В полях и лесах новгородских

Интрига

Сеня давно приглашал меня в новгородскую летом, когда созревает морошка.  Ягода эта особая. Сказать, что она вкусная, значит не сказать ничего. Она уже на болоте зачаровывает своим видом. Этакий слегка вытянутый пупырчатый шарик золотисто-оранжевого цвета на тонкой антенне-соломинке. Мало сказать, что она божественно вкусная, она и пахнет по особому. Словами не передать её запах.
Но, как пошутил мой сосед, от неё иногда умирают.
-- Говорят, Пушкин за полчаса до смерти попросил мочёной морошки, поел с удовольствием, и помер.
Если не морошка, не поехал бы я к Сене. Добираться до его избёнки, а по-другому сооружение, что он приобрел на старости лет, не назовешь, долго и хлопотно. Вначале трясешься почти три часа на электричке, затем столько же на «подкидыше». А, «на третье», надо прошагать ещё пять километров по лесной дороге. 
Правда, названия станций завораживают, заставляют вспоминать свои славянские корни: Будогощь, Горятино, Тальцы-Мологские,  Водогон,  Хотцы, Неболчи, Теребутенец, Киприя.  Откуда такие названия, из какой такой  жизни? Из той, древне-славянской.
Рюриковичи мы. Сюда в новоград, новый город, Новгород пришел когда-то Рюрик со своей дружиной.
А, семьдесят лет советской власти названия были убогие. Советск, Советский, Ленинский, Лениногорск, Киров, Кировск, Кировоград.
Канули в Лету  названия таких городов, как Молотов, Ворошиловград, Устинов,  тот же Брежнев.
Наконец, приехали. Высаживаемся. Это действо в самом деле было сродни десантированию. Остановка называется «Большая дорога», но ни платформы, только столб с табличкой, на которой написано: «Остановка первого вагона». Усыпанная щебнем насыпь уходит вниз, и пассажиры просто скатываются в придорожную канаву.
Ну, всё, кажись, приехали. Да, нет уж, надо протопать еще пол десятка километров. Сеня болтает без остановки.
-- Следующая станция Киприя. А ты знаешь откуда  такое название?
-- Что-то греческое, остров Кипр сразу вспоминается.
-- Эх ты, Кипр! Кипрей – это Иван-чай. Видишь его сколько здесь. Все поляны красно-фиолетовые!

Рейган

«Подкидыш» обдал нас черным дымом и укатил, а мы, задержав дыхание, чтобы не ощущать «ароматы» солярки, перетащились через путя, обмундировались по походному, взгромоздили на себя рюкзаки и, обходя лужи и глубокие тракторные колеи,  бодро зашагали по лесной дороге. Впереди бежал Рейган, навьюченный  как верблюд переметными сумками и с корзинкой в зубах, следом тогда еще семидесятилетний Сеня со сталитровым рюкзаком  («своя ноша не тяжела).  Я замыкал нашу маленькую компанию.   
Рейган, это не экс-президент США, а собака Сени, серый дратхаар. Его  родители были медалисты из медалистов, родовитые члены клуба, вписанные уж не знаю в какие  родословные, а Рейгана, единственного из помета, выбраковали за какой-то изъян, не записали в элитный клуб. Вот тогда наш общий знакомый – Кузя (хозяин суки),  отдал бесплатно «бракованного щена»  Сене. Попроси он за него хоть какую-то, хотя бы символическую денежку, тот бы наверняка отказался. Скуповатый человек этот Сеня. Может, не скуповатый, а экономный.
Когда Вита, родительница Рейгана, вынашивала  а потом кормила помет, Кузя на еде не экономил, покупал ей куриные бедра. Процедура кормления со стороны смотрелась эффектно.  Он доставал из кастрюли мясо, привлекал им внимание Виты и подбрасывал его в воздух. Сука ловила еду на лету и, принималась медленно и тщательно пережевывать. Окончательно расправившись с одним бедром, она готовилась получить следующую порцию. Денег на еду для собаки и «щенов» Кузя не жалел.
Рейгану же  с «папашей» не повезло. Хотя Сеня, как блокадник, получал приличную пенсию, собирал и сдавал в аптеку лекарственные травы и растения, продавал собранные грибы и ягоды,  да еще и подрабатывал в газовой котельной, на еду для собаки он выделял средств маловато. Покупал всякие субпродукты, обрезь, кости, потроха и готовил на этой основе всякую будру. Добавлял в бульон разные крупы, капусту, репу, так, что ложка в котелке стояла и скармливал эту «замазку» собаке. Причем, процесс кормления со стороны выглядел как настоящий акт садизма. Кастрюля с  так называемой едой ставилась псу под нос, запах, оставшийся от «мяса» попадал в ноздри животного и его желудок, как доказал  академик Павлов, начинал усиленно вырабатывать сок. Но, без команды,  Рейган не смел прикоснуться к «еде». Стоило ему наклонить голову к таре, как следовала команда «Чик» и он молниеносно отрывал нос от посуды. Визуально проконтролировав "правильное" поведение пса, Сеня по военному разворачивался, делал два шага вперед,  поворачивался лицом к собаке и  снова устанавливал визуальный контакт. Оставшись довольным поведением пса, он задавал ему вопрос на английском языке:
- Ду ю вонт ту ит?
- Вав, ав, ав, – истерично начинал выть и визжать Рейган.
Выдержав небольшую паузу, Сеня, смилостившись, давал собаке разрешительную команду, тоже по английски:
- Ит, плыыз!
Звук команды еще висел в воздухе, а Рейган уже набрасывался на еду и спустя минуту вылизывал пустую кастрюлю.
Такую выдержку у Рейгана Сене удалось добиться легко и просто. Видно он хорошо усвоил из школьного курса биологии учение уже упомянутого нами Ивана Павлова, а именно способы выработки условных рефлексов. Правда, Павлов и его сотрудники, больше использовали для этого положительное подкрепление, в виде сладостей или вкусной еды, способствующей выделению желудочного сока.  Какая еда была у Рейгана я уже упомянул, а в качестве отрицательного подкрепления, для выработки послушания, Сеня использовал электрошокер, встроенный в ошейник собаки.
И, он достиг в дрессуре многого. Рейган знал и выполнял, со слов Сени, около семидесяти команд, с легкостью перепрыгивал высокие заборы, бегал по бревну, ползал под колючей проволокой, и всё это за свою убогую «похлебку». Сеня, со своей собакой, участвовал во многих выставках и соревнованиях, где пес занимал призовые места. Но, как часто жаловался хозяин, собаку его не оценивали по достоинству. А достоинств, по мнению хозяина, было куча.
Ставший в перестройку православнутым и истинно русским, Сеня объяснял это «жидовскими» происками.
-- У них там всё схвачено и куплено, русскому человеку без связей туда не пробиться.
Трудно объяснить, почему он учил собаку выполнять команды на английском языке. Сам Сеня объяснял это так:
-- Лэфт, райт, коротко и ясно, не то, что русское на пра-во, на ле-во. Сит, даун, тоже коротко и понятно для собаки.
А вот почему он использовал  вместо запретительной команды «Фу» это «Чик» я до сих пор не знаю. Возможно, еще в  детства слышал и ему она запала в его душу. 
Конечно, Сеня свою собаку любил, но «странною любовью».  Если в транспорте люди  хвалили Рейгана, то он весь расплывался в улыбке, начинал демонстрировать ум, умелость и выносливость Рейгана.
-- Собака, -говорил он, используя третье лицо, - у меня по двадцать километров в лесу пробегает и не устает. На прошлой неделе от волка ушла, когда тот пытался его догнать, а вчера барсука из норы достала! Вы думаете для чего дратхаару в детстве хвост обрубают? Для того, чтобы не оторвать его, когда вытаскиваешь собаку из норы с барсуком.
Но не дай бог кому высказать недовольство или замечание в адрес собаки. Сеня сам, как тот пёс, со злостью нападал на обидчика. Это являлось своего рода «спусковым крючком»,  для того чтобы «облаять» обидчика собаки. В такие моменты ярко проявлялся  его злобный и склочный характер.
Эйфория, добродушие, расслабленность резко сменялись злобой и агрессией. Неспроста такой характер  психиатры называют «взрывчатым» или «эксплозивным».
Рейган служил для Сени удобным и беззащитным объектом,  для проявления своей властности и стремления к доминированию. Ведь не всех окружающих можно просто так  «построить» и подчинить своей воле, а собака – идеальный объект для подобных манипуляций.
Правда, даже Рейган, порой «восставал» и сбегал от хозяина в поисках еды или самки.
-- Бэк, Бэк,  - кричал тогда в след собаки Сеня, и, видя, что на английские команды Рейган не реагирует, переходил на русский, -- нуу-каа вернись, сучий потрох!
Один мой знакомый рассказывал такой эпизод борьбы Рейгана за еду.
Два мужика, решили хорошо отметить конец рабочего дня, уселись на скамеечку в зеленом сквере. Достали нехитрую закуску, нарезали хлебушка, колбаски, сальца и только налили, как вдруг, неожиданно, на их пиршество как зверь налетел Рейган. Водка его, естественно мало привлекала, он предпочел закуску. Первой реакцией мужиков, естественно, было спасение водки, что и дало Рейгану время «смести» со скамейки колбасу и сало. Когда мужики очухались, то кинулись вдогонку за наглым псом, испортившим им «обедню», но, разве охотничью собаку догонишь? Это был один из редких случаев в жизни, когда Рейган, наконец-то, наелся, хотя и пострадал в дальнейшем, получив отрицательное подкрепление условных рефлексов.
Правда, в лесу, на природе, удавалось ему поймать и быстро слопать пойманную добычу, в виде, мышей, кротов, мелких птиц и прочей живности. Правда, большую частью времени его пасть была занята корзинкой с несъедобными вещами. Носить продукты питания Сеня ему не доверял.

На болоте

Конечно, когда Сеня приглашал меня на морошку, он держал на «задворках» своего сознания свой интерес, а именно - чтобы я починил, заодно, ветхую кровлю на его развалюхе. Ведь он был  далеко не филантроп, скорее - мизантроп. 
Всю зиму он таскал в свою однокомнатную квартиру старое кровельное железо, с окрестных строек, обрезал и ровнял его на работе а по весне перетаскивал его в деревню. Ведь людям с таким характером, как у него присуща высокая стеничность и упорство. Для меня только до сих пор остается загадкой, почему Сеня не приспособил для транспортировки железа Рейгана?  Ведь зимой тот мог бы на каких-нибудь санках его тащить, по весне – на коляске. Могу предположить, что пытался, но, даже шокер в этом случае не помог.
Ну, а укладывать этот материал он пригласил меня.
Да, купился я на морошку, которой, мы в тот раз не набрали, и отработал три дня на Сениной крыше. За морошкой мы, конечно сходили, но, вопреки его заверениям ягоды оказалось весьма мало. Правда, вспоминаю я этот поход с удовольствием.


Новгородские угодья, это смешанный лес, с часто встречающимися сосновыми, и еловыми борами, осиновыми и березовые околками и внезапно распахивающимися полянами, обильно поросшими высокой густой травой и разноцветами. И каких только красок спектора тут не увидешь. Про зеленый и говорить лишне, но красная земляника, голубой  дельфиниум и такие же васильки, желто оранжевые донник и зверобой, сине-фиолетовые ирисы и иван-чай. Да ещё цветы сон-травы, которые увидишь, и  заснешь сладким сном.
Но, еще эти края славятся своими болотцами и большими болотами.
Вот, на одно из самых лучших болот мы вышли на обратном пути, чтобы смыть пот и искупаться после долгого пребывания на изнурительной жаре.
Конечно, первым делом мой благосклонный читатель удивится. Как это можно купаться в болоте? Мутная, серая вода, вонь от гнилой травы.
Если ты так думаешь, значит никогда не был на болоте, а видел его только в кино, в фильме «А зори здесь тихие!» Помните, тот сильный, потрясающий диалог Лизы Бричкиной со старшиной?
-- Что же ты, Бричкина, слегу то не взяла? 
-- Торопилася я!
Даже на заболоченном топком месте, когда скачешь с кочки на кочку, ступаешь на сплошной ковер, поросший серым мхом – сфагнумом. Он мало того, что не гнилой и чистый.  В войны и катаклизмы, когда не хватало или вовсе отсутствовали  медикаменты, его использовали как антисептик.
Но, встречаются посредине болот небольшие озерца, вроде того, на которое меня вывел Сеня. Хотя мы и не торопились, как Бричкина, но жерди или слеги тоже не взяли.
-- Не бойся,  тут толстый слой травы и мха, не провалишься!
Правда, ступая следом за ним, я почувствовал, что почва под нами слегка колеблется, но поверил на слово своему проводнику. Так прошли метров пятьдесят, и вышли на берег озера. Быстренько раздевшись мы аккуратно спустились с природного ковра в воду и поплыли на средину. Вода слегка коричневатой от торфа, еще одного природного антисептика. После долгого хождения в одежде по жаре было приятно ощущать прохладу воды. Вдоволь наплескавшись, поплыли назад, влезли на теплый лесной ковер, и немного полежав, и расслабившись на теплом мху, ещё раз окунулись в эту божественную купель. На этот раз я даже поднырнул под ковер и осмотрел его снизу. Да, толщина его была не меньше полуметра. 
Да, слой мха и травы толстый, но терять бдительность тоже не стоит.  Смотреть, конечно, надо по сторонам и пробовать почву, прежде чем тогу поставить и перенести на неё всю тяжесть. 

Умирающая деревня

Выйдя на проселочную дорогу, бодро зашагали в сторону жилья. Лес расступился, обнажая зеленый холм с покосившимися хатами. От бывших коровников остались только железобетонные скелеты. Крыши разобрали окрестные жители, а всё что горит, растащили на дрова местные бомжи. Сеня рассказывал, что они заселялись в брошенные дома, топили печи вначале заготовленными дровами, потом начинали разбирать хозяйственные постройки. Ну а поскольку зимы здесь, на северо-западе, длинные, то доходила очередь и до самого дома. Одна такая компания, когда закончились дрова, чтобы далеко не ходить, начала пилить сени. Хватило, правда,  ума не распилить весь сруб. 
Но, как-то постепенно, перевелись бомжи, вымерли потихоньку. Всё точь в точь по теории Дарвина – не выдержали естественного отбора. Как в дикой, а не в социальном обществе - выживает сильнейший.
Нынче в этой деревне зимой живет только две семьи.  Старушка – пенсионерка, Мария Михайловна, у которой Сеня «разживается» молчком со сметанкой, да, через дорогу,  семейная пара инвалидов, с которыми он постоянно лается. Что делят, непонятно? Видно как-то косо посмотрели на собаку, когда та у них на помойке пропитания искала. Эти получают хоть какую-то пенсию, да поддерживают их дети. На лето наезжают как на дачу ещё пара-тройка семей, потомки коренных новгородцев, переселившиеся в ближайшие мегаполисы – Москву и Петербург. Вот и вся бывшая деревня Ушаково, в которой при советах было отделение совхоза а жизнь «кипела и бурлила».