Румыния. конец диктатора!

             
     Те проводники, которые ждали визы на поезда в Венгрию, Болгарию, Румынию, Чехословакию, с замиранием сердца следили за приказами о зачислении их в бригады поездов, бывающих в каждой из этих стран один раз в месяц. Это называлось «работать по графику. » Сколько проводник был в дороге, столько он потом был дома. Самый длинный рейс был в Болгарию, бригады возвращались в Москву на шестые сутки. В остальные страны на сутки меньше.
     Но самая бедная из этих стран была Румыния. До конца восьмидесятых годов в стране еще оставалась своя нефть,  и она процветала. Но нефть почти закончилась, а международные долги отдавать надо и по приказу Николае Чаушеску народ затянул пояса на десять лет. Руководитель страны экономил на народе, а для себя строил дворцы, их у него было больше двадцати. Собственный автомобильный парк составлял сто машин, и даже его пес, породы лабрадор был в звании полковника и разъезжал на личном лимузине с эскортом. Чаушеску обожал роскошь, и только охотничьих трофеев у него было свыше трех с половиной тысяч. Его дворцы сияли светом хрустальных люстр, поражали роскошью золота и мрамора, а простые люди имели право на одну электролампочку в пятнадцать ватт на одну комнату. Продукты продавались по карточкам, а молоко в стране было положено только детям. С началом весеннее - летнего сезона графиковые бригады проводников гоняли на прививки, потому, что полуцыганское  население этой страны часто трепали разного рода эпидемии от кори до тифа, а то и  похуже. Наши поезда,  для профилактики,  прогоняли через специальную установку, и все вагоны поливали какой-то медицинской гадостью, от чего поезд принимал неопрятный вид. Хватало в этой стране также ураганов, землетрясений, засух и наводнений. И прокоммунистическое правительство Чаушеску держало людей за горло не хуже Сталина, устроив себе и своей родне шикарную жизнь. По всей стране родичи Чаушеску занимали руководящие посты, и родичи родичей тоже. Казалось, что он чувствует себя в полной безопасности, хотя его дворец в Бухаресте был обнесен каменной стеной и окружен рвом с водой. Все его поведение, боязнь быть отравленным, заразиться смертельной болезнью, говорило о том, что он боится за свою жизнь. А народ жил в полутемной, обнищавшей стране, где для экономии фонари горели в полнакала, и даже на вокзале, через один столб,  освещались только те платформы, на которые прибыл поезд или готовился к отправлению. Правда хлеба было достаточно, выручала кукуруза, и в киосках на улице изредка было можно купить пирожные, которые на вкус были совсем не сладкие. И Вика всегда вспоминала свою первую поездку в Бухарест. Девчонки из бригады повели ее в полуподвальное кафе-мороженое в большом универмаге. И там ей подали фирменный десерт. У нее на глазах на три бисквита, уложенных на тарелку кондитер наложил пломбир, сверху посыпал тертым шоколадом, а еще взбитые сливки из специального баллончика. Очень красивое и ароматное сооружение это выглядело аппетитно, и у сладкоежки Виктории потекли слюнки. Но стоило ей попробовать, лицо ее перекосило. Вкус был такой, словно она жевала тряпку:
- Хоть бы посолили, раз нет сахару!  - сердилась она на смеявшихся коллег. В те годы Румыния активно торговала с Китаем. Магазины были забиты дешевым ширпотребом - красивыми, но часто недолговечными вещами, металлической посудой, игрушками. Туристические группы, которые возили из Румынии в Москву и Ленинград графиковые поезда, старались вывезти из Союза золотые изделия, хоть одно или два. На путевку копили деньги довольно долго, и всегда дарили проводникам с каждого купе китайские махровые носки, женские колготки и кухонные полотенчики. У них была примета, чтобы поездка была удачной, надо сделать приятное проводникам. Проводники к этому быстро привыкали и эти вещи сами уже практически не покупали. (Когда Виктория и Ирина стали ездить в Югославию, то скоро заметили, что в их хозяйстве не хватает этих сувениров, примерно через год пришлось покупать все самим, они смеялись по этому поводу, говоря, мол, вот как нас румыны набаловали!) А румынские туристы с собой часто везли на продажу очень красивую румынскую керамику. Вике нравилась такая посуда, и статуэтки, которые были выше всяких похвал. Потому, что художники изображали жизнь простых людей. Например, собравшихся подраться двух сердитых, словно петушки,  пацанов, со сжатыми кулачками. Девчонку лет десяти, которая глядя в маленькое зеркальце, красила губы маминой помадой. Пьянчужку, сидящего на старой скамейке с сигареткой во рту, блаженно сощурившего глаза, с валявшимися под ногами пустыми бутылками и селедочными хвостами и головами. Но еще были и прелестные барышни, в старинных платьях с цветами и кружевами, в шляпках с перьями и вуалями. И Бог знает, как художнику удавалось сделать эти кружева и вуали, из глины, обжечь и не испортить всю эту такую хрупкую красоту. Были наездники на бешено вставших на дыбы конях, настолько разные, что хотелось купить их всех!  Были фарфоровые тигры и львы, крокодилы с рыбой в зубах и сказочной красоты разноцветные попугаи, которые, казалось, взлетят, чуть неосторожно тронешь их рукой. И конечно в стране работали заводы и фабрики, школы и больницы. Люди труда как всегда и везде работали, сцепив зубы, и до поры сдерживали вой гнев. Была у румын и своя автомобильная промышленность.  Легковая машина «Дачия», на которой, впрочем, разрешалось ездить не каждый день. Четные дни, для четных номеров, а нечетные для нечетных. По улицам ходили автобусы с двумя длинными красными баллонами газа на крыше. Набитые пассажирами так, что из передней и задней двери всегда свешивалась «гроздь» из трех, четырех человек. Поездка в таком автобусе обошлась Вике кражей кошелька с двумя рублями и мелочью, а у Ирины бритвой разрезали сумку и стащили старенький зонтик. По улицам и переулкам на одинаковом расстоянии стояли чаши фонтанчиков  питьевой воды, напор которой регулировал сам жаждущий, при помощи вентиля.  Лохматые, чумазые мальчишки и девочки, в простеньких платьицах и дешевеньких туфельках звонко кричали, бегали и хохотали так, как делают это все ребятишки в мире независимо от цвета кожи и национальности. На улицах много калек с палочками-тростями и костылями, много нищих и слепых, цыганок и цыган. Запыленные, почти без травы улицы рабочих кварталов и двориков у пристанционных домов. Но и красивые, с прекрасной архитектурой дома в центре Бухареста, парки и скверы, ухоженные газоны, большие магазины, кафе и рестораны, все как в других столицах. Но в крупном магазине может просто не быть света, если не повезло покупателям, а в фирменном обувном магазине «Антилопа» Виктории показали одну пару обуви, а упаковали совсем другую. Там оказалось две туфельки на одну ногу, и она, позвала старшего продавца, когда была в Бухаресте через месяц. 
И все проводники, сговорившись заранее, набрали там покупок и стояли уже в кассу, а когда Вике не захотели обменять эту пару на хорошие туфли, то все проводники отказались от своих покупок,  и демонстративно покинули магазин. Конечно, им принесли свои извинения, но Виктория просто забрала свои деньги и в магазин никто не вернулся. И конечно, советские проводники не скоро вернулись в этот магазин в качестве покупателей, потому, что этот случай на всех планерках проводники передавали друг другу.  Потом уже ни с кем из них ничего подобного не случалось. На вокзал Гара де Норд в Бухаресте советский поезд прибывал  утром. К вагонам, вместе с встречающими часто подходили менялы, предлагавшие обменять советские рубли на румынские леи, спрашивали, нет ли долларов, и часто обманывали неопытных проводников, подсунув вместо денег бумажную куклу. Но проводникам легально разрешали провезти только десять рублей, и их обменивал начальник поезда в банке на вокзале по официальным документам. Подходили к вагонам скупщики всего и вся, спрашивали продукты и лекарства, золото и запчасти к советской технике, автомобилям Ваз. Мошенники всех  мастей тоже одолевали советские поезда. Много было цыган и цыганок с детьми, которых гоняла полиция с вокзала, они часто одолевали своим гвалтом проводников, когда состав перегоняли в парк экипировки. Там же орудовали и жулики, любители советских мельхиоровых подстаканников. Они виртуозно залезали в вагон, если было открыто, хоть одно окно, и даже во время движения состава. У Виктории и Ирины один такой виртуоз вытащил шесть подстаканников, он влез в вагон через окно в туалете. Он уже решил, что вылазка была удачной, но проводницы поймали его, заперли в купе и вызвали начальника поезда. Тот пришел с электриком, и они всыпали жулику ремня по голой заднице, а потом вызвали полицию, и вежливо улыбаясь, сдали его с рук на руки, не оформляя протокола. Но был случай, когда электрик погнался за жуликом в парке, и хотел спрыгнуть на него, на ходу поезда, но сорвался и погиб под колесами встречного состава. Часто проводникам давали в рейс для торговли за валюту наши печенья, вафли, пряники и конфеты. С выручки им полагалось три процента, и проводники охотно брали с собой такие продукты, потому, что сладости в Румынии дефицит и конечно любому приятно получить дополнительную оплату за труды. Конечно, многие брали из дому сахар и кофе в зернах, в небольших количествах все это можно было провезти легально, а уж сколько кто на этом заработал, обычно не говорилось. И конечно все это продавалось с оглядкой. Власти обходились с народом круто, и чтобы прожить и прокормить семью, приходилось крутиться и часто просто рисковать свободой. Однажды у Виктории в вагоне из Москвы ехала пожилая женщина. Лет сорок назад она вышла замуж за румына и уехала к нему на родину, но гражданство не поменяла. И вот она в течение последних десяти лет стала ездить в Москву два раза в год, и привозила продукты, и румынские таможенники каждый раз трепали ей нервы, вымогая хоть батон сухой колбасы, но ей удавалось отделаться пакетиками кофе в зернах. Она рассказала Виктории, что в первое время по неопытности брала с собой на работу бутерброды со сливочным маслом и колбасой, и коллеги часто обкрадывали ее. Однажды, в пятницу, она взяла с собой два бутерброда, и их украли, и она осталась голодной. А в понедельник к ней подошла одна из сотрудниц и попросила у нее прощения. Она сказала, что из трех кусочков колбасы и кусочка сливочного масла она сварила суп с картошкой и крупой и они с семьей ели его два дня. Она очень плакала и твердила:
-Простите меня, и прошу вас, не говорите никому, меня уволят, и посадят в тюрьму, если узнают. А у меня двое малышей и больной муж.  «Вот после этого случая, я и перестала брать с собой на работу эти бутерброды. Я не стала жаловаться на нее. Но я не Христос и не могу накормить все предприятие, где работаю, тремя батонами колбасы. »  Вика слушала, и вспоминала, как по милости отца, который пропивал все, что можно, они часто сидели голодными, и как матери приходилось крутиться на трех работах, чтобы прокормить, одеть и обуть троих детей. И она хорошо знала, что такое нищета. Как мать собирала по родственникам для них одежонку, чтобы купить учебники и тетради на новый год.
   В зимнюю форму одежды проводника входила черная кроличья шапка-ушанка, с обязательной кокардой на отвороте козырька. Такая шапка приводила румын в восторг. Вообще в этой стране шапка часто являлась показателем статуса человека. Простой, рабочий, крестьянин ходили в старых шляпах, войлочных  шапчонках, и бараньих зимних шапках, похожих на колпаки. Начальники и молодые специалисты шили себе на заказ качулу -шапку из каракуля, как правило серебристо серого цвета, но иногда и черного. И все вокруг видели, что ты не простой человек. Но верхом шика для простого человека являлась кроличья шапка, а если с блестящей кокардой, то счастье было до небес. Поэтому ближе к румынской границе проводники прятали свои шапки. Своровать ушанку у зазевавшегося проводника мог любой кондуктор, таможенник или пограничник, и жаловаться бесполезно!  Однажды один из проводников нашел в своем мусорном ящике старую заношенную шапку-ушанку, которая когда-то была черной. Он протер ее изнутри и снаружи водкой, расчесал щеткой для волос и приляпал кокарду. Кондуктор, увидев ее на вешалке мертвой хваткой вцепился в проводника:
 -Продай! 
-Но она старая! - тщетно втолковывал ему проводник.
 -Кыд костед,? - (сколько стоит ) спросил кондуктор. Подошел второй кондуктор, который хорошо говорил по-русски, он с завистью поглядывал на шапку и перевел слова проводника коллеге, о том, что шапка старая. Тогда кондуктор отсчитал проводнику семьсот лей и, схватив шапку, протянул руку, чтобы «хлопнуть по рукам». Хлопнули, и довольный румын схватил шапку и скорее бежать, пока проводник не передумал, а тот  обалдело пересчитывал деньги. За один рейс ему полагалось всего сто тридцать лей. Иногда проводники и сами продавали свои шапки, но в этом случае всегда в запасе была вязанная «под ушанку», чтобы не придиралось начальство. В экипировочном парке советским проводникам часто предлагали помощь в уборке вагона и еще очень часто приносили на продажу  для вагонной печки лепешки, спрессованные из угольной пыли и мазута, или отработанного автомобильного масла. Они хорошо горели, румыны и сами топили этими лепешками свои вагоны. Однажды советский поезд остановился на перегоне, а на соседнем пути стояла румынская электричка. На улице зима, но видно, что в вагоне тепло, запотели окна,  и все пассажиры в расстегнутой одежде. Этот  поезд забит народом под завязку. Усталые лица, невеселые глаза, бедная одежда. Они равнодушно смотрели на советский поезд, видно, что люди едут с работы, и жизнь у них не веселая. Даже молодежь, которая всегда и везде находит повод посмеяться, в этом поезде тоже была апатична и равнодушна. Усталость и безразличие. И тишина. Как затишье перед бурей. И затишье оборвалось в один день. Всего за десять дней слетел с постов весь клан Чаушеску. С 16 декабря 1989 года, когда начались волнения в округе Тимиш, расстрелы в Тимишоаре, а потом день за днем волнения и митинги, и 25 декабря сам Николае Чаушеску и его жена Елена были расстреляны. Вика и Ирина были в одном из поездов, прибывших в Румынию в эти тревожные дни. Румыны боялись, что Горбачев введет в их страну войска, боялись войны, и поэтому все советские специалисты и члены смешанных семей, имеющие советское гражданство, были вынуждены срочно выехать из страны. Когда поезд только прибыл в Бухарест, к начальнику поезда подошел какой-то мужчина и, предъявив документы, минут двадцать настойчиво говорил о чем-то очень важном. А когда состав потянули в парк, то начальник по громкой связи объявил, что выхода в город не будет, проводникам готовить вагоны под посадку с учетом того, что брать в поезд будут всех кто придет к отправлению. Вагоны будут переполнены, но до советской территории,  придется потерпеть. Необходимо держать себя в руках, не допускать паники, быть предельно вежливыми, и беспредельно внимательными к людям. Поезд это территория СССР и в нем действуют советские законы. Когда началась посадка, проводники  открыли обе вагонные двери и стали сажать в вагон всех подряд, с билетами и без. Людям, имевшим билеты, начальник поезда делал отметку в проездных документах, что они ехали в условиях общего переполненного вагона, и те знали, что часть стоимости билетов им вернут. Так объясняли проводники пассажирам. Люди нервничали, женщины плакали, а некоторые мужчины, психовали больше женщин, и стремясь поскорее очутиться в вагоне расталкивали всех и лезли без очереди. Ирина объявила, что о поведении любого из пассажиров будет подан рапорт, и того, кто не умеет себя вести больше никогда не выпустят за границу. Страсти поутихли, но в вагоне была такая каша из людей и багажа, что по коридору было невозможно пройти. К проводницам буквально пробилась молодящаяся красиво одетая дама и на еле сдерживаемых высоких тонах спросила:
-Вас что не предупредили, кто у вас едет,? Вы обязаны предоставить моей семье отдельное купе, я являюсь…
-Вы такая же гражданка советского союза как и все в этом вагоне и вы поедете на общих основаниях - сказала Ирина.
 -В таком случае уступите мне свое купе, где вы спите, там две полки, я знаю. Я хочу ехать отдельно и я поеду отдельно от всех, за неудобство я заплачу вам долларами! 
 -Не все продается, что покупается!  - тихо сказала ей Вика. -Держите себя в руках!  Вы здесь не одна!
Та открыла рот, собираясь заорать, но Ирина открыла у нее перед носом двухместное купе проводников. Со второй полки круглыми глазенками на них смотрели трое ребятишек, а на нижней полке сидела молодая женщина и кормила малыша грудью. На откидном сиденье сидела девочка лет семи и грызла яблоко, а на полу, на чемоданах сидел мальчик чуть постарше нее и обиженно ворчал:
 -Я тоже хочу на верхнюю полку! 
-Кто они такие, чтобы ехать в отдельном купе,? Сколько вам заплатили,? Я буду жаловаться, Вы не знаете, кто я такая!  Вы вылетите с работы!  Я вам устрою! 
-Ну ты!  Фря!   Заткнись!  Не то вылетишь с вагона со своими шмотками и пойдешь пешком!  Там едут ребятишки со всего вагона, и кормящая мать. Проводницы не взяли ни копейки, так что сядь на место и не ори!  - дернул ее за руку пожилой мужчина. Дама оторопело посмотрела на него и откинула его руку:
-Быдло! 
Коридор вагона наполнился гвалтом голосов:
-А ну-ка, кто поближе к выходу, сорвите стоп-кран, пусть прогуляется со своими шмотками!»
К ним с трудом пробралась худенькая, черноглазая девушка лет шестнадцати:
 -Ну хватит, мам!  Пошли уже!...» И шипя от злости как яичница на сковородке, дамочка двинулась в сторону своего купе.
 -Товарищи!  Посчитайте, сколько вас в вагоне, я ведь пройти не могу, а нам надо убрать весь багаж и придумать, как вас всех устроить с ночлегом. Это только на одну ночь. В Унгенах к нам прицепят еще вагоны, и, я надеюсь, места хватит всем! Кто-то из пассажиров рассмеялся:
- По порядку номеров рассчитайсь!  »Все начали улыбаться, и по вагону пошла волна:
-Первый, второй…десятая…семнадцатый…сорок девятый…шестьдесят восьмая…семьдесят второй…восемьдесят четвертый, расчет окончил!  И все рассмеялись опять.
-Товарищи!  Передавайте багаж в купе, укладывайте все, что влезет наверх, в багажную нишу. Опустите столики, и под полки укладывайте все плотнее, на пол между полками тоже. Мужчины!  Спинки нижних полок снимаются, приподнимите их вверх. Кладите на чемоданы. Получится еще одно спальное место. Женщины!  Кто пополнее, вам лучше занять верхние полки, кто боится, у нас есть страховочные ремни, пристегиваются к полке и к потолку!  Те, кто поближе к тамбурам, складывайте чемоданы в тамбур, к одной стороне, до потолка, и чтобы можно было открыть торцевую дверь. Остальные чемоданы можно будет разложить по коридору и на них спать, передайте в коридор матрацы с верхних полок. У нас очень тепло, все равно никто переодеваться ко сну не будет!  В вагоне началась усиленная возня, люди быстро и организованно передавали чемоданы и часа через полтора народ устроился спать. Кто  вповалку, на полу коридора, кто в купе на «нижних полатях». А в двухместном купе обиженный мальчик с сестренкой  спали на второй полке валетом, пристегнутые к потолку страховочными ремнями, трое малышей на нижней полке, Вика им сделала широкую полку как в купе, а молодая мама со своим грудничком на полу, на чемоданах и матрасе. За час до румынской границы Вика разбудила взрослых, чтобы все успели в туалет. Багаж из коридора заложили на верхние полки, и народ стал заполнять таможенные документы. Ирина, спавшая в служебке наверху поднялась, оделась и включилась в работу:
 -Товарищи, передавайте свои паспорта к нам, без обложек, без записок и денег, только паспорта и все!  Как в автобусе передаете деньги за проезд! 
Румынские пограничники и таможенники поскорее проверили поезд, и документы пропустили состав на советскую территорию, им всем было ни до чего. На станции Унгены большинству пассажиров пришлось пройти через таможенный зал, и после пограничных и таможенных формальностей народ потянулся к кассам. Поезд был настолько перегружен, что многим не хватило мест в дополнительных вагонах, и они остались дожидаться возвращения из Болгарии поезда Москва-София-Москва, и с ним уже добираться домой. Но народ не вешал нос. Самое главное, что они были у себя дома, в своей стране, а здесь-то уж всегда, чтобы ни было можно найти выход из положения.