Повесть. Соавтор. Глава IX

Глава IX Советы собирателя сказок. Изменения в романе. Произведение потеряно. Странный почтальон. Возвращение в Москву. Озарение!

              «А что же Федул? — спросите вы, вспомнив про начинающего писателя из Немало-Ненецкого автономного округа. — Он-то как? Не заболел ли от такого полного единодушия юный и неопытный ещё прозаик?
               Спешим успокоить: нет, не заболел, а просто в голове молодого человека немного загудело и помутилось, но потом почти прошло и ему прямо в зале судебного заседания явился северный национальный дух. Случилось «явление» аккурат во время речи опытного литератора Анания, утверждавшего, что все современные писатели молодцы и умницы, но, вопреки этому обстоятельству, авторство на двести пятидесятую страницу «Безрадостной гадости жития» принадлежит именно Арнольду Монте-Кристову, а не кому-нибудь из них.
               — Ну что, Федул? – поинтересовался дух у Чебурекова. — Как думаешь, напечатают твоё имя на красивом переплёте или нет?
               — Да уж и не знаю, — признался тому начинающий писатель. — Практически никто не верит, что это я про типа с книжкой написал. А может, и вправду — не я?
               Тут на разговаривающего вслух Чебурекова обратили внимание, а Раиса Ивановна даже пригрозила пальцем, но не духу, а ему — истцу Федулу. Дух моментально испарился, а молодой человек вдруг вспомнил, как создавался роман «Северное сияние Калькутты»…
               Закончив первоначальную версию своего произведения, юноша уже готовил оленью упряжку, чтобы добраться на ней до какого-нибудь цивилизованного уголка, а оттуда ехать дальше, в Москву. В это самое время к нему в чум попросился на ночёвку незнакомец. Позже выяснилось, что им оказался известный собиратель разного народного эпоса и прочего такого же ветхого добра. Обрадованный Федул рассказал страннику все сказки, которые знал и даже зачем-то сплясал давно забытый танец молодых олених, а после попросил просмотреть его рукопись и дать толковый совет.
            — Ты извини, Федул, но роман твой –  обычная ерунда и безнадёга, - огласил суровый приговор незваный гость после своего с ним (романом) ознакомления.  — Хотя изюминка тем не менее в нём есть. Не врублюсь, правда, — на какой странице? В любом случае обязательно внеси необходимые для последующей возможной публикации изменения. Скажи мне на милость — что у тебя в романе за город такой — М-ква? Где ты встречал подобные имена и клички? Назови его как-нибудь по-другому, шикарней, что ли: Париж, Нью-Йорк или Лондон. Смотри на вещи шире!
             — А Калькуттой можно? – немного стесняясь, спросил Федул опытного собирателя сказок.
             — Можно и Калькуттой, - милостиво согласился добровольный скиталец и засобирался в путь – питаться подножным кормом и продолжать складывать в дырявый походный мешок вековую народно-интеллектуальную прель и замшелую национальную мудрость.
             Федулу же пришлось задержаться. На одну полярную ночь. Чтобы неожиданно кардинально переделать своё произведение. Сначала он придумал новые названия городов, потом понадобилось исправить ещё что-то, а в конце концов потребовалось перекроить всё и до полной неузнаваемости.
             Чебуреков даже сам поразился тому, что понатворил:  из проникновенного и очень русского романа вышло нечто среднее между американским вестерном, модным российским милицейским боевиком с элементами научной фантастики и эротической дребеденью с признаками жёсткого порно. Внутри этого хаоса Федулу (ценой титанических усилий и умственного переутомления) удалось-таки сохранить любимого главного героя в живых, но уберечь несчастного от лёгкого психического расстройства, похоже не получилось. Его трагический монолог, представляющий собой дикую смесь из политических лозунгов, стафилококков и подушек, говорил о том достаточно красноречиво. Утешало единственное: на общем неприглядном фоне основной персонаж явно выделялся своим неправдоподобно лучезарным взглядом и откровенно чистыми помыслами.
            «Никто такой бред печатать не рискнёт, — решил Федул, но сильно не расстроился. — Зато Москву повидаю, про современную литературу больше узнаю». Впрочем, тут-то к нему в человечьем обличии и явился уже упоминавшийся выше дух, чуток успокоив слегка опечаленного писателя и благословив того в дальнюю дорогу.
             Проболтавшись в столице некоторое время, Чебуреков успел прищемить мизинец Монте-Кристову, потерять рукопись и попасть в тайные «чёрные списки» неиздаваемых авторов. На этом его некругосветное путешествие закончилось, и Федул убыл домой — в северный национальный округ.
             — Потерял я свой роман, — признался он при встрече этническому народному духу. – Обронил где-то в суматохе мегаполиса, теперь — ищи-свищи.
             Однако, к удивлению начинающего автора, его собеседник так не считал, а, наоборот, – считал совсем даже по-другому:
             - Романы не только не горят, Федул, но также не тонут, не лысеют и не покрываются перхотью, а уж тем более – не теряются. Не тот товар, - загадочно произнёс он с кривой ухмылкой. – А потому — не горюй, корми оленей колючками и жди новостей.
           Сказав, дух исчез, а Чебуреков остался в жутком умственном смятении.
           В дальнейшем всё произошло, как и было предсказано: однажды, несколько месяцев спустя, в чум Федула постучался почтальон:
           — Телеграмма! — крикнул он, не слезая с низенького, но крепкого оленя, скромно украшенного маленькими подпиленными рожками. — Принимай под роспись, оленевод, да не задерживай! Видишь, чумовой, сумка моя полна других срочных сообщений.
           Только Чебуреков успел поставить где-то свою фамилию и выхватить из руки почтальона «горячую» депешу, а того уже и след на снегу простыл.
           «Какие, к чёрту, срочные сообщения? — пронеслось в голове Федула. — За сотни вёрст вокруг, кроме койотов, — ни души. Впрочем, и койотов тут тоже отродясь не водилось, а почту с вертолёта должны сбросить лишь через неделю. С ума я, что ли, схожу?»
           В надежде прояснить странную ситуацию с незнакомым прежде почтальоном на некрупнорогатом олене, Чебуреков, едва зайдя в своё жилище, первым делом раскрыл телеграмму и попытался вникнуть в её содержание.
           «Чебурекову тчк ваш роман размером одну страницу печатного текста вчера издан москве автором монтекристовым тчк телеграфируйте дату приезда тчк доброжелатель».
           «Автором монтекристовым? — тупо повторил про себя Федул. — Размером одну страницу. Мамочка! Что это?»
-
           Около недели перепуганный Чебуреков силился понять смысл телеграммы, но все усилия юноши оказывались тщетными: смысл пониматься не хотел, а, наоборот, — становился ещё загадочнее и туманней. Между тем ясно было одно: как и предсказывал национальный дух, следы романа «Северное сияние Калькутты» неожиданно отыскались, и даже, видимо, более того. Решив, что пришло время действовать, Федул впопыхах собрал походный чемодан (домотканый узелок) и вновь отбыл в столицу, не забыв при первой же возможности дать весточку о дате своего прибытия неизвестному доброжелателю (в соответствии с указанным в полученной телеграмме адресом).
            Тот, безошибочно опознав Чебурекова по меховым унтам, встретил его на вокзале и быстренько увёз к себе домой, где и прояснил немалоненцу положение дел в отечественной литературе, а заодно и положение дел с его, Федула, собственным романом:
          — Очень серьёзное положение! - подчеркнул поэт Марк Звездуев (анонимный доброжелатель) и для убедительности два раза покачал головой – сверху вниз. — Монте-Кристов совершенно не контролирует ситуацию, а за его спиной творится полный беспредел — каждый пишет что хочет, когда хочет и где хочет. Пишут с орфографическими ошибками на обёртках от плавленых сырков, матом на хилых грудных клетках и даже кровью, но уже не ручками, а финскими ножами. Издательства, по сути, превратились в учреждения типа казино, в которых отмываются огромные преступные денежные средства под видом авторских процентов с гонорара. Иначе просто невозможно понять их заинтересованность в бездарных и никчёмных «произведениях», — тут Марк лучезарно посмотрел на Федула и продолжил: — А действительно лучшее и талантливое либо к печати не допускается, либо элементарно и нагло присваивается. Как показал случай с твоей рукописью, даже Арнольд не гнушается «зацепить» тройку-другую крепких чужих абзацев и выдать их за свои собственные. Но, слава Богу, есть ещё на земле порядочные люди. Неизвестная добрая душа нашла потерянный тобой роман и переслала его мне, как самому порядочному литератору. Причём в сопроводительном письме отмечалось главное — двести пятидесятая страница «Гадости» переписана из «Северного сияния» слово в слово. 
           Чебуреков был ошеломлён. Он и теперь ясно и отчётливо помнил, как создавалась та удачнейшая и ярчайшая фраза его произведения. Даже сейчас, спустя время, Федул не мог без содрогания и душевных мук вспоминать, как отстреливался он из своего чума от приезжих бандитов, приехавших забрать его любимых оленей, как закапывал мёртвые тела нелюдей в мёрзлую твердь вечной тундры и как долго потом силился смыть с рук густую темно-красную человеческую кровь.
           — Пошли вы все к чертям собачьим! – кричал начинающий прозаик и тогда, когда любители лёгкой наживы под его пулями мешками валились на подступах к родной яранге, и тогда, когда он рубил их лысые головы топором уже внутри неё. — Пошли вы все…! — шептал он про себя потом, на допросе у умного следователя-взяточника, пытавшегося пронюхать, куда делись местные преступные авторитеты, а вслух произносил на плохом русском: - Я с утра тундра ходила. Ничего не видела, ничего не слышала, однако…
           И вот постороннее физическое лицо, а конкретнее — А.Монте-Кристов, присвоил эту и прочие фразы, которые явились Федулу настоящим «озарением» и были прожиты им не в болезненном творческом бреду, а наяву и в умственном здравии? К тому же Чебуреков не совсем уяснил следующее: зачем такому мастеру художественного слова, коим, без сомнений, является Монте-Кристов, понадобилась одна-единственная страница из произведения начинающего писателя? И почему, например, опытный автор не захотел видоизменить чебурековский монолог лучезарного персонажа, чтобы невозможно было к нему придраться? А разве нельзя «послать» всех иначе — не к чертям, а в какое-нибудь другое место? Да, многое в этой истории с плагиатом двести пятидесятой страницы казалось Федулу странным и неестественным.
         Размышления Чебурекова между тем опять прервал Звездуев, продолживший свою мысль:
         — Нашей родной многострадальной литературе очень нужны новые талантливые имена! Пришло время перемен, а значит, будут востребованы инициативные и прогрессивные писатели, а те, у кого руки по локоть в чужих мыслях, фразах и знаках препинания, обязаны уйти навсегда! Лучшего момента для этого мы можем и не дождаться: необходимо срочно обвинить Арнольда в плагиате, а там как кривая вынесет!
          Вообще Звездуевский план по перестройке отечественной литературы был прост и выглядел весьма заманчиво. Не упоминая «лишнего» про Марка, Федул «сливает» информацию о двести пятидесятой странице и о прищемлённом мизинце наиболее активной части братьев-писателей, которая тут же всколыхнёт общественное мнение и посеет начало скандала. Затем дело плавно перетечёт в районный суд, который довершит раздрай своим справедливым решением. Посрамлённый Монте-Кристов будет вынужден с позором оставить кресло председателя и пододвинуть его Марку, как лидеру прогрессивно настроенных поэтов современности. Ну, а дальше легко угадывались перспективы грандиозного масштаба: Звездуев наводит в отечественной литературе образцовый порядок, и эта литература становится самой процветающей и благополучной во всей Европе, а если повезёт, и во всём мире. Что касается Федула, то он и его произведения отныне имеют преимущественное право на печатный станок, издаются миллионными тиражами и переводятся на любые существующие языки.
         — Неужели и на индийский переведут? — поразился Чебуреков чудесным перспективам своего романа.
         — Не сомневайся, Федул! – с серьёзным видом подтвердил «певец подмосковных окраин». — И на китайский, и на американский, а если захочешь – и даже на монгольский…
         После этого разговора всё в действительности пошло так, как и планировал Марк. Федул своим рассказом «разбудил» революционные настроения, а они всколыхнули общественное мнение и посеяли в литературной среде разброд и шатания. Дело дошло до суда Раисы Ивановны, и теперь оставалось лишь сделать последний шажок – признать нынешнего председателя большинства зарегистрированных писателей страны старым маразматиком, не способным на собственные абзацы, междустрочные интервалы и разные кавычки.
-
          Тут было бы своевременным упомянуть, что, находясь в процессуальном положении истца, Чебуреков чувствовал себя нехорошо. Несмотря на свою правоту и полное моральное право требовать восстановления попранной справедливости, Федул тем не менее нутром ощущал странное чувство нереальности происходящего и лёгкий идиотизм творящегося в районном суде. При этом, в чём конкретно заключался данный идиотизм, молодой писатель из Немало-Ненецкого округа понять не мог, как ни старался. Да и, на самом деле, зал судебного заседания был вполне обыкновенный, полусонная судья также ничем особенным не выделялась, а остальные участники действа тем более идиотов не напоминали. И всё же что-то смущало Федула и не давало ему покоя.
           Наконец перерыв закончился и разбирательство возобновилось. Однако стоило Раисе Ивановне в который раз открыть рот и пригласить очередного свидетеля, как Чебуреков моментально понял, что именно казалось ему непонятным и мучило его. В Федуловой голове вдруг всё мгновенно прояснилось и стало на свои места, а непонятное стало понятным и очевидным. И прищемлённый мизинец Монте-Кристова, и нежданный гость - любитель эпоса, и анонимный доброжелатель отославший поэту Звездуеву потерянную рукопись «Северного сияния», а также многое-многое другое правильно уложилось в сознании Федула. В виде чёткой и ясной картины-мозаики.
          «А ведь почтальон, собиратель сказок да «хороший человек» (виновник «сортирного» инцидента) — одно и то же лицо! — выдохнул Чебуреков с облегчением человека, вспомнившего то, что уже давно не давало ему покоя. — А бандиты, явившиеся сразу за любителем древней ископаемой мудрости? Это не может быть случайным совпадением. Именно после разговора с коллекционером народного танцевально-песенного старья и разборки с оленелюбивыми братками я полностью переделал сюжетную линию романа. К тому же я уверен: Монте-Кристов не пошёл бы на кражу мыслей начинающего автора. Не такой он дурак! Значит…»
          Последним, что позволило Федулу подвести окончательный итог из странной истории с романами «Северное сияние Калькутты», «Безрадостная гадость жития» и судебным процессом, стал довольно любопытный факт — при общении с национальным духом никак не удавалось разглядеть его лица: тот всё время отворачивался либо прикрывался воротником.
           — Болею я, Федул, — объяснял своё необычно конспиративное поведение культовый персонаж чукотских сказок. – Не хочу тебя бациллами заразить. У тебя и так радость одна, что жив ещё.
           «Дьявольщина! — догадался наконец Чебуреков и ужаснулся этому выводу. Он в одночасье вспомнил низенького оленя с маленькими рожками, на котором приезжал к нему собиратель-почтальон, и ужаснулся ещё больше: — Да тут черти воду замутили! Публикацией в соблазн ввести меня хотели, чтобы взалкал я и, изменив роман, веру свою национальную продал за проценты с издательского гонорара. О, помоги не поддаться искушению, Господи!»
            Тогда Федулу стало очевидно, что районный суд есть самый настоящий шабаш, а разные эксперты, адвокаты, писатели и прочие участники — упыри, вурдалаки и другая штатная нечистая сила.   
            И в тот момент, когда некий фантаст (очередной свидетель по делу) вспоминал за трибуной, сколь многому он научился у Арнольда Монте-Кристова и сколь многим он ему обязан, раздался страшный душераздирающий вопль истца Чебурекова, направленный в сторону судьи Пчёлкиной:
             — Изыди! — закричал Федул нечеловеческим голосом, Раиса Ивановна потеряла сознание — и после этого начинающего писателя отвезли в сумасшедший дом.