Мак Маг. Вережский лес. Предисловие и гл. 1

    
                Юле Субботиной
               


Мак – мифопоэтический образ – знак сна и смерти, а цветущий – небывалой красоты, также символ неувядаемой молодости и женского очарования.
Символ Великой Матери, означающий Мать-Деву, ночь. Символизирует плодовитость, плодородие, забвение, праздность.
Во Фландрии – цветок памяти, т.к. со времен Первой мировой войны маки обильно цвели на опустошенных полях.
В Китае: уход от дел, отдых, красота, успех…»

" И хотел бы умереть, да сердце не отпускает"

                Х.Д.


             Предисловие

Я долго думал, прежде чем приступить к данным запискам, но все же решил, что это следует делать.
Причиной послужили несколько факторов и фактов социальной и прочей направленности современной жизни; сыграли и личные цели, коими я преследую удовлетворить некоторые свои писчие амбиции.
Эти записки, пожалуй, станут в форме некоторого цикла некоторых приключений мага красной линии.
 
(Мне и самому интересно рассмотреть со стороны логику своих поступков: по возможности увидеть то, где в грёзах ли, находясь цельным ли, местами и совершенно пустым – знать, где у совершенства, которого я достиг в данное время в личностном пороге развития, есть пустота. И пустота сама, в моем случае – не есть лучшее совершенство?)
 
Мне придётся опускать суть деталей анализа, методики моих действий, дабы не затруднять моего читателя, и – то же: опускать некоторые диалоги в среде ученых рассуждений, а нередко и псевдо-учёных, которые вам (да, и мне) ни к чему поднимать и понимать.
 
(Кому-то мои записки станут развлечением, кому-то – задачником, третьим – розгами. В любом случае, существование чего-то определённого, есть радость ощущения Духа, который пришёл присутствовать здесь и теперь).

 Из сотен моих поездок по странам и континентам на память пришла история о Вережском лесе.
Пожалуй, с него я начну.
Истинные имена героев, моих партнёров, имена озёр и места событий могут быть изменены. Однако, по некоторым мелочам и пусть скудной (намеренно), но достоверной информации, желающие могут вполне уверенно и точно определить предлагаемые места событий.

гл.1


В дорогу мы отправились на каком-то старом джипе, итало-американской компании марки, кажется «Jeep Cherokee», скорее  выпуска  80-х, чем 00-х, как презентовал свою машину водитель, с которым, впрочем, нам следовало скоро расстаться.
Джип был угловатым и тесным для нашей экспедиции из шести человек, - трое  мужчин и трое женщин.
Джип тряс неимоверно. И стоило мне начинать думать о его несоответствии статусу нашей, не дешёвой по сути в финансовом плане, компании,  что заказчикам данного собрания стоило бы побеспокоиться о машине покомфортней,  как этот "Cherokee" то и дело начинало шатать ещё больше, приподнимать на кочках, залетая колёсами в ямы, хотя мы, кажется, ехали по достаточно ровной грунтовой дороге.
 В любопытстве я несколько раз оборачивался назад и высматривал, где наш водитель, ( ч... бы его побрал!) выискивал изъяны на дороге. Однако после нескольких прикусов собственного языка я полностью прекратил данное занятие.
«Jeep Wrangler Unlimited» - значилось на передней панели справа от водителя.
- Вы как-будто чем-то недовольны? – Спросил меня наш Аркадий-шофёр, широко улыбаясь рябым красным лицом, едва находя моё - в трясущемся зеркале заднего вида.
Моё самочувствие было пагубным, к тому же ещё  хорошенько утрясло. Я решил не вступать в переговоры.

(Аркадий – один из тех, кто соткан из пут истины. Кто не нуждается в запредельности, у кого мало вопросов. Мысль таких людей не желает идти куда-то глубже,  но и не желает беспутно плавать. Они чувствуют, чем их наградила природа, и далее этого не собираются идти. Ум их не особенно пытлив и потому она, природа, свободно дышит здесь. Улыбка таких людей ромашковая. И тебе, и ему – или хорошо, или ничего).

- Вы и точно, - спросила меня Юлия, девушка, сидящая напротив меня, с острым и прекрасным выразительным носиком, красивыми карими глазами, в которой привлекательным особенно было то, что в изумительном сочетании нежности, мягкости черт ее, лицо подчёркивали строгие в линейку строго сложенные губы.
После всякого слова они непрекословно стремились сложиться в одно и то же положение совершенной замкнутости, словно напоминали неусыпное хозяйке: «не упусти ничего лишнего из себя!» И вот теперь также - они, после произнесённого своей хозяйкой, сомкнулись жёстко, и, казалось, надолго. И она глядела на меня пытливо, изучающее. В этом было, тем не менее, что-то очень милое.
В трясущейся кабине "Cherokee", мы пересекались подскакивающими глазами со всем экипажем.
Я же старался лучше рассмотреть мою новую знакомую, но это вряд ли удавалось в полной, полноценной мере.
Водитель же что-то ещё шутил в мою сторону, что я пропускал мимо ушей, а потом  и вовсе смолк.
- Он прибил язык, - так передал я моей соседке, объясняя резкую смену настроения общения нашего Аркадия.
- Вы помните моё имя? – Спросила она непременно, и не ожидая ответ, повторила и  подтвердила, - я - Юлия.
- Конечно, помню, - между скачками рессор я спешил ответить.
- А вы маг?
- Я? Я просто Мак Макс, - Макс Максвеллов.
- Вот как! – Она опустила голову. В это время я не мог наблюдать ее эмоций, мог лишь догадываться.
- А нам сказали вы точно маг какой-то, э-э, странной линии, - вмешалась Глафира, сидящая рядом с Юлией, тоже напротив меня.
 Здесь эту девушку именовали кратко - Фира.
- Нет, вы точно маг! – Повторила она, заглядывая в мои глаза без смеха и иронией в них одновременно тонко так, как только  это может делать незамужняя женщина.
Глафира - молодая, жгучая брюнетка. Причёска ее была сложена неизвестным мне способом, если вообще она была сложена. Создавалось впечатление, что Глашина голова никогда не знала расчёски.
«Творческая, неординарная личность, - определил я для себя, когда впервые увидел ее ещё на сборах, - эдакий Эйнштейн в юбке».
И, действительно, именно она - Глафира, Фира, Глаша - одна из трёх девушек в нашей в компании была и теперь в какой-то smart casual-юбке и лёгкой рубашке из денима ярким рассыпчатым рисунком оранжевых цветах.
Разве так одеваются в столь серьёзные, труднодоступные  места хвойного леса, скалистых почв, где нам придётся скоро разбить лагерь, поддерживать ночной огонь, в среде полно полным диких животных, цепчатых ветвей деревьев, трещащей всякой косточкой под каждым дыханием ветра и под ногами.
Мне не раз приходилось бывать в таких местах на длительные сроки. Но Глаша - кто она?

(Глафира – Тонкий мир наизнанку. Я жарко желал бы посмотреть Ему в самые глаза. И в ней я нашёл Его. Знаете ли, носителей такого Мира, - не пытающихся синхронизироваться с миром примитивно-земным, но жить «как попало», вразмашку. Хотелось бы рассмотреть ближе, понять логику этого дыхания, если оно вообще есть. Глаша).

Каждый из нас, шести снаряжённых, с собой вез огромный рюкзак, и очевидно - кроме зубной щётки, не преминул взять с собой  спецодежду, необходимые для экстремальных условий вещи, принадлежности.
Творческая личность Глафиры (с позволения я ещё задержусь на ней) тем временем, меня продолжала удивлять. Она подмигнула мне, улыбнулась кривой улыбкой, обнажая полные великолепные крупные зубы, и тут же отвернулась, оставляя меня на внимание Юлии.
Юлия ждала от меня ответа. И все продолжала также изучать меня.
На тонкой коже ее осветлённого лба образовались две тесных  чётких вертикальных морщинки, стрелкой будто указывающие все так же куда-то вниз, - по тонкому носу, по губной уздечке, и к - скрепившимся губам.
Водитель крякнул, ругнулся сам себе, вздохнул глубоко виновато, ещё раз ругнулся, остановил джип и от всей души плюнул в окно.
Рядом со мной - плечо о плечо - сидел Фёдор – этакая, с первого взгляда, тёмная фигура, неуютно чувствующая себя вообще в компании. И даже в собственной рубашке с коротким воротничком, казалось ему тесно.

(Фёдор – противоначалие смелости и смирения. Где-то в среде этой всегда: островок-отсрочка. И смелость, и смирение в Фёдоре не были отточены даже в йоту, они просто присутствовали в своём самом  начале его рождения, и развивались именно так – неспешно, грузно, шатко временами, но уверенно и напористо.
С виду это был человек худощавый, бледный, но в нем ощущался платиновый стержень и строгий аналитизм мышления.
Более всего в Фёдоре, наверное, было какой-то внутренней дисциплины, так же врождённой или внутреннего страха, сдерживающего блеск и нищету каверзы взлета какой бы то ни было воли данной натуры. Женщины  это называют фригидностью).

Казалось Фёдору ему хотелось натянуть короткий ворот своей рубашки ещё выше, чтобы спрятать там свою шею, подбородок, да и голову полностью,  утопиться вовсе хоть где, лишь бы его затрагивали в самом крайнем и необходимом случае.
В то время, когда водитель затормозил, Фёдор качнул головой вместе со всеми, но в отличии от всех нас, как мы бодро отреагировали, начиная привыкать коллективной
несуразности нашего путешествия, и каждый поочерёдно что-либо выразил жестами, словами, эмоциями - Фёдор молчал, и только ещё более насупил, свёл брови.
В отдалении от нас с Юлией находилась ещё одна парочка, она привлекала меня во вторую очередь: большой весельчак Оливер, метис. «Большой» здесь в буквальном смысле. Спартанскую фигуру я его ещё не успел полностью оценить. Весёлый, не закрывающий широкую улыбку в полотне прилегающих голливудских  зубов, кажущимися керамическими – настолько притёртыми аккуратно друг к другу они были.
Хина, сидящая радом с ним – так же из какого-то легко запоминающегося популярного и интересного фильма – высокая, крупная круглолицая девушка с тщательно ухоженными шоколадно-коричневыми бровями, приглаженной причёской.
 Несколько раз бросив на них свой взгляд, на общающихся их почти непрерывно, я не мог определиться, - действительно ли плечи Хины по размеру едва ли меньше Оливеровских?

(От характеристики Хины сейчас я откажусь.
Оливер? Всегда в чем-то большом хочется найти что-то объёмное и ограниченное, завершённое. Наверное - возникает идея, что это большое само себя не может содержать, обслуживать и если разрушится –всем будет неповадно, потому это большое требует особого отношения, объяснения, понимания.
Чем виднее человек снаружи, тем больше в нем граней. Так должно быть.
Одна из которых – граней - вам может повернуться совершенно непредсказуемой стороной. И вот вам, и человеку этому большому, может стать сие – удивлением обоим. Большой человек вредить не может (так должно быть), а вот взорваться мелкими щепками-кусочками, не навредив никому рядом – это, пожалуй, неминуемо).

Все это, наконец, - изучение друг друга забавляло нашу длинную пятичасовую дорогу, которую только вот теперь Аркадий-водитель, рыжий, краснолицый человечек внезапно прервал.
Он вышел, гулко стукнув дверцей за собой, направился к капоту машины. Я знал точно, что двигатель цел, я это чувствовал. И параллельно ощущал, что приключения под названием «Вережский лес», пожалуй, именно с этой минуты и началось.

( Как я чувствую? Да. Это некое послевкусие поверхностных суждений, умозаключений и, в конце концов, интуитивного вывода. Но послевкусие единственно в своем роде, оно возникает  не раз. Но навсегда точным бывает только первый. Впрочем, не без вариантов. Понять прихоть собственного обоняния и отвлечься от собственных запахов притязаний – искусство очень хорошего мастера-парфюмера и любого мастера).

Наша компания, не долго сидя, стала по одному покидать джип.
Удивительная Фира вышла первой, отдавая торс назад, громко бесцеремонно протрещав позвоночником. Ее коленки причудливо выгнулись, что у меня возникло любопытство, - а не биоробот ли с нами рядом?
Едва удерживая центр тяжести хозяйки позвоночник встал на место.
Треск позвоночника Фиры, мне казалось, спугнёт птиц, сидящих мирно доселе на ветвях перед остановкой « Jeep Cherokee» на толстых суках сухого дерева, но треска будто никто и  не заметил. И только Фёдор, вылаза из машины осуждающе бросил туман на Глашу.
Последняя же распрямилась ещё и ещё раз, и направилась в ближайшие заросли, не объясняя ничего, не оставляя ни слова позади себя. Без труда можно было догадаться – куда она пошла.
Юлия посмотрела на меня, будто спрашивая разрешения так же - уйти.
Это было странным. Я ничего такого не думал: вообще насчёт ее. И она пошла за Фирой. Но  вернулась к машине что-то срочное забрать.
Ко мне, тем временем, подошёл Оливер, закрывая солнечные лучи передо мной и широко, смягчённо, индивидуально для меня, улыбаясь. Протянул огромную руку.
 Я пожал. Рука Оливера - мягка и широка, и тепла.
«Хороший тоже и добрый человек должно быть», - пронеслось мне.
- Вы далеко не расходитесь, - крикнул водитель Аркадий, в след давно уже пропавшей Фиры, - сейчас отправимся! Масло вот только долью. Движок перегрелся, ч-черт!
Оливер и я поглядели в сторону водителя, снова нырнувшего за крышку капота, потом наши лица вновь встретились.
- Тебя как звать? Маг?
- Максвеллов Макс, - передал я.
Это имя (подлинное моё) в пятисотый раз, как было всегда почему-то, удивило и этого нового моего знакомого. Оливер даже огляделся по сторонам. Но девочки разошлись и никого не было, а Фёдор …  Фёдор стоял в стороне и что-то сам себе размышлял.

(Все сочетаемое – нелепо сочетаемое. Всегда или подавляющим большинством, подарок судьбы – как ненужная, кроме, как для тебя вещь, над смыслом которой, пожалуй, стоит задуматься. Сама рифма стихосложения находится под скрупулёзным вниманием многочисленных критиков. В ней уже можно найти и форму, и содержание, - певучесть. Так и в сочетаемом – нелепо сочетаемое выходит скрупулёзно гармоничным и всегда к месту.
И вот плавное сочетание уже слышится нам, соединение форм, как глас божества.
И все это, опять таки чревато, чревато, чревато. Не безобидно).

- Меня проще – Оливер, - представился большой человек, пожал вторично мне руку.
- Ты откуда? – Поинтересовался он, не давая мне шансов говорить.
- Да я и сам уже не знаю – откуда. Сейчас мой дом в Украине. А так…
- Не важно, я южнее.
«Ну, это понятно», - пришло мне.
- Но родители из Америки. Ты не слышишь акцент? - Он открыл рот и беззвучно пронёсся по своему небу мясистым языком.
Я не понял, подумал секунду, смотрел в его глаза.
- И не услышишь. - Сообщал он мне вполне серьёзно, - в Америке я провёл от десятилетнего возраста до двадцати четырёх. Окончил университет и теперь, как и ты – консультант-психолог.
Оливер не мог не заметить, как я дал крохотный шаг назад.
«Консультант-психолог? С такой астрономической, лысой головой!»
Практический смысл постоянной улыбки гиганта-метиса в том, что стоило ему ее  только убрать, и перед вами – просто кик-боец!
Он же посмеялся искренне  и все так же – молниеносно отреагировал:
- Я экономист, на самом деле. Нет, психология – моё увлечение. Имею магистра. Ещё несколько специальностей. Так, что, братишка, - продолжал он, приподнимая руку и едва владея собой, чтобы по-дружески не похлопать меня по плечу, - все загадочное, потустороннее – тебе. А нам – так - бумажки!
Он засмеялся, подаваясь великолепным спортивным торсом назад. Я мысленно представлял сколько мышц и какие они были, - спины задействовано, чтобы удержать этакую махину.
Мне почему-то вдруг захотелось в этом Оливере большом и пушистом найти что-нибудь хоть в йоту язвительное, неприятное, отталкивающее, но ничего этого не было.
Человек был соткан огромным и галантно-утончённым, эмпатичным, коммуникабельным, симпатичным портняжным швом.
Я был уверен в ту краткую минуту нашего первого плотного знакомства, что мы в дальнейшем будем отличными друзьями.
Мы начали вести беседу, светскую, пустую, ради того, чтобы подтвердить друг к другу расположение, как к нам подошёл Фёдор.
Фёдор, тёмная неизвестная личность-лошадка, пробрался к нам короткими, но уверенными шажками. Он молча протянул руку сначала мне, заставляя Оливерины брови поползти вверх.
Но Федор совершенно не обращал внимания на Оливера-силача, который тут же приубавил спесь нрава и наблюдал за происходящим.
Я пожал бледную и тощую психическую руку предложившему мне, и в ответ Фёдору произвёл некоторый поклон даже, услужливый, компактный, почтенный - пусть в десяти лишь процентах японского частотно невербального приветствия, но так, чтобы бледный человек мой оценил это как можно правильнее.
Фёдор благосклонно порхнул короткими ресницами мне и несколько поёрзал ими,  порозовел зачем-то, а далее развернулся, в свою очередь, к Оливеру, который, кажется, совершенно растерялся вдруг и в подобие мне моей давешней реакции на шуточную новость его «психолога-громилы-метиса», попятился в полшага.
Эта сцена была смешна со стороны: пришедший полу-ангельское создание Фёдор, над которым, можно было представить - повис так себе,- скомканный, но ясный, облачный нимб и массивного напротив - кик-экономиста, вползающего медленно всем массивом своим под себя в землю.
Наше собрание разогнал звонкий голос удивительной Фиры, первой возвратившейся из всех девчат, из лесного туалета.
- Эй! Что тут у вас?