Крик уходящей эпохи

Крик уходящей эпохи…
(светлой памяти моего отца Примаченко Петра Павловича посвящается)

За жизнь ценой жестокой платим…
Ещё вчера он был живой.
Звонок  ночной: не стало Бати
И… то ли стон, а то ли вой.

Я вспомнил поля дух по хате -
Пахал ли, сеял ли, косил,
Яичко нам «от зайца» Батя
В холщёвой сумке приносил.

Мы – две дочурки и сынишка
(вдруг детство  вспомнилось на миг)
Подарок щедрый от зайчишки
Делили честно на троих.

С того пол века уж промчалось
Поднял и я сынов своих,
Но мне гостинца не встречалось
Вкусней яичка на троих.
/
Вдруг застонали двери в хате
И белый свет померк в очах.
В последний путь сегодня Батю
Выносят внуки на плечах.

Всё давно уже было предрешено.
Страшный диагноз не оставлял шансов на другой исход.
И всё же?..
Смерть пришла внезапно. Ещё два дня назад отец ездил на работу за рулём своей «Калины». Даже на последней стадии, когда страшные боли доводят людей до безумия, не обращался к врачам и не принимал обезболивающих и наркотиков. Просто стиснул зубы и терпел. Уговорить его лечь в стационар мы не смогли. Может быть, это его решение и продлило ему жизнь. Только последние несколько дней соседи слышали душераздирающие стоны по ночам. Мои сёстры, его дочери, неотлучно дежурили у постели умирающего. Приезжал и я, и внуки, но мы были бессильны хотя  бы как-то облегчить его страдания.
На панихиде я стоял у изголовья отца. Вдруг передо мною закачались стены и потолок, начал проседать пол. Мне дали успокоительное, но сознание уводило в начало моей жизни, в далёкие пятидесятые годы.
Совхоз №5 Зимовниковского района. Несколько выбеленных глинобитных бараков, механические мастерские, конюшня, коровник. Всё построено жильцами совхоза – бывшими заключенными или их охранниками. Практически все взрослые жители – дети войны. О толерантности мы тогда не слышали. Дети казахов и белорусов, киргизов и русских, калмыков, цыган, чеченцев играли в одни и те же игры… Вместе ходили в единственную начальную школу,  пропалывали всходы подсолнечника и кукурузы, собирали металлолом и сажали деревья. И нам было абсолютно всё равно, кто чей сын - бывшего уголовника или бывшего охранника, заведующего складом или скотника. И родители наши, переженившись и перекумившись, жили дружно и даже  задорно. Им - выжившим в Великой Отечественной, испытавшим голод, и холод, нищету и смерть близких, хотелось мира, семьи, достатка и, конечно, детей.
Женщины, провожая мужей на работу, заворачивали им скудные «тормозки» – обеды. Отцы, возвращаясь домой под вечер, а то и ночью, сами не доедая, приносили детишкам кто яичко «от зайчика», кто кусочек сальца на краюхе хлеба «от лисички».
А потом совхозу выделили несколько сборно-щитовых «финских» домиков, и родители стремительно возвели улицу, посадили деревья во дворах и вдоль улицы, разбили парк. За тем построили клуб – огромный на 200 мест. Раз в  месяц, а потом и чаще из района привозили кино. Мы с радостью мчались вдоль улицы, оповещая жителей, что привезли «Чапаева». Вскоре по полю поставили столбы и провели электричество (до этого в поселке использовали старенький, часто выходящий из строя дизель-генератор). Потом прорыли солидный оросительный канал. Несколько полей разбили на чеки и сделали орошаемыми.
И всплыл в памяти Новый 60-й год. Мамы в клубе накрывают столы из того, что принесли: кто кастрюлю борща, кто холодец и капусту, кто ведро соленых огурцов и моченые яблоки, кто сковороду жареной картошки и моченый арбуз. А за тем моя молодая, стройная и самая красивая мама в костюме цыганки лихо отплясывает «Барыню», а отец молодой и сильный, задорно встряхивая чубом, играет на гармошке. И всем весело и празднично. И самый торжественный для нас момент: Дед Мороз и Снегурочка вызывают детишек по очереди на сцену, помогают взобраться на табурет, и мы, смущаясь и сбиваясь, декламируем из Маршака или Чуковского… Дед Мороз вынимает из безразмерного мешка кулек карамельки с парой надувных шариков и мы, прижав к груди эту драгоценность, стремглав мчимся в зал к родителям. А за тем с завистью смотрим, как школьники в форме и пионерских галстуках выстраивают пирамиду и хором поют «Взвейтесь кострами, синие ночи!»…
К катафалку, а затем к могиле гроб несли внуки (у отца шестеро внуков, внучка и трое правнуков). Состоялся небольшой митинг. Комья земли застучали по крышке гроба. Выросший холмик укрыли венками и живыми цветами.
С отцом ушла эпоха. За спиной ни дедушек с бабушками, ни мамы, умершей 22 года назад, ни дядей с тётями. Светлая им всем память…
Из старших остались только мы: две сестры и я – сын и продолжатель рода Примаченко.
Моим родителям в те послевоенные годы тяжело было растить детей, но они сумели нас поднять, дать образование, женить и выдать замуж. До последних своих дней помогали они нам и делами, и наставлениями. Их было кому досмотреть, оплакать и проводить в последний путь. И за могилками присмотреть есть кому…
Этой публикацией я хотел бы обратиться, прежде всего, к молодым, только вступающим во взрослую жизнь людям. Представьте себе  человека, поверившего в то, что вначале нужно приобрести сексуальный опыт, получить образование, пройти ступени карьерного роста, «пожить для себя», и, может быть потом, «как-нибудь родить ребенка». Но в этом ли смысл человеческой жизни? Как встретит старость этот человек? Кто его досмотрит, кто будет провожать в последний путь, кто будет оплакивать? Наверняка, этот воображаемый человек никогда не задумывался о конце жизненного пути.
Да, всем известно, что в обязанности работников коммунального хозяйства входит хоронить невостребованные тела умерших людей и погибших бродячих собак…

Я абсолютно убеждён, что  в конце жизненного пути каждый человек осознает, что истинные ценности как раз в том и заключаются, что бы люди создавали семьи, растили детей и внуков и оставляли после себя светлый след и добрые дела. Но некоторых угнетает и мысль о том, что изменить ничего уже невозможно…

Григорий Примаченко

18.11.2013 г. (не дожив 2 дня до 83 лет, умер мой отец Примаченко Петр Павлович)