Солдат и женщина

Солдат устал. Это им привычно. Там всё тяжёлое. Одежда, оружие, жара, холод, препятствия, командиры, рычаги и снаряды. Тяжело учиться убивать, целиться в города. Солдат должен в этом совершенствоваться постоянно, иначе убьют его или возьмут в плен, и тоже убьют, но медленно.
Взрывы не музыка, каждый бой навсегда.
В бою не улыбаются. Пока улыбаешься, могут убить.
Страшно убить впервые, потом страшно жить. К этому привыкают, да и не всех тошнит над первым трупом. Страх становится привычной работой, трупы - буднями.
На неё нанимаются, за неё платят, или принуждают к ней.
Солдат извиняют, молятся на них, ненавидят, возвеличивают, им гордятся и презирают. Всё от того, на чьей они стороне, защищают или захватывают. И, куда ж без них…
Со сталеварами не так, с дворниками и аптекарями не так, те не знают пороха, зачем о них молиться.
Всё зависит от командира и солдат. Весь мир.
Поэтому каждый может стать солдатом, армии или удачи. Подросток может. Держат руки автомат, гранату – и ты солдат. Не в смысле уставов и строевой, а в смысле возможности убивать кого-то за что-то на какой-то войне. И обязательно, что-нибудь защищая.
Любой солдат, что-то защищает. Так легче убивать.

Из такого подростка он и стал солдатом. Таким его вырастил дедушка Латиф, на земле, не знавшей мира во все века. Дедушка называл его воином. Воин – больше, чем солдат, учил дедушка. Солдат может бояться смерти, воин – нет.

Холмы в рыжих песках, лисий окрас заката. Остывает пустынный день. Прогретый зноем камень развалин, обретает в подступающей прохладе твёрдость ночи.
Солдат вошёл сюда в поисках врага. Люди из города давно ушли, но враг мог быть повсюду.
В зале разрушенного храма пусто. Слабеющий солнечный свет прощально сбегал в снарядные проломы стен, сводчатые проёмы окон. Тишина глушила любые звуки извне, каждый шаг отражался каменным эхом.

Она стояла у стены, не прячась, не шелохнувшись, не опуская глаз. Солдат привык к тому, что все, кто без оружия, при встрече опускают глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом. Взгляд женщины был прям и неподвижен, в нём не было страха. Не было отрешения готовности к смерти, покорности, гнева, любопытства, ничего от эмоций и чувств. В нём была одна вечность, подразумевавшая всё, что известно всем и неизвестно никому.
И нельзя было оторваться от этого взгляда, потому что тело, обезволено каменело под ним, лишая возможности малейшего движения.
Одной рукой женщина держала уголок накидки, похожей на чадру, будто намереваясь прикрыть ею лицо, другой придерживала нижний её край у бедра. Широкий браслет украшал эту руку, подчёркивая тонкость линий совершенного тела...

Далее здесь -   http://www.ozernov-oleg.ru/index/polnyj_heres/0-284