На взлётной полосе. Глава 20

 Запах сосен сбивал с ног. Влажный, напоенный всевозможными травами и цветением, уже практически майский воздух был, как дивными пряностями, умащен ароматом смолы и хвои. Из кафе лился золотой свет и доносилась мелодия Bernward Koch "Evoking Wonder".

 А сосновый бор был со всех сторон. И Аглая ощутила себя дикарем, которого долго держали в тисках цивилизации — и вот наконец-то этот дикарь снова оказался в родной среде. Ей захотелось раскрутиться, раскинув руки, и закричать! Она так испугалась, что сейчас неожиданно для самой себя что-нибудь такое учудит, что, как за спасение от первобытного приступа радости, схватилась двумя руками за руку Якова. А он, принципиально не прикасающийся до сих пор к ней (из боязни как-то оскорбить), накрыл обе ее руки своей правой ладонью.

 — Что, Глаша? — заботливо спросил он.

 — Это я от восторга... Ошалела... Тут такой аромат сосен! И такая музыка! И такая красота...

 Она наклонилась и подняла с земли шишку и кусочек коры.

 — Да, мне тут тоже нравится… — пиная шишки под ногами, отозвался Яков. — Вдали от города как-то расправляются крылья… Время останавливается, суета растворяется в тишине… Остается только настоящее и самое главное… Ты светишься изнутри, Глаша, и вдруг понимаешь, что умеешь летать. Я вижу твои крылья.

 — Какого они цвета? — оглядываясь к себе за спину, спросила Аглая.

 Она еще пыталась как-то сопротивляться возвышенному настрою Якова, потому что давным-давно не сталкивалась в своей жизни ни с чем романтичным и не знала, как себя вести. Смеяться, шутить, не воспринимать всерьез сказочное настроение этого места — то, что она умела. Она тоже писала стихи, но шуточные или даже ядовитые… Как Яков умудрился остаться романтиком, она не могла понять, и все ждала, что он сейчас что-нибудь эдакое ляпнет — и все опять встанет на свои места: ироничная парочка наверстывает упущенное. Но нет. Яков ничего не наверстывал, он просто жил здесь и сейчас и наслаждался.

 — Они майского цвета со стремительно исчезающими оттенками апреля, — забирая у нее шишку и кору и кладя их в карман своей распахнутой куртки, ответил Яков. — Проходи, Глаша…

 Ахмаджан, не только повар, но и владелец кафе, красивый узбек лет пятидесяти с очень добрыми глазами, душевно встретил их прямо у входа, провел в уютную нишу под золотой абажур и пожелал им приятного вечера. Якову он подал обе руки, а Аглае застенчиво поклонился.

 — Глаша, вот тут нам меню принесли…  Заказывай… Не буду сегодня решать за тебя, — проговорил Яков. — У Ахмаджана не только кофе, но и зеркальные цукаты, и шашлык, и вообще вся узбекская кухня… Как ты к восточной кухне относишься?

 — Очень хорошо отношусь… А здесь есть река? — вдруг спросила Аглая.

 — Ахмаджан, у тебя в меню есть река? — переадресовал Яков ее вопрос своему другу.

 — Река у меня идет бонусом. Заказываете что-нибудь из еды, а потом как комплимент от повара — Светинь! — не растерялся Ахмаджан, весело сощурив красивые узкие глаза.

 — Светинь?! — обрадовалась Аглая. — Та самая: светлая-пресветлая, которая слепит глаза?

 — Наверное, та самая, — согласился Ахмаджан. — Но она сейчас мелкая, и света в ней почти не осталось. Может быть, вы знаете, как ее оживить?

 — О… Я хотела бы ее увидеть, — Аглая с вопросом взглянула на Якова.

 — Глаша, а ведь купальный сезон еще не открыт, — предостерег ее Яков, откинувшись на спинку кресла и положив руки на подлокотники с таким видом, словно приготовился смотреть сказку.

 — Пожалуйста, Яша! — протянула Аглая, теряя со скоростью света свою броню из иронии. — Ты слышишь, она тут без нас совсем пересыхает…

 — Сходим — спасем! — согласился Яков. — Просветим, осветлим, углубим… — он едва заметно приподнял брови, глядя на Ахмаджана.

 Тот, стоя за спиной у Аглаи, сложил вместе три пальца и поцеловал их, что значило: "Девушка — прелесть".

 — Ну тогда, может, я принесу вам наш фирменный шашлык и немного красного вина? — поинтересовался Ахмаджан.

 — Вина не надо — Яша за рулем! — поспешила Аглая с ответом.

 — А вам? Вам-то можно! Нет? Ну тогда шашлык. А то на речке проголодаетесь.

 Яков одобрительно мотнул головой:

 — Мы его с собой возьмем, если что. У нас много животных дома. Или мы едим на ночь? Глаша?

 — Мы едим на ночь, — засмеялась она.

 — Неси, Ахмаджан!

 — Сию минуту.


 ***

 — Почему ты знаком со всеми поварами и владельцами кафе? — провожая глазами Ахмаджана, спросила Аглая.

 — Не знаю, — с удивлением ответил Яков. — Так вышло: с одним вместе в школе учились, с другим служили, с третьим... И все они меня теперь подкармливают. Пока еще я не женат, у меня очень хаотично получается с едой. То поем, то нет. Вот и дружу с поварами.

 — А кто тот мальчик, с которым ты гулял, когда какой-то умственно отсталый упал в грязь? Я видела вас тогда.

 — Это ты была! — словно убедившись в своих подозрениях, воскликнул Яков.

 — Ты меня тогда узнал?

 — "Я узнаю тебя из тысячи!" — затянул песню Яков.

 — А почему не поздоровался?

 — А ты почему не поздоровалась?

 — Я думала, что это твой сын. Я тебя сто раз спрашивала!

 — Это племянник мой, Кирюха… От младшего брата… А детей у меня пока нет, да я ведь тебе уже говорил. Почему ты не веришь-то? — с некоторой досадой спросил Яков.

 — Пока?

 — А что? Я крест на себе не ставлю… Мне же не сто семь лет, как одному моему знакомому… Собрался вроде жениться, но в последний момент испугался, когда его избранница, девушка лет сорока семи, прислала ему пучок сена с зажигалкой… Типа, выдержишь ли, касатик? И он на попятную!

 — Это к чему, Яша? — изумилась Аглая.

 — К тому, что некоторые до ста лет в женихах ходят, — умильно объяснил он, явно вспоминая своего знакомого деда-касатика. — А я-то еще молодой!

 — Это да… — улыбнулась Аглая. — Ты и того деда, столетнего, поддержи! Пусть он тоже не расстраивается. А с той, зажигалочкой-то, что в итоге стало?

 — Ничего, держит кальянную… Где-то там, в Пустыне… О, наш заказ!

 Ахмаджан принес шашлык, какие-то соусы, салаты, кофе, зеркальные цукаты и моментально уставил весь стол. И Аглая в очередной раз увидела, как Яков, чуть ли не мурлыча от удовольствия, поглощает мясо. Но если в прошлый раз, сидя с ним в ресторане "Воздушный змей", она чувствовала себя жертвой супергероя, похитителя сердец, и считала нужным держать оборону, то теперь… Теперь Аглая была спокойна как дома и умилялась над слабостями Якова.

 — Яша… Знаешь, я лет пять назад совсем-совсем тебя забыла… Практически напрочь. И жила своими интересами, с головой просто окунулась в работу, в мои увлечения… Еще в приют для животных часто ходила помогать. И там был у меня еще… Ну, неважно…

 — Кто у тебя там был? — зацепился Яков, отставив тарелку. — Парень был?

 — Я не об этом… — отмахнулась Аглая. — И как-то раз я случайно наткнулась на свой дневник десятилетней давности. О тебе… Ну, ты понимаешь, что я там могла написать… Прочитала пару страниц и опять затолкала его в полку подальше. Но меня вдруг одолела тяжелая скорбь. Мне стало постоянно приходить на ум, что тебе плохо, что тебе нужна помощь. Не находила себе места. И спросить не у кого. И узнать ничего нельзя. Я начала усиленно молиться за тебя. И в церкви, и дома… Где-то месяца через два после того меня отпустило. Да… Пять лет назад, тоже летом… Вот такая блажь у меня была.

 Яков сидел, низко опустив голову, не смотрел на нее и молчал.

 — Яша, — позвала его Аглая.

 — Это не блажь у тебя была, — тяжело вздохнув, ответил наконец Яков. Он поднял голову, но повернулся в сторону, как бы избегая глядеть на Глашу. — Ты спасла меня.

 — Яша, посмотри на меня, — попросила Аглая. — Что с тобой было пять лет назад?

 Он заставил себя поглядеть на Аглаю, и та заметила, что у него как-то странно блестят глаза. "Слезы?" — мелькнуло в голове.

 — Давай не будем сегодня об этом, — попросил он. — Потом как-нибудь расскажу, — он встал со своего места и подошел к ней. — Пойдем танцевать?

 Аглая обычно, когда ее отвлекали от еды или от чая-кофе всяческими приглашениями на танец, отвечала: "Простите, не танцевальное настроение", — чем многих и многих обижала. Но сейчас у нее был порыв обнять Яшу, потому что она никогда не видела у него таких глаз. А в танце обнять — самое безобидное, если ты на публике. Она поняла, что и у Якова был точно такой же порыв. Они танцевали сначала молча, но потом он не удержался и заговорил:

 — Пять лет назад, Глаша, все думали, что я умру. То есть я даже умер. Клиническая смерть. И я видел себя уже со стороны... И около себя я видел иконы. И перед иконами молилась девушка. Она стояла на коленях и просила за меня: "Пусть он будет жив. Даже если я его никогда не увижу. Мне все равно, лишь бы он был жив". Потом я вернулся в тело и очнулся. Никакой девушки рядом не было. Я еще тогда подумал: "Какой сон! А девушка была похожа на одну смешную девчонку из аэроклуба, на Глашу". Всегда считал, что это был мой бред. Я же велел Глаше забыть меня и думал, что она уже давно замужем… А если бы ты меня забыла, то я бы, наверное, никогда и не вернулся.

 От этого рассказа Яши по всему телу Аглаи побежали мурашки. Ведь он произнес именно те слова, которыми она молилась за него. Она молилась за него за тысячи километров, а он все слышал.

 — Я тоже молился за тебя. Все это время. Чтобы ты была счастлива, — сказал он, помолчав.

 Аглая в изумлении подняла на него глаза. "Так вот почему ты единственной звездой-то в моей жизни сиял!" — подумала она. Спустила руки с его плеч, обняла за пояс и прижалась щекой к его груди.

 — Это было ранение? — спросила она.

 — Можно и так сказать.


 ***

 С рекой Светинью у Аглаи были связаны самые романтические воспоминания пятнадцатилетней давности.  Их аэроклуб "Звездный" однажды устроил вылет на пойму этой реки. Они летели на вертолете над сосновыми борами, полями и реками всей своей командой во главе с Яшей. Потом все прыгнули над зелеными полями и рекой Светинью, кроме Глаши. Потом жгли костер у реки, пекли картошку и пели песню про светлую реку, которая никому не позволяет себя переплыть, так как ослепляет каждого своей зеркальной гладью. Песню написали популярные в то время авторы — сестры Ягнятовы. Ее пели все, даже те, кто никогда не бывал на Светини. Яков в тот день предложил своим подопечным переквалифицироваться в парашютистов-артистов и устроить парашютно-концертный тур по стране, а сестрам Ягнятовым заплатить комиссионные за использование продукта их интеллектуального труда.

 Когда Яков исчез из города, Аглая видела сестер Ягнятовых.  Они ехали куда-то на электричке в соседнем отсеке, о чем-то разговаривали, хохотали и делали смешные фотоснимки. Лиза тогда сказала: "Это сестры Ягнятовы. Мы с детишками поем их песни". Сестер Ягнятовых Глаша увидела, а вот на Светини с тех пор не была ни разу.

 Она подбежала к реке, пытаясь разглядеть ее при свете облачного серпообразного месяца и миллиардов далеких солнц. Когда облачко оторвалось от месяца, стало светлее, и глазам Якова и Аглаи представилось фантастическое зрелище. Внизу, под черным обрывом, узкой лентой текло мерцающее звездное небо с остроконечным желтым, как сыр, месяцем. Месяц бултыхался: то тонул, то выныривал, а мерцающая парча в черных берегах то бледнела, то становилась ярче. За рекой, почти вплотную, стоял сосновый бор, и с того берега веяло вином этого бора, которое опьяняло, кружило и качало. Около самого берега звенели комары, а от воды пахло тиной.

 — Привет, Светинь! — закричала Аглая.

 — Здорово! — крикнул Яков, сложив руки рупором.

 На реке что-то плеснуло. Аглая оглянулась на Яшу:

 — Что это? Она нам ответила?

 — Да, наверное, — со смехом согласился он. — Ну или лягушка от неожиданности в обморок упала.

 — Светинь, оставайся светлой! И мы тебя обязательно переплывем! — снова закричала Глаша.

 — Летом приходите! И лучше днем! — раздалось в ответ, правда, не со стороны реки, а сзади.

 Глаша вздрогнула и оглянулась. Около них с Яшей появился небольшой мужичок, завернутый в какой-то длинный балахон.

 — А кто это у нас? — нараспев поинтересовался Яков, на всякий случай вплотную подойдя к Аглае.

 — А я Светинь!  — захохотал мужичок. — Вы меня звали, и я пришел!

 — А мы думали, Светинь — это тетенька, а она, оказывается, дяденька! — присвистнул Яков.

 — Я всегда был мужиком! — пьяно икнув, ответил незнакомец и вдруг заголосил: — Мне не переплыть тебя, Светинь! Ты меня как солнце ослепила! — Он пошел вдоль берега, напевая, и лягушки одна за другой ныряли со страха.

 — Спилась совсем Светинь-то наша! — усмехнулся Яков. — Болото… И гнус тут как на болоте… Начало мая, а они уж хороводы вовсю водят.

 — Нет, Светинь — не болото, — мечтательно проговорила Аглая. — Но тут, конечно, лучше гулять в антимоскитном костюме. — Она подошла к самой воде и опустила в нее руку. — Светинь, красавица, не пересыхай! Не пересыхай, пожалуйста!

 — Да не уговаривай ты ее! Не хочет — не надо! Нашла красавицу! — Яков улыбался, держа фонарик рядом со своим лицом, у него блестели глаза и зубы. — Пойдем, в болоте вода и то лучше.

 — Не насмехайся над речкой, — ревностно сказала Аглая. — Вдруг она тебя не сможет простить? Знаешь, как велика память воды?

 — Как? — живо отозвался Яков, понизив голос.

 — Ну... Вода же — это нечто! Она может передавать информацию. И потом, она почти все растворяет… Феномен растворимости... Но оскорбительные слова, типа "болото", она запоминает... Да и вообще, любая вода записывает все, что слышит, видит и чувствует. Вот — наши эмоции она сейчас запоминает... Того вон пьяницу. Она реагирует на все, как нервная система человека, — говорила Аглая. — Понимаешь?

 Яков закивал и без перехода снова громко закричал:

 — Свети-и-и-инь!  Ты — болото!  А ну, соберись, в конце-то концов! Вон и Аглая в тебя верит!

 Аглая серьезно сказала:

 — Зря ты так… Лучше скажи, что ты ее любишь. И она тебя никогда уже не забудет…

 Вдруг до нее самой дошло, что Яков может истолковать ее слова на какой-нибудь другой лад. Но было уже поздно. Фонарик, которым он все время освещал пространство вокруг Глаши, прекратил свой танец и погас, Яков вдруг неожиданно крепко обнял ее и поцеловал.

 — Конечно, я ее люблю, — уже совсем без смеха сказал Яков. — Аглаю. Она за пятнадцать лет не пересохла, как ты. Учись, вода!