Глава 14

   Погожий осенний день. Две группы людей стараются выйти из дремучей чащи по лесной просеке. Труднопроходимая часть пущи осталась позади. Могучие деревья слегка расступились. Низко склоненные ветви и частое переплетение молодой поросли теперь не мешает проезду путникам. Но они по-прежнему двигаются пешим порядком, ведя за собой лошадей. Люди идут не спеша, и на некотором расстоянии друг от друга. Яркие солнечные лучи с трудом пробиваются сквозь густую крону к спутникам и скупо освещают их чумазые лица.

   Путники выглядят измотанными, но в их глазах ясно читается радость и гордость от одержанной победы. Впрочем, этот победный блеск всегда можно заметить во взгляде любого профессионала после четкого выполнения им сложной и опасной задачи.

   Окружавший попутчиков густой лес словно вымер. Не слышится ни щебета птиц, ни жужжания насекомых, ни звериных голосов прочих его обитателей. Будто чья-то злая сила в одночасье заставила всех живущих здесь дружно покинуть их прежде уютное пристанище. Только изредка глухая тишина нарушается негромким металлическим позвякиванием воинских доспехов да тихим ржанием неожиданно заупрямившегося коня.

   Правда, не все люди, идущие по лесной тропе, были одеты как воины. Наряд одного человека, который облачен в длиннополый балахон, неудобный для прогулок по чащи, выдает в его хозяине служителя культа.

   Именно ведун сейчас обратился к впередиидущему человеку:
   – Как думаешь, княже, дружинники твои не разбежались?
  Тот, к кому были адресованы эти слова, лишь отрицательно качнул головой. Зато тяжело ступающий за ним воин с перебитым носом пояснил, как умел, этот знак их командира:
  – Кто ж от своей награды побежит? Нет, надоть дураком полным быть, чтобы от такой доли… – А потом вдруг добавил, но уже про себя: «У-ух! Зацепил-таки меня прокуда неприкаянный!»

   Между тем молодой воин в дорогих доспехах соизволил вступить в разговор:
  – Не бывать тому, чтоб дружина моя ославилась! Как не бывать тому, кто путь мне заступит! – Говоривший грозно произнес и потом чуть нагнулся, чтобы ласково потрепать по холке своего боевого коня, накрытого яркой расписной накидкой родом из далеких восточных земель.
  – Никто не примыслил усомниться в на…, в твоей победе, великий княже! – поспешил угодливо поддакнуть жрец в балахоне. – Боги на нашей стороне! Я всю ночь глаз не сомкнул и просил об их заступничестве. Сварог…
  – Перун, сколь говорить тебе! – князь нетерпеливо перебил жреца. – Иль ты не веруешь в силу его?   
  – Да поразит врага сам Перун своими слугами-молниями! – торопливо забормотал ведун.
  – Плохо ж ты просил его прежде. Цельную седмицу пришлось провести в лесу. Княжество могло пойти в сущий разор без моего пригляда. В сей день не явились бы навьи, так душу твою, ведун, забрал бы сам Ний, помяни мое слово! Тело ж твое расчлененное я отдал бы свиньям на корм! Остатки на поклев воронам да собакам бездомным, чтоб те куски телесные по местам своим укромным растащили!

   Подавленные внезапной вспышкой гнева молодого князя его спутники надолго замолчали. Разговор о Нии – божестве преисподней – вызвал жуткий трепет в сердцах этих далеко не трусливых людей. А упоминание князем навий – проклятых душ – тоже не добавило радости его свите.

   Тем временем двое княжеских слуг, отставших от процессии, не слышали слов их предводителя и вели беседу о другом.
  – Ох, как живот подсвило! Мне б ляжку кабанчика да жбан медовухи, так я б хвалу воздал Даждьбогу и князю нашему! Опосля взял бы путь к себе на Погост. Не то хазары, Чура не ведающие, пожгут крепостцу. Когда ж княже в зиму полюдье собирать отправится, да заедет ко мне, то пир на весь мир устрою. Будь и ты на нем гостем! – При этих словах грузный приказчик-тиун расплылся в мечтательной улыбке и, уже предвкушая крупное застолье, похлопал себя по толстому брюху.

  Его желудок тотчас заурчал. Гулким звуком он как бы выразил полное согласие с хозяином. Мол, действительно, Даждьбог – главный податель земных благ, а Чур – божество границ, кто должен всемерно охранять эти данные людям блага.
  – Тебе все пузо набить, и трава не расти! Завидую я тебе, – пробурчал худой болезненного вида слуга-вестоноша. Затем княжеский гонец продолжил. – Но не могу я гостить, потому что службу важную для князя исполнять должен всякий раз!
  Сказал и закрутил с досады длинный ус. Потом вдруг резко дернул, но не за него, а конский повод. От неожиданности и боли жеребец всхрапнул, не понимая, за что его обидел хозяин.

  – Была бы честь предложена! – сожалея, промолвил в ответ хлебосольный хозяин по прозвищу Тезево, а затем очень быстро поменял тему в разговоре: – Эх, в сей час испить бы водицы холодной! – С этими словами тиун завертел головой в надежде увидеть источник. Сквозь листву зарослей он заметил освещенную солнцем поляну и потянул коня в ту сторону. – Так-так-так! Русалку на древе увидел, она ж любит с ветки в ручей бросаться. Знать, источник недалеко, – пробормотал княжеский тиун.
  – Завида, – окликнул он попутчика, – следуй за мной!
 На солнечной поляне, которая заросла высоким по пояс лесным ковылем, Тезево услышал звонкое журчание ручейка и радостно направился на звук бегущей воды.

   За ним с недовольным видом последовал вестоноша. Окинув пристальным и подозрительным взглядом поляну, он первым обратил внимание на стебли травы. Ни малейшего дуновения хотя бы слабого ветерка. Они же, знай, странно раскачиваются пушистыми хвостами.
  – Хватай! – закричал Завида, указывая рукой в направлении неизвестного, который отползал прочь с места, где бил родник.

  Несмотря на дородность, Тезево достаточно резво бросился за беглецом, с хрустом ломая и давя ногами поросли ковыля. – Попался! – через некоторое время закричал тиун и резко нагнулся, чтобы схватить неизвестного. Раздалось яростное шуршание и треск высокой травы. Наконец из нее показалась голова, а потом и торс, когда тиун поднялся во весь немалый рост из густых стеблей ковыля. Следом Тезево вытащил из травы… яростно сопротивляющегося мальчишку.

   Невысокого роста «звереныш», когда понял, что схвачен и нет причин дальше таиться, огласил всю округу воплями. Под аккомпанемент своего визга и криков он неистово задергал руками и ногами, пытаясь ударить обидчика. Правда, ничего из этого не получилось.

   Тиун высоко поднял беглеца и, держа его за ногу на далеко вытянутой руке, как лягушонка за лапку, оглушительно во все горло захохотал. Повернувшись к Завиде, чтобы тот увидел «добычу» и, продолжая давиться смехом, с трудом промолвил:
 – Ой, утома! Ой, невмочь! Да, это ж мальчиш!
 – Пускай спрос держит, кто он и чьих будет! – не разделяя веселья товарища, Завида подозрительно взглянул на мальчугана.
 – Да, по грибы по ягоды ходил! – ставя на ноги малолетнего пленника, по-прежнему ухмыляясь, предположил тиун.
 – А где собранное?
 – Бросил, когда кутерьма настала. Небось, небо с овчинку показалось!
 – Пусть сам слово молвит, – по-прежнему недоверчиво буркнул вестоноша.

  Будто дождавшись разрешения, малец затараторил:
  – Гу-ля, гу-ля. Фить, фить, фить-фирю!
  – Чур, меня, чур! – оторопел поначалу тиун, а потом догадался. – Да, он малоумный. Иди болезный, и спех тебе в удачу!..
  – Жди отпущать! – с подозрением воскликнул Завида. Прищурившись, он внимательно уставился в конопатое лицо пленника лет восьми десяти от роду. Будто собрался проникнуть в мысли мальчишки. По стечение времени делалось очевидным, что как служивый князя не пытался, ему так и не удалось понять, кто стоит перед ним, и что у того на уме.

   Между тем по поляне неслось, – Гу-ля, гу. Фить, фить!
   – Надо волхву показать! Может двоедушника изловили? – в конце концов, решил вестоноша. – Да, держи ты его! – закричал он и мертвой хваткой вцепился в мальчишку, который попытался дать стрекача.
  – О-ох! – лишь смог в ответ вымолвить тиун. В глубоком изумлении от новости, которую только что услышал, он безвольно опустил тяжелую руку с плеча пленника.
Устрашился тиун, что перед ним могло стоять бесовское отродье, от силы которого никому нет спасенья, вздумай тот свою чудовищную силу применить.
  – Крепче держи! – тем временем скомандовал Завида.

   Правда, стоило Тезево перебороть страх и схватить мальчишку, как вестоноша на всякий случай его отпустил. Потом быстро отдалился на несколько шагов и только тогда пояснил, – Я коней поведу. – Когда же почувствовал себя в относительной безопасности, взялся успокаивать приятеля:
  – Покуда Даждьбогом послан нам день, двоедушник не страшен! Да и князю нашему, сынку Симеонову, показать добычу надобно!

*****               

   О Симеоне Великом упоминал Вован в рассказе Моревой перед прибытием в этот мир. Сейчас о Симеоне обмолвился один из слуг его сына. Впрочем немудрено, так как князь прослыл на той земле легендарной личностью. Еще много лет назад на семейном совете старшие братья выбрали его в князья. Кстати, здесь надо отметить, что правил Симеон очень долго, справедливо и пережил не только кровных братьев, но даже многих из племянников.
 
   После кончины супруги, от которой у них не было детей, сходился с рабынями, но каждый раз ненадолго. Оставил после себя немало детей и, наконец, присмотрел в жены молоденькую смуглянку, круглую сироту, без рода без племени. Была сыграна свадьба, и вскоре у них родился сын.

   Рос он бойким и сильным мальчиком, несмотря на худобу и малый рост. Едва повзрослев, проводил целые дни на широком подворье в конюшнях да у дружинников, где научился разбираться и в лошадях и воинским премудростям. Все шло хорошо, но недолго.

   Умер князь и в последнем слове разделил княжество. К сожалению, завещание услышали всего лишь несколько человек, каждый из которых по каким-то только ему ведомым причинам сразу забыл о предсмертной воле Симеона. По неписаному закону, которое бытовало в ту пору на этой земле, освободившийся княжеский стол занимал старший сын, независимо от того, кто была его мать. Дозволялось наследнику быть рожденным и от рабыни.

   Закон есть закон, и молодой вдове было указано на дверь княжеского терема. Туда незамедлительно въехал старший сын, тоже Симеон. (По традиции первенцы мужского пола в княжеском роду получали это имя.)

   Прождав этого знаменательного момента сорок лет своей жизни, но так и не научившись в ней ничему путному, Симеон занял, наконец, сокровенный «стол». Да, и сразу занялся ему привычным делом, то есть ничегонеделанием! За что получил в народе меткое прозвище Отеть, или крайняя лень.

   Между тем молодая вдова усопшего князя покинула городище вместе с сыном и в окружении немногочисленных слуг отбыла на отдаленное поселение. Поселок в лесу был обычным для того времени и состоял из пяти дворов. Жизнь там текла тихо и неторопливо. И, возможно, молодой княжич так бы и дожидался в одной из хижин своей очереди на правление, – а очередь эта, к слову сказать, была немалая – как вдруг однажды к нему, словно с небес, снизошел «внутренний» голос и предутренними нашептываниями перевернул все его мировоззрение.

   Оказалось, что по воле бога Перуна только он, княжич, является единственным наследником умершего князя! Так в чем вопрос? От пустопорожних слов надо было немедленно перейти к действию! К нему, впитанному с молоком матери, к выстраданному в ежедневных тренировочных поединках, – а именно к сече великой за правое дело!

   В результате энергичный и воинственно настроенный княжич семнадцати лет от роду своими планами невольно заразил поначалу ближайшее немногочисленное окружение, а потом… Потом от поселения к поселению распространилась весть о суровом, но справедливом правителе-воине, который наведет пошатнувшийся порядок в славном государстве Симеонов.