Чарующий аромат петергофа

Я сидела в своей коляске и не понимала, что происходит. Сегодня я приехала в гости к самой себе. Туда, где прошли незабываемые годы моего детства и юности. Именно здесь я смогла преодолеть боль утраты зрения и частичной потери слуха. На этих дорогах я осваивала инвалидное кресло.
Мы приехали в Петергоф. Вот мы уже почти в парке «Александрия». Почему остановились? С кем говорит мама? Через минуту все выяснилось. Мама рассказывает мне — при помощи дактильной азбуки, — что вход в парк теперь платный.
— Бесплатно только для местных, — говорит она. — А мы не местные.
— Заплати. Невелики деньги. Смешно спорить из-за такой ерунды.
Но смешно не было, было грустно. Нет, не из-за того, что когда-то сотни и сотни раз обхоженный, объезженный, изученный вслепую и, если можно так выразиться, вглухую парк стал менее доступным, а из-за того, что мы теперь не местные. Чужие.
А ведь я даже ребенком ощущала любовь к тебе, Петергоф, и ты отвечал мне взаимностью. Ты дружил со мной так, как может дружить город. А помнишь, двадцать лет назад... Мне нравится думать, что помнишь.
Я ехала одна по парку «Александрия» в сторону Коттеджа. Мне было девятнадцать лет. Я мечтала, представляла себя императрицей Александрой Федоровной, в чью честь назван парк. Где-то я услышала или прочитала, что и она во время болезни использовала инвалидное кресло. Чем же мы не подруги по судьбе?
Несмотря на полное отсутствие зрения, ехала я уверенно. Каждая дорожка и тропинка будто зазывали меня знакомыми изгибами и поворотами. Мое уединение нарушил приятный женский голос:
— Девушка, извините, вы здесь живете?
Мне пришлось переспросить. Слух уже тогда падал, к тому же женщина говорила с заметным южным акцентом.
— Мы с мужем приехали из Еревана. Не могли бы вы немного рассказать нам о местных достопримечательностях?
Я обрадовалась. В том возрасте я была еще очень общительна.
— С удовольствием покажу, — я крутанула колеса своего транспорта. — Нет, благодарю, помогать не нужно.
Мне было необходимо ощущать рельеф дороги, чтобы не утратить ориентир.
— Если вы пройдете прямо, окажетесь во дворе Коттеджа. Здесь любили отдыхать несколько поколений династии Романовых, — начала я свою маленькую экскурсию.
Мы нередко гуляли здесь с младшей сестренкой Катей. Один раз Катя попросила служительницу музея позволить мне потрогать растения, украшающие двор: «Наташа совсем не видит, но любит цветы, будет очень осторожной». Женщина умилилась и с радостью разрешила. Позже мы познакомились с этим славным человеком — Ольгой Ивановной. Нередко мы беседовали прямо там, между экзотических растений... И вот я вдохновенно показываю своим туристам двор.
— Вот тут цветы на клумбах, а здесь — южные растения, видите, в кадках. Моя любимица — пальма. Люблю ее за мохнатый ствол. При наступлении холодов ее унесут в здание. Пройдите, пожалуйста, дальше. Вот тут, чувствуете, запах необычный? Смесь какой-то древесной коры, хвои и полевых цветов — это запах Петергофа. Так больше не пахнет ни одно место в мире, я уверена, хотя и мало где была. Если вы встанете сейчас так, что Коттедж будет от вас слева, вам откроется удивительно красивый вид на Финский залив.
Да, я знала об этом. Мне много раз говорили родные, что именно с этой точки море выглядит особенно чарующе.
— Если выйти из двора музея с этой стороны, то можно увидеть льва при входе в парк. Если здесь перейти дорогу, вы окажетесь в Пролетарском парке. Это скорее лесопарк. Мне очень нравится там гулять. Сейчас осень, а в конце мая по вечерам там чудесно поют соловьи. Правда, в последние годы они поют все тише и тише.
Я спохватилась: это же не соловьи тише поют, а я слышу все хуже и хуже. Но сопровождающим своим, конечно, ничего об этом не сказала.
Мы часто гуляли с мамой и Катей по Пролетарскому парку. Они в лесу собирали грибы, а я просто каталась по дорожкам. Мы договаривались о встрече через определенное время. А меня неизменно сопровождал мой умный колли Ральф.
— Если не переходить дорогу, а свернуть налево, — продолжала я свой рассказ для гостей Петергофа, — там будет очень уютный дом отдыха «Знаменка». Скамеечки, искусственный водоем, и тоже вид на Финский залив.
— Простите, а как пройти на фонтаны?
— Для этого пойдемте снова через двор Коттеджа, я вам объясню. В верхнем парке увидите большой дворец. Посмотрите обязательно. Он, говорят, построен на самой высокой точке Петергофа. И, наконец, фонтаны. Уверена, Большой каскад вызовет у вас восхищение. В центре — Самсон, разрывающий пасть льву, символизирует победу России над Швецией.
О да, шедевр искусства — фонтан «Самсон» — гордость Петербурга, прекрасен и величественен. Нет никакого сомнения, что так и есть, но каждый раз, когда мне описывают этот фонтан, меня коробит — жалко льва.
— А в нижнем парке — дворец «Монплезир». А еще — шутихи. Я, когда ходила, обожала бегать из-под «грибка», который неожиданно мог обрызгать водой. Еще в парке «Александрия» советую взглянуть на часовню. К сожалению, она не действующая, но очень красивая. У фонтанов постойте подольше. Это волшебство.
Я любила дышать фонтаном. Когда ветер доносит слабые его брызги. Не знаю, что это для зрячих и слышащих людей. А для меня это начало мысленного разговора. И это не потому, что я так уж эксцентрична. Мне и другие люди, отделенные от мира стеной темноты и тишины, рассказывали, что они часто в мыслях беседуют с ветром, дождем, снегом. Возможно, такое происходит от недостатка внешних раздражителей, а, может, все проще, — иногда так необходим собеседник.
Я спрашивала у золотых скульптур и водяных струй Большого каскада, как давно им стали безразличны восхищенные взгляды и простых людей, и знаменитостей? Сколько их прошло здесь за века? Возможно, на том самом месте, где вдыхала я водяную свежесть, когда-то стояли Лев Толстой, Александр Дюма, Джек Лондон...
Я прощаюсь с туристами. Мне пора домой, меня ждет бабушка. Она будет волноваться, если я долго не появлюсь.
— Спасибо вам, девушка. Еще одна маленькая просьба: не могли бы вы нас сфотографировать?
Я ужасно смущаюсь.
— Нет, извините, никак не могу.
Супруги молчат. Наверное, переглядываются. Я должна объяснить, чтобы они не сочли меня невежливой. И я объясняю.
— Наташа, — мамино прикосновение выдергивает меня из прошлого, — ты, скорее всего, и не понимаешь, где мы сейчас находимся. Все настолько изменилось.
Да, все изменилось: места облагорожены, давно отреставрирована и работает часовня, которая, как оказалось, называется Готическая капелла, наложено категорическое вето на проезд машин, и только вагончики с туристами несколько раз встретились нам во время нашей прогулки.
Ничего не осталось от нашего маленького домика на улице. На мостовой, на входе в Пролетарский парк построили ресторан. Изменилась и я. Мне уже никогда не разговаривать с прохожими, не слушать соловьев. Слух покинул меня окончательно.
И все-таки мама ошибается, потому что именно сейчас я попала в самые объятия своего города. Запах коры ка-кого-то дерева, смешанный с хвоей и ароматом полевых цветов — так может пахнуть только мой Петергоф.
Я поворачиваюсь к маме:
— Здесь, если встать так, чтобы музей оказался слева, открывается удивительно красивый вид на Финский залив.