Жаль!

Жаль!
(В.Исаков)
        Елена Павловна доброй души человек – мой лечащий доктор в раздражении сжав маленькие кулачки, старалась сдерживать себя.
- Владимир Валентинович! Как Вам не стыдно?!
 От волнения у неё даже затуманились стекла очков.
- Я же Вас вытаскивала из Вашей болезни! Надеялась, что справилась.
Сняла окуляры и близоруко глянула прямо в глаза, автоматически протирая светлой бархаткой стекла. Глаза к моему удивлению у неё оказались серыми и большими… Я слышал от больных, что мой доктор переживает за свою работу, но, чтоб вот так! Увидел неожиданно набегающие слёзы. Да уж! Меня привезли к ним в отделение на каталке. И через неделю я старался самостоятельно спуститься уже по ступенькам. А тут… Нехорошо получилось. На мои оправдания, что пошла работа по изготовлению ножей и топоров, и так увлекла, что было некогда махнула рукой. Из – за своих увлечений по обработке камня и кости, а теперь уже и клинков даже забросил бокс, чем удивил своих друзей по залу…  А тут ещё и непредвиденные приезды друзей, и походы в рестораны на юбилеи… вот отсюда и анализы пошли вверх…
Молчаливым двоечником стоял в ординаторской, опустив голову. Мне, седому и битому жизнью человеку, было стыдно перед этой маленькой женщиной, которая на самом деле вкладывала душу в выздоровление больных, в том числе и меня. Мычал в ответ, что – то несуразное.
Елена Павловна продолжала.
- Гляжу на результаты анализов и, мне становится жаль потраченное время впустую на Вас!  А Вы, милостивый сударь, даже не удосужились приезжать вовремя на обследование…. Все времени у Вас нет?!
Она обиженно топнула шпилькой красной туфельки, наверное, размера золушки. Опять сжала кулачки и, глядя в глаза, медленно почти по слогам произнесла.
- Сейчас на МРТ и не дай БОГ, ещё Вам опоздать! Вы…
От обиды вгорячах громко пристукнула ладошкой по столешнице, вымолвила.
- Будете искать себе другого врача, я Вам это официально заявляю…
    Всё это, я вспоминал сейчас, сидя на пне столетней лиственницы посреди серой чащи леса. Вот она привычка: что – то непонятно или плохо на душе, так сразу же на машину. Пешком по тропе в самую серость вековых ёлей и редких белоствольных берез. Может чаща берёт  на себя мои хвори и грусти. Возвращался домой всегда с готовыми решениями и прекрасным настроением..
     Прислушивался к тишине. А она, красивая и одинокая, обнимала жаркими объятиями нерастраченной нежности и шептала, что – то неразборчивое, почему – то только в левое ухо, во всё проникающим тонким зуммером. Сидел и смотрел на пересыпающуюся  желтую листву из  ладони в ладонь: она струилась сухой ломкой лавиной, будто водой. Всё боролся со своей памятью и не мог победить. Старался и старался зацепиться хотя бы за кончик воспоминаний, что ощутил на скамейке в капсуле МРТ.  Медсестра  еще и спросила: « У Вас, нет  клаустрофобии?!». Хотел было ответить, что у меня её даже в гробу не будет. Шум снаружи и внутри прибора, что – то заставило пробудиться в памяти.
 Неожиданно вспомнил, что был в такой же, как это МРТ капсуле, вот только прозрачной и на меня сверху смотрели раскосые глаза с серой кожей  высоких худых людей. Антрацитового цвета зрачки почти во все глаза сверлили  и не давали отвернуть взгляд: читали мои мысли…  На мой  немой вопрос: « Где я и, как это меня угораздило появиться у Вас?!»…  Ответ мгновенно зашел в голову, как тонкая игла микрохирурга: « Вы, Володя! Находитесь на звезде Альтар!». Оба на! Это, где я так посидел с друзьями, чтобы залезть в чужой космолёт и не заметить этого и вот же, проснуться в другой галактике… Да уж! Вспомнилось неожиданно, что мои мысли вызвали подобие улыбки на тонких в одну линию  губах серых докторов. И опять чернота в памяти. Пробовал, будто из лунки, выуживать лоскуты воспоминаний.  Они шальные выдавали картинку серых каменных громад  треугольников пирамид, что стояли повсюду. Память воскресила картинку моих проводов домой на Землю. Доброта высоких и очень красивых людей расплескивалась и мне было ужасно грустно расставаться с новыми друзьями: более добрых людей в жизни редко приходилось встречать. Так! Это уже, что – то! Только сейчас  дошло, почему на всех сеансах гипноза друзья-офицеры закрывали глаза и « улетали». Для меня  же следовала команда « На выход!» из  актового зала от всех поголовно гипнотизеров, что приносила нелегкая к нам в часть.Видимо, мои покровители не хотели воскрешать события. Может из – за этого я заметил, что сам иногда стал читать мысли и предвидеть события?!
  Сидел на сером теплом с множеством годовых и всё старался - таки зацепиться, хоть какую нибудь бы ниточку, чтобы потянуть дальше воспоминания, но, увы…  Неожиданно заболела голова…
  Тишина сидела рядом, прижавшись нежностью к плечу. От прохлады леса её слегка знобило. На мой молчаливый вопрос об отсутствии ветра, с горестью во взгляде уныло пожала худенькими плечиками. Достал варган. Но тут  ветер заботливый мой, блин, пригнал запах крови. Кислый и противный! Это не запах теплой вкусной с плеча оленя  зимой для сугрева и не даже любимая свиная со вкусом томатного сока для поднятия силы...  Ветер сорванец пригнал для меня запах смерти. Стоп! Охота давно закончилась этак примерно месяца два назад. Встал заведенной пружиной и пошёл за ветром: он указывал путь.
    Мой провожатый зашумел жёлтой листвой засыпающих берез, предупреждал. Остерегся. Замер. Ветреный давнишний друг просто так предупреждать не будет. Отошёл на пару метров от берез и  тут увидел неподалеку сломанное смертью тело волчицы. В глаза бросилась оскаленная морда с белоснежными клыками.Еще молодая. Несколько зайцев лежало серыми комочками рядом, видимо охотилась и тут её застала костлявая.  Остекленевший взгляд в тисках сжатых век от боли, словно тихо задавал вопрос: « За что?!». Вытянутые соски на брюхе почернели от первого заморозка сегодняшней ночи…  Эх! Стало муторно на душе и желудок  скрутило от непоправимого. Оторопел и стоял в ступоре, боясь нарушить смертельный покой убиенной: заметил во лбу темную круглую дырку входного.
  Тут услышал шорох ломких листьев. В пару метрах, видимо, от своей подруги, валялся здоровенный волк этак в килограмм семьдесят, норовил повернуть голову. Хрипел от усилий, но не получалось… Вот так всегда, почему всегда я?! Что люди, что животные, что птицы, как плохо так приходят, прилетают, бегут, приползают ко мне с таким же взглядом, как сейчас у матерого со смертельной  тоской в глазах.
   Вспомнил, как лет пять назад зашел на кухню общежития,комната друга была рядом. Ждал, когда он- капоша соберется. Только сел за стол попить чайку, как  откуда – то вылезла громадная больная крыса и тихонько сопя, уставилась мне в глаза. Она умирала. Быстро налил воды из- под крана в пустую тарелку и присел рядом. Длинный слегка коричневатый хвост чуть дернулся, как у собаки. Она  жадно пила воду, а я по какому- то наитию не ожидая такого действа от себя, стал гладить убогую. Мокрую мордочку вытер осторожно нежно платком. А сирая  уткнулась в ладонь малышом и запищала от неизбежного, да так  скорбно, аж  мурашками по позвонку. Похоронил её утром. Самое интересное, где бы я ни был и не жил после, у всех крысы воровали продукты, а мой дом обходили стороной. Вот и сейчас, наверное, тоже. Как  люди не понимают, что на свете все живое: вода, деревья, трава, огонь. Стихии и все живое умеет думать, переживать, разговаривать и мы все  все одной крови, как говаривал Киплинг…
 Подошел к волку. Упал в серый ягель на колени. Будто на выходах на войну быстро стал осматривать, как своего бойца, не обращая внимания на предупреждающий рык, правда, слабоватый. Только твердил ему в ухо: « Потерпи, браток!». Визуальный осмотр ничего не дал. Тогда пальцы привычно внимательно заскользили по телу. Тугая шерсть, прекрасный подшерсток. Рука остановилась: почувствовал влажное пятно. Глянул на ладонь: кровь. Туды-т твою в качель! Это были раны от выстрелов. Не обращал внимания на оскаленную пасть серой громады, расправил шерсть. Так и думал! Распахнутые  пулевые отверстия под запекшейся чёрной ломкой коркой. Судя по спеканию крови вокруг ран, время прошло дня два. Настроение упало вовсе. Да уж! Серый уже не жилец и, как он до сих пор живет, одному БОГУ известно. Положил  тяжеленную голову к себе на колени. Стал, почти шёпотом чуть на распев, читать заклинания, как учила давно бабушка. Помогало, когда – то моим бойцам, заговаривал боль. Гладил сильную угловатую голову. Веки малыша чуть задрожали. Под пальцами на голове почувствовал пульсирующую жилку. Но я себя не обольщал…  Слишком поздно. Волчара глянул мне в глаза продолжительным осознанным человеческим взглядом. Тоска застыла в золотистых карих глазах.
   Такой же взгляд я видел у тёти Гали – мамы моего погибшего друга, когда я его привез домой в цинковом одеяле на вечный сон. После похорон, не оставшись на поминках, уехал в лес к себе на избу. Закусывал боль потери светом свечки. Две недели выхаживал себя рыбалкой.
   Огляделся. Неожиданно перед взглядом всплыла картинка. Перекошенные лица с трехдневной щетиной испуганные глаза мужчин в шведских полевых зеленых куртках с ружьями наперевес. Одинокий выстрел.Упавшая волчица, заскулившая от боли на весь лес. Вожак в полете подмял выстрелившего урода.Сумятица. Беспорядочно испуганные хлопки выстрелов. Жутко страшный крик боли, словно молния, порвавший тишину леса. Испуганный браконьер волокущий своего напарника с рваной раной плеча. Жирный дядя остервенело тащил друга за воротник куртки по земле к полевой дороге. Он наивный и не подозревал, что их уже взяла в кольцо вся стая. Ну, что наигрались убогие, бля!?
  Наклонился к серому и стал на ухо шептать, что там, в облаках уже ждет его любимая и у него опять будет своя стая только уже небесная. Почувствовал на себе взгляды пронизывающие, настороженные в ближайших кустах через полянку,но не стал обращать внимания. Погладил щёку бойца и от неожиданности чуть не отдернул руку: мокрый гладкий красный язык лизнул ладонь. И вмиг же дрожь по всему мускулистому телу до кончика хвоста. Положил ладонь на глаза добру молодцу, закрыл. Что надо было этим идиотам?! Зачем им понадобилось убивать красоту? Или от обиды или от несправедливости закрыл глаза и, подняв голову, даже неожиданно для себя, завыл протяжно и тоскливо. Далеко в чаще и близлежащих кустах ответили.
 Сходил к машине. Взял лопату. Вырыл могилу. Положил туда зайцев, чтобы серым было, что поесть в той  жизни, услал дно лапником. Положил в вечность две загубленные души. Нашел и тех двуногих. Дорогие с золотыми курками ружья  валялись рядом с распахнутыми дверями кроссовера стоимостью в квартиру. Лица браконьеров синие с высунутыми языками. Их тела не тронули лишь, как добычу душили, причем медленно, как могут это делать только волки в назидание другим. Не стал к ним подходить, лишь через день позвонил с чужого телефона дядям в плохо сшитых костюмах с погонами на плечах, описав местность и подходы к ней.
  Теперь, приходя в лес к серым на могилку, клал им сырое мясо, а живые бойцы вожака оставляли только что добытых строго двух зайцев возле холмика.Как они узнавали,что я приду даже не догадываюсь... Появлялись внезапно из серого коричневого кустарника тенями. Выходили и садились. Любопытствовали оценивая меня, но при моем прямом взгляде  на них опускали в землю глаза. Сидели. Я перед могилкой на лавочке, поставил по весне, а они полукругом. Молчали. Заметил, к моему удивлению, провожали меня, как бы охраняя. Доводили почти до самой дороги. Цепочка клыкастых шла за мной гуськом. А по боками волки трусили своей прыгающей походкой парами - боковым охранением. Да уж, служба была поставлена. Громадные лапы приноравливались к моему шагу неслышно и для чужих людей страшно, а мне почему - то было приятно на душе. Поймал себя дома на мыслях, что чувствую,когда меня зовут в лес мои новые бессловесные друзья.
   Заметил одну особенность, когда уходил из леса с серой свитой, во всем пространстве ни одна веточка не колыхнулась, лишь наивная девочка Тишина махала мне вслед, вот почему  только верхушкой самой высокой березки.
 Только возле могилы я понял, зачем был на чужой планете в стеклянной  капсуле.
Через меня мои доктора наблюдали за людьми, как это они делали сам не понимаю. Технологии... Теперь понял, почему они не идут с нами на контакт...
 Случайно в коридоре отделения увидел, как старушка суёт Елене Павловне в карман халата дрожащей рукой пятитысячную купюру. Это же месячная плата платежей за коммуналку, и для старушки громадная сумма! А мой врач улыбалась в свои тридцать два имплонтанта... Жаль...