Памяти Романа Карцева

Позавчера в новостях промелькнуло – умер Роман Карцев. Неплохой был «стендап комик», как сейчас говорят, и комедийный актёр - по крайней мере смешной, не то что нынешние унылые туповатые пошляки из всяких КВНов и «Камеди Клаб». Идеальный такой типаж маленького одесского еврея – поскольку красавица-Одесса сейчас оккупирована Шумеристаном, то этот типаж уже, к сожалению, воспринимается как нечто чужеродное, а на самом деле он очень наш, ничуть не менее наш, чем Иван-дурак или Левша. Но может и не вспомнил бы и никто сейчас о нём, на фоне всех этих Бошировых с Петровами, сирийских ракет и выборной возни, если бы он не въелся в нашу постсоветскую историю одной крохотной, но абсолютно гениальной ролью – председателя домкома Швондера.

Фильм вышел аккурат тридцать лет назад и как же мы всё таки за эти тридцать лет поумнели, аж страшно! Сейчас все персонажи воспринимаются совершенно по другому, чем тогда. Отвратительный либерал-резонёр профессор Преображенский вызывает сейчас полное отвращение своим убогим снобизмом, откровенным хамством и умением присосаться к любому режиму, при этом мелочно и подловатенько его покусывая. Шариков уже вызывает не смех, а сочувствие пополам со страхом – мы уже слишком хорошо представляем что случается когда очередной майдан выпускает всех этих шариковых на свободу. Борменталь, в принципе, симпатичен, но тут, опять же, больше сочувствия, чем симпатии – какой-то он тряпка, постоянно стоящий на задних лапках перед хамом-Преображенским. А вот Швондер, как раз, сейчас кажется самым симпатичным. Чтобы трактовка образа заиграла новыми красками через столько лет надо быть всё-таки гениальным актёром, и Карцев в этой одной проходной малюсенькой роли прыгнул на какую-то головокружительную высоту. Позже у него вроде бы ничего даже близко похожего не было, но и этого достаточно.

Кто такой Швондер? Это человек, который в условиях полнейшего хаоса как-то вытягивает на себе какой-никакой порядок. Это человек, который тащит на себе функции управления. Неумело, бестолково, не всегда понимая, как оно всё работает, но тащит. Просто потому, что больше никто этого делать не может или не хочет. При этом он вынужден терпеть не просто хамство Преображенского, но откровенный саботаж. Он чувствет себя явно не в своей тарелке – за пару лет до этого его, маленького еврея откуда-то из-под Бердичева, даже близко не подпутили бы к этому дому и он до сих пор тушуется, когда сталкивается с плохо спрятанным старорежимным отношением. Председатель домкома – это, разумеется, общественная нагрузка, он где-то впахивает, как лошадь, в одном из советских учреждений, занимаясь организацией чего нибудь не очень видного, но от чего зависит ни много ни мало, а выживание страны в условиях гражданской войны и интервенции – грамотных и мотивированных людей мало, они на вес золота, да и дураков нацепить на себя фуражку с красной звездой не так чтобы и навалом – кто его знает, сколько эта советская власть продержится, а ну как завтра Деникин или Юденич в город войдут, что тогда? Карьеру-то сделать можно быстро, только этак карьера не даст ничего, кроме мишени, нарисованной на лбу, поэтому очередей карьеристов не наблюдается. Это потом, когда всё устаканится, они появятся, Шариковы и племяннички Преображенских отовсюду понаедут. Еврею в определённом смысле несколько легче – если в город вернутся благородия, то его всё равно поставят к стенке, не будут разбираться – большевик он или просто так, сапоги тачал. Так что с утра до ночи пахота, а потом домком, где надо решать вопросы ремонта, канализации, уборки мусора, расселения, очистки той же, потому что эпидемии, влазить в коммунальные дрязги, взывать к пролетарской сознательности, про которую классики марксизма в книжках пишут, а на деле как-то с ней не густо, выбивать фонды, стучать кулачком по столу, угрожать именем революции, срывать голос, давать новорожденным звонкие револючионные имена, а потом следить, чтобы они не замёрзли насмерть, потому что отопления нет, а стёкла выбиты. Это Преображенский может резонёрствовать про разруху в клозетах, а чтобы клозет работал, должен работать водопровод, а значит должны работать насосные станции, а значит тем людям, которые там трудятся, надо выдавать паёк – продуктовый, причём, а не работами Карла Маркса. А где продукты взять для того, чтобы городских водопроводных техников пайками обеспечить? Нет продуктов. Есть, но у крестьян, а они продавать не хотят, потому что что они будут за эти деньги покупать? Значит, приходится просто забирать, под расписку и честное слово. А какие ещё варианты? А времена такие, что в деревне у каждого мужика обрез припрятан. Вот и ехали маленькие горластые Швондеры под кулацкие пули осуществлять продразвёрстку, чтобы у барина Преображенского сортир нормально работал. Преображенский может иронизировать, что Карл Маркс ковры в парадной не запрещает, а то что ковры эти чистить просто некому, и что тиф по стране гуляет, а ковёр -  рассадник заразы, и что ковёр – штука очень пожароопасная – такого либерал понять просто не в состоянии, как ему не объясняй, да и времени нет для объяснений. Вот Шарикова надо как-то интегрировать в общество, хоть чему-то научить, пристроить его к какому-то полезному делу, да хотя бы и к очистке – эпидемологическая ситуация очень напряжённая, тиф и холера убивают больше людей, чем белогвардейские пули, дело исключительной революционной важности. Для Преображенкого Шариков – просто подопытное животное, он его как человека не воспринимает, а Швондер из кожи вон лезет, чтобы из Шарикова сделать человека, просто так, из чистого идеализма, потому что кроме головной боли у него от этого ничего не появляется. И Швондер наивно верит, что в каждом человеке, даже в том, который месяц назад на четырёх лапах по майдану бегал, есть высокий разум, и только освободи его от гнёта, он рванёт к сияющим вершинам. Вот такие маленькие, наивные, не очень умные, но идеалистичные Швондеры и победили интервентов, построили государство, вытянули на себе форсированную индустриализацию, а потом, в 1937-м, Шариковы и Преображенские взяли свой реванш. 1937-й товарищ Швондер, наверняка, не пережил. А если и пережил, если избежал чудом доноса Преображенского и «тройки» под председательством Шарикова, то всего на несколько лет. Вообще, если перенести персонажей «Собачьего Сердца» лет на двадцать вперёд и посмотреть где они, то сразу всё становится понятно – Швондер на фронте, в политотделе армии, где нибудь в самом пекле, как Брежнев Леонид Ильич, Борменталь – в полевом госпитале, а Преображенский и Шариков – в Ташкенте, один по прежнему резонёрствует, другой по-прежнему в очистке. А если и войну пережил, то в 1956-м - крушение идеалов, запил, инфаркт, дети унаследовали квартиру в «сталинском» доме на Новослободской, внуки превратились в Преображенских, только значительно глупее и без талантов к научной работе, считают себя «голубой кровью», голосуют за «Яблоко», читают «Новую Газету» и резонёрствуют насчёт разрухи в головах, не имея ни малейшего представления о том, откуда в ватерклозете появляется вода.

Спи спокойно, пламенный товарищ Швондер. Пусть земля тебе будет пухом.

Суровые годы уходят
Борьбы за свободу страны
За ними другие приходят
Они будут также трудны