Холода!

Холода!
(В.Исаков)
    Машина шипованной резиной съедала километры трассы  пронзая  синей  стрелой утренний  сумрак зимнего пространства дороги. Странно, но трасса была  безлюдна! Так  долго в течение шести  часов  сидения за рулем и не встретилось ни одной встречной  машины: никто  не догонял  и  не обгонял. А так  нравится на трассе  поиграть в «шашечки».  Сто сорок  «лошадей» ревущего металлического скакуна рвались из  - под капота. Я, как опытный возничий усмирял их. Красавица в обиде   иногда пофыркивая  мотором  злилась. Но мчалась по дороге  устойчиво,  кидая  серебристо синее   свое тело вперед в снегопад на скорости в сто сорок километров. Снег марлей накрывал  черный асфальт трассы. Летящие снежинки  целовали  от восторга встречи ветровое стекло. Видимо им было тяжело падать с  небес:  не с кем поговорить, да  и  попробуй,  упади с серой высоты небес. Они бархатом ложились  на ветровое стекло, как на добрый теплый  песок пляжа  в  надежде отдохнуть  и отчаянно прижимались всем телом к  нему. Они хотели  поспать  немножко и заспались.    А  опомнившись  спросонья и сбросив  с  себя  тяжелые  руки  сна, уже   не хотели  спускаться  на  ладони  к  ледяному  молчаливо неприветливому промерзшему  асфальту.
Асфальт  медведем  засыпал на зиму и, снежинкам не  хотелось нарушать его дрему, к  тому  же он  всегда  был немногословен.   Стараясь  не  стонать от боли, он лишь  иногда в жару  не выдерживал: как много стало  тяжелых  машин  на его   руках. Молча  от тяжести  работы,  а больше из - за переживаний  о  летящих по нему на бешеной скорости "экипажей", покрывался  сеткой морщин.  А,  как не  переживать?   Через некоторое  время  он  унимал  их боль, вот   только недавно летящих по его ладоням   красивых и уверенных в себе.    Они   просили  прощения  за свои грехи со скоростью и   плакали   большими  слезами  тосола  от  металлической  боли,  стонали клаксонами   умирая. А тут   снежинки с  их пустой  болтовней.  Асфальт  всегда был серьезным мужчиной,  ему  не хотелось просыпаться.  Нежное  шептание   мотора на  ушко снежинкам,  обольщало их хрупкие   души.   Умел  мотор  говорить!    Умел шельмец   вести  сладкие  речи  из – под  капота своим  приглушенным бархатным   басом.   Ах, как  он  мог  иногда  даже   вкрадчиво, а  порой  срываясь   на фальцет  убеждать  нежные  души снежинок в  их неотразимости.  От его теплых прикосновений  рук и речей  таяли.
Вот только  деспот дворник  селиконовыми  лопатами   сметал  снежинки   со стекла, и они   плача    от расставания с  мотором, превращались в капли.  Встречный  беспощадный беспощадный ветер в одно мгновение   забирал их   в  свой  полон.
 Поднявшись  на очередной подъем,   заметил  вдалеке   деревеньку.  Надо было  перекусить   и пополнить термос  кофе или  благодаря  Фурсенко  можно сказать уже: « Кофеем!», да  и бутербродов бы не мешало в столовой  заказать  да побольше: еще  надо «пилить»   часов   пять к  другу.  Машиной оно передвигаться  быстрее, чем   лететь  самолетом    с  их  пересадками, регистрациями и томительными  ожиданиями  рейсов  в   аэропортах.  И  машине  побегать не помешало бы, а то  целый год стоит в гараже,  ждет меня.   
Там, где живу  почти  постоянно, осталась  куковать  старая   машина.  Так получилось, что  она стала  рабочей  лошадкой.   Все думал,  перееду  в  большой город и останусь  там навсегда,  поэтому прикупил там квартиру  и гараж, а  к нему  и машину.   Не случилось: дела  заставили  остаться  в родном городе. Вот  и вывожу в люди   новую  машину  из гаража: ей себя  показать да на подруг  посмотреть.  Выезжаю  на ней  лишь  в командировках.
Надавил  на педаль газа  притопив  её   к  полу  почти до упора. Двигатель   рыкнул,  распугав   снежинки,  рванув машину вниз по трассе   обгоняя  ветер.  Долетел  до  съезда  на дорогу  к деревне.  Спящие  березы подле  дороги   под снегом встретили меня,  махая заиндевелыми  одинокими  листьями на промерзших от мороза  ветках.  Грунтовая   дорога  привела    на площадь  с пяточок  деревушки.  Странно, но  дым   из труб домов  не шел, а  на белоснежном  первозданном  снегу площади не заметил    следов жителей, хотя  деревня  была  большая.  Махая   хвостом,   к  машине   бежала  худющая, как  велосипед  дворняга.    В  оставленной  жителями  деревне   правил   бал холод   с его  вечной  подругой  тишиной.   На  площади стояла  одинокая  большая  в обхват  береза.  Ветви   от безысходности   наступающей  зимы свисали  и молча,   ледяным   звуком  ветки  о ветку здоровались со мной.  Ветер  гнал  по небу  низко  серые  снежные   тучи,  и морозный  ветер  заботливо тихонько  укутывал    деревню  в пуховое  одеяло   снега.
Вышел  из машины,  оставив дверь открытой: машине  тоже  надо было  постоять, остыть. Странно   не было гомона  людей и пустого лая   собак. Деревня  молчала.  Набросил на плечи легкую, но теплую  шведскую куртку.
Брошенный  пес оставшийся  одним живым существом в  этой  деревне  подбежал ко мне, уткнулся  мокрым  черным носом  в ладонь,потом посмотрел на меня  лег рядом  возле  моего  ботинка,  жалобно поскуливая.  Видимо  дачники  не взяли его  с собой  в город.   Куда   у людей совесть делась?!  Не боятся  БОГА, а   в этой жизни  за все   надо потом  платить:  по себе  знаю! Достал   из машины  банку  тушенки. Открыл, вытащил  из  пакета  нарезанный  батон  белого хлеба и положил  на  снег  рядом  с черной кнопкой носа пса.  Тот осторожно  покосился на меня  карим  глазом, как бы  спрашивая  разрешения   на  трапезу.   Осторожно  и очень  вежливо откусил полбатона,  судорожно запихивая в куски батона, почти не жуя их, будто  удав. Жадно поглядывал на тушенку.   Сорочий  крик молотком  разрушил  хрупкость хрусталя  снежной тишины засыпающей  мертвым сном деревни.   Запрокинул  голову   с  трехдневной   по моде  щетиной на  щеках,  подставил лицо снежинкам.   Обводя  взглядом брошенную деревню,  в душу ледяной  влажной  ледяной кожей  змеи  скользнула  и  свернулась  колечком   тоска от увиденного.  Закрыл  глаза. Слепил  ресницы. Приближающаяся  зима   убаюкивала   деревеньку  и пела  ей  колыбельную.
  Зима,  почему – то жалея  меня позволила  все громче  и громче   петь,  и мне  колыбельную,  голосом   поднимающей  и расправляющие  свои  крылья пурги.  Пурга  заносила   снегом    деревню, дома  и кресты  виднеющегося  вдалеке  погоста.  Как  будто заносила  мне  сердце и душу,  замораживая  чувства   на ходу.   Снег,  ложившийся на  непокрытую голову был  цвета моих волос.  Я стоял, и смотрел  в никуда.   Холодно!   Вот остановился  здесь  случайно  и  только  сейчас,  глядя на  брошенную деревеньку понял, что всем,  чем  я занимаюсь   это    суета,  простая  добыча  денег, а не смысл  жизни.   Большая  часть  жизни уже прошла. Куда   спешим,  мы  же  все равно  вечно опаздываем, торопимся,  зачем   эта гонка?!
Постарался  вспомнить, глядя  на дворнягу, вылизывающую  банку  с  остатками тушенки, когда последний раз   я  сидел  без деловых  разговоров    за столом  с друзьями после  баньки, промокая   седьмой  пот  полотенцем и вкушая  соленую рыбку с пивом?!   
    Когда последний раз  с  удочкой  рыбачил  один  на зорьке  в  тиши   утренней  воды  и леса, придя на  речку   пешком?  Когда  скользил   в  тишине, разрезая  носом  лодки клубящийся  утренний  речной туман, тихо еле  - еле   скрипя  уключинами  по  глади спящей  ещё  воды, а с зависших весел  над   поверхностью реки  весел веселыми  стайками  сбегали тонкие   ручейки  воды?!
 Когда  последний раз  сидел  возле костра, бездумно  глядя  на красные  угли,  ничего не замечая  вокруг, лишь  слыша  песни соловья  с  танцующей   песней  с коленцами  под куполом  звезд!?
Когда последний  раз   радовался    новым   вещам:  рубашке,  костюму купленным  недавно?!
Вспомнил, как  восхищался  первой  машиной (« вазовскому»  убожеству  «семерке») купленному  по случаю  у друга! Помню, улыбался   всю неделю,  каждый  раз садясь в эту  « консервную»  банку.
А  первый обыкновенный,  не кожаный диван, первый  простой  холодильник «Бирюса».   Сейчас на кухне стоит  холодильник с двумя дверцами и  компьютером  снаружи и кожаные диваны в  гостиной и никакой   радости   поглаживания  по металлическому   боку: беру   из холодильника воду или молоко,  хлопая  дверями, не замечая  его дизайна и  красоты.
А  какими  были   тихие  ночные  посиделки  на кухне с друзьями  за   чашкой  кофе  с добавкой  коньячка,  обсуждая политику!   
А  вкус  и запах  губ любимой женщины?!  Её  трепетное дыхание на плече и нескрываемая радость  от подарка: простенького золотого колечка  с янтарем на её  пальчике!
 Стоял один  на замершей  площади, как  и та  одинокая  большая  береза.  Стоял,  убаюкиваемый   нежным голосом  вьюги  один  с замерзшим сердцем и душой одиноко  посреди  мира.  Не время  меняет  людей, а люди меняют время.  А  вот жизнь пройдет  и, зима коснется   моей  щеки  своей  ледяной  ладошкой,  занесет  за мной  таким  же  ровным слоем   снега мою жизнь, мои мысли,  поступки, заморозив  и занеся  снегом,  как те  кресты  на погосте, занесет  снегом  всё   вместе с памятью обо мне.   Снег   сильней  закружил, видимо  услышав  мои  мысли.  Задал себе вопрос,  зачем  я живу  и для чего!?
Да, нет  уже того, чтобы   жгло, как раньше    мне  сердце  до   боли. Мир стал жестче,  хотя ,наверное,  нет,  мы стали   скупыми на чувства.     Достал  из багажника плед  и  укрыл  им   переднее  сиденье  машины.   Сел в машину,  собака  стояла  на снегу  и смотрела мне  в глаза, бросив  вылизанную до блеска банку  с тушенкой.  Она  даже  не  повизгивала  и не просилась со мной.  Вышел  из машины,  открыл  пассажирскую  дверь  и тихо  прошептал: « Место!».   Пёс  не веря своей  удаче, осторожно   подошел  к двери,  стал  втягивать  воздух  черной  пуговицей  носа, недоверчиво глядя  мне в глаза. Поставив  лапу на сиденье и  набравшись храбрости  прыгнул в машину,  долго усаживался   на теплом   сиденье.  Закрыл за  псом  дверь.  Сел за руль и  поехали  из деревни.
Пес  с грустью  в больших карих  глазах глядел   в окно  на  уплывающие за стеклом  ледяные  березы.  А  потом,  заскулив,   стал лизать мне  лицо   красным  гладким  мокрым  языком.  Остановил  машину  на обочине.  Пес, заглянув  в душу  своими  глазами,  положил  голову  мне на  колени и на  его светлой доброй морде   появились  мокрые  дорожки слез. Я   впервые  в жизни видел,  как плачут собаки.
Он стал, как  и я,  кому – то нужным.


© Copyright: Владимир Исаков, 2013
Свидетельство о публикации №213061601939