VII 11 Встреча старых друзей

Рыжая проснулась от цепкого морозного воздуха. Снова похолодало. Даже не верилось, что только
вчера ночью моросил дождь.
Эльфка села, размышляя, где же находится. Обнаружила, что под чьим-то плащом. Плащ пах поздней осенью и крепким табаком.
— С добрым утром, – сказал Медвин. – Наконец-то. Ты спала целых долгих два часа десять минут.
Эндра протёрла глаза.
— Поэтому сейчас ты пойдёшь отсыпаться дальше.
— Доброе утро… А что, сегодня ты меня гонять не будешь?
— Чтоб ты заснула на полпути? Я же говорил, мне полутрупы не к чему. Руку.
Эльфка протянула руку и почувствовала, как Медвин сжал её ладошку. Сильным движением поставил на ноги. Потом направились в лагерь.
Эндра не видела, но чувствовала, как их провожают взглядами. А вот дружеские насмешки прекрасно слышала. И краснела. Медвин отшучивался и одёргивал особо нахальных. Помог ей взобраться обратно, на настил.
Приближалась буря. Рыжая внимательно ловила свежий ветер, прислушивалась к скрипу и шороху ветвей, и с ужасом представляла, как будут ходить ходуном деревья, а настилы заметёт снегом. Но, оказалось, что у лесного братства и это предусмотрено – в разбойничьем лагере имелась землянка. Она была достаточно велика, чтобы туда все поместились, и даже с дымоходом, чтобы развести костёр. Там было тепло, и даже немного душно. Снаружи ревела и выла буря, а в землянке было уютно, и тоже стоял гул, только уютный, шум от множества голосов.
Медвин сидел рядом и курил трубку, негромко с кем-то переговариваясь. Эндра не слушала. Ей было немного грустно. Вот, сидят совершенно незнакомые ей люди, весело переговариваются, шутят. А она им совсем чужая. А где-то далеко её друзья, наверное, тоже хоронятся от бури. И так же трещит костёр. А вокруг сидят Дэннер, Ласточка, Дерр, Роланд, Сиенн, Маргунд. И Артемис. Тут Эндра, было совсем сникла, но услышала вдруг проскользнувший родной и хорошо знакомый звук. Он мазнул по ушам и стих. Рыжая ухватила Медвина за рукав.
— Что это?
— Где?
— Это лютня?
— Лютня, – подтвердил разбойник. – Притащили откуда-то. А ты, что, играешь?
— Я менестрель.
— Ну-ка, ну-ка. Держи инструмент.
Получив лютню в руки, Эндра даже немного испугалась – давно она не играла. Но потом тряхнула головой – какой там, давно. Под столицей они стоят пару дней, ещё неделю они с Артемисом провели в Морулии. А туда попали спустя всего день или два после того, как прервалась её беременность… Надо же, всего пара недель прошло, как она потеряла ребёнка. А казалось – так долго… А во время беременности она играла много, даже мозоли не успели сойти с пальцев левой руки.
Эндра машинально пробежала рукой по струнам, раздумывая, что бы такого сыграть. Почему-то вспомнился её первый вечер в штабе. Тогда она тоже играла. И неплохо, но досадно промахнулась с темой песни. Зато теперь она точно знала, что сыграть.
Народ по-прежнему переговаривался, обращая на эльфку мало внимания. Но она вдруг ощутила приливную волну уверенности. Она ведь менестрель! Было время, когда она жила одними песнями. Она не воин. Она – менестрель. И всё как-то сразу встало на свои места. Обрело ясность и смысл. Каждый приставлен к своему делу. Дэннер – воин и командир. А она – менестрель. Всё дело в том, что она долгое время пыталась заниматься не своим делом.
Медвин курил. Разбойники весело болтали и шутили, не обращая внимания на новенькую с лютней. Серебряный звон пролился, прорезая шум и болтовню. После тяжёлой дороги, голода и побоев голос утратил былую силу и чистоту, пришлось компенсировать техникой. Однако разбойники заинтересовались новым певцом, и взгляды обратились к эльфке. Песня была задорная и живая. Она лилась и трепетала. И она была про них.

Кем ты был – теперь неважно,
Распрощайся с прошлым смело!
Лордом, рыцарем отважным –
Никому теперь нет дела.

Брось тревоги и заботы,
Отдыхай и развлекайся!
Коль сбежал ты с эшафота,
Смерти больше не пугайся!

Ты теперь как вольный ветер,
Ты теперь навек свободный,
Нет преград тебе на свете,
Смертник, трону неугодный!

Пой, гуляй и пей, бродяга!
Над тобой ничьей нет власти,
Только смелость и отвага,
Коей в жизни нет прекрасней!

Люди оживились. Кто-то подсел поближе. Кто-то принялся хлопать в такт. Пробовали подпевать повторяющиеся слова. А Эндра пела.

Ты любил, страдал и верил?..
Это было в жизни прошлой.
Прежний ты, как лист осенний,
Чистым снегом запорошен.

Мы с тобой, лесное братство,
Мы в беде тебя не бросим.
Привыкай-ка не бояться,
Мзды с тебя никто не спросит.

Прочь оковы, прочь границы!
Прочь законов злые цепи!
Не велят остановиться,
В пояс лорду поклониться,
Ты свободным стал навеки!

Песня смолкла. Эндра прижала струны рукой. Ещё звенел последний аккорд под низким потолком, когда Крошка Эмм первым захлопал в ладошки, и остальные подхватили.
— Весело, – сказал Медвин.
И лютня пошла по кругу. Позже Эндра играла снова. И под конец посиделок закончилась медовуха, руки уже перестали чувствовать струны, а горло пересохло совсем. Спали все тут же.
Когда Эндра выбралась из землянки, то увязла в снегу. Вскочила, отряхивая рукава тёплой курточки и колени. И тут услышала чей-то смех. В грудь влетел крепкий снежок, брызнул снежными комьями. Эндра нагнулась, черпая снегу, выпрямилась, отвечая на обстрел.
— Ха-ха, слепая!
— А ты кто? Зачем слепых обстреливаешь?
— Я просто так. Понарошку же.
Голос был совсем детский. Мальчишке было явно не больше семи.
— А где все?
— Уехали на дело. Медвин сказал – по чистому снегу, пока следы видны.
Эльфка снова зачерпнула в горсть чистого снега и отёрла лицо. Кожа сразу же заледенела, но это было приятно. Малыш потоптался на месте.
— Давай руку, – попросил он. – Мне папа велел одному не ходить. А с тобой я буду не один.
Эндра протянула руку, и маленькие пальчики сжали её ладонь.
Они побрели по лагерю. Народу было мало. Несколько женщин хлопотали по хозяйству, да часовые стояли на постах. Видимо, «дело» наметилось очень крупное.
Снег хрустел под ногами.
— А тебя как зовут?
— Эндра.
— Какое имя… странное. Наверное, обманываешь?
— Чего это? – обиделась эльфка.
— Потому что у нас так никого не зовут…
— А я и не здешняя. А ты кто?
— А я – Дэннер.
Эндра поперхнулась.
— Чего-о?!
— А что такого? – удивился мальчик. – Знаешь, есть такой герой. Меня родители в честь него назвали.
Они вышли за пределы лагеря, потянулся белый заснеженный лес. Эндра шла и чувствовала, что ужасно соскучилась. По Дэннеру, по Дерр и Ласточке. И по Артемису. Что ей ужасно не хватает его голоса, запаха. Даже его ругани. Пусть ругается, и обзывает, как угодно, лишь бы был рядом…. Она вздохнула.
— Ты чего? – немедленно затеребил её за руку малыш Дэннер. – Почему грустишь?
— Да так… Понимаешь, я поссорилась с другом.
— Так помирись.
— Не могу.
Мальчик задумался.
— Я, вот, когда не слушаюсь папу, он тоже на меня сердится. А потом мы миримся. Правда, обычно, я прошу прощения.
Эндра помолчала. Мелькнула мысль написать Артемису письмо, но она вытолкала её из головы. Хорошо она будет выглядеть. Да и что она напишет?
— Лучше, – сказала она, наконец, – скажи мне, что ты видишь?
— Лес, – принялся рассказывать Дэннер. – Большой-большой. Сосны. Белое всё. Красиво. Только холодно.
— Замёрз?
— Да нет…
Эльфка сжала холодную руку ребёнка. Потом стянула с плеч куртку и накинула на него.
— Эй, ты чего? – возмутился малыш. – Ты чего?! Замёрзнешь.
— Не-а. Не замёрзну.
— Ладно… Ну, вот. А теперь полянка. Такая небольшая, знаешь, – старательно рассказывал маленький Дэннер, взяв на себя роль Эндриных глаз. – Вот, а справа большая-большая сосна. Тройная. И снег блестит. А вот там… э-э-э… Ты чего? Что с тобой?
Эльфка вдруг вздрогнула и остановилась, как будто её ткнули ножом в бок.
— Ни… ничего… кажется… наверное, – растерянно ответила она.
— Ой… – совсем растерялся малыш, глядя, как рыжая опустилась в снег и закрыла лицо руками.
Откуда-то вдруг навалилась непроглядная чернота, глухая и страшная, накрыла с головой. Наполнила плотным, горячим ужасом. Эндра вдруг почувствовала себя совсем маленькой и жалкой. И слабой. Она отрешённо ощутила под ладонями снег и поняла, что оказалась на земле.
— Ты чего? – затеребил её за плечо испуганный мальчик.
— Я? Ничего… всё нормально...
— Оно и видно, – сказал где-то неподалёку знакомый голос. – Подвинься, я тоже усядусь в снег и зареву, потому что у меня тоже всё путём.
Медвин подошёл, поднял рыжую на ноги, и все трое направились обратно, в сторону лагеря разбойников.
— Дэннер. Шуруй до лагеря, – сказал Медвин, когда они уже почти пришли. – А мы скоро придём.
И они вместе с рыжей направились куда-то дальше. Эндра не разбирала дороги. Они шли и шли через лес. Потом остановились.
— Что случилось?
— Ничего…
— Охотно верю, что сейчас у тебя ничего не случилось. А ранее?
— Тоже ничего. Особенного.
Разбойник вздохнул. Присел рядом. Снег был мягкий. И какой-то совсем не холодный.
— Ну, а неособенного? Видишь ли, мне всё равно, а тебе, может быть, станет легче, если расскажешь.
Эндра молчала долго. Потом сказала:
— Нет. Извини. Неважно. Я не хочу об этом говорить. Да и говорить нечего. Ну, пошли?
— Сядь.
Это прозвучало так резко, что эльфка поспешно опустилась обратно от неожиданности.
— Сядь и рассказывай, зачем ты оказалась среди ночи на заброшенном маяке?
— Ну, не ночевать же мне было на улице. Вот я и…
— Это я слышал. А, скажем, прошлой ночью ты где ночевала?
— Дома, – призналась Эндра. И вдруг разозлилась:
— И, вообще, какое тебе дело?! Это что, так важно, чтобы остаться в твоей лесной вольнице? Мне кажется, нет. Так и не суй нос не в своё дело. Это тебя не касается, ясно?! И не лезь! Что ты хочешь услышать? Что я сбежала из дому, потому что влюбилась? И потому что он меня прогнал? И что теперь мне плохо? Доволен? Узнал, что хотел?! Или нужны подробности…
— Стихни, – строго велел разбойник. – Или ты всё это выдумала и прикинулась жертвой, а на самом деле – шпионишь для своих друзей.
— Ошалел?!.. – подскочила Эндра. От негодования она растеряла всё своё ехидство. Хорошенькое дело – она ему душу изливает, а он её обвиняет в шпионаже!
Медвин же, недолго думая, отвесил ей затрещину и дёрнул обратно в снег.
— Тихо. Прекрати истерику.
Эльфка дёрнулась.
— А что, недоволен, что я истеричка? Тогда зачем спасал? Не нравлюсь, да?
Было горько и больно. Медвин пах терпкой осенью и табаком. А Эндра вспоминала запах черники и летнего солнца. И сходила с ума без этого запаха.
— Не нравлюсь, – всхлипнула она. – Я никому не нравлюсь… Не удивил…
— Когда истеришь – да. А так почему, нравишься, – сказал Медвин. Эндра замерла.
— Что?
— Что слышала. – А что в этом такого особенного? Если бы ты была седым одноногим копейщиком на пенсии, и при этом мне нравилась, тогда был бы повод для удивления.
— Но… мы же знакомы всего два дня…
— И что ж? Или ещё через два дня вдруг окажется, что ты – Император собственной персоной?
Эндра высвободилась и уселась.
— Это как-то… неправильно, – она вытерла слёзы. – Ты обо мне ничего не знаешь. А только догадываешься. А узнаешь побольше – и тоже пожалеешь, что мне это сказал.
— Это почему?
— У меня с головой не в порядке. И я шальная.
— Я заметил.
— Но я… я устала… Я устала, что жизнь каждый раз бьёт меня мордой об стенку. Я устала, что мне показывают издалека тень счастья, как кость собаке, а потом снова сталкивают в болото.
— Она всех так бьёт.
— Я боюсь.
— Чего?
— Не знаю… Спасибо тебе.
— Обращайся.
— Я боюсь за своих друзей, – сказала тогда Эндра. Она подалась вперёд, сцепив руки на коленях. – И не только за них, знаешь ли. Мы… мы с тобой разные. Тебе, может, и безразлично, что проклятая война идёт уже двести лет…
— А тебе больше всех надо, что ли?
— Надо! – сверкнула эльфка незрячими глазами, вскакивая и разворачиваясь. – Надо! Люди умирают, а тебе всё равно, лишь бы тебя самого не тронули?! Он… он тоже так говорит. Вы с ним одинаковые…
— Поэтому я тебе нравлюсь? – насмешливо уточнил разбойник, судя по запаху, вновь раскуривший свою трубку.
— Совершенно не нравишься, – отрезала Эндра. – Человека делает человеком свет. Например, в моих друзьях он горит, горит ровно и ярко. И у них есть цель. Даже у него есть… да, есть! Он бережёт брата. За это я их люблю.
А ты… нет в тебе никакого света. Сидишь тут как сорняк на грядке и ничего не делаешь. Ни смысла от тебя, ни пользы. Думаешь, тебя пощадят, когда начнётся штурм? А никого не пощадят. Невозможно всю жизнь прятаться. Уж поверь мне, у меня была возможность убедиться, я переплыла океан, убегая от войны, но она догнала меня и здесь.
Я не стану больше сидеть без дела. Я возвращаюсь к своим друзьям. А ты… хочешь умереть тут – на здоровье. Без меня.
Эндра зашагала прочь по тропинке, придерживаясь за деревья.
— Постой. – Медвин нагнал её и ухватил за плечо. – По-твоему, лучше умереть на войне?
— На войне, хотя бы, умру с честью и пользой.
— Ага. Солдат нашёлся.
— Воюют не только солдаты. – Эндра вдруг улыбнулась, вспомнив свой наряд по переписи груза. – Чтобы стрелы мастерить зрение не обязательно.
— Мастерить стрелы ты можешь и здесь.
— С вами мне оставаться не резон. Брат меня, хотя бы, защитит. А ты сбежишь. Ты всегда бежишь, – констатировала Эндра, и ощутила, как пальцы разбойника стиснули её плечо. Он наклонился к самому её уху и прошипел – казалось, более испуганно, чем зло:
— Не смей называть меня трусом.
Эндра безразлично пожала плечами.
— Ты сам себя им назвал, когда сказал, что не будешь защищать свою родину.
— А ещё я сказал, что это не моя родина.
— Ты, правда, не понимаешь? – Эндра тряхнула кудряшками. – Родина – это не точка на карте. Родина – это люди. Крошка Эм, и Дэннер, и вся лесная вольница – твоя родина. И, если ты откажешься их защищать – нам точно не по пути, не хочу смотреть, как имперцы их перережут. Хватит уже, насмотрелась. Не я назвала тебя трусом. И не назову. Но ты ведёшь себя, как трус. Отпусти меня.
Рыжая дёрнула плечом, сбрасывая руку разбойника. Она ждала, что он ударит её. Или закричит. Хоть сколь-нибудь резко отреагирует. Но он вдруг произнёс с непривычной злой сдержанностью:
— Я не трус. И я это докажу. Мы это обсудим. А пока… Лучше пошли в лагерь, замёрзнешь.
Эндра недоверчиво хлопнула ресницами.
— Что?..
— Что слышала. – Разбойник потянул её за рукав. – Считай, что тебе удалось меня заинтересовать. Пошли, говорю.
— Спа… спасибо…
— Засохни.

Дорога плавно текла под ноги, выделяясь утоптанной и относительно ровной лентой среди перелесков и нагромождения скал. Тусклый утренний пейзаж кое-где оживляли вкрапления рощиц, хвойно-лиственных, полупрозрачных. Сделалось морозно. Дэннер спешился и теперь шагал, ведя коня в поводу и поглядывая то на затянувшие небо грозовые тучи, то на окружающие перелески. Если начнётся буря – а она непременно начнётся – придётся искать укрытие. В такую погоду не пройдут ни люди, ни лошади, вмиг заметёт снегом. Браннвен шагала рядом. Ласточка, Дерр и раненый охотник отсыпались прямо на ходу. Ласточка, правда, ухитрялась отсыпаться в седле. Дерр с охотником повезло меньше – они плелись по обочине пешком, сопя и проваливаясь в снег.
— А это ещё что за девка? – изумлённо воскликнул кто-то. Дэннер обернулся и признал одного из вчерашних часовых. Воин с искренним изумлением разглядывал девицу.
— Эта девка, – ласково уведомил командир, – зовётся Не-Спи-На-Посту-Придурок.
— Товарищ командир! – возмутился солдат. – Я не спал! Я же...
— ...Распрощался с моим доверием всерьёз и надолго. Я кому говорил, смотреть внимательно? Здесь вампиров немеряно. Надо было следить так, чтобы муха не пролетела, а вы, товарищи, пропустили двоих.
— Какие мухи зимой, товарищ командир... – машинально брякнул солдат. Дэннер прищурился.
— Я искренне впечатлён столь грандиозными познаниями в области энтомологии. Был бы ты чуть собраннее, цены бы тебе не было. Брысь.
Боец поспешно ретировался.
— Зачем наорал на мужика? Поди, угляди нежить ночью. – Браннвен покосилась на лошадь. Та насторожённо пряла ушами и тоже косилась на девушку. Чувствовала.
— Я-то угляжу, – усмехнулся Дэннер. – И не зови себя нежитью.
— А кто ж я?
Хотя теперь она, и правда, меньше всего походила на нежить – зубы снова приняли человеческий вид, а радужки глаз из красных стали серыми.
Подошёл охотник. Некоторое время шли молча, и стрелок украдкой наблюдал за Дэннером. Ничего особенно оборотнического он в нём не приметил. Помимо довольно странной внешности – как правило, у рыжих бывает очень светлая кожа, а у него смуглая, золотисто-медового оттенка – ничего особенного не наблюдалось. Командир был на редкость сильным, ловким и быстрым для человека, но до самого опасного вида нечисти – вервольфа – пожалуй, не дотягивал.
Заручившись поддержкой столь оптимистичного умозаключения, стрелок бочком приблизился.
— Я не помешаю? – осторожно уточнил он.
— Сейчас или вообще? – отозвался Дэннер. Охотник смутился.
— И то, и другое.
— Не помешаешь. Как рана?
Охотник вздрогнул, но совладал с собой.
— Нормально. Уже меньше болит. А... – всё же не удержался он, – а тебя не смущает, что...
— Нет, – улыбнулся Дэннер. – Не бойся, в глотку не вцеплюсь.
Охотник вздрогнул сильнее, но упрямо распрямился и даже улыбнулся в ответ. Снова повисла пауза, где-то на полкилометра пути. Наконец, охотник нерешительно произнес:
— Слушай... ты извини, что я тебя... монстром обозвал.
— Да ладно, не первый раз. Забудь.
— Спасибо.
Снова пауза.
— Так мне можно с вами до развилки?
— Отчего же нельзя. Вместе веселее.
— Ага, – фыркнула Браннвен. – Веселье так и прёт. Прям, сейчас растанцуюсь. Полуэльф, который думает, что в чёрно-жёлтой куртке его все встречные слепые примут за имперца, псих, который мнит себя охотником за нежитью, и нежить, которая думает, что она человек. Компания – обхохочешься.
— Разумеется, лучше бы нам коллективно впасть в депрессию по примеру нежити, которая думает, что она человек, – невозмутимо припечатал Дэннер, хлопнув по плечу окончательно сникшего стрелка. – Вот прямо сейчас достану ножик и примусь кромсать себе руки – авось это мне поможет имперцем прикинуться. Возьми себя в руки. Имперец из меня замечательный до сих пор получался. А в войсках Империи нелюдей и без меня предостаточно. Никто нас не схватит.
— Я псих?! – не выдержал стрелок. В компании Дэннера он ощущал себя увереннее. – На себя взгляни, депрессивная маньячка!
— А лучше – вон туда, – тихо произнес Дэннер. По правую руку красовалось заснеженное пепелище.
Посёлок был довольно большой. Был. Сейчас же от него остались обгоревшие развалины, с торчащими перстами дымоходов. Ветер гонял серой позёмкой золу, чёрные угли резко выделялись на белом фоне. У ручья трепетала обрывками полотняных лопастей мельница, глядя в воду на своё искалеченное отражение. Уцелела она исключительно благодаря тому, что камни не горят. При приближении отряда шумно вспорхнули вороны, хрипло ругаясь, что их оторвали от трапезы. Небо враз почернело от множества крыльев, птицы носились туда-сюда, совсем без страха пикируя на людей и проносясь перед самым носом. Лошади испуганно заплясали, воины пригибались, некоторые закрывались руками – вороны могли и живых атаковать. Однако всё обошлось благополучно, стая потихоньку рассеялась, по большей части усевшись обратно на те же места. Дэннер взглядом указал на круглый бок мельницы.
— Как вам это?
Чёрной краской рвано выделялись неровно выведенные литеры «СС».
— Это ещё что за чёрт? – ахнул стрелок.
— Догадаться несложно.
— Верно. – Ласточка подъехала поближе. – «СС» – это Слепая Смерть.
Дэннер свернул с дороги и прошёл несколько шагов по подъездной дороге и, опустившись на колено, коснулся ладонью земли.
— Они здесь были недавно, – резюмировал он. – Вчера. – Поднялся, отряхнул руки. – Если поспешить, к вечеру нагоним.
— А метель? – сказал кто-то. – Метель нас задержит, товарищ командир.
— Верно. – Дэннер подозвал коня и запрыгнул в седло. – Но она задержит и их тоже.
— Что-то мне плохо, – простонал стрелок. – Чем это здесь так пахнет?
— Кровью, – отозвался из седла Дэннер. – Кровью и гарью.

Бурю переждали в рощице, под боком скального утёса. Правда, всё равно снегом замело по пояс, пришлось пробираться через глубокий сугроб. Лошади ржали и проваливались по брюхо, вставали на дыбы, подгибая ноги и молотя копытами в вихре снега, чтобы справиться с перепуганными животными понадобилось много сил. Дерр и стрелок – одна как самая маленькая, другой на правах раненого – вцепились в лошадиную гриву, сидя на спине Дэннерова коня, который не решался сбросить их исключительно благодаря стальной хватке командира – Дэннер, крепко ухватив узду у самой морды, тащил его в поводу. На этом несчастья не завершились – дорогу замело напрочь, вместе с камнями, так, что теперь перед ними расстилалась нетронутая снежная целина, пройдясь по которой лошади в любом случае переломали бы ноги. Пока нашли дорогу, пока выверяли каждый шаг – выбрались только к вечеру. Утешало одно: чёрный отряд наверняка задержался не меньше их самих.
— Итак, что мы имеем.
Компания отогревалась у костра. Костёр ароматно дымил сосной и лиственницей, аппетитно булькал котелок с похлёбкой. С волос и одежды стекал тающий снег. Дэннер скинул начавший обжигать паром плащ и продолжил.
— Наш таинственный противник – люди. Такие же смертные, как и мы. А стало быть, они вполне уязвимы...
— Здравия желаю, товарищ командир! – С лёгким хлопком вспоротого воздуха нарисовалась Уна. Несмотря на мороз, демоница по обыкновению была обряжена в непозволительно короткую юбку, лёгкие туфли и потрёпанную тряпочку, едва прикрывающую грудь и некогда явно бывшую чьей-то рубахой. Уна была бодра, весела и полна творческого энтузиазма. – Послание из генштаба!
— Благодарю. – Дэннер сломал печать, развернул лист, пробежал по диагонали... и сцепил зубы. – Это уже ни в какие ворота не лезет.
— Что? – насторожилась Ласточка.
— Всё идёт хорошо. Да только они объявились ещё и на севере.
— Что?!
— А также с востока.
— Какого...
— Рогатого, – любезно подсказала Уна.
— Ничего не понимаю, товарищи. Они же были здесь.
— Они до сих пор здесь. – Дэннер скатал письмо обратно в рулончик. – Просто они ещё в двух местах.
Ласточка только руками развела.
Дерр, которая очень радовалась, что «мутная тётка», наконец, куда-то ушла, подсела поближе и прижалась к Дэннеру. Он был тёплый.
— Я можу их найти, – предложила она, тряхнув светлой чёлкой. – Хошь?
— Скорее всего, это некая организация, а отряды действуют под её руководством, – сказал Дэннер. – Здесь уж ищи не ищи... бессмысленно. Необходимо найти того, кто этой организацией управляет. А это сложнее.
Ласточка призадумалась.
— И как ты намерен искать?
— Исходя из мотивации. Если бы они действовали в интересах Империи, либо Церкви... а в Иррилине всего две основных правящих фракции... все бы об этом знали. Иными словами, они бы не подписывались собственным именем. К Церкви они уж точно не относятся. Ни прямо, ни косвенно. Имей мы дело с сектой религиозных фанатиков, мы бы, так или иначе, об этом знали. К тому же, Церковь также заинтересована в их розыске, мне ещё в штабе об этом доложили. Далее, Империя бы так же не отказалась от столь действенного метода подчинения, как пугающие кровавые рейды. Значит... волонтёры?
— Волонтёры? – удивилась Ласточка. – Только полный фанатик способен стать подобным волонтёром. И откуда они таких только набрали... – Она замолкла, подчиняясь прикосновению руки Дэннера. Командир, прищурившись, разглядывал что-то далеко в степи. Ласточка проследила за его взглядом, но ничего не увидела, кроме синего в слабом ночном освещении снежного покрывала и тёмных расплывчатых клякс рощиц и перелесков. Дэннер вскинул руку, указывая на ближайшую рощицу, укрывшуюся в тени утёса.
— Впереди и чуть правее. Видишь?
— Нет.
— Огонёк.
— Один? – Крылатая сощурилась, но так ничего и не разглядела. Затем ей примерещилась далёкая ниточка дыма. Но это, скорее всего, была лишь игра воображения.
— Один.
— И... и кто там?
— Ты меня спрашиваешь? – риторически поинтересовался Дэннер, поднимаясь.
— Стой! – Ласточка ухватила его за руку. – А если это враги?
— Враги? Нет. Я не чувствую опасности.
— И я с тобой.
— Нет.
— Там же неопасно, ты сам только что сказал.
— А по дороге?
— Ты же со мной, – трогательно хлопнула ресницами Ласточка.
— Не подлизывайся. – Дэннер невольно улыбнулся. Крылатая всё же увязалась за ним.
На полпути со стороны костра послышался настолько неожиданный звук, что они даже остановились. Звук был вполне знакомый, обыденный, но в такой обстановке совершенно неуместный.
Это был детский плач.
Дэннер с Ласточкой переглянулись и прибавили шагу.
У костра сидели трое, не считая ребёнка, которого укачивала на руках молодая черноглазая женщина. Рядом с ней сидел здоровенный мужчина приблизительно ровесник. Оба были избитыми, исцарапанными, растрёпанными, грязными и очень уставшими. Женщина то и дело подтягивала на посиневшие ноги подол платья, разорванного сверху донизу, из-под растрепавшихся чёрных волос настороженно глядели раскосые глаза, под обоими красовалось по синяку. Мужчина держал руку на перевязи, на ноге выше колена набухла кровью повязка. У его ног расположился большой лохматый пёс, при виде незнакомцев вскинувший разорванное ухо. А рядом с ними...
— Дедушка! – радостно вскрикнула Аретейни, кинувшись обнимать волхва. – А мы думали, ты ушёл.
— А чего мне? – подмигнул волхв. – Мы тут, вона, греемся. Присаживайтесь, вместе, поди, веселее.
— Где только не встретишь знакомых, – улыбнулся Дэннер, присаживаясь рядом. На какое-то мгновение ему показалось, что он найдёт у костра и Эндру. Но Эндры не было.
— Кто? – коротко спросила Ласточка, доставая свои медицинские принадлежности.
— Слепая смерть, – отозвался мужчина.
— Слепая смерть, – задумчиво повторил Дэннер. – Как они выглядели? Кто их вёл?
— А тебе что за дело?
— Важное. Я их как раз ищу.
— Что? Сам ищешь? – Мужчина удивлённо приподнял голову. У него была густая русая борода, взгляд тёмно-серых глаз оказался ясным и умным, неподходящим облику этакого богатыря.
— Верно. – Дэннер задумчиво сломал мелкую веточку и кинул в костёр, не отрывая спокойного взгляда от пламени. Ласточка успела заметить, как дрогнули пальцы. И как он снова не подал виду, что ему на самом деле сейчас очень больно.
— Зачем? – поинтересовался мужчина.
— Чтобы остановить.
Мужчина уставился на него. Женщина невозмутимо укачивала ребёнка. Волхв усмехнулся.
— Как ты остановишь их? Разве у тебя есть армия?
— Есть.
— Пока что я вижу только двоих. Женщина, которая с тобой, и есть твоя армия?
— Нет. Это моя жена, Аретейни.
Ласточка протянула руку. Мужчина осторожно пожал тонкую ладонь, на удивление сильную для худенькой и хрупкой молодой женщины.
— А меня зовут Светозаром... Камилла, моя жена.
Южанка, поняв, что говорят о ней, улыбнулась разбитыми губами, тут же снова склонившись к живому маленькому свёртку в руках. Дэннер протянул руку мужчине.
— А меня зови Дэннером. Так все называют.
Рука мужчины замерла на полпути, успев обхватить его руку. Командир улыбнулся. Он уже привык, что его считают сказкой.

Мери-Энн было плохо. Она не знала, от чего. Суставы ныли, кости ломило, во рту пересохло.
Они с Браннвен – впрочем, странная девушка так и не назвала своего имени – грелись у костра. Разбойники, таки, прихватили их с собой, пожалев двух девиц. Лошадь поймать так и не удалось.
— Эй, ты чего? – покосилась Браннвен. – Хреново? Заболела?
— Не знаю, – призналась Мери-Энн.
— Значит, хреново, – усмехнулась девушка, задумчиво рассматривая пляшущий огонь.
Мери-Энн плотнее запахнула куртку. Хотя плотнее было уже некуда.
— Мне надо эту, рыжую найти, – пожаловалась она.
— Зачем? – вскинула глаза Браннвен.
— Это… моя подруга, – соврала девица. – Мы потерялись.
— Ясно.
Браннвен кивнула и усмехнулась снова. Было непонятно, верит она или нет.
— Какую такую рыжую? – спросил вдруг кто-то прямо за спиной у Мери-Энн.
Девица аж подскочила от неожиданности, обернулась и охнула – от резкого движения заломило локоть.
Позади неё стоял довольно высокий молодой мужчина в новой кожаной куртке. Грудь наискось пересекала перевязь, из-за спины выглядывала рукоять меча. Довольно длинные темно-каштановые волосы были собраны в хвост. Из-под шапки смотрели карие глаза, немного раскосые, насмешливые. Видимо, южная кровь мешалась в нем еще с какой-то. Может быть с восточной.
— Какую рыжую? – прищурившись, повторил мужчина.
— Мою… мою подругу.
— Тебя трясёт, – заметил мужчина и, ни с того ни с сего перескочил на другое: – Моё имя – Медвин. Я атаман. Откуда вы взялись?
— Нас привели…
— Кто?
— А нам почём знать? – вставила Браннвен. – Они, дядя, нам не представились.
Медвин обернулся к ней.
— А что, ты слепая? – фраза в уме выстроилась как «А что, ты тоже слепая?», но он вовремя её скорректировал. – Или плохая память на лица?
— Я, дядя, их не разглядывала. Не все, знаете ли, любят, чтоб на них пялились.
Медвин усмехнулся и присел рядом.
— Это верно. Но теперь вам волей-неволей придётся нас… рассмотреть. Поскольку, задержитесь вы здесь надолго.
— Почему? – вскинула голову Мери-Энн.
— Потому что, – оскалилась Браннвен. – Мы попали в ужасно тайное убежище. Такое тайное, что, прямо-таки, дрожь пробирает. Что прямо обделаться можно. И теперь нас оставят тут, чтобы мы не выболтали, где оно находится.
— Умная девочка, – Медвин поднялся. – Правда, есть еще один способ. Но он вам вряд ли придётся по сердцу.
— Какой? – спросила Мери-Энн.
— Отрезать вам языки.
— Ни фига не оригинально, – подобралась Браннвен.
— Зато действенно.
— Попробуй, – усмехнулась девушка, резко прянув в сторону. Мери-Энн вскочила, но что делать дальше, сообразить не смогла.
— А я и пробовать не буду, – заверил Медвин. В руке у него хищно блеснул кинжал.
— Любишь драться на коротких клинках? – Браннвен выхватила свой кинжал. Они замерли на несколько секунд – затем Медвин резко атаковал, стремительным, размашистым ударом. Браннвен со звоном отбила клинок, снова резко и в то же время плавно переметнувшись дальше в сторону. Медвин не стал ждать контратаки и изящной полупетлей увёл клинок в том же направлении, прочертив в воздухе напротив тонкой девичьей шеи.
— Прекратите! – взвизгнула Мери-Энн, лихорадочно отступая назад и спотыкаясь о дубовый корень.
— Чёрт, – успела произнести Браннвен перед тем, как кинжал, совершенно неожиданно изменив траекторию движения, пригвоздил её плечо к шершавому древесному стволу. Развернуться она так и не смогла. Девушка подняла глаза и увидела улыбку Медвина.
— Я предупреждал, – жёстко произнес разбойник. – Не следовало тебе проявлять агрессию. – Затем голова взорвалась болью – и наступила темнота.

Неподалёку журчал ручей.
Темнота медленно отступала, окрашиваясь розовым. Браннвен сообразила, что ей холодно, но отчего-то мягко.
— Ты в порядке? – заботливо осведомился знакомый голос откуда-то слева.
Браннвен с трудом разлепила запёкшиеся губы.
— А мы где?
— На маяке каком-то, – ответила Мери-Энн. – И я потеряла целые сутки.
— Мне б твои беды… – Браннвен приподнялась. Левая рука немедленно полыхнула острой болью, которая потянула обратно, в черноту и туман. Но Браннвен упрямо уселась. Заметила, что проклятый разбойник ранил левое плечо, несомненно, чтобы правым можно было действовать. Пожалел, вроде как. Это разозлило ещё больше.
— Мы тут как оказались? – поинтересовалась она.
Сидящая рядом зябко съёжившаяся Мери-Энн пояснила:
— Они привезли. Сказали, ты им не нравишься. Тебя перевязали – и отвезли. А тут так неуютно. И лестница, вон, разваленная. – Она помолчала и пожаловалась: – Мне плохо.
— Меня, знаешь ли, тоже плясать не тянет.
Браннвен ощупала перевязь и ремень. Оружие не отобрали. Хоть на том спасибо.
— Ты не понимаешь… Мне плохо, а мне надо эту… девушку искать…
— Это ты говорила.
Браннвен поднялась. Её всё ещё шатало.
Лестница на второй этаж и в самом деле была обвалена. В щели полуразрушенной стены сквозило. У Мери-Энн был совсем больной вид.
— Жалко, что лошадь, сука, сбежала, – выругалась Браннвен, умалчивая о том, что в этом была виновата она сама. Точнее – её сущность, от которой животные шарахались как от огня.
— Ага, – содержательно согласилась Мери-Энн.
Браннвен ощупала плечо и определила, что на него наложена тугая повязка, пахнущая кровью и какими-то травами.
— Ну, подъём, – прикрикнула она на Мери-Энн. – Нечего рассиживаться.
— Мне плохо…
— А мне хорошо. Ходить с располосованным плечом – это моя мечта.
— Ты сама виновата…
— Ты тоже. Ходила без шапки, не слушалась маму – вот и простыла.
Мери-Энн промолчала и Браннвен обернулась.
— Не надо… про маму, – тихо попросила девица.
— Тогда вставай.
Она подцепила Мери-Энн здоровой рукой, и дёрнула вверх. Правда, от этого рана полыхнула горячей болью, зато Мери-Энн, наконец, встала.
— Слушай сюда, – Браннвен, которая была младше Мери-Энн года на два, казалось ровесницей, если не старше. Потому что была подтянутая, ловкая, быстрая. И потому, что носила оружие. – Если расскажешь толком, что за девку тебе надо найти и зачем – помогу. Если нет – тогда бывай.
Она развернулась было, но Мери-Энн ухватила её за здоровую руку.
— Погоди! – Конечно, лорд Кеттер велел никому не рассказывать… но… – Я скажу… Погоди.
Браннвен уселась на уцелевшие нижние ступеньки.
— Валяй. Слушаю.
Мери-Энн вздохнула и, сбиваясь – мешал озноб и ломота в костях – рассказала, всё, что знала. А знала она, в сущности, не много. Только то, что они с Джинни подобрали какого-то рыцаря на дороге, а тот отвёз их к себе, Джинни запер, а Мери- Энн велел разыскать какую-то рыжую эльфку.
Браннвен выслушала и вывела:
— Не повезло той эльфке. Ладно, помогу, так и быть.

— Постой!
Дэннер обернулся. Светозар в своей, полной неспешного достоинства, манере подошёл к нему. Командир не торопил. Светозар поглядел на него с уважением – видимо, это была проверка на психологическую устойчивость, или вроде того.
— Ты принимаешь добровольцев?
— Из них и состоит войско, – улыбнулся Дэннер. Он снова не торопил Светозара, поскольку понимал, что для того важно соблюсти этот нехитрый ритуал.
— Ты уже понял, что мне нужно. Я хочу вступить в ряды Армии Освобождения. Я знаю, ты меня понимаешь. Как мужчина и как единоверец.
— Принят.
Богатырь нахмурился.
— И это всё? Я думал, надо принести воинскую присягу, или просто так – принят – и всё?
— Кто я такой, чтобы у тебя присягу принимать? – улыбнулся Дэннер. – Её богам приносить надо. А я... я просто солдат.
— Просто, – усмехнувшись, повторил Светозар. – Это ты сказал! Просто! Но – дело твоё, кем себя считать. Хотя бы слово моё возьми.
— Слово – возьму. Говори. – Дэннер протянул левую руку. Светозар сжал её правой.
— Обещаю служить тебе верой и правдой, до победы, при жизни и после смерти, обещаю идти до конца в нашем общем деле освобождения земли родной от власти врага, обещаю не позволить врагу завладеть нашей родиной, не сворачивать с пути, что бы ни случилось, обещаю также, что не погаснет в сердце моем отвага, как заповедали боги детям своим, до самого конца пойду с тобой рядом, и, если суждено мне пасть в бою, то не уроню достоинства, не посрамлю чести, да не увидит проклятый враг ни единого проявления слабости...
Ласточка даже остановилась, слушая монолог. Они стояли друг против друга, соединив руки, и ветер играл прядями длинных волос, пшеничными у Светозара и тёмно-медными – Дэннера, а сильный глубокий голос летел, подхваченный этим ветром, звенел над перепутанными почерневшими ветвями, уносясь к поднимающемуся за спиной неласковому северному солнцу.
— ...Да будет слово моё крепко...
— Ласточка!
Аретейни обернулась на голос и увидела чернявую Камиллу, жену Светозара. Женщина улыбнулась ей, она стояла в чьих-то ботинках, которые явно не подходили по размеру, по щиколотку в снегу и с ребёнком на руках. Аретейни подошла, сняла с себя плащ и накинула ей на плечи.
— Не надо, – сказала Камилла. – Ты замёрзнешь.
— Если я замёрзну, то грудь не застужу, у меня детей нет. – Ласточке вдруг сделалось грустно. Она ещё помнила это ощущение жизни внутри. И ещё лучше помнила, как дважды погибли, не успев увидеть света, её дети. Нет, не так. Их с Дэннером дети. И как пострадала Эндра... Она тряхнула головой, отгоняя мысли, и улыбнулась.
— Ты меня звала, зачем?
— Я... – Южанка смутилась. – Я хотела спросить, а я куда пойду? Если муж уйдёт на войну...
— Тогда, скорее всего, Дэннер отправит тебя в один из лагерей вместе с остальными погорельцами. Или в наш штаб, там тоже места есть.
Женщина бросила взгляд в сторону Дэннера и Светозара.
— Не хочу отпускать, – всхлипнув, призналась она.
— Разумеется, – согласилась Ласточка. – Я тоже не хотела. Нет ничего страшнее, чем сидеть где-то далеко и ждать известия о его смерти, без возможности помочь, а не помочь – так хоть за руку подержать перед смертью. Поэтому я ушла с ним.
— И он согласился?! – Камилла распахнула глаза.
— Нет, – лучезарно улыбнулась Ласточка.
— Но ты здесь.
— А я сама пришла.
— Как же так! Воле мужа противиться... Он же мужчина, он главный.
— Подумаешь, мужчина, – фыркнула Ласточка. – А я его люблю зато. Я же из лучших побуждений.
— Странно у вас, – сказала Камилла. – У вас, наверное, другие мужчины. Наши ни за что бы не допустили подобного...
— Ну, я же знаю, что они всё равно не хотят с нами расставаться, – улыбнулась Ласточка.
Камилла подумала и кивнула.
— Да. Но, всё равно. Муж – он голова для жены.
— Точно, – фыркнула Ласточка. – А жена – шея для мужа.
Камилла только головой покачала.
Тут размышления Ласточки прервал стук копыт. Лошадь шла лёгкой рысью. Всадник пригнулся под низко нависшими заснеженными ветками и выехал к костру.
— Чёрт бы побрал эту погоду… – Новоприбывший оказался не кем иным, как курьером. Он стряхнул с шапки снег и удивлённо оглядел собрание.
— Товарищ командир, вам письмо от товарища Сиенна.
— Благодарю. – Дэннер улыбнулся гонцу, встряхнул рыжей гривой и принял берестяной футляр.

«Дэннер, я как всегда, – писал эльф. – То есть, по делу. Я получил груз с захваченного судна. Провизию мы раздали людям, как ты и говорил. Если помнишь, там были ещё и ткани. Их мы обратили, для простоты использования, в золото. И оставили в лагере. Каковы будут дальнейшие распоряжения?»

Дэннер быстро перехватил планшет, вытащил перо и чернила, собираясь тут же, на обратной стороне письма, написать ответ, однако сочинять письма в таком шуме было положительно невозможно. Даже ему, привыкшему работать в любых условиях, пришлось тяжеловато. Командир упрямо тряхнул головой и честно постарался абстрагироваться. Чернила на морозе мёрзли и плохо впитывались, обычно летящий, командирский почерк выходил спокойно-каллиграфическим.
— Ой, ужас какой, – расстроилась Ласточка. – Сейчас ребёнка напугают...
— Уже напугали, – заметил Дэннер. Курьер уехал минут десять назад, но шум не прекращался. Лагерь сворачивали, отряд собирался в дорогу.
— Хорошо летом, – задумчиво протянул Дэннер. – Можно обойтись без костра и палатки. И вообще, без большей части груза.
— Получите посылочку!
Ласточка воззрилась на упавшие прямо перед носом и теперь барахтающиеся в снегу две ужасно знакомые фигуры. Одна была рыжая, другая черноволосая. Обе фигуры охали, матерились и старались подняться. В итоге Дэннер ухватил обоих за ворот и вздёрнул на ноги.
— Простудитесь, – уведомил он. Уна же, как всегда, с лёгким хлопком растаяла в воздухе.
— А мы с вами, – бодро отрапортовал Артемис.
— Какое счастье! – Командир философски махнул рукой и отправился седлать коня.

Артемис, намотав поводья на луку седла и пустив коня в свободную рысь, размышлял. О войне, о её жертвах, о родине. Обо всём понемножку – в дороге самое время подумать. В дороге всегда хорошо думается. Сейчас южанин просто ехал рядом с братом – да и пусть выслеживать чёрт знает, кого. Всё равно, куда ехать, и нипочём ему был крепкий северный мороз, главное – Дэннер был с ним. Как прежде, в старые добрые времена, впереди взрыхляли свежий снег копыта его лошади, и, как и прежде, Артемис видел, как ветер играет с растрёпанными тёмно-медными прядями старшего брата, и от этого ему было хорошо и спокойно.
Дела сердечные занимали арбалетчика меньше всего, но Пелга ехала чуть поодаль, напоминая собой и о сердечности, и о женской ласке, и о женщинах в целом. Включая Эндру, будь она неладна. Артемис подумал, что надо будет с ней как-нибудь помириться, а то своими истериками эльфка его рано или поздно добьёт. Рассудив таким образом, арбалетчик пришпорил коня и поравнялся с названым братом.
— Слушай, рыжий, – начал он. – Вот скажи… Мне просто интересно, что бы ты делал, если бы тебе, кроме твоей Ласточки нравилась ещё и другая девка?
— Я бы не дурил, – немедленно отозвался Дэннер, переводя уставшего коня на шаг.
— Я серьёзно.
— Серьёзно? – Дэннер обернулся к нему. – Хочешь серьёзно? Определись.
Арбалетчик молчал долго. Очень долго. Дэннер ничего больше не сказал, и они просто молча ехали бок о бок. Артемис старательно ковырялся в себе. Наконец, доковырялся и сообщил:
— Я люблю Пелгу. А если мне потребуется ненормальный авантюрист, у которого вместо мозгов в голове сказки и детский идеализм, то у меня на это есть ты.
Сказав это, Артемис удостоверился окончательно, что так оно на самом деле и есть. А Дэннер отчего-то расстроился.
— Жаль, – тихо произнёс он.
— Кого тебе жаль? Твою ненаглядную сестрицу?
— Верно.
— Видишь ли...
— Можешь не говорить, Артемис. – Дэннер грустно улыбнулся. – Я тебя чувствую. Я каждого из вас вижу насквозь и могу предсказать. Иначе я был бы очень плохим командиром.
— Чего ты всех расспрашиваешь тогда?
— Затем, чтобы рассказывали сами. Чтобы убедиться.
Артемис вскинул голову.
— Так ты знал? Ты знал, да?!
— Знал… догадывался.
— Тогда зачем всё это затеял?
— За тем же.
— Дэннер...
Но командир пришпорил коня и унёсся вперёд.
— Дэннер! – заорал Артемис. Подъехала Ласточка.
— Что случилось? – обеспокоенно спросила она. – Поссорились?
— А тебя? – вместо ответа обернулся Артемис. – Тебя он тоже насквозь видит?
Ласточка пожала плечами.
— Ага. Да что с того? У меня от него секретов нет.
Артемис взъярился окончательно, развернулся, дал коню шпоры и погнал его подальше от Дэннера, в конец колонны.
— Эй! Смотри, куда прёшь! – обругал его кто-то.
Но он не обратил внимания. Наконец, придержал животное, переходя на лёгкую рысь. И тут почувствовал, как его кто-то взял за стремя. Южанин поглядел вниз и увидел Дерр, немного хмурую и запорошённую снегом.
Она сердито отряхнула курточку и строго сказала:
— Чернявый, не мути!
— Ты ещё! – окончательно вышел из себя арбалетчик. – Да что вы ко мне все пристали, а?!
— Ты чё? – распахнула глаза волшебница. – Я те говорю, не мути, возьми меня в седло. А то мутно это – так топать.
— А… – Артемису сделалось совестно. – Ну, залезай.
И он протянул руку волшебнице. Она ловко вскарабкалась на коня и удобно устроилась перед южанином.
— Во, знатно. Спасибо, значит.
Дерр довольно покрутилась и благодарно чмокнула арбалетчика в нос.
— Ты чего? – опешил тот. – Слушай, только уговор. Ни слова про...
— Ла-адно! – махнула рукой волшебница. – Знаю уж, не мути. – Она помолчала. – Тока ты тож ничего не спрашивай про… про Воробья. Лады?
— Лады.