Харлахта

 Посвящается Жене Ракитянскому волонтёру Байкальского проекта.


Словарь.
Эжин - дух местности.
Тэнгри - верховное божество.
Дэгэлай — халат.
Малгай — коническая шапочка.
Самса — рубашка.
Хадак — кушак.


 Был некогда Хамар-Дабан богатур весёлым и щедрым эжином, много видел, многих женщин любил, но состарился.
 Состарился не каменным телом, а уставшим от перемен сердцем. Умерли смертные жёны. Разбежались дети, зажили своей жизнью, забыли отчий дом. Осталась со старым младшая дочь, любимая и чистая, как вода в горном ручье, и такая же непоседливая.

 Решил Хамар-Дабан при себе красавицу удержать. «Нечего тебе за порогом счастья искать. Там всё ненадёжно, изменчиво,- стал убеждать горный дух дочь,- только встретишь кого, прилепишься сердцем, а всё уже изменилось, состарилось, умерло, истлело. Твоё сердце разбито, и вновь надо счастье пытать!»
 Замолчал горный дух эжин, жён ушедших вспомнил, помрачнел лицом.
- Счастье в постоянстве,- сказал старик-отец дочери,- оставайся со мной. Крепок наш дом. Неподвластен изменчивому времени. Что вчера было, то и завтра будет. Посмотри на меня: мне тысячи лет, а я такой же, как прежде.

 Опустила глаза дочь. Тесно ей в отчем доме. Давят каменные стены, застилают мир, что создал небесный отец всех эжинов хан Тенгри. Манят дочь прекрасные вещи, что ждут её за порогом.

- Нам хорошо вдвоём,- не унимался отец,- зимой стану одевать тебя в тёплый дэгэлэй, подарю ожерелье из голубого льда, дорогие браслеты, сияющие ярче серебра, голову увенчаю высоким малгаем. Летом обряжу в лёгкую самсу из зелёного шёлка, всю затканную цветами, на пояс повяжу атласный хадак, в уши вдену серьги из красной брусники, сияющей ярче кораллов. Ни у одной девы не найдёшь таких нарядов!

 Закусила до крови губу упрямая дочь, взмолилась:
- Для кого мне наряжаться в этой глуши? Кто восхитится моими нарядами — высоким малгаем с красной бусинкой, шёлковой рубашкой, серебряными наручами и кольцами? Кто увидит мою красу? Кто порадуется? Отпусти меня, батюшка, свет повидать!

 Рассердился Хамар-Дабан, грозно сдвинул брови, сказал:
- Дочь непокорная, такова твоя благодарность за кров, за отеческую заботу? Добром не хочешь остаться, останешься неволей!

 Топнул эжин каменной ногой, произнёс страшное слово: «Харлахта!» Густая, чёрная, как ночь, тьма пала на горы, затворила путь из отчего дома.

 Поставил великан стоглазых, стозевных псов дочь сторожить. Не ведают покоя злобные псы. Когда один десяток глаз их смотрит сны, другие бодрствуют, когда десяток ртов насыщают зверя, другие готовы вцепиться в глотку врагу.

 Не удержать воду в руке, не остановить дочь отеческой волей. Ушёл по делам Хамар-Дабан, понадеялся на стражу.

 Сбросила дева одежды, оборотилась горной рекой. Не удержали её псы, потому как у любого зверя сердце есть. А сердце жаждет любви и ласки. Поделилась дева нерастраченной любовью, пропустили её звери.

 А что старый эжин? Живёт, что ему сделается!
 Всё так же прекрасен ликом старый Хамар-Дабан. Манит в свои сказочные чертоги людей. Слышат люди, отзывчивые сердцем, сладкую песнь эжина, идут в горы. Не все домой возвращаются. Помни о том!

 Простил Хамар-Дабан дочь. Так всегда с отцами бывает. Питает по-прежнему старик дочь своею силою, делится любовью, не даёт реке пересохнуть. Одевает зимой в сияющие одежды из белых снежинок. На каждой узор наособицу.

 Каждое лето дарит любимице новую рубашку. Чудна та рубашка. Цветочный узор на ней переменчив: то золотом по зелёному, то красным по золоту.
 Одного не смог сделать старик-отец - совсем убрать тьму с порога своего дома. Самым светлым днём таится мрачная темень в узкой долине.

 Старые люди так и назвали это место «Харлахта», что значит «густая тьма», а быструю реку «бегущей сквозь тьму».