Обалдуевщина

                Александр ПОЛОВЕЦ

     ОБАЛДУЕВЩИНА

(Злодейство четвертое совершенно неправдоподное, но и всё же...)

– Дед, почему ты всегда рассказываешь о таком, чего никогда не может быть? Расскажи что-нибудь, что было на самом деле! – потребовал внук, закутавшись по самые уши в одеяло.
– Ну, хорошо – сегодня я расскажу тебе самую правдивую историю на свете! Слушай, вот она.
 ***
Знаешь ли ты, что живет в нашем городе человек с фамилией Обалдуев? Человек как человек, ничего особенного, только досадует, что от рождения досталась ему такая дурацкая фамилия. А совсем недавно ему сказали, что фамилию, когда захочешь, можно поменять на какую-нибудь другую и стоит это совсем недорого.
– А что – это идея!.. Ну, допустим, поменяю, – задумался Обалдуев, – а на какую? – и принялся составлять список, из которого мог бы выбрать для себя что-нибудь подходящее. Обалдуев листал телефонные книги, читал надписи на старых почтовых ящиках, где они еще сохранились, заходил в книжные магазины – запоминал имена авторов на обложках книг, потому что дома своих у него почти не было, да и зачем бы? А вот ведь, потребовались...
Со временем образовалась не очень большая, всего на трех страницах, коллекция, но и из неё следовало, что его фамилия вовсе не самая неудачная. Грибоедов, например, – чем лучше, чем Обалдуев? Или еще: он обнаружил, что по соседству с ним жил человек с фамилией Кукиш – вот это, действительно, наверное, было обидно! – и, конечно, записал ее тоже. А когда кто-то из мальчишек перерисовал на почтовом ящике соседа всего одну букву, лучше не стало, а только еще хуже – Какиш... Убрать же с ящика фамилию совсем сосед, наверное, не решился: было нельзя – пропадут же письма!

В этом месте внук рассмеялся и посмотрел на меня с сомнением – не вру ли?
 А я продолжал...
В общем, оказалось, выбирать было особенно не из чего. Хотя, поначалу, и может показаться обидно, а так – ничего, особенно, если привыкнуть. Он-то привык: Обалдуев – и Обалдуев. Кто ему что скажет? Досадно – да, немного, а только вспоминал он неполное совершенство своей фамилии лишь когда его окликали, что, честно говоря, бывало совсем не часто – мало кому он был нужен, и фамилия его тут была совершенно не при чём. Так-то...
В общем, дело застопорилось, ничего не придумывалось. Вот и остался Обалдуев – Обалдуевым. Так и проживал он свою жизнь.
– Ну вот, опять ты всё придумал! – обиделся, было, внук.
– Нет, правда, правда! – убеждал его я.
– Ладно, может быть, в этот раз тебе еще поверю, – согласился внук. – А дальше было что, где сама история-то?
– Засыпай-ка, дружище, дальше – будет завтра, – пообещал я.

 
 ***
Назавтра хотел я для внука вспомнить совсем другую историю, потому что с Обалдуевым дальше случилось такое, во что внук вообще ни за что не поверил, – думал я. Но назавтра внук потребовал продолжить именно это – про Обалдуева, вот и пришлось вернуться к нему.
 А было вот что.
 Однажды Обалдуеву приснилось, что он спит и видит странный сон – настолько удивительный, что он и рассказывать его никому не стал бы, если бы и запомнил: такого и во сне не должно случаться, а вот ведь случилось.
Ну ладно, по порядку... Видит всё Обалдуев как бы со стороны, наблюдает он себя в разговоре с чёртом – и выглядит это очень убедительно.
Чёрт совсем не был похож на чёрта, каким Обалдуев мог бы себе его представить, помня картинки из книжек со сказками. Сидел же перед ним некто в глубоком кресле с высокой спинкой, на фоне которой он казался совсем маленьким.
И щурился:
– Ну, и как поживаем, любезный? – буравили его глазки.
Обалдуеву стало неуютно: он не привык, чтобы к нему так обращались, да и к другим при нём – тоже не слышал, да и где бы? Дела...
– А ты – кто? – робея, спросил Обалдуев.
 – Да чёрт я, обыкновенный чёрт.
– Чертей нет и не может быть – никогда! – убежденно сказал Обалдуев.
– Э, да вы, батенька, нигилист... Как это не может быть чертей – вот я же чёрт, самый настоящий. – Чёрт вздохнул, укоризнено покачал головой, и, сцепив пальцы, сложил руки на округлом животике, упрятанном в жилетку с глубоким разрезом и светлыми перламутровыми пуговицами. – Никогда?.. – переспросил чёрт. – Так-так... Ну, ладно. Вот я же – черт! – повторил он. – Хотите, сударь, потрогайте меня, – взяв за руку Обалдуева, он потянул ее к себе, – трогайте, трогайте!
Обалдуев быстро выдернул руку, забоявшись, да и кто бы не забоялся?..
А этот, в кресле, до-о-олго смотрел на него, покачивая головой, и, будто читая мысли Обалдуева, поморщившись, замахал на него руками:
 – Рога? Борода? Хвост? Будет вам, голубчик! Не было отродясь у нас никаких рогов, выдумки это! Бородки да, могут быть, иногда... И, вообще, черти существа добрые: вот я, например, очень добрый чёрт. Чего нас боятся-то?..
 – Да кто в такое поверит? – сообразил сказать Обалдуев. – Никто. Никто не может доказать, что черти бывают.
– А я вот могу, – возразил сидящий в кресле. – Доказать? Пожалуйста! Чего бы вам лично, сударь, больше всего хотелось? Вот вам, например, стоит захотеть чего-нибудь для себя невозможного – сделаю! Ну, – настаивал он, – какое у вас, сударь, самое неисполнимое желание?
На Обалдуева всё больше действовал уважительный тон собеседника, он даже засмущался оттого, что обращался к нему, привычно для всех случаев обалдуевской жизни, – на «ты». И Обалдуев задумался. Знал он, есть у него всё, что требуется человеку: жильё нормальное, есть куда пригласить друзей-подруг и принять их есть чем – заработка хватает... а чего еще надо человеку?
 – Так не отстанет ведь, – догадался Обалдуев, – может, стоит всё же просто так, для проверки этого чудака, заказать что-нибудь такое, действительно невыполнимое?
Он задумался – и вспомнил, что ему, бывало, о-очень хотелось стать незаметным, чтобы никто его не видел: например, когда пацаном пытался он проникнуть зайцем в кино… или с лотка мороженщицы стибрить пачку пломбира… А еще, бывало, – заглянуть бы незаметно на женскую половину общежития... Или потом, когда раздумывал, брать ли билет в автубусе, и не брал, а тут – контроллер входит.
Не то теперь. Напротив: бывает, вдруг Обалдуев замечает за собой – так ему хочется, чтобы заметили, наконец, его все, чтобы люди знали, чтобы видели – живет ведь между ними, есть такой, вот он, Обалдуев, смотрите!
 – Хотя, – вдруг подумалось ему, – а что, если взять и пройти невидимо по городу, посмотреть – что да как, и чтобы о присутствии моем никто не догадывался.
 Обалдуев не успел ничего сказать, да и постеснялся бы, наверное, если бы вдруг решился.
– Почему же, – можно, конечно! – прочитав мысли Обалдуева, заулыбался некто в кресле. – А только вы, сударь, сейчас же, вот сию минуту, должны поверить, что я могу сделать вас невидимым. Ну как, верите, милейший?
 – Да, как сказать... почти, – снова засомневался Обалдуев.
 – Как это «почти» – да или нет? Говорите сейчас! – твердо сказал черт.
 – Не знаю… – продолжал сомневаться Обалдуев. – Ну, как вам сказать, –  переходя вдруг, неожиданно для себя самого, на «вы», что было ему совсем непривычно и несвойственно, – верю, в общем... наполовину. То есть, с одной стороны, – верю... а с другой, – не совсем...
Чёрт продолжал внимательно разглядывать Обалдуева.
 – Ладно, уважаемый, – совсем уже перенимая тон собеседника, заторопился вдруг Обалдуев.
 – Ну, ступайте, милый, ступайте, Обалдуев... Только послушайте моего совета: надо всё же совсем поверить, полностью: а то ведь потом придется вернуться сюда, надолго. Прощайте пока, любезный, и передайте там мой поклон, – черт долго и пристально смотрел вслед Обалдуеву, пока тот уходил из сна.

Потом Обалдуеву стало сниться, что он проснулся и что он уже «там» – где нет чёрта, и где вообще всё другое. А проснувшись, смутно помня последние минуты дурацкого, как он понимал, сна, Обалдуев стал смотреться в зеркало – не пора ли бриться, что делал он не каждый день. Надо же присниться такой чепухе!
– Соврал, конечно, этот, в кресле, – всё подробнее вспоминал Обалдуев сон, – и вообще, какой еще чёрт: вот он я – в зеркале.
Намылив на ощупь щеку, он повернул ее к зеркалу, поднес бритву – и ничего не увидел: не видна щека, нет ее!
Поверить в такое было совершенно невозможно, но всё же пришлось. Обалдуев обнаружил, что, если смотреть в зеркало прямо перед собой, – вот же он, Обалдуев: заспанные глаза, нос с прожилками... А повернуться боком к зеркалу – пусто, видно насквозь все, что позади Обалдуева! Теперь он вертелся перед зеркалом, тер глаза мокрым полотенцем, смотрел на себя то с одного бока, то с другого – пусто!
 Понял он, произошло с ним такое – не стало у него профиля. Представляете, смотришь прямо – есть Обалдуев, лицо, всё остальное полностью сохраняется, смотришь сбоку – нет Обалдуева! То есть, стал он невидимым – не совсем, но наполовину. Еще не веря себе, Обалдуев, как был в трусах и майке, набросил на уши, на то место, где им, сейчас невидимым, надлежало быть, застиранное вафельное полотенце, вышел из дому – курить хотелось смертельно, кончился «Беломор», киоск же – вот он, совсем рядом, через дорогу.
Ступил Обалдуев на мостовую – едва успел увернуться от пронесшегося грузовичка. Шагнул назад – велосипедная педаль царапнула ногу. Еще попятился – пребольно ударило что-то в бок. Обернулся – стоит интеллигентный гражданин, в руках у него зонт, извиняется – ой, не заметил вас, простите!
Выждав, пока дорога опустеет, сунулся всё же Обалдуев в небольшую очередь у киоска, где немедленно оказался зажатым двумя мужиками, те недоуменно уставились друг на друга: расстояние между ними сохраняется, а встать ближе друг к другу – не могут. Обалдуев посмотрел поочередно на того, что слева, и на того, что справа, ничего хорошего для себя в выражении их лиц не увидел – заметили его, оба готовы были тряхнуть его за грудки, со всеми вытекающими последствиями.
 – Домой, быстро домой! – сказал себе Обалдуев. Но и на обратном пути встречные норовили пройти насквозь невидимую сторону Обалдуева, что теперь даже забавляло его, потому что начальный испуг почти прошел. Только эти толчки и доставляли ему теперь неудобство, а так – ничего.
– Жить можно, – решил он. Прохожие же, все как один, сталкиваясь с Обалдуевым, вздрагивали, бормоча недоуменно: «У, черт!»
Теперь Обалдуев возвращался мысленно в недавний сон во всех его подробностях.
– Это ему, чёрту, должно быть, надо, чтобы помнили о нем, вот и не забывают, – размышлял Обалдуев, – а я-то причем?
 Оказавшись дома, Обалдуев, прежде всего позвонил на работу – разумеется, в отдел кадров, и осторожно рассказал, без особых подробностей: не может он пока выйти из дома, объясню, мол, потом. Только в тот же час узнали Где-надо про всё и очень вежливо, по телефону, пригласили Обалдуева Куда-надо, предупредив, что высылают за ним машину, неотложку, – чтобы не смутить специальным транспортом его соседей, те и так беспокоятся.
Сотрудники оттуда, Откуда-надо, – приехали быстро, осмотрели Обалдуева, убедились в произошедшей с ним перемене, отошли в прихожую, чтобы между собой решить, как с ним быть: в дурдом Обалдуева, или – везти его к себе. И так же быстро, как приехали, привезли его Куда-надо: тем более, что сигнал туда сразу же поступил из отдела кадров и от случившихся, при появлении на улице Обалдуева, сознательных граждан – прямо из уличного автомата рядом с домом Обалдуева, что и помогло быстро установить адрес странного происшествия.
Открыли перед Обалдуевым дверь, за которой оказалась еще одна дверь, перед ней – часовой с ружьем. Ввели Обалдуева в комнату, а там Тот-кто-надо, не предлагая Обалдуеву сесть, строго обратился к нему:
– Чего это вы надумали, Обалдуев, прекратите фокусы, оставьте их для цирка, народ смущается, – начал он, поглядывая на телефон.
Стоявшие по обе стороны стола фигуры в фуражках с блестящими кокардами, заглянули за спину Обалдуева, обойдя его с боков, и согласно закивали головами: «Прекратить немедленно!» – читалось в их строгих взглядах.
– Да ведь как я прекращу, если не от меня это зависит! – объяснял им Обалдуев. – Вы бы чёрта этого пригласили сюда…
– Чёрта – это пока невозможно, чертями занимаются в другом месте, – с видимым удовольствием сказал Обалдуеву Тот-кто-надо, при этом осторожно огляделся по сторонам просторного кабинета и добавил уже шепотом, – накажем мы вас. Ясно?
Было яснее ясного, положение Обалдуева становилось безвыходным и пугающим, теперь его мысль лихорадочно заработала:
– А как? А что если отсутствует у меня видимость сбоку и сделать с этим пока ничего нельзя, использовать меня как шпиона! – открылась вдруг Обалдуеву, понявшему, где он находится, новая перспектива. – Ну, не в Америке, конечно, – объяснял он Кому-надо, – а хотя бы здесь, у нас в городе: пройти я могу там, куда ни в жизнь не просочится самый опытный ваш человек, а я – боком-боком – окажусь везде. Вот подсел я, например, в трамвае, с краю на скамью и слушаю, о чем говорят, – так меня не видно будет, верно ведь?
– Ну, верно… Дурень! – спохватился Тот-кто-надо, он начинал терять терпение и чуть ли не в крик объяснил Обалдуеву: – А если кто со спины посмотрит? Ну, ладно, – добавил он, переглянувшись со стоявшими рядом, – мы подумаем, а вы, гражданин, пока не высовывайтесь. Это – предупреждение, ясно? Дома побудьте и подумайте...
Обалдуев, пятясь, снова оказался за дверями, рядом с часовым, там он уже не мог видеть, как хозяин кабинета расcтегнул мундир, и как блеснули на открывшейся жилетке с глубоким вырезом перламутровые пуговички.
 Так ведь и хорошо, что не видел…
 Обалдуев вздрогнул во сне, сейчас ему по-настоящему стало страшно, правда, ненадолго, но и просыпаться пока не хотелось. И Обалдуев, зевнув, повернулся на другой бок, любопытствуя – что будет дальше: доверяют ли ему Там-где-надо?..
 
***
– А правда, дальше-то, что дальше было? – спросил внук на другой день, не дождавшись завершения истории.
– Да ничего, дружище. Спит пока Обалдуев, сон этот ему до сих пор снится, только добудиться его очень легко, если говорить громко. Впрочем, из наших знакомых никто пока не пытается – кому он здесь наяву нужен? И без него хватает таких.
Вот уж, если сам проснется Обалдуев – беда…

Прости меня, внук, и вы, друзья, простите великодушно за пересказ этой истории, если она окажется не по душе, мне она тоже не очень нравится… Хотя, бывает, и не такое рассказывают.