Повесть. Соавтор. Глава IV

Глава IV. Скандал. Федул.

              Оставим же Монте-Кристова наедине с собственными непростыми размышлениями, а сами обратим внимание на одно очень странное событие, произошедшее в те дни. Которое, собственно, и самого председателя напрямую касалось. Итак, в отечественной литературе неожиданно разразился громкий скандал, позже переросший в резонансное судебное разбирательство с оскорблением разного рода лиц…
              Сейчас будет трудно упомнить с точностью тех, кого оскорбляли и которые, в свою очередь, тоже оскорбляли, но уже других, и к тому же никакого значения для нашего повествования подобный факт не имеет. А значение для него имеет вот что: в скандале напрямую муссировалось прославленное литературное «имя» – председатель зарегистрированных писателей страны Арнольд Монте-Кристов!
              А началось всё спонтанно, без предварительной подготовки, и зачинщиком, «заварившим эту кашу», оказался не кто иной, как поэт Марк Звездуев. Обдавая окружающих непроходящим запахом винного перегара и тяжёлого человеческого пота, он ворвался в литературное сообщество, волоча за собой незнакомого субъекта провинциального вида и с узелком в руках.
             Не обращая внимания на величие места и минуты (события происходили в Доме Писателей накануне обеда), поэт без промедления приступил к делу:
             — Вот он! — почти прокричал Звездуев и с довольной ухмылкой подтолкнул человека с узелком в спину. На всеобщее обозрение.
             После этих слов в помещении воцарилась мёртвая тишина и где-то заплакал ребёнок. А присутствующие там прозаики, сочинительницы детективов и детские писатели застыли в тревожном ожидании развязки, вспоминая про себя свои тёмные делишки и опасаясь случайных разоблачений. А в том, что разоблачения непременно последуют, те из них, кто хорошо знал Звездуева, могли и не сомневаться. Впрочем, через несколько минут литературные работники чуток успокоились и увидели, что незнакомый на налогового полицейского не похож, а похож, скорее, на… чучело. Да-да, пожалуй, на чучело тот смахивал более всего. Меховые унты, солнцезащитные очки и легкая рубашка без воротника в прохладный сентябрьский полдень выделяли его из толпы и вызывали именно такую ассоциацию. Тогда взрослые авторы и детские прозаики пришли в себя окончательно и обратились к Марку за объяснениями:
              — Скажи, брат в литературе, зачем ты притащил сюда «это» и на кой оно, грубо говоря, нам нужно? — столь конкретно поставленный вопрос задал Звездуеву толстенький женоподобный писатель — закоренелый неформал и в творчестве, и в… остальном. Ко всему прочему литератор являлся основателем ироничного стиля, существующего теперь в современной отечественной прозе наравне с сатирой и юмором. Вообще ирония так и пёрла из его слов и их несложных сочетаний, вызывая много разных мыслей и раздумий, причём, главным образом, о тяжёлом детстве и голодной юности хозяев этих самых раздумий. Единственным же, чего ирония писателя-неформала не вызывала,  был смех в любых проявлениях - сквозь слёзы, идиотский и радостный. Так вот, вместо тонких улыбок, на которые постоянно рассчитывал профессионал-иронист после своих насмешливых фраз и восклицаний, он непременно наблюдал одно и то же: его слушатели вдруг грустнели на глазах, а некоторые из них даже начинали рыдать или впадали в продолжительную нервную истерику.
               — Сейчас он вам всё сам расскажет! – весело закричал поэт Звездуев и рекомендовал субъекта с узелком как начинающего писателя Федула Чебурекова. – Давай, Федул, крой правду-матку!
               Получив довольно редкое в наши дни приглашение незнакомец упрямиться не стал, положил свой узелок на пол и начал рассказ.
                Как уже упоминалось выше, был он не кем иным, как начинающим автором, страстно мечтавшим опубликоваться в Москве, и желательно без лишних проволочек. Естественно, по причине юного двадцатипятилетнего возраста этот Федул очень мало знал о порядках, царящих в мире отечественной поэзии и прозы, а потому в своих «наполеоновских» снах замахнулся явно «не по чину». К тому же ко всему за громкими призами в столицу он прибыл из Немало-Ненецкого автономного округа, где с современной литературой вообще мало кто был знаком.
           - Там практически ни одна морда не знает, что это такое, - поведал немалоненец собравшимся о столь удивительном факте. — Да и на кой ляд она им нужна? Местному населению что предпочтительно? Чтобы олень был накормлен да Северное сияние глаза сильно не ослепляло! Вот, пожалуй, и вся песня.
            — А вы как же? –  моментально спросил молодого жителя крайнего региона страны мастер задавать ироничные вопросы с подвохом. — Вы-то как в литературе оказались? Зачем? Сидели бы себе в чуме и горя не знали.
            — У меня ещё в детстве обнаружили редкую тягу к прекрасному, — неожиданно признался Чебуреков, не чувствуя насмешки, и, припомнив что-то, добавил: — Проку от такой беды, конечно, никакого нет, но и избавиться от неё невозможно — врождённое. Лечение таблетками результатов не дало. Ещё по малолетству, как сейчас помню, нашёл я в тайге ручку со стержнем — и как давай писать. Вот до сих пор остановиться не могу. Столько бумаги перевёл, что ажно самому жутко становится. Почти всё на растопку ушло, но один роман уцелел. И вот как-то ночью явился мне наш немалоненецкий национальный дух и сказал: «Федул, сынок, поезжай в Москву! Добейся, чтобы твой роман издали в красивом переплёте! Если удастся – это будет общая победа нашего маленького северного народа над чуждой нам порнографической действительностью!» Так и сказал – порнографической!
            — И что же дальше случилось? – с ужасом глядя на посланца Северного духа, заинтересовалась какая-то женщина, творившая в стиле русских народных сказок и называющая себя писателем-фантастом. – Вы в столицу на оленях ехали?
            — По-разному, - уклончиво ответил Федул и продолжил. — Но суть не в этом, суть в другом: обделался я в Москве по полной программе. Нет мне теперь ходу в литературное сообщество. И как духу в глаза смотреть? А наш маленький народ? Что с ним будет?
            — Федул Чебуреков! Расскажите же, пожалуйста,  почему Вы обделались и как? Нам всем это очень интересно, — стали умолять тогда присутствующие борца с «порнографической действительностью».
          Немалоненец сначала помолчал, сомневаясь в чём-то, но потом всё-таки нашёл в себе мужество и признался:
          — Я Монте-Кристову мизинец сортирной дверью прищемил! Самому главному председателю! – при этих словах Федул поднял указательный палец вверх, что фактически означало: по значимости бессменный Арнольд запечатлелся в его сознании никак не ниже национального духа.
          — Смело! Отчаянно смело! Но зачем? В знак протеста? — опешили те, кто был незнаком с озвученным событием, а те, кто был знаком, не опешили, а захотели узнать о нём побольше.
          — Какое там, — огорчённо вздохнул Чебуреков. — Чистая случайность. Я ж ему произведение своё хотел в мужском клозете передать. Для знакомства с творчеством. Мне один хороший человек посоветовал. Так и сказал: «Если хочешь опубликоваться в Москве, надо сначала «добро» от Монте-Кристова получить в Доме Писателей. Карауль его у общественного сортира, а как он станет в туалет заходить, тут ему рукопись вручай и убегай. Да титульный лист подпиши обязательно. Испытано неоднократно, и действует без отказа. Деваться старику будет некуда, а времени на разговоры всякие тоже не останется — у очка каждая секунда на счету. Главное – не дрейфь!» — Федул ещё раз тяжело вздохнул и продолжил: - Всё почти так и произошло, но, протягивая Монте-Кристову роман, я случайно прищемил ему палец, а ещё через секунду от страха за содеянное выскочил на улицу не чуя под собой ног. Потом из достоверных источников мне стало известно, что читать моё сочинение председатель и не подумал, оставил на полу в сортире, а в ход пустил лишь первую страницу — с оглавлением. Только спустя два часа тревожных сомнений я осмелился вернуться, вытащил рукопись из корзины для мусора и по-тихому убрался восвояси. Пошатавшись в течение последующих дней и без малейшего толку по разным издательствам, я нюхом почувствовал истинную причину собственного неуспеха: имя моё попало в «ЧЁРНЫЕ СПИСКИ» неугодных авторов! Кончилось же тем, что и роман свой я где-то потерял. Словом, нет мне пока доступа к красивому переплёту – не Монте-Кристов, а я сам обделался тогда в туалете по уши.
           — И что потом приключилось? — хором спросили у потерявшего художественное детище заинтригованные рассказом слушатели. – И почему пока? А пресса как отреагировала?
           — Я газет принципиально не читаю и к тому же после инцидента в сортире убыл домой слегка не в себе от умственного расстройства. Сам не свой, другими словами! Да ничего страшного потом, по-моему, и не случилось. А хороший человек, наоборот, — ещё и обнадёжил: что далеко не всё кончено! – хладнокровно ответил представитель северных народов.  «Приезжай, — говорит, — когда власть сменится. Представим тебя как лицо пострадавшее от произвола. Это лучше, чем числиться обычным начинающим автором с Чукотки». А романов я могу столько написать, что и дров не надо.
            «Умно! — моментально сообразили почти все. — В сущности, Федул – дурень ещё тот, но если подвести под дело с его романом политическую подоплёку, то он уже будет как бы не дурень, а гораздо больше — физическое лицо, потерпевшее в борьбе за национальную идею и свои прогрессивные убеждения. Его история заставит по-новому взглянуть на безобразия с премиями  и злоупотребления громкими именами, творящиеся в отечественной литературе».
             Тут же родились всеобщая эйфория и радостное возбуждение. Присутствующие кинулись обниматься и целовать всех подряд и без разбору: детские писатели — взрослых фантастов, авторы детективов — мастеров поэтического слова, а ироничный автор — и тех и других, но только молоденьких и мужеского пола. Спонтанно возникшая оргия длилась около десяти минут, а закончилась так же неожиданно, как и началась.
             «А чего это мы? — вдруг одновременно подумали литературные работники и глупо посмотрели друг на друга. — Разве сможет откровенный дурак Чебуреков свалить опытного Монте-Кристова и прогнившую до основания систему напечатанных ценностей на том лишь основании, что упомянутая система в лице бессменного Арнольда мстит ему за какой-то там палец по политическим мотивам?»
              Именно  тогда женщина-фантаст и нанесла поэту Звездуеву первое оскорбление, а потом к ней присоединились и остальные. Не вдаваясь в подробности состоявшейся безобразной словесной перепалки, упомянем лишь, что практически каждый назвал Марка ослом, а наиболее неуравновешенные — кикиморой. Обзывали, впрочем, не только его.
              — Забирай это чучело и не сей раздор в нашем сообществе! — кричали писатели скандальному Звездуеву. — Ищи других дураков для своих инсинуаций! Подумаешь, палец «старику» прищемил! Такое не повод для клеветы на здоровые отношения в искусстве! Иди вместе с Федулом Чебурековым к чёрту!
              Долго ещё вопили и ругались представители творческой элиты страны, вспоминая прежние свои обиды и прошлые юношеские мечты. Как ни странно, но внезапно выяснилось, что поэт Марк Звездуев во многом и оказался той причиной, которая помешала всем им и каждому в отдельности достичь блестящих творческих результатов и добиться намеченных в искусстве целей. Однако через некоторое время накал страстей немного спал, и опальный «певец подмосковных окраин», как сам себя называл поэт Звездуев, смог высказаться в свою защиту:
            — Да подождите вы браниться! Дайте договорить! – выкрикнул Марк диким голосом. – Это не всё — есть продолжение!
            Услышав, что скандалист Звездуев хочет что-то добавить, писатели опять успокоились и приготовились внимательно слушать.
            «А, и вправду, чего мы разнервничались? — примерно так подумал каждый из собратьев по литературе. — Не осёл же этот «певец» в самом деле: не стал бы он пустяками нас беспокоить. Что-то у него всё-таки есть ещё, кроме психа Федула».