Зовите меня Джек

8 июля 1971 год.

Родители Джорджа ещё спали, когда он в нетерпении выскочил на крыльцо в одних хлопковых трусах, но вожделенной коробки на ступеньках не оказалось. Джордж хоть и окончил первый курс медицинского факультета, в душе по-прежнему оставался ребёнком, обожавшим комиксы, поэтому соседский щекастый мальчик с радостью таскал ему каждое утро в обувных коробках рисованные истории — карапуз по имени Бонни сочинял их сам, но Джорджу они искренне нравились; он даже попросил разрешения забрать их с собой после каникул, чтобы показать однокурсникам. Мальчик, конечно же, согласился: по вечерам он перестал смотреть телевизор (что не могло не радовать его маму и папу), чтобы уделять больше времени вымышленным героям, а по ночам, глядя в потолок, представлял, как «большие ребята» читают его комиксы и заставляют Джорджа вернуться в Деренвиль посреди учебного года за продолжением.
Коробки не было. Зато был ящик, соструганный из гнилых досок, к крышке которого наспех было прикреплено письмо скотчем.

Джордж посмотрел по сторонам, но ни почтальона, ни отправителя не увидел. Он затащил ящик в дом, отволок его на кухню и, поставив на обеденный стол, принялся отдирать послание от крышки.
«Мистер Ласк, сэр,  я посылаю Вам половину почки, которую взял у одной из женщин и сохранил для вас. Вторую половину я зажарил и съел, она была прелестной на вкус. Я пошлю Вам окровавленный нож, которым вырезал её, если Вы подождёте дольше. Попробуйте остановить меня, мистер Ласк».
Джордж хмыкнул и прилепил письмо обратно к ящику. Адресант не подписался, впрочем, Джордж и так знал, кто оставил ему такой сюрприз под дверью.
На медицинском факультете с ним учился странный, но талантливый юноша по имени Ивар Доусен. Первые месяцы они не общались, кивали друг другу при встрече — оба были из одного города, но жили на разных улицах, —иногда садились вместе за обедом и на лекциях, и на этом их общение заканчивалось. Было во внешности Ивара что-то такое, что отталкивало Джорджа: с одной стороны он ничем не выделялся среди толпы студентов — такой же паренёк с идиотским зачёсом и отсутствующим взглядом, а с другой, когда Ивар улыбался, а улыбался он довольно редко, окружающие испытывали такой ужас, будто к ним под кожу забрались десятки дождевых червей и копошились, копошились, копошились…У Ивара была улыбка хищника; определённо так могли улыбаться только дикие звери.

Джордж и Ивар по-настоящему разговорились на предпоследней лекции перед Рождеством. Слово за словом, шутка за шуткой, и Джордж понял, что, в общем-то, Ивар неплохой парень, и уже в феврале их общение переросло в худо-бедно приличную дружбу, а в марте Ивар (как потом признавался Джордж) помутился рассудком.
У Ивара, в отличие от большинства студентов-первокурсников, никогда не было проблем с учёбой: он мог прогуливать занятия, отвлекаться на лекциях на что-то своё, в конце концов, просто сидеть с отрешённом взглядом, но при этом весь материал он знал не хуже профессоров. Ему было достаточно взглянуть на любое предложение в учебнике —будь то первое или последнее — чтобы написать по нему диссертацию.
Преподаватели, поражённые талантом Ивара, открыто называли его «прирождённым медиком», что, разумеется, злило менее способных студентов. Они не раз подлавливали «ублюдка Доусена» в коридорах кампуса и избивали до такой степени, что Джорджу приходилось затаскивать Ивара в свою комнату и обрабатывать его раны. Жаловаться Ивар не ходил: не в его характере было прогибаться под «опустившихся уродов», однако, в марте 1971 года даже самые отпетые подонки университета стали обходить «мальчика-гения» стороной.

Джордж хорошо запомнил, с чего началось помутнение приятеля: в тот день профессор Бинс, старый, ежеминутно кашляющий профессор, восхвалявший практику и презиравший теорию, собрал первокурсников в подвале университета, где их поджидало худое, бледное, изуродованное тело мужчины без правой руки, левой ноги и с раздробленными костями черепа. Травмы, как ни странно, были свежими: кровь не успела свернуться. «Бедняга так спешил познакомиться с вами, что потерял по дороге часть органов и конечностей»,— пошутил профессор.
От увиденного половину курса вырвало сразу, ещё шесть человек присоединились к ним, когда Бинс предложил смельчаку вырезать мертвецу сердце. Желающих не нашлось, поэтому профессор протянул скальпель Ивару.
«Профессор,—сказал Ивар,—кажется, вы дали мне не тот инструмент».
«Если очень захотеть, мистер Доусен, то вырезать сердце можно и обычной палкой. Приступайте».
Ивар, переглянувшись с Джорджем, взял инструмент и подошёл к трупу; лишиться стипендии было страшнее, чем вонзить скальпель в мёртвое тело.
Ивар Доусен осторожно, как швея, работающая с шёлком, поднёс лезвие к изуродованной коже.

«Смелее, мистер Доусен!,—приободрил его профессор,—Ему уже всё равно, а вам ещё сдавать мне экзамен!».
Ивар успел сделать два неглубоких надреза до того, как «труп» очнулся, закричал и схватил парня уцелевшей рукой. «Он жив! Жив!»,—завопили студенты и выбежали из подвала.
«Он мёртв.,—сказал Бинс оставшимся с ним четырём студентам, в числе которых были Ивар и Джордж.—Такое иногда случается с мёртвыми. Видимо, рвутся обратно на землю. Продолжайте, мистер Доусен».
Паникующий Ивар забыл, что держит в руках скальпель — работал так быстро, точно держал пилу, и к удивлению Джорджа он справился с заданием Бинса. Вырезал сердце. Скальпелем.
«Это невозможно,—один из студентов снял очки.—Нет, вы это видели? Он вырезал сердце чёртовым скальпелем! Вырезал чёртово сердце чёртовым скальпелем!».
Ивар, державший в руках вырезанное сердце мужчины, смущённо улыбнулся.
«Надо же, какая точность, мистер Доусен!—осмотрев труп, профессор Бинс похвалил Ивара.—Невероятно! Живи мы в XIX веке, я бы пошёл в Скотленд-Ярд и сообщил им, что знаю, кто держит в страхе весь Лондон! Душа старины Джека выбрала ваше тело для перерождения, мой друг, не иначе!».
«Старина Джек?»—переспросил Ивар и протянул профессору скальпель.
«Джек Потрошитель,—уточнил Бинс.—Оставьте скальпель себе, мистер Доусен. На память».

Студенты, покинувшие подвал до операции, вернулись с полицией, а на следующий день весь факультет обсуждал, что мужчина, чьё сердце вырезал Ивар Доусен, был жив. А за три дня до этого — похищен профессором Бинсом, который за несколько минут до того, как студенты спустились в подвал, отрезал бедняге руку и ногу и проломил череп.
Ивару обвинений предъявлено не было, его сочли жертвой профессора-психопата, хотя Джорджу не давала покоя мысль, что Ивар, блестящий студент-медик, знал, что водит скальпелем по живому человеку.
«Ты знал?—не унимался Джордж.—Знал, что он жив? Видел, что он дышал?».
«Я не знал»,—отвечал Ивар. И улыбался.
Новость о том, что профессор Бинс сравнил Ивара с Джеком Потрошителем, мигом разнеслась по университету, и преподаватели в шутку начали обращаться к нему «мистер Джек» и «сэр Потрошитель». Их забавляла такая игра, а вот Ивар серьёзно проникся историей убийцы, даже как-то сказал Джорджу, что теперь им трудновато будет сохранить дружеские отношения и на немой вопрос приятеля «почему?» ответил: «Всё дело в вашем имени, мистер Ласк». От него же Джордж узнал, что его полный тёзка из XIX века — Джордж Ласк — был одним из тех, кто преследовал Джека Потрошителя; преследовал, но в итоге так и не сумел поймать.

Невинные шутки Ивара вроде «я страшный Джек Потрошитель, я нападу на тебя ночью, ха-ха» переросли в угрозы «ещё одно слово, и я отрежу тебе яйца скальпелем профессора Бинса», причём, он угрожал не только тем парням, кто задирал его раньше, но и людям, не имевшим к нему никакого отношения.
Джорджу подобных вещей он, конечно, не говорил, но и ему порядком надоело увлечение друга. И дня не проходило, чтобы Джордж не находил в своей комнате какой-нибудь коробки от Ивара.
В первый раз он прикрепил к ней записку «моя первая жертва», и Джордж в кровь разодрал пальцы, пытаясь её открыть, а, когда ему это удалось, он обнаружил в ней убогий рисунок человечка со скальпелем, склонившегося над человечком, лежащим на столе. Во второй коробке, подписанной «мой любимый инструмент», был нож для резки пластилина, в третьей — рукописные истории Ивара о приключениях Джека Потрошителя, поэтому Джордж не удивился, увидев ящик на крыльце. Даже здесь, в Деренвиле, Ивар продолжал восхищаться английским маньяком.
Ящик Джордж не открыл, отволок на второй этаж; благодаря Ивару, у него уже была коллекция разноцветных ножей для пластилина.
Со следующим ящиком, который мать Джорджа нашла на крыльце после обеда, Джордж поступил также, мельком взглянув на записку: «Мистер Ласк, сэр, высылаю Вам окровавленный нож, как и обещал». Юноша хмыкнул: наверное, Ивар от души извалял пластмассовый нож в красном пластилине.

Третий ящик взбесил отца Джорджа не меньше, чем его самого.
«Кто присылает тебе эту муть?»,—спросил он за ужином.
Джордж отмахнулся.
«Мой приятель возомнил себя новым Джеком Потрошителям и шлёт мне ножи для резки пластилина».
«Почему ты не обратишься в полицию? Кто знает, может, он скрытый психопат и готовит реальное убийство?».
«Ивар — безобидный, странный, но безобидный. К тому же, если Ивар кого-нибудь убьёт, я буду последним, кто об этом узнает. Каким нужно быть идиотом, чтобы сообщать об этом человеку, который живёт от тебя через улицу?».
Слова сына не убедили мужчину, и он настоял, чтобы Джордж открыл последний ящик с милой запиской «Добрых снов, мистер Ласк».
Ни рисунков, ни ножей в ящике не было, только киноплёнка. Мужчины спустились в гараж, включили кинопроектор, и уже после первых кадров отец Джорджа, спотыкаясь о консервные банки, вернулся в дом, чтобы вызвать полицию. Джордж досмотрел фильм до конца.

В пустом подвале, освещённым одной лампой, руки и ноги молодой обнажённой женщины— из одежды на ней были только трусики — были прибиты гвоздями к стене.
—Чтобы не вырывалась и не мешала операции,—пояснил Ивар.
Он похлопал её по щекам, она пришла в сознание, но закричать не успела: юноша в одно мгновение  засунул ей в рот тряпку. Затем он достал из кармана скальпель профессора Бинса, показал его в камеру и приступил, как он выразился, к операции.
Ивар приложил палец к лобку жертвы и повернулся к камере, смотря по ту сторону киноплёнки прямо в глаза Джорджу.
—Разрез нужно делать на два пальца выше лобка. Вот так,—его пальцы паучьими лапками забегали по животу незнакомки.—Учитесь, мистер Ласк. Однажды вам это обязательно пригодится.
Ивар быстро и вместе с тем аккуратно вырезал почку женщины, а когда закончил, то разрезал орган пополам и сделал то, о чём говорилось в письме к первому ящику: зажарил её на газовой конфорке и съел, довольно причмокивая.
—Прелестная попалась почка, мистер Ласк.—улыбнулся Ивар и выключил камеру.
Полицейских, посмотревших плёнку, вырвало друг на друга в гараже Ласков, поэтому в дом Ивара Доусена отправили другой патруль. Они нашли его и женщину с перерезанным горлом в подвале: юноша сидел на полу и смотрел на свои босые ноги. В машину его усадили в том, в чём был — в одних окровавленных джинсах.
Коробки из дома Джорджа конфисковали. Ивар не солгал: в одной коробке действительно была вторая половина почки, в другой — скальпель.

*
Джорджу удалось встретиться с Иваром до суда. Он понимал, что перед ним сидит хладнокровный убийца, чьи руки по справедливости скованны наручниками, но всё же ему было больно смотреть на друга.
—Каково это — жить с чувством вины, пожирающим тебя изнутри, мистер Ласк?—спросил Ивар.—Ты мог спасти эту женщину. О да, мог! Когда ты получил первый ящик, она ещё была жива. Когда на твоём пороге появился второй ящик, врачи ещё могли сохранить ей жизнь. Но ты не открыл ящики, мистер Ласк. Не помог матери маленького художника. Когда он узнает, кто виноват в смерти его любимой мамочки, то больше не будет рисовать тебе комиксы, мистер Ласк.
Джордж посмотрел на Ивара.
—Ты убил маму Бонни?
—Ты убил маму Бонни,—наморщив нос, передразнил его Ивар.—Я убил шлюху, мистер Ласк. Шлюху, которая добровольно пришла в мой дом. Знаешь ли ты, какое полное имя твоего пухлого приятеля? Бонифаций Доусен! Доусен, мистер Ласк!—захохотал юноша.
Джордж схватился за голову. Мысли в голове кружили стаей птиц — стаей бестолковых птиц, которые то и дело налетали друг на друга и сбивались с пути, а тем временем Ивар продолжал говорить.
—Я незаконорожденный сын этой шлюхи, от которого она отказалась, когда он был ещё младенцем, и которого она спихнула на свою старую мать! А после смерти бабки эта дрянь заявила, чтобы я катился из её дома. Из её дома, мистер Ласк! Она заслуживала смерти больше, чем кто-либо другой. Но всё же я дал ей шанс. Я дал шанс вам обоим! Но ты им не воспользовался. Не открыл ящики, и мне пришлось перерезать ей горло. Я сделал это, когда вы с родителями ужинали. Кажется, в тот вечер, как и я, вы лакомились почками.

Джордж чувствовал, как тошнота подступает к горлу, и как свиные почки, съеденные неделю назад, мелькают перед глазами  вместе с прибитой к стене миссис Доусен.
—Ты — чудовище! —крикнул Джордж и вскочил на ноги, не в силах больше слушать голос однокурсника.
Ивар улыбнулся.
—Хочу дать тебе совет, мистер Ласк. Забери документы из университета и займись чем-нибудь другим, медицина — не твоя стезя.
—Без тебя разберусь!—Джордж за один прыжок оказался у двери.
Ивар наклонился, его грудь соприкоснулась со столом.
—Будь у тебя способности к врачеванию, ты бы понял, что мужчина в подвале профессора Бинса был жив, когда я подошёл к нему со скальпелем.
Джордж в ужасе обернулся.
—Он был жив, мистер Ласк. Кровь не свернулась. Я вырезал сердце у живого человека.
Охранник, присутствовавший при их разговоре, побледнел.
—Время вышло, мистер Доусен,—он грубо схватил его за локоть.
Ивар посмотрел на мужчину и улыбнулся.
—Зовите меня Джек.
Джордж вышел из тюремного участка и больше никогда не встречался с Иваром Доусеном.

Ивара Доусена признали невменяемым и определили в психиатрическую лечебницу Деренвиля.