На взлётной полосе. Глава 22

 Яков, вопреки своим словам о работе, побежал домой. Машину сегодня утром он не брал — она так и стояла у него во дворе, после того как он в три часа ночи вернулся с берега Светини. Он очень быстро вошел во двор и двинулся к подъезду, но внезапно затормозил. Около подъезда на скамеечке, рядом с бабой Нюрой, сидела Прити. Бинта на ее руке уже не было. Яков резко прижался спиной к толстому клену, достал телефон и набрал номер деда Мити.

 — Хрыч, здорово! Не могу попасть в дом. Во дворе сидит эта индианка — Прити. Я еще вчера машину не загнал в гараж, прямо тут, во дворе, оставил… В общем, она будет меня пасти до последнего…

 — Навязалась эта Прити-дрити на мою шею! — завозмущался дед. — Через окно давай лезь!

 — Иду, сбрось мне полотенце какое-нибудь! — со смехом попросил Яков и обошел дом с другой стороны.

 На его счастье, окно деда Мити, живущего на первом этаже, выходило на противоположную подъезду сторону. Хоть это и был первый этаж, но окна располагались выше человеческого роста. Дед Митя уже ждал Якова наготове с длинным банным полотенцем.

 — Хватайся, ловелас хренов! — тряся козлиной бородой, закричал дед.

 — А ты меня вытянешь? — с сомнением спросил Яков, остановившись под окном. — Грыжа-то не обострится?

 — Я не вытяну?! Да я старый морской волк! Хватайся, говорю!

 — Ну смотри! Только когда тянуть будешь, не расстреляй там своих тараканов! — Яков поплевал на ладони и схватился за полотенце. — Ну и махор! Ты когда его стирал в последний раз?

 — Это новое, ишшо не стирано ни разу! Не хами, сейчас отпущу — и ты в лепеху! — трясясь от хохота, предупредил дед Митя.

 — А какие же у тебя старые, если это новое?! — Яков подтянулся, ухватился за оконный отлив и через пять секунд уже был в квартире деда, на его кухне. — Получил посылку?

 — Получил, — сдержанно ответил дед, закрывая окно.

 — Чего там хорошего?

 — Все свежее. Конфеты, варенье, соленье. То, что надо! Пробують ужо!

 — Хорошо! — хлопнув в ладоши, с довольным видом проговорил Яков. — Спать охота…

 — У тя уж репа кругом идеть, поди, от твоих девок! — неодобрительно заметил дед Митя.

 — Ну чего ты наезжаешь? Каких девок? Я ж монашеским известен поведеньем… — поморщился Яков и замахал руками на деда, словно отгоняя призрака.

 — Где ночью был? — встав перед ним и подперев руки в боки, поинтересовался дед Митя. Он был высок и очень крепок физически, что никак не вязалось ни с его клочковатой клинышком бородкой, ни со скрипучим голосом.

 — Слушай, хрыч, — понизив голос, заговорил Яков. — Пятнадцать лет назад я забил на личную жизнь. А та девушка, которую я оставил здесь, меня не забыла. Если я сейчас опять ее потеряю, я тебя урою. Жизнь не такая длинная, чтобы она каждый раз по пятнадцать лет меня ждала!

 Не ожидавший такой вспышки гнева, дед отшатнулся к умывальнику и запричитал:

 — Ай-яй-яй, ой-ей-ей... Да тут усе запущено! Нехорошо, если у нея ишшо соперницы тут будуть, не пойметь она тебя! — Он мельком, скосив глаза, посмотрел на свою бороду и уже каким-то другим тоном спросил: — А ежели ишшо и у меня на нее виды будуть? — и кряхтанул, словно подавившись ежом.
 
 Яков, уже совладавший со своим гневом, зевнул:

 — Дурак совсем. У тебя внучка ей ровесница.

 — Иди ты! — отмахнулся дед и добавил уже на цыганском: — Залыджа пэскири гилы! ["Завели свою песню!"] Старик да старик! Душа-то у меня как у молодого дитяти.

 — Спать пойду, — тихо сказал Яков и ушел к себе в квартиру.
 
 Дома, потрепав за уши Глашу, разделся, лег и сразу же уснул.


 ***

 Дед Митя часа два подряд держал оборону возле квартиры Якова. Ведь Прити, так и не дождавшись на улице своего возлюбленного, быстренько расспросила соседей, где проживает Яков Андреевич Пряхин, и пробралась, как муравей на сахар, к его обители. Там уже сидел, прислонившись спиной к стене, дед Митя и кудахтал:

 — Куды, куды, куды рукавы тянешь?

 Он успел ухватить ее за локоть за секунду до нажатия на звонок.

 — Я не к вам, дайте мне анну! — возмутилась Прити, с отвращением отряхивая свой шелковый чуридар в том месте, где его коснулся старик.

 — Тихо-тихо! — Дед плаксиво всхлипнул: — Его больше с нами нет...

 — Где Яков Андреевич? — разозлилась индианка, сверкая синими белками глаз.
 
 Она стояла перед сидящим на полу ненавистным старикашкой и от удара ногой по его противной физиономии ее удерживало лишь аристократическое воспитание.

 — Отходить, значит, — пояснил дед Митя и развел длинными руками.

 Прити снова тянулась к звонку, и снова дед Митя останавливал ее. Она опять отряхивала свою одежду от того, что к ней прилипало после каждого касания старика. Он то ли специально, то ли нечаянно измазал руки чем-то липким и уже полузасохшим, наподобие разбитого сырого яйца. И с бороды у него тоже капала яичная каша.

 — Чи! — в очередной раз взвизгнула Прити, что в переводе с тамильского значило "Фу!", и, едва сдерживая слезы, побежала вниз по лестнице, чтобы снова посидеть со словоохотливой бабой Нюрой.


 ***

 — Дочка, — говорила баба Нюра, твердо произнося звук "ч" (на мордовский лад), — иди домой. Мужики — народ неверный! Сначала наговорят тебе про лябоф-маркоф, а потом переметнутся!  Говорил он тебе про лябоф?

 — Он сказал, что будет извращенцем, если на меня поглядит, — всхлипывала Прити. — А этот сrazy grandfather ["сумасшедший дед"] сказал, что он не любит женщин. Я сама хочу с ним поговорить! В глаза хочу ему смотреть!

 — Ой! Ой-ей-ей! Кого себе нашла-то! Извращенец! Да еще гомик! Хотя хрен редьки не слаще! Ой, бросай его, дочка!

 — Он не комик! Он hero! ["герой"] — непримиримо проговорила Прити. — Мой Яков-анна не какой-то Вадивелу [тамильский актер-комик], он как Виджай! [тамильский актер-суперзвезда] Хироу!

 — Что ты там на своем-то лопочешь?  У нас ведь тут не ругаются матом, дочка! Не надо! Диво какое! Иносранка, а ругается!


 ***

 Уже весь дом знал, что Якова Пряхина караулит влюбленная девушка индийской национальности. Она весь день сидела у дома, не "емши-не пимши, в туалет не ходимши". А Яков скрылся внутри и носа на улицу не казал. Хотя давно ему уже необходимо было выйти... Ведь собака Глаша не гуляла с самого утра.

 Яков потянулся, пробудившись ближе к вечеру. Собака стояла перед ним с поводком в зубах. Он привстал и понял, что чувствует себя вполне отдохнувшим и бодрым, поэтому уже через несколько минут вместе со счастливой Глашей спускался по лестнице во двор, напрочь забыв о Прити. К его несчастью, Прити о нем не забыла.

 Как только собака победоносно выбежала из подъезда и весело поздоровалась на собачьем наречии с доберманом Тарзанчиком, Прити вскочила со скамейки и кинулась к Якову. Тот успел лишь выставить две руки вперед, предупреждая объятия.

 — Яков-анна, — захныкала девушка, трогательно протягивала к нему руки, словно нищенка.

 Это она-то, дочь банкира, принцесса на своей родине, с огромным состоянием, землями, слугами, целыми артелями, работающими на нее!

 — Прити, я женат, — сказал Яков и, оглянувшись по сторонам, добавил, что он очень обрадуется, есть она назовет его своим старшим братом. И будет он тогда при ней до конца жизни, и станут они ездить друг к другу в гости и прыгать с парашютом, будут поздравлять друг друга с Дивали, Рождеством и Новым годом. Он даже станет крестным (или как это у индусов называется?) ее сына Виджая или дочери Аглаи.

 — Аглаи? — удивилась Прити.

 — Оговорочка по Фрейду, — пробормотал себе под нос Яков. — Я хотел сказать, у Айшварии.

 — Аглая — это имя той самой? — сузив глаза, недоброжелательно спросила Прити.

 — Ты можешь говорить о ней с уважением? — спросил Яков. — Ну давай, попробуй! Пересиль себя! Стань той доброй и милой девушкой, какой ты пришла в аэроклуб!

 — Тогда я была доброй, потому что ее не было, и вы были со мной таким внимательным, всегда со мной говорили, — в голосе Прити послышались слезы. — А теперь вы врете, что женаты.

 — Я не вру. Я считаю себя женатым. Это дело времени. Тебе было семь лет, когда мы с ней впервые встретились. Я треть своей жизни ее знаю. Она ждала меня, пока я был на войнах — пятнадцать лет. Она не заслужила счастья? Ты ждала кого-нибудь пятнадцать лет? Ты сможешь ждать кого-нибудь столько?

 — Смогу! Вас! — буркнула Прити.

 — Я герой не твоего романа. Так что, сестренка, иди в общежитие, поешь и ложись спать. Потом приходи в аэроклуб и повяжи мне на руку ракша-бандхан [Браслет, который повязывают индийские девушки парням на руку в знак братско-сестринских отношений]. А не хочешь, значит, все, никаких больше разговоров...

 Прити скуксилась и села на край песочницы, около которой они стояли. В это время из магазина возвращался дед Митя. Он нес в пакете свежевыпеченные пирожки с повидлом и капустой.

 — Эх, она все тут!  — заголосил дед и уселся рядом с Прити, протягивая ей пирожок. — На, это с повидлой! Голодная весь день! Пожуй, цыганка-молдаванка!

 — Я тамилка!

 — Ну ладно-ладно, милка! Милка!

 — У тибья руки фу! — Прити сдвинула брови и посмотрела на деда Митю как на жабу.

 — Это я тогда в соплях был, дочь! Насморк у мене хераническый! — Дед очень гибко поклонился ей до земли и, уходя, запел, покачивая бедрами, как индианки в танцах: — Аппади поду, поду, поду! [Популярная песня "Appadi Podu" из тамильского фильма.]

 Прити нахмурилась еще сильнее, ведь старик, хоть и ужасно, но пел все-таки ее родные, тамильские, слова. И ей захотелось в Индию, прямо куда-нибудь в самые трущобы. Сесть там на пыль тротуара и закричать:

 — Яков-анна, Яков-анна!

 Девушка заплакала и убежала. Она давно уже хотела в туалет. А дед пробрал ее своей песней до печенок, она и смеялась, и плакала уже, но до нужного места добежала вовремя.

 Стемнело очень быстро. Небо задышало весенней грозой, начал капать редкий, но крупный дождь. А воздух взорвал грохот грома, внезапный, как удар под дых. Стрижи попрятались в свои домики. Дед Митя выбежал из подъезда с осоловевшим выражением лица.

 — Вясна! — Дед поймал одну дождевую каплю на язык.

 И тут дождь понесся стеной. Громыхало, как при конце света. Яков с Глашей уже успели зайти домой и наблюдали этот мощный энерговодный поток, сидя у окна.