Не убий!

В некотором новом европейском царстве-государстве есть маленький, ничем не примечательный город, каких много на свете. Живут в нём обыкновенные люди, занятые повседневными делами, обуреваемые привычными страстями. Кто-то рождается, кто-то влюбляется, кто-то разводится, а кого-то уже на погост везут. Всё как у всех.

В городе две средние школы. В одной из них работает Людмила Алексеевна. Преподаёт иностранный язык и, факультативно, психологию. Лет ей уже немало, замужем, взрослый сын в столице живёт, внуков пока нет.
Вот идёт она однажды с работы, мысли заняты текущими заботами-хлопотами: с собакой, пока ещё не совсем стемнело, погулять, ужин приготовить, к завтрашним урокам подготовиться.

- Людмила Алексеевна, здравствуйте! – прерывая весёлую болтовню со своей шестилетней дочерью, приветствует её молодая женщина.
 - Здравствуй, Наташа! – мгновенно вспоминает имя своей бывшей ученицы Людмила Алексеевна. – Давненько тебя не встречала. Как ты?
- Замечательно. В прошлом году окончила университет, работаю по специальности. Вот приехали с доченькой своих навестить. Между прочим, познакомьтесь, это ведь и Ваш ребёнок.
«Сын нагулял и, такой-сякой, бросил», – бурей негодования пронеслось в голове Людмилы Алексеевны.
Заметив смятение, отразившееся на лице учительницы, Наташа улыбнулась.
- Нет-нет, Вы меня не так поняли. Помните тот, последний, урок в нашем классе?

***
Дело было семь лет назад, в мае. Выпускники вовсю готовились к экзаменам, но на факультатив по психологии пришли всем классом, потому что на занятиях у Людмилы Алексеевны всегда было интересно. На сей раз, однако, учительница повела себя не совсем обычно: она ничего не стала рассказывать, просто поставила фильм и ушла. Это был «Безмолвный крик» – фильм об аборте, снятый на УЗИ одним американским врачом-гинекологом.

Людмила Алексеевна присела на лавочку, что стояла у порога школы. Три причины побудили её покинуть класс. Во-первых, она точно знала, что проблем с дисциплиной не возникнет, и тишина во время просмотра этого фильма будет стоять гробовая. Во-вторых, не хотела стеснять девушек и юношей в выражении своих чувств. И в-последних, она не могла ещё раз видеть, как прежде спокойный крохотный малыш, сосущий пальчик в уютном материнском лоне, начинает паниковать при приближении к нему смертоносных инструментов. Как он корчится, мечется, пытаясь найти недосягаемый аспирационной канюлей уголок. Как в безмолвном крике открывается его махонький ротик. Не могла слышать, как в предсмертном ужасе бешено бьётся его сердечко. Как трещит под хирургическими щипцами раздавленная головка. И вслед за этим наступает пустота. Этого, разумеется, не было видно на экране. Не было слышно. Но она была абсолютно уверена, что пустота наступала. Она влезала в каждую клетку женщины, прервавшей беременность. Не хуже кюретки выскабливала из её сознания всё хорошее и доброе, что случилось с нею до и случится после.
 
Когда-то Людмила Алексеевна всё это пережила. Замуж она вышла на втором курсе пединститута. На третьем – появился сын. Роды были сложными: кровотечение, клиническая смерть, реанимация. Еле выкарабкалась, молча выслушала суровый приговор врачей: «Больше рожать нельзя».
 
Поначалу это её не очень-то и беспокоило. Нужно было кормить малыша, ходить на лекции и семинары, сдавать экзамены. Муж и бабушки были на подхвате, академического отпуска брать не пришлось, институт Людмила окончила вовремя, сынишку оформила в детский сад и поступила на работу. Жизнь закружилась с новой силой: уроки, педсоветы, родительские собрания. Когда сыну стукнуло шесть лет, молодая женщина, несмотря на все возможные методы предохранения, забеременела. До поры до времени решила никого в свою тайну не посвящать, но предательский токсикоз выдал её с головой. И тут началось: врачи призывали к благоразумию, муж и родители к ответственности перед сыном, который может остаться сиротой. Плюс ко всему тошнило и рвало от любой, попадающей в желудок, еды. И она сдалась. Смалодушничала.

После аборта видеть и слышать никого не хотелось, а все, как назло, суетились вокруг неё и твердили, твердили, твердили, что врачи не боги, второй раз могли бы и не спасти, и поэтому она поступила правильно.


Учительница поправила свои очки.
Сирень цветёт. Белая, почти голубая и совсем тёмная. Тогда она тоже цвела, да только Людмила этого не замечала. Она ничего тогда не замечала и не чувствовала: ни дня, ни ночи, ни холода, ни голода, ни страха. Домашние дела справляла механически: руки привычно что-то делали, а в голове звенела пустота. Могла подолгу сидеть неподвижно с рассеянным взором, не реагировала, когда её окликали. Близкие даже побаивались за её психическое здоровье. И не мудрено, ведь с наступлением зачатия изменения в организме произошли не только на физиологическом уровне, – сложная гормональная система настроилась на вынашивание младенца. А её взяли и подло обманули. И нарушенный баланс тут же выдал на-гора грубый перекос на эмоциональном уровне. Петрарка был прав: «Не спорь с природой, не из тех она, кого нетрудно ввергнуть в заблужденье».
 
Врачи утверждают, что женщины, перенёсшие искусственное прерывание беременности гораздо больше подвержены психозам, неврозам и глубоким депрессиям. По данным исследований, в Англии, например, на восемь абортов, заканчивающихся смертью, два приходится на самоубийства.

До этого, слава Богу, не дошло. Помогла директор школы. Остановила она как-то Людмилу Алексеевну в коридоре: «Выручайте, – говорит. – Пришла разнарядка из министерства: в каждой школе должен быть свой психолог. Специалистов мало, да и не поедут они в наш заштатный городишко. Предлагают из внутренних, так сказать, резервов самим «вырастить». Лучше Вашей кандидатуры нет и быть не может. Сын уже школьник. Английским, на котором там большая часть литературы, вы владеете. Поездите пару лет на сессии...» В общем, директор зрила в корень: «отвлекающий манёвр» удался.

Людмила Алексеевна посмотрела на часы.
До конца фильма ещё двадцать минут. Сейчас там начались самые страшные кадры. Если бы она тогда могла посмотреть их... Но тридцать лет назад фильма ещё не было. А когда он появился в обществе тут же забушевали противоречивые эмоции: от безоговорочного одобрения противниками абортов до полного неприятия их сторонниками. Медицинские сообщества раскритиковали ленту в пух и прах, рассказывая о том, что на сроке в двенадцать недель мозг ещё недостаточно развит, чтобы чувствовать боль, что в этот период он ещё не понимает опасности и «представление о том, что такой маленький плод может испытывать дискомфорт ошибочно». Писали в научных журналах, брызгали слюной на симпозиумах. Как будто всё это способно было оправдать совершаемое убийство. Какая разница, сформированы в коре головного мозга нервные окончания, отвечающие за чувствительность или не сформированы, если врач, отрывающий вакуумотсосом от тельца крохи ручки и ножки, не испытывает этого самого «дискомфорта». И какая разница, на какой скорости идут кадры, если на них происходит преступление.
 
Одна писательница и журналистка, ратующая за репродуктивные права, раскритиковала фильм, назвав его «фильмом ужасов». В пору согласиться: это действительно фильм одного ужаса. Ужаса, который творим мы, взрослые: родители, зачавшие жизнь и позволившие врачам её варварски прервать.

Людмила Алексеевна поёжилась от прохладного весеннего ветерка.
Аборт по медицинским показаниям, в первую очередь нужно спасать женщину – всеобщие правила. И вроде бы всё логично и правильно, но ведь врачи, и впрямь, не боги. И именно поэтому не им решать кому жить, а кому нет. Она почему-то была уверена, что в пространстве вариантов непременно был и такой, в котором всё разрешается благополучно.
 
«Не надо рисковать. У вас уже есть один ребёнок» – наставляли её тогда доктора. А кто постановил, что её сын должен был расти без братьев и сестёр? В народе говорят, что «один ребёнок – это эгоизм, два – антагонизм, а три – начало семьи». Сейчас, кстати, стало очень модным её планировать. Так почему бы и не запланировать не ноль или одного, а пару-тройку детишек? Смысл жизни-то именно в них. Ведь это они, а не автомобиль с лихими наворотами, и не айфон последней версии продолжат наш род, понесут дальше наши гены. А государству следовало бы «выполнение и перевыполнение плана» всячески стимулировать и поощрять.

Конечно, бывают ситуации, когда детей лучше не иметь вовсе, чем произвести на свет заведомо больного, обречённого на пожизненные мучения дитя. Но ведь сейчас такие прогрессивные методы контрацепции! Порой даже кажется, что нынче не забеременеть женщине куда проще, чем забеременеть. Ан нет! Самым распространённым всё равно является аборт. Почему? Да потому что это целая индустрия, дающая немалую прибыль.
 
Может, их просто взять и запретить законодательно? Пробовали уже в разные времена в разных странах. Результат всякий раз удручающий. Тут же появляются нелегальные абортарии, где операцию делают в жутких условиях и варварскими способами. Сколько наших бабушек-прабабушек из-за этого раньше времени на тот свет ушли, своих, уже рождённых деток, без мамы оставили. Нет, запретом тут  дело с мёртвой точки не сдвинешь, а вот фильмами такими – вполне. Глядишь, кого-нибудь прошибёт. Кто-то вовремя одумается.

Людмила Алексеевна снова взглянула на часы: фильм закончился. Она встала с лавочки и вернулась в класс. Девочки, не сдерживаясь, плакали. Парни сидели с отрешённым видом. Говорить никому не хотелось. И только Лёшка поднял вдруг голову и взволнованно произнёс:
– Я никогда, никогда в жизни не позволю своей девушке сделать аборт!

***

Наташа с нежностью обняла стоящую рядом дочь.
- Даже представить страшно, что её могло бы у нас не быть. Ведь я, дурёха, уже собиралась через неделю на операцию. А тут этот фильм... Да и Лёша после него просто на дыбы встал. Мы Вам так благодарны за дочку, Людмила Алексеевна.


В некотором новом европейском царстве-государстве есть маленький, ничем не примечательный город, каких много на свете. Есть там поликлиника, а рядом – больница. Молодые и не очень женщины сидят перед кабинетом гинеколога, ждут своей очереди. И очень скоро новая жизнь, которая зародилась в каждой из них безвозвратно прервётся.
А ради чего?