Глава 16

Ночник едва рассеивал темноту в комнате – Элли настояла на том, чтобы
ее воспитанница провела эту ночь «со светом на столике». И, в общем-то, понятно, почему.

Несколькими минутами ранее, уложив девочку в постель – естественно, проверив, перед эти, как у нее все обстоит… там, сзади – Эллона поправила на ней одеяло. И вышла из комнаты, ушла по каким-то своим делам, которые непременно надо было исполнить, вот прямо сейчас, невзирая на позднее время! Правда, она пообещала чуточку позже вернуться – проведать ее, перед тем, как ляжет спать.

Ну что же, Лиза… Она вовсе даже и не против того, чтобы ее Старшая – ее Элли! – еще раз навестила свою… воспитанницу.

Или подопечную…

Или…

Вот не далее как сегодня, Элли испрашивала ее, Лизы, мнения. Насчет того, желает ли она, чтобы ее, Лизу, удочерили. И чтобы сей акт, привязывающий юридическими узами, формального вида и семейного содержания, свершил над ней ни кто-нибудь, а именно она, миссис Эллона Мэйбл, своей собственной персоной. Лиза тогда ответила ей отказом – внезапным, категорическим и… совершенно неожиданным для нее самой! Ну а потом… она и сама же ужасно переживала, не обиделась ли на нее эта удивительная женщина. Та, чьими заботами - разного рода, в том числе, болевого, и жгучего! – одна приютская девчонка, нынче вечером, была все-таки посвящена в законные жительницы дома сего! С присвоением этой самой девчонке некого особого статуса, обозначающего связь ее с хозяйкой дома - близкую-близкую связь, в высшей степени доверительного рода!

Статус сей, не был выражен сколь-нибудь формально - даже не был обозначен в точных словесных терминах! - но оставался, при этом, в виде чего-то значимого - подразумеваемого и вполне ощутимого… Причем, откровенно говоря, ощутимого, теперь уже, куда в большей мере, чем когда-либо прежде! И не только там… пониже и сзади…

Это все далось нелегко… Ей, Лизе… Да и, в общем-то, им обеим…

Конечно же, Элли постаралась сделать все, что от нее зависело, чтобы произошедшее… случилось как можно мягче и легче – для нее, для Лизы. Для той девчонки, которая несколько дней подряд упорно добивалась исполнения над собою столь сурового ритуала. Ну, а добившись требуемого, уже не могла отказаться… Да, можно сказать, что Лиза  была вынуждена пройти через такое… болевое испытание.

Вынуждена?

Да. Именно так.

Однако, вовсе не та женщина, что отмахивала прутом – жестко, хлестко  и без снисхождения, в точности так, как и обещала! – принуждала Лизу ко всему тому, что… случилось.
Можно сказать, что вынудили ее те самые обстоятельства ее появления в этом доме… особые и более чем неоднозначные! Ну и ее же, Лизы, последующее поведение – не всегда и не во всем адекватное, нужно это прямо признать! Последствия совпадения этих двух категорий обстоятельств ее жизни, дали именно такой… специфичный результат.

Но не только это.

Если уж совсем откровенно – для самой себя и совсем-совсем без свидетелей! – виной всему ее же собственная глупость!

Сама… Ведь сама же все себе и придумала - что надо, мол… Что непременно нужно ей самой пройти через все такое – через испытание, в чем-то подобное детским историям, случившимся когда-то с ее, Лизы, Старшей. Элли это сразу же поняла! И даже пыталась всю дорогу отговаривать свою воспитанницу от подобного болевого экстрима!

Но не поддалась Лиза на все ее уговоры. А вовсе даже наоборот - добилась от своей Старшей почти точной реализации своих же собственных фантазий, выдуманных и совершенно даже вовсе неадекватных – это теперь уж ей понятно в точности и однозначно! Хотя и с некоторым… опозданием.

Но ведь это было ей зачем-то нужно!

А зачем? Для самоуважения, что ли? 

Ну и кто же ты, после всего случившегося, дорогая Лиза Лир? Просто дура?

Возможно.

Вот чего ты, собственно говоря, добилась - всей этой своей «болевой эпопеей»? Той, в которую ты, ко всему прочему, втянула свою Старшую? Да просто, схлопотала, как говорится, на свою «пятую точку» всякого… жгучего и красного. А ведь, могла бы и отказаться, от такой сомнительной чести!

Да, могла. В любую секунду могла. И даже когда Элли… скажем так… уже начала свою часть этой общей вашей с нею болевой работы – в стиле «свист-энд-хлест» - даже тогда еще можно было… Ну, к примеру, проорать по ходу дела – что-нибудь громкое и отчаянное, например: «Довольно! Хватит! Прости-и-и!!!»

Да-да, именно когда ты реально прочувствовала… на своей шкурке, нежной и непривычной – там, сзади и снизу! – прочувствовала, каково это все, жгучее и хлещущее, по ходу, так сказать, его применения! Как тонкий прут может больно жалить – в умелых и сильных руках! Могла ведь запросить пощады?

Да запросто!

И ведь уперлась, глупая гордячка! Не захотела воспользоваться такой возможностью? Ну, значит, сама дура набитая! Вернее, выстеганная…

Однако заметь - просто сама себе и без обиняков! -  храбрая ты, храбрая, а все равно ведь, слабину дала! И если бы не тактичность… не искренняя доброта и чуткость твоей Старшей…

Нет! Это стыдно… Все еще стыдно.

Хотя… Чего стыдиться-то? Ведь наказание, причитавшееся тебе – в смысле, определенное и назначенное вами обеими, совместно, за все твои провинности! - было исполнено, в точности и без существенных послаблений! Да-да, твоя любимая Элли в итоге выдала тебе все, чего ты от нее так упорно добивалась! Причем, действительно, соблюдая свои же собственные обещания - почти до буквы! - насчет того, чтобы наказать тебя сурово и без жалости!  А потом… простила тебя, да еще с таким видом, как будто бы сама Элли и виновата в случившемся! Как будто виновата в этом именно она, а вовсе не ты!

Да, твое наказание… оно состоялось. При всех оговорках и небольших фактических послаблениях – спасибо твоей Старшей за деятельное, с ее стороны, Милосердие к одной глупой девчонке! - ты все же прочувствовала, весьма изрядный набор болевых ощущений! Все было честно. Хотя и несколько… неоднозначно. И то, как это было…

Нет. Хватит уже!

Не надо уже о боли…

Ведь было же и другое… между вами, там и тогда. Вот только, что было потом…



…Когда прут, просвистев в воздухе, в последний раз звонко шмякнул-обжег ее, Лизы, кожу – там, сзади! – девочка издала короткий вскрик-всхлип, реагируя на очередной всплеск жгучей боли. Потом… немного отдышавшись – в паузе, обозначенной для нее экзекутором – постаралась расслабить тело снова. И только тогда произнесла уже привычное:
- Да, Элли… Продолжай…

- Это… все, - услышала она в ответ. – Лиза, мы… Мы с тобой уже закончили… Да, милая моя девочка, ты получила все… Все, что мы тогда назначили тебе, вместе!   

Голос ее Старшей звучал как-то странно – эдаким недоумением, осторожным и радостным, искренним, и потому очень тихим. Как будто она сама еще не очень-то верила в то, что все это уже… закончилось.

И еще…

Там были нотки восхищения. Тем, что Лиза все-таки выдержала, дотерпела исполнение этого странного болевого мероприятия до самого конца.

В повисшей паузе раздался тихий всхлип. А может быть, просто вздох облегчения. Когда эдакий звук, обозначающий завершение страданий, издает ребенок с соплями в носу… Вот как ты определишь разницу?

Хотя… Разве могло бы такое определение иметь хоть какой-нибудь смысл, само по себе? 

Никакого.

А что же имело тот самый… смысл? Прежде всего, для той зареванной девочки, которая издала этот… звук? Ну, и не только для нее…

Именно то, что сделала миссис Эллона Мэйбл – да нет, просто Элли!

Для начала, она просто убрала руку – левую руку, которой она незадолго до этого стала придерживать за плечо свою воспитанницу. Нет-нет, Элли вовсе не прижимала девочку к полу - эдаким жестким гнетом! Она, скорее, как Старшая, просто обозначала своим мягким касанием, что держит всю эту необычную ситуацию под контролем. Да, это было, пожалуй, нечто вроде особого тактильного проявления ее  власти над девочкой, получавшей от нее в этот раз такое суровое наказание, не более того.

Потом Эллона отбросила прут – туда же, в ту сторону, где валялись прежние – истрепанные и разлохмаченные. Дескать, все закончилось, бояться больше нечего!    

А после этого… 

Молодая женщина снова легла рядом со своей воспитанницей - почти так же, как тогда, перед началом исполнения болевой части их сегодняшнего ритуала. То есть, навзничь и лицом в ее, Лизы, сторону. Вот только дистанцию она, в этот раз, обозначать вовсе не стала.

Плечом к плечу. Нога к ноге.

И глядела она теперь на свою девочку в направлении чуточку снизу и налево, по линии глаза в глаза. Да, именно так. Чуть влажные, но так и не расплаканные глаза Старшей поймали зареванный взор своей воспитанницы.

Лиза… Да, она была теперь вольна обозначить любую эмоцию, на лице своем. Например, гнев и даже ненависть к той, кто только что ее, Лизу отстегала.  Девочка могла подняться и уйти… вернее, убежать, в своих обидах на реальную боль, полученную от руки этой женщины. Или… даже поднять на нее руку, ударив в отместку!

Девочка… приподнялась на руках, резко сдвинулась в ее сторону и… буквально упала лицом своим на грудь своей Старшей. Взревела… вовсе уже не стесняясь – громче, чем от самого жесткого из выданных ей сегодня ударов! - но уже с облегчением в голосе.

Уже все… Уже можно…

 Да… Вот тебе! Получай! Все это… в отместку тебе - за все то, что ты сделала, вот! Терпи теперь… все эти слезы и сопли! Между прочим, выбитые твоими же усилиями, из одной несчастной и глупой девчонки! Были они на лице ее… Ну, зато теперь клетчатая домашняя рубаха одной молодой женщины окажется ими пропитана, по самое не могу… и даже по самое не балуйся! И поделом тебе, о суровая миссис Эллона Мэйбл! Терпи теперь, моя дорогая Элли!

И чем же ответила, адресат агрессии сей, на столь наглое поведение своей воспитанницы? Да просто обняла-обхватила ее руками своими – вот так вот, лежа навзничь, прямо за плечи, сплетя свои пальцы в замок со стороны спины лежащей на ней девочки. Обняла мягко и легко, не прижала – не было в том нужды. Просто потому, что девчонка лицом своим и так уж припала к груди растроганной воспитательницы - прижимаясь к ней, вытирая-стирая о мягкую ткань те самые слезы-сопли, упомянутые чуточку выше.

Что же касается слов, обращаемых к носительнице той клетчатой рубахи - одежды, исполняющей в эти самые мгновения роль импровизированной салфетки или же платка для промокания девчоночьих глаз! – то лексикон рыдающей воспитанницы не сильно обогатился. Ну… по сравнению с тем периодом, когда девочка возлежала чуть поодаль и претерпевала, так сказать,  свое… болевое испытание.

Три слова… Вернее, скажем так, всего одно только имя - в уменьшительной форме своей! Ну и плюсом к нему два глагола - обозначающих обращение и текущее действие… Да-да, такое… сопле-и-слезотекущее – по внешней форме своей! Все это шло единым условно смысловым содержимым, в комплект к междометиям – всем этим ахам, вздохами и прочему… рыдательному!

«Элли… Прости… Люблю…»

Примерно так – правда, с известной вариативностью облегченно-страдательного тона. Увы и ах, маловато здесь было каких-либо изысканных интеллектуальных смыслов… Да и эмоции были… несколько однообразны…

Впрочем, той самой молодой женщине этих самых эмоций вполне хватало. Особенно, в комплекте со всем прочим - мокрым, липким и несколько горьковатым! - а что поделаешь, такова, так сказать, физиология… любви и прощения!

Но, между прочим, сама Элли теперь вовсе не была в претензиях, насчет того, чтобы завершить все это… слезное дело как-то побыстрее. Гладить по обнаженной спине девочку, так трогательно к ней прижавшуюся, жаждущую этого ее тактильного внимания – теперь выражаемого в ласковой форме, а не в виде хлестких ударов жалящего прута! – все это оказалось для нее удовольствием, ни с чем не сравнимым!

А Лиза… Вот она уж точно, это свое почетное право прореветься всласть на груди у своей Старшей  – законное и выстраданное ею! - не променяла бы ни на какие коврижки – хотя бы даже и с шоколадками в придачу!

Да… Так тоже бывает!

Сколько длилось это действо – суть которого наглый девчоночий рев и покорное принятие его адресатом… Действо, занятное в трогательной мокрохлюпости своей… Может пять минут. А может десять. Или даже полную четверть часа оно заняло, в темпоральной протяженности своей… Короче, мы этого не знаем. Хотя бы потому, что они тогда совсем не следили за временем, не до того им было – им, обеим…

А мокрость на глазах имела место быть не только у воспитанницы, жаждавшей прощения и понимания от своей Старшей. Но ведь это всего лишь детали, не так ли, дорогой мой Читатель?

Наверное.

В общем, спустя какое-то время, всхлипы и вздохи стали звучать пореже, потише… ну а в какой-то миг темпоральной протяженности этой сцены они стихли совсем. Что дало адресату всех этих слов, слез и прочего – изрядно промокшей, надо честно признать! – возможность наконец-то обозначить хоть какое-то шевеление. В смысле, шевеление осмысленное, целесообразное - и в целом реализуемое в направлении смены их общей позиции. Ну, скажем, перевода ее в такую… вертикальную версию.

Она поднялась с пола на колени и перевела в это же самое положение свою воспитанницу. При этом Лиза, по ходу этого самого движения – телоподъемного и на двоих! – обхватила свою Старшую, обняла и все никак не желала ее отпустить. Так что все произошло как бы само собою. Впрочем, через пару секунд девочка все же ослабила свой хват, чем дала некоторое послабление вариативности движений адресату исходных «обнимашек» - в том числе и в части действий там… на задней части тела ее воспитанницы.

Элли скользнула рукой своей… туда, ниже… И когда ее пальцы коснулись воспаленной кожи – это сразу почувствовалось, как такая… теплая припухлость, бархатистая и чуточку шершавая, отличная от кожи, не затронутой наказанием, той, что осталась чуточку выше! – в это мгновение Лиза вздрогнула. И тогда… она снова судорожно дернулась, обняла свою Старшую – как будто искала у нее защиты… от нее же самой.

- Прости… – виновато сказала Элли. – Я, кажется, сделала тебе больно…

- Нет, не то…

Голос Лизы звучал удивлением. Она сделала короткую паузу, а потом смущенно добавила… Вернее, попросила:
- Элли, пожалуйста… Погладь мне там еще… Только… чуть-чуть! Хорошо?

- Хорошо, - Элли улыбнулась и с удовольствием исполнила ее просьбу.

Она еще раз коснулась подушечками своих пальцев той самой… высеченной кожи. Лиза судорожно вздохнула и снова обняла свою Старшую – буквально вжалась в нее спереди! Не жестко, и при этом, очень приятно…

И теперь… у Эллоны перехватило дух от удивительного ощущения нежности к своей девочке. Она так и застыла в несколько нелепой позиции – правая рука внизу-и-там, очень осторожно касалась выстеганной кожи, причем, даже не пальцами а, скорее, кончиками пальцев! Левая рука ее, при этом, обнимала девочку, ощущая обнаженную спину той, кто так доверчиво прижалась к ее груди. Там… на спине Лизы кожа буквально натянулась, и ощущалась как некий резонатор - на котором теперь отзывалось каждое ничтожное движение девочки, ее дрожь… Каждый вздох ее и даже… каждое биение ее нежного сердечка. 

Да… Вот сейчас эта девочка в твоей власти – безжалостной и безраздельной! Трогательная в этой своей доверчивой покорности твоей воле… трогательная во всех смыслах - и в тактильном смысле тоже! Однако, эта твоя власть над воспитанницей, вовсе не повод ее обидеть. Именно поэтому…

Ты ее не отпустишь!

Нет-нет! Только не сейчас!

Но… О чем же это просит тебя девочка, совсем недавно претерпевшая боль от твоих рук? Шепотом… еле слышным и каким-то удивленным и стыдливым – в одно и то же время?

- Элли, пожалуйста… Еще… Погладь мне там… еще… Если можно…

Адресат этого обращения – взволнованного и более чем… неоднозначного! – не смогла ей отказать. Еще… и еще один раз провела она там – по воспаленной покрасневшей коже, снизу и сзади, ласковым движением подушечек своих пальцев… Наслаждаясь этими прикосновениями к результатам своих специфических усилий и ловя при этом дрожь тела и судорожные вздохи той, кто сейчас получала исполнение своей просьбы. 

Да… Пальцами левой руки, которой она придерживала Лизу за спину, Эллона ощущала трепет девочки, прижавшейся к ней как к некой опоре – и, одновременно с тем, к источнику своего загадочного наслаждения! Впрочем, то, что ощутила при этом молодая женщина, было тоже… скажем прямо, весьма далеко от неприятного.

- Еще… Пожалуйста, сожми мне… там! – услышала Эллона сбивчивую речь девочки и… снова не сумела отказать своей девочки в исполнении желаемого ею. 

Она позволила себе… несколько движений пальцами по настеганной коже. Всякий раз при этом Лиза отзывалась короткими вздохами такой… особой интонации – требовательной и ждущей! Обозначая этими звуками нечто вроде «Ну же… Ну!»

И потом, молодая женщина, решившись, прижала ей… там, снизу и сзади. Прижала во всю ладонь - не то, чтобы грубо, но властно и твердо.

Ответом ей был… хриплый стон. И еще, резкое движение рук адресата ее властного жеста. В этот раз Лиза не то, чтобы обняла ее – девочка судорожно стиснула свою Старшую, фактически повисла на ней!

И еще… она прошептала при этом только пару слов: «Спасибо… Элли!» Теперь Эллоне пришлось держать ее на весу – до тех самых пор, пока Лиза не обмякла, не расслабила напряженное тело и не позволила ей уложить себя на пол.

Молодая женщина пристроила свою воспитанницу на тот же самый ковер, набок, головой налево от себя, спиной и, соответственно, прочим… настрадавшимся – в сторону камина. Сама же она снова пристроилась рядом. Прилегла набок, лицом к девочке, оставив локоть на ковер, подперев голову ладонью левой своей руки. При этом, свободной правой рукой Эллона мягко погладила Лизу по плечу.

Ситуация была… ой, какая непростая. Девочка теперь понемногу отходила от мощного спазма, буквально пронзившего ее изнутри. И надо честно признаться, что молодой женщине такое состояние было хорошо знакомо… хотя и вовсе по другим ситуациям, не связанным с такой сильной болью…

Да уж… такое неожиданное проявление острых эмоций внутреннего интимного рода случилось более чем внезапно для нее. Однако, расхлебывать последствия такого специфического инцидента теперь предстояло именно ей, как Старшей – и ответственной за все происходящее!

И теперь ей предстояло подобрать нужные слова, объяснения, ну а потом…

А потом, то ли самой извиниться за случившееся, то ли извинить свою… подвластную. И еще вопрос, что же окажется в итоге сложнее и правильнее.

Выждав паузу – чтобы девочка немного пришла в себя – Эллона вынула из правого кармана джинсов платок. Протянула руку с ним в сторону своей  воспитанницы, вытерла ей лицо и даже заставила высморкаться. Оставила платок у нее в руках, улыбнулась смущенной девочке… И только после этого рискнула продолжить общение с нею, просто чтобы задать ей несколько вопросов. Важных и… очень важных – и сейчас, и на будущее.

- Лиза, скажи, у тебя уже было… менархе?

Это был первый из них. И, надо честно признать, не слишком-то понятный для адресата такого… мудреного обращения. Именно поэтому, на лице ее воспитанницы отобразилось замешательство, помноженное на искреннее недоумение – к которому примешивалось еще и откровенное беспокойство.

Кажется, Лиза теперь пыталась сообразить, что же значит это самое непонятное словечко, а также, хорошо ли то, что его сейчас используют в разговоре с нею, или же вовсе плохо. Это было настолько очевидно, что Эллона была вынуждена выразить ей свое расположение. Не словами, а тактильно, то есть куда как более убедительно – в подобной, скажем прямо, весьма непростой ситуации! Она ласково погладила свою воспитанницу по щеке – чем обозначила свое отношение к девочке – истинное и искреннее! Лиза буквально сразу же успокоилась – вот он, авторитет Старшей, в полном его действии! – и в награду за это тут же получила возможность удовлетворить свое перепуганное любопытство. 

- Менархе – это такое… научное обозначение наступления у девочки первых месячных, - услышала она разъяснение из уст молодой женщины – военного медика, между прочим! – Так это называем мы, врачи. Ну, это когда болит… там, внизу живота, внутри. И кровь… вытекает снизу, - смущенно добавила ее, Лизы, Старшая. – Обычно девочки пугаются этого. А если учесть специфику приюта, где ты была… Прости, но я вынуждена предполагать, твою недостаточную информированность об этих моментах нашего женского бытия… Не самых комфортных моментах, нужно признать, но… без них, моя дорогая, род человеческий, откровенно говоря, шансов состояться попросту бы не имел!

- Я… понимаю тебя! – лежащая на боку обнаженная девочка смущенно улыбнулась ее намекам. – У нас… Ну, там… - она интонационно обозначила место тогдашнего своего обитания и Эллона в ответ понимающе кивнула, - была сестра Сильвия. Такая… почти адекватная тетка, между прочим! Ну, в отличие от остальных… И вот, когда у одной нашей девочки это все началось… Было это чуть больше года тому назад. У девчонки с утра вся постель оказалась перемазана кровью. Подтекало… там, снизу! Все мы, конечно же, перепугались, думали, она умирает! Но сестра Сильвия быстро тогда всех угомонила – и вовсе не криком или какими-то угрозами. Просто она усадила нас всех в классе, спокойно так, и коротко объяснила, что это все нормально. И что нечто в этом роде, так или чуточку иначе – в смысле, с кровью, но у кого больше, у кого меньше! – в ближайшие год-два-три ждет каждую из нас. Что это нормальная женская проблема, гигиеническая, моральная и по самочувствию – так она выразилась! Проблема, которую нужно принять, как она есть. А потом сестра Сильвия дала нам пару советов, как себя вести в таких случаях и даже рассказала нам о прокладках – мол, за ними обращаться именно к ней, если это потребуется! Но у меня такого пока что не было.

- Год-два-три… - повторила задумчиво ее Старшая. – Да, где-то так оно и выходит. Хотя…

Молодая женщина на секунду замолчала, а после тоже улыбнулась – такой, немного смущенной улыбкой.

- Ты знаешь, у меня это случилось несколько позже, - сказала она, и девочка понимающе улыбнулась в ответ ее откровенности. – Мне было тогда уже лет пятнадцать от роду. Мама моя… уже тревожилась, мол, как там все у меня происходит… с этими, интимными делами моего организма. Но все обошлось. Хотя…

Она вздохнула, и девочка немедленно отреагировала на этот ее звук-жест. Посерьезнела лицом своим и поспешила обозначить Старшей свою поддержку – и словами, и тоном голоса своего.

- Я знаю, ты хотела осчастливить своего мужа ребенком. И ты… винишь себя в том, что у вас с ним тогда почему-то не получилось. Но… Элли, твой муж вернется! И у вас с ним будут дети! Я это чувствую!

Так сказала она. И даже позволила себе коснуться пальцами ладони своей Старшей. Коснуться… той самой руки, которая совсем недавно держала прут и наказывала ее. Без страха и даже с сочувствием к той, кто ее наказала.

Эллона сделала паузу, чтобы проглотить нервно-слезный комок в горле – возникший там вовсе не кстати! - и выровнять дыхание. Усмехнулась, эдак смущенно и еще в ироническом стиле – понятно зачем! И только потом она позволила себе отреагировать на столь прочувствованную речь.

- Спасибо тебе, моя девочка! Все-то ты у меня понимаешь!

Сказав эти две фразы, Эллона неожиданно подмигнула своей воспитаннице. И тут же задала ей очередной свой вопрос – в некотором смысле весьма коварный – просто по смыслу своему он предварял другие… Не факт, что приятные для девочки… Ой, не факт!

- Лиза, тебя все еще… не шокируют наши с тобою откровенные разговоры? Специфика тем, которые я выбираю… так внезапно? Уместность их… Ну и все такое?

- Не-а! Вот нисколечко!

Лиза откликнулась на ее обращение… почти веселым тоном голоса. И это было непонятно. Все-таки, она немыслимо отважный ребенок! Да… Эта девочка проревелась под розгами, выданными той самой женщиной, кто сейчас вызывает ее на некую…откровенность. И не просто играет в некое подобие храбрости видом своим…

Нет, она действительно вовсе не боится той, кто ее наказала. Обозначает лицом своим полное доверие к ней и…

Да, эта милая девочка сейчас вовсе не замечает хитро составленной словесной ловушки, в которую загоняет… да почти что уже загнала ее Старшая!

Но все это нужно. Именно для нее, для Лизы.

Хотя и для самой миссис Эллоны Мэйбл тоже.

- Элли, я готова говорить с тобою на любые темы и без стеснения! – девочка продолжила свое словесное следование в указанном ей направлении, не ожидая со стороны своей взрослой собеседницы никакого подвоха! – Мне ведь самой противны всякие… лицемерные речи! Мол, ты еще маленькая!  Это можно обсуждать только взрослым! Надоело! И я рада… Искренне рада тому, что ты вовсе не такая!

- Я хочу, чтобы ты имела право говорить со мною как взрослая… Как равная! – Эллона произнесла эту фразу ничуть не шутя, и девочка в ответ согласно кивнула головой.

- Как взрослая – это да! – сказала она. – Я буду рада такому доверию… от тебя! А насчет равной…

Лиза взяла свою Старшую за руку и коснулась ее пальцев губами.

- Элли… я признаю твое главенство, - сказала она. И это прозвучало отнюдь не напыщенно-ярко, безо всякой патетики. – Но я желаю иметь такое… право голоса - право быть услышанной тобою. Спасибо тебе.

Девочка снова поцеловала ее руку и молодая женщина удовлетворенно кивнула головой.

Да, все шло точно по плану. Девочка повела себя предсказуемо…

Нет, не так.

Лиза вела себе предсказуемо правильно. Это внушало оптимизм.

- У меня есть к тебе предложение, - заявила Эллона. – Я хочу, чтобы мы обсуждали сложные и значимые вопросы особым порядком. Ты знаешь, что такое консилиум?

- Представь себе, знаю! – улыбнулась Лиза. – Я об этом читала. В каком-то медицинском журнале. Давно, еще до приюта. Мама… когда была жива, подрабатывала в больнице, уборщицей. Наверное, оттуда принесла. В общем, консилиум это такой… совет врачей. По поводу того, как именно лечить больного. Его созывают в особенно сложных случаях.

- Именно так! – Старшая улыбнулась ей в ответ. – Ты уж прости мне такие врачебные заморочки! В общем, если я… или ты… Одна из нас говорит, что созывает консилиум, мы отвлекаемся от всех текущих дел, устраиваемся поудобнее и обсуждаем, вместе, все тонкости возникшего вопроса. До тех пор, пока не придем с тобою к общему решению. Тому, которое устроит нас обеих.

- А почему бы нам не решать это все обычным разговором? – поинтересовалась Лиза. – Нет, я понимаю… Такой особый порядок это красиво и очень интересно. Но все же, зачем именно так?

- Ну… Чтобы настроить нас с тобою на серьезный лад, - ответила ей Эллона. – А еще, чтобы облегчить тебе возможность высказать мнение… честно, откровенно и искренне!

- А кто и когда сможет мне в этом помешать? – поинтересовалась Лиза. – Например, сейчас?

- Страх, - жестко заявила ее Старшая. – Боязнь высказать мне нечто нелицеприятное, из опасения, что ты будешь наказана мною за несогласное мнение.

И в ответ на недоумение девочки она пояснила:
- Я желаю освободить тебя от любого намека на возможность наказания за грубость, некорректное высказывание в мой адрес… И вообще, за все, что я сочту для себя неприятным. И даже за ложь. Да, ты получаешь от меня иммунитет от любого возможного наказания за проступки такого рода, совершенные тобою во время консилиума.

- То есть, на этом самом… консилиуме я могу тебе… врать, грубить и даже оскорблять тебя, да? – поинтересовалась Лиза. – И все это я могу делать совершенно безнаказанно? 

- Именно так! – подтвердила ее Старшая. – Но… только там!

- А зачем это мне? Неужто, ты и впрямь думаешь, будто я только о том и мечтала, чтобы наговорить тебе всяческих гадостей, а когда ты, в праведном гневе своем, предложишь мне прогуляться за свежими розгами, еще и показать тебе язык и заявить, мол, у меня иммунитет и ты ничегошеньки за это мне сделать не сможешь?

Эти слова девочка произнесла весьма недовольным тоном – скорее даже с обидой в голосе. Однако взрослая собеседница в ответ покачала головой, отрицая ее, Лизы, протест.

- В тебе сейчас говорит желание не выглядеть в моих глазах неблагодарной, - заявила молодая женщина. - Я же хочу, чтобы ты научилась мыслить и принимать решения исходя из твоих… и только твоих собственных интересов.

- Только не в общении с тобой, - быстро откликнулась девочка. Однако ее Старшая снова отрицательно покачала головой – дескать, не спорь, решение принято, и оно пересмотру не подлежит.

Лиза в ответ просто дернула плечом, обозначив этим движением свое несогласие – мол, воля, конечно, твоя, но я все равно не принимаю такую точку зрения! А после, отчего-то, сразу же перешла к иному моменту – кстати, не менее спорному.

- Элли, - сказала она преувеличенно вежливым тоном, скорее даже с некой иронией в голосе, – я так понимаю, что ты склонна числить за мною такую провинность, как ложь, по особому разряду? Я правильно поняла тебя?

- Совершенно верно! – подтвердила ее Старшая. И далее пояснила свою точку зрения по высказанной проблеме, охотно и в подробностях:
- Я хочу, чтобы ты говорила мне правду, только правду и ничего, кроме правды! За ложь я буду тебя наказывать… возможно очень строго! И сверх любых других твоих провинностей. Извини, но я так решила.

- Хорошо, - неожиданно легко согласилась ее воспитанница, - я не стану спорить. Постараюсь обойтись без вранья… тебе. Вдруг получится?

- Да, хорошо бы! – в тон ей отозвалась Эллона и продолжила свои разъяснения по столь животрепещущему вопросу:
- Я решила, что под ложью мы будем понимать только намеренное искажение тобою истинных фактов, попытки ввести меня в заблуждение, откровенный обман с твоей стороны… Ну, примерно такое. Главное – это целенаправленное и намеренное искажение истины!

- То есть, умолчание не считается, - уточнила Лиза. И как-то хитро прищурилась.

- Не считается, - подтвердила ее Старшая. – Кроме того, я даю тебе право отказаться отвечать на мои вопросы. Без объяснения причин, - добавила она и пояснила:
- Отныне я не вправе принуждать тебя к этому силой… Да, я не стану угрожать тебе… Или стегать тебя, с целью заставить непременно отвечать на мои вопросы. Впрочем…

Молодая женщина усмехнулась.

- Я не исключаю возможности вынудить тебя к признаниям. Естественно, не силой и болью, а хитростью, - многозначительно уточнила она. – Я оставляю за собой право заставить тебя проговориться. А далее… стыдить тебя. До тех пор, пока ты не раскаешься. Это послужит тебе уроком, по части навыка использования разных мелких хитростей.

- А если я не хочу… не желаю хитрить? – спросила Лиза. И уточнила:
- С тобой?

- Тогда старайся говорить мне правду, - предложила ей Эллона. – А если не удержишься в своей правдивости… Так хотя бы повинись мне, расскажи мне сама о том, что солгала. И почему ты это сделала.

- И что тогда? – осведомилась Лиза. - Мне будет какое-то послабление?

- И даже весьма изрядное! – Эллона усмехнулась и даже подмигнула ей. – Но… отнюдь не в количестве ударов, а в том, как и чем именно я тебя накажу за такой проступок.

- Интересно-интересно… - задумчиво отозвалась на это самое предложение ее воспитанница – ну, как бы задумчиво! – А можно подробнее, ну… по этому поводу? Чем именно я имею шансы схлопотать - за лживые слова и прочее? И в каком именно количестве для меня ты такое… запланировала?

- Испугалась? – коварно-ироническим тоном спросила ее Старшая.

- Да нет! – Лиза обозначила на лице своем эдакое… выражение беспечной легкости бытия – совершенно, надо сказать, контрастное к ситуации, вплоть до пикантности! – Просто… Хочется, знаешь ли, в точности знать ценник моего… так сказать, проступка. Заранее представить себе последствия и все такое!

- За ложь, в которой я изобличу тебя сама, ты получишь от меня… розги! – заявила Элли. - Тридцать ударов. Каково это по ощущениям телесного плана… Ну, смотри. Вот сегодня ты получила от меня на два десятка больше. Думай сама, какова цена вопроса! 

- Да… сурово! – констатировала факт Лиза. И сразу же уточнила:
- А если я, ну… повинюсь тебе? Поплачусь тебе в жилетку, скажу, как я сожалею о содеянном… Ну, предположим!

Она посмотрела на свою Старшую с неким особым, акцентированным интересом. Дескать, что скажешь?

- Я уложу тебя к себе на колени и… отшлепаю! – Эллона не смутилась столь адресным вниманием. – Ты получишь… Да, те же тридцать ударов, но, естественно, почувствуешь это вовсе иначе. И я полагаю, что это выйдет куда как мягче! Ты не находишь, что я права?

- Не знаю, - Лиза снова как-то странно дернула плечом – похоже, все-таки, в знак отрицания. Было видно, что она явно еще не определилась по части терминологии, допустимой и возможной для употребления.

Да, в таких случаях неопределенный жест это самое то – когда слов для обозначения отношения к ситуации, увы, не хватает. Эллона позволила себе улыбку в ее адрес – мягкую, без насмешки. И… все равно, Лиза смутилась.

Эллона отчетливо видела, что ее девочка замерла сейчас в неопределенности понимания того, что сейчас происходит между ними. Да, ее воспитанница, наверняка, уже почувствовала, что эту странную беседу – лежа у камина, причем в раскладе взрослая против девочки, и одетая против голой! – с нею ведут неспроста. Но куда сейчас ее влекут всеми этими странными разговорами, она все еще никак не может понять. Возможно, Лизу это беспокоит. А может быть, и нет… Пока что неясно.