Проза жизни в стихах 2

Процесс идет, на то он и процесс, а где прогресс?
Мы отвечать устали, его мы вам не обещали.
Взгляните, вдалеке сияют огоньки, мы к ним идем,
Мы обещали, что пойдем, а вот дойти не обещали...


От настроения зависит, какого цвета небеса,
Хорошая у вас прическа, торчат ли дыбом волоса,
Успех зависит и удача, дадут ли вам на кассе сдачу,
Полюбят или же побьют, медаль за подвиги дадут...
Надеюсь, я вас убедил, надеюсь, вам не лень,
Сформировать отличный, так полезный настроень!

Герр  Асим был под Лейпцигом пленен,
Он онемел в той битве с перепуга,
А дальше, на восток препровожден,
Он, бюргер, потерял свой милый дом,
Любимую жену и близкую подругу.
В плену, где звался он на русский лад,
Герасим, на поселение отпущен был,
Заметил вертухай, Герасим не опасен,
Работу сельскую зело он полюбил.
У барыни жил в целом хорошо, молчал
Вот лишь хозяйкиных намеков он не понимал,
ночных свиданий с нею не искал, страдал,
Ему, романтику, любви немного не хватало
Затем он малую Му-му, собачку повстречал,
Тоску по родине, депрессию и сплин она ему,
Как первоклассный психотерапевт снимала,
Сказала барыня, тут мне, в моем дому,
Лишь скотоложства только не хватало.
Кричала злая баба: Нравственности быть!
Велела Асиму собачку утопить.
Герасим бюргер, он не мог не подчиниться,
Такой трагический сюжет....
Он оставаться не хотел, почистил каску,
Взял шинель, постель заправил аккуратно,
Начистил сапоги и двинул в сторону Берлина.
Неблагодарная такая вот скотина.

Да, все умрут, кто был категорически не прав,
Умрут и те, кто абсолютно были правы,
Все игры сыграны, завершены потехи и забавы.
Давайте греться у камина, будем ждать...
О, боже, это не камин, я вижу, это крематорий!
Не надо слез, не надо мук, простой даю совет
Вглядитесь, там, в конце тоннеля, свет!
Зияет свет в конце тоннеля на тот свет...


Как пресна жизнь, когда отсутствуют враги,
Пусть не враги, я мягко назову их оппоненты,
Пусть что хотят, то и напишут в ленту
Без них ведь жизнь - котлета из трески,
Куда лихие повара, в похмелье будучи с утра,
Забыли сыпануть приправы: соль и перец,
От этих мелочей, безделиц, зависит жизни вкус.
Враги мои, живите долго, пусть будет прочен
Наш союз, в нем обретает жизнь и цвет, и яркий вкус!

В глубоком космосе в ракете
В анабиозе летели дети,
На космодроме матери рыдали,
Держались папы, нервы на пределе,
Но здесь детей оставить не хотели,
Отцы ведь знали, на другой планете
Отсутствует ЕГЭ, там каннибалы,
Поверить трудно, не подсчитывают баллы.
Учителя улыбчивые там, и, как-то,
Без особого старания, живут без стресса,
Без, профессионального выгорания,
Не экстрасенсы, но ребенка понимают,
Бумаг не пишут лишних, детям помогают...

В мой мир, спокойно-однотонный,
Ворвался, вторгся Бес пардонный.
К компьютеру полез, от сети отключил,
Его я наказал, и Бес забанен был.


Что-то в мироздании замкнуло,
Быть может там взорвался газ,
Короче, гарью потянуло и свет погас.
Поспешно сиганул в окно Пегас,
В зубах зажав листок формата А4,
Я в темноте пошаркал по квартире,
Нащупал в холодильнике бутылку,
Налил, нашарил рыжик в банке, наколол,
И только все налаживаться стало,
В окно стучат, там лестница, пожарник,
Эй, ты, в трусах, иду тебя спасать!
Залез в окно, мы хлопнули по рюмке,
Остаток водки сунул я ему в карман,
Он говорил - начальник не одобрит...
Не дрейфь, я отвечал, мы объясним ему,
Что это талисман!

Семипалатинск, думал терема,
Оказалось - пыльный полустанок
Две тетки продавали огурцы,
И старый дворник подметал
Вселенский беспорядок.


Мир на слонах, они на черепахе
Вы слышите, стучится хобот снизу
Опять небось потопят Атлантиду,
Ну а Россия выживет авось,
Мне неспроста прислали по ленд-лизу
И кроличью нору, и девочку Алису,
Пойду-ка оформлять франшизу
Открою спецкафе на Пролетарке,
Куда голодные бомжи на джипах
Прикатят за гороховым гарниром.
Землетрясение потопит Атлантиду.
Давай присядем и прольем слезу
По затонувшей родине Шекспира.


Атлантов караул устал,
Ушли в отгул кариатиды,
Наш шаткий мир
Рождает массу Грет,
С ней солидарен
Даже Герман Греф,
Клянется истово банкир
Зелененьким Сбербанком,
Что слишком много
Рыбок в жалкой банке,
А пряников мало...
Уже не хватает на всех.

Душа болит, ведь я из Запорожья,
Водила бабушка меня гулять
В Дубовой роще, есть парк такой
На берегу Днепра. Акации цвели,
С утра палило солнце, ни облачка,
И дикая жара.
С друзьями мы гулять не уставали,
День бесконечен был, мы в бухте
Искупаться успевали,
Трамваем съездить до Запорожстали,
Мы там обломки автоматов добывали,
По Ленина (теперь Соборной) прогуляться,
Подраться, помириться, посмеяться,
Впервые там влюбился в пятом классе,
Записку даме сердца написал,
В записке слово ЯЛТА написал
Сия аббревиатура означала:
Я люблю тебя, Алла.
Не поняла она, такая дура,
Ее в ответ я резко разлюбил,
Дур, видимо, я с детства не любил.
Друзья и одноклассники мои!
Как там теперь живете вы?
Жизнь и судьба нас разбросали,
И это повод для моей печали.

Я с детства не любил овал,
Прямоугольники, шары, цилиндры,
Прочие фигуры, ненавидел,
Я математику в обувке белой видел,
Я с детства в гугле зависал...


Не Ной?  Тогда, пожалуйста, ковчег не строй!

Высокие заборы сторожат
Элитное жулье - чиновных казнокрадов.
Сестра моя - ракета средней дальности...

Отгрохал батюшка не слабый особняк,
Там матушка и два сынка - погодка.
Ответь мне, отче, нынче опиум почем?


Аспирантку самурай расчленить сумел,
А харакири сделать не смог.
Печальная судьба...


Плохо чистят пермские улицы,
Спотыкаюсь, скользят мои гэта,
Падаю вниз лицом в сугроб...


Вечер, страница не отвечает,
Ветвь сакуры заглядывает в окно,
Слишком тонка, чтобы повеситься.

Остановиться некогда - такие времена:
Проснулся утром - на дворе апрель,
Пришел с обеда - осень наступила,
А к вечеру снежком припорошила
Зима всю эту чушь и канитель.
Несусь со скоростью курортного романа,
То сверху кратковременная манна,
То проливной холодный дождь,
Я не могу остановиться,
Мне некого спросить, и некому помочь...


Двадцатый високосный год
Тяжелой поступью идет.
Разнообразно мы грешили,
Иных уж нет, а мы дожили.
Двадцатый если пережить,
То можно и еще грешить,
Немного небо покоптить.
Врагов приятно огорчить,
Так года нового дождаться,
Под снегопадом прогуляться,
Где в белом венчике из роз,
Дыша духами и туманами,
Перед толпой, изрядно пьяною,
Шагает медленно Христос.

Пальцем рисует малыш на стекле запотевшем под парусом лодку.
Лодка на фоне заката над городом cнежным плывет.
Мама спросила: Ты сырники будешь?
Не отвлекай, я стою за штурвалом. Ты не заметила? Море сегодня штормит.

Передовая, передовая,
По нам стреляют,
Молчим в ответ.
Давайте ближе,
С нас штыковая,
Все потому что
Патронов нет.
Передовая, передовая,
Статья такая,
Писать не в праве
Пятнадцать лет,
Живи как хочешь,
Моя родная,
Я может выйду,
А может нет.
Передовая, передовая,
Статью в газете
Читал сосед,
Нова доктрина,
Цель - процветанье,
А дальше планы,
Большие планы
На все пятнадцать
Ближайших лет...

Ленивым был, нелюбопытным,
Невидимым, прозрачным,
Незаметным и не очевидным,
Ходил лишь медленно, природо-
сообразно, по тротуарам лишь,
Ведь это, несомненно, безопасно.
Ни с кем не воевал, всем кланялся,
Пред всеми извинялся,
За что отмечен был начальством,
И не раз...
Такой дурацкий мне приснился сон...
Приснится же такая дрянь в такую рань!

Завидую, наверное, тепло у вас на юге,
В сандалиях и шортах вы ходите гулять.
А у меня февраль, чернила кто-то слямзил,
И к вам на юг, к теплу, со стаей отлетело,
Так нужное сейчас, лохматое гусиное перо.
Но, наплевать, с пером мне тоже не писалось,
В сюжете что-то не срасталось,
Герой - фрилансер, программист,
Что должен был жениться на пейзанке,
Повесился. Она в слезах, соплях и сплине,
Другому отдалась, затем второму, третьему,
И далее от А до Я, по телефонной книге.
Ей все понравилось, в профессии осталась,
Такая чушь, а дальше, слава богу, не писалось.
День был обычный - хмур, промозгл и сер,
Потом подуло с севера, завьюжило, завыло,
Задуло, замело всю улицу, аптеку и фонарь,
Последний помигал, его замкнуло, он погас,
Погас фонарь, все стало эфемерно и застыло...
Проснулся. Вспомнил, ведь кончается зима!
Вернутся скоро гуси с юга! Чернильницу вернут,
Я допишу роман, рисуя на полях прекрасных дам,
Свой вдохновенный профиль в прядях трав.
Кто сохраняет оптимизм, тот, думаю, и прав!


Позабытой эпохи безымянный жилец,
Очарованный странник в лес зашел и исчез,
Буреломными чащами, неприметной тропой,
Люди шли настоящие, словно скот на убой,
Там чернеют под соснами на могилах кресты,
Облака, словно бельма, небеса как пусты...

Свинина шкварится в духовке,
Вареники кипят в кастрюле.
Готовы мыло, веник, шайка,
Скорее! В баню, господа!
Идет путина, прет лосось,
Рыбак ретив, он издалека
Другого видит рыбака,
Как море синее глубоко!
Как их работа не легка!
Косяк прошел, пришла суббота.
Хлебнут с устатку коньяка,
Трудна рыбацкая работа,
Но на дворе царит суббота,
Шагайте в баню, господа,
Там, в чреве жара, без
Страданий и истерик,
Все с паром отойдет...
Идите в баню, я сказал!
Ваш фэншуист и эзотерик.


Не печалься, что ты идиот,
Я знавал и покруче кретинов,
Ты дерзай, наступай, покоряй.
Ты самец, победитель, мужчина,
Планы строй, персонал обучай,
Пусть узнают о жизни хоть что-то,
В депутаты ступай, это классная
Очень работа. Там по разуму
Братья твои, будешь в тренде,
А это не мало...
Мы с тобой любим жизнь,
И хотим, чтобы лучше все стало.


Всегда проигрывает армия добра,
Обычно в жизни зло царит и побеждает,
Есть люди, этот вызов принимают,
И, обреченные, вступают в бой
На стороне добра.

Страх страданий, жуть рептилий,
Прыг креветок в кипяток,
Нам бы чуточку извилин,
Нам бы воздуха глоток!


КУМЫСНЯ
Он был В.И., понятно, Ленин,
Его любили все в кумысной,
Там пили молоко кобылье,
От слабых легких и для мыслей.
Зашел в кумысню князь Юсупов,
С ним был Распутин малохольный,
Их бил И.В., понятно, Сталин,
Но так, слегка, не очень больно.
Хрущев и Брежнев пили здесь кумыс,
Черненко забегал, и заходил Андропов,
Ребята были - просто ум и честь.
В кумысне я встречал покруче остолопов.
Пока В.И. с И.В. кумыс свой потребляли,
Явился Горби, бодро выпил литр,
Бутыль забрал с собой, чтоб Раю угостить,
Ушел, всех попросив,  за все простить.
Перед уходом, носом хлюпнув, он всплакнул,
Сказал, что Ельцин в Беловежской пуще,
Предатель, абстинент, кумыс не пьет,
Мерзавец, по частям Союз распродает...
И вот сижу я на осколках счастья,
Они остры, мне больно колют зад,
Я знаю, кто в развале виноват,
А что мне с этим делать, я не знаю.


ЕСЛИ
Если с самого начала все опять начать сначала,
Просто с самого начала, просто с чистого листа,
Я тогда б, что характерно, ничего не изменил,
Я бы сразу все ускорил, без сомнений, сантиментов,
По знакомой по дороге быстро бодро прошагал,
И, конечно, несомненно, к своему двадцатилетью,
Все, что в прошлой жизни было, в этой тоже бы успел,
А потом я проводил бы замечательные годы,
Пол менял туда-обратно. А еще менял работу,
Языков десятков пару иностранных изучил,
Покорял бы Гималаи, управлял подводной лодкой,
Был шпионом в Вашингтоне, баб любил,
Презервативы никогда не надевал,
Отошел бы тихо-мирно в окруженье милых деток,
Жен, любовниц и подружек, и друзей,
Идейно близких, что за годы бурной жизни,
Я успел поднакопить.
Впрочем, с самого начала? Все опять начать сначала?
Скучно с самого начала, скучно с чистого листа!
Помереть и так могу я в очень милом окруженье.
Нет, не буду я сначала, нафиг с чистого листа!


Трубы на поляне торчат из-под земли.
То ли море ушло, затонули корабли?
Их песком затянуло, землей занесло...
Возможно, там пещерная цивилизация,
Кислородом нашим на халяву питается?
Может сверхсекретный ракетный завод,
Или погреб простой, где картошка гниет?
Не знаю, кого не спрошу, все молчат,
Как-то тревожно и страшно мне, брат!


Мне что-нибудь профилактическое,
Желательно - гомеопатическое,
От порчи и сглаза,
Поломки  унитаза,
Дверного  скрипа,
Свиного  гриппа,
Рубля  падения,
Коронавируса проникновения.

Вдоль по улице дефилирую,
Здесь я легкие вентилирую.
Сторонятся меня прохожие,
Больно страшен я красной рожею.


Какие времена! Стал жалок
Начальник нефтяных качалок,
Почетный член, мечта весталок,
Народный достоян.


Не пойду я нынче в гости,
На диван я брошу кости,
В башнях из слоновой кости
Строгий карантин.


В дверь звонок.
- Откройте!
- Кто?
- Я - Полина Виардо,
Открывайте поскорее,
Я потею здесь в манто!
Открывайте, открывайте,
Вы Тургенев, или кто?
- Не Тургенев, слава богу,
Он в квартире 25,
Пребывает в карантине,
Не мешайте отдыхать.
Он в квартире 25,
Надо там его искать...

Ты знаешь, что такое боль?
А, впрочем, знать тебе откуда,
Была второго плана роль,
Ее сыграл весьма паскудно.
Не там выпучивал глаза,
Не та походка, текст забылся,
И эта хрень - коронавирус,
Соплями внутренность забилась,
Все бронхи с легкими вослед,
И нет обонянья, и нет осязанья,
Совсем осязания нет!

Игрок, он так в игру играючи играет,
Что звезды, падая, валяются в ногах,
И ластятся к нему, как мелкие собачки.
Завидует старик вулкан, плюется лавой,
Он вверх, как чепчики, подбрасывает камни.
Камней и звезд столпотворенье в небе,
Дневная голубень осталась во вчера,
Лишь кони ипподромные как выстрел,
Все сорок восемь ног мелькающих,
В секунду. И воздух, что пронзительно
Прозрачен... К исчезновенью близок,
Будто Заболотский...

Если ты засел в квартире,
Не - бе - да!
Не морочь свои опилки,
Да - да - да!
На руках твоих перчатки,
Кра - со - та!
Не снимаешь респиратор?
Ни - ко - гда!
Никому не открываешь?
Мо - ло - дец!
Там, за запертою дверью,
Твой пиз - дец!


Ушел в подполье, там стояли кадки,
В них прозябала кислая капуста.
Окорока свисали с потолка,
И косы чеснока и лука.
Тушенка в банках исходила жиром,
Краснели помидоры в собственном соку,
В рассоле зеленели огурцы,
На полках разноцветные варенья...
Как здесь, в подполье, сыто и тепло!
Врачи и вирусы топочут сверху,
Им не звонил, надеюсь, что не знают,
Чуть-чуть копнуть, и вот он я сижу...

КАРАНТИНКИ
Дорога трудная, дорога длинная,
Ведет из кухни, ведет в гостиную,
Оттуда двинусь я в кабинет,
И снова в кухню. Уже обед...
От зари до зари я в квартире,
Я внутри.

В окно гляжу, там солнышко,
Местами белеют снеги,
Не вскрылись еще реки,
Спят подо льдом раки,
Хочу из варяг в греки,
Тихо пройти, без драки,
Дойдя до реки, я суну,
Усталую руку в реку,
Ее не пожмут-вдруг вирус.
Правы раки,
Дождитесь греку.

Гляжу в окно, огромен двор,
Какой размах, какой простор,
Ведь раньше погулять здесь мог,
Но был я глуп, и не гулял ни разу.
Там нынче двое в камуфляже,
В масках, без автоматов, вроде,
И без касок, у ног резвятся,
Пуделек и такса...
А у меня собаки нет,
Вот был бы садомазахистом,
Ошейник хоть имел...

Движенья нет, сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал, и стал пред ним ходить.
Он первого достал, и был убит лопатой,
Всех учит карантин без дела не бродить.


Подмок в пороховницах порох, теперь там прах, болотным духом, мерзким тленом, весь мир пропах. Все ближе время "ч", не верю, но надеюсь - смерти нет. Мы первыми идем, ведь мы пехота. Наш Ванька взводный шпалер достает, сейчас взлетит сигнальная ракета, мы побежим вперед, наш крик задушит страх, и каждому, кто храбр, кто трусоват, достанется по небу с облаками, коль мы падем с открытыми глазами, спиной на землю... Если повезет...

Бесспорно, бесспорно смешон ваш резон,
Все ваши резоны - наследие зоны,
В колючке и вышках седой горизонт.


Как путь мой далек и долог!
Я рад бы вернуться назад,
Но я не проктолог,
Увы, не проктолог,
Узнать бы, где этот зад.


Износился дед Василий,
Уже на саночках возили.
Ни один больничный доктор
На лечение не брал.
Сами деда подлечили,
На полатях подсушили,
В третьем томе
"Темной башни"
Пусть закладкой полежит.


БЫЛОЕ
Эспрессо пьем вдвоем,
Умеют жить критяне!
Кафе на пляже,
Солнце на закат,
Ушла жара.
Вокруг гуляют
Местные коты,
Все длинноногие,
С античными носами.
Они,
(Естественный отбор),
С времен гомеровских
Отращивают лапы,
Чтобы войти поглубже
В море, в бездну вод,
Ведь выживает тот,
Кто рыбку поутру
Поймает и сожрет.


СТАРИННЫЙ РОМАНС
Так что же ты не лайкаешь меня?
Другому отдана, совсем забыла?
А раньше, как была мила!
Пиши, пиши, мой друг, меня просила...


ГОРОДСКОЙ РОМАНС
Ты даже пьяною стеснительной была,
Писала в личку, в ленту не писала,
Я удаленно обнимал тебя,
А ты мне руки распускать не запрещала...


Гляжу с балкона вниз, я жизнь свою осмысливаю,
Во всей ее не стриженной бессмысленности.

Знамя реет, мысли грустные не греют, холодрыга поутру,
Проза жизни доконала, я когда-нибудь помру,
Вот вчера я мусор вынес, поскользнулся и упал,
Ах, зачем я не летаю, почему я не художник, отчего я не Шагал?
Света нет в конце тоннеля, протяни мне руку вдруг,
Страшно жить на белом свете кандидату пед. наук.
Ухвачусь за руку друга, и уже не одинок,
Робинзоном жить хреново, я общественным животным
Поживу еще чуток!


Чтоб стало все вокруг слегка благопристойно,
Давайте вспомним об искусстве жить застойно.


Элитной выпивкой набит мой бар,
Что компенсирует невыход на бульвар,
А на плите шипит и булькает жратва,
Легка свободная от мыслей голова.

Живущий в Зазеркалье генерал,
Давно ушел в отставку, дедом стал,
В песочнице он с внуками играл,
Армады танков взад - вперед передвигал,
Полки пехотные он по барханам двигал,
А внуков больше привлекали бедуины,
Их конные отряды шли на танки, и саблями,
Сирийской славной ковки, рубили их,
А кони их кусались, дрались копытами,
Их ружья древние, мафусаиловых времен,
Из длинных дул выбрасывали пламя.
И гвалт стоял такой, что мама, не горюй.
Пытался дед поведать внукам,
Что танки во сто крат сильнее бедуинов,
Но кто поверит отставному деду,
Когда мальчишки мультики смотрели,
Где конники Буденного лихие
Рубили танки в кислую капусту...
Под вечер дети увозили внуков,
Живущего под Хайфой генерала,
Он выпивал сто грамм, перебирал награды,
Мобильник доставал, звонил в Россию
Другу. Последнему еще живому другу,
С которым он, когда-то брал Берлин...

Ты за ужином мне не спеши о погоде поведать,
Я же вижу и сам, что особенно грустен закат,
На планете я знаю получше места, с благодатной,
и яркой природой,
Но живу-то я здесь, где вокруг все родное от века,
Наши вышки, охрана, колючка и стылый барак.
Здесь ненужный базар, и базар вместо рынка...
Страдаю.
Но живу хорошо, дух отчизны вполне ощущаю,
В сон как в смерть, а поутру в мученьях подъем.
По утрам наблюдаю, по зоне полковника теща
Гуляет с овчаркой, новый день начинается,
Зона, пора, все встаем!
Чем бы мозг загрузить, обуздать идиотские мысли,
Эту странную дрожь прекратить, беспокойство унять?
Дорогая, ты хочешь за ужином мне о погоде,
О паршивой погоде в подробностях все рассказать?

Карантинный понедельник,
Понедельник мой подельник,
Мы пиратствуем вдвоем,
В карантинный понедельник
На работу не пойдем.
Пусть случится непогода,
Не спешим и подождем,
Мы, как будто в воскресенье,
Коньячок неспешно пьем...
Поздний вечер, он уходит,
Хлопнем с ним на посошок,
Я для вторника бутылку
В секретере приберег...


Мог украсть, но не украл,
Мог солгать, но не солгал,
Мог просить, но не просил,
Это было свыше сил.
Мог предать, но не предал,
Тряпки в сумку побросал,
До свиданья не сказал,
Просто двинул на вокзал.
Да, не в тот родился век,
Но, признаем все же,
Был он просто человек,
А не просто рожа.

Лиц, умеющих писать, штук, примерно, двадцать пять,
Тех, кто может их читать, по прикидке, тысяч пять.
Тысяч пять? Отнюдь не мало! Портит чтение глаза,
Содержание пугает, лезет в мозг под волоса...


Полетел читать Гольдони,
Сказал прохожий, подмигнул,
Болоньевую куртку сбросил,
И, растопырив два крыла,
Взлетел. За ним, я увидал,
Полиция гналась. Сбежал,
Ему пришлось взлететь,
Ведь он гулял без маски...
Такие вот ковидовые
Сказки...


Если на лесной тропинке,
Отдаленной от селенья,
Повстречаете вы волка,
С красной шапочкой
В обнимку,
Уступите им дорогу,
Дайте санитару леса
Съесть обед свой
Без эксцессов,
От забот передохнуть.


Я боюсь, мне уже не успеть,
Приближаюсь к последнему краю,
Длинных текстов уже не пишу,
Длинный текст неохотно читаю,
Книги толстые быстро листаю,
Я боюсь, что могу не успеть.

По Сибири шел шаман, шагал шаман, в бубен бил,
Пытался разбудить Сибирь, Шагал шамана не писал,
Иначе бы шаман летал, а так пешком шаман шагал,
Вот если бы шаман летал, ему никто бы не мешал,
Он до Москвы бы долетел, в кутузке он бы не сидел.

Тот, из бывших, жил в Париже,
Этот, нынешний, в ЛондОне,
Те, в Париже, мне поближе,
Чем вот эти вот гондоны.


Пошли эссе писать ума палаты,
Весна красна, ликует аллергия,
Сопля, вот бля, чума на обе хаты,
Фонарь, аптека, ну, и где мессия?


Гламур, Гомер, фуршет, бокал, гурами,
Где талия! Лишь пояс с дыркой новой,
Коран, мой бронепоезд под парами,
Система сук с синергетической основой.


Забито ухо пробкой ватной. Кричу себе:
Постой, дурак, зачем туда ты едешь?
Здесь горько, но и там совсем не сладко,
А, впрочем, поезжай, раз сам себе
Не веришь.


Весь список кораблей до середины
Списали на усушку и утруску.
Наследство мне оставил дядя Саша,
Он в Риме жил, последний из этрусков.
Мой дядя точно был совсем не русский,
Идейно чуждый и другой окраски,
Конфуция он ненавидел люто, араукарии-
Затраханные елки, досужих гегельянцев,
А также пиво светлое, что отдает мочой.
Он ездил на крутом кабриолете,
И поцахом своим грозил пейзанам,
Рабочих угнетал он и крестьянство,
За что сидел в тюрьме при Муссолини,
(Прослыл потом лихим антифашистом)
Перед посадкой сплавал на Канары,
Где закупил три тонны каракатиц,
Спасать голодных ниндзя в Ереване,
Которые, я был в шестой палате,
Туда прошли сквозь каменную стену,
Чтоб, подлечившись, сделать харакири.
Итожу: честных правил был мой дядя,
А потому оставил мне наследство.

Мы с тобою, мой друг
Ни при чем, ни при чем,
Я служил идеологом,
Ты служил палачом,
Я не бил, не пытал,
Словом честным разил,
Застрелился один,
Но не я же убил!
Осуждал, это да,
Но никак не судил,
Это, ведь, прокурор,
Он расстрела просил,
Вот и ты, ты не сам,
Получал ты приказ,
Ты спускался в подвал...
Время выбрало нас,
Мы служили народу,
Выполняли приказ,
Защищали свободу,
И трудящийся класс.
У тебя ордена,
У меня ордена,
Нам спокойная старость
За наш труд суждена.


Мальстрим его влачит, плывет на вялых парусах
Образованья вяленький цветочек. Что он?
Несет его поток неведомо куда, без ясной мысли,
К неизвестной цели...
Цветочек вяленький. Спит лоцман, нет руля,
А денег три рубля на все про все осталось...

Ты поверь мне, тетя Вера,
Ждать не надо Гулливера,
Ведь давно на белом свете
Великанов добрых нет.
В этом мире неизменна
Лишь улыбка Гуинплена,
Он, я думаю, преемник
У Чеширского кота.
Ты закалки старой, Вера,
Будь критичней, тетя Вера,
Кроме Путина, родная,
Никому теперь не верь,
Ты же помнишь, тетя Вера,
Ваську, левого эсера,
Что сбежал из эсээсэра
И в Гренландии живет?
Мы общаемся по скайпу,
По секрету он сказал мне,
Будь спокоен, скоро Путин
Вакцинирует народ,
Так что, тетя, живы будем,
Эпидемия пройдет!


Трали - тили, трали - вали,
Нас любили, вас не звали,
Мы, дебилы, вас побили,
Мы, дебилы, победили,
Мы, дебилы, нынче в силе,
Нас приветствует народ!

Из детства в дедство,
Где промежуток?
Нет промежутка!
Жизнь промелькнула
Дурною шуткой.

Спасать тебе,
Придется, Боже,
От вакцинации
Вакциной нашей
Нас, похоже!


Покаяний не ждите, грешил я по мелочи,
Синей птице на хвост наступая не часто,
Я пока что живу и хожу по поверхности,
Я пока не под ней, скука там и прохладно.


На боковую! На боковую!
Заткнитесь, суки! Ложитесь, рыжие!
Ведь мы не громко, мы тихо шепчемся.
Одни шептались! Они не выжили!


Он был из лучших палачей,
Но вот, случилось так,
Что при разделе калачей
Ему не дали калачей,
Обиделся, чудак!
Всех палачей я половчей,
Сказал начальству он,
А мне не дали калачей...
Ему сказали: Будь скромней,
И ткнули пальцем вверх,
Ты знай, кто делит калачи!
Быть должен молчалив палач,
Поэтому молчи. Случится скоро
Новый год. Тебе, возможно,
Повезет. Получишь калачи!

Как солдаты на постое, брали мы свое в застое.
Время было золотое, были бабы помоложе,
Да и мы, конечно, тоже. Трудно было без одежи,
Но с обувкой еще плоше, и, конечно, со жратвой,
Но спокойно и стабильно, проживали наши люди
От зарплаты до аванса тридцать лет тому назад.
Нынче времечко другое, нет спокойствия застоя,
Нефть и газ в цене упали, вирус, власти подустали,
Есть ответ на эти беды:
Четкий строй – парад Победы,
Также надо непременно конституцию менять.


ОБЪЯВЛЕНИЕ
Ищет ФСБ еврея из созвездья Бармалея,
Он похож на богомола, постоянно сало жрет.
Если кто-то знает, где он, пусть майору позвонит,
Ждет его вознагражденье: пуд варенья и печенье,
И значок «Спаси Россию» у полковника в столе.


Клялись, что не забудут никого,
Нуждающийся будет обеспечен,
Сказали – сделали,
Снесли в хоромах печь,
Живет дедок в избе беспечно.


Как же я еще душой юн!
Может я максималист, брат?
Если кто-то мне друг, то друг,
Ну а если он враг, то враг.
Остальные никак, не в счет,
Только этих беру в расчет.


Кругом бои - ристалища,
Служили два товарища,
Был грек один,
Другой - варяг,
Варяг поправил лапсердак,
Грек вышиванку снял,
Сказал варяг: пошли назад,
И сало резать стал,
Кошер, мон шер, садись, поешь,
Понадобятся силы,
Легко здоровье растрясти,
А нам назад еще идти,
На мягкий дамский зад.

Кто герменевтике не чужд,
Кто запах смысла ощущает,
Кто фолианты толстые читает,
Кто понимание глубокое свое
В речах премудрых выражает,
Имея время, с именем досуг,
Кто много и самозабвенно пьет,
Но разума при этом не теряет,
Тот знает, этот век пройдет,
Все перемелется, изменится,
Случится, отсохнет, прирастет,
Взойдет, заколосится, зацветет.
Россия вспрянет ото сна,
И на доске почета снова,
А может дети на заборах,
Напишут чьи - то имена!