А между тем, вот тем, в очках,
И тем, в сиреневой бейсболке,
Прореха есть в строю расстрельном,
Быть может это место для меня...

Был полон зал, я вышел на подмостки:
- Теперь, друзья, идите-ка вы в жопу!
- Мы там уже! Уже пришли! Пришли!
В ответ кричали в зале,
А после аплодировали стоя.


Если в первом акте пьесы
Труп находят стюардессы,
Это значит без эксцессов
До начала этой пьесы
Приземлился самолет.


Подворотня. Там подонки.
Мат. Нельзя, ведь при ребенке
Двор, два кустика, трава
Увели опять дрова.
Дом. Течет весною крыша,
Все припасы съела крыса,
Зал. Защита диссертации:
"Социальный смысл фрустрации"
Валко-шатко жизнь идет,
Только с климатом не прет.


Так зачем же трубочисту
Быть оратором речистым?
Пусть он трубы чистит чисто,
Ничего, что не речист.


Я, мой друг, не виноват,
Ты, браток, не виноват,
Виной всему условия,
А также классическая
Немецкая философия.

Беды не может быть в раю,
Сказал нам ангел,
Он дежурным был по раю,
Зачем здесь демонстрация?
Не ведаю, не знаю,
У нас сейчас обед!
Вы видите - нектар я пью!


Не прописаны в яранге, но живут давно и дружно
Австралиец с бумерангом, молдаванин, эритреец,
Католический епископ и израильский раввин,
Шаолиньских три монаха, депутат из Бундестага,
Офтальмолог из Иркутска, два эвенка, парень Гога,
Он с Кавказа - замечательный грузин.
Кроме них живут в яранге три раскосые китайца и,
Из лагеря сбежавший Глеб Иваныч Иванов.
В тесноте, но не в обиде, не всегда тепло и сытно,
Рыбу ловят, бьют тюленя, толерантны до предела,
Уезжать они отсюда ни в какую не хотят.


Никто не должен здесь лениться,
Душа обязана трудиться,
Так Зевс Сизифа наставлял,
Ему вручая каменную глыбу,
Никто не должен здесь лениться,
Сизиф как мантру повторял,
И камень век за веком вверх таскал,
Зевс девок приводил
На этот цирк смотреть,
Сизиф велик, он говорил,
И предан он работе,
Он мотивирован, как следует, а вы? Увы!
В постели задом повертеть ленитесь вы!
Как часто отдается индивид работе,
Не думая, о сообразности сего природе.


В Испании тепло, испанки, солнце, Таррагона,
В Перми туман, петроглифы во всю длину забора,
Паэлью что ли сотворить с креветками к обеду?
Ты, Каталония, не плачь, меня ты не жалей,
Я собираюсь, скоро, очень скоро я приеду...


Сентябрь. Достать винил и слушать,
Зашторив грустное окно,
Забыв, что надо бы поужинать,
И что за шторами темно,
Расслабиться и плавно плавиться,
Как в чае сахарный кристалл,
Пока дверной звонок нечаянный
Меня с дивана не согнал...


Любите книги. В них источник фиги,
Прикрытый древа оной же листом,
Без дела вы на пальме не сидите,
Вы ерзайте, вы головой вертите,
По сторонам внимательно смотрите,
Так обретете опыт, важный на потом,
Родятся компетенции в избытке,
Ветвь пальмы опахалом над тобой,
А ежели вы тут вдвоем сидите,
Синхронно в такт махая головой,
Вы опыт уникальный обретете,
Работы не простой, а групповой.
Для охлажденья верхних полушарий,
Не забывай помахивать хвостом,
Движенье сочетается с познаньем,
Еще его и стимулируя притом.
Придет ли мудрость? Может быть,
Надеюсь. Знаю точно и наверняка,
Верченье головой и мах хвоста
Вам обеспечат укрепленье мышц,
И ягодичных, и спинных, и шейных,
Что породит здоровый цвет лица.

Пропали куда-то мои тараканы
Оставили кухни, покинули ванные
Без них неуютно, прохладно и странно
Ушли по-английски, ушли как этрусски,
Возможно в Тибет, или даже в Блефуску,
А может портал в мир иной обнаружили,
Туда и сбежали от вечного ужаса.

Пятнистый саг, желая, чтобы кушать,
Взобрался ловко ветку трахобаба,
Там ждя сидел, когда явись охотник,
Хотелось молодой поесть и вкусный,
Не очень чтобы жир, как док сказал,
Что жирных потребленье ограничь,
Иначе наклоняться - труд великий,
И застегнуть пиджак на свой живот,
А бега, прыга - это и подавно.
Я сидь, я ждун, я глядь - идет охотно,
Еда моя, мой мил, мой человек с ружье,
Идет, меня выглядывая гордо,
Скрипя сапог, и ку-клукс-клан затвор.
Собрался саг в комок, когтя свое расправил,
Прыжок, кульбит, ударный лап. Ага!
Лежит охот, отбросив инвентарий,
Ни рук, ни ног не шевеля пока.
Да, наша жизнь - игра, подумал сак,
И, как игра, она весьма отменна…
Салфеткой саг повяжет дальше шею,
Достанет саквояжа вилку, нож,
Тарелку белую китайского фарфора,
Ведь без эстетики стола здесь пропадешь...



Ночь тянется, как долгая болезнь,
Фрилансера соседа топот сверху,
С площадки детской пьяниц голоса,
Не помогает список кораблей,
И пересчет баранов на прогулке,
Вот кто-то резко тормозит
Под окнами моими в переулке...
Рука непроизвольно лезет под подушку,
Но кольта нет, ведь я же пацифист,
Руке я говорю: не лезь туда, уймись,
Вот завтра, говорю, как солнышко взойдет,
На рынок сходим... купим пулемет...

Совсем немного удалось,
Ростком через асфальт пробилось,
Гораздо больше не свершилось,
Не задалось, не получилось, не срослось.

Рыжеет лист осенний над страной,
Еще тепло, и бакс привычно подрастает,
Очередной чубайс, я чувствую, настанет,
Но это не беда, со снегом он пройдет.

Стареет день, накатывает вечер, нисходит ночь.
И полис страховой не помогает, и доктора,
Как осязаемо сегодня, перетекает во вчера,
Наступит новый день с названьем странным
"Завтра", весь в беготне, десятках мелких дел,
Глядишь, и доживем до послезавтра,
Возможно, что и это не предел...

Над седой равниной моря,
Тут бывал писатель Горький,
Мать его, конечно, в школе
Ты успешно прочитал,
Ныне реет дядя Боря.
Он уселся в аэробус,
До Эллады наш автобус,
Он глядит в иллюминатор,
Как под ним седеет море
И лысеют острова...
Гул моторов монотонный
Буревестника пугает
И несчастных серых чаек,
В страхе прячутся дельфины,
И гагары тоже прячут
Телеса свои в утесах...
Приземлился дядя Боря
До отеля он доехал,
Майку там надел и шорты,
Он сперва пошел на завтрак,
А затем уже на пляж.
И опять покой над морем
Над его седой равниной,
Снова ловят рыбу чайки,
Лихо прыгают дельфины,
И гагары на утесах
Очень жирные сидят,
Только храбрый буревестник,
Пребывающий в дистрессе
Не кричит, крылом не машет,
На чердак забился, бедный,
Там сидит, и ни гугу.
Говорит дельфин пернатым
Вы простите дядю Борю.
Он серьезного ущерба
Никому ведь не нанес.
Ради отдыха на юге
И купанья в море теплом
Он чуть-чуть, совсем немного
Нервы нам пощекотал ...

Сверкалось, где-то шла гроза,
Смеркалось, не спалось, потелось,
В томленье странного хотелось,
Икалось, и, пока икал, душа
Неслышно, тихой сапой, ушла в астрал,
А тело на бок улеглось, оно уснуло,
Распласталось, во сне чему-то
Ухмылялось, о чем-то, видимо, мечталось,
Легко оно с душей рассталось,
Которая, вы помните, ушла в астрал.
Мораль: когда душа куда-то отлетает,
То тело чувствует себя и отдыхает.


Покоя нет совсем от блях и мух,
Они сидят на гребаных насестах,
Глядят с фасетно-хищным интересом
На нестандартно мыслящих вокруг.
Все знают о барокко и ампире,
Кефире, памперсах и о судьбе России,
Следят, оценивают, смыслы извлекают,
Одних на гильотину отправляют,
Порой кого-то даже награждают,
Иных в странноприимные дома,
На сленге так зовется здесь тюрьма,
В покое и в тюрьме не оставляют,
Садятся на руки, лицо дерьмом марают,
Ужасно, жизни нет от блях и мух,
Отбой бы дать, но нет ни ног, ни рук.

Не нужен вовсе повод для судьбы,
Все знает загодя, строга, как гильотина,
Шаг влево или вправо от стези,
Упало лезвие, какая больше
Вам по вкусу половина?
А ты хотел судьбу свою верстать...
Ну, что тебе сказать?
Не запрещается мечтать.

В отеле под названием Земля
Мы все, по совести, лишь постояльцы,
Хозяин Хронос держит нас за яйца,
И вечно оставаться здесь нельзя.
Да, номер выделен, но тикают часы,
Не вздумай загрустить, как воздух свеж,
С балкона вид хорош: пляж, море,
Солнце, женские фигуры, Вон там,
На лежаке, такая дура, но зад - умрешь!


Враги мои с бесхозным интеллектом,
И недруги с мозгами подходящими,
Приятели мои, рассеянно глядящие,
Друзья, что без булды и настоящие
Я, в сущности, всеобщей сыт ненужностью,
С тупой враждой хотелось бы покончить,
И с легкими касательными дружбами.

Хохочет смерть, но гвардия в каре,
Кто жив еще, сомкнул ряды, и не сдается,
Так плотно, однокомнатно и текстно,
Без промежутков полых между слов,
Стоят в строю на наших полках книги,
Сплотившись разноцветными телами...
Мы родственники, брат, у нас в шкафах
По-прежнему стоят бумажные носители,
На них надеты переплеты обольстительные,
Откроешь невзначай, или погладишь нежно,
И разразится свет, и вновь отступит мрак.


О, сверстники мои! Вы поголовно атеисты были,
Что вдруг, на склоне лет, вы бога возлюбили?
Как странны ваши обретенья веры версии,
Они мне кажутся таблеток многих съеденных,
Эмульсий выпитых, естественным последствием,
Вам, чую, химия открыла путь в предбанник ада,
А вы решили, что открыли тропку в рай?
Блажен, кто верует, но лучше, сверстник мой,
Живи подольше, жизни пей нектар, не умирай.

Был вечер, отдыхали на балконе
Он - конь в пальто, она - простая пони
Конь ржал, читал стихи, она хихикала,
Хи-хи,
Конь был поэт, она работала в рекламе,
Потом она звонила маме, что есть работа,
Пусть не ждет, домой она сегодня
Не придет.


Безумен думский дьяк в бездумье,
Но в кабаке рождает смыслы,
В изгибах вздыбленных извилин
О государственных проблемах
В его мозгу роятся мысли.
Под рюмку с волжской осетриной,
Пустил слезу за медицину,
После другой, заев ее икрой,
Так искренне пролил слезу
За высшей школы прошлую красу.
Потом взревел он: Человек!
Неси мне, братец, счет...
Чего так дорого? Не надо сдачи...
Я пьян, ты помоги добраться в номера,
Мне надо быть на заседании с утра.

Жизнь коротка и каждый день прекрасен,
Но этот день особо ценен мне,
Сто грамм с утра - со всеми я един,
Под вечер двести - в целом и согласен.