Забор вернее, Периметр

    Гравитация – царица Воробьёвых Гор. И издревле наивные и восторженные подданные её Царства заигрывают с ней или крутят серьёзные романы. С ней, с Гравитацией… По всей «подкове» гор Воробьёвских, что вдоль изогнутой Москвы-реки, сверху вниз, сверху вниз – мчаться! -- любовный ритуал наивно-восторженных «заигрывающих» и «романирующих».
    …Чехов. Рассказ «Шуточка». Там на большущей горе  устроен ледяной жёлоб или желоба, по которым спускаются с захватывающим свистом скольжения. Чехов не даёт географической привязки описанного им аттракциона. Но очень-очень возможно, что у него – Воробьёвка. И, понятно, описываемое – древность. Но легендарный двоеборец Коля Иванников, сам ворбьёвский, рассказывал, что ранним детством застал такое: с самого верха до самого низа Гор с выкатом на замёрзшую Москву-реку – ледяные желоба. Устроены и залиты тщательно. Лёд поддерживают постоянно. Здоровенные мужики в тулупах выходят с бадьями и выплёскивают воду на лёд желобов. Вода тут же замерзает. Закатывается и раскатывается… Желающим спуститься выдавали овчинку… И!..
    …Самое начало двадцатого века. Московские газеты рассказывают о зимних воскресных забавах на Воробьёвых Горах. Примерно так… -- «Соревнуются в дальности прыжков на лыжах на специально устроенном трамплине… Наиболее лихие лыжники успевают в полёте снять с себя тужурку…» -- Примерно в эти годы (ну, чуть раньше) в Норвегии устанавливают первый в истории рекорд мира по прыжкам на лыжах: дальность 18 метров, потом 19. Ну, это, наверное, время пролёта, как раз чтобы тужурку снять…
    (Эти «штрихи истории» – из вспоминательных рассказов разных людей, немного из архивных записей и, конечно, из собственного житья-бытья, из наблюдений.)
    В 1923 спортсмены Австрийского Рабочего Союза приехали учить наших горнолыжному спорту: техника, трассы, соревнования. Здесь, на Воробьёвке семинар этот проводился.
    В 1934 – первый Чемпионат страны по прыжкам на лыжах. Сделан был трамплин из снега рядом с тем местом, где сейчас Метромост. Рекорд – 35 метров.
    Можно считать Воробьёвы Горы центром зарождения горнолыжного и прыжкового спорта в стране. Отсюда, от Москвы до самых до окраин Советского Союза разлетался этот спорт. Отсюда первые чемпионы страны в этих видах. О них много написано, читать интересно. Здесь не перересказываю.
    …А вот, великий воробьёвский человек, Константин Кудряшов, прыгун с трамплина. О нём легенды… В 1945 в Красноярске установил рекорд дальности полёта на лыжах в стране. Кудряшов пролетел 82 метра. Красноярский трамплин делать такие прыжки позволял. Тогда же норвежец Биргер Рууд у себя в Норвегии впервые в истории перелетел сто метров. Его трамплин давал такую возможность. -- Результаты сопоставимые.
    В 1953 построили и открыли Большой Московский трамплин. Проектная мощность – 50 метров. Считалась тогда – большой. Проектировал трамплин авиационный конструктор. Конструкция трамплина, его эстакад – разгона и приземления – очень лёгкая, ажурная, летящая, а опоры этой конструкции, как лапы паука крепко держат склон, на котором трамплин стоит… И за всю «жизнь» трамплина ни он, ни склон не сдвинулись ни на сантиметр… «Детище Сталина» кто-то говорил про трамплин, хотя никаким «детищем» его никто не воспринимал, -- и «детищем» чьим: старшего или младшего?.. Трамплин открыли в самом начале марта 1953-го соревнованиями на Первенство Москвы. Их выиграл Анатолий Афанасьев с дальностью 62 метра. Через неделю должны были на трамплине провести Первенство Союза. Но тут умер Сталин (старший), соревнования отложили. Провели через две недели. Выиграл Юрий Скворцов, 68 метров, новый тогдашний рекорд трамплина.
    На этих первых соревнованиях зрителей присутствовало немыслимо много. Плотной непроницаемой толпой стояли они не только поблизости от Большого, но и на окружающих его отдалённых буграх. Даже местным мальчишкам пробраться поближе к трамплину не удавалось.
    (Это и многое другое рассказывал замечательный человек Геннадий Калакуцкий, прыгун, двоеборец, тренер и спортивный руководитель. Мне довелось вместе с ним и прыгать, и работать потом в спорте. Геша был замечателен тем, что запоминал о спорте всё – всё! – о разных видах спорта, не только о наших, и о разных спортивных событиях. – И потом всё хранил в памяти неизменным.
    Многое различается в том, как и что рассказывают реальные запоминатели разного и всякого. И также и летописания различаются между собой, порой весьма. Я – просто стараюсь слушать тех, кто рассказывает, записывать рассказанное «один к одному», а уж увиденное описывать совершенно доподлинно. Но тоже и сверять с читаемыми писаниями. Интересный, бывает, калейдоскоп получается.)
    Байка-быль о тех днях… Новый Московский Большой трамплин и соревнования на нём в центре внимания центральной прессы. Здоровенное фото летящего прыгуна на первой станице главной газеты. (Или газет?) – «Газетный» прыгун летит на лыжах с палками! -- Газетчики не знают, что с трамплинов лыжники прыгают без палок, как на только что сделанной фотографом фотографии, думают: «непорядок» и срочно делают фотомонтаж. На газетном фото летящий лыжник – с палками. -- Газету видит великий тренер Вольдемар Эргардович Нагорный и в ужасе бросается в редакцию… А что пришёл? – Номер ушёл!..
    Вольдемар (Владимир) Эргардович Нагорный… Великий тренер… 40-50-е прошлого века, Москва, Воробьёвы (уже и Ленинские) Горы. Здесь на Воробьёвке – Горнолыжная Спортивная Школа Молодёжи – «ГЛШСМ». Во главе – Нагорный. У него тренируются ребята и девчата, которые вскоре становятся членами сборных команд Союза по прыжкам, двоеборью и горным лыжам. Что характерно для той спортивной Воробьёвки? Все тренирующиеся здесь тренируются во всех лыжных видах: горнолыжники прыгают со всех трамплинов, прыгуны гоняют по всем горнолыжным трассам. Результат… -- ну, у женщин соревнований по прыжкам тогда не было, девчонки – просто горнолыжницы себе и горнолыжницы (хотя, благодаря этой «трамплинной» подготовке, они неплохо готовы к трассам скоростного спуска). -- А с ребятами непонятно, кого по какому виду включать в юношеский состав сборных: то ли в сборную по горным лыжам, то ли по прыжкам. И в том, и в другом виде они оказываются сильнейшими. Примеры: тот же Юра Скворцов, Шура Шибаев, Стас Груздев… А сильнейшая в сборной по горным лыжам Евгения Сидорова прыгала со всех тогдашних московских трамплинов.
    Нагорный со своими ребятами устраивали (строили!) по сторонам слаломной горы трассы скоростного спуска. Сейчас сказали бы «мини-трассы». Да, короткие, не такие, как в настоящих горах, и, понятно, с меньшей скоростью, но трассы эти концентрированно и «гротескно» включали в себя все технические элементы настоящих больших соревновательных трасс. Техника спуска на этих трассах, на их отдельных элементах и отрабатывалась. Когда потом нагорновский «народ» (горнолыжницы и горнолыжники) попадал в горы на большие соревнования на больших трассах, изумлялись порой тем, что воробьёвские-московские выигрывают, бывает, у тех, кто постоянно находится в больших горах и к большим трассам в больших горах должен быть лучше подготовлен и готов. И выигрывают-то, ладно бы, технические виды, но -- скоростной спуск! А всё просто: воробьёвские бывали готовы к трассам спуска технически – изумительно; оставалось прикатать технику к скорости.
    Но разве только специально построенные-устроенные спусковые трассы, -- все Воробьёвы Горы – полигон подготовки горнолыжников высокого технического уровня. – Склоны этих гор имеют прихотливо изрезанный сложный рельеф. Для того, чтобы по ним спускаться, необходимо использовать весь технический арсенал преодоления неровностей на лыжах. На скорости. Различнейшие комбинации сгибаний-разгибаний ног и туловища для обпрыгивания и облизывания перегибов склонов, бугров и ям… А сгибание-разгибание – основа основ всей горнолыжной техники. -- На ровных, без рельефа, «паркетных» склонах лыжники экстра-класса не вырастают!..
    Вольдемар Эргардович Нагорный готовил и подготовил сильнейших в Союзе (чемпионов) – лыжников мировой элиты. Его Евгения Сидорова была третьей (бронза) на Олимпийских Играх 1956-го в Кортина д’Ампеццо, Николай Каменский – серебро на Первенстве Мира 1962-го в Закопане. Целая плеяда таких была!..
    Изобретателен и неординарен. Он ещё 1945 он придумал «высокий ботинок»: ботинок, который обхватывает стопу, он соединил жёсткими плоскими шарнирами по сторонам голеностопных суставов, с устройством, обхватывающим нижнюю часть голени. Шарниры эти были подвижны только для сгибания вперёд. Такая конструкция не давала стопе сворачиваться вбок. Голени, для поворотов «сваливающиеся» в сторону, кантовали стопы и лыжи. Всё, как у современных ботинок. К которым пришли лишь лет через тридцать пять после той придумки Нагорного.
    С его воспитанниками посчастливилось вместе съезжать с гор, прыгать вместе с трамплинов… Запомнить и помнить этих спортсменов, этих людей, хранить их в памяти неизменными… Помню, будто времени не прошло никакого, прохождение трасс Евгенией Сидоровой. Невообразимо восхитительная красотка будто не пролетает по снегу трасс на лыжах, а летит на трассой на восхищённых взглядах созерцателей её совершенства… И безупречные полёты Коли Каменского над горами трамплинов – незабываемы.
    Высшая спортивная администрация того времени (понятное дело) не выдержала незаурядной успешности гениального тренера, «сожрали» его высокие чиновники, Нагорный ушёл из спорта…
    …И он оказался единственным из советских специалистов в горнолыжном спорте, признанным на Западе в качестве одного из высших авторитетов в этом спорте. А почти совсем уже в наше время высветилась такая журналистская «байка». У отца и тренера феноменальных и непобедимых в тот период горнолыжников брата и сестры Костелич репортёры поинтересовались, какую систему подготовки использует старший Костелич для своих подопечных, что позволяет им показывать такие недостижимые достижения. И тот ответил, что использует «советскую систему подготовки 40-х-50-х годов прошлого века. Никто лучше ничего не придумал!» -- А это как раз – Воробьёвка, Нагорный. А система заключалась… в использовании трудностей и отсутствия возможностей готовится достойно как… -- тренировочного фактора. А точнее и конкретнее: на снегу – работа на «качество», вне сезона – огромная и тщательная общефизическая подготовка. При удачном сочетании этих компонентов такое направление в подготовке лыжника может дать очень успешные результаты. А теперь вся мировая элита лыжников именно так и готовится…
    А Нагорный тогда ушёл в науку, в Московский Университет, где основал уникальную лабораторию «проблем физиологии умственного труда».

    …Народно-спортивное лыжное Воробьёвское царство, которое «по всей подкове Гор от моста до моста», в разные времена «обкусывали». Властьимущие. С боков. С «Калужского» бока обкусывалось с давних времён, там в старинных дворянских имениях обосновались академические институты и они «немножко» расширялись.
    Коля Иванников рассказывал, как в его мальчишестве катались как-то детской компанией на лыжах по горе из-под забора одного из этих институтов и встретились с «дядькой». Симпатичным, доброжелательным, улыбающимся. Он стал раздавать ребятам конфеты. А время было скудное тогда, совсем «безконфетное». Раздававший был Лев Ландау. Они потом ещё с ним встречались…
    С другого бока, со стороны Киевского вокзала и Потылихи, здоровенный кусок Воробьёвых гор «сожрали» правительственные дачи… В те времена, когда я на беговых лыжах изо всех стараний бежал-тянулся за быстрыми гонщиками со стадиона «Химик» и забегал в подъёмы, там на верхах Гор как раз стояли буровые вышки для разведки гео-подосновы под строительство. Заливали снег подземной грязью. Это было начало эпохи Хрущёва, дачи (так их все с тех пор всегда называют: «правительственные дачи») построили быстро, с тех давних пор невидимые дворцы потустороннего княжества, обнесённого высоченными античными стенами – огромный архитектурный памятник отрицания Воробьёвых Гор…
    Под нижним забором «княжества» можно побежать на лыжах по узкой полоске болотца.

    Большой трамплин торчит над Воробьёвкой гордо, видно его из далёкого далека разных мест Москвы. Сразу с момента его установки начальство Москвы и страны мечтает и порывается его снести. Можно язвить о «рожденных ползать», но штука в том, что трамплин – вытарчивает из показушного архитектурного ансамбля. Там начальство хочет поставить Ленина – гигантский монумент. Трамплин здесь – никак!.. И вот-вот снесут трамплин наш и ставить памятник начнут, но что-то всё… Всё – «что-то»… -- А мы-то что? Прыгаем. Тренируемся, соревнуемся, тренируем. Спортивная жизнь. Трамплин живёт…
    Байка. Рассказывали. Якобы у скульпторов-архитекторов есть устоявшаяся установка, что если монумент устанавливается на уровне созерцателей монумента, то фигура монумента должна быть пропорциональной. А если монумент стоит высоко над созерцателями, голова его должна быть непропорционально большой: чтобы снизу выглядел гармонично. Предполагалось, что на воробьёвского Ленина народ должен смотреть и с верхнего уровня Воробьёвых – Ленинских – Гор, и из нижнего московского пространства. И – проблема: как сделать так, чтобы Ленин-монумент для всех созерцателей хорош был. И – нерешаема проблема. И дело Ленина… -- не живёт. А трамплин живёт. Спортсмены прыгают.
    …Можно предположить, что скульпторы нарочно устроили проблему из размеров головы вождя. Чтобы не было памятника ему на Лен-горах, на Воробьёвке, а трамплин чтобы был. Может, нравились скульпторам трамплины и прыжки, -- они ж художники!..

    …Стали расселять постепенно жителей деревень и «факторий» воробьёвских. А жильё их – сносить. А то ведь как бывало: распахивается дверь барака, и «чемпионюга» какой или ребёночек – на лыжи, клац! – и погнал. А кто-то с лыжами на плечо и на трамплин…
    Оставались после «ушельцев» старинные сады и аллеи.
    «Обкусывание» продолжилось потом со стороны Калужской: имение Косыгина возникло, впоследствии ещё имение Горбачёва, само и Воробьёвское шоссе давно уже улицей Косыгина называется… Воробьёвы Горы ещё и подверглись «хищному» благоустройству, в результате которого лишились своих обширных когда-то лыжных пространств и трасс. Остались лишь главный слаломный склон возле большого трамплина и ограниченная прилегающая местность для лыже-гоночных трасс. Оставались и трамплины. И продолжали жить.
    (Эта остающаяся спортивная часть Воробьёвки получит название «Спортивный Комплекс Воробьёвы Горы».)

    И в «Лихие Девяностые» всё это будет жить самым распрекрасным образом, несмотря на всеобщие кругом «разрухи» и «прекращения финансирования». – На Воробьёвых Горах всего этого и нет будто вовсе!
    Нет, не совсем так, совсем не так, конечно: прекращают существование процветавшие здесь до Перестройки спортивные школы, спортобщества, в которых огромное множество детей и не-детей реализовало себя в спортивной жизни. А тут… тренеры «разбежались» от отсутствия зарплат (а было тренеров несколько десятков!), исчезли спортивные общества. Но жизнь спортивная продолжилась – в «обкусанных», разрозненных и самоорганизованных вариантах. – Жизнь была!
    Были регулярные старты всероссийского календаря Лыжной Федерации. И по горным лыжам, и по прыжкам. На трамплине три таких старта, один на снегу и два на летнем искусственном покрытии: «Рождество» (это январь), «9 мая», «День Города» (первый выходной сентября). В дни таких соревнований «Спорткомплекс «Воробьёвы Горы» превращался в чудо народного гуляния. Хотя ни разу никогда не было никаких анонсов наших мероприятий ни в масс-медиа, ни даже афишек каких-то по городу, -- зрителей вокруг наших склонов и трамплинов собирались толпы! Подавляющее большинство в толпах этих не были почитателями наших видов спорта, многие о них (о видах) и о нас (воробьёвских спортсменах) не знали ничего, а тут, гуляя по Горам, натыкались нечаянно на изумляющее спортивное событие и оставались созерцать его с заворожённым восхищением. А программы наших соревновательных мероприятий это вовсе не только прыжки сильнейших (со всей страны) на Большом трамплине, это и дети-юноши (свои и Московская область, и Калуга, Питер, Нижний), разные возрасты на трамплинах 10, 20, 40 метров. И зачарованные зрители толпятся вокруг всего этого до глубокого вечера, когда начинаются прыжки при искусственном освещении… Это же как красиво!..
    И то же и так же на соревнованиях по горным лыжам и по сноуборду…

    И было даже процветание нашего спортивного комплекса, но начались странности… К началу «странностей» -- это период начала века – комплекс подошёл с таким, примерно, потенциалом: то есть, вот, что имелось… -- Горнолыжный склон, сертифицированный Международной Лыжной федерацией для проведения «коротких» слаломов, соревновательная и трнировочные трассы, с системой искусственного оснежения (снежные пушки), освещением, кресельным и бугельными подъёмниками… Четыре трамплина для прыжков на лыжах с увеличивающейся мощностью (10 – 20 – 40 – 73метра), все с искусственным покрытием. – Можно прыгать круглый год, можно готовить спортсменов от новичков до мастеров… Трассы для лыжных гонок крутыми петлями и с трудным рельефом извивались окрест. Мастерские трассы!.. И тут всё это стало попадать под власть сменявших друг друга спортивных администраций, которым – совершенно это очевидно было! – назначалась свыше задача показать, что Воробьёвка для спорта не годится и Воробьёвку для спорта надо закрывать. Изгонять отсюда спорт…
    …Для чего? Для кого?..
    Доказывалось (администрациями, и журналистам это «впихивалось», а журналисты в народ тиражировали) : трамплин устарел, его профиль не соответствует международным стандартам, надо его снести!.. Склоны страдают от оползней, использовать для лыж их нельзя!..
    При этом… В руководстве спорткомплексом (в этих сменяющихся администрациях) не было специалистов, кто разбирался бы в горных лыжах, в прыжках, в сноуборде. В спорте!..
    …Так и работали пока. Пока комплекс всё-таки работал, начальство самым главным провозглашало безопасность. Что абсолютно бесспорно правильно. Для безопасности склоны перегораживали защитными сетками поперёк, а трамплины держали закрытыми. – Безопасность без предела! – Если по склонам не спускаться, а с трамплинов не прыгать... Но работали. – Разгораживали загороженное.

    …Большой Московский трамплин в результате его реконструкции тогдашним его директором Юрой Зотовым – нашим прыгуном, энергичнейшим энтузиастом нашего спорта, -- переделывая трамплин, он сам лазил по всем высотам и низам спортсооружения, варил и переваривал металлические конструкции – трамплин приобрёл эффективный и комфортный для полётов профиль, стал соответствовать международным требованиям. Желающие поставить это под сомнение утверждали, что угол наклона стола отрыва у него на пол-градуса (!) отходит от необходимого стандарта… Приезжавшие для изучения возможностей Воробьёвского трамплина эксперты и инженеры Международной Федерации Прыжков на лыжах из Австрии и Германии недостатков у трамплина не увидели и дали предметные рекомендации, как минимальными изменениями можно увеличить мощность трамплина так, чтобы он мог принимать соревнования любого международного ранга.
    На какой-то момент директором комплекса поставили великолепного парня, горнолыжника-чемпиона советских времён, рабочий коллектив комплекса и тренерское сообщество воспряли, было, духом (энтузиасты спорта же!) – спортивная жизнь начала резко налаживаться… -- «Момент» продлился три месяца. Убрали директора-специалиста-энтузиаста. Налаживание спорта на Воробьёвке, видно, не входило в планы начальства более высокого. Явным было изживание спорта из здешних мест. Явным было освобождение этих спортивных мест для кого-то подо что-то. – Такая явная симптоматика…
    …Смешно бы было не понять: центр Воробьёвых Гор, господство над Москвой! («Друзья, люблю я Ленинские Горы…» / песня /.) И как же славно и прельстительно это всё – «иметь»…

    Кто-то из ветеранов спорта сказал мимоходом, что если спортивную  Воробьёвку отнимут у спортивного народа, Россия… -- развалится года через полтора-два. -- Занятная и неожиданная даже мысль. И – как это «развалится»? Но мысль заставила представить, что, да ведь: Ворбьёвы Горы – святое для людей российских место. Как очень не всякое другое. Скрепляющий пуп Родины. И для московских и для «гостей Столицы». А какое другое место в Москве с этим сравнится? Кремль? Он чужой. А Воробьёвка – своя!..

    …Конец Московского трамплина был таким… Произвели великолепный ремонт даже с реконструкцией, улучшили профиль трамплина на разгоне, на столе отрыва, на горе приземления, везде заменив настил, полностью заменили искусственное покрытие и на разгоне, и на приземлении; и на разгоне установили ещё дорогое сложное оборудование для прокладки лыжни зимой… Закончили. Был август, и предстояли соревнования летного этапа Кубка России, и съехались прыгуны со всей страны от ближних мест до Дальнего Востока, и стали прыгать (тренировочные прыжки, опробование трамплина), и припрыгались хорошо, прилетались, нравилось всем на обновлённом трамплине, и вот старт соревнований, и… -- закрыт трамплин. Его вдруг объявили аварийным. И стал он стоять закрытым в ожидании сноса.
    И что будет с нашей «фабрикой полётов»?.. Что будет?..
                  
               
               ПЕРИМЕТР.

    Забор изумительный! Появлялся забор за считанные часы. Идеально ровный. Ладно бы, на горизонтальной плоской местности, но на горах на склонах с прихотливым изрезанным рельефом! И встал забор мгновенно. Встал, как стоял всегда! И огородил обширный, огромный просто, участок местности, который был и есть… место нашей любви и жизни… -- Наш Воробьёвский Спорткомплекс!
    И это место оказалось огороженным. Великолепным забором.
    …Воробьёвы Горы! Центральная часть этих Гор. Спорткомплекс: трамплины, горнолыжные склоны, лыжные трассы. Спортивные обитатели этого спортивного объекта (мы) и пришельцы с недоумением натыкались на возникшее препятствие: не пройти, не обойти. Препятствие, к тому же почти невидимое: забор высоких технологий – зелёная невидимая стальная паутина. И непреодолимый. И быстро закрепивший свою непреодолимость высокотехнологичными воротами-калитками. И охраной. Людьми вежливыми до обаятельности. Экипированными в экипировку невидимого цвета. И эта экипировка наверняка обеспечивала экипированным независимый комфорт пребывания в любой некомфортной среде (мороз ли, дождь ли). Независимость комфорта и светилась в улыбках на их лицах, когда лица не были скрыты за непроглядываемыми стёклами высокотехнологичных сторожевых будок возле высокотехнологичных калиток с электронными замками. – Не пройти.
    «Чижа захлопнула злодейка-западня!» -- Но не так: «злодейка» захлопнулась перед носом «чижей». «Чижи» оказались снаружи от своего полигона полётов. Снаружи  изгороди «режимного объекта». Новая администрация -- спец-пропуска, допуски на получение пропусков --  «чижей» здешних знать не знает. И хочет – не знать. А и нечего «чижам» и делать там, где огорожено.
    Прыгуны на лыжах с трамплина, бывает, в своих между собой общениях называют «фабриками» большие трамплины. С почтительностью. Трамплины -- впечатляющие сооружения. Особенно, для тех, кто знает, что делается на этих… «фабриках». Прыгуны – знают. Знают, какие полётные судьбы там фабрикуются… И вот, их «фабрика» для них больше не работает. Она ни для кого не работает.
    Администрация, объявив трамплины аварийными, запретила прыгать. И, почему-то не только с Большого, который был только что отремонтирован по высшему классу. И вдруг – аварийный.
    Ну, Большой, он, да, стоит на большой эстакаде, -- а и с малых-средних прыгать запрещено. Хотя они на земле устроены, и падать «аварийно» этим трамплинам просто некуда… Но они -- закрыты-заперты.
    И склоны спортивные горнолыжные… -- Закрыты, запрещено на них выходить. – «Оползни! -- Ой, ползут, сейчас уползут!» -- «Так укрепите, если ползёт.» -- «Ой, нет-нет! Ой, закрываем, закрываем!»
    И – огородивший это наше всё от нас, от всех – забор!
    Картинка происходящего поразительно пошло напоминала захват территории. Под владение очень высокого начальника. – А как такое высокое место может высокому не приглянуться?! Да и примеры с похожей симптоматикой в изобилии: много за последний период времени отнято было у народа спортивных объектов деньги-власть-имущим-начальством.

    Собрание! Его проводит новая администрация. О, какое собрание! – Много, много дрессированных и умелых, знающих дело, рабочих быстро-быстро собрали, соорудили из специальных конструкций, привезённых на трейлерах, соорудили на металлическом каркасе пластиковый здоровенный концертный зал. Со спец-пристройками вокруг. И всё – ослепительно белое. Среди чёрной поздней осени кругом. И внутри белое всё: кресла рядами (белые), сцена, трибуна на ней и всякое там всё (всё белое). И отопительные машины делают горячий воздух и гонят его в зал по толстенным трубам. Освещение, конечно. (Эх, нам бы зальчик такой для тренировок в не-сезон!.. Но нет: разберут-увезут его, как закончится «театр».) Этот «театр» проводится для показухи показа обсуждения со спортивной общественностью восторга одобрения этой общественностью нового забора и изгнания спорта из пространства внутри забора. «Театр» нашего «одобрямса» уничтожения нашего спорта начальством и высшим начальством. Так вот…
    Главарь новой администрации – вполне молодая дама-красотка в изысканном, предназначенном для высоких политико-административных кулуаров «прикиде», великолепные её туфли на высоких шпильках тонут в нашей природной предзимней слякоти. С дамой свита. Мужики-мордовороты в строгом с иголочки политико-административном тоже «прикиде». Эти на сцене. И мы -- в зале: тренеры, родители тренируемых детей, дети тоже. Набились. И я. Со своими университетскими энтузиастами студенческого спорта.
    И нам… Тут со сцены – у «сценических» не было вопроса, быть или не быть спорту на Воробьёвке: бить и убить тутошный наш спорт, -- зазвучало со сцены многократно… И благоговейно: «Периметр… периметр…» -- Эти «сценические» произносили его, это слово (периметр!), бережно, как произносить бы слова «храм» или «вера»… И уверенно, как любимый рабочий инструмент подбрасывали они своё слово. – Периметр! -- Так всем существом своим любили они забор свой за то, что территорию огородил. И родное… дело души – охранять «периметры»…
    И… -- «один ребёнок – один пропуск, один родитель. Только по спец-пропуску. Дети, родители, тренеры – только в часы-минуты расписания… Прыгуны-двоеборцы? Детская школа? На территорию? Трамплины же в аварийном состоянии!.. Студенты, университетские профессора? А они-то, вообще, зачем?»
            
    А надо жить. Спортивной жизнью. И – тренировались. «Режим» воцарился, но часть «чижей» ухитрялась оставаться настойчивой и они просачивались сквозь забор и чуть-чуть резвилась среди загородок (внутри «периметра»). Не била, но была спортивная жизнь на «объекте»…
    …А я! – У меня на плечах (на шее) спортивная жизнь горнолыжников и сноубордистов Московского Университета. И вдруг! – «граница на замке», университетский спорт из древнейше-традиционнейшего места своего обитания изгнан напрочь. Нет студенческого спорта на Воробьёвке, капут!..
    А весь спорт на Воробьёвых Горах передан, стало быть, в управление «культуры»…
    И я хожу походами в «культурный департамент», ношу туда письма из Спортклуба МГУ, из Ректората, от ректора, письма с просьбами дать возможность университетским горнолыжникам и сноубордистам продолжить на Воробьёвых Горах свою спортивную жизнь. Проникновенно и обоснованно написанные и крепко и высоко подписанные письма.
    (Письма про традиции спорта на Воробьёвых Горах, про великих и величайших учёных проложивших здесь свой лыжный след. Про важность гор и лыж и спорта для студентов и учёных, и про то, как их спорт важен для спорта и для счастья всего народа…)
    Походы в «культуру» такие… -- Едешь на метро, переходишь по прекрасному мосту, «дитю» первых славных пятилеток страны Советов, через прекрасную Москву-реку, -- она подмерзает и замерзает, зима в свои права уже вступила, -- любуешься на блеск реки, за её далёкой излучиной наши Горы, наш Университет… Входишь в административное здание с архитектурой в стиле тех же первых пятилеток, тут – стоп… -- Барьер, охрана, турникет – подождите, о вас доложат. Но – диванчик. И тепло. Но ждать долго: недосуг, видно, обо мне докладывать. Всё же, всё-таки – пройдите. -- Нет, не к руководству, к которому письмо университетское обращено, не к секретарю, не в секретариат руководства, а в некоторую сбоку комнату-логово тесно рассаженных за столами дам-бюрократок. Они милые, разных возрастов, радушные. Они «прогоняют» меня через себя: принесённое письмо должно пройти через разные процедуры-операции, визирование, копирование, печати-штампы, оприходование, то есть. По ходу карусели «прогоняния» меня через себя, они расспрашивают меня, а я и рад рассказывать им про лыжи, доски, горы, снега, студенческие традиции… Рассказывать им древние студенческие спортивные легенды. И «свежие легенды»… Чаю дают. Я вижу, что им интересны мои рассказы; мои рассказы про наши холода их согревают, а сам я, тренер пришедший с холода, им симпатичен. И я, ясное дело, распускаю перья, а сам румяный -- в тепле среди прелестных дам, которые мне тоже… благодушно сочувствуют.
    …Время рассмотрения письма – три недели. Позвонить никакому руководству и никаким секретарям руководства невозможно, связаться по телефону можно только с моими милыми дамами, а они сами мне звонят, сообщая об успехах своих стараний с продвижением моих бумаг. Современные высокотехнологичные средства связи в этом страннокультурном мире почему-то отрицаются… Сезон идёт. Сезон проходит. Тренировки сорваны, первенство Университета, первенство ВУЗов проводить негде…
    Нашу Воробьёвку передали, значит, в сферу управления «Культуры»…
    («Начальник культуры» нашей страны объяснял как-то по масс-медиа народу, что народ нашей страны особенный: мы лучше всех в мире, потому что в генах у каждого из нас есть дополнительная (не как у других) хромосома. Или должна быть. И наша «культура» занимается выведением дополнительной хромосомы для народа и введением её в него. Той лишней хромосомы, которая обусловливает генетические несостоятельности человеческих персон по типу дебилизма…)

    …Раз от раза в моих настойчивых визитах в этот управляющий нашей спортивной культурой департамент, стража департамента останавливает и оставляет меня ждать на всё более дальних подходах от уютной комнаты, обитательницы которой меня уже душевно любили. Отлучили охранники меня и от диванчика от мягкого – в сторонке стой, потом – за загородку пускать перестали. Ждёшь-ждёшь, стоишь-стоишь, выходят доброжелательные служительницы бюрократизма, смущённо опуская взгляды – тоже, видно, не по душе им такой приём визитёров по делу, -- и, стоя по разные стороны барьера, совершаем мы на нём наш бумагооборот. А барьер-забор неудобный, совсем не для этих дел, бумаги падают то на одну, то на другую сторону. А великолепные амбалы-стражники тяжеловесно улыбаются, им, возможно, нравится «выстраивать» в такую позицию залетевшую к ним университетскую персону.
    Но и так ничего себе было (и было бы) ждать пришельцу очередного бюрократического акта. – Была в пространстве этого ожидания жаркая батарея отопления – после мороза-то самое то! Но и тут стража перестала позволять греться. За дверь пускать перестали…– снаружи ожидай! На морозике.
    Отказов за отказами… ожидай.
    И так многократно, завершив очередные безуспешные действия, выскакиваешь в объятия любимой красавицы-Москвы и мимо её достопримечательностей, художественных галерей, академий, ресторанов и других культурных объектов спешишь-спешишь на троллейбусах-автобусах на свои Горы. – Бегать с грустящим лицом по Университету и/или высокотехнологичные замочки на заборе-периметре «целовать».
    …И… -- проходит так сезон. А на Воробьёвке «культурники» устраивают страшные мероприятия. На склоны, где мы берегли каждую травинку (и про которые новые администраторы кричали, что склоны эти оползневые!..) загнали дорожную технику. Непредставимо огромные, невероятно тяжёлые дорожные машины. Которые превратили наши прецессионно спрофилированные травяные склоны в непроходимое разъезженное болото. Это тут «культурники» устраивают свои (горы-то «были ваши – стали наши!») коммерческие показушные мероприятия.
    Так проходят зимние сезоны…
                …………………………………………………….
    «…Ветераны? Это ещё кто, да что им тут делать на объекте? Они тут зачем? Что? Чемпионы? Страны? Когда? Мира, Олимпийских? Участники? Но сейчас им здесь – что? Традиция у них? Что?.. Неч-чего им здесь делать!»
    Но здесь ветераны, здесь. Пробились. Прибились. Как птицы, не хотят менять место своего обитания. Редеют ряды. Но те, кто в рядах, -- держатся… Собрались, вот, на своей Воробьёвке….
    «Стоит – настойка, налили – наливка, выпили – выпивка!» -- И беседы, беседы. И ведь ни о чём достойном и доблестном, -- вслушивайся, старайся, «летописец»! – Люди-то великие всё… -- Всё о ерунде совершенной…
    Но это, у кого, у кого «ерунда» дружеской встречи долгожданной,  а у меня тут как раз тренировка подоспела.  Девочки мои пришли прыгать. И я оставляю уют нашей каморки на базе с тесным кругом и весёлым гамом доблестных ветеранов, беседующих о сущей ерунде, и иду. К трамплинам. К девчонкам своим тенируемым. 

    «Лёнь, ты смог бы меня простить? -- вдруг останавливает меня вопросом Коля.» -- Мы возле трамплинов, и он неожиданно, может быть, и для себя, спросил, но, наверное, зрел вопрос и созрел, и лежал на душе и тут вот легко сорвался. С души. – И…
    …Тут вот как раз во время нашей ветеранской встречи у меня учебно-тренировочный процесс (расписание не отменишь): девочки пришли, мои горнолыжницы, студентки МГУ. (Научились тоже проникать университетские в зону забора. Ну, должны же быть у них свои «высокие технологии»…)
    Я всех своих университетских горнолыжниц и горнолыжников в процессе наших занятий привожу на трамплины. – Это у нас часть обще-лыжной подготовки. А сейчас-то и вовсе – лето: лыжи только на искусственном покрытии… И в нашем-то в мегаполисе – летом на лыжах… И надежда: вдруг кто-то из «моих» задержится душой и телом в освоении этого спорта. – Станет прыгать-летать. И вот обкатываем и обпрыгиваем с университетскими  «кочки» и трамплины. До Большого, правда, с представителями этого контингента пока не доходило… Да и Большой-то – стоит величественно, но для полётов – не существует. Будто и нет его. Закрыт!
   
    А освоение прыжков, освоение трамплинов – чрезвычайно эффективное средство подготовки лыжников всех специализаций. А и было время на Воробьёвке, когда горнолыжники прыгали с трамплинов, а прыгуны, -- как это тогда говорилось, -- «крутили слалом».
    И Коля… -- он из той великой эпохи легенд. Николай Иванников, многолетний член основного состава сборной СССР по лыжному двоеборью. Позже гостренер… А когда-то-когда-то – мой первый тренер по прыжкам и двоеборью…
    А сейчас, …оставив вдруг наш уютный круг друзей спортивных старинных с его аурой воспоминаний, пошёл за мной, со мной на рабочее место – к трамплину. Тренировать…
    «Лёнь, ты меня прости. Не простишь ведь. Такое простить невозможно…» -- Коля называет меня Лёня. Сейчас как будто шутит, но говорит всерьёз. Из глубины существа. А старается окрасить произносимое тоном юморка. Непринуждённого, спортивного. Но я-то уважительно серьёзен:
    -- Коля! За что прощать? Что? За что?!
    -- А за то, что я втравил тебя в это наше безобразие.
    Мы сейчас одни вдвоём оказались в этой смеси цветущего пейзажа Воробьёвки со здешними спортсооружениями… А, может быть, он и постарался подгадать момент, чтобы вдвоём мы только оказались… Девочки мои, тренируемые, наверх на трамплин утопали с лыжами на плече. А ветераны в отдаленье, тянутся ещё только сюда к трамплинам, к рабочему моменту нашей жизни (и к месту наших душ!), тем более в эпицентре «момента» сейчас юные красотки такие. Сейчас ветераны подойдут, учить красоток мастерству начнут наперебой …
    -- Коля, ты что! – Не мгновенно, но почти, понял я, о чём он речь повёл. – Да я благодарен тебе несказанно за этот спорт, который ты мне подарил, за жизнь в этом спорте! И ты меня никуда не втравливал, я сам искал изо всех сил, как мне в этот спорт залезть! Какое счастье, что я тебе на твоём пути под ноги попался!
    -- Ну, ла-адно… -- Он успокоено.
    -- И ты же ещё подарил мне профессию! Уникальное ремесло. Нас же, специалистов по нашему спорту, в Мире – единицы… Правда, никому мы не нужны…
    -- Не-е, Лёнь, ты – при деле!..
    …Подошли коллеги-ветераны, облепили девиц-красавиц, стали консультировать… По нашему лыже-прыжному лыжно-лётному делу.

    …Коля – мой первый тренер по прыжкам… Штука в том, что я пришёл к трамплину уже «старым ребёнком». Знаете, в спорте: «О, нет, ты уже старый!». И старым пришелец в спорт оказывается уже с «никакого» детства. А я-то и впрямь староват был, поздний отрок, и меня тренеры, не то, чтобы прогоняли, нет, допускали до участия в спорте, снисходили, но неохотно. Неохотно...  А тут ещё пришлось переехать Красногорск. Город спортивный, Подмосковье ближнее, но… -- не Воробьёвка. Далековато от неё. И ещё уже работать-учиться приходится мне. И я – тренируюсь во всю с лыжниками-гонщиками, и «подкатываюсь» сам ещё на здешних, красногорских горах (горнолыжная подготовка)… Но прыгать мне необходимо надо!.. И тут при завкоме (здесь, в этом городе, всё вообще при завкоме, и спорт, и сам город) открывается ещё секция двоеборья. Руководить ей приезжает Коля. Я – туда. Староста и первый номер секции. У Коли планы (нет, мечты) построить здесь большие трамплины, рельеф местности вокруг города это позволяет, но… Пока никому не удалось… Мы своими детско-юношескими силами сооружаем маленькие кочки, трамплинчики, прыгаем, прыгаем… Тренируемся.   Выезжаем на соревнованьица в Московской области,. – Надо чтобы квалификация у нас нарисовалась. И… Москва. Средний трамплин на Воробьёвке. К концу сезона уже Коля нас сюда привёл. Пришли к трамплину небольшой своей командой. Утро, рано. Мороз крепкий, погода ясная, снег на трамплине жёсткий в лёд. Страшно!.. – Страшно так: отсутствуют душа, тело; всё окружающее – отсутствует. Присутствует страх. Который есть ничто. Заполнившее всё… Это у меня так. Ребята рассказывали тоже… -- им, может быть, было ещё страшнее, чем мне… Одеваем лыжи скатиться с приземления. – «Куда?! – Трамплин будем готовить.» -- Это Коля. -- Грабли, лопаты, мешки. Расскребли лёд на горе, натаскали мешками снег, засыпали снегом гору, снег выровняли, утоптали лыжами лесенкой вниз, лесенкой вверх, укатали спусками, в спусках порепетировали стойки разгона, стойки приземления, разножки, подпрыжки, гора уютной сделалась, сами разогрелись и солнце пригрело… -- Наверх! Ну, я, понятное дело, -- первый. Из наших, красногорских. Поднялся. Опять страх. Сильнее прошлого. Высота катастрофой видится. Тут наверху парень-красавец на невообразимо прекрасных лыжах – мастер, видимо. И, видимо, собрался опробовать эти свои новые лыжи. И собрался стартовать не с верхней стартовой площадки – тут ниже верхней стартовой площадки ещё стартовый приступочек. Он оттуда приготовился. Я туда к нему -- от страха своего: всё-таки поменьше высоты. Он (мастер): «Куда? Ты же отсюда никуда не улетишь. Это мне отсюда – гору не перелететь чтобы.» -- Мастер уехал и упрыгнул. Я пошёл на верхний старт. Один на старте. Внизу возле стола отрыва ребята и Коля. Ждут. Дальше и ниже стола ничего нет. Глубина ослепительной белизны. Ждать-собираться долго мне нельзя: стыдно. Вдруг из невидимого «сбоку», поперёк пустынного выката трамплина -- маленький-маленький ребёночек бежит-бежит; и тут же вдруг выбегает за ним женщина, догоняет, хватает, утаскивает… Свободная выслепленная солнцем белая пустыня. Мне – туда. – «Сверху можно!» -- Старт. Нет страха. Поехал…
      
    …И поехало-пошло: полёты и падения… «Спортивная жизнь»… -- Вместо любовей, судеб и карьер. И над – над судьбами и любовями. Ехало и проехало. Проехало и пролетело. И в «пролетании» этом взгляд натренировался – а я взгляд такой у всех у наших замечаю, хотя и незаметен этот взгляд: взгляд как бы сверху -- взгляд на всякое всё, на то, что «едет» и «проезжает», из позиции полёта над всем…

    Так вспомнилось-привиделось-подумалось в миг Колиного вопроса…

    Потом, после моей тренировки (девчонки отпрыгались и ушли) и после наших посиделок, маленькой неорганизованной толпой, от трамплинов, вылезши из «периметра», по Ворбьёвке шли, очень долго шли до Богадельни, до Андреевского монастыря, то есть. Долго – не спеша, потому что…  Теперь монастырь, а в былые-то времена все всё Богадельней эти строения называли. Люди, несметное число, жили там тесно-тесно-коммунально. И много нашего спортивного народа там обитало. Как и по всей Воробьёвке и окрестностям. И шли мы сейчас в ту сторону медленно, от того, что все всё вспоминали и друг другу показывали, где что и когда было. Шли, петляли петлями. Заходили, заглядывали туда, сюда. Суетились и теряли друг друга в петляниях своих, в живых этих рассказах-показах. В беготне. В зарослях, деревьях, озёрах, тропинках.  Кругом же дебри. Снова сходились вместе.
    На высоком крутом берегу «попали в лапы» крутых юнцов. – Ну, как попали: в окружение попали; крепкие красавцы и их изящные красавицы-подруги, узнав о спортивной немыслимой звёздности состава нашей «толпы», сначала не отпускали, расспрашивая с благоговением и слушая наших взахлёб, а потом порывались нести нас на руках остаток маршрута по Воробьёвке и наверх в город... – Таким почтением воспылали.

                Алексей Германов.   2017.