Не граф де Ла Фер

- Умеешь ты, Семен, без ножа резать, - с досадой произнес Михаил, разливая водку. – Вой поднимется: красный Мюрат жену убил! И именно в тот момент…
«В тот момент, когда мы насмерть схватились с Троцким» - вот что имел в виду Фрунзе. Семен Буденный не обиделся: он понимал, что товарищ ему сочувствует, но не может не  думать о деле.
- Ладно… Земля пухом твоей Надежде, мир ее бедовой душеньке…
- Царствие Небесное, - машинально перекрестился Семен.
- Да какое «царствие», самоубийцам его не полагается. Как хоронить-то будешь?
- С отпеванием, Надюха верующая была.
- Верующая… В какого бога, стесняюсь спросить? Гулять вера ей не мешала?.. Отпевать, кстати, тоже не положено. 
- Официальная версия - несчастный случай. Пусть попробуют отказать.
Выпили – не чокаясь, как заведено. Фрунзе поморщился: он не любил водку, но других спиртных напитков ему, язвеннику, не полагалось, а не помянуть покойницу было бы вовсе не по-людски.
- Так не должно было случиться, - в четвертый раз повторил Семен. Уронил в пепельницу окурок, обжегший пальцы, и снова тупо произнес: - Не должно…
- Что уж теперь, - вздохнул Михаил. - Не пара вы были. Оттого и жили неладно, и все равно разошлись бы – к тому шло…
Семен молчал, стиснув смуглыми пальцами пустую стопку. Михаил осторожно забрал ее, опасаясь, что он порежется, раздавив хрупкое стекло.
…Вот он, в парадной белой гимнастерке с георгиевскими крестами, скрипя портупеями, входит в отцовский дом. Статная красавица Надя, вскрикнув, бросается ему на грудь. А вот Надя, в лихо заломленной кубанке, гарцует на трофейной офицерской скаковой лошади. Чистокровная гнедая кобыла храпит, прижимает уши, грозя явить аристократические нервы во всей красе, и всадница грудным, певучим голосом успокаивает ее: «Не бо-ось, не бо-ось… Расхоро-оша ты моя!» - и треплет по атласной взмыленной шее…
- Так и я от нее тоже… гулял. А Надюха – она ребенка хотела. Думала, может, дело во мне. Может, от кого другого получится забеременеть…
…Они обвенчались в 1903-м году – девичий любимец Семен, гармонист и лучший наездник в станице Платовской, и Надежда, гордая казачка. И сразу после свадьбы Буденного призвали в армию. Молодые расстались на долгих семь лет – легко ли красавице в самой женской поре год за годом жить соломенной вдовой? Оттого Семен, когда до него дошел слух об измене жены, не дал воли гневу и не стал докапываться до правды. Младшая сестра Татьяна бубнила что-то про хуторскую знахарку, к которой якобы ходила Надежда, чтобы вытравить плод, – и слушать не стал, тем более что не жаловал Татьяну за вздорный  и завистливый нрав. И в кого только уродилась такая? Отец, мать, старшая сестра Федора, младший брат Денис – все норовистые, вспыльчивые, но добрые, а эту хлебом не корми - дай посеять крапивное семя!
- Сам-то что думаешь? – прервал его размышления Михаил. – Не могла же Надежда нечаянно пулю себе в лоб пустить? Или она пьяная была? – О том, что мадам Буденная не рассчитывает своих сил на вечеринках комсостава и вообще бросает тень, он знал не понаслышке.
- Шалая она была, - вздохнул Семен. – Как-то в поезде ехали – достает свой наган и давай крутить, и до тех пор крутила, пока чуть полголовы мне не снесла.
- Я бы предположил душевное расстройство, - подумав, ответил Фрунзе. – Здоровый человек на ровном месте со смертью играть не станет.
…Семен поздним вечером возвращался домой со службы. В подворотне стояла компания весьма подозрительного вида, поэтому он снял «вальтер» с предохранителя и, дослав патрон, переложил пистолет в карман шинели. Окажись незнакомые парни налетчиками, которых в Москве развелось немало, - он бы перестрелял их, как в тире, прямо через карман.
Дома никого не было – мать с сестрой вроде бы собирались в театр, а Надюха-то где?.. Семен положил пистолет на комод, снял шинель, прошел в комнату и стал разуваться: высокие щегольские офицерские сапоги так просто не снимешь. В это время послышался звук открывающейся двери и русалочий смех жены, которая явно была навеселе. «Приперлась, шалава, нагулялась…» - мрачно подумал Семен, и тут Надежда заговорила с кем-то, в прихожей послышались веселые голоса – богоданная супруга притащила с собой друзей.
Семен скрипнул зубами: он устал и собирался посвятить вечер Клаузевицу, заданному  бывшим генералом Снесаревым, у которого Буденный брал уроки, планируя в будущем  поступить в военную академию. И «Евгения Онегина» надо наконец дочитать, Ленин как-то при встрече пошутил, ввернув цитату, а Семен глазами хлоп-хлоп – стыдобища. Вместо этого придется знакомиться, поддерживать светскую беседу, изображать радушие и гостеприимство. Нет, гостей он любил, но, во-первых, не каждый же день, а во-вторых – предпочитал видеть у себя дома тех, кому доверял, а женины приятели доверия не внушали. Ясно же, какая публика липнет к дурочкам, сорящим незаработанными деньгами.
В комнату вошла Надежда, шурша вечерним платьем от Ламановой, которое шло ей, как корове седло. Ее красота была, так сказать, народной, а платье было пошито на утонченную светскую даму. В руке богоданная супруга держала пистолет.
- Осторожно! Он заряжен! – нахмурился Семен, еще не забывший эпизода с выстрелом в купе. Жена вдруг напомнила ему играющую с перестоя сытую лошадь - впору гаркнуть «Балуй!» и, предупреждая «свечку», огреть кулаком промеж ушей.
В дверях показались веселые лица гостей.
- Да ладно!.. Сема, смотри! – Надежда снова залилась неприятным русалочьим смехом и поднесла «вальтер» к виску.
Пистолет плюнул огнем и пролаял отрывисто и зло…
- Может, останешься? – предложил Михаил. – Поздно уже. Переночуешь, а утром машину из гаража вызову. А?
- Спасибо, пойду, трамваи еще ходят. Дома надо показаться, а то мать с ума сойдет.
- Ну, смотри…
«Не пара», - мысленно повторил Семен, и ему представился бальный зал, где для него звучит вальс, а  Надежда  отплясывает «Земляничку-ягодку»* , как много лет назад, в день их свадьбы. И невозможно встать в пару и станцевать, потому что каждый слышит свою музыку.
Вальс Семен освоил без особого труда: он от природы был музыкален, ловок и гибок и преуспевал во всем, что требовало отменной реакции и хорошей координации движений. А Надежда так и не выучилась вальсировать. Она вообще ничему не хотела учиться, и Семена это сердило и расстраивало. За то время, которое жена проводила в ресторанах и на различных увеселительных мероприятиях, он бы уже по-французски заговорил. И сто книг прочитал.
- Знаю, ты человек вспыльчивый, на несправедливость и клевету реагируешь нервно, - провожая, напутствовал его Фрунзе, - а из-за этой истории такое дерьмо на тебя польется… Но ты держи себя в руках.
- Что я, пацан, что ли, не понимаю? – отмахнулся Семен. И после паузы спросил: - Слушай, Миша, а ты сам-то веришь, что все так и было, как я рассказываю? Что это не я Надюху… того?
- Чего – того? – вытаращилось любимое начальство. – Свидетели же есть!
- Так, может, никакие они не свидетели. Может, брешут, потому что меня боятся.
- Ты же не граф де Ла Фер, - усмехнулся Михаил. И неожиданно обнял его вместо привычного рукопожатия. Семен малость удивился – такие нежности между ними, бывалыми крутыми парнями «вокруг сорока», были не в ходу, - но осколок льда, поселившийся в подреберье, вроде бы стал поменьше, и острые грани обтаяли, уже не так резали изнутри.
Разъяснить бы еще этого графа «делафе». Досадно иметь пробелы в образовании…
…В трамвае рядом с ним оказался блондинистый молодой человек, явно из «бывших», в туфлях умопомрачительного канареечного цвета. Семен с усилием оторвал взгляд от гипнотизирующего ярко-желтого цветового пятна и посмотрел молодому человеку в глаза, отчего тот побледнел. Семен вспомнил, что так и не разъяснил окаянного графа. Блондин же наверняка был в курсе дела, поскольку – к бабке не ходи – учился в гимназии в том возрасте, в котором Семка Буденный был прислугой за все у купца Яцкина, да еще и в кузнице подрабатывал молотобойцем.
- Не подскажете, кто такой граф де Ла Фер?
Обладатель канареечных туфель уставился на него с потусторонним ужасом и ничего не ответил…
*Казачья свадебная плясовая песня.