На взлётной полосе. Глава 6

 Прити увезли на скорой, а Яков остался на работе в подавленном настроении. Никогда под его руководством не случалось подобных эксцессов.
 
 И еще он понял, что Прити — это далеко не Глаша пятнадцатилетней давности, она не будет молча изнывать от своих чувств и ждать у моря погоды. После ухода красивой русской мадам Яков слегка загрузился (хотя это было заметно только влюбленной индианке), а на следующем занятии он постоянно смотрел в сторону охранного поста, как будто ожидая чьего-то появления, Прити поняла — чьего.  Увидев, что у инструктора все не так пусто в личной жизни, как ей сначала показалось, она включила режим активации. Прыгнув в тандеме с Яковом и уже приземлившись, она набросилась на инструктора, как тигрица, и влепила ему такой поцелуй, что чуть не засосала его всего своими чувственными губами.Он опешил, а она резко рванулась, забыв о креплениях, и повредила себе руку.

 К утру следующего дня Яков получил от Прити голосовое сообщение: "Яков-сэр, вы для меня все. Я никогда не вернусь в Индию и останусь с вами на все свои последующие перерождения. Поэтому готовьтесь к нашей свадьбе".

 — О… — только и смог сказать на это Яков и ошеломленно огляделся вокруг.

 Уж к чему-чему, а к браку со студенткой он готов не был. Если она и нравилась ему слегка, то после ее выходки с поцелуем на взлетной полосе романтический флер исчез напрочь. Объясниться с девушкой он решил лично — глаза в глаза, поэтому зашел в магазин, купил ей торт-суфле и вязанку бананов и поехал на своем авто в общежитие для студентов, где жила Прити.

 Девушка словно ждала его, сидя у окна. Не успел он выйти из машины, как она показалась на крыльце в ярком чуридаре (национальной тамильской одежде) и с перебинтованной рукой.

 — Яков-сэр! — Прити побежала ему навстречу с распахнутыми объятиями, которые Яша довольно холодно проигнорировал. Его насторожило новое обращение к себе: куда-то исчезло слово "анна" ("брат"), исчезло отчество. "Это приближение или отдаление? — мелькнуло у него в голове. — Наверное, приближение. И "сэр" — это последний барьер между нами…"

 Смирившись с тем, что теплых объятий не будет, Прити спросила:

 — А где цветы? В России же парни дарят цветы, когда делают предложение.

 — Ага, и кольцо с бриллиантом, — скептически усмехнувшись, кивнул Яков. — Осторожнее на поворотах, принцесса.

 — Что? Давайте сядем на скамейку!

 — Да, давай сядем. Вот тебе торт, я знаю, ты их по два-три в день съедаешь. Но будь бдительна, так очень легко испортить фигуру. А это бананы.

 — Спасибо, Яков-сэр! Когда мы поженимся?

 — Что за глупости ты вбила себе в голову? Мы не поженимся!

 Прити погрустнела, на глазах появились слезы, но она не хотела верить.

 — Вы меня не любите? Я не буду есть много сладкого!

 — Не в этом же дело! — Яков хлопнул себя рукой по лбу. — Ты опомнись! Ты знаешь, насколько я тебя старше?

 — Я знаю, на двадцать два года! Мне никто, кроме вас, не нужен! Я вас люблю. Вы самый красивый, добрый, и умный, и смелый. Вы герой! Таких, как вы, больше нет!

 — Так, давай сейчас выдохни! Успокойся! — Он показал двумя руками, что она должна снизить свои эмоции и пыл. — Слушай меня внимательно. Ты очень красивая! Ты принцесса во всех смыслах, ты достойна короля — и он у тебя будет. Но это не я.

 — Вы не любите меня? — прошептала Прити, опустив голову.

 — Люблю. Как дочь, — кивнул Яков. — Я люблю тебя как дочь. Или как младшую сестру. Можно ли жениться на дочери или младшей сестре? Это грех! И извращение. Я так чувствую. И это не изменится. Не надо плакать.

 — Я вам не дочь! — захныкала Прити. — Нет у вас никакой дочери! А я бы вам ее родила! Это небольшая разница, Яков-сэр!

 — Ладно, ты сама звала меня "анной", а по-вашему это "брат".

 — Это уважение!

 — Ты назвала меня братом. Пусть я буду братом. Может, ты сейчас не понимаешь, ты ослеплена... Но нельзя выходить замуж за того, кто тебя не любит.

 — А кого вы любите? — вскинулась Прити, отирая слезы. — Ту мадам, которая приходила к нам в клуб, Аглаю?

 — Да, я люблю Аглаю, — согласился Яков в надежде, что это новость охладит Прити.

 — Не очень похоже, что вы ее любите...

 — Как это не похоже? Ты же заметила… У нас с ней сложные отношения. Мы знакомы друг с другом пятнадцать лет, — объяснял Яков, медленно подбирая слова и радуясь, что хотя бы насчет "сложных отношений" и пятнадцати лет не врет. К неловкости в разговоре вдруг добавились помехи в виде какого-то сообщения в телефоне. Он заерзал, и взгляд его стал отсутствующим.

 — Пятнадцать лет? Она такая старая?

 — Да, такая же, как и я! — обрадовался Яков, раскачиваясь и перечитывая сообщение в телефоне.

 — Понятно. Молодых вы не любите. Молодых считаете сестрами. И дочерьми. А старых любите.

 — Вот видишь, ты все поняла! — От деликатности Якова не осталось и следа. Он был уже где-то не здесь. — Варикирен, тангаджи! — порывисто проговорил он, что значило "до свидания, сестренка", легонько потрепал ее по плечу и практически бегом помчался к своему автомобилю.

 — Аяйо! — прошептала девушка, что значило "о, нет!", и, разразившись новыми слезами, бросилась в общежитие. Не заметив у себя на пути Гу Чен Лу Су Яня, она опрокинула его, но даже не подумала извиниться или хотя бы поднять парня.

 Яков гнал свой ауди, попутно с кем-то разговаривая по телефону:

 — Слушай, хрыч, мне надо точно! Я же не миллионер… Не переживай, это мое коронное блюдо… Под каким соусом?.. Ха-ха… А ты куда лыжи навострил? Ну и мне тогда купи мяса. Глаше и мне… Мы с ней любим мясо… Да вижу я, не зуди… — Разговор Яши прервало столкновение. Его ауди по касательной заехал в фару серебристому порше, припаркованному на обочине. — Эх, заболтал ты меня, хрыч! Чего-чего?! Все!!! — возбужденно прокричал Яков в телефон и, бросив его на сидение, вышел из автомобиля.

 Из порше выскочил Веня Лысиков с красной от бешенства шеей и двинулся на Якова. Вообще-то он очень хорошо умел контролировать свои эмоции и практически никогда не позволял себе превращаться в неуправляемого психа. Недовольство он обычно выражал при помощи ледяного равнодушия — так, например, он любил наказать жену за дорогие покупки без его ведома. Но сейчас его стальному идолу выбили глаз, и он готов был, как трактор, смять любого.

 Яков принял бой в своей привычной тактике. Он всегда давал противнику максимально открыться, тем временем изучая его слабые стороны. Пока Лысиков, прыща слюнями и изрыгая проклятия, рассказывал, сколько будет стоить замена эксклюзивной фары, Яков отметил, что запал у пострадавшего не так уж и велик. В левой половине его лица проступала детская обида и готовность разрыдаться на первом попавшемся плече от того, что так неожиданно на него свалилась неприятность в виде этого типа, стоящего сейчас перед ним со сложенными руками на груди и невозмутимо оглядывающего его, Веню, и разбитую фару.

 — Брат, спокойно, — наконец вымолвил Яков, выставив перед Веней обе руки ладонями вперед. — Все расходы беру на себя. — Он обнял Веню одной рукой (тот оказался как раз у него под мышкой) и умиротворяющим голосом психотерапевта добавил: — Сейчас всё уладим. Ну не обижайся, так получилось! Проморгал я тебя — обстоятельства.

 — Обстоятельства у него! — уже более спокойно воскликнул Лысиков. — Я на работе! Мне к клиенту! А тут такое! Я курьер — мне нужно все быстро делать! У нас фирма серьезная! "Свободная птица"! Слышал, поди?

 — Не слышал, — покачал головой Яков. — Чем занимаетесь?

 — Турфирма это!  Как о ней можно не слышать?

 — Я недавно в городе. В Пустыне был...

 — Что там делал?! Там же война!  Мы туда туры не продаем, — удивился Лысиков.

 — Воевал я там... — пожал плечами Яков. — Что еще на войне делать?

 — Во-евал?! Брат, прости, что я на тебя накричал! — вдруг начал извиняться Веня и принялся жать руки Якова двумя своими руками. — Респект, брат! Прости!

 — За что мне-то тебя прощать? — улыбнулся Яков. — Я виноват.

 — Ты воевал, тебе все можно, брат…

 После приезда ГИБДД, пока улаживались формальности, Яков и Веня перекидывались общими фразами о политической обстановке в мире и о войнах, вспыхивающих то тут, то там.  В это время у Вени зазвонил телефон.

 — Да, Глашенька, да, милая! Я попал в небольшую аварию... Передай тете Свете, я уже все отвез, скоро помчусь к Хомякову!

 — Глашенька? — приподнял брови Яков.

 — Коллега, — кивнул ему Лысиков и, урча, добавил уже просто так: — Аглая... — При этом он улыбался, как конь, которому к морде поднесли сахарок.
 
 — Мурдяева?  — озорно и радостно напирал Яков.

 Лысиков вдруг как-то недоброжелательно окинул Якова взглядом, и чудовищная мысль закралась ему в голову, как большой крокодил в ванну с водой, где плавали детские резиновые уточки, мячики, различные курочки и рыбки. Веня помрачнел, даже посерел и пристально впился глазами в Якова, как перед вызовом на дуэль. Якова повеселило выражение собственничества на физиономии владельца порше, и он с намеренно невинным лицом продолжал спрашивать:

 — Мурдяева Аглая Осиповна? Это с ней ты сейчас говорил, брат? — Его глаза азартно засверкали.

 — А откуда ты ее знаешь? — против воли выдавил из себя Лысиков, как-то быстро заморгав, словно ему вообще-то нет дела до этой темы и он отошел бы лучше по делам поважнее.

 — Мир-то тесен, — уклончиво ответил Яков, с интересом наблюдая за меняющимся лицом Лысикова.

 — И давно вы?.. — вырвалось у Вени, а следом за этим вспыхнули его шея и уши. — Я думал, она одна…

 — А ты о чем? — преувеличенно удивился Яков, разглядывая вторую фару порше. "Вот так бы сейчас с ноги и…" — он мечтательно покачал головой.

 — Вы что, встречаетесь? — снова как бы против своей воли допрашивал Лысиков. — Давно?

 — Друг, да у тебя давление сейчас 200 на 100, успокойся, — вдруг серьезно сказал Яков.

 — Ты ответь, — настаивал Лысиков, нервно дернувшись и непроизвольно сжав правую руку в кулак.

 — Давно знакомы, — кивнул Яков. — Да ты ж... вроде семейный, чего так всполошился? — Он кивнул на толстое платиновое обручальное кольцо с бриллиантом.

 Лысиков вдруг спохватился и осознал, что да, действительно, он давно перешел в своих вопросах все мыслимые границы. Ему стало совестно, даже захотелось провалиться сквозь землю, да она его не засасывала как назло. И он, улыбнувшись, махнул рукой:

 — Ничего! Это я так!

 Разобравшись с аварией и отправив свой автомобиль чинить фасад, Яков в прекрасном настроении шел домой пешком. Вид у него был такой, словно этот день оказался одним из самых счастливых дней в его жизни. Прити с детскими притязаниями, Лысиков со своими болезненными пристрастиями, Аглая — все крутились у него в голове в какой-то праздничной кутерьме, пока, наконец, Аглая не осталась одна.

 Он хотел найти ее из любопытства — она нашлась сама. А ведь на тот момент у него уже был не только ее скайп, номер телефона, но и даже кое-какие сведения — все то, что он выложил ей, изображая чародея, умеющего читать сквозь обложку паспорта. Пока он собирал о ней информацию и гадал, нужно ли появляться в ее жизни, она появилась сама.

 И ее первый сияющий взгляд, ожидание в глазах и готовность кинуться на шею, только узнай он ее — вот это все и заставило его сделать вид, что он ее не узнал. Она показалась ему все той же влюбленной девушкой. По инерции он опять почувствовал себя тем же молодым парнем, что и тогда, неприступным, делающим вид, что его не волнуют ее чувства. Что, если она опять возродит в себе воздушные надежды, которые он опять не сможет оправдать? И он уже не пятнадцать лет, а до конца своей жизни будет страдать угрызениями совести. Если она все та же, если она так и не научилась смотреть на мир сквозь пальцы и строить вокруг себя защитные барьеры, лучше сразу ее не подпускать. Глаша — это не Прити… У Прити вчера был один герой, сегодня другой, а завтра будет третий… А Глаша примчалась к нему через столько лет, как только узнала, что он в городе. С Глашей играть нельзя.

 Но когда она вдруг резко поставила точку и ушла, он выпал из своей старой роли и облегченно вздохнул: "Ну, теперь она королева! Теперь я ей не опасен…" А отношение к ней Лысикова окончательно убедило его в том, что теперь уже Глаша — не влюбленная дурочка, а та, из-за которой дурачками становятся другие.