Повесть. Соавтор. Глава X

Глава X. Последний свидетель. Сделка.

             То дело о двести пятидесятой странице «Безрадостной гадости жития» было действительно очень странным и поразило участников судебного заседания своей концовкой, да не той, в которой скончался эксперт, а истец Чебуреков попал в сумасшедший дом, но совсем другой. Так вот, когда все посчитали, что Арнольд Монте-Кристов победил и именно ему принадлежит право отцовства на лучезарного юношу, на его мысли о раздаче каждому больному бесплатных тапочек и на фразу «Пошли вы все к чертям собачьим!», в зал судебного заседания взошёл последний свидетель.
           — Пусть он отправляется куда подальше! — дружно закричали возмущённые граждане, стоило этому самому свидетелю (невзрачному старичку в головном уборе)  попросить слова. – Конец прениям — истца увезли в психиатрический стационар! Браво, Арнольд! Мы любим тебя!
           — Тем более, раз вы так уверены в своём чувстве к писателю Монте-Кристову, вам нечего бояться, — тихо произнесло лицо, находящееся в шляпе и в процессуальном статусе свидетеля. — Поверьте, нет ни малейшей необходимости доказывать сей факт на баррикадах, лупить меня при этом ногами и называть провокатором. Я и сам уйду через пару минут, если повезёт.
           — Ладно, пусть говорит! — закричали тогда все, а Раиса Ивановна, которая уже почти пришла в себя, втихаря вызвала наряд милиции — арестовать странного типа в крайнем случае. «Сам он уйдёт, как же! Старый башмак!» — подумала судья, а в голове у неё творилось чёрт знает что.
           — Говорите, если уж вам так хочется, но имейте в виду: в протокол ваши показания вписаны не будут, даже не надейтесь! Нет истца — нет дела! — предупредила обладателя шляпы председатель Пчёлкина и стукнула молоточком по столу.
            — Да я что? Нешто не понимаю! — протискиваясь к трибуне, согласился с заслуженным юристом страны невзрачный старичок. — Я совесть свою облегчить хочу! Клянусь говорить только правду! Где свод законов и «Конституция»?
            — Свидетель, бросьте дурака валять!  Я вам русским языком повторяю: выступайте неофициально и идите себе с Богом, — разозлилась Раиса Ивановна на излишнюю обстоятельность нежданного обладателя процессуального статуса. — Иначе я буду вынуждена арестовать вас за неповиновение. Кто вы такой вообще?
            — Мы-то? — переспросил старичок. — В издательстве мы работаем, тексты набираем разные, вот и всё, пожалуй.
            — Наборщик, что ли? — торопилась председательствующая, не понимая, какого лешего она возится с этим странным стариком и не покидает до сих пор зал судебного заседания с гордо поднятой головой и «Делом» под мышкой. — Так что именно вы желаете пояснить по существу? Вы нянчили ответчика Монте-Кристова на руках или видели, как истец Чебуреков ехал в трамвае без билета?
            Однако, к удивлению и самой Раисы Ивановны, и остальных присутствующих на разбирательстве лиц, последний свидетель сроду не вытирал соплей малолетнему патриарху отечественного слова, а писателя с Крайнего Севера до сегодняшнего дня не то что в трамвае, а вообще в глаза не видел. Ничего этого он не делал и делать не собирался, а, напротив, — занимался в своё время набором текста книги «Безрадостная гадость жития».
            — Так вот, двести пятидесятую страницу с другой рукописи случайно набрали — с «Северного сияния Калькутты», — со слезами на глазах признался пожилой наборщик. — Бес её знает, откуда она взялась тогда в типографии! А мы как назло в обеденный перерыв выпили маленько без умысла и недоглядели.  Когда ж выяснилось — поздно было: тираж «Гадости» отпечатали полностью и продали весь на корню. Монте-Кристов не возражал, ну и мы не трепались — на кой зря суетиться. А теперь не могу больше молчать — пусть граждане правду узнают: не писал Арнольд про «тапочки». И «черти собачьи» — тоже не его рук дело!
             После слов свидетеля в зале повисла нехорошая и напряжённая тишина. Видимо, чтобы немного разрядить обстановку, один неуравновешенный прозаик даже решился на отчаянный шаг и тоненьким голоском пискнул: «Браво, Арнольд!» — но подобное не помогло и обстановку не разрядило. К тому же,  вместо одобрения и поддержки, он был тут же опрокинут навзничь чьим-то коротким ударом в челюсть и смят в лепёшку сомкнувшейся толпой.
             И тут раздался голос судьи: 
             — Так это вы кашу заварили? – поразилась вслух Раиса Ивановна. — Вы инициировали кризис в литературе и теперь пытаетесь уйти от ответственности, прикрываясь любовью к пьянству в рабочее время?
             В голову заслуженному юристу ударило всё: и прожорливые мыши с прямыми доказательствами чьей-то вины в своих глотках, и начинающие судьи с пачками зелёных денег в карманах, и даже собственный одноглазый кот, который с определённого момента отказывался жрать размороженную кильку, а требовал исключительно копчёную колбасу.
             «Скоты! Как есть скоты! — пронеслось ураганом по голове председателя. Госпоже Пчёлкиной вдруг в одну секунду вспомнились те, кто уже давно и постоянно мешал ей исправно отправлять правосудие: адвокаты, прокуроры, свидетели и прочие мерзкие рожи и личности. — Уже дело закрыто, а они всё воду мутят — запутать меня жаждут! Но не поддамся я им!»
            — Арестовать свидетеля! — раздался в зале судебного заседания крик Раисы Ивановны, и старика волоком потащили прочь.
            Однако в тот самый момент, когда, казалось, бразды управления ситуацией полностью перешли к районному правосудию в лице милицейского конвоя, случилось не поддающееся здравому объяснению происшествие. При задержании пожилого наборщика шляпа с головы последнего свалилась, потом быстро покатилась по направлению окна, и прокрутившись волчком только тогда и остановила наконец своё замысловатое движение. Но этого уже никто не видел. Крича от ужаса, толкаясь и плача на бегу, находившиеся в зале суда люди кинулись к входной двери, не оглядываясь и не обращая внимания на упавших.
            — Смотри — рогатый! Да у них тут черти поселились! В суде федеральном! — слышались отовсюду вопли бросившихся врассыпную писателей, фантастов и юмористов с дипломами. — Бежим! Кончай юридическую процедуру!
            Свидетель же, в мгновенье ока освободившийся от представителей закона, внезапно засмеялся противным козлино-блеющим смешком, схватил с пола шляпу, а потом взял да и свистнул со всей своей нечистой дури. Тогда-то в глазах граждан завертелось и закружилось окончательно: незваное дьявольское отродье вдруг моментально испарилось, предварительно и зачем-то превратившись в юношу с книжкой в руках, лучезарным взором и чистыми помыслами, но потом в неизвестном направлении исчез и он. А вместе с ним… к собственному удивлению, исчезли и остальные – современные поэты, прозаики и авторы иронических детективов…
              Как будто черти их всех побрали! Суд свершился!
-
               А и вправду! Дорогие читатели, скажите — разве может такое быть? Реально ли, чтобы известный и уважаемый писатель стерпел в своём произведении слова, знаки препинания и мысли начинающего автора, хоть бы они даже золотыми оказались? На кой чёрт? Ведь не они же, в действительности, делают хорошего писателя хорошим! И какой, простите, вообще может случиться кризис в литературе? В ней всегда и всё остаётся, как прежде, — писатели пишут, читатели читают! И ничто не в состоянии изменить такого положения дел — ни злоупотребления громкими рейтинговыми именами, ни внеочередное предоставление престижных премий, ни трагические монологи героев художественных произведений. И тем более не начинающим, вроде Федула Чебурекова, что-то в нём менять. А произошло совсем по-другому — скандал замутила нечисть, а наборщик из издательства тут уж точно был не при чём!
-
           Итак, суд свершился! А участники его, как вы, наверное, помните, исчезли в неизвестном направлении (?) и безо всякого следа. Кроме ответчика — Арнольда Монте-Кристова!
           Однако  на этом месте сразу ожидается ряд справедливых и своевременных вопросов: «Разве такое бывает? Ведь из суда — либо в наручниках и под конвоем, либо — с инфарктом миокарда и последующим осложнением на голову, либо — со штрафной квитанцией в зубах и связкой исполнительных листов по алиментным взысканиям под мышкой. Откуда уж здесь, простите, исчезновениям взяться? Знаем! Судились! Тут и чёрт не поможет! Если ты не мышь, конечно. И потом, почему Монте-Кристов остался? Он что — особенный?»
              Так-то оно так, да не совсем! Суды тоже — разные бывают! А наш случай тем более — оригинальный и далеко не стандартный! Хотя…

              — Ну, вот мы и встретились, Курицын! — услышал Арнольд негромкий голос за своей спиной, а обернувшись, никого не увидел. Произошло это странное событие непосредственно в зале судебного заседания, после скоропостижной кончины уважаемого Натана Яковлевича и отправки несчастного Чебурекова в сумасшедший дом — аккурат во время выступления последнего свидетеля. Мало того, несмотря на отсутствие собственной телесной оболочки, голос не исчезал, а, наоборот, заглушая показания старика в шляпе про ошибку наборщиков, с каждой минутой становился ясней и отчётливей: — Нечестно поступаешь с партнёрами, председатель! Нехорошо! Условия сделки нарушаешь, слово не держишь! Некрасиво!
               — Кто вы? — прохрипел Монте-Кристов и от страха весь, с ног до головы, покрылся холодным и липким потом. Невидимый собеседник настиг его врасплох и напугал до смерти. — Что вам от меня нужно?
               — Да уж не автограф твой меня интересует! И не надейся! Его подаришь этим идиотам — своим благодарным читателям! — сначала признался, а потом посоветовал голос и засмеялся своему юмору, а несчастный Арнольд от него чуть в обморок не упал. Впрочем, через секунду смех умолк, заменившись на участие и заботу: — Однако твой первый вопрос, Сеня, меня искренне удивляет. Уж не заболел ли ты? Не помнишь «хорошего человека»?
                Монте-Кристов хотел что-то ответить, но не успел, и именно тут раздался свист устрашающей силы, последний свидетель вдруг потерял шляпу и превратился в чёрта, а засим — в молодого человека с книжкой в руках.
                «Какой у него лучезарный взгляд! - поразился Арнольд, а слёзы счастья без предупреждения и в три ручья хлынули из стариковских глаз. Ведь именно этот взгляд председатель ощутил на себе однажды — когда безуспешно искал то, что другие разглядели в его опубликованной «Безрадостной гадости», и то, что сам он в своей рукописи в упор не видел. — Какие необыкновенно чистые помыслы движут им!»
                И тут Монте-Кристов вспомнил всё!..

                Много-много лет назад работал Сеня Курицын санитаром в одной очень далёкой поселковой больнице № 250. Время было трудное. Крали буквально всё: и допотопное медицинское оборудование, и сломанные стетоскопы, и ржавые «утки» с рваными клизмами. Не брезгали, впрочем, и более простым и элементарным: пожелтевшими подушками, залатанными пижамами и прелыми тапочками. Перечисленное выше девалось, расходилось и улетучивалось бесследно и невесть куда, а потом исчезало и оставшееся. В таких непростых условиях начал Сеня свою трудовую биографию, но не унывая, а каждую свободную минутку посвящая чтению — какая-то книжка обязательно лежала в большом накладном кармане его белого халата.
                Почему он взялся тогда за перо (огрызок химического карандаша)? Зачем писал по ночам роман про безрадостную жизнь и вечную нехватку всего на свете? Про кражи и злоупотребления, про алкоголизм, взяточничество и про многое другое! Что за чистые помыслы двигали молодым санитаром, начинающим писателем Курицыным? Кто знает?
                И тем не менее, несмотря на искренность, благородные устремления и светлые намерения его автора, роман печатать отказались наотрез категорически все:
                — Поймите же, молодой человек! Не о пижамах и тапочках сейчас думать надо! — снисходительно улыбались санитару редакторы издательств и их заместители. — Другое сегодняшнего читателя занимает! Место человека в социуме тревожит книголюба! Его предназначение, общественная сознательность и душевное богатство! Вот что теперь исключительно важно, а вовсе не отсутствие воды в кране!…
                — Пошли их к чертям собачьим! Лучше — махнёмся не глядя! Шило на мыло! — предложил тогда Сене один «хороший человек», узнав, что медицинский работник рядового больничного состава никак не может начать поступательное движение в отечественной литературе. Из-за непонятных придирок «отпетых» специалистов. — Ты мне свой роман про лучезарного молодого человека с книжкой и чистыми помыслами отдашь, а я тебе — свой. О прыщавом золотушном юноше с «монтажными» высотами и трудовыми подвигами! Вот увидишь, моё произведение любой редактор с руками оторвёт! Завтра же проснёшься знаменитым и станешь служить национальному печатному слову изо всех сил! Работы – непочатый край! Ведь смысл писательского существования не только в создании художественных ценностей. А чистые помыслы оставь мне, я лучше знаю, что с ними делать. 
                — А разве так бывает, — сильно озадачился санитар Сеня, — чтобы героями меняться и принципами с убеждениями заодно? Экая странность? И потом, надо договорные обязательства чётко обозначить — чтоб без обмана! А то у нас в больничке если шприц не учтёшь — обязательно украдут! А учтёшь — тоже украдут, но уже два. По причине обиды на недоверие!
                — Вот видишь! К чёрту официоз! А уговор у нас будет устный: ты теряешь авторские права на собственную рукопись и всех его персонажей! Согласись, вполне справедливо! Да и на кой ляд тебе нужно то, что никто не печатает? Ведь главное для писателя — «признание заслуг» и «благодарность широких читательских масс»! К тому же, Курицын, ты и сам через секунду напрочь забудешь и о нашей встрече, и о своём невостребованном романе! А это поможет твоей адаптации в новой творческой среде. Многократно! Ну, а со мной уже встретишься едва ли. Итак, даёшь согласие?
                И он забыл: и то что написал, и кое-что ещё. А потом, лет через пятьдесят, вновь написал (?) то, что забыл, но не узнал написанного!..
                — Ну? Прошляпил своих героев? — после ошеломляющих показаний пожилого наборщика ехидно поинтересовался голос у Монте-Кристова, который был опустошён, раздавлен и еле дышал. — Уже другие про них вовсю пишут! Памятники себе воздвигают — не на час, полтора, но прозапас — на будущее для своих и чужих потомков! А ведь и ты мог! Если б не отрёкся тогда — много лет назад!
                — Пусть! — почти неслышно прошептал председатель, глядя в стоящий за трибуной такой знакомый и светлый образ молодого человека с чистыми помыслами, а по сути, всматриваясь в самого себя, прежнего, — в Сеню Курицына всматриваясь. — Каждому своё! Я в борьбе жизнь прожил и не жалею о том!
                После Арнольд с мукой вспоминал, как в течение долгих лет карьеры был вынужден он писать про ЧУЖОГО золотушного юношу в разных вариантах: в виде председателя колхоза, следователя и прочих. Как старался «шагать левой» в ногу со временем в тревожную годину громких разоблачений враждебной литературной номенклатуры и добросовестно служить интересам поэзии и прозы «перестроечного» периода. Как без конца получал от бывших соратников плевки и уколы из-за спины. И всё - в зависимости от реалий текущего момента. И как годы положил на борьбу с теми, кому его служение было невыгодно и непонятно. К тому же интересы и реалии как на грех всегда случались разными, и поэтому разным должен был быть и он — бессменный председатель. Но настала минута, и на истинное служение не осталось больше ни времени, ни сил, а про самое главное написал за него другой. Начинающий написал про него! А страница по ошибке наборщика в роман председателя попала.      
                — Я передам ему эстафету! – прошептал наконец Монте-Кристов своему невидимому собеседнику. — Чебуреков продолжит моё дело! Сейчас я всем расскажу, что это он двести пятидесятую страницу написал!
                — А ты способствовал! – вдруг горячо и с кривой улыбкой поддержал Арнольда голос. — Добавь также, что всемерно поддерживал малахольного и оказывал ему содействие и посильную помощь! Идиот! Вот идиот! И расскажи ещё, что только сейчас понял, как глубоко заблуждался, считая себя автором «лучезарного» персонажа. Пусть Чебурекова из сумасшедшего дома возвращают и прямиком в отечественные скрижали золотыми буквами заносят! Молодец! Хорошо придумал! Вспомни, олух, — ты ЛИЧНО когда-то про вечное десяток фраз черкнул! Химическим карандашом! И то же самое! Просто давно это было!
                — Признаю! А толку? Я условия сделки нарушить не могу! Не имею права! — крикнул тут честный Арнольд в лицо насмешника и вытер слёзы с глаз чистым носовым платочком. — Конец!  Устал я, но, слава Богу, смена вовремя подоспела!
                Да! Монте-Кристов вспомнил всё: и лучезарного юношу, коим он был когда-то, и «хорошего человека», что исчезал вдруг так же неожиданно, как и появлялся, и даже ту книгу, которую читал, работая санитаром на заре своей жизни. Да и как можно напрочь забыть самого себя в качестве главного героя и писать исключительно на чей-то заказ? Можно, конечно, но в конце концов хоть одна страничка, да вылезет — та, что не на потребу и не благодарности читательской ради! А потом она и станет главной и единственной, а с ней… с ней, родимой, и до НАСТОЯЩИХ СКРИЖАЛЕЙ недалече. Что поделаешь, но писатель без них что судья без… молоточка! Влекут, заразы! А про что та страница будет и когда — не так уж и важно, наверное. Пусть на закате — лишь бы не опоздать.… Опоздал! Другой опередил его! Пусть!
                А открыть суду правду всё равно не удалось — суд в неизвестном направлении… улетел! 

                Что спасает от бесчестья, позора и стыда? Экспертиза с множеством непонятных слов, параграфов и пунктов? Пожалуй! Коллегиальное мнение верных соратников, друзей и единомышленников? Ещё бы! Честный и непредвзятый суд с сетями и ловушками против мышей? Наверняка! И всё же… Суд может улететь, а потом прилететь снова, экспертизу и повторную несложно назначить, а общая точка зрения превратится вдруг в несколько частных, под которые одному подстроиться просто нереально. И что тогда?
                И вот именно тогда начинается и спасает лекарство - БОЛЬШАЯ ЛИТЕРАТУРА! Та, которая – «волшебная», «непредсказуемая» и «чудесная»! И вот тут только и осознаёшь всю её силу, глубину и очарованье и, падши ниц, в слезах снимаешь перед ней шляпу! Ведь, слава Богу, чертовски приятно и радостно, что она всё-таки от начала и до конца – выдумка и неправда! Пусть и основанная на «событиях реальных», но тем не менее — бред, галиматья и чушь собачья! Враньё, другими словами! А на самом деле не существует ни отчаянной борьбы признанных писателей с начинающими авторами, ни выгодных сделок наивных граждан с «хорошим человеком», ни идиотских «квот» на публикации для «малоимущих в рваных ботинках», ни многого другого. Ничего этого в настоящей жизни нет! Слава Богу! Аминь!..
                Итак, в один прекрасный день Председатель оказался в больнице. И в ней свершился суд! А «элитарного» романа «Безрадостная гадость жития», последнего свидетеля с рогами, внезапной смерти эксперта-обманщика и справедливого районного правосудия с мышами вовсе никаких и не было. Был только наркоз, голос, лучезарный взгляд и Книга, которую он читал когда-то.
                Потом болезнь с бредом отступили без следа, а Председатель смог наконец рассуждать здраво и безо всякой «чертовщины». Через неделю он покинул лечебницу с твёрдым намерением — и дальше служить интересам родного печатного искусства «до гробовой доски». Но не тут-то было! До гробовой доски — не дали! Воспользовавшись временным отсутствием старика, его конкуренты провели досрочные перевыборы и заслуженно (пусть и не в преисподнюю), но тем не менее… «провалились»! Большинством голосов главным писателем страны было назначено третье лицо. Ранее не известное. Выпрыгнувшее в самый последний момент. Как чёрт из табакерки...
                Уже после, выброшенный на пенсию, ранее бессменный Председатель несколько раз пытался отличиться и хоть напоследок, но создать-таки какой-нибудь шедевр. Он даже любимое кресло домой забрал. Не помогло! Не получилось! Чего-то не хватало и подсказать некому было! Он опять всё забыл! Согласно сделке?               
                А незадолго до этого другой автор — Начинающий, — случайно «прищемив» что-то самому Председателю, пулей вылетел из Дома писателей, из Москвы и из отечественной литературы заодно. После приезда домой он первым делом сжёг в печи свою рукопись — роман всё равно не читал НИКТО! Потом Начинающий долго и не мигая смотрел, как синим пламенем горит трагический монолог его любимого светлого персонажа, а затем взял старенькое охотничье ружьё, надел короткие лыжи и пошёл сквозь тундру. До больницы № 250, в которой он работал санитаром, идти было неблизко и небезопасно, но  верный помощник — Северное сияние — освещало ему путь!..