Скованное дыхание

Часть первая. "Не выключив солнце" 

ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ.
 
  Холодная ноябрьская ночь. Луна - покровительница темноты, королева ночи, как и раньше - такая же далекая и отрешенная бледно освещает промерзшие улочки. Ее тусклый, но острый свет уже который год выходит на борьбу с мягкой, тягучей, окутывающей все, что в нее попадает темнотой, и уже который год увязает в ней. Лишь звезды, одни только звезды, будто стальные иглы, способны пробить эту пелену, защищающую спящий город от далекого и неизведанного. Из некоторых окон все еще льется свет. Может, обитателей тех квартир также посетила ночная гостья-бессонница? Или на то у них другие причины? Но нет, я не хочу думать об этом. Пускай мерное течение моих мыслей несет меня дальше. Не хочу даже мысленно тревожить жизни и души этих незнакомых мне жильцов. Лезть в чужую жизнь я не хочу, там слишком много грязи, в которой можно утонуть. Лучше не трогать тот сокровенный уголок души человеческой, не тревожить покой тех тайн и событий, сокрытых в нем. А если узнаешь, то результат может быть более чем плачевным. Человек станет беззащитным, его жизнь станет бессмысленным существованием, ведь не будет секрета, ради сохранения которого он и живет, даже сам не подозревая об этом. Лишь ощутив пустоту от утраты этой крупинки души, он поймет, насколько та была дорога ему. Да и человеком ли он останется? Хотя был ли им раньше? Или же он был из того числа людей, относящихся к серой массе жалких и суетных, копошащихся огромным роем в своих проблемах, и, давно захлебнувшихся в собственных пороках. Ах, люди, люди! Как же мне вас жаль! Да и самой потом противно от того, что узнаешь, на человека смотреть не хочется. И если раньше ты считал его своим другом, то потом начинаешь презирать. Но при этом ты не задумываешься: "А сам-то лучше? Неужели у тебя тоже нет такого темного угла, где схоронены твои мечты, какие-то события, мысли, о которых ты хотел бы забыть, и уж тем более ты жаждешь не показывать этого никому? Разве не так?"
   - Сударыня, ваша матушка велела передать Вам, чтобы Вы немедля спать ложились! - в комнату с поклоном вошла Матрена - наша служанка. В руках она держала свечу, час был уже поздний, и на дом опустилось теплое одеяло мрака. Это была добрейшей души женщина, мягкая характером и скорая на руку. На вид ей было около сорока, плотная, она с легкостью выполняла любую работу и скорее шла за новой. За ее усердие и доброту она всегда была любима не только в нашей семье, но и среди остальной прислуги. Бывало, заболеет сын ее, с постели встать не может, так кухарка её сама и подменит, чем сможет - подсобит.
   - Хорошо, Матеренушка, - ласково, произнесла я, - передай, пожалуйста ей, что я скоро спущусь за благословением на сон грядущий.
   - Как прикажете, - прошелестел в темноте голос женщины. Она собиралась было закрыть за собой дверь, но вдруг резко обернулась, так что пламя свечи чуть не погибло от ветра, коснувшегося его, и осторожно произнесла слова, заставившие мое сердце заныть тоской от потери, - Вы, Анастасия Григорьевна, не мучили бы себя. Оно конечно тяжело, но жизнь ваша продолжается, и печаль когда-нибудь сменится счастьем.
   - Печаль? - на глаза стали наворачиваться слезы, которые так долго были в заточении. Чтобы скрыть их, я вновь обернулась к холодному окну. Снег. Когда ее не стало, он тоже шел. - Да разве это печаль? Я не знаю, как назвать то чувство, которое томится в моем сердце. Оно в десятки, нет, в тысячи раз сильнее. Я не представляю своей дальнейшей жизни без Розы, моей маленькой Розы, - я не стерпела. Слезы текли по лицу, оставляя после себя влажные, блестящие дорожки. Я уже больше не могла сдерживать их поток. Я их уже не чувствовала, не замечала, да и зачем, если это бессмысленно? Голос опустился до шепота, - вон!
   Когда за служанкой закрылась дверь, ночную тишину нарушил полный невыносимой боли крик.
 
  В камине ярко горел огонь. Тепло, исходившее от него, заполняло комнату и грело тело, но не душу. Матушка сидела на диване и при свете свечей читала книгу. Она не заметила, как я спускалась по лестнице. Остановившись, мой взгляд пробежался по ее бледному, словно выцветшему лицу. Оно осунулось, глаза ее были обращены к повести. Очередная классика. Мама ее очень любила. Только окунувшись в этот ложный мир, созданный словом, она могла отвлечься и отдохнуть. Лучше всего, если хочешь уйти от проблем, поменяй ненадолго местами жизнь свою и жизнь книжного героя. Бедная моя матушка, как же ей тяжело. Молча страдая, она пытается отвлечь нас с братьями от душевных пыток, которые подготовило нам горе. Лишь в полном одиночестве эта сильная женщина может выплеснуть наружу всю горечь утраты.
   - Мама, - легким шелком коснулся ее тонкого слуха мой голос, - благослови меня на сон. - Слегка держась за перила, я начала спускаться по лестнице. В прежнем доме не было лестниц, а истерзанные временем половицы раньше нещадно скрипели.
  Оторвав заплаканные глаза от книги, и, отложив ее на столик, стоявший подле дивана, мама, придерживая полы своего черного, траурного одеяния, подошла ко мне.
   - Доченька, как ты подросла, - с еле заметной, задумчивой улыбкой на устах молвила она, - я и не заметила, как быстро пролетело время. Пойдем, присядем. Матренушка! - позвала матушка женщину, опускаясь со мной на диван. - Принеси нам чая, - и, уже обращаясь ко мне, - Настенька, ты помнишь наш старый дом? А ту еду, что ели мы через день? Да разве могли мы помыслить на тот момент о прислуге да о нарядах?
   - Конечно, помню! - в моих глазах отразился блеск воспоминаний. И действительно, разве возможно такое забыть? Мы жили впятером: я, два моих брата (старший и младший), отец и мать; в небольшой коморке, находящейся под чердаком. Она состояла всего из одной комнаты, и обставлена была бедно: 2 матраса, несколько стульев и стол. Спать приходилось, укрываясь старым тряпьём, ели мы, и вправду, через день, довольствуясь тем, что отдавали нам наши соседи.
   - А ты помнишь тот день, когда все изменилось? - голос собеседницы стал еле различим в ночной тиши. - Я помню твои маленькие, детские, но уже не по годам смышленые глазки, где отражалась радость, которой ты еще не смела поверить. Хорошо ли ты помнишь то утро, ребенок мой?
   - Я помню, но, - тут я замялась, - не могла бы ты мне рассказать еще раз, как все это было? Мои детские воспоминания уже успели слегка подернутся пленкой времени, смазавшей их.
   - Конечно, - самая лучшая улыбка - это улыбка моей матери. Она всегда несет свет, добро и любовь. Я готова отдать полжизни, лишь бы она была на губах моей матери, и еще половину, лишь бы её жизнь продлилась хоть на минуту, хоть на миг, но дольше. Погрузившись в размышления, я чуть было не прослушала матушкины слова, - в то утро стояла жара. Солнце пекло уже не первый день, а прохлады все не было. Отец, как всегда, ушел чистить прохожим обувь за звонкую монету, а я осталась с вами дома. Вроде бы ничем не примечательный день. Но спустя пару часов, дверь в нашу каморку распахнулась, и в нее ввалился твой папа, держа в руках тяжелый, с виду, ларец. Опустив его с небольшим грохотом на пол, и, вытерев бегущий тонкими струйками пот, он молвил: 'Мы богаты!' Безумная улыбка озаряла лицо его. Он был счастлив. Я подошла к нему и распахнула ларец. В нем лежали разные украшения очень дорогие на вид: кольца с рубинами, переливающимися красным так, словно они были пропитаны кровью; серьги с изумрудами сочной травой лежали подле. Колье из сапфиров, отливающих синевой моря, нельзя было не заметить; бриллиантовый браслет слепил глаза, а диадема, покоившаяся рядом с часами из белого золота, блистала перламутром жемчуга. Из груди моей вырвался вопрос: 'Гриша, откуда это богатство?' И я получила незамедлительный ответ: 'Ты не поверишь! Я нашел! Да-да, действительно нашел! На улице никого не было, из-за такой жары все сидят дома, и поэтому удача повернулась ко мне. Ларчик валялся на дороге, наверное, выпал из какой-нибудь повозки богача, их же немало в Петербурге. Я вначале даже не поверил своему счастью, думал, что это все сон, но нет! Дарьюшка, Дарьюшка! Мы богаты теперь, понимаешь? Мы купим дом, новую одежду, есть будем по-человечески!' Кричал он в восторге, пока держал меня на руках и кружил по комнате. Господи, какое же счастье мы в тот момент испытывали! Эту сладостную эйфорию я не забуду никогда, - мама прикрыла глаза и остановилась, переводя дух. В комнату с тихим стуком прошла служанка и, поставив на стол чашки с чаем, так же тихо удалилась. Выпив немного напитка, родительница продолжила свое повествование, - На следующий день мы с отцом поехали покупать новый дом, и как видишь, - она обвела рукой пространство вокруг, - выбор наш оказался недурным. Спустя неделю мы наняли прислугу, и жизнь пошла 'как по маслу', а через полгода Господь послал нам маленькую Розочку, - голос женщины дрогнул, а мое сердце сжалось от укрывших меня на время воспоминаний, - но теперь ее нет.
   - Зачем ты мне все это говоришь? - вопрос заставил женщину взглянуть мне в глаза.
   - Я хочу, что бы ты поняла одну простую истину, маленькая моя, - слова матери источали нежность и заботу, - никогда нельзя давать себе слабину, какое бы горе тебя не настигло, ибо ты не будешь готова принять ту радость, которая сразит тебя следом, а сейчас иди спать! - произнесла мама, поцеловав меня в лоб...
 
 
  ВЕЧЕР ВТОРОЙ
 
  Как же трудно стало сдерживать себя в последнее время. Ночью мне приснилась гибель сестренки. Я снова переживала эти моменты, после чего на душе остался отвратительный осадок. Настроение было испорчено. Как только не пытались мои любимые Ярослав и Святослав развеселить меня. Я их так ценю. Ценю их поддержку и внимание. Мои добрые, светлые душой братья, ради которых я костьми лягу, но не позволю причинить им вред, хоть они и старше меня на несколько лет. На наше постоянное дурачество, отец только качал головой, а мама всегда повторяла:"Ну что вы как дети малые? Настенька, тебе уже семнадцать, пора взрослеть. Замуж скоро выходить, а ты все в прятки с мальчишками играешь. Идите лучше книги почитайте." И мы в покорном жесте склоняем голову и удаляемся выполнять поручение. Хорошее было время. Ах, как же оно мимолетно! Еще миг назад я играла с Розой, и кто бы мог подумать, что она вдруг исчезнет под натиском бытия. Я боюсь загадывать будущее. Я вообще страшусь его, ведь в следующий миг может оказаться, что я ссохшаяся старушка, имеющая внуков, которая всего лишь вспоминала свою молодость.
  На улицу еще не успела опуститься ночная мгла, и робкий свет фонарей пока не освещал свою территорию. Достав теплую одежду, я собиралась уже одеться на улицу, как вдруг в мою комнату маленьким вихрем ворвались незваные гости.
   - Настька! - возопил Свят. - Ты куда собралась в такую темень?
   - Насть, ты чего? - кинулся ко мне Яр, заметив блестящие слезы. -Настя, да что с тобой? - спрашивал он, обнимая меня за плечи.
   - Все хорошо, - глухо ответила я, вырвавшись из родных объятий, и, опустившись на кровать рядом с одеждой. Воспоминания, как же я вас ненавижу! За что терзать так мою душу? Чем же я успела нагрешить, что у меня отняли самое дорогое?
   - Хватит реветь, - жестко сказал Свят появляясь перед моими очами. - Мы знаем, что тебе трудно, но на этом жизнь не кончается. Открой глаза, ты молодая девушка, красавица. Коневы говорили, что у них скоро состоится бал, на который мы ,кстати, приглашены. - молвил он, протягивая мне руку.
   - Что? - зашипела я. Эмоции накрыли меня с головой. Я не могла больше сдерживаться, видя перед собой лицо брата. - Какой бал? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Не прошло и двух недель, как утонула твоя сестра, а ты уже о гуляньях думаешь? Ты, ты... - слов не хватало. Такого я ожидала от кого угодно, но не от него. Святослав хоть и был жестким, не жестоким, а именно жестким, но таким малодушным я видела его впервые. Вскочив с постели, я выбежала в коридор и направилась в комнату матушки. Брат своими словами предал меня. Заметив Матрену, поднимающуюся по лестнице, я окликнула ее бесцветным голосом.
   - Батюшки! - молвила она. - Анастасия Григорьевна, да на вас лица нет!
   - Принеси в комнату матушки мою выходную одежду и - я замялась. Говорить или же все-таки не стоит? - скажи Святу, что я его за такие слова никогда не прошу.
   - Как, прикажите! - услышала я ответ служанки, продолжая свой путь. Толкнув дверь в комнату, в глазах у меня потемнело, и я услышала звук падающего тела, моего тела.
 
 
  ВЕЧЕР ТРЕТИЙ
   - Очнулась, Леонид Семенович, очнулась! - голова нещадно болела. Белый потолок, горящие свечи на прикроватном столике и множество людей мельтешащих вокруг. После слов, произнесенных, кажется, Матреной, все засуетились и сразу кинулись к кровати, на которой я лежала.
   - Так-с, барышня, - обратился ко мне седоволосый мужчина с бородкой, одетый в белый халат, - что у вас болит?
   - Вы кто? - испуг накрыл меня ледяной волной, настолько неживым и бесцветным был мой голос.
   - Не волнуйтесь, я доктор, - произнес собеседник, внимательным взглядом изучая мое лицо, - а зовут меня Леонид Семенович. Вы упали в обморок. Скажите, как вы себя чувствуете?
   - Голова болит, - тут я заприметила, спящего в дальнем кресле брата. Негодование, смешанное с отвращением отразились в моих словах, - а что он тут делает?
   - Сударыня, ваш брат просидел около вашей постели два дня, - удивился доктор. - Он уснул всего пару часов назад!
   - Матрена, - рядом с моей кроватью очутилась женщина, - разбудите Святослава и скажите, что бы он покинул эту комнату, - служанка тут же отправилась выполнять приказ.
   - Насть, ну зачем ты так? - повернув голову на другой бок, я встретилась с печальными глазами Яра. Душу стала терзать вина за этот грустный блеск в глазах любимого человека.
   - Так, молодой человек, - обратился к нему лекарь, оторвавшийся от записей, - вашей сестре сейчас противопоказано беспокоиться. Покиньте, пожалуйста, комнату.
  Брат встал, но по его взгляду я поняла, что долго разговор незаконченным не останется. Слишком хорошо я знала Ярослава.
   - Леонид Семенович, - голос был немного сиплым, - простите, а что со мной произошло?
   - Вы, душенька, сознаньице потеряли, - пробормотал врач, не отрываясь от записей, - вам сейчас постельный режим нужен да побольше чая с медом, - продолжил он, поднимаясь и собирая свою поклажу.
   - Ох, спасибо вам, - защебетала мама, - даже не знаю, как вас теперь отблагодарить. Может чаю?
   - Спасибо, не стоит, - поклонился мужчина, - мне уже пора идти, пациенты, видите ли, не приветствуют ожидания.
  Я проводила взглядом удаляющиеся спины моих недавних посетителей. Потеряла сознание. В наш век пышного пафоса и показной вежливости это очень модно среди светских барышень. А главное, как удачно можно себя показать хрупкой недотрогой, чей нежный взор и чуткий слух очень восприимчивы. Не раз, бывало, на балах, скажет что-нибудь неподобающее высокому обществу подвыпивший гусар, как тут же на руках своих спутников оказывались "бессознательные" леди. Мне всегда было интересно: зачем эта напускная мишура смущения? Зачем устраивать этот бессмысленный театр, если каждый участник и зритель чувствует его ложь?
   Очнувшись, спустя некоторое время, я нашла комнату пустой. Видимо матушка ушла почивать к себе. Как же тяжело, ужасно хочется скинуть груз с души. Но где можно почувствовать себя действительно одинокой? Только в толпе. Бывает, хочется тебе подумать, поразмышлять, а все ли правильно? Может стоит взять свою судьбу под узцы, а не быть бессильным слепым котенком, которого запихнули в мешок и понесли на реку-судьбу. Недавно в нашем доме, у охранника Степки окотилась кошка. Зима еще не наступила, но небо было затянуто непроглядными тучами, и темными вечерами налетал озлобленный одиночеством ветер. Трое маленьких котят были отняты у ослабленной матери, которая еле могла подняться, чтобы поесть, рьяно защищала свои чада. Но что могла сделать она? Шипящее животное, не достающее своему противнику даже до колена. В то время я вышивала очередную картину в гостинной, когда в комнату ворвалась растрепанная Матрена. Побледневшее испуганное лицо, поблекшие от старости глаза, в которых стояли слезы. Платок слетел с ее головы от быстрого бега, а растрепавшаяся русская коса лишний раз подтверждала это.
   - Хозяйка, там... Степка... - женщина попыталась восстановить дыхание.
   - Что опять этот сорванец натворил? - спросила я, откладывая рукоделье. Наш охранник был славным парнем. Загорелое лицо с мужественными чертами лица озаряла дружелюбная улыбка, которая всегда отражалась в слегка прищуренных, голубых глазах. Выгоревшие на солнце волосы спадали на глаза, старая рубаха не могла скрыть мышцы, накаченные тяжелым трудом. Но иногда парень совершал не обдуманные глупые поступки, в которых потом долго каялся, осознавая свою вину.
   - Он собрался на реку, Мурочкиных котяток топить, - из глаз женщины брызнули слезы. Она очень любила животных и никогда не причиняла им вреда. Даже когда в ее избе завелась мышь, она стала ее подкармливать, а не как другие бабы ставить мышеловки. И вот диво! Хвостатая воровка мало того, что спустя неделю перестала бегать по погребам женщины, но и прижилась в уголке кухни, куда добрая старушка несколько раз в день ставило то молочко, которым была не особо богата, то хлебушка кусочек. Не удивительно, что поступок Степана произвел на нее такое впечатление.
  Поднявшись из кресла, я направилась во двор. Зачем он это делает? Все у нас любили Мурку, старую кошку, давно пришедшую в наш дом. Она уже не раз давала нам котят, но благодаря Матрене, животные всегда оказывались в надежных руках. Что же произошло в этот раз? Как только я открыла дверь, то увидела, как охранник собирается опустить первого котенка в мешок из под муки
   - Степан! Ты что делаешь? - я очень разозлилась и боялась, из-за чего мой голос сорвался на крик. На него из пристройки вышли братья, полы в которой всегда были покрыты толстым слоем сена, так как братья не редко там дрались в шутку.
   - Так это, - парень замешкался, - на реку пойду.
   - А котята тебе зачем? - вмешался Ярослав.
   - Ну, так это... - растерянность Степки было видно невооруженным глазом.
   - Отдай котят Мурке, не видишь как она шипит? И пойдем поговорим, - сказал Свят, - а ты, Насть, иди в дом да Матрену успокой. Скажи ей, что все нормально с животными, а то не успокоится.
   - Спасибо, - я кинулась на шею братьям и побежала к служанке, чтобы успокоить добрую старушку.
  С трудом поднявшись, я попыталась устоять на ногах. Пламя свечи, приставленной к кровати, мерно трепетало в сторонке, освещая небольшую, но уютную комнату. Кровать, прикроватный столик, платяной шкаф, кресло, зеркало и рабочий стол у распахнутого окна. Кажется, будто жизнь замерла, даже легкие занавески, колыхающиеся от малейшего ветерка, и те смирно свисали до пола. Накинув домашний халат, кем-то небрежно отброшенный в кресло, да так там и оставленный, я постаралась дойти до двери. Получилось это не сразу. Опираясь рукой о стену, мне все таки удалось добрести к выходу. Дверь оказалась незаперта. Поплотнее завернувшись в махровую ткань халата, я тихо вышла из комнаты и направилась в гостиную, уже зная, что я там увижу. Мои ожидания оправдались. Матушка сидела в кресле, но в какой-то неудобной позе. Наверное задремала от усталости. Столько бед навалилось, не каждый сможет вынести. Утерев непрошеную слезу, я дотронулась до плеча женщины, на что та не отреагировала.
   - Мам, ну ты хоть приляг, а то завтра в спину в ступит, так и не встанешь, мама, - звала я ее, но все было бесполезно. Обойдя вокруг кресла, я опустилась перед ней на колени, рассматривая ее опущенную голову. Лица я не видела. Тут я услышала шум, идущий откуда-то сверху и громкие голоса, которые тут же разнеслись по всему дому. По лестнице сбежала перепуганная кухарка, которая тут же во весь голос заголосила:
   - Живая, живая, - и тут же кинулась ко мне в ноги.
   - Да тише ты, разбудишь, - сказала я, все сильнее тревожась из-за нарастающего гула.
   - Настя, буди быстрее маму и бегом из дома! Мы горим! - прокричал мне Ярослав, сбегая по лестнице. За ним не отставая, гнался Свят.
  Секунда, и я поняла, что мне только что сказали.
   - Матушка, матушка! - закричала я, тряся ее за плечи. Тут ее голова запрокинулась, и эмоции на ее лице стали мне видны. Широко распахнутые, неподвижные глаза были полны удивления и какой-то обиды. На лице была легкая улыбка, которая начала угасать, но не успела, так и замерев на мертвенно-бледном лике.
   - Настя, вы там долго? Быстрее на улицу, огонь уже на всем верхнем этаже бушует, - подбежали ко мне братья, но замерли на полуслове, проследив за моим взглядом. Вокруг бегали люди с ведрами, что-то кричали, в доме становилось все горячее и горячее, как в аду. А почему, как? В свете последних событий это он и есть. Люди толпой мечутся, пытаясь найти спасенье, стихия мешает это сделать, отрезая пути отступления. А мы... Мы все так же стояли, над матерью, из бока которой торчал небольшой кинжал.
   - Настя, беги на улицу, спасайся, - мертвым голосом сказал Свят.
   - Жди нас там, мы попробуем хоть немного умерить это пекло, - добавил бледный Ярослав, - далеко не уходи, что бы мы смогли найти тебя. За нас не волнуйся. Мы скоро придем, а матушка будет с нами.
  Молча кивнув, я встала с колен и на негнущихся ногах направилась прочь. Огонь лизал пальцы, которые невольно дергались, пытаясь найти спасенье от его страстных и жадных прикосновений собственника. То, что он забирает, уже никогда не отдает. Либо его, либо ничье. Жестоко? Согласна, но ведь многие руководствуются этим принципом. Выйдя на ноябрьскую улицу, я услышала шорох и отчаянное мяуканье откуда-то снизу. Посмотрев себе под ноги, я заметила того самого котенка, которого год назад спасли мои братья. Остальных котят мы раздали, а к этому уже так привыкли, сто не смогли с ним расстаться. Сейчас же животное застряло, вылезая из под обвалившегося порога, из под которого шел дым. Вцепившись, что было сил, в доски, я сумела слегка приподнять их, чем животное и воспользовалось. Вокруг царила паника, метались лица, пару раз меня пихнули ногами в спину, отчего я еле устояла на корточках. Плавно опуская тяжесть, чтобы не прищемило обоженные пальцы, я взяла котенка на руки, и мы пошли вдаль. Я в домашнем халате, тапочках, с живым существом на руках и новым грузом в сердце и Рыжик, с подпаленным хвостом и новой, но бедной хозяйкой.

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ "МИР, В КОТОРОМ ЖИВУТ"
 
   - Сударыня с вами все в порядке? Эй, очнитесь! - кто-то похлопал меня по щекам. Открыв глаза, я невольно зажмурилась. В глаза било холодное солнце. Ему все равно. Оно далеко. Оно выполняет свою работу, пускай иногда и опаздывает, но у кого не бывает пороков? Посмотрев на говорившего, я поняла, что это был ребенок, лет двенадцати отроду. Хлопковая огромная рубаха и простые штаны, явно с чужого плеча, не могли скрыть детской худобы. Светлые, криво остриженные волосы обрамляли красивое девчачье личико. - Ой, а у вас тут котенок! - глаза ребенка засветились удивлением.
   - Милое дитя, - взмолилась я, - помоги мне, пожалуйста, подняться.
   - Конечно, - засуетилась девочка. Наклонившись ко мне, она взялась за протянутую руку слабыми пальчиками и потянула. Голова тут же закружилась, но мне удалось сдержать стон.
   - Простите, как вы себя чувствуете? - спросил белокурый ангел, как только мне удалось подняться.
  Как я себя чувствую? А чувствую ли я себя? Пустота? Холод? Безразличие? Нет. Есть какие-то друге чувства: благодарность (кто это воплощение невинности?), интерес (что же произошло в ту роковую ночь?), волнение (где братья, что с ними?), желание найти и отомстить (кто посмел вонзить кинжал в беззащитную женщину и поджег дом?). Жизнь бурлила в моей душе, заставляя кровь бежать по венам быстрее, казалось сердце сейчас разорвется, от переполнявших его желаний, по рукам гуляет дрожь желания сделать что-нибудь, а главное скорее, скорее! Нельзя медлить ни минуты! Нужно идти, бежать, лететь! А куда и зачем? Не важно! Только бы не бездействовать. Как мне хочется стать одной из тех вороных кобылиц, которые запряжены в веселую деревенскую телегу, спешащую на ярмарку в город. Не карету, нет. В каретах ездят чопорные девицы, одетые по последней моде, посещающие светские приемы, где они, как бы делая одолжения, соглашаются потанцевать мазурку или полонез с бравыми кавалерами, а после пары бокалов шампанского и лестных слов, медом льющимся из уст молодых гусаров, отправляются с ними в беседку в сад, дабы уединиться и позволить страстному юноше урвать стыдливый, но такой желанный краткий поцелуй, в душе желая большего из-за таких модных французских романов. Разве это есть счастье? Нет, таких барышень мне всегда было искренне жаль. Вернувшись домой после очередного мероприятия и позволив служанкам стянуть ненавистный корсет, они ругаются не меньше пьяного сапожника, ударившего молотком по пальцу, на старую больную мать, не дождавшуюся гуляющую дочь, упрекая ее в безрассудстве, отсутствии материнской любви, непонимании и бесстыдстве. Сами же юные леди, представительницы прекрасного пола, элиты, с отвратительной бранью, после которой хочется попариться в бане, чтобы отмыть себя от грязи услышанных слов, отправляются к себе в покои, громко хлопнув дверью, и с остервенением набрасываются на новое произведение французских чувственных дамочек. Меня даже некогда мучил вопрос: уж не из этих ли романов они черпают столь отвратительные ругательства?
   - Все хорошо, я Настасья, а как вас зовут, миледи? - игриво улыбнулась я девочке, щурясь от солнечных лучиков, и, не обращая внимания на треск в голове. Юная незнакомка тут же засмущалась, щечки налились румянцем, а взгляд устремился наземь. Чистая и живая улыбка поселилась на пухлых ангельских губах, а дитя, явно не привыкшее к столь высокопарным обращениям к себе, застенчиво шаркнув ножкой ответила: "Анюта". После чего, прелестное создание, вскинув на меня васильковые глаза нахмурилось и, нахохлившись, словно снегирь в стужу, продолжило:
   - Нет, я же вижу, что вам плохо. Вы же леди, а зачем тогда врете? Да вы, того и гляди, сознание потеряете! Подождите, пожалуйста, здесь, я сейчас вернусь, - последние слова были произнесены девочкой уже на бегу. Она действительно была права: переулок расплывался перед глазами, покачиваясь, а в теле царила нещадная слабость.
   Поглаживая свернувшегося комочком Рыжика, я ждала возвращения своей новой знакомой, а заодно рассматривала место, где я очутилась. Старый переулочек, и как меня вообще сюда занесло? Хорошо, что не убили и не ограбили, хотя было бы что грабить. Я находилась в небольшом тупике, порядка десять на десять локтей, из которого вел узкий коридор, выходящий на оживленную улицу, откуда виделись проезжающие пестрые кареты, управляемые напыщенными кучерами, мерно прогуливающиеся дамы, затянутые в корсеты и кокетливо укрывающиеся кружевными зонтиками от солнца, слышался звонкий цокот копыт по городской брусчатке. Проход же казался не от мира сего, будто отделял помойку от трапезной: потемневшие стены в подтеках и плесени, близко примыкающие друг к другу, пыльные, немытые окна, холодная земля.