Советское посольство России - советники-посланники

Особенность этих мемуаров (как, наверно, любых мемуаров) в том, что я, уже, мягко говоря, немолодой человек, рассказываю о временах, когда был, наоборот, очень молодым. А это, конечно, накладывает отпечаток. Так и вижу себя тогдашнего, листающего эти записочки и поднимающего глаза на меня нынешнего: «Вот ты тут все ёрничаешь, а скажи: а ты мог бы ехать всю ночь на автобусе в Бангкок, когда разрешили, наконец? Потому что билет на автобус стоил десять батов, а на поезд - двадцать? С двухгодовалым Сашкой на коленях, так что он на тебя все время писал, потому что памперсов ещё не было? И среди ночи выгружаться в городе Накхонрачасима, чтобы на выданные талоны взять миски риса в какой-то жиже? Смог бы? А? А встречать новый 1989 г. с одногруппником Серегой Морозовым в общежитии пединститута с елкой из ананасовой ботвы? Помнишь, что за три дня до этого отрубили все электричество, одна какая-то слабая фаза заставляла гореть лампочку в холодильнике? Поэтому купленное для новогоднего ужина мясо в этом холодильнике стухло, и перед вами была невозможная дилемма: откроешь холодильник - жуткая вонь, закроешь - в темноте вылезали и начинали лететь огромные тараканы? Что скажешь?»

Ну, что  я скажу? «Во-первых, может, и смог бы. И тот Новый Год, о котором ты напомнил, до сих пор - один из самых веселых. А, во-вторых, на то и тридцать прошедших лет, чтобы песок просеялся, как при промывании золота, и остались тяжелые крупинки».

От каждого человека остаётся в памяти по несколько таких крупинок, от некоторых - ни одной.

Сегодня я хочу вам рассказать про трёх советников-посланников, с которыми я работал. Кто не знает, это - заместители посла, а при таком после, как Грудов - вообще главные люди для всей работы посольства.

О первом - Херувимове - я тут уже говорил. Он был тихий безликий чиновник, лицом похожий на внезапно постаревшего ребёнка. И выражение этого лица, как правило, было, как у ребёнка, от которого требуют сделать что-то крайне неприятное - съесть манную кашу, там... Он был очень вежливым, со мной всегда общался на «Вы», и я, наивный мальчик, было решил, что вот он он - интеллигент, моя опора в этом коварном мирке. Очень быстро я понял, что при любом удобном случае Херувимов тебя не прикроет, а наоборот, тобой прикроется и подставит. В отличие, кстати, от партийного функционера Грудова.

Больше мне про него сказать, пожалуй, нечего. Много лет спустя мне рассказали, что Херувимов получил-таки желанную должность посла во Вьетнаме, но потом его карьера не заладилась, он ушёл на пенсию в обиде на всех, живет на даче и ни с кем не общается. Дай бог ему здоровья.

На смену Херувимову приехал Вениамин Алексеевич Туманов, начальник отдела Индокитая, в который я попал в МИДе перед тем, как уехать в Лаос. Он был тоже карьерный дипломат и тоже очень интеллигентный, но гораздо более человечный. Ещё в центральном здании МИД (где двери настолько тяжелые, что даже здоровый мужчина их открывает с трудом) я ходил жаловаться ему, что меня посылают машинистки канцелярии с моими бумажками для перепечатывания. Тогда он говорил: «Не дадим командовать собой домохозяйкам!» и шёл разбираться в канцелярию вместе со мной, выговаривая им, что, мол, негоже так с начинающими сотрудниками.

Судьба Туманова была необычной для мидовского работника и, пожалуй, трагичной (эта серия - вообще не такая веселая). Он съездил в одну командировку во Францию совсем молодым, ещё в 60-е годы, и после этого не выезжал чуть ли не тридцать лет, не считая краткосрочных командировок. Как и кому мог насолить мягкий и аккуратный Туманов - так и осталось тайной МИДовских кадров.

В Лаос он поехал в последнюю командировку перед пенсией - чтобы скопить немного денег на старость. И попал в самый разгар (точнее, угар) грудовских запоев. Туманову приходилось неделями одному быть на хозяйстве, чего он не ожидал, но не это главное. Как карьерному дипломату и совершенно непьющему человеку, ему все это было невыносимо. К тому же во все более редкие дни появления на работе Грудов его прилюдно унижал, а он не мог ответить. Молчал.

Как-то у нас должно было пройти заседание так называемого «экономического совета при посольстве». Туманов вызвал меня: «Я, -
говорит - что-то плохо себя чувствую, проведи его вместо меня». Через несколько часов он свалился с инсультом, его оттранспортировали в Москву (помню, ещё была борьба за то, кто его будет сопровождать). Через несколько дней он умер.

В следующем отпуске я навестил его вдову. Они жили в двухкомнатной квартирке в хрущевке в Крылатском. Оказалось, что ее дал Туманову как раз лично Хрущев, когда он ему переводил во Франции, и генсек поинтересовался его жилищными условиями.

Моим третьем советником-посланником (уже при другом после) был Виталий Сергеевич Спиридонов. О нем скажу чуть подробнее. Его все называли за глаза «Спиридон» и сильно недолюбливали, хотя был он веселый и открытый человек. Дело в том, что перед Лаосом Спиридон был откомандирован в международную организацию (уж не помню какую) в Камбодже. При Советском Союзе было правило, что в таких случаях всю огромную по тем временам ооновскую зарплату такие сотрудники обязаны были сдавать в посольство, а взамен получать нашу, установленную государством. После распада Союза это правило отменили, и все умирали от зависти к таким счастливчикам.

Ещё Спиридон, проведший после Камбоджи пару последних лет в Москве, был для всех нас этаким посланцем незнакомой родины - совершенно новой страны, где мы проводили в год от силы три недели отпуска. Он рассказывал, например, как у его младшей дочери появился молодой человек - представитель криминалитета. Мы-то видели гангстеров только в вестернах, а он даже с некоторым восторгом говорил: «Купил я себе «четвёрку», подъезжаю на ней к дому, где живет дочь, паркуюсь, а ко мне несколько ребят подходят: «Виталий Сергеевич, это - место нашего бригадира, сейчас...» Подняли мою машину на руках и перенесли ее на соседнее место!» Мы слушали, открыв рот.

Был он человеком, как я уже сказал, веселым и несколько хулиганистым. На всяких праздничных сборищах играл на саксофоне: его любимой мелодией было «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» в джазовой обработке - помните, как в «Бриллиантовой руке» на показе мод. Мог он и, что называется, выразиться, но легко и необидно. Перед первой утренней летучкой дипсостава спросил меня, как она обычно проходит. Я говорю: ну, сначала я делаю обзор свежей прессы... Спиридон, как все вьетнамисты, считавший Лаос дырой, заметил: «Да какая у вас тут пресса? Один пасасон с праглатоном!» (как я уже писал, «Пасасон» («народ» по-лаосски) действительно был главной лаосской газетой.

Как и многие в МИДе, Спиридон демонстрировал лёгкий антисемитизм, но тоже шутливый и незлобный. Вот как он рассказывал о своей поездке с Юлианом Семёновым в начале семидесятых на «тропу Хошимина» (если кто не знает, это пролегающий по лаосским горам путь, по которому СССР поставлял Северному Вьетнаму оружие и технику во время гражданской войны. Плотность американских бомбардировок этих районов стала самой высокой в мире. Бомбы взрываются и калечат людей там до сих пор, а из из оболочек делают неожиданные вещи, например, изгороди):

«Пошёл, помню, Юлька в сортир, он на склоне горы таком был - из плетёных ротанговых щитов. А тут бомба рядом - херррак, и щиты-то эти и рухнули. А Юлька, как все евреи, любил на себя по несколько одёжек надеть. И как щас вижу: ползёт он по склону горы белой жопой вперед и пытается портки за портками натянуть...»

Вообще мы со Спиридоном как-то сразу поладили: когда посол уехал в отпуск и он остался Временным поверенным летом 1994 г., он даже пустил меня в посольский кабинет на все время чемпионата мира по футболу. Оттуда я и смотрел пять легендарных мячей Олега Саленко Камеруну - если вы знаете, о чем я.

Вскоре я уехал насовсем, а ещё примерно через месяц услышал, что пропала младшая дочь Спиридона. Он искал ее силами и милиции, и бандитов. А ещё через несколько месяцев, уже уйдя из МИДа, я прочитал в «Коммерсанте» в графе «Происшествия», что ее нашли вместе с другом - закатанными в цемент. Примерно через год Спиридонов умер от инфаркта.

Кстати, ещё через пару лет другого известного вьетнамиста - Мякотных, работавшего в миссии ООН (тоже небось завидовали) в зоне конфликта в бывшей Югославии, расстреляли в машине на дороге.

Когда я вспоминаю Спиридона - неизменно тепло - всякий раз слышу лёгкий, с синкопами, саксофон: «Не шей ты мне, мааатушкаа, красный сарафааан...»

#советскоепосольствороссии тво России (продолжение)

Особенность этих мемуаров (как, наверно, любых мемуаров) в том, что я, уже, мягко говоря, немолодой человек, рассказываю о временах, когда был, наоборот, очень молодым. А это, конечно, накладывает отпечаток. Так и вижу себя тогдашнего, листающего эти записочки и поднимающего глаза на меня нынешнего: «Вот ты тут все ёрничаешь, а скажи: а ты мог бы ехать всю ночь на автобусе в Бангкок, когда разрешили, наконец? Потому что билет на автобус стоил десять батов, а на поезд - двадцать? С двухгодовалым Сашкой на коленях, так что он на тебя все время писал, потому что памперсов ещё не было? И среди ночи выгружаться в городе Накхонрачасима, чтобы на выданные талоны взять миски риса в какой-то жиже? Смог бы? А? А встречать новый 1989 г. с одногруппником Серегой Морозовым в общежитии пединститута с елкой из ананасовой ботвы? Помнишь, что за три дня до этого отрубили все электричество, одна какая-то слабая фаза заставляла гореть лампочку в холодильнике? Поэтому купленное для новогоднего ужина мясо в этом холодильнике стухло, и перед вами была невозможная дилемма: откроешь холодильник - жуткая вонь, закроешь - в темноте вылезали и начинали лететь огромные тараканы? Что скажешь?»

Ну, что  я скажу? «Во-первых, может, и смог бы. И тот Новый Год, о котором ты напомнил, до сих пор - один из самых веселых. А, во-вторых, на то и тридцать прошедших лет, чтобы песок просеялся, как при промывании золота, и остались тяжелые крупинки».

От каждого человека остаётся в памяти по несколько таких крупинок, от некоторых - ни одной.

Сегодня я хочу вам рассказать про трёх советников-посланников, с которыми я работал. Кто не знает, это - заместители посла, а при таком после, как Грудов - вообще главные люди для всей работы посольства.

О первом - Херувимове - я тут уже говорил. Он был тихий безликий чиновник, лицом похожий на внезапно постаревшего ребёнка. И выражение этого лица, как правило, было, как у ребёнка, от которого требуют сделать что-то крайне неприятное - съесть манную кашу, там... Он был очень вежливым, со мной всегда общался на «Вы», и я, наивный мальчик, было решил, что вот он он - интеллигент, моя опора в этом коварном мирке. Очень быстро я понял, что при любом удобном случае Херувимов тебя не прикроет, а наоборот, тобой прикроется и подставит. В отличие, кстати, от партийного функционера Грудова.

Больше мне про него сказать, пожалуй, нечего. Много лет спустя мне рассказали, что Херувимов получил-таки желанную должность посла во Вьетнаме, но потом его карьера не заладилась, он ушёл на пенсию в обиде на всех, живет на даче и ни с кем не общается. Дай бог ему здоровья.

На смену Херувимову приехал Вениамин Алексеевич Туманов, начальник отдела Индокитая, в который я попал в МИДе перед тем, как уехать в Лаос. Он был тоже карьерный дипломат и тоже очень интеллигентный, но гораздо более человечный. Ещё в центральном здании МИД (где двери настолько тяжелые, что даже здоровый мужчина их открывает с трудом) я ходил жаловаться ему, что меня посылают машинистки канцелярии с моими бумажками для перепечатывания. Тогда он говорил: «Не дадим командовать собой домохозяйкам!» и шёл разбираться в канцелярию вместе со мной, выговаривая им, что, мол, негоже так с начинающими сотрудниками.

Судьба Туманова была необычной для мидовского работника и, пожалуй, трагичной (эта серия - вообще не такая веселая). Он съездил в одну командировку во Францию совсем молодым, ещё в 60-е годы, и после этого не выезжал чуть ли не тридцать лет, не считая краткосрочных командировок. Как и кому мог насолить мягкий и аккуратный Туманов - так и осталось тайной МИДовских кадров.

В Лаос он поехал в последнюю командировку перед пенсией - чтобы скопить немного денег на старость. И попал в самый разгар (точнее, угар) грудовских запоев. Туманову приходилось неделями одному быть на хозяйстве, чего он не ожидал, но не это главное. Как карьерному дипломату и совершенно непьющему человеку, ему все это было невыносимо. К тому же во все более редкие дни появления на работе Грудов его прилюдно унижал, а он не мог ответить. Молчал.

Как-то у нас должно было пройти заседание так называемого «экономического совета при посольстве». Туманов вызвал меня: «Я, -
говорит - что-то плохо себя чувствую, проведи его вместо меня». Через несколько часов он свалился с инсультом, его оттранспортировали в Москву (помню, ещё была борьба за то, кто его будет сопровождать). Через несколько дней он умер.

В следующем отпуске я навестил его вдову. Они жили в двухкомнатной квартирке в хрущевке в Крылатском. Оказалось, что ее дал Туманову как раз лично Хрущев, когда он ему переводил во Франции, и генсек поинтересовался его жилищными условиями.

Моим третьем советником-посланником (уже при другом после) был Виталий Сергеевич Спиридонов. О нем скажу чуть подробнее. Его все называли за глаза «Спиридон» и сильно недолюбливали, хотя был он веселый и открытый человек. Дело в том, что перед Лаосом Спиридон был откомандирован в международную организацию (уж не помню какую) в Камбодже. При Советском Союзе было правило, что в таких случаях всю огромную по тем временам ооновскую зарплату такие сотрудники обязаны были сдавать в посольство, а взамен получать нашу, установленную государством. После распада Союза это правило отменили, и все умирали от зависти к таким счастливчикам.

Ещё Спиридон, проведший после Камбоджи пару последних лет в Москве, был для всех нас этаким посланцем незнакомой родины - совершенно новой страны, где мы проводили в год от силы три недели отпуска. Он рассказывал, например, как у его младшей дочери появился молодой человек - представитель криминалитета. Мы-то видели гангстеров только в вестернах, а он даже с некоторым восторгом говорил: «Купил я себе «четвёрку», подъезжаю на ней к дому, где живет дочь, паркуюсь, а ко мне несколько ребят подходят: «Виталий Сергеевич, это - место нашего бригадира, сейчас...» Подняли мою машину на руках и перенесли ее на соседнее место!» Мы слушали, открыв рот.

Был он человеком, как я уже сказал, веселым и несколько хулиганистым. На всяких праздничных сборищах играл на саксофоне: его любимой мелодией было «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» в джазовой обработке - помните, как в «Бриллиантовой руке» на показе мод. Мог он и, что называется, выразиться, но легко и необидно. Перед первой утренней летучкой дипсостава спросил меня, как она обычно проходит. Я говорю: ну, сначала я делаю обзор свежей прессы... Спиридон, как все вьетнамисты, считавший Лаос дырой, заметил: «Да какая у вас тут пресса? Один пасасон с праглатоном!» (как я уже писал, «Пасасон» («народ» по-лаосски) действительно был главной лаосской газетой.

Как и многие в МИДе, Спиридон демонстрировал лёгкий антисемитизм, но тоже шутливый и незлобный. Вот как он рассказывал о своей поездке с Юлианом Семёновым в начале семидесятых на «тропу Хошимина» (если кто не знает, это пролегающий по лаосским горам путь, по которому СССР поставлял Северному Вьетнаму оружие и технику во время гражданской войны. Плотность американских бомбардировок этих районов стала самой высокой в мире. Бомбы взрываются и калечат людей там до сих пор, а из из оболочек делают неожиданные вещи, например, изгороди):

«Пошёл, помню, Юлька в сортир, он на склоне горы таком был - из плетёных ротанговых щитов. А тут бомба рядом - херррак, и щиты-то эти и рухнули. А Юлька, как все евреи, любил на себя по несколько одёжек надеть. И как щас вижу: ползёт он по склону горы белой жопой вперед и пытается портки за портками натянуть...»

Вообще мы со Спиридоном как-то сразу поладили: когда посол уехал в отпуск и он остался Временным поверенным летом 1994 г., он даже пустил меня в посольский кабинет на все время чемпионата мира по футболу. Оттуда я и смотрел пять легендарных мячей Олега Саленко Камеруну - если вы знаете, о чем я.

Вскоре я уехал насовсем, а ещё примерно через месяц услышал, что пропала младшая дочь Спиридона. Он искал ее силами и милиции, и бандитов. А ещё через несколько месяцев, уже уйдя из МИДа, я прочитал в «Коммерсанте» в графе «Происшествия», что ее нашли вместе с другом - закатанными в цемент. Примерно через год Спиридонов умер от инфаркта.

Кстати, ещё через пару лет другого известного вьетнамиста - Мякотных, работавшего в миссии ООН (тоже небось завидовали) в зоне конфликта в бывшей Югославии, расстреляли в машине на дороге.

Когда я вспоминаю Спиридона - неизменно тепло - всякий раз слышу лёгкий, с синкопами, саксофон: «Не шей ты мне, мааатушкаа, красный сарафааан...»

#советскоепосольствороссии