Горькая шляпа

  Как трудно давалось эссе "Красный белый красный" - мучительно, долго, бесконечными поправками, а перед глазами стояли лица - знакомых, уважаемых, творчески близких людей, которые несмотря на невзгоды и опасность несут человеческое бремя по недобро-тревожным улицам Минска, принимают больных и оттирают кровь. Любят, волнуются, надеятся и верят, но главное, не опускают рук.
  Поэтому медлил с публикацией - их, которые в реале, травме, страхе и боли, мужестве и отваге, не хотелось тащить в пространно-досужие рассуждения о субъекте истории или откровенно бездельные, пикейные умничания о коварно-глобальном кукловодстве.
  Напротив, думал обойтись без раздражительно-агрессивных споров о правоте или геополитических развилках - согласитесь, есть моменты, когда протянутая рука, улыбка, тихое сочувствие или простая сдержанность стоят больше ста тысяч тонн громко-назидательной правоты.
  И снова мимо, получился этакий интеллигентский выкрутас - надумал фигуру, а потом, чуть ли не прилюдно, запечалился собственной хорошестью, хотя недеяние, даже облагороженное благим помыслом, ни разу не поступок и совершенно точно не выход.

  За те три дня, что текст пролежал в сухом, прохладном и темном, на страницы глобальной сети выпали множественные осадки - вплоть до радиоактивно-токсичных, и снова стало стыдно, неловко и неудобно. Теперь уже не столько за себя, сколько за того парня.
  Не работает древний артикул "поспешай медленно" - хайп, шум, истерика и надрыв, и сдержанного человечества больше не существует.
  Печальный сумрак задумчивого взгляда, тихая мелодия для флейты или дивный шелест августовской ночи - это из другой, позапрошлогодней оперы.
  Странно, на какое-то краткое мгновение показалось, что совладал со временем - тем, настоящим, внутренним, вечным. Современность, читай - сиюминутность, не в счет - поток, бурный, шумный, как выяснилось, во многом посторонний, заэкранный, и всякая попытка вклиниться, зацепиться, зачастую обращается разочарованием - скрипач не нужен.

  Уже на пике печальной дуги, когда остается только вздохнуть и махнуть безнадежной рукой, на Хайдеггеровскую пустошь, которая на самом деле Дзен, только наоборот, слетелись веселые друзья и, спасибо им, почти силком заставили снова ползти по одной из бесконечных граней вечного города.

  Что там ваш срартр-засрантр, оглядывая недобрым глазом двухдневное застолье говорил принявший с утра Сашка, я вон Махабхарату прочел от корки до корки. В оригинале, поинтересовался кто-то из вменяемых - ептать, отрыгнул кандидат физико-математических, говна не держим.

***

  В семидесятых по городу ходил интересный троллейбус - под номером один, по маршруту "Вокзал - ЦПК и О".
  Специально для проживающих зарубежно, ЦПК и О - это центральный парк культуры и отдыха имени первого героя-космонавта Юрия Алексеевича Гагарина.
  Ладно, поехали дальше.

  Троллейбус водила чудесная женщина, чуть полноватая, но точно герой труда - классическая тетка с халой.
  Алые занавесочки с золотыми кисточками, будто со знамени из красного уголка, чехлы на сидениях - тоже красненьки, чистота и наглядная агитация по бортам.
Чтоб не растекаться - транспортное средство образцовой культуры и быта.
  По пути следования она подробно рассказывала о достопримечательностях и достижениях города трудовой славы. Правда тогда Селеби не был утвержден в этом статусе официально - только недавно, буквально третьего июля сего года стало известно о присвоении Челябинску звания "Город трудовой доблести", в честь чего установят памятную стелу - обязательно красивую и, надеюсь, поучительную.
  По-моему, уже конкурс объявили.

  Посмотрите, пожалуйста, направо, перед вами памятник вождю первого в мире государства рабочих и крестьян Владимиру Ильичу Ленину, общая высота памятника семнадцать метров, скульпторы композиции Головницкий и Зайков...
  После рассказа о монументе вождю, строительстве уникальной Публичной Библиотеки и памятнику революционному Орленку, который внесен в специальный реестр Юнески, героиня труда награждала терпеливых пассажиров художественным сюрпризом - стихами знаменитой челябинской поэтессы, которые читала по-комсомольски методично - четко, с ярким гражданским пафосом и высоким чувством, не забывая вкраплять туда нотки человеческой теплоты, а местами, уютно-житейской причастности.

  Много мест в России удивительных,
  Но с тобой мы связаны судьбой.
  Город металлургов и строителей,
  Мой Челябинск, я горжусь тобой!
  Я причастна к шуму заводскому,
  К тишине аллеек молодых.
  Целый город у меня знакомых,
  Целый город у меня родных...

  Я люблю пройти проспектом Ленина,
  У «Орленка» молча постоять.
  Подрастет другое поколение –
  Тоже будет строить и мечтать.
  Радуюсь приветствию Любому
  Земляков-челябинцев своих,
  Целый город у меня знакомых,
  Целый город у меня родных!

  Собственно, куплетов было больше, помню, заканчивалась ода словами ... хоть поэтами ты не изнежен о тебе невольно запоешь, ты хорош зеленый и заснеженный, праздничный и будничный хорош - дальше шла торжественная кульминация - ты меня встречаешь по родному, хорошо на улицах твоих, целый город у меня знакомых, целый город у меня родных, после чего пассажиры облегченно вздыхали, а двери открывались - аккурат на остановке "Пединститут", возле которого установлен памятник пролетарскому поэту Максиму Горькому - автору донной литературы, великому сыну великой матери.

  Замечательность этого сооружения заключалась в том, что на самом деле их было два, может больше, возможно целая серия, разбросанная по городам и весям необъятной родины, но в Челябинск завезли два.
  Видимо, недостатки планирования сработали в лишний плюс, а может, межведомственная разобщенность, вряд-ли, диверсия, не суть - один установили у Педагогического, а второй у черта на рогах - в каком-то из сонных дворов далекого Северо-Запада.

  Алексей Максимыч был схвачен в момент глубокой задумчивости - подозреваю, в момент погружения в четырнадцатый том Клима Самгина, в самую сердцевину сути - на самый пик острия, туда, где герой осознает либо блаженную восточною оторванность, либо ту самую хайдеггеровскую опустошенность.
  Только на сей раз горьковская мысль случилась отдельно от шляпы, которою авторы всунули писателю в руку - длинный плащ, усищи, задумчивость и шляпа в руке, главное, спиной ко входу - мол плевать на вопросы языкознания, улица Ленина-Спартака поважнее будет.

  Челябинский Пединститут знаменит и многими, и многим, но для меня лично, факультетом "Иняз".
  Специально для иностранцев, Иняз - это факультет иностранных языков, на котором процветали здоровые сексуальные традиции - очень здоровые, прям, пышущие здоровьем, если не сказать, огнедышащие.
  И это не удивительно - западное разложение отражалось в первую голову в языке, который, поддавались тлетворному влиянию, ежедневно глотали наши неокрепшие девушки и юноши - чего греха таить.
  Несмотря на пагубный авангард и вообще, музыку толстых, инязовские красотки пользовались особым почетом и уважением в неустойчивой, а порой, откровенно классово чуждой молодежной среде.
  Короче, факультет был и Меткой, и Меккой, и Белкой, и Стрелкой, особенно общага - место встречи, которое не удавалось изменить десятилетиями.

  Сами понимаете, культура, особенно пролетарская, на месте не сидит. Рано поздно появилась, оформилась и овладела умами славная примета - Горький наденет шляпу, если с иняза выйдет хоть одна девственница.
  До сих пор с непокрытой стоит.