Сникерс
Я словно наркоман подсел на неведанный вид наркотика, хотя он спокойно продается в магазине в свободном доступе. Но разве так бывает? Но для кого-то это вовсе не наркотик, также как и сигареты. Наркотик только для тех, кто знает. И ломает-то как, сильно. Но когда-то и это должно закончиться. Я имею в виду ломку. Ломку по тебе и всему тому, что с тобой связано, связано, конечно, с нами - не стоит мне отодвигать себя с главной роли. Хотя в фокусе по-прежнему как всегда ты. И как ты умудряешься затмевать собой окружающее пространство? Так что становится трудно дышать. Мне не хватает воздуха, и ведь даже не курю и без одной пачки в день, и гребаный спортзал, но… Факт, наверное, так и будет оставаться фактом: моя дорога упорно поворачивается в твою сторону, к тебе. Осталось только лишь по ней идти. Но я не буду делать шаг, мне даже трудно сделать вдох, и знаю, что при таком раскладе ноги все равно не будут меня слушаться. Им не позволит мой разум, мозг, называй, пожалуйста, как хочешь. И всего одна лишь просьба: только называй. Не бойся, ладно? Все равно и не позволю тебе боятся. Как бы может ты этого и не хотела, но слушай… Ты только послушай.. Замри на мгновение, которое прекрасно. И видишь, что ты делаешь во мне, что ты делаешь со мной? Ты будишь. И желания будишь. И потаенные когда-то страхи… И теперь они голосят, в тщетной надежде вырваться однажды на свободу. Но не всегда у них получается, хотя иногда прорывает. Меня сильно иногда прорывает. И боюсь однажды проговориться. Я говорил тебе, ты знала? И видимо, да, если так усиленно киваешь головой и поддакиваешь моим словам, хотя всё это может быть не более, чем плод моего больного воображения – я наконец-то могу назвать его больным. По прошествии стольких лет, знаешь, я могу это сделать. И в последнее время я стал больше говорить? И действует на меня так…Сникерс? Один и целый, в день. Ты бы одобрила, знаю. Ведь если бы в ту пору у нас были деньги, так бы и было, а не одно напополам. Хотя мне нравилось с тобой делиться...
Точнее, как делила ты. Уверенно, без колебаний, четко, ровно, одним взмахом ножа и ударом почти в самое моё сердце. И кто знает, что было бы дальше, если… Вот этого слова ты никогда не любила, правда, не любила, и в чем-то я с тобой согласен, да. Во многом, но не во всем, конечно, могу себе позволить. Без этого я не могу, ты тоже это знаешь. Но если бы тогда у нас бы были... Эх, деньги. Не думаю, конечно, что всё упирается в них или упиралось, ты была не такой. Наоборот, почему-то радостной и с хитрой улыбкой, от которой так учащенно билось моё сердце. Оно по-прежнему бьётся, слышишь? Думаю, даже на расстоянии, что «да». Поэтому… Нет, ничего не буду тебе говорить, больше не буду. Торжественно не клянусь и не обещаю, но… Да, так решил, и это моё право. Право для себя в первую очередь, а еще моя уверенность, гарант, оплот стабильность и хоть какой-то смысл в этой жизни. Должно же у меня что-то и остаться.
Я не жалуюсь тебе и снова, боже упаси, но ты же должна прекрасно понимать и представлять ситуацию… Хотя, права в том, что никому, ничего, ты не должна. Даже себе, даже мне, особенно мне. Только горько эту правду признавать, знаешь. Горько, и в горле как будто после этих слов остается осадок. Когда это кончится? Когда из продажи изымут наконец этот чёртов Сникерс? Но в нем ли дело? И я не кричу и не восклицаю, хочу лишь только чтобы ты… Узнала. И в душе странным образом рождаются чудесные строки, которых почему-то не было в моей голове «до», но сейчас они там есть. И благодаря возможно, что тебе. За всё тебе я в жизни благодарен. Наверное, в первую очередь за то, какая она есть. Пусть сумбурная, помятая порой и необъятная, но всё же моя жизнь. «Ты справишься?». И почему-то именно этот вопрос пришел сейчас в мою голову. Кто посылает нам сигналы? Кто посылает нас? Друг к другу я хотел сказать, но всё же… «Да, справимся». И почему-то на свой вопрос я слышу от тебя такой ответ, что даже странно. Почему ты решила наконец, пусть даже в моей голове, употребить слово «мы»? Такое обобщающее и дарящее несомненную надежду, особенно по прошествии стольких лет, особенно, когда уже устал ждать… А я устал? Себе подобный вопрос я могу с лёгкостью задать, себя же я не боюсь? Я боюсь, как ни странно, по-прежнему тебя. Хотя прошло столько лет, но для меня они не проходили, ведь говорил уже, что разговариваю с тобой на протяжении… сколько там прошло времени? Я снова не считаю, не люблю, ты снова права. Снова, снова, снова … Сознание так и эдак крутит это слово в голове, как будто мы в каком-то замкнутом круге, коконе, знаешь? Но нет, это всё мне только кажется, и ты кажешься мне. Такая вот ирония судьбы. Хотя, знаешь, с иллюзиями и выдумкой порой проще разговаривать. Говорить с ними, выходит, что проще. Может, потому что отвечают тебе то, что ты хочешь услышать? Не думаю, нет, это не может быть правдой. А что тогда есть правда? Что есть наша правда, ты ответишь мне? И без сомнения да, но только если сам себе позволю. Услышать, да. Этому процессу тоже нужно позволение. Оттого, собственно, у людей и возникают проблемы и недопонимания. Но такова судьба наша, человеческая. Знаешь, на её счёт удобно и легко записывать. Списать, проще говоря, и снять с себя ответственность. Частичную пусть, но … Так легче, так много легче идти и справляться, на что требуются силы. Они порой бывают здорово нужны. Всем нам людям, что идут по этой жизни, кто-то, правда что, бредёт, уныло плетется. Я в такой когорте быть и не хочу, нет совсем, совсем нет. Почти открещиваюсь, знаешь ли? Ты знаешь, конечно, ты знаешь, куда без этого, без твоего знания и понимания этой жизни. Но нет, я не сержусь и даже не язвлю, мне незачем. А может есть зачем? Я пока с трудом могу разобраться в своей жизни. Знаешь, поднакопилось в ней всякого. И хорошего, и плохого, не знаю, чего больше, я не заглядывал еще так глубоко вовнутрь. Я боюсь, честно тебе признаюсь, тебе могу признаться честно. Перед тобой мне нечего стыдиться и бояться, только лишь тебя, но с этим справиться легче, за годы я хорошо в этом натренировался. А что еще мне оставалось делать? Из сил осталась у меня только память. О тебе, о нас, об этих шоколадных батончиках, безденежье вечном, ох…Оказывается, и всё упомнить сложно. Но это я помню отчего-то хорошо, правда. Но знаю, что ты и без того мне веришь, ценишь и в чем-то даже любишь пусть по прошествии стольких лет, но мы с тобой снова. Мы справимся? Теперь уже я и увереннее могу сказать слово «мы». И снова на это понадобилось время, за которое успела уйти жена, забрав с собой детей, которые уже выросли, собственно, и стали взрослыми. Они сейчас даже могут меня в чем-то понять, хотя я их об этом не прошу. О понимании я имею в виду. На что мне оно? Главное, чтобы я сам понимал, но вот с этим пока не очень. «Прекрати жаловаться, Максим, и прекрати» - но чей это голос? Мой, твой или моей уже бывшей жены? Хотя жена звала «Макс», а дети «папа», но… Быть может, конечно, и голос моей дорогой мамы. Она ведь тоже называла меня «Максим, Максимка», как, собственно, и ты. Только вот ни тебя, ни её рядом нет, а жаль, было бы легче и проще, но куда там! Разве любит жизнь что-то упрощать? Разве такова её задача? Она, наоборот, порой слишком любит и … усложнить, присоединить что-нибудь этакое, присовокупить, как я в шутку сам себе говорю. Не с жизнью же мне, серьёзно, разговаривать? Не говори же «можно и со смертью». Ты порой любила так шутить, сейчас уже, конечно, меньше, сейчас уже многое не то, всё не то. Хотя жизнь наша продолжается, течёт по-прежнему и, слава богу, ровно, слава богу, что еще течет. Ты слышишь? Её шумы и шум? Как бьётся она всё о тот же берег, к которому и не причалят наши корабли... В мечтах один корабль, но только лишь мечты. А что ещё мне, милая, сегодня остаётся? Только лишь мечтать. Надеяться и верить, согревая воспоминаниями весь тот холод, что есть во мне, грозящий от раза к разу отвоевать всё больше позиций и места в сердце – я к этому совсем не готов, знаешь ли. ТЫ знаешь, ты слышишь, ты чувствуешь. Собственно, как и всегда, о чём это я. Конечно, это правда! Для нас, для тебя, для судьбы, для ровного течения, которым должна была струиться наша жизнь, но стала вдруг совершенно и абсолютно. Я не могу сказать лишней, также как и ненужной. Слишком сильные, крепкие слова, чтобы их употреблять, поэтому оставлю. В сторонке и на потом, может быть и до них доберется время. Как добрело оно до нас. Вот так вот, милая, такой у нас с тобою вышел на сегодня диалог. Длиной почти в жизнь, но разве это много? Нет, конечно, совсем нет, а то, что справимся, это без сомнения, без повода. Без повода, я имею в виду, для сомнений. Для них, и правда, не стоит оставлять место. Такой запас совсем ни к чему и лишь тянет сердце, душу тянет, даже за нее берет, но оно нам надо? Конечно, нет. И без сомнений, теперь уже совершенно без них, я только лишь хочу справиться. А ты как? Как же ты? Ты тоже? Ты со мной? Мы наконец-то вместе, заодно. Без поводов для ссор, укоров хмурых и горьких упрёков. Ты же знаешь, что именно это меня не может не радовать, совсем не может…. В смысле это радует. Ох, великие и могучие слова нашего языка. И хорошо бы научиться их правильно понимать без объяснений и не нужных пояснений. Порой действительно ненужных, потому что они всё только умудряются портить. Меня, тебя, нас, наши отношения и самооценку. Вот это, по крайней мере, честно. А честность – лучшая политика. Во всем, что касается отношения, так я, по крайней мере, думаю. И думать не стоит меньше, вот в таких случаях определенно и не стоит, я это уяснил с лёгкостью. Ну не то чтобы с лёгкостью. Всё-таки по прошествии стольких лет. И правда, столько лет прошло... И снова я всё о года и о числах. Обо всём. И вновь многое собрал в кучу. Но, надеюсь, ты разберешься, не можешь не разобраться, потому что несмотря ни на что ты меня понимаешь. «Ни на что», поясню, это я имею в виду расстояния, годы, разлуку и что-то. что мы оба недопоняли в свое время. Мы оба знаем, что это есть в нас: «недопонятость», недопонимание, оттого и не устроенность. И кажется, что вечная. Всё это когда-нибудь прекратится? Закончится? Или мы так и будем продолжать тянуть? Словно лямку или бедного кота за хвост, которого, знаешь, как бывает, любящие хозяева тянут, держат в своей стороне и не желают отпускать, хотя хвост у него один, и кот-то им не нужен… Но боятся. И мы всё никак не можем отпустить, страшно. Страшно и смешно. А вдруг рикошет? Сомнения. Да, к черту их! Я давно тебе сказал, что послал к черту! Идите вы, сомнения вместе со страхом туда, и да, подальше. Как бы лучше вам объяснить дорогу? Рассказать ее поподробнее, чтобы не заблудились да так и остались там. И чтобы больше не возвращались. Вы не нужны здесь, это не ваша дорога, и не ваша зона ответственности, успокойтесь, наконец, и живите счастливо. Всем нам нужно жить счастливо, либо верить, что это возможно, зная, что это необходимо. И всё будет. Однажды всё непременно будет. Знаю, и знаю, что справимся. Ох, и это слово «справляться» - мы снова переходим к словам. Хорошо, что не к числам, к ним не стоит хорошо? Говорил же, помнишь, как не люблю считать, мороки больше, угрызений и воспоминаний ненужных опять же. А это бередит. Ох, как это бередит. Слишком сильно порой, и не то, чтобы не могу терпеть боль, но знаешь же, как трудно бывает выносить что-то инородное в организме, то, что находится внутри, ты не видишь это, и чувствуешь, но. Прости, прости, пожалуйста, я не хотел. Я бередить не хотел... Раны твои, дорогая, твои. Наши общие, хотя мои, кажется (я не уверен), давно зажили, зарубцевались, оставшись этими самыми зарубками – и да больше всё равно нет сил, согласен. Я правда полностью и безоговорочно с тобой согласен, соглашусь. Сколько еще раз мне подобное повторить? Пока не усвоится? И кто из нас должен наконец усвоить? В чем? Карма ли это или предназначение? Знаешь, с тех наших с тобой пор я начал верить в судьбу, и в предназначение, это нужно. Хотя люди некоторые смеются. Зря, что я могу им еще сказать. Смеются, скорее, по незнанию или из страха. Мы все на самом деле напуганы этой жизнью и необходимостью. Да, быть, существовать в ней, расти и развиваться, творить, любить. Да просто ЖИТЬ. Я произносил это слов не раз, перед тобой и перед собой тоже. Но такова правда, а как правду можно иначе произнести? Никак. По крайней мере, другого способа мне неведомо, о нем я не знаю, и не уверен, что хочу знать. Мне достаточно пока того, что имею. Но только лишь недостаточно, как видишь тебя. Если говорю с тобой и не по дням уже, а по часам, минутам, я не могу без этих разговоров, знаешь. Моя потребность, моя необходимость. Все эти разговоры - какие-то суть и смысл моей жизни. Но я и не борюсь. Нет, ты расслышала правильно, и я не совершил ошибки в буквах – зачем мне ее было совершать? Ошибок и без того в нашей жизни достаточно, зачем же множить? И знаю, что тебе нравится такой вот деловой мой и рассудительный тон, хотя ты права, не всегда был таким, и только лишь на старости лет… Окреп, что называется, возмужал и возвеличился в чем-то, но позволь пояснить, что это больше касается победой над страхами и сомнениями. Я же никогда не был самовлюбленным эгоистом, ты помнишь? Конечно. Ты помнишь, мне даже не стоило. И уточнил только лишь на случай. Заметь, просто, чтобы было. Вернее, была она, ясность. Большего и не надо, большего и не требуется, больше уже просто некуда. И нет сил, хочешь сказать? Усталость да, могу признаться тебе, что устал. Мне почему-то всегда было легко признаваться тебе в каких-то мелких грехах и даже крупных. Хотя, перебираю в памяти: крупных за мной не водилось. Если только редко, но о них обо всех ты знаешь. Ты, конечно, должна знать.
Ведь ты следишь за мной, в чем-то пристально, в чем-то не очень, но следишь. Я делаю вид, что не замечаю. А как же? Я тоже порой бываю не без гордости, не всё же тебе? Но это я больше задаюсь, знаешь? Показываю свою значимость. Быть может, чтобы ценила больше? Да ты вроде и так ценишь. Пусть не рядом, но присутствие твоё в мыслях, чувствах, даже в чем-то физическое, я ощущаю. Не могу не ощущать. Слишком сильна и глубока наша с тобой связь. За неё трудно осудить, да и кому это нужно, кто на это решится? Мы оба свободны - и от всего, даже оправдываться уже не перед кем. Да и за жизнь мы научились этого не делать. Оно и правильно, ни к чему. Также как сомнения, страхи, ну их все. Помнишь? Свои я давно задвинул вглубь. И знаешь, порой веду себя, как мальчишка. Тебе могу сказать, знаю же, что не осудишь. И мне от этого чертовски хорошо! И в этом могу признаться: и в том, что хорошо, и самое важное, что чертовски. Не потому, что приятно помянуть черта (или чёрта?), нет, просто приятно. Иметь возможность говорить, не боясь, что думаешь. И не думать опять же о каре господней. Знаешь, перед смертью многие порой этим грешат. Странные люди: боясь нагрешить порой грешат. Откуда в них что берется? Неуверенность да, чувствую, а ее порождают всё те же, что были успешно посланы нам, а нами после посланы – сомнения. Те ещё посланцы, и засланцы тоже, те ещё. В этом могу тебе признаться, но об этом ты знаешь и без меня, чего же признаваться? И только лишь в датах. Числах, которые, как ни скрывай и не утаивай, все равно помню. Сегодня как раз такое число, памятное. Для тебя в первую очередь, ну и для меня разумеется. Что я могу на него сказать? С днём рождения лишь только, с днём твоего рождения!
Этого, наверное, будет более, чем достаточно. Потому что по прошествии стольких лет, ты вряд ли ожидаешь услышать мой голос в телефонной трубке. Но я всё же позвоню, по старинке наберу твой номер и вновь услышу мелодичное: «Алло». «Я помню до мурашек нежный голос».
Надеюсь, ты не сильно удивишься, услышав вдруг меня. Хотя я бы, наверное, удивился. Знаешь, я до сих пор порой вздрагиваю при каждом звуке звонка. Для меня он словно удар в гонг, но понимаю, что так стучит всего лишь сердце, которое вот так вот остро и на всё реагирует. И знаешь, кажется, что ему порой действительно больно. Как будто что-то бьет, подтачивает его изнутри, и снова бьёт, бьёт, бьёт. И кажется, что где-то в организме появился дятел. С ним, кстати, совсем не просто договориться. С дятлом я имею в виду. Он настолько упрям, настолько точно знает своё дело, что иногда опускаются руки. Но, правда, ненадолго. Я говорил тебе всегда, что их не стоит опускать. И проскальзывают у меня снова стихотворные рифмы, ох… Быть может я в душе всегда был поэт, только вот душу, что бьёт, ох, бьёт. Привык я к этой привычке. Да, ты права – терпеть боль. И не могу сказать, что это единственное, что осталось, всё-таки есть в моей жизни, чем гордиться, чего еще желать. Хотя про желания – это я, конечно, уже погорячился. Горячительным я становлюсь что-то в последнее время. Быть может у меня жар или попросту бред? Наверное, врач говорит, что в моем возрасте это вполне возможно. И снова, выходит, дело во времени и в возрасте. Так удобно на него что-то списать? Если не все. И память, и болячки, и отсутствие сил, и дурное настроение – и правда, как часто с возрастом оно становится дурнее? И мне даже страшно. Хотя меня это вроде и не касается, но касается других – тех, кто живет рядом, они же составляют мое окружение? А вдруг и ты стала такой? Звонить мне или уже не звонить? Наверное, поздно, ты спишь. Наверняка намаялась целый день принимать поздравления. Да, вижу, чувствую, что и правда, намаялась, но это ничего, всё с легкостью можно исправить. Ты только лишь отдохни. Ты больше и как следует отдыхай…
Ох, и больше не могу, стихи так и рвутся наружу. Видимо, еще прежде меня спешат тебя поздравить. Смешные, и правда смешные, драгоценные моему сердцу мои стихи. «А чьи же они еще, родная?».
Я все-таки набрал номер, и сказал тебе это – первое, что пришло в голову. Ну как? Ты совсем не ожидала? Ты услышала! Переживаю от того, что выпалил то, что было на языке и сердце. На одном духу, сейчас же выдыхаю, уфф, и слава богу, единственное, что могу пока сказать. Ведь мысли путаются, а некоторые пускаются в пляс в попытках завести в голове безумный хоровод. Видимо, для того чтобы спутать, чтобы я не смог разобрать твои ответы. Но я их все равно услышу однажды, когда-нибудь, да, обязательно. Я могу тебе это обещать…
Лишь только бы Господь отмерил немного времени. Думаю, оно важно (пусть и только моё время) для нас двоих. Ты тоже так думаешь? Неужели снова двое, по прошествии стольких лет молчания, внутреннего, глубинного одиночества и такой пустоты, что хотелось порой кричать, но я говорил уже, что сдерживал любой крик. В первую очередь, чтобы не тревожить тебя. Я знаю, что ты порой бываешь чересчур пуглива, поэтому и не хотел и сейчас всё также, не хочу. Поэтому держусь, сдерживаю порыв, чтобы снова не набрать номер, не позвонить, а вдруг услышу? Но что я, собственно, могу услышать? Только твой голос. Такой же ласковый и нежный. Тот голос, что привлёк меня когда-то. Хорошо, не только он, а еще твоя молодость, харизма и обаяние безграничное – ты так умела удивлять. И до сих пор умеешь удивлять, потому что перезвонила мне. Почти сразу и что-то переспросила. Да, место нашей будущей встречи! И ты уверена, ох, да мы справимся, двигались бы только наши ноги и шевелилась бы голова наша ясная, разумеется. Ведь её порой больше всего и не хватает. Но это ничего, не так страшно, родная. Ведь мы же с тобой, справимся. Мы оба шепчем это одно слово: «Справимся». А, значит, так оно и будет. Будет у нас с тобой обязательно. Я могу тебе это обещать и в чем-то даже гарантировать. Только бы время не пришло внезапно, ведь с ним будет справиться сложнее. С ним мы не сможем, но не чувствую приближение его, времени. Нет, оно еще совсем не скоро. Оно где-то далеко, пока в пути. Такая вот история начинается у нас с тобой. Чему я, честно говоря, безумно, слушай, рад. А ты? Не мог не спросить. Ведь мне, как и раньше, как и всегда, важно знать твоё мнение, знать, что ты – рядом. Пусть до этого была и на расстоянии, сейчас рядом. Я к этому тебя клоню, к положительному в общем-то ответу, но не принуждая, боже меня упаси. Боже упаси, пожалуйста, нас всех. Я об одном тебя прошу…
И шанс на встречу? Да, уже несомненно дан, ведь чувствую, знаю, вижу. Тогда справимся. Вдвоем и потихоньку мы справимся. Можно даже и не потихоньку, что мы, немощные что ли совсем? Нет, и силы в нас ого-го сколько! Свою я, кстати, проверял. Что сказать? Лишь только что проверка пройдена успешна, впрочем, как всегда. А чего мне было от себя еще сегодня ожидать? И мерю я пока такими категориями: сегодня, сейчас, здесь, понимаю же, что другого не остается больше – время же уже в пути, помню. Осталось только тихонько, молча ждать. Потихоньку. Живя при этом, конечно. Без жизни, пусть порой суровой, сейчас никуда. И правильно куда мы? Без неё, судьбы и кармы. О карме нашей мы ведь тоже успели поговорить, верно? Еще в самом начале, когда только встретились и сели за небольшой столик кафе, там в углу. Уголки всегда были нашими самыми излюбленными, потаенными местами. Мы там прятались. Быть может от той же судьбы и кармы, которые, конечно, всё равно настигли бы нас – им не важно, где ты можешь прятаться. Но им, по-моему, и самим было любопытно наблюдать. За игрой нашей тогда. Как мы пытались скрыться ото всех, укрыться. А в кафе мы почему тогда ходили, помнишь? По старой памяти, наверное? За чашкой кофе, иногда, но не всегда. Шиковали и брали каждый себе своё, не деля напополам и ровно. Но для всё того же маленького кусочка шоколада, который доставался нам одни напополам. Мы смаковали каждый нам данный в жизни кусочек…
Мне нравилось тогда, что он был разделен, серьёзно. Это значило, что мы в чём-то связаны, пусть в малом, но всё же связаны. А вот это было праздником, искушением своего рода, потому что хотелось продлить эту связь, поглотиться полностью и без остатка друг другом. Не быть половинками, не быть одним напополам. Просто целым, просто даже кусать, надкусывать этот пресловутый, сидящий уже давно в моих печёнках батончик (и не желающий оттуда упрямо выходить), не деля. И какая была бы разница, что не напополам! Это же не так важно, что просто вместе, одни на целом свете держим этот батончик, зажав переплетенных наших с тобой руках – ты помнишь? - и просто живем, кайфуем. Мы просто должны были жить. Вместе, конечно. Не тратя годы глупо и даже без попыток. Сейчас это уже хорошо понимаю, а тогда… Тогда был еще юнцом. Со своими мыслями и идеалами какими-то в голове – и чего там только не варилось, и как ты всё это терпела? Но, видимо, однажды не вытерпела, раз терпение твоё лопнуло, и … Получилось у нас то, что получилось, точнее, ровным счетом ничего, ты знаешь...
И я бы так хотел прочитать тебе свои стихи. Я давно хотел это сделать, если бы ты позволила, но я о подобном не заикался. Хотя разбудила ты во мне, ох, разбудила снова. Да нет, во мне было это всегда, я просто научился видеть. И писать научился. Стихи, конечно, конечно же тебе. А стихи, оказывается, та еще история. Всё невыстраданное, невыплаканное в конце концов тоже находит свой выходи наружу. И у кого как. Я обходился всегда малой кровью – нашими стихами. И даже, стоит заметить, добился в этом определенных успехов, ты о них знаешь? Я знал, знал, что ты наблюдательная или только лишь наблюдающая за мной? Но для меня, поверь, это более, чем достаточно, ты знаешь. Ты всегда слишком хорошо меня знала, понимала, чувствовала. О чем тогда я здесь говорю? И нет, слава богу, не распинаюсь. Совсем нет. Просто говорю, снова с тобой и уже по привычке. Привычки, ведь знаешь, кхе, дело наживное, трудно от них порой избавиться. Но я и не пытаюсь. Это же не одна пачка в день верно? Или две? Сколько же я курил тогда, в этот самый день, и нет, не вспомню. Сейчас уже не вспомню. А вот, что с тобой нужно поговорить, в чём-то посоветоваться – это пожалуйста, это, конечно, всеми руками за! Хотя сейчас я могу просто взять и позвонить, не спрашивая. Но не буду, не стоит тебя тревожит и на ночь глядя. Особенно после нашего разговора. Ты должно быть устала? Мне почему-то любопытно, знаешь. Как ты и как твои дела? А что ты делаешь сейчас? Вот в эту самую минуту, вот в этот самый миг? Думаешь ли обо мне? А если да, то что же? Прости за все эти вопросы (на которые может и сам знаю ответы), который горой готовы ссыпаться на тебя. Не получается же у меня по-другому. Слишком долго были в разлуке, слишком долго не слышал твой настоящий голос.
А сейчас услышал и пробудил он во мне что-то такое, чему сложно подобрать правильные объяснения и слова. Хотя их так важно слышать. Вот сейчас важно, как никогда, я это знаю, об этом мне говорили и не раз. И я стараюсь, вслушиваюсь как могу своим старческим, истертым жизнью ухом и всё же продолжаю слышать. А что еще мне остаётся?
Остаётся только голос твой. Да, всё там же в тиши, я слышу, слышу! И почему так радуюсь? Потому что несмотря на то, что могу, просто набрав номер, услышать его, я храню его всегда в своем сердце, в любой момент могу начать с ним говорить. Пусть даже и о нашем Сникерсе, помнишь?
Конечно, ты помнишь, иначе бы я не задавал подобного тебе вопроса. Быть может глупого, но что может быть уже глупого в нашем с тобой почтенном возрасте? И думаю, что ничего, и бояться, в общем, нечего. Но это в общем, а частности всё продолжают меня удивлять. Не страшно. К частностям я тоже привык, с ними я тоже готов, кажется, свыкнуться, лишь дайте время, силы и желание. И я прошу повод. Да, повод еще раз набрать твой номер и договориться о новой встрече. Я знаю, она возможна. Я знаю, что она необходима. Нам обоим в первую очередь, а до второй этой самой очереди мне дела нет, и правда нет. Но ничего, ничего. Я чувствую, что повод еще без сомнения найдется, а нам только дай! Нет, по локоть, господи, кусать не будем... И почему Господь? Я слышу…тебя? Ты говоришь мне что-то о времени, но я уже не слышу. Не разбираю слов, потому что знаю о том, что когда-то должно было произойти, настать, так сказать. Мы все равно не смогли бы от этого скрыться. И почему же у меня теперь везде «мы»? Пора и за себя отвечать. Точнее, не отвечать, а наконец призваться. Того, что, собственно, хотел сам господь мой, Бог…
*Нужное время
- Пора и за себя ответ держать, человек, ты в этом прав. - Неужели, Господи? Настало моё время? - Как видишь человек, как видишь. -До кой поры терпеть? - Так говорю же, настало время – призвал тебя к себе на небеса. – Спасибо, что на Небо. - Ты не хотел? – И спрашиваешь тоже. – Не спрашиваю, но можешь предложить и свой вариант. – Остаться бы… - Прекрасно знаешь, что на все свой срок: тебе об этом было сказано не раз. И дал тебе Господь своё святое время. Ты прожил жизнь и встретил в верный час и смерть. – Но, господи, скажи, а как она? - А что она? – Осталась там же на земле… - И без тебя, ты прав. Но сколько провела она подобных лет в мучениях? Ты спрашивал об этом в нужный час себя? И вижу, что не спрашивал, совсем не интересовался. А стоило же, спросить же у себя, что там у неё и как. И как её дела проходят. Но ты не спрашивал. – И спрашивал. - Тогда же почему тебе не отвечали? Ты разговаривал, и сам с собой. Считаешь это диалог? И это может быть засчитано за правду. Ты ей в лицо слова не говорил. И только лишь сейчас… Когда настало время. – Да. Господи, я понимаю, нечего сказать. - Я думал, будешь ты о шоколаде, кусочках счастья вашего. О них же ты всю жизнь… Ты с ними прожил жизнь. А мог легко быть со своей любимой. – Но у меня жена, когда-то были дети. - Ты прав, что были – вот тебе ответ. Всё ключевое заключено в твоём в этом «были», «жили» и «любили». А настоящее когда? Скажу, что нет. Его. И твоего. Настоящего то есть. – А как же так? – А так, легко. Ты видишь - смерть. - Ты думаешь, я знаю? - Иначе отчего ты здесь? - И то твоя, господь, святая правда. Но справимся же мы? - Возможно, не буду я подобного и отрицать. И отнимать, и забирать же у тебя надежду. - Ох, справлюсь, осталось только подождать. – И снова «жизнь» отложена до будущих времен. Не кажется тебе… Хотя кого обманываю, конечно, нет, не кажется. За все же годы не уяснил ты жизни суть. Ты справишься, но только если… - Попытаюсь. - Попытки… был твой шанс. Но ты же… Я ласково скажу, что «проиграл». Хотя ты знаешь, на закате, склоне лет ты выкинул вполне себе удачную и нужную для жизни штуку. Ты позвонил. И пусть и без надежды на успех, но всё-таки сказал. Горжусь тобой, но только мог… Кота за лямку не тянуть. И сделать этот шаг намного раньше. – Ох, Господи, и как же… - И хочешь лишь узнать, как вспять и время повернуть? Твоя святая правда и в скорости узнаешь. Да только вот уж бесполезной она будет. – Но все-таки, а вдруг? – Ты голосишь, как прежде, с оптимизмом. Я рад. И значит, что ещё вполне жива в тебе надежда – творчества начало. И может быть придумаешь ты что-то? Я бы посмотрел… Мне интересно да, что там будет у тебя и как. Каким же образом фантазия для тебя и повернется. – Ты думаешь, Господь? И хочешь мне сказать, что будет дан и шанс? – Возможно, если справишься. – Конечно, только дай! Но что же я могу тут сделать? И главное конечно как? – Подсказка: можешь проявляться с лёгкостью и у нее во снах, нашептывая те слова, что не сказал, являясь дураком, при встрече. Жалеешь же сейчас, наверное, я угадал? Конечно, вижу это по твоим движениям и нервно-хаотичному тереблению волос. Поникли у тебя усы... – И господи, как много я не сделал… - Не спорю, но в чем же тут моя вина? - Никто и не винит, Господь, ну что ты! Я благодарен в жизни был за всё, всегда на небеса я воссылал! - И знаю, что молитвы. Я получал. Как получаю тысяч просьб в день. И большинство из них, да все, всё связано с любовью. Святой, такой непогрешимой. Не согрешить, и правда… Вот с ней грешить, конечно, грех. Быть может потому ты так несчастен? Был, конечно. Огонь души и с легкостью в твоей груди погас. Кто жизни человеку дал, тот может с легкостью её забрать. Но нет на краткий миг и оставляет – всё до момента, когда наступит истинное время. И я то-то я … - Заговорился? – Задумался. – И значит было, Господи, о чем. - Подумать можно и всегда, найдется только повод. О судьбе мира, например, о том, где наконец твой дом. Но это я уже о человеке… Ты помнишь? – Что? – Частенько ласково меня ты упрекал? - Совсем не помню, Господи. Когда подобное бывало? -Ты не пугайся так, всего лишь проверял. Мне было интересно видеть души твоей волнение. Ведь значит ты переживал? Не безразлична значит, человек, тебе всё, что творится на нашем общем теперь небе. А значит справишься. Ты только... Погоди. И знаю, о чем спросишь. Ответом будет «нет». Пожалуйста, лишь со спокойствием души прими. – Я научился, Господи, уже все стойко принимать. И это вряд ли может послужить для меня ударом. – Но кто же знает? Люди же… все разные. Меня, надеюсь, хорошо ты понимаешь? - Конечно. – И это хорошо. А отчего я спрашиваю? Мне интересно всё-таки узнать. Ты зла на нас и ни за что не держишь? – Но, Господи, за что? - Тебе видней. Поэтом и важно мне от тебя услышать. – Конечно, нет, но спрашиваешь ты, а значит. – Ты догадлив вырос, человек. Да, можно поводов найти и на судьбу сердиться. Много. Всё верно. – Я не знаю… Я никогда не думал о таком. - А может стоило бы всё-таки подумать? – Но не гневил я, господи. - Ты успокойся, мы оставили или оставим. Как-то на потом. Сейчас пока давай продолжим говорить. – Но вроде не о чём. – И н`е о чем, ты хочешь мне сказать? Быть может прав, всё сказано. Хмм, и правда, нечего сказать. - Тогда давай в тиши Эдема помолчим. Хотя я не привык. – Тебе же подавай и тишину земную? В молчании с которой провёл ты столько лет. И как? Наверное, устал? Хотя, наверное, нет, иначе бы не предлагал мне помолчать, а просто бы продолжил говорить . - И трудно это, Господи. – Что? Продолжать? Но продолжай, чего же ты. Не получается. Хмм, конечно, так и знал: ты слишком долго пробыл на земле. - Я долгожитель, знаю. – Нда, подзадержался, правда, на земле. И надо было забирать чуточку, но раньше. Проблем бы не было. – И не было звонка. – Ну что ж, и в этом кроется святая правда. И всё-таки ты смог, заговорил. И очень интересно. – Продолжай. – А что продолжить, собственно? Все основное сказано меж нами и уже не раз. – А может? – Давай-ка как-нибудь отложим? Я там, ты здесь. Удачи в освоении Эдема!
Прервали связь. И странно, что это был сам Господь наш бог? Хотя чего же тут странного? Если я здесь на небе, в его вотчине так сказать. И даже принял сам, не ожидал. И вроде как поговорили. Мы поговорили, да? Конечно, диалог и слова всё ещё звенят в моих ушах и почему-то продолжает гулко биться сердце. Устал. Словно бежал за таким призрачным недостижимым идеалом… Как там бежал, на земле. И гонка продолжается, а думал отдохну, но, видно, не судьба мне. Либо такова моя судьба? Стихи не отпускают днём и ночью и что же это? Как найти в итоге жизни суть? А суть проста, она в словах. А может в чувствах? Вот чувств я вовсе и сейчас… Нет, хочу сказать, что не боюсь, мы справимся. Лишь только… Позволь же милая к тебе в твой сон тихонько заглянуть. И не потревожу, и нет, не буду спорить. Когда я спорил-то с тобой?! Обидно даже, что не помнишь только о хорошем. Оно же было в нас, у нас. Давай же вспоминай, ты вспомнишь. Я верую. В тебя, как и в себя. И говорю, что справимся. Сказал так сам Господь – я у него тихонечко сегодня узнавал. По правде же сказать, выведывал. Мне знаешь ли и было интересно. И правда справимся, но, хорошо, а как? На этот же вопрос глаза закрыли и уши пропустили сказанное слово. Не время, видимо, и сложно отрицать. И правда, что же я могу сказать, так что же? А сделать что? Ведь плата по делам? И главное, чтобы не настигла вскорости расплата, точнее никогда – и все грехи свои я смою сам. Всё верно, мне тоже это подтвердили. И справишься сказали, тебе же вроде это говорил? Тогда могу быть полностью спокоен. Вот только смочь бы и всю речь договорить. Сполна же так сказать и выдать. Ты слушаешь меня, как прежде, слышишь? Тогда еще раз подтвержу, что полностью спокоен. И в общем жду тебя. И что же ты? Совсем еще не скоро? Я не желаю зла, и смерти милая, тебе и не желаю. Мне одиноко просто, снова без тебя. Хотя привык, когда земной жизнью жил. Сейчас же вот на небе. Всё также, дорогая, жду тебя. Всю жизнь и всё святое время. Не важно же земля и небеса, условия же не важны. Ведь главное, что в сердце. Оно же почему-то бьется, кажется, что за двоих… А может это глупые фантазии? Ведь умерло же всё и некого винить. Я больше говорю о теле смертном, не о душе. Душа не умирает, она возносится на небо. В котором ей до боли больно хорошо… Летать. И петь, покуда хватит общих сил. Они же безграничны эти силы, а значит, мы продолжаем жить. Любить, и петь, летать, творить на небе практически, что захотим. А как же! И приглашаю лишь тебя присоединиться. Да не о смерти я, о вечной и безгрешной жизни! И снова скажешь мне своё «хитрец», не буду этого и отрицать. Хитрец, каких ты никогда, во весь свой век не сыщешь. Зову тебя, но все-таки желаю свой век и до конца испить. Живи и здравствуй, надейся и, конечно же, влюбляйся. Я не ревную – такова же жизнь? А ты ее лишь любишь, я-то знаю. Меня любила таковой сложилась жизнь. Теперь я здесь, ты там и…
У каждого своя теперь и тоже жизнь. А может до сих пор и любишь? И правда, почему (должно быть по привычке) во времени прошедшем говорю? Любовь не умирает, любовь еще возможна. Меж двух людей, пускай один на небесах. Но это же не страшно? Так бывает. И ты права, сама мне только что сейчас сказал. Я слышал от тебя и прозвучало музыкой «любовь», сказала: «Я люблю тебя» - в чём-чём, в словах я до сих пор не ошибаюсь. Тем более, что рядом был, во сне тебя святую укрывал. Да, ты те слова во сне сказала, и имя вслух мое произнесла. Порадовалось сердце, душа и будто бы на крыльях по груди летала. Ты значит, помнишь, а значит не потерян я. Ведь тот, кто любит не отпусти никогда. Тебя я тоже от себя не отпускаю. Надеюсь и люблю, и свидимся опять. Ведь главное найти и подходящий жизни Случай. Я снова здесь, ты так же там... Привет тебе, с моих небес. А ты же на земле спокойно ночи пожелай. Я вскорости приду. Пожалуйста, и только лишь не забывай – моё ты имя произнеси и наподобие молитвы. На зов мне легче будет до тебя дойти. Ты только лишь, пожалуйста, пожалуйста, и ничего не забывай.
И ни себя, ни нас. Ты береги себя, пожалуйста, ты обещаешь? Я верю, что ответишь честно и страшусь, любимая, ответа. Да, ты, главное что, береги себя, коль я не смог и в нужный час попал на своё место в небо. Ну ничего, готов тебя всю жизнь здесь ждать. Ведь ты придешь. Конечно же и несомненно. Когда настанет жизни срок, когда закончится твоё святое бремя. Ещё немножко мне осталось подождать. Мне знаешь ли украдкой, но об этом нашептали. Им не давал, я думаю, мой беспокойный вид (уж больно что земной). Не как у ангелов степенный и беспечный. А весь зажатый, стиснутый, больной. Поэтому решили мне облегчить. Этой новостью и муки. Но, думаю, тебе об этом и не стоит знать. Живи и радуйся, а время попросту в свой час настанет. Тебе и правда нужный час не стоит знать, достаточно того, что знаю. Я. Подобного нам хватит, и я с душою легкой умолкаю. Я наконец-то принимаю безмятежный вид. Какой и подобает здесь на небе, вдали от суеты земных забот. И жду тебя, по-прежнему и верю, мы свидимся, когда настанет срок. Пока же проводи своё на грешной нашей тверди. Я жду тебя, всё также у твоих я ног…
И словно пёс цепной, которого и не пускают. К чему мне безмятежный вид, коли в груди пожар. Я СПРАВЛЮСЬ…может быть. Уже не знаю... И сколько мне еще прикажешь ждать? Я ждал её и без того всю жизнь на нашей голубой планете. Теперь же голубые Небеса! И, может быть, святые, Господи, и хватит? Прошу облегчить мне небесный срок! Я словно в заключении, в одиночном карцере, до коли будет продолжаться? Когда наступит срок? Всё также маюсь я безгрешный здесь на небе. А ты по-прежнему одна и на земле. И хорошо, что ты, моя родная, и одна. Нет-нет, и одиночества тебе я вовсе не желаю. Я просто жду тебя, по-прежнему, всегда. Я говорил уже, хочу лишь только чтоб не забывала. Для этого слагаю я стихи. Что вкладываю в сны твои тихонько, пока меня не слышишь. Но и не можешь – я только ангел, лишенный бремени шагов. И дух я, невесомый, легкокрылый. Укрою, только лишь позволь с тобой побыть - еще хотя бы до рассвета. Пока же только близится... Но ты уже спокойно, ровно дышишь. И видишь сны, надеюсь. Да, обо мне и может быть о небесах. Тебя там жду, и верю, это тоже слышишь. Я научился всё же через сны с тобою говорить. Ведь сны что - слава богу, нам еще осталось. И связи не теряем – хвала во всем святым и вечным небесам! Хотя, ты знаешь, я бы тоже справился. И я бы говорил с тобой, как раньше. Быть может и без голоса, но через сердце, разум, связь. Но телефон, скажи же, всё-таки не самая плохая штука.
И только понимаешь ценность бытия, когда его и вдруг теряешь. Ты здесь, я там. Ты твердь земная, я - уже и небеса. Но знаю, что когда-то будет ровен счет. И ждать, я знаю, совсем недолго нам ещё осталось. Я подожду, и буду терпелив. Ты только не теряйся больше, не выпадай из жизни. Останься же со мной.
Твой легкокрылый Серафим, в миру когда-то был Максим.
Свидетельство о публикации №220081701077