Реквием по герою. III. Коктебель. Из Пинегина

PINEGIN. DOCX
Предисловие

       Печальные обстоятельства заставили меня обратиться к запискам, которые оставил мне Пинегин. В одной из газет я прочёл о его преждевременной гибели. Адвоката убили неизвестные люди, недовольные тем, что Максим Григорьевич защищал в суде политика, обвинённого ни много ни мало в шпионаже в пользу одного европейского государства. В глубине души я ожидал чего-то подобного. Была в натуре Пинегина черта, способная подтолкнуть его к крайности.

       Перечитав две сотни страниц, размещённых на подаренной мне флешке, я убедился в своей правоте. Дело в том, что этот человек, выработавший целый комплекс принципов, которым старался быть верен, понял однажды, что подобная принципиальность теперь никому не нужна. Мало того, она
губительна. Нужен внешний лоск, прикрывающий внутреннюю гниль, и умение избегать честных и откровенных движений души, цена которых в наше время неумолимо приближается к нолю.

       Я выбрал несколько эпизодов из биографии Пинегина, чтобы читающим стала ясна катастрофа, разрушившая неординарную и сложную личность, не нашедшую другого выхода из ситуации, как опошлить и предать саму себя. Он часто был несправедлив к людям, обижал их и предъявлял к ним претензии, ими никак не заслуженные. Думаю, он чувствовал их слабость, искренне переживал её и очень часто хотел подать им руку помощи или, скорее, подсказать верное поведение. Но мучился своим несовершенством и творил больше зла, чем добра, теряя рассудок от того, что вынужден представляться не тем, каков он на самом деле, и обречённый поступать против совести.

       Зная свои недостатки, он с горечью признавал их. Если бы у него хватило сил бороться с ними, возможно, итог был бы другим. А так ему, как и многим из нас, склонившимся безвольно перед убогими болтунами и бесхребетными холуями, достаточно жалости, но не скорби.

       Впрочем, прочитайте эти записки и рассудите сами. Повторю, мне всего лишь жаль Пинегина. Потому что он стал героем, заслужившим мелодию отпевания, а не гимн жизни. Он погиб во цвете лет, но сам умер гораздо раньше, не заметив, как это случилось. Кто-то скажет, что страшна человеческая слепота.  Я добавлю, что ужасна эпоха, которая требует от человека притворяться слепцом.

       Наверное, тут я опять говорю больше о себе. Но кто я такой, чтобы препарировать время от имени поколения? Пересказчик чужой биографии и только. Хотя головой отвечаю за всё, что здесь написано.

       Если же всё-таки допустил неточность и нанёс кому-нибудь случайную обиду, то извините!
   
I.

КОКТЕБЕЛЬ
   
       Красота греховна, потому что скрывает под собой то, что нам недоступно. Вот что я думаю теперь, едва не униженный встречей с прекрасным.

       Если не хотите разочароваться в дорогих сердцу идеалах, людях или в самом себе, никогда не бывайте в таких местах как Крым. Они обманчивы своей сказочностью. Здешние разноцветные скалы, каменистые холмы, ветреные равнины и скупые леса словно занесены сюда вселенскими вихрями. Приморские города Гурзуф, Ялта, Судак, Керчь, Евпатория только кажутся произведениями рук человеческих и доказательствами его власти. Но всмотритесь! Они лишь уступка природы людской гордыне. На самом деле никто и никогда, настроив красивейших городов, суровых крепостей и удобных портов, не сможет присвоить себе эту землю, море, небо и воздух. Не потому что побоится плести интриги, чертить границы на картах и вести войны за право узурпатора. Просто эти воздух, небо, море и земля в миллионы раз больше всего человеческого. И не принадлежат никому, кроме самих себя.

       Крым предлагает сны, наслаждаясь которыми, вы тоже никогда себе не подчините. Не надо ездить сюда за несбыточными снами. Это не только бессмысленно, но может быть опасно.   

       Ещё не зная этого, тем летом мы договорились с друзьями провести отпуск на востоке полуострова, в местности, названной древними греками Киммерией. Не дождавшись друзей на Феодосийском вокзале, я приехал поздно вечером в Коктебель и поселился в частном доме в верхней части посёлка.

       С ближайших холмов сюда долетал горьковато-сладкий аромат полыни, а во дворах пахло сухой травой и дикими розами. Небо было полно звёзд, но невидимые во тьме облака то сметали их прочь, то огромными пригоршнями выбрасывали наружу.
Расплатившись с таксистом и отправив машину восвояси, я добрёл до нужного дома, по колено перепачкавшись в пыли и нацепляв колючек. Весь изъеденный морщинами бочкообразный хозяин, которому можно было дать от сорока до шестидесяти лет, неопрятно толстый и раздражённый моим ночным появлением, подвёл меня к одноэтажной белёной пристройке с забранной паклей крышей, всучил мне ключи и глухо предупредил:

       - Не курите внутри. Мы уже два раза горели от вашего брата-курортника.

       - Я вообще не курю.

       - Это я на всякий случай.

       - Мне нужно умыться.

       - Там в саду труба с краном. Но воды сейчас нет. С водой у нас туго.

       Сказав всё это, он, расчёсывая морщины на лице и руках, по-пингвиньи переваливаясь с ноги на ногу, ушёл в свой дом, а я, отперев висячий замок, проник в выделенную нам комнату. Тут были приготовлены три узкие железные кровати, столик у стены, стопка постельного белья, два расшатанных стула и полупустой графин с тёплой, пропахшей железной окалиной водой. Я разделся до трусов, вынул из чемодана полотенце и вышел с графином во двор. Умывшись, вернулся в дом и застелил себе постель у единственного маленького окна. Хозяин дома, комнатка, похожая на увеличенный в размерах шкаф и особенно висячий замок на плохо вкрученных в дверное полотно шурупах не понравились мне сразу. Но я ещё не знал, что ждёт меня через день. Дурное приключение было уже рядом, но я пока думал о Коктебеле вполне мирно и дружелюбно. Приедут друзья, обживёмся в этой халабуде, познакомимся с толстяком поближе, найдём способ болтать с ним ни о чём и почаще избегать, и всё наладится. Главное, под боком море, свежий воздух, тишина и две недели уединения. Остальное можно пережить.

       Дом молчал, в посёлке не слышалось ни звука, южная ночь за окном тоже казалась спящей. Шёл третий час пополуночи и скоро должен был начаться рассвет. Я улёгся на звенящую сеткой кровать, закрыл, наконец, глаза и спокойно уснул.

       Разбудило меня предчувствие надвигающейся беды. Я сел на кровати и прислушался. За стеной кто-то плакал. Не двигаясь и почти не дыша, я всматривался в комнатную темноту и на слух пытался определить, что происходит. Очень скоро плач усилился, рыдал ребёнок или совсем молодая женщина. Потом торопливо и горячо заговорил мужчина, кажется, он пытался успокоить плачущего.  Через несколько секунд раздался стук упавшего на деревянный пол тела, потом возня, отчётливые шлепки тяжёлых пощёчин, и вдруг плач перешёл в омерзительный кошачий вой.

       Я наспех оделся и выскочил из комнаты. Во дворе было пусто. Был первый день полнолуния, поэтому высоко над садом стояла круглая луна, превращавшая все деревья и предметы в неподвижные клубы серого дыма. Шумели в хозяйском доме.
Чтобы понять происходящее, мне пришлось подкрасться к нему поближе и заглянуть в окно.

       В комнате с невысоким потолком, свободной от мебели и почти необжитой, горел слабый электрический свет.  Из угла в угол вышагивал толстяк-хозяин, механически, словно маятник каких-то оживших, колдовских часов. На руках у него лежало небольшое тело, обёрнутое в одеяло и безвольно свесившее тонкие, почти проволочные руки вниз. Головы не было видно, так как она прижималась к его груди. Мне показалось, что мужчина то ли убаюкивает, то ли не даёт своей ноше дышать, сжимая её изо всех сил. Толком разглядеть мне ничего не удалось. Унылое освещение превращало всё в единую пепельно-восковую картинку без контуров, форм и чётких теней. Стёкла были немытые, запущенные. Толстая слюда липких наслоений искажала изображение.

       Сделав шаг в сторону, чтобы найти глазами чистый просвет, я опрокинул ногой пустое жестяное ведро, прислонённое к каменному плинтусу. Раздался квакающий и выдающий меня лязг.  Свет в доме резко погас. Я метнулся в свою комнату и запер дверь изнутри на висячий замок.

       Допив противную воду из графина, я успокоился и задумался. В чужом доме происходили загадочные вещи, пока мне непонятные и потому тревожные. Сразу вставал вопрос: стоит ли проявить любопытство и немного пошпионить, чтобы проникнуть в эту тайну? И второе: имею ли я на это право? Достаточно быть посторонним, и никто и ничем не будет обижен. Есть соблазн присвоить себе чужие секреты, но что с ними делать потом, когда поймёшь, что тебе нет до них никакого дела? Обиды часто наносятся просто от скуки. Невелик труд обидеть человека, особенно того, кто не ждёт от тебя такого подвоха. Но если я размышляю об этом, значит, уже способен это совершить. Греховен тот, кто допускает грех в мыслях. «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время», - сурово напоминает нам Библия.
До самого рассвета подобные соображения толпились у меня в голове. Но никакого решения я так и не принял. Мне было интересно, и это показалось тогда самым главным.

       Несмотря на ночные тревоги и потревоженный сон, встал я необычайно свежим и собранным. Первым делом я отправился во двор привести себя в порядок: дали утреннюю воду, можно было вволю поплескаться, не жалея драгоценной для Крыма влаги. Утро накрыло посёлок воздушной синевой и сухой прохладой. Хозяйский сад, в основном состоявший из яблонь и алычи, казалось, жмурился по-детски, просыпаясь и готовясь к солнечному, жаркому дню. Все дорожки были подметены, всюду царили чистота, покой, южная дотошливость и уверенность, что жизнь идёт своим чередом, как положено и как заведено.  Очевидно, просыпались в доме очень рано и засветло готовились к грядущему дню.

       Я обратил внимание на то, что половичок, лежавший снаружи под моей дверью, был сбит на сторону. Значит, ночью кто-то подходил и прислушивался, что творится внутри. За мной осторожно следили, то есть чего-то боялись. Следовательно, в доме что-то не так, обитатели скрывают какие-то нечистые секреты, может быть, противозаконные и даже опасные. Я не охоч до всякой уголовщины и понимаю, что обезопасить себя от неё можно двумя способами: либо не лезть в происходящее совсем, либо захватить роль хозяина положения. Но мне не нравилось одно. Толстый дядька, таскавший ночью по комнате на руках плачущего ребёнка или женщину, вызывал жуткие воспоминания о древних сказках, где орудуют чудища в обличье человека или страшные ведьмы, разрывающие на куски и поедающие живых детей.  Я верю в реальность, а не в сказки, но… В голову лез стопроцентный бред, сопровождавшийся не менее бредовым домыслом: «В этих напичканных волшебным дурманом местах и не такое возможно!»

       Широкая серо-зелёная тень скрывала в дальнем углу участка небольшой деревянный стол с парой скамеек. Находясь метрах в десяти от этого стола, я разглядел тонкую человеческую фигурку, сидевшую в тени, локтями опиравшуюся на столешницу и с интересом меня рассматривавшую. Я перекинул через плечо полотенце, сунул зубную щётку с тюбиком пасты в карман и направился прямиком к столу. Пока я шёл, фигура сняла с головы платок и я увидел ошеломительно длинные, рассыпавшиеся по плечам красивыми волнами изумительные иссиня чёрные волосы. Они подчёркивали мраморную бледность лица, на котором великолепно смотрелись широко разлетавшиеся собольи брови, вытянутые, словно у египетских цариц, глаза и редкой красоты узкий нос с соблазнительной горбинкой, собравший в себе всю загадочную прелесть незнакомки, укрытой утренней серо-зелёной тенью. Размер, форма и особенно крылья носа говорят, что природа явила перед мужчиной один из своих женских эталонов. Глубина глаз, пухлость губ, изгиб шеи тут вторичны. К сожалению, я не мог видеть контуры ушей, закрытых волосами. А они в свою очередь тоже свидетельствуют о женской породе. Широкие чаще всего принадлежат простушкам, круглые – обманщицам, удлинённые – холодным и придирчивым натурам. Если же вы видите розовато-бледные раковинки идеально-гармоничного размера, с гладкими чуть утолщёнными краями, тёмной эротичной ямкой в центре и почти круглыми мочками, похожими на подушечки музыкальных пальцев, вам хочется прикасаться к ним губами и шептать им сладкую чушь - значит, вы как мужчина оказались в святом, божественном плену.

       Часто мужчины ставят на первое место прелесть женских ног. Рассуждают о маленькой стопе, игрушечных пальчиках, манкой косточке на лодыжке, томительных икрах, коленях и бёдрах. Позволю себе промолчать об этих фантазиях. Верх тела, то есть лицо и голова, ближе к душевному свету, а не к плотскому наслаждению. Мне это важно, и спорить по этому поводу не стану.

       Свет девичьей души, а не изящество женского тела может излечить самое чёрствое, изболевшееся, потемневшее от грубых укусов сердце.

       Похоже, мне встретилась в утреннем саду именно такая редкость. Мало того, скучающая или что-то прежде задумавшая. За столом сидела девушка, явно заинтересованная в моём внимании.   «Вот тебе на! - мелькнуло в голове. – Оказывается, меня уже поджидают. Не эта ли желя  плакала ночью? Что ж, познакомимся поближе».

       Когда я приблизился к незнакомке и рассмотрел её внимательнее, то почувствовал неловкость. Девушка была бесспорно красива, но её хрупкое тело содержало в себе какую-то неправильность. Во-первых, нельзя было точно определить её возраст, может быть, шестнадцать, а то двадцать или двадцать пять лет. Во-вторых, спина изгибалась вбок и к плечам, как у перенесшей тяжёлую травму или горбуньи. В-третьих, руки, лежавшие на крышке стола, были непропорционально тонкими, длинными, но с короткими, почти детскими пальчиками. И главное, в египетских глазах, в глубине, пульсировала, словно магма в кратере вулкана, хмельная болезненная поволока.

       Я поздоровался. Девушка отрицательно покачала головой и притронулась пальчиком одной руки к губам и ушам.

       Она была глухонемая и предупреждала меня об этом.
Мне, как и большинству здоровых людей, неприятны встречи с инвалидами. Делать вид, что они нам ровня - что может быть хуже? Я никогда не влюблюсь в одноглазую девицу или хромоножку. Беда есть беда и незачем называть её другими именами. Мы горазды на словесные маскировки, но известно, что сколько не произноси вслух халва, слаще от этого не станет. Я не играю в вежливость с уродцами, я просто быстро прохожу мимо.

       Потоптавшись у стола, за которым сидела черноволосая незнакомка, я решил уйти прочь. Наше молчаливое переглядывание было ужасным, кроме того, внутри росло чувство моей зависимости от этого молчания, бледного лица, глаз с поволокой, вообще всей маленькой и дефективной фигуры. Ещё мне стало казаться, что на это утро распространяется тёмный след от прошедшей неприятной ночи. Я развернулся, не собираясь более оставаться наедине с девушкой, и столкнулся нос к носу с бочкообразным хозяином. Он стоял у меня за спиной и на морщинистом лице у него висело трусоватое, опасливое выражение. Глаза, почти бесцветные и словно готовые вытечь из глазниц, просительно щурились и дрожали.

       - Что вам надо? – грубо спросил я.

       - Просто жду.

       - Чего?

       - Когда вы уйдёте.

       - Только после вашего объяснения.

       - Что же вам объяснить?

       - Кто плакал ночью в доме?

       - Моя дочь. Она тяжело больна. Вчера у неё был приступ.

       Я обернулся к столу, чтобы ещё раз рассмотреть девушку. Она сидела с отсутствующим выражением лица, словно разговор её не касался. При этом у меня возникло подозрение, что глухонемая прекрасно понимает, о чём мы говорим. К тому же египетские вытянутые глаза были без прежней поволоки, очень ясные и чистые.

       - Что с ней?

       - Она глухонемая. И ноги парализованы. С самого детства.

       - Сколько ей лет?

       - Почти двадцать.

       - Я могу вам помочь. У меня хорошие связи в Питере. Устрою её на обследование и лечение.

       - Странное желание.

       - Сегодня или завтра приедут мои друзья. Один из них врач. Посоветуемся и что-нибудь придумаем.

       Девушка шевельнулась и движением кистей рук и пальцев что-то сообщила отцу, как это делают глухонемые. Мужчина кивнул ей и обратился ко мне:

       - Она хочет сказать, что ваши друзья не приедут.

       - Откуда ей это известно?

       Хозяин дома пожал плечами.

       - Моя дочь много чего знает, - он подошёл к девушке и обнял её за плечи, словно успокаивая. Она потёрлась щекой о его морщинистую руку и вдруг прикрыла глаза. – Получает информацию отовсюду. Может, это и есть болезнь. А может, напротив, сверхспособности. Так что я вам не советую…

       Он перешёл на шёпот, выплёвывая неясные кусочки звуков как шарики пережёванной бумаги. Я рассмеялся и перебил его:

       - Не надо меня пугать. У девочки крыша не в порядке, а вы мне её инопланетянкой представляете. Что за чушь!

       - Ну да, ну да, - он не стал мне возражать, а наклонился к дочери, ловко взял её на руки и собрался уходить. – Но ночью она плакала, потому что узнала о вашем приезде.  Назвала вас по имени и жаловалась, что боится. Но потом успокоилась, так как вы через два дня…

       Он не договорил, словно испугавшись. Тут уже занервничал я, хотя всегда считал себя хладнокровным и скупым на неоправданные эмоции. Сердце забилось учащённо, в горле возник ком. Мужчина с девушкой на руках медленно шёл в сторону своего дома, а я перемалывал в голове всё только что услышанное.

       - Подождите! Как меня зовут? – воскликнул я. – Что будет через два дня?

       На самом пороге он обернулся и нехорошо улыбнулся. Назвав моё имя, хозяин ногой толкнул дверь и крепче прижал к себе лежавшую на руках девушку.
 
       – А через два дня…

       Он вдруг хохотнул, словно знал что-то такое, что доставит мне совсем мало радости, и быстро скрылся в доме.

       «Сумасшедший! И дочь его, очевидно, тоже! -  мелькнуло у меня в голове. – Занесла меня нелёгкая в это прокажённое место!»

       Меня взволновало, что она знает моё имя и, кажется, что-то о моих друзьях.  Хотя всё на свете можно объяснить логически, для этого надо лишь восстановить цепочку событий. Возможно, что я произнёс имя и, само собой, информацию о друзьях, когда договаривался с хозяином о комнате по междугороднему телефону. Скорее всего, так и было, иначе, откуда им всё это знать? Потом забыл, а хозяева устраивают цирк. Тоже мне, Ванга-предсказательница!

       Через час я был уже на песчаном пляже под горой Хамелеон и как дельфин плавал в море, усеянном солнечными бликами и белыми горбушками пены.  Настроение восстановилось. Я умею оттолкнуть от себя неприятности и не позволять им возвращаться до тех пор, пока сам не захочу в них разобраться.

       Вечером я поужинал в небольшом ресторанчике на набережной. Рыба, испечённая на углях, была неплохая, аппетитная, но белое вино разбавленное и не в меру кислое. Расплатившись с официанткой, я не спеша побрёл в сторону снятого мной жилища. Быстро темнело, воздух свежел, над морем взошла луна.  Края жёлтого диска наливались красным цветом, отчего весь ночной небосвод казался недобрым и сеющим тревогу. Издалека чёрный провал моря напоминал тяжело дышащее плоское чудище. Оттенки чёрного, один светлее, другой темнее, тёрлись друг о друга и ворчали. Лунная дорожка на морской поверхности разбилась на дрожащие световые осколки. Все они были словно поссорившиеся между собой близнецы, моргавшие бело-жёлто-красными глазами и безуспешно пытавшиеся удрать один от другого в разные стороны.

       Друзья, которых я ожидал, так и не приехали. Но меня это не волновало. Может быть, обстоятельства сложились так, чтобы мне оказаться один на один с глухонемой девушкой и её странным отцом? С крупной загадкой или серьёзной опасностью? Одному прикоснуться к их тайнам, узнать то, что касается только меня, интересно только мне и станет очень важным только для меня? Любопытно, и отпуск будет не скучным.

       Именно так я думал, лёжа без сна на своей железной кровати. Было уже очень поздно, второй час ночи, когда тревога вновь подняла меня с постели. Поскольку я не раздевался, то буквально через минуту оказался во дворе. Тут было тихо и не совсем темно. Лунный свет плыл над садом, серебрил дорожки и заставлял светиться белёные стены хозяйского дома. Яблони разбросали по всему саду неподвижные тени. Некоторое время мне казалось, что я здесь один. Но очень скоро до моих ушей долетел еле слышный шорох или шёпот. Кто-то был рядом со мной, невидимый и как будто бы невесомый. Я не шевелился и изо всех сил всматривался в лунный полумрак-полутуман.

       Наконец, мне удалось рассмотреть своего ночного спутника. Это опять была девушка-инвалид, с распущенными чёрными волосами и бледным лицом. Но в этот раз она не сидела за столом, а стояла, опершись рукой на спинку скамейки и глядя вверх на луну! Губы у неё шевелились, до меня доносился шуршащий, словно текучий песок, звук её голоса. Я был свидетелем уникального события. Девушка не только держалась на ногах, но и говорила!  Слов я не разобрал, но это было совсем не важно. Мне выпало увидеть то, чему я, холодный и трезво мыслящий человек, никогда бы не поверил, если бы сам этого не увидел.

       Вдруг девушка отпустила скамейку и сделала маленький осторожный шажок. Потом ещё и ещё. Я укрылся в тени, которую отбрасывал пышный куст акации у калитки. Загадочная желя медленно прошла мимо, вышла на улицу и двинулась в сторону моря. Шажки её были неуверенные, при этом сама она не отрывала взгляда от лунного диска, как будто его холодный свет вливал силы в её тело и ноги. Я осторожно двигался за ней. Иногда девушка останавливалась и отдыхала, опустив голову. Тогда мне приходилось слиться с ближайшей оградой, чтобы не выдать своего присутствия. Спустя минуту-другую мы двигались дальше. Скоро показался каменистый пляж, также залитый лунным светом. Здесь пахло морем и шелестели, хлюпая и посасывая гальку, волны. Девушка подошла к самой границе прибоя и опустилась на  колени. Я вжался в гранитную подошву нависавшей над пляжем набережной и следил оттуда за хрупкой фигуркой, сидевшей перед морем и луной в молитвенной позе.

       До меня долетела не то песня, не то мелодический речитатив. Я прислушался к слабому женскому голосу и разобрал следующее:

                Луна в море светит,
                Зовёт, зовёт.
                Корабли ждут ветра,
                Когда он придёт.

                Море луну купает,
                Моет от бед.
                Дево Мати Божия,
                Подай долгих лет!

                На Тебя мою надежду
                Возлагаю.
                Стань моим прибежищем,
                Умоляю.
               
                Однажды, Мати, ты ветром
                Станешь для всех
                Парусников, готовых плыть
                На остров, где грех

                Отмолен Святым Духом,
                Твоим, твоим.
                И все устремятся с песней
                На остров Эфрим.

                Там корабли причалят,
                Люди на берег сойдут,
                Горе и боль забудут,
                Радость найдут.

                Там луна иная,
                Теплей, живей.
                Морская вода светит
                Морем огней.

                И я тот остров увижу,
                Сквозь слёзы, еси!
                Дево Мати Божия,
                Настави меня и спаси!

       Мне понравилась эта песня-молитва. Красиво было сравнение любви матери с морем и ветром, гонящим парусники к неизвестному острову Эфрим. Было жаль, что голос умолк. Волны продолжали раскачивать мотив, но он уже удалялся от берега и исчезал в бесконечном морском просторе. Луна, неистово пылавшая всё это время, занавесилась облаком. Коктебельская бухта, скала Кара-Даг, гора Кучук-Енишар, посёлок и окружавшие его плоские холмы утонули в чёрном молоке космоса, пролившемся на землю.

       Внезапно я услышал хруст гальки, кто-то торопливо шёл в нашу сторону. Рядом с девушкой возникла тёмная бочкообразная фигура. Отец схватил дочь за плечи и стал трясти её, словно хотел вытряхнуть из неё душу. Девушка коротко взвизгивала, извивалась, но даже не пыталась вырваться. Клянусь, мне показалось, что им обоим нравится эта процедура как некий давно вошедший в привычку ритуал. Только поэтому я не двинулся с места, чтобы вмешаться. Опять выглянула луна, осветившая сцепившуюся пару, и тогда я увидел невероятное: девушка осыпала руки отца поцелуями, точно что-то самое дорогое и прекрасное. Я замер во тьме, испытывая одновременно удивление и отвращение.

       - Ты опять!.. Опять!.. Опять!.. – с мукой в голосе выкрикнул мужчина. – Пойми, что она умерла!.. Ты больше её не увидишь!.. Не надо здесь сидеть и просить у моря отдать мёртвую. Зачем ты сходишь с ума, доченька?

       - Луна!.. Луна!.. Луна!.. – девушка лепетала это, словно давилась простым словом. Ей трудно было говорить, она корчила гримасы и кривила губы, как человек, только что научившийся речи. – Я хожу, слышу и го-во-рю, когда на небе есть луна. Я прошу, чтобы луна вер-ну-ла маму!  Чтобы мама тоже хо-ди-ла, слы-ша-ла и го-во-ри-ла… Живая! Живая! Живая!

       Мужчина опустился на землю и обнял девушку.

       - Мама узнала, что всякий раз в полнолуние ты будешь здорова. Если только она сама уйдёт навсегда в море, - мужчина говорил это сквозь слёзы. – Она так хотела тебе помочь. И однажды это оказалось возможным.

       - Почему?

       - Здесь такое место. Коктебель… У него свои тайны. Ветер, горы, море, луна охраняют их. Но мама узнала одну из этих тайн, потому что была несчастна и однажды Коктебель сжалился над ней.

       - Папа.

       - Что?

       - Давай уедем отсюда.

       - Нет. Только здесь, когда восходит полная луна, ты можешь быть здоровой.

       - Я не хочу жить здесь без мамы.

       Морские волны ритмично накатывали на берег. Отец и дочь сидели в обнимку и раскачивались в такт шелесту воды.

       - А я не хочу жить без тебя.

       Девушка долго молчала и вдруг сказала, точно приняла решение:

       - Тогда нам всем надо умереть.

       - Я тоже так думал, - мужчина всхлипнул и тяжело вздохнул. – Но наша смерть ничего не изменит. Сейчас мы с тобой. Мамы нет, чтобы мы были. Когда мы умрём, ничего не будет. Только ветер, горы, море и луна.

       - Зато мы все будем вместе.

       И девушка опять запела свою песню-молитву. Морские волны выплёскивались на берег, точно хотели послушать певицу. Вода и одинокий женский голос сливались вместе в огромное поющее существо, полное тоски, боли и любви. Казалось, что плачут одновременно море и земля, и слезам никогда не будет конца.

       Наконец, я вышел из своего укрытия, потому что нелепость происходящего раздражала меня всё больше. Не подходя близко к стоявшим на коленях молящимся, я сложил руки на груди и громко сказал:

       - Я стоял здесь с самого начала и всё слышал. Допустим, меня это очень впечатлило и даже взволновало. Верю я или нет вашим словам, значения не имеет. Меня тронуло ваше страдание и я хочу вам помочь. Вы согласны принять от меня помощь?

       Мужчина вскочил на ноги, а девушка продолжала сидеть.  Несмотря на темноту, я различил на его лице испуг и, кажется, злобу. Он то хватал себя за грудь, то за горло, то шипел, то начинал что-то бормотать, причитал, отплёвывался, но совсем не знал, что делать. Его дочь склонилась к самой земле и спряталась за волнами волос. Мне не приходило в голову, что я мог своим появлением произвести на эту пару впечатление сумасшедшего, вторгшегося в мир нормальных людей. Для меня сумасшедшими были они! И я готов был предложить им спасение!

       Если бы не этот коварный шёпот моря и не эта притворщица-луна, я никогда бы не заразился таким наивным милосердием. Но понял я это позже, а тогда тоже помимо своей воли потерял контроль над собой и вместе с ним рассудок, при этом считая себя абсолютно здоровым.

       Мне казалось, что я держу нить событий в своих руках, поэтому повторил вопрос:

       - Хотите помощи?

       - Какой помощи?

       - Прежде всего, лечение вашей дочери. Ну и материальной поддержки вашего хозяйства. Если вы сформулируете конкретнее, я не против.

       Хозяин некоторое время молчал, а потом задал странный вопрос:

       - И это всё, что вы можете?

       - Что вы имеете в виду?

       - Понимаете… Вы появились здесь перед самым полнолунием. Поэтому я думал, что вы… Связаны с этим. И что-то собираетесь сделать… Непохожее… Необыкновенное… Моя бедная дочь сильно волновалась. Всё одно к одному. Понимаете? Мы с нею всё чего-то ждали…

       - Теперь понимаю, - я всплеснул руками. – Вот почему вы подслушивали ночью у моей двери?

       - Мы волновались, повторяю!   

       Беседа, построенная на намёках и недомолвках, мне надоела. Поэтому я решил свернуть разговор. Для этого мне пришлось ещё раз показать собеседнику, что его слова о полнолунии и волнениях лично мне неинтересны.

       - Время позднее, - я понизил голос. – Мы стоим тут как подвыпившие туристы. Пора возвращаться домой. Слушайте меня внимательно, повторять я больше не буду. В чудеса я не верю. Поэтому ваши слова о здешних волшебствах считаю фантазией. Нет никакой Шамбалы, Бермудского треугольника и Коктебеля. Это всё давно утратившие наивное обаяние пошлости. Меня тронула ваша беда. Я готов помочь вам. Денег у меня хватит, связей тоже, настойчивости и напора мне не занимать. Поэтому жду вашего ответа: согласны вы принять от меня помощь или нет? Говорите быстрее, пока я не передумал.

       Мужчина подошёл к девушке, склонился над ней и что-то тихо сказал. Она подняла голову и кивнула. Он переспросил, и она кивнула снова. Я молча ждал, хотя уже был уверен, что они согласны.

       Приближался рассвет. Луна исчезла на западе, а на востоке небо начало светлеть. Кое-где на набережной в домах вспыхнули первые огоньки.

       - Да, - сказал мужчина. – Спасибо вам. Нам нужна ваша помощь.

       Тогда я подошёл к девушке и взял её на руки. Она была совсем воздушной, невесомой, а от длинных волос пахло теплом человеческого тела и немножко свежей древесной корой.

       - Я донесу её до дома, - сказал я. - Идите впереди, следите за дорогой, чтобы   мне не споткнуться.

       Как легко быть героем, думал я во время возвращения. Для этого не надо ничего выдумывать. Просто действовать, пока другие люди ищут решение и никак не могут первыми сделать шаг, пусть даже и не совсем верный.

       Хозяин открыл замок, я внёс девушку в дом и уложил на кровать. Желя крепко спала и почти не дышала, как маленький ребёнок.

       - Я тоже посплю пару часов, - я задержался на пороге ровно на две секунды. - А потом мы с вами обо всём договоримся.

       Собравшись уходить и повернувшись спиной к толстяку, я вдруг услышал странную фразу:

       - Беда в том, что вы стоите вверх ногами. Как и большинство людей. Очень жаль, потому что вы неплохой человек.

       Я обернулся и увидел, как передо мной закрылась дверь. Что за глупые мысли вслух? Что за нелепейшие намёки в ответ на моё участие? Вдруг на меня навалилась усталость и я, тяжело вздохнув, пошёл прочь к своей пристройке.   

       Сны мне запоминаются редко. Но на этот раз увиденное отпечаталось в памяти навсегда. Сначала я лежал на дне небольшой деревянной лодки, которая довольна быстро плыла в открытое море. На вёслах сидел бочкообразный толстяк и каждый раз, делая гребок, хохотал. Рядом со мной, привалившись спиной к борту, а ногами упиравшись мне в грудь, почти лежала черноволосая глухонемая девушка. Руки мои были связаны тонким ремнём.  На лицо мне падала солёная вода, летевшая из-за борта. Мне стало ясно, что меня хотят прикончить, утопить, и для этого увозят подальше в море. Я напряг мышцы рук – и ремни, связывающие мне запястья, лопнули. Я оттолкнул девушку и на четвереньках подполз к толстяку. Он выдернул одно весло из уключины и замахнулся, чтобы ударить меня по голове. Но я изловчился, упал на спину и ногами что есть силы ткнул его в грудь.   Негодяй выронил весло из рук, отлетел на корму и начал барахтаться на дне лодки. Я вскочил и коршуном бросился на него. Мы отчаянно боролись, пытаясь ухватить друг друга за горло. В этот момент я почувствовал, что на спину мне навалилась девушка. Тут я, коленом вдавливая мужчину в дно лодки, ухватил женские руки, вцепившиеся мне в плечи, и, дёрнувшись всем телом, перебросил её через голову за борт.  Силы меня почти оставили, темнело в глазах, дышать было очень трудно. Но дело клонилось в мою сторону. Толстяк совершил ошибку. Он вскочил в полный рост и потянулся за своей дочерью, пытаясь вытащить её из воды. Мне ничего не оставалось, как пнуть его в спину что есть мочи. Он рухнул через борт в пучину. Оставшись в лодке один, я издал победный вопль, потом взялся за весло и, намереваясь грести им как индеец в пироге, встал на одно колено и опустил лопасть весла в воду… Но оно ткнулось в твёрдое дно!   Я выглянул из лодки, чтобы понять, что происходит и понял, что кошмар продолжается. Лодка никуда не плыла, потому что никакой воды вокруг не было. Моё деревянное судёнышко стояло на земле, а весло уткнулось в грязно-жёлтую глину. Я огляделся. Мои насильники, выброшенные за борт, не утонули, а бесследно исчезли. На кистях рук у меня болтались обрывки ремня, по спине и груди тёк липкий пот, глаза бешено вращались, губы хватали сухой, безжизненный воздух. Я бессильно опустился на узкое дощатое сиденье и заплакал. Я победил – но победа была похожа на жалкое и комичное поражение.

       Очнулся я ближе к полудню. В комнатке моей было нестерпимо душно и влажно, я лежал в постели, словно на полоке в плохой, перегретой русской бане. С трудом разлепив глаза, я оделся и заставил себя выйти на свежий воздух.  Но и тут облегчения не ожидалось. Стояла жара, небо было белым, ни один листочек на деревьях не трепетал, выбеленная стена пристройки казалась раскалённым противнем.
Я долго держал голову под струёй ледяной воды, но лучше мне не стало. Наоборот, плеск воды напомнил дурной сон о борьбе в море, на деле оказавшемся глинистой землёй. К тому же заныло в животе, я не ел уже больше суток. «Надо решить дело с сумасшедшими коктебельцами и выбираться отсюда», - мысль была однозначной и чёткой. Я пригладил рукой мокрые волосы на голове и направился к хозяйскому дому.

       Дверь была заперта, и на мой неоднократный стук никто не ответил.  Я заглянул в окно, но занавески внутри оказались задёрнуты и разглядеть мне, сами понимаете, ничего не удалось. Я потоптался на пороге и вдруг понял, что в доме, в саду, во дворе и вообще здесь никого нет. Отец и дочка исчезли, не пожелав говорить со мной о предложенной помощи. Мы не совпали в настоящем, так зачем же, по их мнению, строить планы на будущее? Раз ничего нет сейчас, не будет ничего и потом. Я не понимаю, что значит для этих несчастных Коктебель, стою вверх ногами, по выражению отца, то есть вижу всё наоборот и в результате ничем не смогу помочь дочке.

       Моя лодка никуда не плывёт, а торчит на берегу, завязнув в глине. Это был не сон, а толкование мне, дураку, что я бессилен перед волнами фантастической судьбы, несущих толстяка-отца и дочь-глухонемую по пространству непонятной мне вселенной. Я здесь лишний. Я должен, ни о чём не сожалея, отойти в сторону. Они проживут то, что им назначено. Это их ветер, луна, земля и море, для которых я чуть не стал врагом.

       Я собрал свои вещи, закрыл комнату, спрятал ключ от замка под половичок и быстро дошёл до рыночной площади. Там в кассе купил билет на автобус до Феодосии и сел в тенёк на лавку, дожидаясь его прихода.

       Наверное, соседи-пассажиры привычно отнеслись к моей скучающей, невыдающейся фигуре и задумчивому лицу. Один из нас, думает или мечтает о каких-нибудь пустяках. Что ж, они правы. Мысли мои были простые и непримечательные. Я прибыл сюда из иного мира: слепнущих и теряющих слух городов, картонных слов, бумажных забот и искусственных страстей. Но я не своевольничал, перекормленный эрзацами успеха горожанин. Мне не в чем себя обвинять, так как я вовремя отступился от чужого горя, ничем его не усугубил, вовремя убрал свои холёные руки в карманы и теперь возвращаюсь обратно.   

       Мне известно, что дважды два равно четырём, поэтому я не стремлюсь к иному знанию. Мне достаточно этого. «For better for worse», как говорят англичане. На горе и на радость. Если не дай Бог я когда-нибудь сойду с ума, пусть будут иные радости и горести.

       А пока я всего лишь прожигающий свою жизнь странник по исхоженному тысячами ног лабиринту. Так что позвольте быть вменяемым и доверять своему рассудку.


                *   *   *


Продолжение следует.