Проповедь про футбол

Такой бури я не помню за все десять лет.
Наводнения, тайфуны, засуха – казалось бы, все пережито нами на тайском Острове.
Но чтобы вот так, шквальным порывом ветра с дождем, смывало моторбайк с затопленной дороги – такого еще не было. Несколько раз мужу чудом удавалось вырулить.
От ужаса Шурик так громко выкрикивал нехорошие слова, что перекрывал гул разбушевавшейся стихии. Слава Богу, до церкви добрались без потерь, хоть и мокрые.
Только почему-то ворота сегодня заперты. Странно. Пришлось проехать к храму через другой проезд, общий с полицейским участком.
И тут мы не поверили своим глазам: католическая церковь Марии Неустанной Помощи была закрыта. Сквозь стеклянные двери видно, что она пуста. Что же это за день такой… А где все? Где Фазер Майкл? На него это совсем не похоже. Что-то не так…
Мы обалдело стояли на ступеньках, тщетно пытаясь понять, что к чему. Из-за колонны к нам вышла заплаканная тайка, которая присматривала за порядком в храме.
– Мессы не будет. Священник умер.


Дорога к храму

Не забыть мне своей первой встречи с отцом Майклом. Это случилось десять лет назад.
…Я в чужой стране, без денег, муж в госпитале, весь поломанный после аварии на моторбайке. Можно понять мое отчаяние.
В безвыходной ситуации волей-неволей ищешь дорогу в храм. Какая удача, что в буддийской стране, на маленьком тропическом острове, была католическая церковь.
В типичной азиатской провинции церковное подворье представляло собой кусочек Европы, что показалось мне невероятным. В центре возвышалось однобашенное готическое здание красного кирпича. Аккуратно подстриженная лужайка была обсажена кипарисами одного роста. Чудеса.
Если учесть, что пробиралась я через какие-то наркоманские трущобы, обступившие все это великолепие, то я была просто подавлена.
Увы, на Мессу я попала только с третьего раза, – Бог любит троицу. При том, что от госпиталя пешком идти минут сорок, то по жаре, то по темноте, то это было прямо паломничество, причем троекратное.
Вначале пришла днем, но выяснилось, что Месса вечером. Пришла вечером – сказали, что по выходным служат по утрам. Наконец, еле живая от усталости, добилась цели.

…Когда мы с Шуриком работали на Католической телестудии, нам часто присылали съемки из разных стран, и мы монтировали из них небольшие ролики, с чернокожими или азиатскими католиками, потому что одна из рубрик нашего Католического видеожурнала называлась «Церковь в мире».
И вот теперь неужели я сама, живьем, попала в собственное кино?
Надо сказать, чувствовала я себя неуютно: Месса целиком шла на тайском языке. Органист-таец на портативном инструменте исполнял бесформенные пентатонические напевы, а тайские монахини ему подпевали. Все здесь такое чужое.
Родным мне показалось лишь огромное гипсовое Распятие над алтарем. На плечи Спасителя был наброшен фиолетовый орнат. Абсолютно такого же фиолетового цвета было постельное белье в тайском госпитале и набедренная повязка на Шурике. Кстати, на Иисусе такая же. И металлические штыри в костях у обоих.
«Да вы что, сговорились все, что ли», – устало подумала я.
Священник тоже был азиатским. Невысокий, круглоголовый, коротко стриженный, – в Таиланде бреют голову только монахи, – он сурово взирал узкими глазами под толстыми веками на свою немногочисленную паству, из местных бирманцев, и на мальчишек-министрантов.
Это и был отец Майкл. Скорее всего, настоящее его имя было другим.
«Господи Иисусе, – взмолилась я, подняв голову к Распятию. – Послал бы Ты нам каких-нибудь друзей».
Удивительно, но не успела Месса закончиться, как молитва сработала: ко мне подошла женщина. Она была здесь единственной белой. Я сразу не заметила ее, потому что она опоздала. Я даже не удивилась, что ее звали Марией. А как же еще?
Она приехала из Чили.
– Я на машине, могу тебя подвезти, – любезно предложила та.
Весьма кстати, ведь Остров накрыла непроглядная темень.
– Ты где живешь?
– В госпитале.
– Как так?!
Пришлось ей описать все наши злоключения.
– А ты уже пригласила к мужу священника? – вдруг спросила моя новая знакомая.
– Зачем? – удивилась я.
– Как – зачем? Пусть благословит и помолится о нем.
Почему-то за этот совет я ухватилась, как за соломинку.

…Чтобы сократить долгий обходной путь к храму, на этот раз я решила срезать, двигаясь по песчаному берегу. Вышло куда быстрее, да и я не так устала, как два дня назад, шагая по пыльной дороге.
Из церковного офиса мне навстречу вышел тот священник, в черной майке с футбольным мячом на трафарете, без улыбки, с видом «что угодно»? Кое-как я объяснила, что хочу пригласить его в госпиталь, к мужу.
Досадливо поморщившись на мой английский, батюшка спросил что-то про байк.
– Нет, у меня нет байка, – ответила я.
Тогда он заговорил про машину. Наверное, хочет, чтобы его довезли, решила я.
– Нет, машины тоже нет, но я могу попросить Марию…
– Я спрашиваю, как ты добралась сюда, – теряя терпение, допытывался священник. – На чем приехала? Или пешком дошла? – и на всякий случай изобразил пальцами шаги.
– Да, да, пешком, – с облегчением подтвердила я.
Вздохнув с облегчением, священник велел мне подождать у ворот, а сам пошел переодеваться в сутану и заводить машину.
Видимо, я так разозлила его, что в пути священник почти не разговаривал со мной. Я чувствовала себя маленькой девочкой, хотя этот отец Майкл был немногим старше меня. Ему было под пятьдесят. Впрочем, мы доехали быстро.
А в палате раздраженный пастор вдруг преобразился: к кровати Шурика подошел совсем другой человек, добрый и даже ласковый.
Коснувшись здорового плеча моего мужа, он мягко поинтересовался, как Шурик себя чувствует, а также откуда приехал, кто по профессии. Узнав, что Шурик дайвинг-инструктор, священник вдруг обрадовался. Он сказал, что хочет с ним погрузиться в море.
– Когда ты поправишься, мы с тобой обязательно нырнем, – твердо пообещал он. – Я давно мечтаю об этом.
Мне тогда эти слова показались почти издевательскими, настолько далек был мой Шурик от «нырялки».
Кто бы мог подумать, что все сбудется! Этот человек слов на ветер не бросал.


Как рыба в воде

Настал тот день, когда Шурик пригласил отца Майкла понырять.
Жизнь, можно сказать, наладилась: руки-ноги срослись, громоздкие костыли сменила тросточка, и та больше для форса. Море и солнце сделали свое дело: реабилитация больного прошла на высшем уровне, как выразились бы медики.
В английском дайвинг-центре, куда Шурика пригласили работать, недавно ввели такую услугу, как «пробный дайв». Это означало, что потенциальному клиенту можно было бесплатно поплавать в скубе в бассейне одного пятизвездочного отеля. Под эту лавочку Шурик мог себе позволить беспрепятственно «нырять» своих друзей и хороших знакомых. Например, отца Майкла.
Когда отец Майкл подъехал к нам на своем голубом автомобиле с Божьей Матерью, графически изображенной на капоте, высокомерие куда-то исчезло с его лица. Напротив, он теперь напоминал почтительного ученика.
Оба пешком направились в отель. Барахтались часа три.
Шурик-инструктор страдал определенным занудством. Нет, чтобы просто поплавать в бассейне в свое удовольствие, так он потребовал выполнения почти всех упражнений из курса «Открытая вода»: подышать с вытащенным изо рта регулятором, обменяться регуляторами с бадди-партнером, снять и надеть скубу в воде.
Дома я накормила обедом измученного священника и удовлетворенного Шурика.
– В следующий раз попрем на Сайл-рок, – запланировал муж.
– Ох, нет, не смогу. Слишком большая нагрузка на мое сердце, – с сожалением отказался отец Майкл.
Он еще тогда, десять лет назад, жаловался на слабое сердце.
Домик, который мы снимали, был рассчитан на малобюджетников, вроде нас. В таких селились тайцы, бирманцы и филиппинцы. Согласно местным строительным канонам, в доме предусмотрено два входа, – все двери нараспашку, чтобы обеспечить регулярное проветривание. Этим пользовались местные кошки. Один полосатый кот-подросток, по имени Тигра, нагло развалился на полу, на самом проходе, как у себя дома. Мне с тарелками то и дело приходилось перешагивать через него.
– Ему здесь нравится, – отметил отец Майкл, из-за стола с видимым удовольствием наблюдающий за спящим животным.
– У нас в России тоже были домашние животные, две кошки и собака, – сказал Шурик.
– Кошки лучше, – зачем-то констатировал гость, не спуская глаз с Тигры.
Мне это страшно понравилось: я доверяю людям, которые любят кошек.
Мои блюда были просты: куриные ножки и грудки, пожаренные по моему любимому рецепту «цыпленок табака», а также салат из помидоров, огурцов и зелени. На десерт я подала арбуз и ананас, порезанные кусочками.
Меня удивило, что фрукты отец Майкл ел с солью.
– У нас, в России, такое никому не придет в голову, – заметила я.
– А напрасно: это очень вкусно – слегка присолить, – отец Майкл блаженно улыбнулся.
Еще он научил нас мариновать мясо в плодах тамаринда. Тамаринд – это такая акация, ростом с тополь. В стручках содержатся зернышки с жутко кислой оболочкой. Что-то вроде вяленой алычи, только еще кислее. Их термоядерная кислота отлично обрабатывает мясо перед прожаркой.
С тех пор, как увижу тамариндовое дерево, так вспомню отца Майкла.


Машина с Богородицей

После госпиталя наши новые католические друзья удачно подобрали нам жилье и даже ловко выторговали скидку у тайских хозяев.
Шурик уже мог передвигаться с тросточкой на небольшие расстояния. Например, до круговой дороги, а там уже можно подождать сонг-тео, или тук-тук, как чаще называют на Острове красный открытый минибас. Правда, он ходит нечасто, и стоит недешево. Передвижение по Острову – это еще тот головняк, коли нет собственного транспорта.
Мы стояли в ожидании общественного тук-тука, как вдруг мимо нас притормозила знакомая машина с Богородицей: отец Майкл заметил нас на обочине.
– Садитесь быстро, – пригласил он.
С тех пор каждое воскресенье он подбирал нас. Иногда в шестиместной машине уже сидели прихожане, и приходилось тесниться.
Если вы думаете, что все священники такие любезные, то ошибаетесь. В этом нам, увы, пришлось убедиться, когда во время отъезда отца Майкла его замещал другой пастор.

Тайцы неважно говорят по-английски.
Так плохо, что острословы придумали специальное название для этого странного языка – «тайглиш». В нем не только нет артиклей, времен и множественного числа, но и отсутствуют некоторые буквы. Например, тайцы не выговаривают букву «л» в конце слова, заменяя ее на «н», поэтому слово «скул», школа», они произносят как «скун». А в слове «мани» они ударяют последний слог и чересчур пропевают гласную «и». Скажешь им с правильным ударением – не поймут. Зато с грамматикой у нас с Шуриком у самих сложные отношения.
Тем сильнее потряс нас отец Майкл своим прекрасным английским. Просто он учился в семинарии на Филиппинах, где в совершенстве освоил язык.
Хосе и Мария после каждой Мессы поджидали его у входа, чтобы поболтать.
Они зависали у храма на добрый час, и священник с удовольствием обсуждал с ними самые разнообразные темы, иногда достаточно сложные. Например, тайский менталитет.
– Тайцы глупы. Они никогда не смогут хорошо играть в футбол, – заявил раз отец Майкл. – Это потому, что они не в состоянии работать в команде. Таец думает так: тот неплох, этот неплох, но я – лучший! – отец Майкл осклабился в самодовольной ухмылке и выпятил грудь колесом, что выглядело очень смешно.
На Острове было две католических общины: в храме Святой Анны в Натоне служба велась только на тайском, для местных, зато на Чавенге, в часовне Мадонны – на английском, для «фарангов».
Там отец Майкл читал проповедь сначала по-тайски, затем дублировал по-английски. Тайская часть сильно отличалась по тембру: звучал сдавленный певучий тенорок, каким разговаривают аборигены. Но вот отец Майкл произносил «Дорогие мои братья и сестры!», – и с амвона раздавался мощный сочный бас. Такое переключение служило для нас сигналом, – типа, пора проснуться и вникать.
Теперь я очень жалею, что не до конца врубалась в его английский. Проповеди были весьма артистичны: священник то гневно повышал голос, то держал «качаловскую» паузу, то шутил, кого-то изображая в лицах, и тогда вся паства покатывалась со смеху, а я чувствовала себя полной идиоткой. Шурик – тот откровенно дремал.
Однажды отец Майкл избрал в качестве темы все тот же пресловутый футбол, видимо, из-за фанатов, которые после чемпионата где-то устроили погром. Он решил этим проиллюстрировать евангельский стих «Не сотвори кумира». Батюшка обличал, высмеивал, потрясал кулаками. В это воскресенье проповедь продлилась дольше обычного. Эх, кабы не мои сложности с переводом!
– Что ты понял из проповеди? – спросила я у Шурика после Мессы, когда прихожане тусовались возле столика с чаем, кофе и кока-колой. – Про что он говорил?
Мы обычно объединяем выуженные познания, типа, две головы лучше, чем одна.
– А чего там понимать, – скучным голосом ответил Шурик. – Про фУтбол, – Шурик ударил на первый слог, передразнив отца Майкла.
– Да знаю, что про фУтбол, а что именно?
– Ну, типа, мы должны верить, тогда они победят, – Шурик поднял два пальца вверх.
Свободный такой перевод, с точностью до наоборот. Я прыснула и бросилась в батюшке, чтобы пересказать ему весь этот «испорченный телефон».
Как тот хохотал! До слез, держась за живот, взвизгивая. Отыскав Шурика глазами, он издалека показал ему большой палец. Муж дурашливо поклонился.
После этого отец Майкл завел церковную страницу на Фейсбуке, где черным по белому постил свои проповеди, – для особо одаренных, туго воспринимающих на слух.


Плата за исповедь

В отличие от Хосе, который никогда не причащался, Мария была необычайно набожна. В голове у нее циркулировала масса религиозных идей, одна сногсшибательнее другой. Мы с Шуриком называли ее за глаза Просто Марией, как героиню одного из латиноамериканских сериалов.
В начале нашего знакомства она достала нас тем, что придумала шествие, которое должен по плану возглавить Шурик, на костылях.
– Алекс понесет плакат, на котором на двух, нет, на трех языках, – на тайском, английском и русском будет написано «Благодарю за чудесное исцеление».
Слава Богу, ветер дунул, и она забыла, о чем подумала.
Но это еще не все:
– Леля, я решила, что мы должны основать общину Розария! Обязательно! И руководителем будешь ты.
– Я-то причем?
– Ты единственная из всех совершила паломничество в Меджугорье.
– Ну и что! С моим-то английским…
– Ничего страшного, ведь мы же будем читать Розарий, а не говорить по-английски. Я уже с сестрами-монахинями об этом известила.
– И что они?
– Они посоветовали спросить у настоятеля.
Я успокоилась: отец Майкл все идеи Марии спускал на тормозах. А однажды я услышала от него такую фразу: «Я не доверяю людям, которые много говорят о Боге».
«А еще священник!» – подумала я тогда.
Прошло время, и я поняла, что он был прав.
Отец Майкл терпеть не мог показную набожность. Я это еще в госпитале поняла.

…Время от времени отец Майкл навещал Шурика. Мне было неудобно за мужа: мне показалось, что священник приходит с намерением исповедать больного перед Пасхой, а вместо этого должен вести светскую беседу, нет, чтобы делом заняться. Мне казалось, если Шурик исповедается, то пойдет на поправку. Нынче все средства хороши.
Но чем больше я капала Шурику на мозги, тем сильнее тот сопротивлялся.
Как на грех, отец Майкл снова заглянул в наше окошко. Я пригласила его в палату, подставила табуретку.
– Извините, вот никак не могу его уговорить исповедаться перед Пасхой, – преодолевая неловкость, пожаловалась я священнику.
Шурик лежал, отвернувшись в противоположную сторону.
– Не твое дело, – отбрил меня батюшка.
– Ну и ладно, уйду я от вас, злые вы, – я выскочила из палаты и отправилась собирать мелкое манго в больничном саду.
Когда возвратилась, обнаружила на прикроватной тумбочке красную бумажку в сотню бат.
– Откуда деньги? – поинтересовалась я.
– Откуда, откуда. Я заработал, – заинтриговал Шурик.
– Как это?
– Фазер Майкл заплатил. За исповедь, – пошутил он.
– Ничего себе! Целых сто бат! – возмутилась я. – Ходишь, ходишь, каешься, хоть бы кто хоть монетку дал. А тут…
– Да ладно, – засмеялся Шурик. – Он сказал, что ему больной из другой палаты пожертвовал деньги, а он решил тоже кому-нибудь подать. А тут кстати я подвернулся, со своей исповедью. Но я ему сказал, что ты их обратно пожертвуешь, на Пасхальном богослужении. Эти деньги должны вернуться в храм.
Так и сделали: эти сто бат я положила в корзинку для сбора денег во время Пасхальной Мессы.
 

Чудо с водой

По внешности было очевидно, что отец Майкл китаец, а не таец. Мне он казался ходячей иллюстрацией к определению «китайский мандарин». Тем не менее тайский язык был ему родным.
Историю его семьи мне рассказала Мария.
…Один мальчик пас скот в одной китайской деревушке, на обочине которой стояла католическая церковь. Пока козы щипали траву, ребенок прислушивался ко всему, что происходило в храме, стоя перед открытой дверью. Ему нравились песнопения под орган, волновали проповеди священника. Неудивительно, что юный китаец уверовал во Христа, а в один прекрасный момент принял католичество.
Когда к власти пришел Мао Цзэдун и затеял культурную революцию, в стране началось преследование христиан за инакомыслие. Люди бежали кто куда, в том числе и в Таиланд. Молодой китаец поселился на севере страны, в горах Чиангмая.
Пришло ему время жениться, и он решил, что его избранницей станет только католичка. Немало времени прошло, прежде чем он познакомился с милой девушкой из китайской католической семьи. Конечно, он сделал ей предложение.
Когда у них родился сын, счастливый отец заявил, что тот обязательно станет священником. Этим ребенком был будущий отец Майкл.

Я еще не встречала такого умного и разносторонне развитого священника, как отец Майкл. Он разбирался в классической музыке, интересовался квантовой физикой и был большим приверженцем японской теории про воду, которая якобы обладает «памятью».
Однажды моя подруга Катя захотела пить и попросила у него воды.
Обычно суровый отец Майкл вдруг просиял. Когда он вынес ей стеклянную бутылку с водой, я обратила внимание на то, что к стенке была приклеена самодельная этикетка с надписью Gracefull. Я отметила, что то же самое проделывали с водными сосудами в фильме, который отец Майкл демонстрировал прихожанам после Богослужения.
Батюшка налил воды в стакан и подал Кате с загадочным видом. Она пила, а он лукаво улыбался.
– Можно еще? – Катя протянула ему пустой стакан. – Какая вкусная!
Отец Майкл засмеялся и плеснул еще.
Я тоже выпила водички из волшебной бутылки. Действительно, вода оказалась необыкновенно вкусной, ее хотелось пить и пить, и чтобы отец Майкл с любовью следил за этим процессом.


Пальмовое воскресенье

Помню свое замешательство, когда впервые в Таиланде я попала в церковь на Вербное воскресенье: вербы никакой не было.
А потом я сообразила: а зачем верба, ведь она в России символизирует пальму, за неимением лучшего, а здесь и так полно пальм, как в первоисточнике. В Таиланде Воскресенье не Вербное, а Пальмовое.
Но вместо пальмовых листьев, как в Библии, на подносе у входа лежало какое-то плетенье растительного происхождения, в виде зеленых розочек и узорчатых шнуров. Так принято.
В отличие от финиковой пальмы, ветви которой небольшие, у кокосовой они громоздкие. Такие несподручно использовать в Богослужении. Не то, что эти изящные симпатичные изделия, символизирующие пальму.
Каждый из прихожан выбирал себе по нескольку штук на букет, чтобы потом поставить дома в вазу, до следующего года, и в Пепельную среду сжечь.
Когда по окончании службы все столпились у стола с традиционным угощением, я сосредоточенно разглядывала «пальмочку», пытаясь расшифровать тайну ремесла.
Ко мне подошел отец Майкл.
– Это очень просто.
– Я тоже хочу сплести, – сказала я.
Батюшка поманил помощницу, молодую бирманку, и скомандовал принести пальму и нож. Та побежала за храм и вернулась с зеленым опахалом. Отец Майкл срезал конечную ость с ветви, затем принялся оплетать нее парой полосочек.
– Давай, продолжай сама, – он сунул мне зелень.
Пару раз ему пришлось поправить меня, но потом у меня пошло довольно ловко. Отец Майкл наблюдал за мной и смеялся, и его напускное высокомерие куда-то исчезло.


Крещение черного Младенца

В нашей семейной компании прибавление: Мери Джейн родила мальчика, третьего ребенка.
Все мы с удовольствием приняли участие в крещении темнокожего малыша: Саня и Томо были крестными родителями, а мы с Шуриком осуществляли профессиональную видеосъемку.
Получился не ролик, а конфетка. Шурик наделал выразительных крупняков: счастливая мать, мужественный рослый отец, черное личико в кружевах, с закрытыми глазами, нарядная девочка, при афрокосичках, хулиганистый малыш, с вытянутым черепом, как на наскальных африканских рисунках.
Блондинка с роскошной гривой, Саня тоже вышла отлично – все-таки профессиональная телеведущая хорватского столичного телеканала.
На компьютере я подложила под съемочный ряд проникновенную Ave Maria и выложила ролик на церковный канал Фейсбука. Спустя пять минут под ним появился лайк отца Майкла.
Но вечером мне позвонила Саня. Она только что увидела в ленте мой перепост ролика и почему-то не обрадовалась.
– Леля, немедленно убери этот ролик.
– Почему? – растерялась я.
– Потому что это приватное видео. Ты не имеешь права публиковать это без спроса. Я не хочу, чтобы его все видели.
Вот те раз! Она прекрасно видела, что мы снимали, улыбалась на камеру, а теперь мы не можем показать людям нашу работу, кстати, очень удачную…
В этом-то все и дело. Саня нам просто завидует, как поняла я. Она молодая красавица, европейская тележурналистка, с отличным знанием английского, а мы – российские нищеброды, косые-кривые-переломанные. Зато монтируем видео – как блинчики печем, она так не умеет. Мы честно пытались ее научить, но без толку.
Ну и ладно, вздохнула я и скрепя сердце удалила ролик.
– Нет, со страницы отца Майкла тоже убери, – перезвонила вредная Саня. – Я проверю.
Мне неприятно было писать отцу Майклу о том, что Саня против публикации ролика, и все-таки пришлось. Ролик моментально исчез.
На следующее воскресенье Саня все же сочла нужным объясниться с отцом Майклом, но для него заготовила новую теорию. Когда он подошел к нашему кружку после службы, она сказала, что Томо, скромный такой, не любит, дескать, светиться на фото и видео.
– Я-то ладно, я люблю фотографироваться, – тряхнула она длинными кудрями. – Меня друзья даже прозвали Гномиком, по мотивам «Амели».
– А мне вот не нравится мое лицо, – вступил Томо, между прочим, рослый интересный брюнет.
– Не смотри, – иронично пожал плечами священник и неодобрительно отвернулся: дескать, остальные-то чем провинились?
Я была отмщена: отец Майкл одной фразой поставил хорватов на место!
Придя домой, я заново выложила свой ролик на церковный сайт. И никто больше не настаивал на его ликвидации.


Слово из трех букв, первая «х»

В один прекрасный день мы с Шуриком получили приглашение аккомпанировать церковному хору.
Хор на букву «х» состоял из гитариста и десятка филиппинок. Их клавишник куда-то сдулся.
Филиппинцы на курортах Таиланда традиционно играют и поют по ресторанам. Они музыкальны, голосисты, неплохо знают английский и недорого просят, а некоторые работают чуть ли не за еду. Редко у кого в репертуаре такие изыски, как джазовые стандарты в стиле боссы, в основном западная эстрада попроще.
Примерно в этом слащавом стиле звучали все песни в церкви. Если не вслушиваться в богоугодный текст, то – кабацкая попса попсой.
Нам предложила подыграть на синтезаторе филиппинская женщина по имени Перл. Она была самой красивой среди них – высокая, тоненькая, гибкая. Когда она солировала в псалмах, ее голос звучал легко, полетно, а сама она восторженно улыбалась. Именно так и надо петь для Бога, подумала я.
Но как только я это подумала, так Перл и перестала петь в хоре.
Оказалось, ее выжили остальные тетки. Особенно усердствовала Эми, с шикарной фамилией – Танада-Баррамеда, маленькая, востроглазая, с изрядной примесью индейской крови, эдакая «скво».
Перл попыталась было пожаловаться отцу Майклу: «Они не хотят, чтобы я пела».
Но вот что он ей посоветовал: «Ну и не пой». Батюшке, похоже, не захотелось вмешиваться в филиппинскую свару.
Отныне Перл сидела в зале, наравне с остальными прихожанами. А мы с Шуриком так и продолжали аккомпанировать хору, на одном синтезаторе, в четыре руки, – так проще на ходу подбирать и мелодию, и аккомпанемент.
На гитаре играл Алехандро, пожилой, улыбчивый и харизматичный гитарист с серьгой в ухе и хвостом на затылке из поредевших волос. Он и сам с трудом ладил со стервозными бабами. То те на ходу поменяют утвержденную программу, то затянут не в той тональности, и тогда Алехандро приходилось их ловить, бурча себе под нос плохие филиппинские слова, и нам следом.
В процессе совместной игры мы с удивлением обнаружили, что ни Алехандро, ни хористки не знают нот.
Время от времени «фарангам» надоедало слушать азиатские кабацкие песни, и они приносили ноты с другими песнями, более приемлемыми в католическом храме. Филиппинкам не хотелось признаваться в том, что они не знают нот, и они валили на нас – типа, эти не сыграют.
Раз я взяла листок с нотами и сыграла песню, на ходу подобрав аккомпанемент, доказав, что могу. Зря, что ли, мы консерватории закончили, да еще прошли курс обучения на акустическом органе. После такого Эми меня просто возненавидела: из-за меня она «потеряла лицо».

– …Через месяц в Натоне венчание, – предупредил хористов отец Майкл. – В Таиланд из Индии специально едет пара, и гости с ними. Вот вам список песен, которые они заказали.
– Ой-ой-ой, – покачал головой Алехандро, но список взял.
Каждое воскресенье он плакался нам с Шуриком, что жених и невеста хотят незнакомых песен, а это «импоссибл». Почему бы не разучить – непонятно.
А свадьба приближалась. Алехандро прислал с дюжину смс-сообщений на телефон.
Мы с Шуриком, нарядные, приехали в храм примерно за час. В пустом храме нас встретили растерянные священник и Алехандро. Оказалось, у наших филиппинок не один телефон не отвечает, и скорее всего, они не приедут. Что делать?
К тому же Шурик никак не мог включить орган.
– Где у него кнопка? – рычал он, шаря тут и там.
Отец Майкл подошел и легким движением руки решил дело.
Пока Шурик подбирал тембры для мануалов, отец Майкл спросил у меня:
– Сможете сыграть вот это – там, пам, па-пам; там-пам-папам? – он попытался напеть.
Я распознала Свадебный марш из «Лоэнгрина». Ну да, наши любят жениться под Мендельсона, а иностранцы – под Вагнера.
– Это, что ли, – и я пропела тему марша, чтобы уточнить.
– Да, да, – обрадовался священник.
– Подберем по слуху, – успокоила я.
Тем временем Алехандро тщетно названивал подругам. Да уж, с филиппинками я бы в разведку не пошла.
– Ты можешь петь? – уцепился он за меня.
– По-английски – не уверена, да и мне еще играть, – затруднилась я.
– Давай, подпевай, делать нечего, – упрашивал гитарист.
Но вот уже на площади перед храмом сформировалась процессия, нам дали отмашку, и мы с Шуриком, что называется, урезали Марш. Мы включили орган на полную мощность, задействовали оба мануала и ножную педаль. Конечно, эпизоды я тупо импровизировала, но общий саунд вышел помпезный и величественный, как и подобает.
Играть на публике я не боюсь: меня раскрепостила Просто Мария, как хороший психотерапевт.
Когда мы купили японское дигитальное пианино, к нам пришли гости и попросили что-нибудь сыграть. Я застеснялась, сказала, что боюсь ошибиться. Просто Мария, махнув рукой, ответила: «Who understand!».
Эту фразу я часто повторяю себе, когда приходится выступать на людях. Опыт показывает, что она была права.
Виновниками торжества оказалась шикарная пара индийцев, не слишком юных, зато богатых. Помимо свадебных нарядов – пышного платья и смокинга, на шеях обоих молодоженах были венки из желтых бархатцев.
Эта свадьба вылилась для нас, музыкантов, в какой-то квест. Мне приходилось подпевать Алехандро на английском, одним глазом следя за текстом, другим за руками и клавишами. Хорошо хоть, что кое-какие песнопения один из молодых гостей пожелал исполнить сольно, а капелла, стоя у амвона.
В заключение Алехандро сам спел армстронговскую песню What a Wonderful World, хрипя прямо как чернокожий певец.
В целом индийцы остались довольны. Мы тоже: после Мессы Алехандро раздал нам по тысяче бат.
– Два часа позора, и две тысячи в кармане, – подытожил Шурик.


Великий Пост как он есть

Мы с Шуриком в машине отца Майкла ехали на Мессу. Снова он подобрал нас на дороге.
– Я с ужасом жду Великого Поста. Позапрошлый раз мы с Шуриком провели его в госпитале, в прошлый – Шурик попал в тюрьму, а мне пришлось носить передачи. Что на этот раз Господь придумает для нас?
Отец Майкл рассмеялся. Он ведь явился свидетелем наших злоключений и даже участником.

…В русский дайвинг-центр, в котором Шурик тогда работал, нагрянула туристическая полиция. Они прицепились к тому, что в рабочих разрешениях был неверно указан адрес компании. Тайский лойер, который оформлял документы, сам жил на материке, поэтому написал так, как ему было удобно. А поскольку все документы были заполнены по-тайски, то Шурик и Боцман, его начальник, даже не подозревали об этом косяке.
В общем, ребят увезли. Сначала в «обезьянник», на пару дней, затем в тюрьму.

…Мы с Катей из Киева, подругой Боцмана, пребывали в полнейшей растерянности. Мы не знали, где их искать, что нам делать. У нас не было ни транспорта, ни денег, ни идей. Получив это сообщение, мы чувствовали себя, будто в страшном сне или в триллере.
– Поехали в Натон, я слышала, что тюрьма – это где-то там. Спросим у кого-нибудь.
Мы сели в сонг-тео и поехали в административный центр Острова. Это было глупо – бежать туда, не зная куда, искать то, не зная что. А что делать?!
И тут мне в голову пришла здравая мысль. В Натоне же церковь…
– Катя, я знаю, кто нам нужен. Отец Майкл! Он нам точно поможет.
Катя с сомнением выслушала о том, что нам сейчас нужен именно католический священник. Но делать нечего.
– Он хотя бы тайский знает, – вздохнула она.
Мы вошли в пустой храм. На одной из последних скамеек сидел отец Майкл, в черной футболке. Кажется, мы застигли его врасплох: у него был расфокусированный взгляд, будто его резко разбудили. Или же он плохо себя чувствовал.
Он молча выслушал Катькину сбивчивую речь, не выказывая никакого удивления, лишь сочувственно кивая, затем встал.
– Пойдемте.
В тесном предбаннике своего дома располагалось что-то типа офиса – стол с телефоном, стулья для посетителей.
– Где они находятся? – спросил он.
– Мы не знаем, их куда-то увезли.
– Мне нужен номер дела.
– Мы не знаем.
– Тогда напишите имена английскими буквами, – батюшка протянул нам бумажку и ручку, а сам набрал номер телефона.
Вскоре в офис зашел высокий таец в полицейской форме. Он почтительно поздоровался с пастором и кивнул нам. Отец Майкл усадил его и придвинул ему телефонный аппарат.
– Звони. Вот их фамилии.
Тайский полицейский поочередно обзванивал все участки и изоляторы Острова. Похоже, у него везде были знакомые, поскольку каждый разговор он предварял небольшим вступление «Как у тебя дела?»
Наконец, он выяснил, что наши мальчики содержатся в главной тюрьме, что на горе, за Талингнамом. Далековато…
– Мы туда поедем! – вскочила Катя.
– Поздний час, – возразил полицейский. – Нужно ехать с утра.
– Нет, сейчас!
Отец Майкл ласково накрыл ее руку своей рукой:
– Тюрьма закрыта. Приезжайте завтра, я вас сам отвезу.
– Катя, давай завтра, – присоединилась и я к уговорам. – А сейчас пойдем на Мессу, раз уж приехали.
И вот мы с Катей нежданно-негаданно оказались на Мессе. Снова передо мной висело знакомое Распятие, с фиолетовым орнатом, накинутым на плечи Спасителю.
«В прошлый раз Ты нас выручил, выручи и на этот раз», – взмолилась я ко Христу.
Такой же фиолетовый орнат висел на плечах отца Майкла.
После Мессы мы вышли из храма. Теплый вечерний воздух, напоенный ароматом плюмерии. Все было бы так здорово, если бы не…
– Как мы будем возвращаться? – спросила Катя. – Сонг-тео не ходят, придется такси ловить.
Я заметила, что у ворот замигала машина наших сестер-монахинь, и бросилась догонять, пока она не стронулась с места. Слава Богу, они подсадили нас.
Хорошо, что дорога круговая: всем в одну сторону.

Увы, на следующий день в тюрьму мы не попали: день оказался не приемный.
– Не расстраивайтесь, завтра снова поедем, – успокоил нас отец Майкл.
Но назавтра тюрьма тоже оказалась закрыта. Охранник сказал, что по случаю буддийского праздника.
– Ничего, завтра все получится, – невозмутимо прокомментировал священник.

Было очень обидно: раз в кои-то веки нас согласились подвезти, и все впустую. К тому же неделю назад, во время бури, когда на Острове было наводнение, с горы скатился огромны кусок скалы и завалил дорогу. Когда отец попытался нас отвезти домой, с противоположной стороны объехав Остров, он обнаружил непреодолимую преграду, и пришлось разворачиваться, затем долго стоять в пробке. Что же это получается: человек весь день катается из-за нас…
– Мы вам заплатим, – умоляюще глядя на него, проговорила Катя. – Нам так неловко…
– Не беспокойся, – спокойно улыбнулся отец Майкл. – Паспорта не забудьте.

Наконец-то мы попали, куда стремились так долго (язык не поворачивается сказать, куда именно).
Приемная часть выглядела странно: гибрид между ботаническим садом, почтовым отделением и дешевой столовой – столы, столики, везде бутылки с водой.
Как ни странно, отец Майкл чувствовал себя, как дома. Он будто знал, что надо делать. Похоже, он частый здесь гость. Он быстро получил номерки на нас и на себя, откуда-то принес нам анкеты и даже сам заполнил на тайском, иногда задавая вопросы, типа: «сколько тебе полных лет?» или «как пишется твой родной город?» Затем пристроил нашу посылку и занял очередь на свидание. Охранники обращались с ним крайне уважительно.
И вот нас запустили вовнутрь тюрьмы, за металлические ворота. Мы попали в странное место. По обе стороны высокой металлической решетки была крупная спираль колючей проволоки. За решеткой мы вдруг увидели наших ребят, в одинаковых коричневых робах в тайском стиле. Они стояли в шеренге арестантов и не сразу обнаружили нас.
– Смотрю стоит знакомый мужик в черной футболке, улыбается, машет, страшно знакомый, – рассказывал потом Шурик. – Думаю, откуда я его знаю? Вдруг сообразил: это же отец Майкл!
Шурик, видимо, давно не брился, поэтому у него отросла борода, только совсем седая. И вообще оба здорово похудели.
По обе стороны от нас все отчаянно орали и жестикулировали. Шурик тоже попытался сообщить нам, что надо позвонить одному тайскому адвокату, который говорит по-русски, а его номер такой…
Я заметалась в поисках клочка, как вдруг отец Майкл, как фокусник, сунул мне невесть откуда взявшийся лист бумаги и карандаш. Как знал.
Толком не поговорили, как охранники объявили о том, что свидание заканчивается. Отец Майкл сказал, что он даст свое пастырское благословение. Боцман и Шурик послушно склонили головы, отец Майкл кратко произнес молитву, сделал жест благословения, затем возложил руки и на наши с Катей головы.
Когда мы очутились «на свободе», то обе хлюпали носами, - сцена свидания оказалась не для слабонервных.
– Не переживайте, – утешил нас батюшка. – Чай, не криминал и не наркота. Все образуется.
Действительно, к Пасхе все утряслось.


Пусть всегда будет Пасха

Первая наша тайская Пасха была самой необычной.
Шурик встретил ее, лежа в госпитале, а меня мои новые друзья на машине захватили в храм, на ночное Богослужение.
В храме оказалось полно иностранцев, невесть откуда взявшихся. Среди них были даже африканцы, иссиня-черные, высоченные, с детьми. Их мальчик все Богослужение выпендривался в проходе и своими воплями мешал отцу Майклу служить. Зато его большеротая курчавая мамаша сегодня принимала крещение.
Я еще не знала, что мы с ними будем «дружить домами».
После праздничной службы у входа на столике стояли подносы с грудами слоеных пирожков. Они выглядели весьма аппетитно, и я взяла один. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что в качестве начинки была странная сладко-остро-соленая курица.
После Мессы Хосе и Просто Мария повезли меня к себе. По пути сообщили, что соседняя вилла принадлежит голливудской актрисе – может, знаешь? – Джулии Робертс (!!!). Только она сейчас на Бали, мол, снимается в кино.
Я слегка обалдела от этого всего – от великолепной еды по мексиканскому рецепту, которую приготовила филиппинская домработница, от незримого соседства Джулии Робертс, от гостей, в числе которых было чернокожее семейство.
Все они со временем стали нашими с Шуриком друзьями, – чилийцы, хорваты, африканцы.
Довольно часто на «парти» у бассейна они поочередно приглашали и отца Майкла.

Пасхальные богослужения были такими душевными, веселыми и нарядными, что некоторые католики ежегодно приезжали на наш Остров, подгадав путешествие к Пасхе.
Одно из Пасхальных богослужений, дневное, мы с Шуриком решили снять на видео. Тряхнуть стариной, так сказать. «Церковь в мире», как она есть.
Каких только «фарангов» здесь не было – всех цветов кожи, всех национальностей.
Я придумала так: пусть каждый скажет на своем языке «Христос Воскрес!». Мы по очереди подошли с камерой к пожилому конопатому немцу, к белобрысой тощей англичанке, к чернокожему великолепному Брайану, к веселому филиппинцу Алехандро с гитарой, конечно, к нашим дорогим хорватам и чилийцам, к застенчивой тайской монашке и, наконец, к отцу Майклу. Ролик недаром вышел живенький такой.
Сестры выставили перед храмом длинную вереницу столов, заваленную подносами с тайскими пирожками в банановых листьях, с горячим рисом и кастрюльками с разнообразными гарнирами, а отец Майкл раздавал крашеные освященные яйца.
Казалось, так будет всегда. И церковь, и Пасха, и отец Майкл…

…Все течет, все изменяется. Наша компания начала распадаться.
Сначала Остров покинули Хосе и Просто Мария, вместе с кучей детей. Они отбыли в Шанхай, поближе к своего торговому бизнесу.
Затем из церкви исчезли африканцы. Позже мы узнали, что они развелись.
Затем в Хорватию уехали Саня и Томо. Алехандро подался на Филиппины.
А там и отца Майкла перевели в другой приход, в городе Ратчабури, близ Бангкока. Наш большой храм в Чавенге, в стиле модерн, в виде епископской митры, построили уже без него.
С любимым настоятелем нам удалось свидеться только на освящении свежевыстроенного храма. Мы встретились весьма тепло, сфотографировались. Было ясно, что батюшка скучает по Острову.
Как же мы обрадовались, когда его снова вернули нам. Не прошло и четырех лет. Прямо к Пасхе.
Только вот ту незабываемую Пасху, в новом храме, вместе с любимым священником мы праздновали, увы, последний раз.

…Когда прошел первый слух про эпидемию коронавируса, большинство из нас не придало этому значения. Мы же тут прошли через огонь, воду и медные трубы.
Тем временем вокруг появлялось все больше людей в масках, во всех магазинах посетителям начали мерить температуру, наконец, Остров закрыли на карантин.
Мы пока что не встретили ни одного больного, однако, по слухам, знакомого наших знакомых уже эвакуировали на материк, с ковидом, да еще врач-рентгенолог со стажировки из Бангкока привез на Остров опасный вирус.
Еще не началась массовая эвакуация туристов, но всем стало как-то не по себе. Люди поняли, что в мире грядут перемены, и не в лучшую сторону.
Отец Майкл сориентировался в числе первых, при начальных тревожных признаках. На месте сосудов со святой водой он установил распылители с санитайзерами. Перед Мессой он велел выключить кондиционеры, ведь они высевают вирусы, зато распахнуть двери и включить вентиляторы.
На Бога надейся, а сам не плошай.


Аллилуйя в миноре

Мало нам пандемии, так вот еще один стресс, в виде похорон.
После Мессы к нам обратилась Лина, индонезийка. Она была правой рукой отца Майкла, отлично говорила по-английски и помогала ему в организационных вопросах.
– В пятницу в Натоне похороны мистера Джорджа. Вдова изъявила желание, чтобы вы играли на органе. Приедете?
Вообще-то у нас с Шуриком по плану были уроки в тайской музыкальной школе. К тому же я не общалась с мистером Джорджем и даже не сразу поняла, о чем речь. Но мне почему-то показалось, что нельзя не исполнить такой просьбы.
– Шурик, может, мой урок ты проведешь за меня? Лина, сможешь меня подобрать на главной дороге и подвезти до храма?
– Конечно, – обрадовалась Лина.
А эти филиппинки всем хором отказались участвовать в похоронах.
– В крайнем случае петь мне придется самой, – с сомнением сказала Лина. – Леля, попоешь со мной? Я пришлю тебе список песен, которые выберет миссис Конни.
Я безо всякого удовольствия вспомнила, как с этим дело обстояло на свадьбе. Но делать нечего, придется выкручиваться.
В день похорон выяснилось, что по распоряжению правительства все школы закрываются, а уроки отменяются.
– Тогда поехали со мной на отпевание, а то я даже не знаю, как там орган включается, - предложила я Шурику. – Тогда я смогу подпеть Лине.

…В Таиланде мне доводилось бывать только на буддийских похоронах, с кремацией. Интересно, как проходят здесь католические похороны?
Мы оделись в траур, как полагается, и вышли на круговую дорогу.
Хорошо, что у Лины большая машина, куда помимо ее семьи влезли и мы.
Мы прибыли в храм заблаговременно, чтобы немного порепетировать.
Перед входом стоял катафалк с большим гробом, закрытым покрывалом, в белых цветах. Вокруг суетились родственники, прилетевшие из Гонконга, немногочисленные прихожане и монашки. Заплаканная вдова бросилась мне на шею:
– Как я вам благодарна за то, что вы пришли!
Я слегка оторопела: во время пандемии объятия с поцелуями излишни, но не скажешь же об этом скорбящей старушке.
Отец Майкл приветливо кивнул нам, – видимо, не чаял нас здесь увидеть.
– Месса пойдет по типу воскресной, только без причастия, – объяснил он нашей троице.
– И без Аллилуйя? – уточнила я.
– Почему это без?
– Так ведь Пост.
– Ну и что? Это отпевание, исключительный случай.
– Тогда я сыграю Аллилуйя в ля-миноре, чтобы попечальнее.
Пока Шурик разбирался с органом, мы с Линой изучали обновленный список песен. Я не на шутку взволновалась. Играть на непривычном инструменте, да еще и петь по-английски…
– Отец Майкл, нет ли здесь книжки с литургическим текстом на английском? – озаботилась я. – Мне бы это помогло.
Отец Майкл жестом фокусника выхватил экземпляр с книжной полки у входа и насмешливо посмотрел на меня: было бы из-за переживать, их там куча. Я показала ему Окей, по-дайверски: типа, прорвемся!
Священник не к месту расхохотался и ответил тем же самым жестом, – зря, что ли, Шурик обучал ему дайвингу. От этого мы с Шуриком и Лина перестали мандражировать, почувствовали себя сплоченной командой и приготовились отработать за целый хор. Ведь с нами старый знакомый – Христос с Распятия, при том же самом фиолетовом великопостном орнате.
…Никогда еще не доводилось нам играть на отпевании. Однако мы справились.
Мы с Линой хоть не такие горластые, как филиппинки, но наши голоса звучали вполне прилично. Какая же замечательная акустика в храме! У Лины оказался неплохой слух, и иногда мы даже позволяли себе двухголосие, на ходу подстраиваясь друг к другу. А главное, без кабацких тембров филиппинок и гитарного бренчания под куполом воцарился подобающий медитативный церковный саунд, и все те же песнопения зазвучали достойно, торжественно и скорбно. Шурик оплетал мелодию подголосками, я к концу каждого песнопения прибавляла стильную барочную каденцию с задержанием кварты и мажорным разрешением. 
Пусть эти звуки органа и наши несильные голоса свяжут воедино нас и того, чей дух только что покинул свою земную оболочку, а также Того, кто взирает на нас с креста над алтарем.
Но вот катафалк двинулся к выходу, и вся процессия за ним.
– Куда это они? – спросила я Лину, которая тоже засобиралась.
– На кладбище, за церковью.
Так вот что это за странный участок на задворках храма… Десять лет назад он выглядел заброшенным пустырем, а теперь на нем возникли странные строения. Так это же склепы! Искусственные цветы, свечи, таблички с надписями на разных языках…
Гроб подкатили поближе ко второму, незаселенному, склепу. Пока отец Майкл размахивал кадилом и кропил гроб святой водой, Лина дала отмашку, и мы громко затянули Amazing Grace, уставившись в бумажки. Надтреснутый голос вдовы присоединился к нам, а за ней вступили и родственники.
Таец в рабочей одежде, подставив стремянку, с ведерком раствора взгромоздился на верхотуру. Несколько мужчин помогли ему на весу вдвинуть гроб в ячейку на втором этаже, вложили вовнутрь венки и букеты. Дядя закрыл вход табличкой с именем и замуровал навечно. Спи спокойно, мистер Джордж!
Уф, вот и все… Я чувствовала себя вымотанной вконец, но на душе было спокойно. Хорошо, что мы сделали это. Не знаю, почему, но это было правильно.
Народ разбрелся по церковной территории. На длинных уличных столиках монахини выставили угощенье – подносы со спринг-роллами и сэндвичами. Только люди не спешили наброситься на еду, из страха заразиться.
– Возьми себе домой, побольше, – услышала я голос отца Майкла, который подошел со спины.
Слава Богу, заканчивается этот Великий Пост. Скорей бы уже Пасха.
Мы не предполагали, что долгожданной Пасхальной Мессы … не будет.


Церковь закрыта

В страшном сне мы с Шуриком не могли такого увидеть.
Закрыто все – школы, рестораны, отели. Но чтобы наша церковь, где мы всякий раз искали утешения в тяжелые времена… Вот что поразило нас сильнее всего. Даже сильнее пандемии коронавируса. Тем более что на Острове ей так и не дали разгуляться.
Куда катится этот мир: христиан преследуют, храмы поджигают, общины не собираются на молитву. Какое серьезное испытание для Христовой церкви…
Представляю себе, как ныло слабое сердце отца Майкла, когда в старом храме в свое черной футболке сидел он, в одиночестве, перед гипсовым Распятием… Словно Пасха так и не наступила.

…Наконец-то от епископа Таиланда поступило разрешение открыть храмы для Богослужений в тестовом режиме.
Отец Майкл ввел строжайший порядок: перед Мессой сам наглядно продемонстрировал с амвона, как именно следует носить маску в церкви.
Спустив маску на подбородок, он категорично произнес:
– Но!
Прикрыв рот, при этом обнажив нос, он повторил:
– Но!
Натянув материю на нос, он утвердил единственно правильный вариант:
– Только так!
И никто не посмел нарушить это предписание, зная суровый характер нашего настоятеля.
Все послушно мерили температуру на входе, перед громоздкой установкой, которая почему-то у всех определяла по 35 градусов, и брызгали ладони каким-то спиртом.
Вирусом и не пахло. Все возвращалось на пути своя.
Как вдруг на одну из Месс отец Майкл не пришел.

– …На какой день здесь хоронят, ты не знаешь? – поинтересовалась я у Шурика.
– Кажется, на второй, а то жара, – предположил он.
После похорон мистера Джорджа я представляю себе, как оно пройдет.
Отец Майкл будет лежать в центре храма, в закрытом гробу, заваленном белыми орхидеями и венками.
С каким воодушевлением мы с Шуриком в последний раз сыграем ему на органе Аллилуйю, в ля-миноре, затем Bless are You God, и споем Amazing Grace, когда катафалк повезут на приходское кладбище. А потом гроб замуруют в одну из ячеек склепа.
Мы сможем навещать любимого священника, рассказывать ему, как у нас дела, и просить заступничества, как это было при его жизни. Например, перед каждой поездкой на визаран или в Россию мы обращались к нему за благословением, и оно ни разу не подводило.
«Лина, ты не знаешь, когда похороны?» – написала я индонезийке.
Верная его помощница, она наверняка все знает.
«Тело сегодня увезут в Ратчабури. Похороны состоятся там», – получила я ответ.
Вот те раз… Я вдруг почувствовала, что осиротела.
Мне очень нужны были эти похороны. Я хотела попрощаться с отцом Майклом.
Странно, ведь я вспоминала о нем только тогда, когда в жизни происходило что-то плохое, и срочно требовалась помощь или молитва. Отец Майкл пребывал с нами в госпитале и в тюрьме, в болезни и в нищете.
Когда все шло своим чередом, он как бы терял к нам интерес, да и мы побаивались сурового священника, пребывающего в постоянном раздражении на глупых людей, и нас в их числе. Но он все равно был где-то рядом. А теперь его нет.

Мне на телефон пришло короткое видео.
…Монашеская рука отворачивает край покрывала с гробового окошка, другая приближает телефонную камеру. За стеклом до боли знакомое лицо отца Майкла. Полная иллюзия того, что он спит.
Но что-то не так…
Во-первых, нижняя часть закрыта белым шарфом, - примерно так в детстве мама укутывала меня перед выходом на мороз. А еще я вспомнила, как недавно он учил нас правильно носить маску…
Во-вторых, он лежал в затемненных очках. В тех самых, которые носил постоянно, даже в церкви.
Солнцезащитные очки, шарф – и навсегда закрытые глаза… Бред какой-то.
Вот и все, что осталось нам на память от отца Майкла.

Нет, не все: я неотступно вспоминаю его чудесную, открытую, такую редкую и почти детскую улыбку. С этой улыбкой он хохмил на проповеди, учил меня плести «пальмы», по-дайверски показывал пальцами Окей. Вдруг я осознаю, что такая улыбка не могла кануть в небытие.
Нет, наш отец Майкл не исчез. Он есть, он посреди нас – и в то же время с Богом, о Котором так не любил говорить всуе.
И как хорошо, что у него больше ничего не болит.

Koh Samui 2563






Koh Samui 2563